Учение о клетке. – Целлюлярная патология и неовитализм. – Труды Вирхова о патологической анатомии. – Труды по антропологии и археологии. – Вирхов как популяризатор науки. – Речь Вирхова о воспитании женщин

Среди трудов каждого выдающегося ученого всегда можно указать на один труд, который как бы выполняет миссию этого ученого. С идеями, положенными в основу этого труда, обыкновенно и связывают имя данного исследователя. Другими словами: называя данного ученого, мы невольно припоминаем именно известный его труд; касаясь теорий, впервые изложенных в этом сочинении, мы невольно вызываем в своей памяти образ и имя данного автора. Среди трудов Вирхова такое центральное положение занимает его сочинение «Целлюлярная патология в ее основах на физиологическом и патологическом учении о тканях».

Целлюлярная патология, конечно, не явилась из головы Вирхова в полном вооружении, как Минерва из головы Зевса, а зарождалась и созидалась постепенно в связи с возникшим учением о клетке.

Учение о клетке вырабатывалось в период, когда Вирхов только что приступил к изучению медицины. Краеугольными камнями воззрений того времени на клетку, ее образование и жизнь, послужили капитальные труды Шлейдена и Швана. Первый основал учение о растительной клетке, а второй положил начало учению о клетке животной. Под влиянием этого нового учения, приверженцем которого был и Иоганн Мюллер, и стали складываться биологические воззрения Вирхова как на здорового, так и на больного человека. Медицинская молодежь того времени, по выражению Вирхова, «рано научилась мыслить целлюлярно».

Под названием клеточной теории Швана понимают изложенное им учение о «свободном» образовании клеток. Основы этого учения заимствованы им из ботанической эмбриологии Шлейдена. Шван примкнул далее к учению об образовательных веществах: известное скопление последних он назвал «бластемой», а по отношению к образующимся из этого клеткам – «цитобластемой». Клетки, по мнению Швана, возникали, как кристаллы в маточном рассоле; он даже принимал это сравнение буквально и обозначал образование клеток прямо-таки как органическую кристаллизацию. По схеме Швана, прежде всего из бластемы посредством соединения известных частей ее возникает ядро клетки, вокруг которого ложится тонкая оболочка – сама клетка, отделяющаяся от ядра известным количеством клеточного содержимого. По этой теории, как читатели видят, клетку представляли себе в виде пузырька.

Дальнейшие исследования показали, что такого свободного образования клеток вообще не существует. Затем было доказано, что для существования клетки вовсе не требуется присутствие оболочки. Существенным является лишь ядро и тело клетки, которые ранее считались содержимым клетки. Вещество, из которого состоит тело клетки, носит название протоплазмы.

В течение целого ряда лет, на целом ряде объектов исследования Вирхову удалось доказать, что патологических бластем также не существует и что ни в одном случае нельзя было подтвердить новообразования клеток из бластем. Благодаря этому отпадала всякая аналогия с кристаллизацией. Наблюдение скорее указывало, что все новые клетки – потомки старых клеток и что, следовательно, во всей сфере пластических процессов господствует лишь один закон образования – закон наследственности. Подобно тому, как целые организмы, животные и растительные, возникают путем наследственного размножения, точно так же и отдельные клетки. Допущение самопроизвольного зарождения по отношению к клеткам и их дериватам – тканям – представляется столь же излишним и ложным, как и по отношению к целому организму.

Таким образом, пришлось отказаться от самопроизвольного зарождения клеток. Теория бластем оказалась несостоятельной. И вот на место общего эмбриологического положения Гарвея «omne vivum ex ovo» (всякое живое существо происходит из яйца) Вирхов поставил другое, более точное положение – «omnis cellula a cellula» (всякая клетка от клетки); в этой краткой формуле Вирхов выразил всю сущность своих биологических воззрений. Эта формула является синтезом всей патологоанатомической работы Вирхова.

Начало пути, по которому Вирхов пришел к своей формуле, следует искать в его работах о костной и хрящевой тканях. Ему удалось изолировать так называемые костные тельца, которые являются клетками костной ткани. То же самое удалось и по отношению к хрящевой ткани. Оставалось только доказать присутствие клеток в соединительной ткани. Когда эта задача была решена, Вирхов из морфологии клеток костной, хрящевой и соединительной тканей и на основании одинакового отношения их к химическим агентам и к теплоте справедливо заключил об идентичности всех этих образований.

Итак, клетка как основной элемент тканей животного, в частности человеческого, организма была вполне установлена.

Далее, в своих исследованиях о воспалении Вирхов показал, что не сосуды и нервы являются здесь самыми важными факторами, но что центр тяжести лежит в процессах, которые разыгрываются в элементах тканей, в самих клетках. Кроме того, Вирхов заметил тот важный факт, что заболевание не остается ограниченным одной лишь клеткой, но что каждый раз поражается прилегающая к клетке область основного вещества. Это особенно резко выступает в воспалениях кости. «Заболевают, – говорит Вирхов, – отдельные костные тельца с принадлежащей к ним территорией основного вещества». В этих «клеточных территориях» Вирхов и видел возможные «очаги болезни».

Вирхов видит большой шаг вперед в том, что организм можно себе представить состоящим из клеточных территорий. Для всякого патологического исследования исходной точкой должна служить болезненно измененная клеточная территория. Все биологические воззрения следует в конце концов свести на клетки и дериваты клеток, клеточные территории. Развивая дальше эту мысль, Вирхов приходит к фундаментальному положению о самостоятельно живущих и самостоятельно питающихся единицах, составляющих животный и человеческий организм. «Тело человека, – говорит Вирхов, – может быть разделено на бесчисленные растительные, живущие и питающиеся единицы, из которых каждая представляет известную независимость, известное самоопределение жизни». Это положение послужило основою новому учению Вирхова.

Целлюлярная патология, которая, естественно, заключает в себе целлюлярную теорию всего живого вообще, исходит из того, что клетки – собственно действующие частицы тела, истинные элементы последнего, и что от клеток берет начало всякое жизненное проявление (Action). Жизнь проявляется только действием, следовательно, познание различных видов деятельности и ее расстройства и составляет собственно задачу патологии. Последняя поэтому и представляется скорее биологической наукой, нежели механической. Механический ход отдельных жизненных актов этим никоим образом не исключается; напротив, без точного исследования механизма, который вступает в действие, проникновение в более тонкие процессы невозможно. Физические и химические законы не отменяются болезнью, как это учили до тех пор, они лишь проявляются иным образом, чем это происходит в здоровой жизни. Ни при болезни, ни при излечении на сцену не выступает сила, до того не существовавшая или до того скрытая на заднем плане. То же вещество, которое является носителем жизни, есть и носитель болезни. «Ничто не препятствует, – говорит Вирхов, – назвать и такое направление витализмом. Не следует только забывать, что особой жизненной силы отыскать нельзя и что витализм вовсе не обозначает необходимым образом спиритуалистической или даже динамической системы. Точно так же надо помнить, что жизнь отличается от процессов в остальном мире и что ее нельзя свести просто на физические и химические законы».

Виталистическая теория Вирхова известна под названием «неовитализм», в отличие от витализма старых авторов, которые признавали существование особой жизненной силы.

Неовитализм как научное воззрение на жизнь противопоставляется другому воззрению – механическому. Наиболее ярким и талантливым поборником последнего был физиолог Дюбуа-Реймон, также ученик Иоганна Мюллера, школа которого придерживалась механического воззрения. Вирхов вначале тоже разделял это учение, и лишь работы по целлюлярной патологии привели его к витализму.

Мы проследили путь, по которому Вирхов пришел к своей знаменитой формуле, к новому учению. Вполне законченное и стройное изложение своих взглядов Вирхов представил в капитальном труде «Целлюлярная патология». Это были те лекции, которые Вирхов читал берлинским врачам в первом семестре 1858 года и о которых мы уже упоминали выше. Книга вызвала настоящий переворот в медицине. Появление «Целлюлярной патологии» имело такое же значение, как лютеровский перевод Библии. Это было целое откровение.

Наряду с увлекающимися поклонниками учение Вирхова встретило и сильную оппозицию. Но с течением времени вновь открытые факты патологии скорее говорят в пользу вирховского учения, нежели против него. Стройное здание целлюлярной патологии, воздвигнутое Вирховым на прочных естественнонаучных устоях, – здание, которое пытались расшатать, – все еще стоит твердо.

К «Целлюлярной патологии» тесно примыкал самый крупный труд Вирхова по патологической анатомии, а именно «Болезненные опухоли». Мы не станем подробно рассматривать этой капитальной вещи, к сожалению, неоконченной, – ввиду слишком специального ее интереса. Скажем только, что в тот хаос, какой представляло учение об опухолях, Вирхов впервые внес известную систему, установил здесь известные принципы, известную классификацию.

Из целого ряда более мелких работ Вирхова, опубликованных им после 1856 года, укажем лишь на его исследования о трихинозе. Практическим результатом исследований Вирхова о чужеядном, обусловливающем это заболевание, была выработка гигиенических и полицейских мер в форме осмотра мяса, – мер, послуживших предохранением от этой страшной болезни.

На рубеже патологической анатомии и судебной медицины стоит небольшой труд Вирхова, – труд, который никоим образом нельзя обойти молчанием. Это – «Техника вскрытий». Выработанная Вирховым на основании долголетнего опыта техника вскрытий принята по всей Германии ввиду своей рациональности и практичности. Руководясь правилами, изложенными в этой книжке, можно производить как патологоанатомические, так и судебно-медицинские вскрытия. Благодаря вирховской «Технике вскрытий» в Германии все вскрытия производятся по одному шаблону, что весьма важно как в чисто научном, так и в судебно-медицинском отношении.

Прежде чем познакомить читателей с трудами Вирхова, лежащими вне области медицинских знаний, мы считаем нужным отметить одну крупную и характерную черту, поражающую нас при изучении его работ. Какого бы вопроса ни касалась данная работа Вирхова, в ней прежде всего бросается в глаза знакомство автора с историей занимающего его предмета. Это не то так называемое «знакомство с литературой вопроса», которое можно встретить в любой работе, претендующей на ученость, где автор старается буквально засыпать вас именами и именами, чтобы этим замаскировать зачастую поверхностное изучение предмета. Работы Вирхова не блещут этим пестрым узором имен, а имеют целью дать читателям такую картину тех фактов и тех взглядов, которые были установлены и выработаны до известного момента по данному вопросу; другими словами, знакомят читателей с действительной историей вопроса. Через все труды Вирхова, посвященные медицине, красною нитью проходит известный исторический культ, глубокое уважение истинного ученого к своим предшественникам, потрудившимся на пользу той же науки. «Может быть, – писал Вирхов в 1858 году в предисловии к своей «Целлюлярной патологии», – в настоящее время является заслугой признание исторического права, потому что действительно изумительно, с каким легкомыслием судят о своих предшественниках именно те, которые каждую мелочь, найденную ими, прославляют, как открытие. Я стою за свое право, и поэтому я признаю также право других. Вот моя точка зрения в жизни, в политике, в науке».

Помимо патологической анатомии, с именем Вирхова тесно связана и другая отрасль знаний о человеке – антропология. Можно без преувеличения сказать, что Вирхов является главою немецких антропологов. С 1870 года он фигурирует сперва в роли основателя, а затем неоднократно в роли председателя немецкого и берлинского обществ антропологии, этнологии и первобытной истории.

Из многочисленных работ Вирхова по антропологии прежде всего следует указать на предпринятую по его инициативе перепись школьников Германии, Австрии, Швейцарии и Бельгии (более 10 миллионов) по новой схеме относительно цвета кожи, радужной оболочки и волос. Этим преследовалась цель установить распределение в названных странах светлого и смуглого типа, блондинов и брюнетов. Далее имеет целый ряд работ, посвященных Вирховым одной из наиболее интересных глав антропологии – краниологии.

В археологии труды Вирхова занимают также далеко не последнее место. Мы говорим о его работах по изучению свайных построек и о тех работах, которые явились плодом его непосредственного участия в раскопках Трои. Разносторонняя строго научная деятельность Вирхова, картину которой мы старались представить нашим читателям, шла у него рука об руку со стремлением популяризовать добытые наукою данные. Вирхов принадлежит к тем ученым, которые понимают, как важно для культуры нации возможно широкое распространение в массе здравых понятий о научных вопросах. Разумная популяризация науки – один из самых существенных элементов прогресса. Только при таком условии возможно уважение к науке со стороны народа. А «где высоко стоит наука, стоит высоко человек».

В целях популяризации науки Вирхов предпринял в 1866 году совместно с профессором-юристом Голъцендорфом периодическое издание «Сборник общепонятных научных лекций». Издание это, существующее поныне, дает в виде отдельных брошюр ежегодно целую серию лекций, читанных перед большой публикой и посвященных всевозможным вопросам знания.

Из целого ряда различных публичных чтений Вирхова мы остановимся на его речи «О воспитании женщины». Речь эта интересна еще и тем, что послужила материалом для статьи нашего критика Писарева «Мысли Вирхова о воспитании женщин». Несмотря на то, что эти «мысли Вирхова» имеют за собою более нежели тридцатилетнюю давность (1865 г.), они не утратили своего интереса. Особенного внимания заслуживают те страницы, где Вирхов говорит о желательности лучшей педагогической подготовки женщины как воспитательницы своих детей. Молодая мать, замечает Вирхов, стала бы смотреть с большей смелостью и самоуверенностью на своего первого младенца, если бы она не принуждена была сознаваться самой себе, что он – ее пробный ребенок, тот ребенок, над которым она более или менее самостоятельно, по своим собственным соображениям, должна производить свои педагогические эксперименты. Нечего греха таить, что наше домашнее воспитание стоит до сих пор на том низком уровне развития, на котором находилось в прошедшем столетии народное хозяйство. Это – чисто первобытное хозяйство. Задача нашего времени состоит в том, чтобы ввести в жизнь науку воспитания, которая положила бы конец производству бесконечных педагогических экспериментов и воспитанию детей по неопределенным слухам. Вирхов, однако, находит недостаточным только теоретическое преподавание педагогики, а считает необходимым знакомство с педагогической практикой.

«Не думаю я также, – говорит Вирхов, – чтобы следовало предоставлять на произвол судьбы изучение педагогической практики, которая, таким образом, усваивалась бы старшей сестрой только в том случае, когда аисту заблагорассудится принести ей еще братца или сестрицу. Надо устроить так, чтобы педагогическая практика сделалась одною из нормальных сторон женского воспитания». Как это устроить? На этот трудный вопрос Вирхов дает очень простой ответ. Чтобы большинство молодых девушек могло изучить практическую часть педагогики, Вирхов рекомендует воспользоваться такими учреждениями, которые находятся под руками или же могут быть созданы повсеместно каждой общиною и каждым обществом. Вирхов имеет в виду заведения для маленьких детей (Kleinkinderbewahranstalten), так называемые ясли и детские сады. Эти учреждения совершенно приспособлены к тому, чтобы «играть в развитии созревающего женского поколения ту роль, которую играют больницы и клиники в образовании молодого медика». Они могут сделаться образовательными заведениями, в которых будет изучаться на практике воспитание детей как с физической, так и с нравственной стороны.

«Все эти заведения, – говорит далее Вирхов, – существовали до сих пор только ради тех детей, которые туда принимались, или ради их родителей; иногда с этими учреждениями связывались также церковные цели. До сих пор было упущено из виду, что эти заведения могут быть питомниками деятельной добродетели и основательного знания для женской молодежи, семинариями хороших матерей и хозяек, если только воспользоваться ими для практического изучения педагогики под руководством опытных учителей и учительниц. Таким образом, к готовому знанию присоединится готовое уменье. Когда девочка лежит еще в люльке, вы даете ей куклу, и она играет до тех пор, пока подрастет. Потом вы отдаете в ее распоряжение кукольную комнату и убираете эту комнату всеми принадлежностями, какие вы только можете приобрести. Зачем же это делается? Затем, чтобы в играх ребенка подготовить будущую специальную деятельность женщины; затем, чтобы пробудить чувство женщины, чтобы приучить малютку к заботам детской комнаты. Очень хорошо! Но затем следует большой пробел. Куклу ставят в угол. Весь мир появляется перед девушкой в каком-то замаскированном виде. Только в лице своего собственного ребенка молодая мать встречает снова перед собою реальный предмет. Неужели вы не чувствуете, что здесь оказывается в воспитании большая ошибка, самая тяжелая из тех ошибок, в которые впадает общество? Неужели вы не понимаете, что это грех – доверить живого ребенка такой матери, которая только в кукольной комнате приготовлялась к исполнению своих серьезных материнских обязанностей? Да еще к тому же, такой матери, которой приходится платить дань всем запутанным условиям современной общественной жизни, переполненной суетными удовольствиями, искаженной странными модами, подавленной превратными и суеверными понятиями. Эту ошибку можно устранить только тем, чтобы, вслед за кукольной комнатой, вести теоретическую подготовку женской школы, а потом практическое образование детского сада».

Читатели, надеюсь, согласятся с нами, что под этими строками можно смело поставить текущий год. «Мысли Вирхова» и его вполне рациональные предложения и теперь так же далеки от осуществления, как и в тот момент, когда он впервые их высказал.