Часть 2
Схватка
Вдруг какое-то чувство заставило насторожиться майора.
Что это было? То ли подозрительно, нараспашку открытые двери дома лесника, то ли разбитое изнутри стекло в избе, и какое-то неясное давящее предчувствие чего-то нехорошего и ужасного заставило остановиться участкового: – Группа, стой!
Не торопясь, расстёгивая кобуру, Смелов обнажил свой пистолет: – Вот что, девчата, что-то здесь не так! Ерофеич мужик аккуратный, двери он всегда закрывает, вот что, Мария, остаёшься за старшую, к дому не подходить, я разведаю и обратно вернусь! Как поняли?
– Ясно, поняли, – попыталась улыбнуться Мария, – а разве нельзя всем вместе зайти?
– Неправильно отвечаешь, товарищ курсант, – одёрнул Майорову участковый, – отвечать положено, так точно! Устав-то хоть читаете?
– Читаем, Владимир Андреевич, – примирительно улыбнулась Мария, – не беспокойтесь, мы вас здесь подождём.
Не беспокойтесь!
– Эх, слава тебе боже, что ситуация пустяковая, не боевая, – думал майор, подходя к избе лесника, не особо скрываясь и надеясь, что всё, что он сейчас делает, лишь пустая перестраховка.
Однако, входя в избу, по оперативной привычке, майор таки привёл свой Макаров в боевое положение, сухо лязгнув затвором, и дослав патрон в патронник.
Зайдя, в избу, он ужаснулся: на полу лежал, хрипя и захлёбываясь собственной кровью, старый лесник Ерофеич. На его белой рубашке, в области живота, виднелась дырка от удара заточкой, из которой сочилась кровь. Посмотрев на ноги лесника, майор ужаснулся ещё больше – они были подрублены топором, который валялся тут же в луже крови. Дальше было ещё страшнее. На кровати он увидел старую жену лесника, бабу Маню, мёртвую, это Смелов понял сразу же, взглянув в её безжизненные глаза, в которых застыл ужас отчаяния. Подойдя поближе, участковый заметил, что юбка на старушке была задрана и весь живот и то, что ниже, исколоты заточкой в каком-то неописуемом зверском экстазе. Проходя мимо, машинально майор закрыл полуобнажённую жену Ерофеича одеялом. Далее, видевший всякие ужасы и привычный ко всему, майор содрогнулся всей душой, едва не потеряв сознание: на полу, в лужах крови, лежали абсолютно нагие и мёртвые, его разыскиваемые потеряшки, Юля и Оля.
Мёртвые настолько, насколько это только возможно: их отрубленные головы лежали тут же, рядом с телами, и детские тонкие ручки, повинуясь чьей-то дьявольской «шутке», держали их своими тонкими пальцами, и какой-то нелюдь выписал свой злой страшный рисунок кровью на их мёртвых обесчещенных телах.
Присмотревшись, он с содроганием заметил на телах крох страшные раны от укусов, словно бы их терзал бешеный зверь.
В какое-то мгновение майор едва не потерял сознание, непослушные слёзы полились из его глаз. Рванув нагрудный кармашек, участковый достал и разжевал три таблетки валидола, которыми его снабжала заботливая жена.
– Майор, – раздался в избе страшный хрипящий голос умирающего Ерофеича, – Володя, подойди ко мне…
– Что здесь произошло? – встав на колени и приподняв с пола голову старого лесника, спросил майор, который уже пришёл в себя, глаза его жёстко блестели, – Какой нелюдь сотворил это?!
– Слушай, не перебивай, – закашлялся Ерофеич, – слышал, что у соседей зэки сбежали? Так вот, это были они… все тринадцать, с автоматами… звери… меня они не добили лишь потому, что получали удовольствие, заставляя смотреть, как скопом насилуют мою жену и внучек… а потом, эти звери…
Старик не выдержал, даже умирая, он плакал: – Володя, это не люди, это даже не фашисты, это зверьё… надругавшись, они отрубили внучкам головы, а один из них… жрал их… Господи, да неужели такое возможно!
Смелов почувствовал, что в глазах у него темнеет, слёзы от ужаса увиденного капали на грудь умирающего лесника.
– Куда пошли эти… мрази? – только и смог выдохнуть майор.
Сердце билось так, что стучало в висках, невыносимая боль отдавалась по всему телу.
– В зимник пошли… в конец острова, – безучастно прошептал старик, – там припасы… потом я слышал… их старший сказал… к ночи пойдут в детский лагерь… возьмут заложников… На острове они сейчас, заперты как в мышеловке… Майор, ты не один? Не выпускай их к лагерю, Володя… Ты представляешь, что они там сделают с детьми?!
– Не выпущу, – пообещал, судорожно вздохнув, майор, – ни одна мразь не уйдёт.
– Это ещё не всё, Володя, – продолжал умирающий, – помнишь, у меня в сарайке, самогон и наливка где… там ящик с песком… отодвинь его, всё поймёшь…
– Что я пойму? – только и спросил Смелов.
– Давно это было, – чуть слышно, прошелестел губами Ерофеич, – сбрасывали в годы войны фрицевский десант… то ли мост рвануть, то ли железку, не знаю… Двоих мёртвых фрицев тогда я нашёл… разбились они, парашюты, видимо, не раскрылись… Их я похоронил, что я, нехристь что-ли так бросить… Кое-что от них осталось, подарок тебе, Володя, от той войны… ты меня извини… всё хотел сдать… не получилось…
Дёрнувшись в предсмертной конвульсии, старик Ерофеич захрипел, кровавая пузырящаяся пена пошла из его рта, и последние слёзы выкатились из его настрадавшихся глаз.
Всё.
Майор с почтением, уважительно, положил на пол седую голову старого друга.
Отмучался, сердешный…
В избу робко вошли люди, майор вскинул пистолет.
– Тьфу ты, чёрт!
Его девчачье отделение, нарушив приказ ждать, зашло в избу.
– Я где вам приказал быть, уставные вы мои, – горько покачал головой Смелов, – кто вас сюда звал?
– Что это?!! – в тихом ужасе вперилось взглядами в избу его отделение, – Что здесь было?!!
По глазам девиц было видно, что все они в полуобморочном состоянии. Даже у всегдашней «веселухи» Светланы Белицыной не скрываясь, злые слёзы текли ручьём по её щекам.
– Они это, – негромко так сказал майор, и курсантки поняли, о ком или о чём идёт речь, – вот что, девчата, была война, были фашисты, а сейчас… этих… их зверями не назовёшь… нелюди они, мрази, короче…
Выведя свой личный состав на воздух, построив их, всё ж таки какие-никакие военные, распорядился: – Вот вам сказ и приказ, дуйте, девчата, в лагерь, детей спасать надо, нелюди на лагерь пойдут!
Молча так стояли девчата, не отвечали ничего.
– Вам приказ ясен? – повысил голос майор, – К лагерю отходить!
– А что же вы, товарищ майор? – робко так переспросила Мария, – Вы здесь остаётесь, один и без оружия?!
– Да есть у меня пистолет, – попытался успокоить их майор, – какое-никакое, а всё ж оружие!
– Без вас мы никуда не пойдём, – упёрлись девчата, – вместе отходить будем.
– Что ж вы делаете, девчата, – помрачнел он, – что ж вы делаете! Хорошо, вместе к лагерю отходить будем, только от меня в сторону ни на шаг, и в этот раз на тропиночку нашу мы даже не шагнём, лесом пойдём.
Вспомнив последние слова Ерофеича, участковый зашёл в находившуюся поблизости с домом сарайку. Найдя там на одной из полок армейскую флягу лесника с первачом, предусмотрительно пристегнул её к ремню. Затем его взгляд упал на древний ящик с песком, что стоял в полутьме у стенки. Было видно, что его много лет не трогали и не передвигали с места. С большим усилием майор отодвинул ящик в сторону. Под ним находилась яма, обитая прогнившими уже досками, и заботливо прикрытая старой замасленной ветошью. Сдёрнув её, Смелов радостно опешил: в глубине ямы стоял на раздвижных сошках старый немецкий, времён великой отечественной войны, пулемёт МГ-42, промасленный, с заправленной лентой. Сбоку от него лежал немецкий автомат «Шмайсер», а точнее пистолет-пулемёт МП-40 с парой запасных коробчатых магазинов. Отвернув тряпицу, майор заметил на дне ямы пару немецких «толокушек» – ручных гранат с длинной ручкой, и цинковую коробку с запасной пулемётной лентой.
Всё найденное было в отличном состоянии.
– Эх, Ерофеич, Ерофеич, – добром помянул старого лесника участковый, – спасибо тебе за подарок…
Майор задумался, и тут же, быстрее молнии память подсказала ему, что да, читал он ранее про свой город, что в годы войны мост через реку Сухону бомбили фашисты, а их отгоняли огнём девушки-зенитчицы, которые располагались в Лесобазе. Вспомнил Владимир из прочитанного, что немцы, поняв, что им не удалось разбомбить мост с железной дорогой, выбросили свой десант с самолётов. Подняли тогда на их поиск тех самых девушек-зенитчиц вместе с местной милицией.
Половину диверсантов переловили, а другая половина сгинула и пропала без вести в непроходимых лесах и топких болотах района. Слава Богу, никто не погиб тогда, ни зенитчицы, ни милиционеры, что прочёсывали леса, а оружия фрицевского и, правда, находили в лесах тогда после войны немало, особенно местная ребятня, грибники да ягодники.
Да и ещё бы не знать ему про ту историю, потому что он не только читал про неё, но и про те события ему рассказывали его бабушка-зенитчица и дед-фронтовик, в то время бывший командиром милицейского взвода, того самого, что и прочёсывал с зенитчицами здешние леса.
Выйдя из сарайки, участковый показал удивившимся весьма курсанткам «дедов арсенал»: – Вот смотрите, это пулемёт, это автомат, а вот это гранаты, видите, снизу колпачок отвинчивается, и вот здесь у гранаты запал.
Вкратце показав как пользоваться древним оружием, объяснив, что самое дальнобойное из всего этого музейного оружия именно пулемёт, заметил, впрочем, что подпускать врага всё равно надо ближе.
Отдав Марии как старшей немецкий автомат и убедившись, что она научилась пользоваться «машинкой», свой пистолет передал Катерине, так же объяснив правила обращения с оружием.
Подумав, передал девчатам запасные обоймы от пистолета и автомата.
Себе оставил, само собой разумеется, тяжёлый пулемёт, для девах штука неподъёмная, а в бою против урок, вещь самая нужная.
Рыженькой Светлане Белицыной доверил нести запасную цинковую коробку с пулемётной лентой: – Принимай, Светлана, оруженосцем будешь! Гранаты тебе не дам, хоть и две штуки всего, а кто знает, взорвёшь себя ещё, не приведи Бог! Сколько им лет, этим гранатам… взорвутся ли? Одно слово – эхо войны!
После чего, организованно они стали выходить из леса, направляясь к оставленному Хантеру и Оксане Лазаревой.
– Эх, девчата, – простодушно выдохнул майор, продираясь сквозь лесные заросли, – связь! Была бы связь! Полцарства за сотовую связь бы отдал! Тревогу надо бить, а как?!
– Подождите, товарищ майор, – обрадовано показала свой дорогой сотовый с выкидной антенной Белицына, – у меня, кажется символ связи на дисплее телефона мелькнул, место бы повыше…
Заметив в лесу довольно-таки высокую горушку, Светлана положила цинк с лентой на землю и побежала наверх: – Я сейчас, мигом, только проверю, есть ли там связь!
– Стой! Назад! – запоздало шикнул на неё майор, ибо кричать в лесу нельзя, далеко разносится звук, – Назад, Белицына!
Куда там! Молодое создание умчалось так, что только разбуженные ветки проскрипели, плавно покачиваясь в такт.
Поставив на землю пулемёт, майор коротко скомандовал сёстрам Майоровым: – Так, вам ждать меня на месте! Катерина, пистолет!
Схватив «Макарова», участковый побежал вслед за Светланой на горушку.
Когда он прибежал, всё было уже кончено, но не для нелюдя, только что, бесшумно, по-воровски, заколовшего заточкой насмерть, в самое сердце, Светлану, всё самое «интересное» для него только начиналось.
Отложив автомат Калашникова в сторону, нелюдь в серой зэковской робе, по-звериному скуля и принюхиваясь, раздевал мёртвую курсантку, при этом заранее скинув с себя портки.
На бегу, вложив свой ПМ в кобуру, безжалостно, без всякого сожаления или удовольствия, подбежавший майор моментально свернул и сломал шею не успевшему насладится мёртвым девичьим телом нелюдю.
С яростью отопнув, так не пинают даже бешенную собаку, тело зэка, участковый накинул на обнажённое тело мёртвой уже Светланы, её одёжку. Взял с земли автомат Калашникова. Подобрал с травы и её телефон, на котором дисплей сухо информировал, что связи здесь нет: – Эх, девочка, загубил я тебя, прости, милая…
Приодев и закидав тело погибшей Светланы ветками, майор вернулся к сёстрам: – Погибла Света, когда всё кончится, вместе придём за ней, место то заметное…
Ещё не понимая до конца смысл сказанного Смеловым, сёстры не выдержали и заплакали.
– Поплачьте, поплачьте, девочки, – плакал вместе с ними майор, – за неё можно, геройски она погибла, так и скажем, при исполнении…
– Кать, а Кать, – обратился к Катерине Смелов, – я у тебя пистолет забирал, отдаю и пистолет и автомат, наш, Калашникова… Умеешь ли пользоваться?
– Умею, Владимир Андреевич, – судорожно кивнула головой Катерина, – папа на службе во время обеда или ужина часто домой такой приносил…
– А теперь, поторапливаться нам надо, девочки, звери на лагерь пойдут, а там дети… – подторапливал свою немногочисленную группу майор.
Едва ли не бегом они вышли к УАЗу.
Но и здесь их ждало жестокое разочарование.
Было видно, что чужаки вдоволь покуражились над полицейской машиной: рация была разбита вдребезги и все четыре колеса были проткнуты заточкой и спущены, что называется, в ноль. Двигатель был раскурочен и разломан.
Охранявшая Хантер Оксана Лазарева пропала без следа.
Поискав в перелеске, майор наткнулся под разлапистой елью на мёртвое обезображенное ударами заточки тело Оксаны.
Сзади хрустнула ветка.
– Спокойно, мент, – со спины раздался сиплый голос и одновременно с ним жестко клацнула затворная рама автомата, – смотрю, ты не один, а с ментовочками… вот славно позабавится братва… каждую на себя оденем…
Впрочем, договорить бандит не успел.
Неуловимо крутанувшись в каратистском круговом маятнике, заранее уходя от не успевшего раздаться выстрела, майор привычно рубанул нелюдя ребром ладони по шее.
Насмерть.
Одновременно подхватил падающий снаряжённый Калашников и поставил автомат на предохранитель.
Всё.
Также молча подал автомат Катерине, прибежавшей с сестрой на этот неясный лесной шум.
– Попрощайтесь с Оксаной, – едва сдерживая слёзы, сказал майор подошедшим сёстрам, – я пока её ветками закидаю, потом придём за ней, и это место запомните! Погибла Оксана геройской смертью, при исполнении!
Рыдая, близняшки помогли участковому замаскировать тело погибшей.
– Так, а теперь вон с этого проклятого острова, – торопил сестёр майор, – лагерь надо эвакуировать, помощь вызывать. Потому как, хоть двое из бандитов и уничтожены, одиннадцать их осталось, и все с автоматами и заточками! Лютее любого лютого зверя!
Едва ли не бегом, майор с оставшимися в живых курсантками, вернулся на большую землю.
– Вот что, Мария, Катя, – командовал сёстрам участковый, – один калаш мне оставляйте, себе берите «немца», Калашникова и Макарова, и бегом в лагерь, видите вечереет, лагерь спасайте. Если даже связи нет, пешком в город идите! Как хотите, к утру помощь должна быть, потому что отступать некуда мне!
– Товарищ майор, а как же вы? – едва ли не плача вопрошали девицы, – Мы не оставим вас!
– Да поймите же вы, – объяснял им майор, – вы видели в избе лесника, что делают с детьми эти твари, поэтому, если не дай Бог, все погибнем здесь, вы знаете, что они сделают с лагерем… звери вкусили крови… Да на острове они как в мышеловке, поторапливайтесь, девчата.
Наконец, уразумев очевидное, сёстры всё-таки побежали в сторону детского лагеря.
– Вот это лучше! – согласился сам с собой майор, и пошёл выбирать себе огневую позицию на берегу.
Завидев два больших валуна поблизости с каменной грядой, участковый довольно улыбался, оборудуя меж двух этих довольно-таки больших природных заграждений, огневую позицию для пулемёта. Сюда же он подтащил цинк с запасной лентой, осмотрел автомат Калашникова – магазин практически полный. Осмотрел две старые немецкие гранаты, аккуратно снизу ручки отвинтил у обеих гранат колпачки-крышки, осторожно доставая выпавшие шнуры с фарфоровыми шариками – гранаты к бою готовы, правда, если они боеспособны.
Участковый не питал особых иллюзий по поводу своего будущего, он отдавал себе отчёт, что если нелюди полезут, один против одиннадцати рыл с автоматами, он просто не потянет. В то же время понимал он, что весь долг его и вся Родина, служить которой он клялся вечно и беззаветно, сузились до размеров одного единственного детского лагеря. Хорошо, если лагерь эвакуируют, правда, как, куда?
И когда поспеет помощь?
Да и насчёт МГ-42 он не испытывал особых иллюзий – с сороковых годов, хоть и в масле, но в земле лежал, заработает ли?!
Стремительно вечерело, майор посмотрел на свои командирские часы, вот уже пару часов, как он кукует здесь на берегу один. Есть надежда, что даже если лагерь не эвакуировали, то хоть детей где-либо укрыли.
А помощь, всяко к утру понедельника приспеет, правда вот дожить надо до рассвета…
Совсем близко, на озере, радостно переговаривалась утица со своим селезнем, да где-то в лесу высвистывал свои вечерние песни соловей. На озёрном плёсе, гуляя, звонко ударяла хвостом крупная щука. На бок что-то неудобно давило от земли.
Улыбнувшись, майор отстегнул с ремня фляжку Ерофеича, отвинтил крышку. В нос шибануло первостатейным первачом. В очередной раз по-доброму так, мысленно помянув убиенного Ерофеича и всю его семью и своих погибших девочек, участковый отхлебнул из фляги, и поморщился. Ох, и крепок самогон у лесника!
Мысленно участковому захотелось курить, но тут же он посмеялся над собой, и не курит давно, да если бы и курил, грех раскрывать такую огневую позицию.
– Что-то подозрительно тихо, – забеспокоился вдруг участковый, – а вдруг нелюди давно ушли с острова и творят беспредел в лагере, а он туда девчат послал.
Гнал от себя Смелов такие мысли, гнал, потому что не будет ему прощения, если звери-нелюди уйдут, и что-то похуже в лагере с детьми соделают…
Но хоть и гнал майор такие мысли от себя, от них ему точно лучше не становилось. Хотя, что это, птицы в лесу раскричались, идёт кто-то.
Так и есть, из леса, по вечерней темноте, вышли неясные фигуры в зоновских робах с автоматами наперевес. Только вся ли банда здесь, или отстал кто?
Участковый взял в руки автомат Калашникова и приготовил его к работе, передёрнув затвор и поставив, переводчик огня на автоматический.
– Сейчас, мы вас посчитаем!
Да, все одиннадцать вышли из леса! Первые трое с калашами на изготовку пошли в его сторону, остальные замерли в ожидании, обшаривая противоположный берег рыскающими туда-сюда дулами автоматов.
– Ну ладно, – решил майор, – пусть подойдут поближе, этих я приласкаю!
Правда вот, обойма в калаше одна, а на пулемёт надежды мало…
Подпустив нелюдей на стрельбу, что называется в упор, участковый расстрелял длинной автоматной очередью всю бандитскую троицу, выпустив по ним весь магазин. Было видно, как они попадали с косы, роняя автоматы в воду.
Обнаружив огневую точку противника, бандиты открыли шквальный автоматный огонь по нему из всех калашей!
Владимир залёг под валунами, над ним в бешенном танце чирикали пули, выбивая искры и рикошетируя, взрывали гальку у его ног.
Вдруг, левую ногу в районе колена молнией полоснула острая боль.
Попали-таки, хоть и на шальном излёте…
Майор снял с себя ремень и затянул рану выше раневого канала. Так, слава Богу, рана сквозная, кость не задета. А то, что кровь, ерунда, не страшно, жаль промедола нет…
Участковый, оторвав форменный рукав, попытался остановить кровь, сооружая давящую повязку. Пули продолжали чирикать, как птички, над его головой, разлетаясь по сторонам злыми осами.
– Стреляйте, уроды, стреляйте, – в бессильном отчаянии подумал участковый, – мне по вам всё равно нечем, а вы, глядишь, по мне свой боезапас порасходуете, меньше на людей останется…
Была, конечно, надежда, что, не поняв, сколько в засаде у каменной гряды людей, зэки побояться лезть дальше в открытый бой, и отойдут в лес, вглубь острова.
Хотя не дурные они, походили уже по острову, поняли, что это хоть и большая, но всё-таки мышеловка.
– Эй, мент! – раздался голос с острова, – Сколько вас там?
– Много! – не удержался и крикнул в ответ участковый, – С вами говорит командир спецназа, майор Смелов! Сдавайтесь, вы окружены! На подлёте, на вертушках десант и ОМОН! Вам деваться некуда, на воде наши катера!
– Банкуй, ментяра! – отозвался невидимый голос с острова, – Вас купить можно? Рыжевьё и баксы при нас, не пустые идём, лимон долларов каждому менту, согласны? Вы же деловые люди? Сейчас всё продаётся и покупается!
– Нет! – крикнул в ответ Смелов и добавил, – Впрочем, дай время подумать.
– Пахан! – по щенячьи радостно заскулил чей-то голос на острове, – Да там ментяра один засел, да и патрончиков у него нет!
– Блин, – подумал участковый, отодвигая бесполезный автомат, – просекли таки тему, изверги…
– Он прав, ментяра? – спросил его с острова невидимый пахан, – Ты там один, и без патронов?
Смелов в ответ благоразумно промолчал.
– Слушай, мильтон! – крикнул ему с острова главарь, – Бери лимон зелёными с рыжевьём и разойдёмся! Мы к тебе не подойдём, да и ты нас не видел! Идёт?
– Не идёт, урод! – не сдержался и крикнул в ответ майор, – Окружены вы, и некуда вам деться, сдавайтесь!
– Ну, это мы посмотрим, мент, кто кому сдастся, – заугрожал пахан, – я сейчас мальчиков на тебя натравлю, ты знаешь, что они с тобой сделают? Ты, мент, ещё живой кишки свои будешь есть!
– Давайте, гниды, идите! Шкрапотники чёртовы, всех встретим! – огрызнулся участковый.
На каменную косу уверенно вступили очередные четверо урок с автоматами, и не торопясь, пошли к нему на встречу. Один из них шёл и, прикуривая, отпускал нецензурные остроты в адрес где-то притаившегося мента.
– Эй, мент! – крикнул он, находясь уже на половине пройденного к нему пути, – Там, на острове, ты наших завалил?
– Я, – отозвался раненый Смелов, – и вас всех завалю, мрази адовы!
– Ты был в избе лесника? – фраерился зэк, поигрывая автоматом, – Видел мои автографы на детишках? С тобой я то же самое сделаю!
Ловким движением фокусника, бандит извлёк из-под робы заточенный окровавленный топор: – Ментяра, мне не нужен автомат, и так ясно, ты пустой, без патронов. Готовься к харакири!
Обернувшись в сторону острова, прокричал: – Пахан, ментяра пустой! Кончать его до тебя или мышку ментовскую тебе оставить?
– Кончай мента, Шкет, кончай, – отозвался пахан с острова, – валить отсюда надо, стрельбу далеко слышно!
Давненько Смелов не обращался к Господу. Не из-за того, что веры в нём не было. Нет, вера была! Но понимал он, что нельзя ничего просить у Отца Небесного, если ты при этом убиваешь людей.
А сейчас Смелов просил: – Отче Святый! Не гневайся на меня, убил я сегодня, и не одного! И я знаю плату за грех свой! Но за моей спиной детский лагерь, и если убил я тех, кого и ты не считаешь людьми, дай силы мне отстоять детей сих, и покарай нелюдей моими руками! Да будет воля Твоя, а не моя!
– Пахан! – подходя ещё ближе, духарился зэк, поигрывая топором, – Спёкся мент, сейчас ты услышишь его вопли…
Договорить это уголовник не успел.
Решительно поймав мразь на мушку прицела, грозно поблёскивавшего МГ-42, майор передёрнул затвор, и, придерживая левой рукой за приклад пулемёта, а правой рукоятку со спусковым крючком, участковый плавно нажал на спуск.
Как в далёкие военные сороковые годы, вся окрестность была взбудоражена и потрясена, прогремевшей, как гром, длинной очередью ожившего немецкого пулемёта!
С визжащим грохотом циркулярной пилы, режущей по живому телу, майор первой же длинной очередью, буквально распилил на части нелюдя.
– Пахан! – трусливо завизжал, бросая автомат и убегая на остров вместе с подельниками, молодой зэк, – У него пулемёт!
Впрочем, далеко они не ушли.
Мстительными и длинными очередями «немецкая циркулярка» буквально раскромсала на кровавые ошмётки их тела!
Уничтожив бандитов на косе, майор перенёс огонь по сосенкам и елям, где засели оставшиеся нелюди. От мощных пуль разлетались вдребезги и падали срезанные верхушки деревьев. Пулемёт бил врага, только в этот раз он был на правильной стороне!
Гильзы разлетались, со звоном отлетая на каменный берег. Воздух горчил отвратительным и страшным запахом пороха и сгоревшего оружейного масла, с леденящим привкусом всего того, что называется смертью. Набрав самую высокую ноту, пулемёт вдруг захлебнулся и стих. Кончилась лента с патронами.
Поспешно Смелов стал менять ленту на МГ-42.
Бандиты, поняв, что с пулемётом вышла заминка, все оставшиеся, все четверо, открыв по нему бешеный огонь из автоматов, бросились вперёд по косе!
Майор ясно понял, что пропал, ибо он не успевал привести пулемёт в боевое положение оставшейся в цинке лентой.
Вдруг, за его спиной, слева, сухо застучал длинными очередями немецкий автомат, а справа гулко загремел, словно заколачивая гвозди, пистолет Макарова!
– Девчата вернулись! – понял майор, и посмотрел по сторонам.
Так и есть, слева от него привставая над валуном, Мария щедро поливала врага длинными очередями из «Шмайсера», а справа, отстреляв боезапас Макарова, перешла на короткие, экономные очереди из Калашникова, Катерина.
– Ох, девчата, молодцы! – не выдержал и прокричал им майор, пытаясь перекричать шум перестрелки, – Но когда всё кончится, уж я и задам вам, непослушные! Ваш отец точно меня убьёт за такую смену!
Так, с пулемётом полный порядок. Передёрнув затвор, майор оживил свою «циркулярную пилу» – пулемёт в ярости стал отстреливать свой боезапас по врагу, который бросился наутёк в спасительный лес острова!
Посмотрев на косу, участковый увидел ещё одного убитого бандита: трое их осталось, всего трое!
К нему подползла Мария, а затем и Катерина: – Мы выполнили ваш приказ, товарищ майор! Лагерь частично эвакуирован, не смогли эвакуировать только самых малых, их попрятали с воспитателями в лагере. Двух воспитателей-вожатых отправили пешком за помощью в город, к утру должны дойти!
– Эвакуировали, значит… что ж сами-то не ушли, – горько попрекнул их майор, понимая очевидное, – я надеялся, что вы уже на подходе к городу.
– Ой, да вы ранены, товарищ майор, – всполошилась, уйдя от ответа, Мария, – а мы йоду и бинтов в медпункте лагеря набрали, сейчас по-настоящему вам повязку наложим, по всей науке, не зря в ВИПЭ учили!
Умелыми движениями девчата наложили повязку на раненую ногу участкового.
– Ох, спасибо, девчата, – поблагодарил Смелов, – я никогда не забуду, как вы вернулись, все в отца! Останемся живы, лично рапорт за проявленное вами мужество напишу…
– А пока, родные, – Смелов бережно достал флягу Ерофеича, – помянем наших павших, с любовью помянем.
Не капризничая и не жеманясь, сёстры пригубили первача, остаток живительной влаги допил майор.
– Товарищ майор, – спросила его, внезапно зарумянившись, Катерина, поглядывая на редкие ночные звёзды белой ночи, – знаете, сегодня какая ночь, необычная…
– Ну и какая? – переспросил участковый, – Самая обычная ночь… Сколько ещё таких ночей впереди…
– Нет, – улыбнулась вдруг Катя, – сегодня двадцать второе июня, много-много лет назад была страшная война…
– Да, – посерьезнел Смелов, – и сегодня эта война повторилась, и в войне этой мы похожи на тех пограничников-воинов, что дрались тогда с фашистами. А граница наша, которую мы держим, это раздел между добром и злом, и держать её мы будем до последнего, так-то вот, девоньки… Хотя уже и нет тех немцев-фашистов, а есть нелюди, похуже фрицев, да вот парадокс, как это ни странно, немецкое оружие тех лет бьёт сегодня врага…
С неба, по небосклону белой ночи, словно белоснежная тающая снежинка, пролетела падающая звёздочка, отразившаяся в водах озера, и словно разбудившая пламенеющую восходящую утреннюю зарю нового дня.
– Смотрите, Владимир Андреевич, звёздочка падает, загадывайте желание! – заулыбалась Катерина, – Только скорее! Эта звёздочка… ваша звёздочка… и наша…
– Загадал, – простодушно ляпнул участковый, – хочу, чтобы мы все живые остались…
– Зачем вы вслух его сказали, – по-девчачьи так обиделись близняшки, – вдруг не сбудется…
– Сбудется, – заверил майор, – должно сбыться…
– А всё-таки, – сурово улыбнулся участковый, – почему вы вместе с лагерем не эвакуировались? Ведь приказал же вам отходить, а вы?! Эх, дочки…
– Так ведь дети там остались, – простодушно так посмотрела на Смелова Катерина своими синими-синими, как небо, глазами, – как же мы могли уйти!
– Не знаю, Катя, – грустно покачал головой майор, – не знаю, но понимаю, что не должно так быть, что вы молодые, не целованные, под пулями здесь… Неправильно всё это…
– Так кто ж поцелует? – с надеждой посмотрела на него Катерина, и в смущении зарделась так, что просветлела, как ясная зорька, – Меня, кроме папы и мамы никто и не целовал… ни разу…
– Поцелуют ещё, – заверил девушку Смелов, – обязательно поцелуют…
– Хорошо бы, – послушно так согласилась Катерина, и загадочно как-то замолчала.
– Да, девчата, сколько уже время? – поинтересовался Смелов, – А то ночи белые, разобрать не могу, а часы мои в бою разбились, словно бы время остановив…
– Так уже три часа ночи, – посмотрела на дисплей сотового Мария, – даже больше уже, полчетвёртого утра.
– А связь как? Не ловит? – с надеждой посмотрел на курсантку майор.
– Нет, нет связи никакой, – с огорчением продемонстрировала цветной дисплей телефона Мария, – видите, ноль сигнала! В лагере телефон тоже не фурычит, как нарочно, словно бы кто-то обрезал… Эх, была бы машина, хотя бы попутка, так ведь ни одной во всей окрестности нет! Как помощь вызвать…
– Как вы думаете, Владимир Андреевич, – с надеждой посмотрела на него Катерина, – поспеет помощь к утру или нет?
– Да уже утро, – простодушно ответил майор, – около четырёх, должны поспеть… Кстати, девчата, какое время! Вспомните ещё раз, как в такое же утро двадцать второго июня, много лет назад, началась страшная война, и никогда не забывайте про это!
– Как такое забудешь, – прошептала Катя, – нам дед-фронтовик про ту войну рассказывал…
Где-то в лесу проснулась и затянула свою утреннюю заунывную и неуместную песню кукушка. Лёгкий ветерок разогнал горчащий запах пороха, и вновь от леса и озера пахло какой-то первозданной свежестью и ароматом, который кружил голову и успокаивал тревожные мысли, беспокоящие сейчас майора. Внезапно чуткий слух участкового уловил какие-то неясные звуки с острова, словно бы кто-то, подобно хищному зверю, подкрадывался к косе.
– Так, подруги мои боевые, – скомандовал Смелов, – совсем рассветает, давайте по огневым позициям, и чтобы не высовываться! И помните, главное, дожить до рассвета, до завтрашнего рассвета!
Правильно скомандовал майор, едва только сёстры залегли на своих позициях, бандиты со стороны острова, открыли шквальный огонь из автоматов.
– Лишь бы никого не задело, – как молитву, как мантру, повторял и повторял майор, – лишь бы они уцелели…
Короткими перебежками, видимо уразумев, что в капкане острова им делать нечего, бандиты, стреляя на ходу, все трое, приближались к косе.
Девчата открыли огонь из автоматов. Сухо трещал, отстреливая раскалённый град пуль, немецкий «Шмайсер», гулко и звонко пел русский Калашников.
Немного выждав, и поймав на мушку пробегающих бандитов, майор плавно нажал на спусковой крючок своего МГ-42.
Пулемёт задрожал, выплёвывая огненный вихрь в сторону врага, моментально перекрыв весь шум выстрелов, своим визжащим, как у циркулярной пилы, звуком длинных очередей.
Бандиты, отступая, отстреливались. Было видно, как один из них уже не встанет никогда. Только двое нелюдей, отстреливаясь, отходили к лесу.
Провожая их длинными очередями из пулемёта, майор даже не заметил, как к нему подползла под огнём Мария: – Товарищ майор, Катя…
Содрогнувшись, майор подполз к Катерине, и увидел, что дела плохи: кинжальной бандитской очередью из Калашникова у девочки была беспощадно разворочена и разорвана форменная рубашка в районе груди, обнажившая запретную белизну, из которой хлестала кровь.
Сестра судорожно перематывала её рану бинтами, пытаясь остановить кровь.
– Да что ты, – заплакал вдруг майор, – выше рану перетягивай…
– Ой… Владимир Андреевич… – всхлипнув от боли, прошелестела, чуть слышно, Катерина, – знаете, а я вас любила, и не только как отца…
– Что ты говоришь, Катя, – ужасаясь и понимая причину её откровений, произнёс майор, – не говори, тебе силы надо беречь…
– Ноги холодеют, тела уже не чувствую, – прошептала умирающая девушка, – обнимите меня, пожалуйста…
Не выдержав, участковый обнял Катерину.
– Зачем, зачем вы вернулись, – не скрывая своих слёз, плакал майор, – не положено вам умирать в таком возрасте, не война же…
– А вам, положено? – переспросила, силясь улыбнуться, Катерина, – А то, что вернулись, не жалейте, не смейте жалеть нас! Мы детей вернулись защищать и… Родину… и саму жизнь… ведь она…
Смотря на отходящую в вечность девушку, от которой с каждой каплей её крови уходила жизнь, майор содрогнулся, и не в силах сдержать эмоции, отвёл свой взгляд от Катерины. Каждой клеточкой своего тела участковый чувствовал пульсирующую незаживающую рану, покалывающую своим острием разорванное сердце майора и пронизывающую правый бок кровоточащей болью.
– Слушай, Мария, – спросил у сестры умирающей Смелов, – у вас боезапас хоть какой остался?
– Калаш пустой, в «Шмайсере» пара патронов, и всё, – глянула на него плачущая Мария.
– Вот что, Маша, – скомандовал майор, – выполняй мой последний боевой приказ: выноси сестру, к лагерю выноси, там медики… если что, укройтесь в лесу, а я вас прикрою, тем, что осталось…
Послушно кивнув, Мария стала вытаскивать сестру к вдалеке шумевшему лесу.
Смелов открыл огонь из пулемёта, бандиты огрызались в ответ автоматными очередями.
Глянув назад на ползущую Марию, вытаскивающую из-под огня, уже умершую сестру, майор похолодел: злая длинная очередь из бандитского автомата безжалостно полоснула по спине Марии, разрывая её юную плоть фонтанчиками брызнувшей крови, и моментально убивая её.
Пулемёт участкового стих, кончились патроны, и в ту же секунду злой осой хлестнула по левому плечу автоматная очередь с острова, перебив руку, которая тут же беспомощно повисла, как плеть. Хлынула кровь, которую участковый уже не останавливал, зачем? На долю секунды, от боли майор потерял сознание, и как в какой-то дымке, опахнувшей парным молоком и чем-то неуловимо близким и родным, увидел Владимир всех умерших близких своих, и маму свою увидел, а с ней всех девчат, парящих на облаке белом, живых и радостно смотрящих на него. В ту же секунду сознание вернулось к нему, напоминая о себе дикой болью, скрутившей всё тело, и осознанием того, что не всё его дело исполнено до конца. Обернувшись назад, он посмотрел на окутанные сизым утренним туманом сосны и ели, за которыми угадывался такой близкий и одновременно такой далекий детский лагерь, за который они и положили жизни свои, и внезапно, словно бы вспомнив что – то, как – то печально и грустно улыбнулся.
После чего с усилием приподняв с земли внезапно ставший таким неподъёмным, пятикилограммовый «Шмайсер», уже не скрываясь, установив его на валуне, майор отстрелял оставшиеся патроны одной короткой сухой очередью.
С острова хлестнул прицельный одиночный автоматный выстрел.
Пуля раздробила ключицу на левом плече. Майор упал, кое-как вставая с колен, он заметил свой последний боезапас – две старые гранаты, подготовленные на этот самый, последний случай.
Кое-как, правой рукой, он запихнул обе гранаты в карман брюк, вывесив шнуры с фарфоровыми шариками взрывателей наружу: – Амба, уроды! Пустой я!
– Правда, что ли, мент? – раздался с острова голос пахана, – Молодец, ментяра! Что ж, мы идём к тебе! Правда, миллиона долларов, ты уже не увидишь…
Не торопясь и пошатываясь, участковый пошёл по каменной гряде навстречу бандитам, которые тоже уже ничуть не скрываясь, вышли из леса, и пошли к нему.
Дойдя до половины косы, главарь подобрал брошенный убитым нелюдем топор, и посмотрел на майора: – Да, мент, миллиона ты сегодня точно не получишь, а получишь то, что тебе обещал Шкет!
Подходя ближе к нечисти, и, словно бы видя таких впервые, майор остановился, пусть подходят сами.
Подойдя к участковому, пахан ощерился, зло поигрывая топором: – Ну что хочешь сказать или пожелать перед смертью, ментяра?!
– Я хочу, мразь, – холодно чеканил слова майор, – чтобы ты увидел, как умирает майор милиции, и напоследок, хочу передать тебе, нелюдь, привет от Кати, Маши, Оксаны, Светы, всех тех людей, мразь, которых ты загубила!
– Что ты говоришь, ментовская свинья? – осклабился второй бандит, поигрывая калашом, – Тебя уже нет, а мы здесь, будем жить и делать свои дела так, как считаем нужным!
– Не будете, мрази! – жестким пристальным взглядом ожёг нелюдей майор, и рванув шарики от гранат, спокойно протянул их на ладони опешившим бандитам.
Как эхо той далёкой войны, на каменной косе рванул чудовищный взрыв.
Эхо гулко пролетело над озером, отразившись в лесах, и на всех берегах водоёма.
Когда рассеялся дым, над каменной косой зависли, как огромные стрекозы, четыре боевых пятнистых вертолёта, с пушками и ракетами наготове, высаживающие десант из спецназа группы Альфа и голубых беретов десантуры.
Приземлившись на грешную землю, бойцы спецназа и десанта, недоумённо смотрели на затихшую в скорбном молчании каменную косу, освещённую лучами уверенно всходящего жизнерадостного утреннего солнца.
