У краскома Пирогова болела голова. Вчера вечером он купил у хозяйки бутылку самогона и потихоньку, за закрытыми ситцевыми занавесками выпил ее.
При бойцах и сослуживцах он к водке не притрагивался, считал, что это разлагающе действует на дисциплину.
Пока пил, успел написать письмо невесте Наташе, ожидающей его возвращения в далеком Ельце, а также товарищу Ленину, не подозревающему о его существовании в еще более далекой столице.
Утром он перечел оба послания и одно из них, адресованное председателю совнаркома, сжег в печке.
– Все правильно написал, но не так надо… – говорил он, глядя на корчащуюся бумагу.
Вошла хозяйка, молодая разбитная бабенка, вся, словно снеговик, составленная из овалов, шаров и прочих округлостей.
– Поправить здоровье не желаете, товарищ командир? А то ровно бы неможется вам. – Она улыбнулась и с деланной скромностью потупила глаза.
Пирогов помялся, почесал бороду.
– Ну, если один стаканчик только…
Он едва успел выпить стопку и закусить перьями молодого едкого лука, как дверь отворилась. Вестовой Регнушев, стройный и ясноглазый, больше похожий на молодого монашка, чем на сына харьковского крестьянина, не переступая порога, заглянул в хату.
– Товарищ краском, там ребята убогого поймали. Ругается скверно.
– Что значит ругается?
– Повторяет то и дело: «бей жидов и комиссаров». Как заведенный.
– И все?
– Нет. Еще еду у бойцов клянчит. Только молча. Тычет пальцами на хлеб и себе на рот показывает.
– Да то ж Дыренок, – подала голос хозяйка.
– Дыренок? – переспросил Пирогов. – Что еще за фрукт?
– Дурачок наш. С рождения слова не говорил. А тут пришли белые и с ними доктор какой-то. Хороший доктор. У Крысанихи роды принял. Бабы сказывали, не он, померла бы. Он и Дыренка говорить заставил. Правда, только этим словам и успел выучить. «Бей жидов и комиссаров». Да.
Она спохватилась, прикрыла рот рукой. В глазах плеснул неподдельный испуг.
– Ох, простите.
– Ничего.
– А то вдруг вы из жидов. Обидитесь, не ровен час.
Пирогов почувствовал, как внутри головы словно бы прокатилось чугунное ядро.
На лбу выступила испарина.
– Не из жидов я, – сухо ответил.
Он повернулся к вестовому.
– Регнушев, что вы там стоите? Заходите в хату.
«Монашек» вошел.
– Ну? – спросил Пирогов молодку. – Дальше-то что?
Ядро, прокатившись по стенкам, вдруг стало легчать.
– А на том и все. Обучил он его этим словам, а тут и вы наступили.
Дыренок сидел, привязанный за щиколотку к столбу закуты возле кулацкого дома, определенного под штаб. Он ни на кого не обращал внимания, был весел и корчил рожи, отвечая на какие-то происходящие внутри его головы события. Глядел в усыпанную сухим навозом землю и временами восклицал свое единственное «бей жидов и комиссаров».
– Э, парень, – тронул его за плечо Пирогов.
Выпитая впопыхах полновесная стопка окончательно растворила тяжесть в голове, и краском облегченно вздохнул.
Дыренок поднял зеленые, как прудовая ряска, глаза, заулыбался беззубым ртом.
– А! Бей жидов и комиссаров, – протянул приветливо.
Взгляд Пирогова пробежал по его преждевременно состарившемуся лицу, остановился на ссадине на подбородке.
– Это кто его? – спросил Регнушева.
– Из наших кто-то приложил. Вы ж видите, сквернословит.
Пирогов наклонился к Дыренку.
– Ты еще – то умеешь что говорить?
Ряска в глазах юродивого смотрела тепло и непонимающе.
– Бей жидов… – начал было он снова, но Пирогов остановил его, подняв руку. – Хватит.
Краском подергал себя за бороду.
– Убьют его. Как пить дать убьют. Люди злые, а он хоть и убогий, а такое говорит, что родному отцу не спустишь. Короче, так… – сказал он и задумался.
Регнушев слушал с вниманием.
– Берете сейчас бутылку самогона. Ведете этого, – он кивнул на Дыренка, – к реке. Там вливаете в него бутылку…
– А ежли не будет?
– Не будет, заставьте. Они, юродивые, как правило, уважают водочку-то. В общем, поите его, чтоб на ногах не стоял. Как упадет, укладываете в лодку и прочь ее от берега. Часов через пять-шесть течение принесет его в расположение белых. Там пусть и поет свои песни. Те его хотя бы не пристрелят. Приказ понятен?
– Так точно.
– Самогон купите у моей хозяйки. Деньги… – Он порылся в кармане, положил в протянутую ладонь несколько смятых бумажек. – Должно хватить.
– Вопрос можно?
– Хоть два.
– А когда мы белых выбьем и он снова у нас окажется, что делать будем?
– Сначала выбить надо.
– Ну а все же?
– Опять вниз по течению отправим.
– А потом?
– И потом.
Пирогов помолчал и добавил:
– Пока его в море не унесет.
– А там?
– А там пусть море решает, что с ним делать. Вам ясен приказ?
– Да.
– Не «да», а так точно! – весело возвысил голос краском.
– Так точно, – послушно повторил вестовой.
– Выполняйте.