– Батька, там наши с крестьянами вздорят, – тряс спящего Номаха за плечо Задов.
– Селян не обижать, – буркнул Номах, дергая плечом и снова пытаясь уснуть.
– Кони после перехода от усталости падают, а они овса не дают. Что делать будем?
– Ну, сена возьмите, соломы… – злясь, ответил Номах.
– Нестор, они ничего не дают. Уходите, говорят, отсюда. Устали ото всех.
Номах зарычал, ударил кулаком по подушке, так, что пыль полетела облаком.
– Пошли!..
Задов привел его к амбару, возле которого толпился народ. Доносились обрывки брани, полной грузной, похожей на застарелую болезнь ненависти.
– Дай пройти, – толкнул слегка Номах стоящего спиной к нему мужика.
– А ты кто такой? – бросил тот через плечо. – Тут постоишь.
– Ты вообще, что ли, нюх потерял?!
Мужик обернулся, узнал его, дернулся в сторону.
– Иди, разбирайся… Батька… – недобро добавил он. Во взгляде его сквозили озлобленность и усталость.
Вскоре Нестор добрался до центра свары.
Огромный, почти под потолок амбара мужик не пускал к мешкам с овсом командира номаховской сотни Шимку.
– Если ты секунду тут простоишь, я тебе еще один пупок нарисую! – орал анархист.
Мужик был здоров, и маленький Шимка смотрелся перед ним как кутенок перед волом.
– Это ты мне, сучок, угрожать еще будешь? – зарычал выведенный из себя крестьянин.
Шимка дернулся к кобуре.
– Ни с места!.. – крикнул Номах, но было поздно.
Мужик схватил стоящие у стены вилы и, пока Шимка расстегивал кобуру, с размаху пропорол ему грудь, швырнул тело вверх и сделал это с такой силой, что стальные зубья вонзились в стропилину на потолке и увязли в ней.
Испугавшись того, что сотворил, крестьянин опустил руки, оглянулся по сторонам и принялся медленно, в растерянности отирать ладони о рубаху.
– Пропусти! – растолкал спины Номах, становясь перед убийцей.
Вздрагивая, висел под потолком Шимка, стекала по ручке и громко капала в наступившей тишине кровь.
Мужик повернул глаза к Нестору и задышал вдруг сипло, с надрывом, будто придавленный камнем.
У Номаха бесился кадык.
Трясся над ними, раскрылившись в предсмертной судороге, будто ангел, Шимка. Глаза его выпучились и смотрели куда-то сквозь бревенчатые стены амбара. Со свистом вырывался воздух из пробитой четырьмя зубьями груди.
– На колени! – сказал Номах.
Мужик наклонил голову, но не двинулся с места.
– Не передо мной на колени! Перед человеком, который за твою свободу каждый день под смерть ходил и которого ты своей рукой убил только что.
Брови и лоб убийцы налились кровью, но он не пошевелился.
– На колени! – приказал, качнув стволом маузера, Номах.
Тот продолжал стоять.
Номах выстрелил ему в колено. Крестьянин коротко взвыл. Раненая нога его подкосилась, но он устоял.
Сзади послышался ропот мужиков.
– Что там?
– Хоме Номах ногу пробил.
– Да что ж это!..
– Хлопцы! Мужики!..
Шимка под потолком издал хлюпающий звук и обмяк, повиснув на вилах, словно мокрое белье на веревке.
Номах выстрелил Хоме во вторую ногу.
Тот с тонким, неожиданно бабьим стоном упал на пол.
– Ты забыл, что своим овсом, житом своим ты вот ему обязан? – наклонился и зашептал жутким шепотом в уши крестьянину Номах. – Вот ему. Который сейчас на вилах твоих висит. Это он за вас три года под смертью, как под небом, ходил. А ты его вот так, вилами, как пана какого-то? За то, что он тебя от панов избавил?
Батька стоял, оперев руки в колени и все шептал и шептал на ухо плачущему от боли мужику, а над ними висел бессильно прибитый к потолку сотник.
Ропот крестьян нарастал.
– Думай! Думай, хлебороб, кто тебе свой, а кто враг тебе! – прокричал наконец Номах и, трясясь, пошел к двери.
– Пропусти! – рявкнул, и люди, внезапно присмирев, расступилась. – Смерть тому, кто добра не помнит! – крикнул напоследок Номах серой, будто сплавленной в единый угрюмый слиток толпе. – Думайте! Все, думайте!
– А что тут думать! – раздались крики. – Белые грабили, красные грабили. Петлюра, германец… Теперь вы пришли?
– Мы не грабить пришли, освобождать! – ответил Номах.
– Наелись, батька, свободой! Тошнит! Хватит!.. Жить дайте! По-простому, без грабежа!..
– Мы защищаем вас! – крикнул Номах.
– Все защищают! Аж жрать нечего! Уходи, батька! Не позволим грабить!
– Я у вас единственный защитник! Ни белым вы не нужны, ни красным. Все из вас соки пить хотят! – кричал он им.
– А чем твои хлопцы лучше? Так же лошадей им дай, хлеба, сена. Чем ты, батька, лучше?
Чувствуя нарастающее озверение Номаха, Задов взял его за плечо.
– Пошли, Нестор.
Подбежали вооруженные номаховцы.
– Становись! – заорал им Номах. – Приготовиться к стрельбе.
Послышалось сочное лязганье десятков затворов.
– Нет, Нестор! – Задов скрутил его.
– Целься!.. – вырываясь, крикнул Номах.
Задов зажал ему рот рукой и скомандовал бойцам «отбой».
– Суки!.. Курвы!.. Предатели!.. – орал, вырываясь и плача, Номах. – Я за вас жизни не жалел!.. За вас!.. Я же за вашу свободу!.. За счастье!.. А вы что? На вилы? Да люди ли вы после этого?..
– Тихо, тихо, батька… – увещевал его Задов, оттаскивая подальше от проклятого амбара. – Мы им еще покажем… Поймут. Умоются еще…
– Нет, Левка, – неожиданно высохшим голосом произнес Номах. – Это конец. Конец. Понимаешь?
Он вырвался, упал на землю, на пыльную поселковую дорогу, ткнулся в нее лицом.
– Конец, понимаешь? Понимаешь?..