С 1815 по 1861 год, т. е. с конца англо-американской и до начала гражданской войны основной задачей флота США была защита морской торговли своей страны. Флот охранял американских граждан и собственность Соединенных Штатов в нейтральных водах и иностранных портах, боролся с пиратством и доставлял к месту назначения американских дипломатов. С 30-х годов к этим вышеперечисленным функциям добавилась еще и миссия по борьбе с африканской работорговлей. Однако гражданская война поставила перед флотом новые задачи, ранее совершенно ему не знакомые. Военно-морские силы Союза были вынуждены теперь заниматься блокадой побережья, поддерживать сухопутные операции армии (главным образом на реке Миссисипи) и организовывать десантные высадки. Конфедераты, которым удалось создать липа некое подобие флота, использовали его для защиты своего побережья, прорыва неприятельской блокады и коммерческого рейдерства. Далеко не все из этих непростых задач оказались по зубам военно-морским силам Севера и Юга, и, как следствие, флот играл в этой войне не самую главную роль. Тем не менее его влияние на ход боевых действий несомненно, и без хотя бы краткого очерка истории создания флотов и некоторых военно-морских операций обойтись нельзя. [442]

 

Глава 1

Корабли и команды

С 1815 по 1861 год ВМФ США оставался сравнительно небольшой организацией. Американские политики того времени придерживались так называемой концепции изоляционизма, т. е. невмешательства Америки в европейские дела, и боялись, что большие военно-морские силы могут вовлечь Соединенные Штаты в какую-нибудь авантюру. Лишь во время кризисов флот и корпус морской пехоты временно наращивали свои силы, но, как только опасность исчезала, они снова подвергались сокращению. Впрочем, хотя и медленный, но неуклонный рост численности личного состава ВМС наблюдался даже в относительно благополучный период американской истории. Так, если в 1820 году общее количество американских военных моряков не превышало 4 тысяч человек, то к 1857 году оно составило уже 8,5 тысяч (т. е. половину от личного состава сухопутной армии).

Численность личного состава корпуса морской пехоты была пропорциональна численности личного состава флота. В 1825 году в ВМС США была принята так называемая шкала Бенбриджа, согласно которой на каждое морское орудие, стоявшее на вооружении флота, должен был приходиться один морской пехотинец. В 1834 году морская пехота прошла через реорганизацию и к 1 январи 1861 года насчитывала в своих рядах 63 офицера и 1829 солдат.

Начало гражданской войны потребовало резкого увеличения численности всех вооруженных сил, включая и флот. Процесс этот проходил не без сложностей, но все же к [443] 1865 году количество военнослужащих ВМС США достигло 6789 офицеров и 51537 моряков. Конфедерация, у которой не хватало людских ресурсов даже для армии, разумеется, не могла похвастаться столь значительными военно-морскими силами. Их точная численность неизвестна, но, по всей вероятности, она никогда не превышала 5 тысяч человек.

Что касается морской пехоты, то у южан ее практически не было. Точно известно, что в этом роде войск служили 46 офицеров-конфедератов, а количество их подчиненных редко превышало 600 человек. Федералы, напротив, уже в 1861 году довели количество морских пехотинцев до 93 офицеров и 3074 солдат, а в 1862 году эти показатели составили 87 и 3775 соответственно.

Однако если в мирное время флот США с большим трудом набирал в свои ряды моряков и офицеров, то в строительстве и спуске на воду новых кораблей он достиг несколько больших успехов. Первая серьезная программа военно-морского строительства была принята в 1816 году, но реализовать ее целиком не удалось. К ноябрю 1823 года ВМФ США состоял всего из линейного корабля, 40-пушечного и 36-пушечного фрегатов, 12 шлюпов, имевших по 30 и менее пушек, и 15 небольших судов. 10 кораблей находились в процессе постройки.

Некоторое оживление в наращивание военно-морских сил внесло распространение паровых двигателей. В 1836 году был заложен первый паровой военный корабль для американских ВМФ, а в 1839 году Конгресс утвердил план по постройке еще трех военных пароходов. В начале 40-х тогдашний военно-морской секретарь Абель П. Апшур разработал программу расширения флота за счет спуска на воду пароходов и железных кораблей, а также утвердил «систему коэффициента», согласно которой ВМС США должны были составлять не менее половины от числа кораблей ведущей морской державы мира. Благодаря этой концепции и активности Апшура, а также его преемников американский флот стал увеличивать свои силы, и к 1860 году в строй вошли 38 новых военных пароходов.

Росту численности боевых кораблей американского флота способствовали и другие факторы. Так, в 1846 году по [444] договору с независимой республикой Техас весь техасский флот был передан в распоряжение командования американских ВМС. Впрочем, Мексиканская война, последовавшая вскоре за этим договором, не потребовала активного участия флота и оказала незначительное влияние на его численность.

Более существенным фактором был «манифест судьбы», ставший очень популярным в 50-х годах (согласно его концепции «от моря до сияющего моря», на американском континенте должна была господствовать одна нация). Он вызвал общественный интерес к усилению военно-морского флота, на что немедленно отреагировало всегда чуткое к общественным настроениям американское правительство. В 1853 году список кораблей ВМС США включал 10 линкоров (3 в строю, 3 в состоянии готовности и 4 в процессе постройки), 13 50-пушечных парусных фрегатов (в большинстве в небоеспособном состоянии), 6 паровых фрегатов, 24 парусных шлюпа и брига, 1 шхуну. Однако за последующие 6 лет, предшествовавшие гражданской войне, флот был обеспечен 18 относительно современными винтовыми кораблями. Заслуга в этом почти целиком принадлежала государственным чиновникам — выходцам с Юга. По иронии судьбы позже новые корабли были использованы для блокады и активных операций против Конфедерации.

К апрелю 1861 года, когда прозвучали первые выстрелы гражданской войны, ВМФ Союза состоял примерно из 90 кораблей, 42 из которых находились в строю. Разумеется, этого количества было недостаточно для ведения полномасштабных боевых действий, и секретарь военно-морского флота США Гедеон Уиллес развил бешеную активность по наращиванию сил северян на море. Только за первые полгода гражданской войны на воду было спущено 100 боевых кораблей, а к декабрю 1864 года ВМФ США насчитывал уже 671 корабль. (113 винтовых и 52 колесных пароходов, 71 броненосец, 323 не боевых парохода и 112 парусных судов разных типов), вооруженных в общей сложности 4610 орудиями.

Конфедераты с их ограниченными ресурсами не могли соревноваться с Севером в военно-морской гонке, да они и [445] не пытались этого делать. Впрочем, необходимость создания военно-морских сил была осознана на Юге почти сразу. По мере того, как различные штаты выходили из состава Союза и провозглашали свою независимость, каждый из них предпринимал усилия по организации собственного флота. В результате в самом начале войны практически каждый штат имел некое подобие ВМС — зачастую без кораблей и команд, но с соответствующим штатом чиновников и офицеров.

Днем рождения собственно конфедеративного флота стало 20 июня 1861 года, когда правительство Конфедерации переехало в Ричмонд. Именно тогда на должность военно-морского секретаря был назначен энергичный и компетентный Стивен Меллори. Остальные вакансии ВМС Юга вскоре также заполнились: шефом бюро рангов и команд стал коммодор Самюэль Беррон, главой артиллерийского и гидрографического департамента был назначен коммодор Джордж Минор, шефом бюро провианта и экипировки — Джон де Бри, главой бюро медицины и хирургии — хирург Споттсвуд, а главным клерком — Эдвард М. Тидболл.

С самого начала своего существования военно-морской департамент Конфедерации действовал энергично и профессионально. Меллори обозначил три основные задачи флота южан в предстоящей войне с Севером: оборона гаваней, фортов и заливов; срыв военно-морских операций федералов в территориальных водах Юга и нападение на коммерческие суда северян. Что касается морской блокады, которую уже начали устанавливать федеральные эскадры, то военно-морской секретарь Юга был мало ею обеспокоен и считал, что на нее не стоит тратить времени и сил. Будучи человеком талантливым и работоспособным, Меллори понимал, что ресурсы Юга и без того ограничены — не хватало материалов, квалифицированных судостроителей, судоверфей и промышленных предприятий — и что даже то немногое, чем располагала Конфедерация, будет использовано армией.

В силу этого Меллори решил не гоняться за количеством построенных кораблей, а сделать упор на их качество. Судостроительная политика Конфедерации основывалась на понимании того, что Юг не может позволить себе построить [446] флот из деревянных фрегатов, которые могут стать «легкой добычей многочисленных паровых фрегатов флота Союза». Меллори планировал преодолеть численное неравенство неуязвимостью и отдал распоряжение о постройке первого броненосца (см. ниже, часть 3, гл. 1).

Одновременно предпринимались воистину героические усилия по постройке новых адмиралтейств и судоверфей (они были устроены в устьях основных рек) и переделке захваченных южанами частично уничтоженных кораблей Союза. Эта деятельность военно-морского ведомства увенчалась определенным успехом: 27 августа 1862 года специальная комиссия конфедеративного Конгресса по флоту докладывала в своем отчете, что департамент ВМС «построил пороховую мельницу, поставляющую весь порох, необходимый нашему флоту; построены также 2 мастерские по производству двигателей, паровых котлов и механических деталей и 5 артиллерийских мастерских. Основано 18 адмиралтейств для закладки боевых кораблей и канатная фабрика, производящая все виды канатов — от каболки до 9-дюймового якорного каната, и способная выпускать не менее 8 тысяч ярдов продукции ежемесячно.

Переделаны в боевые корабли 44 судна, не являющиеся броненосцами. Департамент построил 12 боевых кораблей, частично построил и затем уничтожил, чтобы они не достались врагу, еще 10, в настоящее время строит еще 9; броненосных судов, находящихся в строю — 12; построено, а затем уничтожено или захвачено неприятелем — 4, в процессе постройки на различных стадиях готовности — 23».

Вдобавок к этому одна броненосная плавучая батарея была преподнесена Конфедерации дамами Джорджии (т. е. построена на их средства), а один броненосный таран передан правительству штатом Алабама.

Еще одним источником пополнения флота Конфедерации были судоверфи иностранных государств. Для закупки кораблей и орудий в Европе Меллори направил в Великобританию своего агента Джеймса Баллока, и, едва прибыв в Англию в середине лета 1861 года, тот сразу же заключил с различными британскими фирмами контракты на постройку и вооружение боевых кораблей. Для крейсерской программы [447] Баллок остановился на деревянных судах с основным парусным вооружением и вспомогательной паровой машиной. Подобные корабли были дешевы — всего по 200 тысяч долларов за каждый, но они достигали длины только в 200 футов и имели ограниченную огневую мощь.

Однако, с другой стороны, внешний вид крейсеров позволял их капитанам успешно маскироваться под торговцев и наносить по коммерческому судоходству Союза внезапные и чувствительные удары. Для броненосно-таранной программы Баллок выбрал паровые суда со стальным корпусом и мелкой осадкой, способные легко маневрировать в гаванях, бухтах и заливах. Постройка кораблей такого рода была поручена ливерпульской фирме Леридс, которая занималась также и строительством рейдеров.

Позже мы еще вернемся к судостроительным усилиям Конфедерации и более подробно остановимся на некоторых аспектах деятельности военно-морского департамента. Здесь же надо заметить, что, несмотря на большой труд Меллори и его подчиненных, Югу не удалось даже приблизиться к состоянию паритета с ВМС США и морская война была им проиграна задолго до ее начала. Флот южан всегда оставался просто микроскопическим и состоял всего лишь из 150 кораблей, 7 из которых были коммерческими рейдерами.

Корабль как до, так и во время войны был не только основной боевой силой, но и главной организационной и тактической единицей флота. Капитан боевого или любого другого военного корабля нес ответственность за все аспекты операций и жизнеобеспечения своего хозяйства. Боевые корабли могли и часто действовали самостоятельно, но их все же предпочитали объединять в эскадры, флотилии и флоты, численность которых определялась поставленной задачей, наличными силами, расстоянием до своего порта и рядом других причин.

На суше к ведомству флота относились адмиралтейства, командиры которых обладали широкими полномочиями и часто даже не зависели непосредственно от военно-морского департамента в Вашингтоне. К началу гражданской войны основные адмиралтейства находились в Бостоне, Нью-Йорке, Норфолке, Пенсаколе и Мейр-Айленде (штат Калифорния) [448]. Второстепенные по значимости адмиралтейства размещались в Портсмуте (Нью-Гемпшир), Филадельфии и Вашингтоне (последнее специализировалось на производстве и испытании морской артиллерии).

Как для организационных, так и для стратегических целей во флоте существовала и полупостоянная система так называемых географических эскадр, или станций, получавших название по регионам, в которых они были расположены. В 1815 году была образована Средиземноморская эскадра, а в 1817 году Тихоокеанская и Ост-индская. В 1822 году военно-морской департамент основал Вест-индскую станцию, а в 1826 году — Бразильскую. Внутренняя эскадра была организована в 1837 году, а в 1841 из нее выделили Вест-индскую. В 1853 году к этим станциям добавили еще и Африканскую, занимавшуюся борьбой с работорговлей. Система станций была сохранена и в годы гражданской войны: на ней, собственно, и держалась морская блокада. Всего в ходе конфликта северянами было создано шесть блокирующих эскадр-станций, каждой из которых командовал флаг-офицер или контр-адмирал.

Морская пехота как административно, так и тактически была организована по армейскому образцу. Объяснялось это главным образом тем, что морские пехотинцы часто участвовали в сухопутных операциях и в большей степени следовали армейским, а не флотским уставам. Подобный порядок вещей часто приводил к путанице, в том числе и в командной системе. С одной стороны, морская пехота подчинялась полковнику-комманданту, офис которого находился в Вашингтоне, с другой — во время плавания ею командовал капитан корабля, а на берегу — начальник адмиралтейства, к которому морские пехотинцы были приписаны. В чрезвычайных же ситуациях ими мог командовать сухопутный офицер, например, если морские пехотинцы участвовали в совместной с армией наземной операции. В результате между различными командирами постоянно шла борьба за контроль над морской пехотой, что, конечно, не способствовало ее эффективному использованию.

Существенным недостатком американского флота было почти полное отсутствие обученного резерва. Лишь в некоторых [449] штатах существовали подразделения морской милиции, но к началу гражданской войны все они были в состоянии «клинической смерти». Кроме того, имелись еще части береговой охраны, которые в случае необходимости поступали на службу в ВМФ. Их численность, впрочем, была незначительной, и во время войны между Севером и Югом лишь 2049 служащих береговой охраны вступили в военно-морские силы той или другой стороны.

Считалось, что основной базой для пополнения личного состава ВМС мог бы стать торговый флот, но никто не предпринимал ни малейшей попытки хоть как-то отрегулировать и упорядочить систему резервов. Лишь с началом боевых действий в этом направлении были сделаны первые робкие шаги. Инициатором выступил штат Массачусетс, предложивший создать Массачусетский добровольческий флот. Проект не был осуществлен, но позже командование ВМС США создало военно-морской добровольческий корпус, насчитывавший изначально 7,5 тысяч офицеров. К концу войны в его рядах было 2060 офицеров, 1805 инженеров, 370 казначеев и 245 хирургов. [450]

 

Глава 2

Матросы и их жизнь на корабле

Система комплектования военно-морских сил как на Юге, так и на Севере мало чем отличалась от системы набора в сухопутные войска. Существенной особенностью была, однако, нехватка людских ресурсов для флота даже на многолюдном Севере. Обе стороны испытывали острую необходимость пополнять ряды своих армий, так что людей для военно-морских сил просто не оставалось. Особенно насущной была потребность в опытных моряках, которых всегда не хватало. На Юге, где морская торговля была неразвита, а следовательно, не было и профессиональных матросов (не говоря уже об офицерах), эта проблема стала почти неразрешимой. В отчаянии военно-морской секретарь Стивен Меллори обратился к Конгрессу с предложением принять закон, согласно которому любой военнослужащий армии, изъявивший желание перевестись во флот, должен был немедленно получить разрешение и всяческое содействие. Однако эта мера не имела особого успеха, поскольку, как утверждал сам Меллори, армейские командиры не желали отпускать своих людей.

На Севере обученных моряков пытались заманить во флот премиями и прочими материальными благами. Добровольцы поступали на службу в ВМФ также из желания попробовать чего-нибудь нового или увидеть мир; в значительной [451] степени личный состав флота пополнялся и за счет призывников.

У конфедератов обычно не возникало проблем с набором команд для коммерческих рейдеров, таких, как «Алабама», «Флорида» и «Шенандоа». Часть из них составляли иностранные моряки (в первую очередь англичане), а также матросы с захваченных призовых судов. На крейсерах Конфедерации жалование обычно выплачивалось золотом, и попавшие в переплет матросы торгового флота Севера обычно недолго колебались в выборе между пленом и привольной службой за хорошие деньги.

Если молодой человек на Юге хотел поступить на службу в военно-морской флот (а он еще не достиг возраста 21 года), ему было необходимо представить письменное согласие родителей или опекуна. На Севере родительское разрешение требовалось, если новобранец еще не достиг 18-летнего возраста. Предельно допустимая нижняя возрастная граница приема на морскую службу равнялась 13 годам на Севере и 14 — на Юге. Существовали ограничения по росту: 5 футов 8 дюймов у федералов и 4 фута 8 дюймов у конфедератов.

С другой стороны, для новобранцев ВМФ США, не имевших квалификации, существовал и верхний возрастной предел — он равнялся 33 годам. Для бывших моряков торгового флота тот же предел был установлен в 38 лет. На Юге моряки с коммерческих судов принимались в команды военных кораблей, если им было от 25 до 35 лет. Неопытные призывники обычно несли службу на суше в различных ведомствах флота или становились угольщиками. Но в то же время в ВМС Конфедерации принимались свободные негры, если, конечно, у них было разрешение военно-морского департамента или командира местной эскадры. С разрешения владельца на флот могли взять и раба, где он служил в качестве денщика, угольщика или лоцмана.

Черные не были исключением и во флоте северян, хотя до войны морское командование пыталось ограничить их доступ на службу. Однако уже в ходе конфликта хроническая нехватка людей заставила Гедеона Уиллеса предложить командиру Южно-атлантической эскадры открыть вербовочное бюро для приема свободных и беглых негров. В результате [452] в ВМФ США было довольно значительное количество чернокожих моряков, разумеется, в младших чинах.

При наборе во флот определенное значение имело жалование, которое выплачивалось раз в месяц. Впрочем, его размеры были невелики и колебались: на Севере — от 12 долларов для несших службу на суше или для не имевших морского опыта и до 14–18 долларов для подготовленных моряков. Мальчики, искавшие на флоте романтики, естественно, зарабатывали еще меньше. Обычно их определяли в 3-й, 2-й или 1-й классы в восходящем порядке в зависимости от знаний и физических способностей. Юнги 3-го класса получали по 7 долларов в месяц, 2-го — 8, а 1-го — 9 долларов.

Как на Севере, так и на Юге обычным делом была отправка новобранцев на приемный корабль. Как правило, роль таких плавучих казарм для рекрутов играли старые фрегаты и другие военные парусники или торговые суда, имевшиеся во всех крупных адмиралтействах и портах. Явившись на борт такого корабля, рекрут рапортовал о прибытии вахтенному офицеру, который заносил его данные в судовые книги. Затем новоиспеченному матросу выдавали положенное имущество, чаще всего только форменную одежду, хотя на Севере разрешалось и ношение гражданского платья. В носовой части новобранцу определяли место для матросской койки и для его багажной сумки.

На борту приемного корабля происходило элементарное обучение азам матросской службы. Там новобранцы узнавали, как им обращаться к офицерам, старшинам и унтер-офицерам. Много времени проводилось за различными упражнениями, такими, так обращение с парусами, снастями и шлюпками, а также владение абордажной саблей и приемы отражения абордажа. Однако это обучение не могло продолжаться долго: потребность и Севера, и Юга в личном составе для флота вынуждала сокращать время пребывания новобранцев на приемном корабле до нескольких недель и даже дней. Навыки, которые не удавалось привить рекруту в ходе этого краткого обучения, ему приходилось усваивать позже, уже на боевой службе.

Попадая на настоящий военный корабль, молодой матрос назначался сразу на различные посты, каждый из которых [453] он должен был занимать в случае необходимости. Ему определялось место в расчете орудия, на палубе, на мачте, в шлюпке, за обеденным столом, а также спальное место. Затем каждому матросу присваивался номер, который он должен был знать назубок. Таким образом, на новобранца сразу сваливалась целая груда необходимой ему информации, способной сбить с толку и ошеломить кого-угодно.

Вот пример различных обязанностей, которые приходилось выполнять рядовому члену команды и о которых он должен был помнить всегда: матрос принадлежал к 3-му дивизиону бортовой батареи и входил в расчет орудия № 8, где он был первым заряжающим; во время взятия на абордаж неприятельского судна он был вторым абордажником в своем дивизионе; если возникала необходимость поставить или убрать паруса, его место было на правом ноке брам-реи бизань-мачты; если на парусах брали рифы, этот матрос занимал место на левом ноке брам-реи бизань-мачты; при смене галса он находился на подветренной стороне у главного браса; при подъеме якоря этот моряк занимал позиции за кабестаном, а при спуске на воду шлюпок садился за носовое весло капитанской гички. Разумеется, запомнить все это сразу было не под силу даже прирожденному моряку, и до тех пор, пока приобретенные навыки не становились для новобранца второй натурой, он мог освежить память, заглянув в особый список, где была обозначена позиция каждого члена команды.

На канонерках и мониторах, не имевших парусного вооружения, не было и постов, связанных с рангоутом и такелажем. Кроме того, эти корабли были значительно меньше паровых фрегатов или некоторых торговых судов, переделанных в боевые корабли. Однако там тоже существовали свои сложности, делавшие службу на броненосцах совсем незавидным занятием. На любых угольных пароходах команда была обязана содержать судно в идеальной чистоте, что, учитывая специфику двигателя, было непростой задачей. Угольная пыль забивалась буквально во все щели, и для ее удаления назначались даже специальные вахты. Но стоило измученным морякам закончить уборку, как начиналась новая погрузка угля, и все приходилось повторять снова и снова. [454]

Моряк, попадавший на военный корабль с торгового судна, сразу отмечал, что жизнь здесь совсем другая. Например, на купце при подъеме якоря матросы, вращавшие кабестан, обычно затягивали песню, но на военном корабле это было запрещено: распевая во все горло, моряки могли не услышать команду офицера. По тем же причинам возбранялись громкие разговоры во время вахты, а обычным звуковым сопровождением любых, даже самых рутинных операций, были выкрикиваемые офицером приказы, свист боцманских дудок или грохот барабанов (в зависимости от ситуации).

Вступление в состав команды было памятным событием для любого, особенно для молодого рекрута. Здесь он оказывался в компании самых разнообразных личностей, большинство из которых, конечно, нельзя было записать в церковный хор мальчиков. На палубах военных кораблей встречались старые волки, насквозь просоленные и обветренные до неузнаваемости. Попадались здесь и иностранцы, недавно прибывшие из Европы, а на флоте северян — негры, бежавшие с плантаций Юга. Среди моряков не были редкостью американские индейцы и даже туземцы тихоокеанских островов, хорошо знакомые с морем. Одним словом, новобранец, редко покидавший ранее пределы своего родного городка, сразу оказывался в новом мире, бывшем своего рода миниатюрной моделью земного шара. Лишь на кораблях конфедератов, которые несли службу в гаванях и бухтах, состав команд был менее пестрым: как правило, они набирались из одного места.

Конечно, знакомство с этим новым миром не всегда проходило для рекрутов безболезненно. Первые недели и месяцы, проведенные на флоте, часто знаменовались ссорами, взаимными обвинениями и драками. Морские пехотинцы и офицеры обычно пресекали такие потасовки и наказывали виновных. Зачинщики поножовщины заключались на гауптвахту, где их держали закованными в кандалы на хлебе и воде 24 часа. Чтобы избежать столь неприятного времяпрепровождения, оскорбленные старались отомстить своим обидчикам каким-нибудь косвенным образом, например, подрезав завязки морской койки во время ночного отдыха или засунув булавку в башмак. [455]

Как на Юге, так и на Севере морские офицеры уделяли большое внимание дальнейшему натаскиванию новобранцев. Их учили стоять за штурвалом, замерять глубину лотом, вязать и развязывать узлы, грести, шить, разворачивать паруса и брать рифы. Не овладев этими навыками в совершенстве, ни один моряк не мог рассчитывать на повышение в звании. Даже угольщики, если они конечно, обладали хоть каким-нибудь интеллектом, должны были приобрести определенный набор знаний и умений, чтобы стать кочегарами.

Кроме того, моряков постоянно обучали артиллерийскому делу, обращению с холодным и огнестрельным оружием и даже использованию шлюпочных гаубиц. Словом, все то, чему новобранцев не успели научить на приемном судне, наверстывалось на боевой службе. У конфедератов помимо этого даже перевод с одного корабля на другой требовал дополнительного обучения, ибо во всем их флоте не было двух судов с одинаковыми двигателями и вооружением.

Ежедневная служба в обоих флотах была примерно одинаковой и варьировалась лишь в зависимости от размеров корабля, предпочтений капитана, времени года и требований текущего момента. День мог начинаться в 4 часа утра, если корабль нуждался в тщательной уборке или утренней загрузке углем. В противном случае распорядок дня был следующим. В 5 часов утра горнист морской пехоты трубил подъем. Главный корабельный старшина или один из его капралов вместе с вахтенным боцманматом пробегали по жилой палубе и криком или шлепками поднимали спящих.

Матросы вставали и скатывали свои койки и постельные принадлежности в тугой сверток, а затем выносили их на верхнюю палубу. Обычно койки хранились за фальш-бортом в специальной веревочной сетке и заодно служили дополнительной защитой от артиллерийских снарядов, осколков, а в случае абордажа становились для нападающих еще одним барьером.

Теоретически вся процедура, включая подъем, свертывание коек и вывешивание их за фальш-борт, должна была занимать не более семи минут, но на практике за это время не всегда удавалось даже извлечь всех любителей поспать из их постелей. [456]

В районе 5.07 команда вытаскивала на палубу песок, щетки, пемзу и ведра и приступала к ежеутренней уборке. Обычно жилую палубу мыли соленой водой, а спардек чистили песком (этим занималась отдельная команда под началом боцманмата). Одновременно полировались все медные и прочие металлические части.

Особое внимание уделялось чистке бортовых орудий. Металлические канавки, по которым происходило передвижение орудийных лафетов, надраивались до ослепительного блеска, а сами стволы орудий тщательно вычищались. На кораблях с парусным вооружением заодно проверялись и, если нужно, поправлялись блоки и талрепы. Только после того, как эта общая уборка заканчивалась, моряки могли заняться собой, т. е. помыться забортной водой и, если было желание, побриться.

На военных кораблях обычно пристально следили за внешним видом и физическим состоянием юнг. В 7.30 утра они собирались у левой сходни для утреннего осмотра. Главный корабельный старшина проверял чистоту их лиц и рук, длину стрижки и состояние обмундирования. Затем юнг заставляли наперегонки влезать на топ-мачты и спускаться вниз, причем тому, кто проделывал это упражнение последним, обычно снова приходилось карабкаться наверх. Считалось, что такая физическая зарядка делает юнг более подвижными и улучшает их аппетит перед завтраком.

В 8 часов раздавался сигнал боцманской дудки, призывавший команду на утренний прием пищи. Матросы прятали принадлежности для уборки и направлялись каждый к своему столу, за которым могли усаживаться от 8 до 14 человек. Расчеты артиллерийских орудий, угольщики и кочегары завтракали отдельно, за своими особыми столами. Свои столы были также у морских пехотинцев и унтер-офицеров, а юнги, напротив, распределялись между матросскими столами.

У каждого из таких столов был свой раздающий; как правило, эту работу по очереди исполняли все столовавшиеся, но иногда они нанимали для себя постоянного «официанта». В его обязанности входили сервировка стола и раздача пищи, приготовленной корабельным коком. На завтрак он, как правило, предлагал команде кофе — по пинте (0,47 литра) на [457] человека, кусок солонины или жесткой соленой говядины. По окончании утренней трапезы моряки мыли свою посуду и сдавали ее обратно в кухонный ящик.

Затем в 9.30 утра звучал сигнал «по местам». Производилась инспекция орудий на предмет их готовности к применению в случае необходимости. Когда эта операция завершалась, у матросов наступало свободное время, которое они обычно проводили за написанием писем, чтением или просто в дреме.

Полдень — время ленча, и процедура его поглощения была такой же, как и утром. Другим было только меню: во время дневного приема пищи моряки подкреплялись куском свинины или говядины, овощами и кофе. Иногда к этому стандартному набору добавлялся сыр, а на кораблях, несущих блокадную службу, рацион разнообразился продуктами, которые удавалось добыть на берегу.

В конфедеративном флоте за исключением коммерческих рейдеров дело с питанием обстояло обычно немногим лучше, чем в армии южан, и такие «деликатесы», как сыр, масло и изюм (обычные для флота США), были там недоступны. Чай и кофе также вскоре сделались редкостью: их можно было приобрести только у нарушителей блокады, да и то за большие деньги. Впрочем, такой нужды и бедствий, с какими столкнулись в конце войны сухопутные войска южан, моряки-конфедераты все же не знали. Вплоть до 1865 года они каждый день получали по четверти фунта соленой говядины или свинины на человека.

После ленча матросы обычно возвращались на свои места, и остаток дня проходил за разными упражнениями. Особенно активно тренаж практиковался на кораблях блокирующих эскадр, служба которых была столь монотонной, что командирам приходилось всячески разнообразить времяпрепровождение своих людей. Поэтому одни и те же упражнения никогда не повторялись два дня подряд, никто толком не мог предсказать, какой именно тренаж ждет команду сегодня. «Жизнь матроса не заполняется настоящей и регулярной работой, и его часы отдыха могут не быть единообразными, хотя они более или менее регламентированы, — писал в 1863 году юнга корабля блокадной эскадры. — Отдельные элементы [458] ежедневной программы на борту корабля не фиксируются так, как это делается в любом другом виде деятельности, но общая схема остается одной и той же каждый день».

В 4 часа пополудни моряки приступали к легкому ужину. При этом время приема пищи зависело от четырехчасовой вахты: те, кто снимался с дежурства, сразу садились за стол, и, с точки зрения здорового питания, подобный порядок не мог не вызывать возражения. Так как все трапезы были сосредоточены на восьмичасовом отрезке, а самой значительной из них был полуденный ленч, то те, кто стоял вахты в полночь или рано утром, чувствовали себя довольно голодными.

На кораблях блокирующих эскадр отдельные капитаны иногда меняли график несения вахт. Обычно они делили период с 4 до 8 утра на двухчасовые смены, называвшиеся «собачьими вахтами», и в результате морякам приходилось стоять за сутки не шесть, а семь вахт. Еще одной альтернативой было распределение всей команды на три вахты, так что каждый из моряков проводил четыре часа на дежурстве и восемь часов вне его. Некоторые капитаны шли еще дальше и использовали четвертные вахты, т. е. четвертую часть всех имевшихся на корабле рабочих рук или половину каждой вахты. Однако считалось, что применение подобных порядков в опасных водах чревато большими неприятностями.

Система вахт использовалась и при погрузке на корабль угля. Обычно эта работа начиналась вахтой левого борта, и, если на погрузке была занята вся команда, она могла продолжаться с 7 часов утра до полудня. В противном случае работы захватывали жаркие дневные часы, иногда затягиваясь на 12 часов. Впрочем, поскольку многое зависело от прибытия угольного судна, точного времени начала погрузки не существовало, и если процесс начинался поздно днем, нередко он заканчивался лишь с рассветом.

В 5.30 пополудни бой барабанов снова призывал матросов занять свои места. Офицеры еще раз проводили проверку орудий: готовы ли они к отражению ночной атаки и попыткам прорыва блокады. По окончании инспекции боцманская дудка оповещала матросов, что они могут извлечь свои койки из-за фальшбортной сетки и готовиться ко сну. На всех [459] кораблях наставало время расслабиться и отдохнуть. Моряки дописывали письма своим родным и близким, а также читали газеты и книги. Из игр самой популярной было домино, поскольку карты строго-настрого запрещались корабельным уставом. Азартные игры также были вне закона, но вопреки запретам оставались очень популярными. Матросы играли в чет-нечет или заключали пари по поводу любых мало-мальски значимых событий своей службы. Например, они могли спорить о том, как много времени потребуется одному кораблю, чтобы обогнать другой, или сколько займет погрузка угля. По-прежнему распространенной была также игра в кости.

Праздное вечернее времяпрепровождение разнообразилось и музыкальными номерами, конечно, если на борту были скрипачи или игроки на банджо. Особенно везло в этом отношении большим кораблям, где нередко собирались целые ансамбли. На некоторых из них были и театральные труппы, ставившие на импровизированных подмостках пьесы собственного сочинения. Если же в команду входили чернокожие моряки, то дело редко обходилось без популярных министрел-шоу, где вместе выступали и черные, и белые, перемазанные вместо грима угольной сажей.

Ежедневные уборки верхней палубы приводили к тому, что нижние этажи кораблей обычно становились сырыми и не просыхали до вечера. В южных тропических широтах это усугублялось влажным климатом и изнуряющей жарой. Особенно тяжело такая «парная» переносилась на броненосцах, мониторах и канонерских лодках, броневая защита которых раскалялась на солнце, как адская сковородка. К жаре и сырости добавлялся запах горящего угля и иногда серы, превращая корабль в подлинную штаб-квартиру Сатаны. Поэтому матросы пытались как можно дольше насладиться свежим воздухом: по ночам атмосфера в кубриках была настолько спертой, что их обитатели то и дело собирались у открытых люков подышать.

Любители покурить обычно сходились в носовой части корабля на баке. Трубки и сигары зажигались от фитиля масляной лампы и по окончании процесса тщательно гасились во избежание пожара. Некоторые, правда, предпочитали [460] крепко скрученные сигареты, завезенные в США из Турции в 50-х, но к началу гражданской войны эта разновидность табачного зелья еще не успела завоевать большого числа поклонников. Для раскуривания на суше уже могли использоваться спички, но на военных кораблях они были запрещены как пожароопасные. Даже топливо для ламп и фонарей подбиралось очень тщательно, такое, чтобы оно не возгорелось само по себе и не натворило бед.

На многих кораблях время после ужина считалось самым подходящим для грубых шуток, дуракаваляния и розыгрышей, снимавших дневное напряжение и приятно разнообразивших матросский досуг. Многие капитаны полагали, что для разрядки нет средства лучше, чем боксерские матчи, и позволяли устраивать поединки прямо на верхних палубах своих кораблей.

Проблемы, связанные с употреблением алкоголя, или, говоря проще, пьянством, были общими для всех команд и чинов. Ежедневная порция грога или виски, выдававшаяся ранее морякам на военных кораблях, была отменена актом Конгресса США в сентябре 1862 года. Правда, она сохранилась во флоте Конфедерации, где матросам каждый день полагалось по четверти пинты спирта или полпинты вина на брата. Эта практика существовала на протяжении всей войны. Непьющие могли получать свой винный паек деньгами. Изначально такая компенсация составляла 4 цента в день, но к концу войны поднялась до 20 центов.

Впрочем, непьющих матросов было совсем немного, а те, кто употреблял спиртное, редко довольствовались положенной уставом порцией. Как во флоте Союза, так и во флоте Конфедерации моряками предпринимались многочисленные попытки тайно пронести крепкие напитки на борт, и часто они оказывались успешными. В этом морякам-северянам помогали частные суда, доставлявшие продовольствие блокирующим эскадрам. Заботливые предприниматели охотно снабжали жаждущих огненной воды матросов вожделенной жидкостью, разлитой по жестяным банкам с надписью «устрицы» или «тушенка». Но даже они не могли покрыть спроса на спиртные напитки, которых любителям выпить всегда не хватало. Однако на кораблях Союза пьянство строго преследовалось [461], и если моряка обнаруживали пьяным или хотя бы с запахом, то обычно помещали его на гауптвахту закованным в цепи. Другим, не менее действенным, наказанием считалось «накачивание» провинившегося соленой водой до тех пор, пока он не трезвел.

На федеральных кораблях, несущих блокадную службу, отбой обычно наступал в 8 часов вечера. Для матросов подавали сигнал разойтись по спальным местам, затем тушились огни, и с этого момента на корабле воцарялась тишина. На других судах время отбоя зависело от заката: если солнце садилось до 6 вечера, то отбой назначался на 8, если же после 6-ти, то отход ко сну переносился на 9. Впрочем, сон матросов, особенно на блокадных кораблях, редко был безмятежным. После удачных атак «Девида» и «Ханли» они ложились спать в страхе перед ночной торпедой; их могли поднять на ноги, если в виду корабля появлялся нарушитель.

Но главной проблемой для команд флота северян были не торпеды, не крейсера и даже не нарушители блокады, а обычная скука. Несмотря на все ежедневные занятия, такие, как чистка, уборка, покраска, учение, стрельба по целям и развлечения, время на борту корабля тянулось медленно. Романтика привносилась лишь сменой станций базирования, заходом и уходом из гаваней и преследованием контрабандистов. Но все же матросы с нетерпением ждали, когда их плавучий дом окажется в подконтрольном Союзу порту Юга или же в своей собственной федеральной гавани. Тогда радости моряков не было предела, и они использовали отлучку на берег для обильных возлияний и посещения женщин. Как следствие, обратно моряки возвращались пьяными и часто больными венерическими заболеваниями. Помимо последних, моряков Юга и Севера одинаково косили болезни и лихорадки, характерные для того или иного региона.

Существовали и другие опасности, подстерегавшие матросов на берегу или на борту собственного корабля. Кроме обычной возможности погибнуть в бою от пули или снаряда, матрос мог, например, умереть от страшного ожога в результате попадания гранаты или ядра в паровой котел. Даже в ходе относительно безопасного плавания по реке моряк-северянин рисковал попасть под огонь вражеских снайперов, а [462] оказавшись на берегу, в занятом федералами южном городе, угодить под нож какого-нибудь мстительного патриота Конфедерации. Однако, несмотря на такую непривлекательную перспективу, посещение любого берега всегда было желанным и ожидаемым событием.

Иногда матрос военного корабля впадал в отчаяние или депрессию, которую один флотский хирург называл «болезнью по суше». Те, кто был охвачен этой болезнью, страстно желали вдохнуть запах земли и вообще оказаться подальше от соленого морского воздуха. В качестве лекарства им прописывалось хотя бы кратковременное посещение города, но действовало оно не всегда. Тех же, кого не мог излечить даже длительный отпуск, обычно списывали на берег и отправляли домой: на борту корабля от них уже не было никакого толку.

Таким образом, главной трудностью службы во флоте, особенно на блокадных кораблях, были скука и тоска по земле. Все морские сражения, произошедшие в ходе гражданской войны, заняли в общей сложности не более недели, и моряки провели эти четыре судьбоносных для них года в роли узников, заключенных на своих кораблях. [463]

 

Глава 3

Офицерский корпус и система высшего командования

Основной базой для формирования командного состава ВМФ Союза и Конфедерации служили офицеры довоенного флота США. На протяжении всего периода с 1815 по 1861 год главной проблемой, связанной с флотскими кадрами, был подбор, обучение и внедрение дисциплины среди командного состава. Как и следовало ожидать, большинство военно-морских офицеров набиралось в американский флот из штатов Восточного побережья, но лишь некоторые из них переходили на военные корабли с торговых судов. Как следствие, до Мексиканской войны наиболее важным фактором при подборе мичманов (первый чин военно-морского офицера) было личное и политическое влияние. Опыт, стремление и призвание к морской службе и образованность любого рода практически не требовались. Отсутствие дисциплины, завышенная самооценка и чувство корпоративной гордости, часто приводившие к дуэлям, были серьезными препятствиями для исправления образа военно-морского офицера. Поединки были настолько частыми, что они стоили флоту многих способных моряков, например, героя американского флота Стивена Декатура, и в конце концов были запрещены в 1857 году.

Первоначальное обучение военно-морских офицеров происходило прямо на борту корабля, и часто было, в лучшем [464] случае, поверхностным. Но в 1845 году в Аннаполисе, штат Мериленд, была основана военно-морская академия Соединенных Штатов, которая стала первым серьезным шагом на пути образования хорошо подготовленного профессионального корпуса военно-морских офицеров. В 1850 году курс обучения в морской академии был продлен до четырех лет (как и в Вест-Пойнте) и стал включать не только технические, но и академические предметы. Следующий шаг во флоте Союза был сделан уже в ходе гражданской войны: в 1864 году там были введены обязательные экзамены для продвижения по службе на чины выше коммодора.

Две наиболее важные проблемы, связанные с командным составом флота, — структура офицерских рангов и некомпетентные офицеры. Вплоть до гражданской войны в ВМС США преобладала точка зрения, что чин адмирала не соответствует принципам демократической нации. Лишь в конце 50-х годов капитанам, на которых возлагались дополнительные обязанности, позволялось давать звание флаг-офицера, что также отличало их от пароходных шкиперов и армейских капитанов. Акт Конгресса от 16 июля 1862 года наконец решил вопрос о высших военно-морских чинах, определив различные ранги, а также количество офицеров, которые могли носить каждое из званий. В декабре 1864 года специально для Девида Феррагата был учрежден чин вице-адмирала. Проблемы, связанные с отставкой и увольнением офицеров, не соответствующих занимаемой должности, были решены в августе 1861 года особым актом Конгресса. Офицер мог быть уволен в запас добровольно, в случае его некомпетентности или же после 40-летней службы. В декабре 1861 года был установлен и пенсионный возраст, составлявший 62 года.

Подбор, обучение и проблема дисциплины офицеров морской пехоты были такими же, как и у офицеров флота. Морские пехотинцы отличались еще большим гонором, кастовостью и склонностью к дуэлям. Комманданты, такие, как Арчибальд Гендерсон, активно боролись с подобными порядками, но не всегда могли их преодолеть. В отличие от флотских офицеров подготовка командиров морской пехоты происходила непосредственно в академии Вест-Пойнт и после [465] 1845 года несколько выпускников академии каждый год становились морскими пехотинцами.

В начале гражданской войны около 322 морских офицеров и 20 офицеров морской пехоты отправились на Юг, т. е. присоединились к флоту Конфедерации. Именно они составили костяк ВМФ Юга, и все офицерские посты там были заняты бывшими морскими офицерами США.

Система высшего командования и управления американским флотом была довольно сложной. Вплоть до 1815 года военно-морской секретарь руководил ВМС непосредственно, опираясь лишь на помощь нескольких клерков. Но 5 февраля 1815 года Конгресс учредил комиссию из трех членов, в задачи которой входило наблюдение за поставляемыми флоту материальными и живыми ресурсами и консультация морского секретаря во всем вопросам. Комиссия отвечала также за определенные административные задачи, в том числе и за постройку военных кораблей, но все вопросы, связанные с политикой, стратегией, военными операциями и личным составом, лежали исключительно на секретаре. Кроме того, зачастую действия комиссии шли не на пользу флота. Так было, и не раз, и тогда затруднялось, например, внедрение паровых двигателей, железных кораблей или новых бомбических орудий Пексана, несмотря на прямое вмешательство президента и морского секретаря.

Система управления флотом была модернизирована в начале 40-х годов, когда военно-морским секретарем стал Абель Апшур. Проводя реформу морского департамента, он устранил комиссию по флоту, заменив ее шестью отдельными бюро (верфей и доков; бюро конструирования, ремонта и снаряжения; провизии и припасов; артиллерийское бюро; бюро гидрографии; бюро медицины и хирургии). Шеф каждого из бюро назначался морским секретарем и подчинялся непосредственно ему. Позже эта система была модернизирована, и в июле 1862 года к шести уже существующим бюро добавились еще два. Кроме того, шеф каждого из них находился на своем посту ровно четыре года.

Примерно та же система была принята и в военно-морском флоте Конфедерации. Главным руководителем ВМФ нового государства там был военно-морской секретарь, которому [466] также подчинялись различные бюро. В течение всей войны этот пост занимал Меллори, один из самых энергичных и работоспособных чиновников в администрации Джефферсона Девиса, однако его профессионализм не мог уравнять шансов Севера и Юга в борьбе за господство на море, и, несмотря на все предпринимаемые усилия, конфедератам так и не удалось создать боеспособный флот.

На Севере в конфликте между Севером и Югом обязанности морского министра выполнял Гедеон Уиллес. Он тоже был способным администратором, хотя его работа была часто направлена не только на победу над мятежниками, но и на победу над армией. Такое местническое отношение к делу мешало установлению нормальных отношений между сухопутными и морскими силами и часто приводило к срыву важных стратегических операций.

Впрочем, несмотря на эти недостатки, превосходство федерального флота было значительным. С самого начала северянам удалось добиться практически полного господства даже в территориальных водах Конфедерации, и все усилия южан привели лишь к оттягиванию неизбежного конца. [467]

 

Глава 4

Морское вооружение и тактика

Перемены, переживаемые военно-морскими силами ведущих стран мира в середине 19-го века, можно без преувеличения назвать революционными. Старый, овеянный романтикой и славой Сен-Винсента, Трафальгара и Синопа, парусный флот быстро и неуклонно уходил в прошлое, и многовековая история войны на море совершала в тот период резкий скачок в своем развитии.

Эти изменения были вызваны в первую очередь широким распространением паровой машины. Преимущества, которые они давали военным кораблям, настолько очевидны, что их даже не стоит перечислять. Главной была независимость судна от направления и силы ветра, с которыми в эпоху безраздельного господства парусников не могли не считаться даже самые талантливые адмиралы. Теперь же, когда суда могли свободно маневрировать, не прибегая к помощи парусов, а так же развивать невиданную по тем временам скорость, сам ход морского сражения стал подчиняться совершенно иным законам.

Еще одним важным техническим новшеством было изобретение гребного винта. Большие, неуклюжие колеса, первых пароходов имели крупные недостатки в военно-морском деле: они становились слишком соблазнительной мишенью для неприятельских артиллеристов и снижали маневренность судна [468]. Но уже в 1794 году англичанин Литлтон предложил первый вариант особого судового винта, на смену которому пришли винты Делиста (1825). Рассела (1826), Эриксона (1836) и, наконец, окончательный вариант — судовой винт, снабженный поворотными лопастями.

Одновременно в судостроении, как торговом, так и в военном, начал активно применяться новый материал — железо. Впервые опыт с железным корпусом корабля был проделан в 1783 году в Англии, где был построен лихтер длиной 21 м с обшивкой из железных листов. Затем в 1821 году было создано первое в мире паровое судно, корпус которого был целиком изготовлен из железа. В 1822 году «Аарон Майер» — так назывался этот пароход — вышел из Лондона, пересек Ла-Манш и пришел в Гавр. Однако даже такие удачные испытания не убедили большинство судостроителей, относившихся к железу с недоверием и по-прежнему предпочитавших дерево. Перелом в их настроениях произошел в 1834 году после случая с железным судном «Кэрри Оуэн». Когда оно одновременно с несколькими другими, деревянными, судами село на мель, то многие из последних разбились, а их железный собрат остался невредим.

Однако к началу гражданской войны деревянные корпуса еще не были вытеснены железными окончательно, и военно-морские силы США по большей части состояли из деревянных паровых фрегатов. Но уже в ходе самого конфликта железо, сталь и броня прочно утвердились в военном судостроении, и значительную часть враждующих флотов составляли броненосцы (подробнее см. ниже, часть 3, гл. 1).

Применение железа и брони при постройке военных кораблей было в значительной степени обусловлено развитием морской артиллерии. В 1824 году в военно-морском флоте Франции появляются гаубицы, или бомбические орудия, изобретенные Х.И. Пексаном. Они отливались из чугуна, имели калибр от 180 до 210 мм и могли стрелять бомбами по навесной траектории или гранатами и ядрами прямой наводкой.

Пексан разработал также особый тип зажигательного фугасного снаряда — бомбу — при попадании которого в корпус деревянного судна тот вспыхивал, как пук соломы. В США бомбические орудия были признаны далеко не сразу [469]. Когда в 40-х годах вопрос о постановке таких пушек на вооружение встал перед военно-морской комиссией Конгресса, она очень долго сопротивлялась, не давая проекту хода. Тем не менее, министру флота и президенту страны совместными усилиями удалось сломить сопротивление упрямых парламентариев, и к началу гражданской войны основу бортовой артиллерии ВМС США составляли бомбические гладкоствольные орудия. В основном это были пушки, разработанные будущим героем войны адмиралом Дальгреном. Проведя многочисленные опыты по определению давления пороховых газов в различных сечениях канала ствола, он сумел так рационально распределить металл, что получил редкое по своей прочности орудие. Наиболее распространенными были два типа пушки Дальгрена: 9-дюймовое (220 мм) орудие весом в 9200 фунтов (примерно 4,16 тонны) — всего их [470] было произведено 1185 единиц; 11-дюймовая (280 мм) пушка весом 16000 фунтов (6,55 тонн) — всего произведено 465 единиц. Согласно скрупулезной американской статистике, оба этих орудия были настолько надежными, что ни одно из них не разорвалось во время стрельбы.

Однако в новых условиях, когда обе стороны конфликта стали применять на своих кораблях броневую защиту, гладкоствольные орудия Дальгрена зачастую оказывались бессильными. Изобретатель, правда, попытался усовершенствовать свое детище, создав несколько нарезных моделей, а также пушку большого калибра, но успехом эти опыты не увенчались.

Для производства крупнокалиберных нарезных морских орудий в ходе гражданской войны использовалась технология капитана Родмена. Раньше чугунные пушки сначала отливались целиком как не имеющие внутренней полости болванки, а затем в них сверлили канал ствола. Поскольку внешняя часть заготовки остывала быстрее, чем внутренняя, то сверление часто производилось в толще еще полужидкого металла, а это приводило к образованию раковин и трещин. Родмен предложил при отливке помещать в форму пустотелый цилиндр, соответствовавший по диаметру калибру орудия. Сверху этот цилиндр покрывался песком, а внутрь него устанавливался змеевик, по которому непрерывно бежала холодная вода. Пар, выделявшийся при таком охлаждении, [471] выходил через специально проделанное в цилиндре отверстие. Пока внутренний канал ствола непрерывно охлаждался, его внешняя часть, наоборот, нагревалась. Этот процесс мог продолжаться неделями, пока вся масса не переставала быть раскаленно-красной, но в результате металл кристаллизовался более ровно и был более прочным.

Как и пушки Дальгрена, орудия Родмена были двух основных калибров. В 1861 году по его проекту была изготовлена первая 15-дюймовка, весившая 19 тонн и стрелявшая 181-килограммовым ядром или 145-килограммовой бомбой. Длина ствола составляла 87 калибров, а вес порохового заряда — 27,2 кг. В бою против броненосцев (в частности, во время боя в заливе Мобайл) орудие оказалось необычайно эффективным и пробивало даже броню толщиной 152 мм.

Другая пушка Родмена, выпуск которой был налажен в 1863 году, представляла собой еще более внушительное сооружение. Береговое орудие этой системы имело калибр 20 дюймов, длину ствола — 12 калибров и весило 59 тонн. Его морской аналог был несколько облегчен — ствол на два калибра короче, а вес на 9 тонн меньше. Ядра, которыми стреляли эти монстры, весили 422 кг, а пороховой заряд к ним — 44 кг.

В ходе гражданской войны на море делались попытки применить и первые казнозарядные системы, в частности английскую пушку Армстронга. Орудия этой системы закупались у различных британских фирм агентом конфедеративного правительства Баллоком, но в реальном бою они [472] оказались неэффективными. Пушка Армстронга (как и сухопутное орудие Уитворта) пока что была далека от совершенства и даже в английском флоте ей предпочитали дульно-зарядные модели.

Нововведения в области вооружений не ограничивались, впрочем, только судовой артиллерией. Гражданская война вернула к жизни тактику таранных ударов (это стало возможным благодаря внедрению паровых двигателей), канувшую в небытие еще во времена средневековья. Первым кораблем, снабженным этим древним оружием, стал броненосец южан «Вирджиния» (бывший «Мерримак»), пустивший с его помощью на дно деревянный фрегат «Камберленд».

Опыт оказался настолько удачным, что обе стороны приступили к постройке целой серии таранных броненосцев, особенно активно действовавших в ходе войны за Миссисипи. Наиболее типичным из этих кораблей была бронированная плоскодонка конфедератов «Албермейл», вооруженная крепким дубовым носовым выступом, обшитым сверху стальными пластинами. Действуя в проливах близ побережья Северной Каролины, эта примитивная, на первый взгляд, посудина причинила северянам столько неприятностей, что для ее уничтожения они не поленились провести специальную диверсионную операцию.

Помимо возрождения забытых видов вооружения и усовершенствования уже существующих, в ходе гражданской войны на море применялись и принципиально новые разработки. К их числу относились шестовые мины, ставшие своего рода прообразом торпед (американские моряки и назвали их торпедами).

Они представляли собой пороховой заряд с фрикционным запалом, помещенным в герметичную, чаще всего железную емкость. Вся эта конструкция прикреплялась к деревянному или железному шесту, установленному на носу парового катера или подводной лодки. Для успешного приме нения шестовой мины несущему ее судну требовалось при близиться к вражескому кораблю вплотную и подвести заряд под его днище (или же вонзить его в деревянную обшивку). Затем при помощи спускового шнура взрыватель приводился в действие и воспламенял порох. Поскольку подобные [473] предприятия требовали полной внезапности и везения, случаи успешного применения шестовых мин довольно редки.

В ночь с 27 на 28 октября 1864 г. паровой катер под командованием лейтенанта Кушинга проник в устье реки Роанок и, достигнув рейда Плимута, атаковал броненосец «Албермейл». Защитный бон из бревен, который окружал броненосец, серьезно осложнял операцию. Кушингу удалось разъединить бревна, вплотную приблизиться к неприятелю и ударить шестовой миной в борт вражеского корабля ниже ватерлинии. Броненосец через несколько минут после взрыва почти полностью скрылся под водой. Вместе с ним затонул и увлеченный водоворотом катер — командир не успел отвести его на безопасное расстояние.

Разумеется, потеря катера меркла на фоне достигнутого успеха. Потопление «Албермейла» и «Хьюсатоника», попытка подрыва броненосца «Нью-Айронсайдс» (речь об этом пойдет ниже) убедительно доказали, что минное оружие — реальная и, пожалуй, единственная серьезная угроза броненосцам, чья мощная броня была в то время практически неуязвимой для корабельных орудий самого крупного калибра.

Помимо шестовых мин, американцы применяли и обычные донные мины, крепившиеся к грунту на якорях. Главным образом их использовали южане, пытавшиеся компенсировать свою слабость на море разными техническими новинками. Впрочем, этот вид вооружений был еще настолько несовершенен, что случаи, когда мины срабатывали, можно пересчитать по пальцам.

Так, 12 декабря 1862 года на одной из них на реке Язу в бассейне Миссисипи подорвался броненосец северян «Кайро» [474], а 5 августа 1864 года в результате взрыва мины на дно отправился федеральный броненосец «Текумсе».

Таким образом, гражданская война стала новым этапом в развитии морских вооружений, и многие из ее изобретений нашли свое применение в будущем. Мы остановимся на наиболее важных из этих новинок, которые оказали наиболее существенное влияние на военно-морскую технику и тактику войны на море. В частности, получила всеобщее признание концепция минного катера — истребителя броненосцев. [475]

 

Глава 1

Война за Миссисипи

Несмотря на преклонный возраст, ум первого верховного главнокомандующего вооруженных сил Союза генерала Уинфилда Скотта был по-прежнему остр и проницателен. Один из немногих военных вождей Севера, он не поддался эйфории, охватившей после падения форта Самтер все население свободных штатов, и наотрез отказался смотреть на перспективы начавшейся войны сквозь розовые очки. Стратегический план, предложенный Скоттом администрации президента, был рассчитан, по крайней мере, на несколько лет, и требовал значительных материальных затрат, но зато он был самым верным путем, который только мог привести Союз к победе.

Этот план получил название «Анаконда» — так называется разновидность огромной водяной змеи, обитающей в непролазных джунглях Амазонки, которая разделывается со своими жертвами, удушая их. Суть замысла командующего заключалась в том, чтобы, собрав и обучив значительную армию, двинуть ее осенью 1861 года на Средний Запад и по степенно, шаг за шагом, овладеть течением реки Миссисипи. Выполнив эту часть плана, северяне рассекали территорию мятежной Конфедерации надвое и лишали ее таких важных штатов, как Техас, Луизиана и Арканзас. Одновременно мощный федеральный флот блокировал все восточное побережье южных штатов, образовывая вместе с западными армиями огромное удушающее кольцо. [477]

Несмотря на поражение при Бул-Ране, северяне не отказались от намерения разгромить врага на Востоке, однако это первое жестокое отрезвление все же заставило их приступить к осуществлению замысла Скотта. Впрочем, руководство Союза преследовало при этом скорее политические, нежели стратегические цели. Линкольн, начинавший свою карьеру в Иллинойсе, знал, что популярность его администрации на Среднем Западе крайне невысока, ниже, чем где-либо в Союзе, и, с точки зрения большой политики, важность региона была чрезвычайной.

Учитывая специфику местности — а основной транспортной артерией Запада оставалась, конечно, старая Миссисипи, — флот должен был играть в намечаемых операциях значительную роль. Однако военно-морской секретарь США Гедеон Уиллес проявил слабую заинтересованность в этой части плана «Анаконда», а Линкольн, мало понимавший в стратегии, первоначально возложил всю тяжесть боевых действий на Западе на плечи армии. Причин такого решения было две: первая из них заключалась в том, что военно-морские силы Союза были в тот момент заняты установлением блокады важнейших портов Конфедерации на Атлантическом побережье и в Мексиканском заливе. Эта задача потребовала использования почти всех и без того небогатых ресурсов ВМФ США, и для Миссисипи кораблей и команд уже просто не оставалось.

Вторая причина имела чисто технический характер. Прежде чем добраться до Миссисипи, северянам следовало овладеть течением целого ряда других рек, а те были слишком мелководны, чтобы использовать на них винтовые пароходы. Единственной альтернативой в то время были суда с колесными двигателями, малоприменимые в боевых условиях. Гигантские колеса, установленные по обоим бортам или в кормовой части речных пароходов, служили для неприятельской артиллерии отличной мишенью, и один удачный выстрел мог превратить такое судно в неподвижный гроб.

Поэтому, когда судовой конструктор Джеймс Б. Идc обратился в военно-морское бюро конструирования и ремонта с предложением создать эскадру речных канонерок, шеф этого бюро капитан Джон Леталл не проявил особого воодушевления [478]. Поразмыслив, он все же решил дать проекту ход, но скорее для очистки совести, чем в надежде на реальный успех. Идея Идса была представлена военно-морскому конструктору Сэмюэлю Пуку, которому Леталл и поручил решить проблему двигателя.

Пук, в отличие от начальника бюро, отнесся к идее речной флотилии вполне серьезно. Вскоре он предложил военному министерству целую серию изобретений, которые решали все технические проблемы, связанные с боевым применением речных пароходов. Главным из них было предложение защитить кормовое пароходное колесо, поместив его между двумя металлическими штевнями. Пук также намеревался расположить все части судовой машины внутри корпуса и защитить надводную часть парохода железными плитами по 2,5 дюйма толщиной каждая.

Военно-морской секретарь Уиллес одобрил идеи Пука и передал их на окончательное утверждение новому главнокомандующему Союза Джорджу Мак-Клелану. Последний уже осознал важность использования флота для проведения наступательных операций на Западе и отдал распоряжение о создании речных сил при Огайском военном округе. Одновременно началась переделка для военных нужд трех речных коммерческих пароходов: «Тайлера», «Лексингтона» и «Конестоги». Они были усилены толстым фальшбортом, сделанным из прочных пород дуба, за что их прозвали «тимберкледами», т. е. «древоносцами».

Вслед за Мак-Клеланом организацией речных флотилий занялся другой генерал-политикан — командующий Огайским округом Джон С. Фремонт. В августе 1861 года он подписал с Идсом контракт на постройку сети броненосцев длиной 175 футов (около 55 м) каждый для Западной флотилии. Эга флотилия находилась под командованием военно-морского офицера коммодора Джона Роджерса. Впрочем, первоначально власть его была чисто номинальной: Уиллес по-прежнему индифферентно относился к западному театру боевых действий и позволял армейским командирам распоряжаться речными пароходами и канонерками по собственному усмотрению. Подобное положение было очень унизительным для командующего флотилией и еще больше усугублялось его [479] натянутыми отношениями с Фремонтом. Дело даже дошло до ссор и жалоб Роджерса непосредственно Линкольну, что, учитывая политический вес и влияние генерала, не могло пройти для командира без последствий.

Инцидент был исчерпан, когда потерявший терпение Фремонт попросил президента назначить другого командира флотилии. Желание «диктатора Запада» (как называли в ту пору Фремонта) было выполнено, и Роджерса сменил другой опытный военно-морской офицер — коммодор Фут. Его прибытие на западный театр совпало по времени со спуском на воду первого федерального речного броненосца (22 октября 1861 года в Кардолетте, штат Миссури) и введением в строй двух переделанных из речных пароходов таранных кораблей.

В результате в распоряжении Фута оказалось несколько военных судов нового типа, способных оказывать на ход боевых операций существенное влияние, и новый командир флотилии не имел ни малейшего желания отдавать их под некомпетентное начало сухопутных офицеров. Он сразу же выбил у Фремонта приказ-признание, гласивший, что Фут «является командующим этой флотской экспедицией». Вооружившись такой серьезной бумагой, Фут обратился непосредственно к Уиллесу, и тот, сдавшись перед силой его доводов, назначил коммодора на временную должность флаг-офицера.

Однако укрепив свои позиции, Фут не смог ускорить процесс снаряжения спущенных на воду судов и получения оружия и боеприпасов для эскадры из 28 бомбардирских кораблей, приобретенных Фремонтом. Южане тем временем не стали дожидаться, пока неприятель закончит подготовку своего речного флота, и нанесли удар первыми. В сентябре 1861 года Джефферсон Девис, стремясь укрепить оборонительный периметр Конфедерации у Виксберга, направил в Колумбус, штат Кентукки, сильные сухопутные части. С политической точки зрения, это был блестящий ход: население Кентукки с началом гражданской войны раскололось на тех, кто сочувствовал конфедератам, и тех, кто поддерживал Союз. А поскольку обе партии были примерно равны по силам и численности, то это противостояние привело к патовой [482] ситуации. Штат был объявлен нейтральным и по умолчанию оставался в составе Союза. Появление вооруженных частей в серой униформе, естественно, склоняло чашу весов в сторону Юга, так что Кентукки вполне мог бы стать 12-м мятежным штатом.

Стремясь перехватить у противника инициативу, Фремонт собрал небольшую армию под командованием Улисса Гранта и придал ему для взаимодействия флотилию Фута. Последний немедленно основал флотскую базу в Кайро, штат Иллинойс, и вместе с Грантом приступил к планированию стратегических операций в Кентукки. В начале зимы 1861–1862 годов они решили нанести удар по находившейся неподалеку крепости конфедератов — форту Генри, и направили этот замысел на утверждение новому командующему на Западе Генри Хеллеку (он сменил на этом посту не в меру зарвавшегося Фремонта). Хеллек был очень осторожным военачальником и, даже когда позже он был назначен верховным главнокомандующим вооруженными силами Союза, старался не брать на себя ответственность за серьезные решения. Вместо того, чтобы утвердить или отвергнуть совместный план Гранта и Фута, он переправил его Гедеону Уиллесу. Тот, к счастью, не отличался хеллековской осторожностью и, утвердив замысел коммодора и генерала, направил его для согласования в военное министерство.

Все детали операции были утрясены лишь к началу февраля 1862 года, и 6 числа речная флотилия и сухопутная армия начали свою скоординированную атаку на укрепления южан. На долю Фута и его кораблей пришлось проведение отвлекающего маневра и бомбардировки форта с воды, в то время как части Гранта должны были атаковать его с суши. Силы флотилии для такой демонстрации были невелики — всего 4 «древоносца» и 3 канонерки, но Фут вопреки оппозиции своих капитанов отдал приказ о прямой атаке.

Он выслал канонерки вперед на расстояние 300 ярдов от форта, заставив их вести огонь прямой наводкой, в то время как «древоносцы», вооруженные дальнобойной артиллерией, обстреливали крепость с дальней дистанции. Это несколько снизило эффективность их стрельбы, но впечатление, производимое гудевшими в воздухе и рвавшимися внутри форта [483] и вокруг него снарядами главного калибра, было очень сильным. «Зрелище, которое представлял из себя форт и его окрестности, было исполнено жестокого великолепия, — вспоминал участник событий. — Оглушающий рев артиллерии и черные борта пяти или шести канонерок, изрыгающих огонь из каждого порта, — это впечатляло».

Очевидно, защитники форта Генри оценили это великолепие по достоинству, и после восьмичасовой бомбардировки сдались, даже не дожидаясь, пока Грант предпримет атаку с суши. Правда, к этому времени большая часть гарнизона конфедератов успела оставить свою сильно изувеченную крепость и перейти под защиту стен форта Донелсон, находившегося в 12 милях к юго-востоку на высотах западного берега реки Камберленд. Грант, однако, не был смущен этим обстоятельством — его вообще редко что-либо смущало — и, едва овладев одной крепостью, немедленно двинул свои силы на другую. Флотилия Фута при проведении этой операции позаботилась о том, чтобы гарнизон Донелсона во главе с генералом Джоном Ллойдом не получил подкреплений с юга.

Оставив форт Генри, он двинулся по реке Теннесси и разрушил железнодорожный мост у Майкл Шоуз, штат Алабама. Затем Фут решил дать своим людям отдых, а заодно починить корабли и дождаться прибытия флотилии бомбардирских судов. Однако Генри Хеллек не позволил ему осуществить это намерение. В приказном порядке он заставил Фута сняться с якоря и двинуться к форту Донелсон, чтобы, как и в случае с фортом Генри, обеспечить успех сухопутной операции огнем с воды. Но на этот раз все пошло не столь гладко. Донелсон был расположен на возвышенности, что позволяло ему накрывать канонерки северян безжалостным точным огнем, палить по незащищенным палубам.

Когда 14 марта 1862 года на второй день боя у Донелсона флотилия Фута сблизилась с батареями врага на дистанцию 400 ярдов, те поприветствовали их таким могучим салютом, что канонерки «Карон Делет» и «Луисвилл» получили серьезные повреждения и не смогли продолжать бомбардировку. Досталось и флагманскому пароходу «Сент-Луис», который выдержал в общей сложности 59 попаданий. И хотя после этого пароход остался на плаву, управление судном [484] было потеряно, и другим кораблям эскадры пришлось вытаскивать его из-под обстрела.

Таким образом, тактика, примененная Футом у форта Генри, не оправдала себя у форта Донелсона, поскольку тот обладал более мощной артиллерией и более удачным местоположением. В силу этого действия нового командующего флотилией подверглись резкой критике со стороны ее прежнего начальника капитана Роджерса. «Броненосцы должны применяться против деревянных кораблей и каменных фортов на дистанции, которая позволяет им оставаться неуязвимыми для вражеской артиллерии», — писал он. Впрочем, критика Роджерса не была вполне справедливой: несмотря на полученные повреждения, речная флотилия сыграла свою роль во взятии форта Донелсон сухопутными войсками, отвлекая внимание гарнизона от действий армии Гранта.

Падение Донелсона (где, напомним, родился термин «безоговорочная капитуляция») открыло для северян все течение реки Камберленд, которая вела их на юг прямо к старой Миссисипи. Фут, отремонтировав свои поврежденные суда и кое-как оправившись после полученного ранения, воспользовался этим завоеванием для продолжения стратегического наступления. Двинувшись вниз по реке, он уничтожил металлургическую фабрику Теннесси Айрон Уоркс близ Дувра, а 19 февраля оккупировал Кларксвилл. Затем он разделил свои силы и с большей частью Западной флотилии отправился на рекогносцировку по Миссисипи. Ему удалось спуститься до Колумбуса и овладеть этим городом без единого выстрела: узнав о приближении мощной федеральной флотилии, повстанцы эвакуировали город.

Эти успехи Фута помогли ему завоевать уважение у военно-морского начальства в Вашингтоне, в первую очередь — у Гедеона Уиллеса и его заместителя Густавуса Фокса. Однако армейское командование было не совсем довольно действиями коммодора у Донелсона, и их взаимоотношения испортились. К тому же здоровье Фута пошатнулось из-за полученных ран, и он явно нуждался в отдыхе. В качестве замены Уиллес предложил капитана Генри С. Девиса, заверив Линкольна, что новый командующий обладает обходительностью, которая позволит ему наладить отношения с армейским [485] начальством, в то время как его «научно обоснованная осторожность устранит ненужный риск в действиях флотилии». Последнее утверждение оказалось особенно справедливым, поскольку главной заботой капитана Девиса стало укрепление броневой защиты кораблей.

Смещенный со своего поста Фут не пожелал, однако, уходить, не хлопнув на прощание дверью. Прежде чем его преемник принял командование, коммодор отправил два 450-тонных «древоносца» — «Тайлер» и «Лексингтон» — во главе с капитаном Гунном вниз по течению реки Теннесси в Истпорт, штат Миссисипи. Оттуда Гуин двинулся дальше на юг, пока не прибыл в Питтсбург Лендинг — пароходную пристань, усиленно укрепляемую в тот момент конфедератами. Капитан решил не дать им закончить работу — Питтсбург Лендинг находилась совсем неподалеку от важного железнодорожного узла Коринф, — и под прикрытием огня своих батарей высадил на берег десантную партию.

Однако конфедераты успели подготовиться к отражению атаки, и штурмовавший их батарею отряд был сброшен обратно в реку. В результате у Питтсбург Лендинг сложилась патовая ситуация: федералы ничего не могли поделать с окопавшимися на берегу южанами, а те были бессильны прогнать прочь канонерки противника. Чашу весов в пользу Севера склонил Грант, появившийся у Питтсбург Лендинг со своей Теннессийской армией и без труда овладевший этой пристанью.

Успехи федералов на Теннесси и Камберленде сильно подорвали оборонительный периметр южан на западе и требовали срочных мер для его восстановления. Джефферсон Девис отреагировал тем, что собрал к юго-востоку от Коринфа крупные сухопутные силы, объединив их в Миссисипскую армию под командованием Альберта Сидни Джонстона. Последний немедленно предпринял наступление против прорвавшихся слишком глубоко федералов, которое привело к знаменитому сражению у Шайло.

Победа Гранта у Питтсбург Лендинг преподнесла Союзу как на подносе, весь западный Теннесси, и Хеллек вскоре прибыл на место событий, чтобы лично ими руководить. 29 мая после медленного продвижения вглубь Конфедерации [486] он овладел Коринфом, а затем разделил свои силы. Огайская армия Дона Карлоса Бьюэлла была направлена в восточный Теннесси, а Грант получил приказ удерживать завоеванные позиции в долине Миссисипи.

Между тем флот северян уже начал атаку на важный пункт на реке Миссисипи — город Мемфис. С севера подходы к нему защищал форт Пиллоу, расположенный на восточном берегу реки. Еще в апреле бомбардирские суда Восточной флотилии заняли позиции прямо перед этим фортом и начали обстреливать его разрывными снарядами по навесной траектории. Но тут конфедераты применили свое «секретное» оружие, чего не мог ожидать ни один федеральный военно-морской офицер. Прямо в процессе бомбардировки они атаковали федеральную флотилию, стоявшую у План Пойнт таранными пароходами, и застигли своих врагов врасплох.

В результате этого молниеносного нападения были потоплены броненосцы «Маунд Сити» и «Цинциннати», а другие суда получили серьезные повреждения. Несмотря на то, что оба затонувших корабля были затем подняты на поверхность и снова введены в строй, поражение у План Пойнт заставило помощника секретаря Густавуса Фокса заявить, что еще одна неудача Союза такого же масштаба вынудит Хеллека отступить и «мы потеряем Сент-Луис, Кайро и вообще все».

Похожую реакцию проявили и многие северные газеты, выступившие с крайне критической интерпретацией этого боя, чем вызвали неподдельный гнев и даже ярость у капитана Девиса. Рассердило его также и появление на Миссисипи еще одной федеральной флотилии — на этот раз таранной — которой командовал сухопутный офицер бригадный генерал Чарльз Эллет и которая была независима от Западной флотилии. Однако это соединение из девяти таранных судов было создано по приказу самого военного секретаря Стентона, и Девис был бессилен что-либо сделать.

Поначалу Эллет собирался атаковать со своими таранами флотилию Речной обороны конфедератов, базировавшуюся к югу от форта Пиллоу, но поскольку федеральные суда не были соответствующим образом вооружены, а разгневанный [487] Девис отказался поддержать своими силами затею генерала, план пришлось отменить. Тогда Эллет направил один из своих таранов на разведку неприятельских позиций, и, к всеобщему удивлению, тот вернулся с новостью, что форт Пиллоу эвакуирован.

Эта неожиданная информация вынудила капитана Девиса забыть про обиды, выйти из апатии и двинуться наконец на юг. Однако противник вовсе не собирался сдаваться так просто и подготовил северянам небольшой сюрприз. В районе 5 часов утра 10 июня 1862 года восемь конфедеративных таранов из флотилии Речной обороны вышли из Мемфиса и двинулись прямо навстречу соединениям Девиса. Федералы в тот момент совершенно не ожидали атаки и были захвачены врасплох. Их канонерки и броненосцы стояли пришвартованные к берегу, огни в топках были погашены, когда прямо у места стоянки появились тараны неприятеля. Три из них атаковали сторожевое судно «Цинциннати» и, нанеся удар в незащищенную броней кормовую часть, сильно его повредили. Но закончить свою работу конфедератам не удалось.

На выручку кораблям Девиса пришла таранная флотилия Эллета, которая потопила четыре вражеских судна, захватила еще три и рассеяла остальные. Битва у Хоупфидд Бенд (таково было название этого столкновения) открыла федеральной флотилии дорогу на Мемфис. Впрочем, овладение к этому времени Хеллеком Коринфа уже сделало положение Мемфиса безнадежным — он был беззащитен перед атакой с суши — и южане, не дожидаясь появления федеральной флотилии, эвакуировали город. После этих событий вся Миссисипи вплоть до Виксберга стала нераздельным достоянием федеральных кораблей, и им оставалось лишь овладеть последней твердыней врага, чтобы окончательно рассечь мятежные штаты надвое.

В мае 1862 года северянам удалось добиться еще одного важного успеха. Федеральная эскадра адмирала Девида Фэррегатта высадила десант, овладевший важным морским портом южан — Новым Орлеаном. Одержав эту победу, командир эскадры предложил Линкольну нанести удар по другому морскому порту — Мобайлу — настоящему гнезду нарушителей [488] блокады — и овладеть заодно и им. Но президент Союза выбрал другой вариант: в ответ на заявление Джефферсона Девиса, что он будет удерживать Виксберг до последней возможности и ни в коем случае не сдаст его врагу, Линкольн приказал Фэррегатту подняться от Нового Орлеана вверх по Миссисипи и поддержать усилия армии Гранта по захвату этого города.

Приказ президента оказалось легче отдать, чем исполнить. Двинувшись вверх по Миссисипи, Фэррегатт занял 12 мая Нетчез и 10 дней спустя подошел к Виксбергу с юга. Затем он попытался прорваться вверх по реке и обстрелять форты города, но батареи конфедератов, расположенные на высоком обрывистом берегу, легко справились с этой атакой. Сильно расхоложенный неудачей, Фэррегатт повернул вспять и вернулся в Новый Орлеан, где его, однако, уже ждали новые распоряжения. Министр военно-морского флота Гедеон Уиллес приказал адмиралу погрузить на свои корабли пехотную дивизию генерала Томаса Уильямса и снова предпринять атаку укреплений Виксберга. Деваться было некуда, и Фэррегатт снова двинулся вверх по реке.

28 июня 1862 года его эскадра вошла в трехмильный огненный коридор и, несмотря на убийственный огонь орудий Виксберга, сумела проскочить мимо этого города. 1 июля в устье реки Язу она соединилась с Западной флотилией капитана Девиса, чтобы вместе предпринять еще одну попытку принудить Виксберг к капитуляции. Для этой цели дюжина бомбардирских судов из эскадры Фэррегатта и четыре судна того же класса из флотилии Девиса объединились под командованием коммодора Девида Диксона Портера и начали обстрел Виксберга разрывными снарядами.

Определенные затруднения вызывала, правда, доставка боеприпасов и прочих необходимых для ведения боя материалов. Федеральные транспорты сели на мель к югу от города и, будучи к тому же незащищенными броней, не могли пройти мимо неприятельских батарей. Но северяне быстро решили эту проблему со свойственной им изобретательностью. Через перешеек, отделявший боевые суда от грузовых, армейскими офицерами был прорыт глубокий канал, проходивший вне досягаемости орудий конфедератов. [489]

Впрочем, прежде чем объединенная мортирная флотилия Портера смогла взяться за дело как следует, Гедеон Уиллес изъял ее из состава соединений, действовавших на Миссисипи, и направил на восток, где на Вирджинском полуострове начинал свою кампанию генерал Мак-Клелан. В результате силы Девиса и Фэррегатта сильно сократились, и всем стало очевидно, что оплот врага нельзя взять без помощи сухопутной армии. «Нет никаких сомнений в том, что Виксберг скоро падет, — сказал по этому поводу адмирал Фэррегатт. — Но для этого необходимо, чтобы наши войска зашли ему в тыл».

Тем временем капитан Девис планировал другую операцию, не имевшую, впрочем, прямого отношения к взятию Виксберга. Он задумал провести усиленную рекогносцировку по реке Язу и собрал для этого отдельную флотилию из броненосца «Карон Делет», канонерки «Тайлер» и тарана «Куин оф зе Уэст». Корабли двинулись вверх по реке, но 15 июля их неожиданно атаковал броненосец конфедератов «Арканзас», который спешил на помощь защитникам Виксберга. В ходе ожесточенного боя южане загнали «Карон Делет» на мель, а затем бросились в погоню за двумя другими вражескими кораблями. Идя за ними под всеми парами, они прошли прямо через федеральный флот, собранный неподалеку от Виксберга.

Этот лихой прорыв был столь неожиданным, что никто из северян не успел ничего толком понять, и «Арканзас» благополучно стал на якорь под защитой крепостных орудий. Унижение военно-морского флага США было полным, а конфедераты одержали блестящую тактическую победу. Однако, со стратегической точки зрения, прорыв «Арканзаса» был более выгоден северянам, нежели южанам. Находясь на реке Язу, броненосец угрожал силам Девиса-Фэррегатта с фланга, в то время как непосредственно у Виксберга, и без того оснащенного мощной артиллерией, он был бесполезен.

Тем не менее федералы не смогли воспользоваться этим стратегическим преимуществом. Наступала самая жаркая пора года на Западе — разгар лета и начало осени, Миссисипи начала мелеть, и глубоко сидящие канонерки и броненосцы федералов рисковали увязнуть под Виксбергом, как в трясине [490]. Поэтому командиры юнионистов поспешили снять речную блокаду и отвести корабли на базы. Эскадра Фэррегатта вернулась в Новый Орлеан, а Девис со своей Западной флотилией поднялся вверх по реке на новую базу Союза — Хелену, штат Арканзас.

Конфедераты, конечно, не преминули воспользоваться отступлением вражеского флота, чтобы организовать контрудар. Одержавший столь дерзкую победу «Арканзас» двинулся вниз по реке, стремясь оказать поддержку сухопутным силам при штурме важного арсенала Батон Руж, штат Луизиана. Однако на сей раз северяне были начеку и не допустили повторения Виксбергской истории. Атакующие войска наткнулись на огонь федерального броненосца «Эссекс» и двух канонерских лодок и во многом благодаря их тяжелым орудиям были остановлены на окраине города. «Арканзас» из-за поломки двигателя смог принять участие в деле на второй день сражения, но его очередное выступление окончилось провалом. Кое-как отремонтированный, броненосец не смог сманеврировать и буквально разлетелся на куски в результате прямого попадания разрывного снаряда в крюйт-камеру.

Неудачная операция под Батон Ружем вынудила южан отступить вверх по реке и укрепиться в Порт Гудзоне, в 150 милях южнее Виксберга. Впрочем, им удалось частично отыграться за это поражение под Луисвиллом, где они нанесли удар, заставивший Гранта приостановить свои наступательные операции и на время ослабить давление на Виксберг.

Провал операции на Миссисипи вынудил военно-морского секретаря Гедеона Уиллеса пойти на решительный шаг и добиться от военного секретаря Стентона раздельного командования армией и флотом на Западе. В сентябре 1862 года он убедил Конгресс принять акт, передающий Западную флотилию под юрисдикцию военно-морского флота. Но Стентон был упрям и отказался отдавать таранную флотилию генерала Эллета новому командующему Западной флотилией.

Этим командующим стал коммодор Девид Д. Портер, ранее возглавлявший объединенную флотилию бомбардирских судов. Он был избран Уиллесом вопреки неприязни многих морских офицеров и открытой враждебности Стентона (последний называл Портера «газовым баллоном, делающим [491] много шума, и присваивающим заслуги, принадлежащие другим»). Но военному секретарю требовалось, чтобы на Западе флотом командовал агрессивный и горячий командир, которого не смогут запугать ни федеральная, ни конфедеративная армии, и он выбрал Портера, обладавшего всеми этими качествами.

Вскоре после назначения Портера произошли изменения и в высшем сухопутном командовании северян на Западе. Линкольн, обративший внимание на упорство и военные дарования Улисса Гранта, поставил его во главе всей Теннессийской армии. Новый командующий разделил свои силы на две армии. Одна из них под командованием его друга Уильяма Т. Шерман, погрузилась на транспорты в Мемфисе с тем, чтобы при поддержке канонерок адмирала Портера атаковать город с севера с берегов реки Язу. Сам Грант в это время намеревался пройти на юг вдоль Центральной Миссисипской железной дороги от Холли Спринте до Гренады и выманить армию конфедератов из Виксберга.

Однако эта вторая часть плана не удалась, и вся операция с треском провалилась. Грант рассчитывал в своем наступлении на одну-единственную железную дорогу, легко подвергавшуюся нападению противника. Южане тотчас воспользовались его оплошностью и при помощи кавалерии прервали эту коммуникационную линию северян. Вынужденный кормить своих людей подножным кормом, Грант не смог продолжить наступление. В декабре 1862 года он прервал контакт с врагом и отступил к Гранд Джанкшн.

Тем временем Портер, выполняя свою часть плана, достиг берегов Язу и приготовился взять штурмом форты мятежников на горе Чикасоу. При подготовке атаки он заверил Шермана, что сможет высадить федеральную пехоту на берег позади батарей конфедератов. Однако когда 12 декабря Портер выслал вверх по Язу рекогносцировочную партию, новый броненосец «Кайро» наткнулся на мины и затонул, а остальные разведывательные суда не смогли продвинуться вперед из-за мощных заграждений и хорошо пристрелянных орудий противника. Итак, флот оказался бессильным против сухопутных укреплений южан, и Портер предупредил Шермана, что канонерки не смогут ни приблизиться к вражеским [492] постам, ни поднять орудия на достаточную высоту, чтобы вести по ним огонь. Тем не менее генерал Шерман твердо решил взять вражеские позиции и 29 декабря повел своих людей сквозь болота, находившиеся непосредственно перед укреплениями конфедератов. Последние вскоре обнаружили наступавших на них северян и огнем своих удачно расположенных батарей без труда отразили все атаки Шермана. Потерпев столь решительную неудачу, Портер и Шерман через три дня отвели свои силы к устью Язу.

В течение последующих шести месяцев федеральное командование продолжало вести операции по овладению Виксбергом без намека на продуманный стратегический план. Грант и Портер постоянно импровизировали, реагируя на перемещения врага и используя живые ресурсы и материальное превосходство Севера, чтобы задавить своих оппонентов грубой силой. 3 января 1863 года Грант реорганизовал свои войска и основал в Милликенс Бенд, к северу от Виксберга, оперативную базу. Тем не менее все его зимние начинания окончились фиаско, и для продолжения наступательных операций федералам пришлось ждать весны.

Между тем Гедеон Уиллес решил пощупать укрепления Виксберга с другой стороны и приказал адмиралу Фэррегатту, находившемуся в Новом Орлеане, поддержать наступление генерала Бенкса на север. Вместе они должны были захватить Порт Гудзон и, поднявшись вверх по реке, занять позицию южнее Виксберга. С севера это наступление поддерживали силы Западной флотилии адмирала Портера. 3 февраля 1863 года он послал вниз по Миссисипи таранное судно «Куин оф зе Уэст» и канонерскую лодку «Индианола», поручив им прервать линию коммуникаций Виксберга и Порт Гудзона, проходившую по Ред-Ривер. Выполняя это распоряжение, «Куин оф зе Уэст» повредила несколько вражеских кораблей, но и сама вскоре села на мель прямо под жерлами орудий береговых батарей. Южане захватили таран и определили его в небольшую эскадру, которая 24 февраля 1863 года атаковала и уничтожила «Индианолу», пытавшуюся в одиночку заблокировать устье Ред-Ривер.

Таким образом, план Портера не удался, а вместе с ним из-за отсутствия связи между Грантом и Бенксом провалился [493] и план по захвату Порт Гудзона. Правда, 14 марта Фэррегатт все же попытался провести часть своей эскадры мимо этого укрепленного пункта, но попал под огонь мощных неприятельских батарей, которые уничтожили «Миссисипи», повредили несколько других кораблей и повернули обратно почти все остальные суда эскадры. Прорваться удалось лишь флагманскому кораблю «Хартфорт» в сопровождении одной эскортной канонерки, однако и этих небольших сил оказалось достаточно, чтобы отрезать Порт Гудзон от Виксберга, а сам Виксберг — от устья Ред-Ривер.

В начале апреля 1863 года Грант двинул свою армию на юг, по западному берегу Миссисипи к новой оперативной базе в Хард Таймз, а транспорты и канонерки Портера последовали за ним по воде. Большинство из этих кораблей благополучно миновало батареи конфедератов и присоединилось к армии. Во многом успеху операции способствовал и рейд, предпринятый по приказу Гранта федеральной конницей, которая отвлекла внимание неприятеля. Затем, действуя по плану командующего армией, Шерман переправился через Миссисипи севернее Виксберга и занял позиции в устье реки Язу.

Таким образом, он провел демонстрацию, прикрывшую маневры основных федеральных сил, которые собирались переправиться через Миссисипи (с западного берега на восточный) южнее Виксберга, Этот маневр был произведен Грантом 30 апреля, когда его армия, погрузившись в транспортные суда, под прикрытием канонерок Портера совершила переправу и высадилась у своей новой базы Брюнсберг. Не заботясь об обозах и коммуникациях (провиант добывался северянами прямо на местности), Грант двинул свои силы на городок Джексон и выбил оттуда генерала Джозефа Джонстона. После этого боя федеральная армия повернула на запад, описала крюк и вернулась к Виксбергу. У Чемпион Хилла ее поджидал генерал Джон С. Пембертон с частью гарнизона, рассчитывавший преградить федералам дорогу.

Но Грант, обладавший численным перевесом, разгромил и отбросил этот незначительный по сравнению с его армией отряд, и пошел прямо на Виксберг. Между тем Шерман, также перешедший со своими войсками в наступление, овладел [494] слабыми батареями конфедератов на высотах Чикасоу Блаффс и, таким образом, замкнул кольцо осады вокруг города. С этого момента судьба последнего оплота конфедератов на Миссисипи была решена. Хотя Пембертон решил защищаться до последнего, он лишь продлил агонию города. 4 июля 1863 года Грант принял безоговорочную капитуляцию Виксберга, нанеся конфедератам удар не менее страшный, чем тот, что испытала на себе Северовирджинская армия под Геттисбергом.

Падение Виксберга послужило толчком для другой победы северян на Миссисипи. Еще 27 мая генерал Натениэл Бенкс, воодушевленный разгромом южан под Чемпион Хиллом, блокировал Порт Гудзон. Почти месяц этот опорный пункт южан стойко выдерживал все тяготы осады, но известие о падении Виксберга сломило волю его защитников. 8 июля они также сдались, и адмирал Фэррегатт заявил, что настало время для «восстановления коммерции в штатах, граничащих с этой рекой».

Политические последствия виксбергской кампании в определенной степени превзошли ее стратегическое значение. Вопреки некоторым утверждениям, Виксберг не был главной перемычкой между штатами запада и востока Конфедерации — в основном потому, что транспортная система по обе стороны от этого города была довольно примитивной. Захват Виксберга не помешал и переброске конфедеративных армий через реку в ту или другую сторону. Правда, сразу после взятия города северяне приступили к вооруженному патрулированию Миссисипи, но вплоть до августа 1863 года эту работу выполняло лишь ограниченное число кораблей. От устья Ред-Ривер до Нэтчеза патрульную службу несли всего 5 судов, от Нэтчеза до Виксберга — 7, а от Виксберга до устья Уайт-Ривер — 11.

Обладая 45 вооруженными кораблями для крейсирования по реке, адмирал Портер, которому было поручено превращение Миссисипи в непреодолимый барьер, организовал вдоль всего ее течения менее 50 опорных пунктов. Эту свою недоработку он объяснял тем, что речная дорога была уязвима как для партизанских партий, так и для частей регулярной армии. Впрочем, даже столь неполное использование реки в [495] качестве барьера все же дало свои плоды, и лидеры южан жаловались, что у них таки возникают трудности с переброской через реку скота, оружия, провианта и людей. Кроме того, капитуляция Пембертона и его армии в Виксберге освободила значительную часть сил северян для решения важных задач на других театрах гражданской войны.

Взятие Виксберга на некоторое время поставило военных вождей Севера в тупик, и они просто не знали, что им делать дальше. Генералы Грант и Бенкс, встретившись после этой великолепной победы, уже договорились было поддержать инициативу адмирала Фэррегатга по нанесению удара в заливе Мобайл, но верховный главнокомандующий генерал Хеллек отверг этот план. Взамен он приказал Бенксу возглавить экспедицию на Ред-Ривер и выбить конфедератов из города Шревенпорт, штат Луизиана. Этот проект имел под собой почти исключительно политические основания: установив контроль республиканцев над политической системой Техаса, Арканзаса и Луизианы, Белый дом рассчитывал добиться «добровольного» возвращения этих штатов в Союз. Государственный секретарь Сьюард со своей стороны надеялся, что появление сильных контингентов федеральной армии в Техасе окажет давление на французские войска, оккупировавшие Мексику с 1861 года.

Однако этим далеко идущим планам не было суждено осуществиться, и экспедиция на Ред-Ривер стала одним из самых грандиозных провалов северян за всю войну. В апреле 1864 года адмирал Портер двинул свои канонерки вверх по реке, оказывая поддержку наступавшей по берегу большой федеральной армии Бенкса. Операция проходила медленно, поскольку войскам северян приходилось организовывать выборы, а Портер затратил слишком много времени на борьбу с хлопковой торговлей. К тому же вскоре после начала операции генерал Шерман, теперь командующий на Западе, вдруг изъял из армии Бенкса целую дивизию, чем значительно ее ослабил.

Конфедераты же, напротив, собрались с силами и неожиданно нанесли мощный контрудар. 8 апреля 1864 года они потрепали Бенкса у Сабин Кроссроудс и вынудили его отступить к Александрии. Портер со своими канонерками [496] также оказался в сложном положении. В конце весны уровень воды в реке начал резко падать (Бенкс предупреждал об этом и Хеллека, и Портера еще в самом начале экспедиции), и федеральная флотилия рисковала сесть на мель и достаться южанам. Отступление армии сделало такое развитие событий более чем вероятным — канонерки оказались без поддержки с суши, хотя сами они оказали частям Бенкса посильную помощь в сражении у Плезенс Хилл, задержав наступление конфедератов.

Однако затем положение Портера стало очень сложным, почти отчаянным. Предполагаемого весеннего подъема воды в 1864 году не произошло, и Ред-Ривер становилась все мельче и мельче. Конфедератам оставалось только сидеть на берегу и ждать, пока канонерки врага окончательно увязнут, чтобы сделать их своими трофеями. Но на помощь северянам снова пришел их инженерный гений. Армейский офицер предложил Портеру построить несколько небольших дамб, которые позволили бы поднять уровень воды в районе Александрийских порогов, и лишь благодаря этому остроумному решению все корабли Портера, кроме одного, избежали плена.

Впрочем, это чудесное спасение не могло исправить безрадостного для северян итога операции, который был воспринят Вашингтоном довольно болезненно. Как всегда бывает в таких случаях, Портер и Хеллек — истинные виновники неудачи — стали искать козла отпущения и вскоре его нашли. Вся вина за редриверскую историю была свалена на генерала Бенкса, и новый верховный главнокомандующий Союза Улисс Грант добился от Линкольна отстранения этого генерала от командования.

Несмотря на провал экспедиции на Ред-Ривер, падение Виксберга и открытие течения Миссисипи нанесли по Конфедерации мощный удар. Виксберг был своего рода символом — таковым его сделали политики, в том числе Джефферсон Девис, выделивший для защиты Виксберга мощную армию. С падением этой крепости боевой дух южан на Западе был подорван, а кроме того, рассеялись мечты Конфедерации на поддержку европейских государств. Юг также утратил контроль над экономикой Огайской долины и, что может [497] быть более важно, над политической элитой этого региона. Лидеры так называемых «медноголовых» демократов еще со времен форта Самтер выступали против отделения от Союза, поскольку боялись потери миссисипской транзитной торговли и закрытия Нового Орлеана.

Победы северян на Западе устранили эту угрозу, и теперь «медноголовые» могли вздохнуть спокойно. Со времени победы Виксберга коммерческая навигация по Миссисипи восстановилась, и большие колесные пароходы с Севера снова стали совершать рейсы в Новый Орлеан и обратно. В результате экономика Огайо, Индианы, Иллинойса и Миссури получила мощный толчок и стала развиваться с удвоенной силой.

Завоевание Среднего Запада привело и к укреплению позиций республиканской партии в этом регионе, что в свою очередь повысило шансы Линкольна на переизбрание и резко снизило вероятность того, что Вашингтон пойдет на переговоры с Югом.

Таким образом, стратегическая операция, в которой одна из главных ролей принадлежала флоту, оказала огромное влияние на весь ход войны и на политическую ситуацию как внутри Союза, так и Конфедерации. Эта операция была, однако, лишь частью стратегического плана северян, одним из колец «Анаконды», и, не будь другого удушающего кольца, она все же не могла бы привести к победе юнионистов. Этим вторым кольцом стала морская блокада, в осуществлении которой ведущая роль также принадлежала флоту. [498]

 

Глава 2

Блокада

В отличие от операций на Среднем Западе, необходимость которых вызывала противоречивое мнение в руководстве Союза, целесообразность морской блокады никогда не подвергалась сомнению. Она была единственной частью плана «Анаконда», которая не критиковалась, а морской секретарь Гедеон Уиллес резонно считал ее главным вкладом ВМФ США в грядущую победу Севера.

Установка морской блокады вдоль Восточного побережья южных штатов началась уже несколько дней спустя после падения форта Самтер. Для этой цели большая часть из трех дюжин военных кораблей, входивших в состав заокеанских эскадр, стала отзываться обратно в Соединенные Штаты. Одновременно по приказу Уиллеса была образована блокадная комиссия во главе с капитаном Сэмюэлем Дю Понтом, основной задачей которой была выработка стратегического плана всей кампании. Как писал сам Уиллес, смысл этой кампании заключался в «закрытии всех повстанческих портов и разрушении береговых коммуникаций мятежников».

Задача была далеко не такой простой, как это может показаться на первый взгляд. Протяженность побережья Кон федерации составляла 3,5 тысяч миль и насчитывала 180 гаваней и удобных для якорных стоянок бухт, хотя крупных портов, обеспеченных развитой транспортной системой, там было немного. Исходя из стратегических соображений, Дю Понт разделил все побережье южных штатов на четыре зоны [499] (по числу крупных портов) и предложил назначить на каждую из них по одной эскадре, сделав их командиров ответственными за обеспечение блокады в своей зоне. Уиллес дал свое согласие, и вскоре план Дю Понта перешел в плоскость практических решений.

Североатлантическая блокирующая эскадра следила за побережьем от Чизапикского залива до Уилмингтона, штат Северная Каролина; Южно-атлантическая эскадра патрулировала зону от Уилмингтона до Флоридских рифов; Восточная и Западная эскадры Мексиканского залива отвечали за блокаду южных и западных портов Конфедерации. Кроме того, для защиты федеральной коммерческой навигации от каперов и рейдеров Юга Уиллес приказал сформировать в Вест-Индии внутреннюю эскадру Пендерграста, хотя уже в августе 1861 года это соединение было упразднено.

Несмотря на столь оперативные и энергичные меры военно-морского командования США, вскоре стало ясно, что Линкольн поторопился с объявлением прокламации об установлении блокады и не подумал о том, какие значительные силы для этого потребуются. После образования блокирующих эскадр Уиллесу пришлось без устали трудиться над укреплением этих соединений и почти все мониторы, броненосцы и прочие корабли, покидавшие стапеля различных верфей Севера, присоединялись к тем, что уже несли сторожевую службу.

Эта служба многим могла показаться утомительной, дорогостоящей, скучной и время от времени опасной. Несколько скрашивали ее захваченные призы — корабли-нарушители блокады, — порой приносившие федеральным морякам немалые прибыли. Особенно хлебной в этом отношении была зона Североатлантической эскадры, поскольку именно здесь проходили основные морские пути контрабандной навигации повстанцев.

Однако, по крайней мере в течение первых трех лет войны, блокада была стратегически неэффективной, главным образом из-за сложностей в материальном обеспечении. К 1862 году каждая из блокирующих эскадр требовала в среднем по 3 тысячи тонн угля еженедельно только для поддержания федеральных пароходов в рабочем состоянии. Вплоть [500] до падения Нового Орлеана угольщикам эскадр приходилось направляться к одному из двух угольных депо северян — Пенсаколле или Порт Роялу, чтобы пополнить свои запасы топлива. Часто оказывалось, что имевшиеся в депо запасы невелики, и угольщики подолгу простаивали в портах в ожидании подвоза. Но, с другой стороны, само присутствие военных федеральных кораблей ввиду побережья вынуждало конфедератов держать в основных портах сильные гарнизоны, что значительно ослабляло их полевые армии.

Создание и расширение блокирующего флота стало еще одной проблемой. В течение первых двух лет большинство кораблей федеральных эскадр было устаревшим, старые суда не выдерживали тягот патрульной службы. Так, мореходные качества многих судов были снижены установкой тяжелых орудий, на которые их корпуса рассчитаны не были. Поломки же двигателей происходили столь часто, что, по крайней мере, третья часть пароходов постоянно пребывала в состоянии неподвижности. Эта проблема была столь серьезной, что флаг-офицер Сэмюэль П. Ли, сменивший коммодора Голдсборо, главу Североатлантической эскадры, после провала кампании на полуострове, приказал капитану Лэдлоу Кейзу, командиру блокирующих сил в районе Уилмингтона, «не высылать по ночам на патрулирование более одного малого судна за раз».

Уиллес был до крайности разочарован малой эффективностью начальных блокадных операций, что толкнуло его на ряд непродуманных шагов, направленных на достижение быстрых результатов. В конце 1861 года он одобрил проект по затоплению нескольких наполненных камнями китобойных судов в Чарльстонской бухте, чтобы перекрыть основной канал, ведущий в гавань. Эта идея была осуществлена, но вскоре оказалось, что она бесполезна: мощное течение Чарльстонской гавани быстро проделало новые ходы и каналы, которыми с успехом пользовались нарушители блокады.

Затопление «каменного флота» едва не привело к далеко идущим международным последствиям. Министр иностранных дел Великобритании лорд Джон Рассел заявил, что подобные действия северян нарушают общепринятые соглашения по проведению блокады, угрожают безопасности коммерции [501] и навигации и демонстрируют намерения Севера «устроить заговор против наций, ведущих морскую торговлю». Однако, несмотря на протесты англичан, федералы продолжали свою операцию и затопили в различных гаванях Юга 78 набитых камнями судов.

В конце 1862 года для усиления блокирующих эскадр Уиллес пошел на другую важную меру: восстановление Внутренней эскадры, распущенной в августе 1861 года. Командиром возрожденного соединения был назначен контр-адмирал Уилкс, и в течение последующих двух лет количество подчиненных ему кораблей постоянно увеличивалось. Первой мерой, предпринятой Уилксом, была организация патрульных станций примерно в 50 милях от Уилмингтона и Чарльстона для перехвата дерзких нарушителей, направлявшихся в (или из) Британские Бермуды и Вест-Индию. Затем Уилкс устроил блокадные станции у Кубы, Бермуд и Багамских островов, которые стали местами засад на контрабандистов-южан, избежавших поимки у берегов США. Многих нарушителей поймать Уилксу все же не удалось, хотя его эскадра и создала для них дополнительные трудности.

План, разработанный блокадной комиссией Дю Понта, не только определил организацию блокирующих эскадр, но и рекомендовал целый ряд мероприятий по установлению блокады. Наиболее важными из них был и: захват ключевых пунктов на побережье и использование их в качестве передовых баз. Как писал сам Дю Понт, чтобы убедить Линкольна в необходимости таких операций, ему «непрестанно твердили, что зимой блокадные эскадры не могут находиться в море, если не будет угольных депо и т. д.».

Первой из прибрежных баз, намеченных для захвата, была бухта Гаттерас в Северной Каролине. Она казалась идеальным местом для этой цели и к тому же располагалась неподалеку от крупных портов Конфедерации — Уилмингтона и Бофора (только в июле 1861 года через них прошло более 100 нарушителей блокады). 26 августа того же года северяне совершили первую в гражданской войне высадку морского десанта.

В этот день Североатлантическая эскадра флаг-офицера Сайлоса X. Стрингхема приблизилась к фортам Кларк и Гаттерас [502], защищавшим вход в бухту, и огнем бортовой артиллерии быстро подавила их сопротивление. Затем под прикрытием кораблей на берег высадились 900 федеральных солдат, которым оставалось только принять капитуляцию побежденных крепостей. Но, несмотря на успех операции, бухта Гаттерас так и не была использована в качестве якорной стоянки, и победа Стрингхема оказалась, в общем, бесплодной.

В качестве следующего объекта атаки был избран Порт Роял — глубоководный пролив между двумя крупными портами — Саванной и Чарльстоном. Густавус Фокс, заместитель морского секретаря, первым обратил внимание на важность Порт Рояла, отметив, что если бы федеральному флоту удалось заблокировать устья рек Бофор и Броуд, то этот пролив был бы закрыт, поскольку конфедераты не смогли бы действовать на суше из-за глубоких и непролазных болот. Идея настолько увлекла Фокса, что он вскоре сумел убедить в необходимости ее осуществления буквально всех, включая своего шефа Уиллеса и флаг-офицера Дю Понта, недавно назначенного командиром Южно-атлантической эскадры.

Правда, осуществление операции было сопряжено с определенными трудностями. В отличие от бухты Гаттерас, вход в пролив Порт Роял оборонялся двумя мощными фортами — Борегар и Уокер. Чтобы провести их бомбардировку с последующим десантированием, Уиллес приказал построить 25 500-тонных паровых канонерок, каждая из которых была вооружена 5–7 орудиями. Постройка всех судов, учитывая требование момента, была проведена в рекордно короткие сроки — всего за 90 дней, а когда Дю Понт собрал эскадру из 11 больших кораблей, подготовка к экспедиции была закончена. Вместе оба соединения двинулись в Хемптон Роудс, где к ним присоединился караван транспортов, на борту которых разместились 13 тысяч солдат бригадного генерала Томаса Шермана (не путать с Уильямом Т. Шерманом).

28 октября 1861 года федеральная армада отплыла на юг, но по дороге на нее внезапно обрушился ураган. В результате был потерян двухколесный пароход «Говернор» и три грузовых судна, а остальные корабли были повреждены. Тем не [503] менее 4 ноября флот северян достиг места назначения и 7-го начал запланированную атаку.

В 8 часов утра 46-пушечный флагманский корабль Дю Понта «Уэбеш» во главе 28 судов, построенных в две равные колонны, двинулся по каналу, проходившему как раз между фортами Уокер и Борегар. Навстречу им вышло небольшое сторожевое соединение конфедератов, состоявшее из переделанного речного парохода и двух канонерских лодок. Но, увидев, с какими мощными силами им приходится иметь дело, они «выплюнули» несколько снарядов и поспешно убрались восвояси. По плану Дю Понта федеральные корабли должны были, маневрируя, двигаться вдоль слабого северного фаса форта Уокер туда и обратно, забрасывая его снарядами.

Однако обычная для любого сражения неразбериха не позволила северянам осуществить этот замысел. Четкий боевой порядок обеих колонн был вскоре сломан, и капитанам кораблей пришлось действовать по своему усмотрению. Тем не менее, несмотря на беспорядок и меткий ответный огонь южан, пятикратное превосходство федералов в артиллерии сделало свое дело. В 10 часов утра мятежники эвакуировали форт Уокер, а через полтора часа был оставлен и форт Борегар. Это позволило транспортной флотилии войти в пролив, и генерал Томас Шерман занял обе крепости, не потеряв при этом ни одного человека.

Победа у Порт Рояла подняла боевой дух северян, сильно приунывших после Бул-Рана, а авторитет Дю Понта и вовсе взлетел на небывалую высоту. На какое-то время он стал национальным героем Севера, и Уиллес, отдавая ему должное, заявил, что захват Порт Рояла «отобрал у мятежников жизненно важные позиции».

Падение Порт Рояла воодушевило и Линкольна, который в мечтах принялся строить планы один смелее другого. В их числе был и план по захвату Чарльстона — главной базы нарушителей блокады. После поединка «Мерримака» и «Монитора» президент и морской секретарь без всяких на то оснований уверились в несокрушимости броненосцев и решили использовать для захвата мятежного гнезда корабли именно этого класса. Уиллес настолько проникся этой мыслью, что [504] заключил с различными предприятиями множество контрактов на постройку мониторов, а его заместитель Фокс потребовал от Дю Понта провести фронтальную атаку форта Самтер силами броненосной флотилии. Однако, хотя командующий Южно-атлантической эскадры считал Фокса умным и храбрым человеком, он пришел к выводу, что тот был одержим мониторами так же, как администрация Линкольна были одержима идеей Чарльстонской операции.

Дю Понт был уверен, что прямая атака на Чарльстон захлебнется, хотя и он горел желанием захватить этот город. Чарльстон, и особенно форт Самтер, имели огромное моральное значение как своего рода символы мятежа, не говоря уже о том, что такая операция заделала бы огромную брешь в блокадной «ограде». Из 14 федеральных морских станций, находившихся в Южной Атлантике, 13 действовали достаточно успешно, но все усилия Дю Понта прекратить дерзкие прорывы нарушителей из Чарльстона заканчивались фиаско. В марте 1862 года он направил знаменитый «Монитор» под началом лейтенанта Уордена для нападения на форт Мак Аллистер, охранявший устье Огиши-Ривер к югу от Саванны. Уорден предпринял несколько атак, но так и не смог нанести врагу существенного урона. Это окончательно убедило Дю Понта в том, что боевые качества «Монитора» были завышены. Он доложил Фоксу, что броненосцу не хватает «разрушительной силы против крепостей».

Однако Фокс, охваченный пылом истового аболюциониста, ничего не желал слушать. Подобно Катону-старшему, твердившему, что Карфаген должен быть разрушен, он заявил, что «падение Чарльстона — это падение царства Сатаны». У Фокса был про запас еще один «важный» мотив. «Я должен исполнить двойной долг, — сказал он Дю Понту. — Первый заключается в том, чтобы побить наших южных друзей; второй — в том, чтобы «побить» армию». Подобное местничество пришлось не по вкусу командиру эскадры: как и всякий разумный флотский офицер, он предпочитал сотрудничать, а не враждовать с сухопутными войсками. В своем ответном письма Уиллесу Дю Понт подчеркнул, что войска необходимы: хотя мониторы и неуязвимы, у них нет «соответствующих наступательных качеств». [505]

Но его снова никто не захотел слушать, и под тройным давлением со стороны президента, Уиллеса и Фокса командир эскадры был вынужден сдаться. «Наступив на горло собственной песне», он направил против форта Самтер 7 мониторов и канонерскую лодку.

Атака началась в 2.30 ночи 7 апреля 1863 года. Мониторы Дю Понта, построенные в три колонны, подошли к батареям врага на дистанцию прямого выстрела и открыли огонь. Южане не замедлили им ответить, и в течение двух часов между ними и федеральными моряками продолжалась ожесточенная дуэль. За это время северяне выпустили 139 боевых снарядов, получив в ответ 411 попаданий. 50 матросов были убиты, вдвое больше — ранены. 5 мониторов получили слишком серьезные повреждения, чтобы продолжать бой. После этого Дю Понту оставалось только удалиться несолоно хлебавши, хотя внутренне он, вероятно, был доволен: все произошло именно так, как он предсказывал. «Эти мониторы — просто жалкие неудачники там, где дело касается фортов», — сказал он генералу Хантеру. Непосредственные оппоненты Дю Понта, отражавшие нападение на Чарльстон, полностью с ним согласились. «Их мониторы — это большой обман, — сказал генерал Борегар, — и страшны в воображении, а не в реальности».

Поражение у Чарльстона, в общем, ничтожное по своим стратегическим результатам, имело серьезные политические последствия. Северяне потерпели его сразу после разгрома у Фредериксберга, отчего их боевой дух упал еще ниже, в то время как боевой дух конфедератов повысился. Кроме того, неудача у Чарльстона наглядно продемонстрировала, что Линкольн, выполнявший в этот период обязанности верховного [506] главнокомандующего, не справляется с руководством стратегическими операциями. Все поняли, что настало время назначить на этот пост профессионального военного.

Еще одним важным результатом Чарльстонской авантюры было обострение отношений внутри военно-морского ведомства. Дю Понт, с мнением которого не захотели считаться, подал прошение об отставке — шаг, который характеризует его как настоящего офицера — и Линкольну пришлось лично его уговаривать. Когда на следующий день после подачи адмиралом официального рапорта президент появился в департаменте военно-морского флота, то выглядел, по словам репортера, как «человек, утративший разум». Однако Фокс и Уиллес, в отличие от Линкольна, во всем обвинили Дю Понта, утверждая, что он «относится к мониторам с предубеждением и припишет поражение им, хотя очевидно, что у него самого нет вкуса к жестокому ближнему бою».

Уиллес пошел затем еще дальше и озвучил это несправедливое утверждение через северную прессу. Дю Понт прореагировал на это незамедлительно. В ответ он потребовал опубликовать свою переписку с Уиллесом и Фоксом накануне операции, но такое вполне разумное пожелание вызвало у морского секретаря вспышку гнева. Сначала до Дю Понта дошла неофициальная информация о том, что его могут «принести в жертву», а затем Уиллес известил его письмом о смещении с поста в связи с «противодействием повторной атаке на Чарльстон». Таким образом, адмирал Дю Понт стал жертвой [508] своего собственного профессионализма, но его принципиальность не пропала даром. Сменивший его контр-адмирал Джон Дальгрен пошел по стопам своего предшественника и упорно противостоял давлению Вашингтона, стремившегося во что бы то ни стало захватить Чарльстон силами флота.

Среди прерывателей блокады выделялась группа быстроходных паровых судов, построенных в Англии по специальным проектам. Для меньшей заметности в море они имели низкий борт, невысокие мачты, минимум рангоута. Эти суда обладали малой осадкой, позволявшей им плавать возле самого берега. Окраска была светло-серого цвета. В качестве топлива использовался уэльский уголь, дающий мало дыма. Более половины внутреннего пространства корпуса занимали грузовые трюмы.

В последующие десятилетия суда — прерыватели блокады строили в разных странах. Наиболее широко их использовали немцы в период Первой мировой войны.

Вплоть до 1864 года установление эффективной блокады сталкивалось с почти непреодолимыми трудностями, что лишний раз показала атака Дю Понта на форт Самтер. На протяжении первых трех лет войны флотилии быстроходных прерывателей блокады, сновавших между Вест-Индией и атлантическими портами, в изобилии поставляли конфедератам оружие, снаряжение, потребительские товары и предметы роскоши из Европы. Блокадные эскадры лишь затрудняли их «чартерные рейсы», но не могли совсем с ними покончить, и не менее 80 % контрабандистов благополучно добирались до портов Конфедерации.

Несколько более заметными были успехи северян в борьбе экспорта южных товаров в Европу. И хотя с 1861 по 1864 год более 90 % погруженного на суда южного хлопка достигло-таки места своего назначения, уже к 1862 году хлопковая торговля сильно сократилась. Результаты этого сокращения сказались не только в экономической, но и в политической сфере. Престиж Конфедерации в Европе был сильно подорван, и после Геттисберга потенциальные союзники в Старом Свете лишь окончательно в ней разуверились.

Однако поначалу ни президент Конфедерации Джефферсон Девис, ни его военно-морской секретарь Меллори не испытывали особого беспокойства по поводу блокады, хотя они и знали, какое место она занимает в стратегических планах северян. Подобное отношение к блокаде со стороны Девиса объяснялось в первую очередь его слабой заинтересованностью во флоте и абсолютным доверием, которое он испытывал в этих вопросах по отношению к Меллори. Результатом взглядов президента Конфедерации на морскую войну стало полное отсутствие взаимодействия между армией и флотом южан, которые в ходе войны действовали независимо друг от друга.

Что же касается блокады, то Девис вообще редко жаловался на нее Меллори, а если и жаловался, то только в связи [509] с провалом дипломатических усилий по втягиванию Великобритании в войну на стороне Юга.

Отчасти эти взгляды Девиса оправдывались успешными действиями прерывателей блокады. В первые годы войны они пытались доставлять свои контрабандные товары на Юг прямо с Британских островов, но после захватов нескольких судов федералами этот маршрут был оставлен. Теперь британские грузы завозились сначала на Багамы, где их перегружали уже непосредственно на суда нарушителей. Оттуда контрабандисты направлялись в Уилмингтон, Чарльстон, Мобайл или Новый Орлеан.

Как правило, они без особых помех осуществляли свой последний бросок, проскальзывая под самым носом у блокирующих кораблей. «Блокада порта (Чарльстон — К.М.) столь далека от совершенства, — докладывал в июле 1863 года адмирал Дальгрен, — суда входят и выходят из него с таким малым риском, что и экспорт хлопка, и импорт припасов происходят без каких-либо материальных потерь».

Конфедераты ввозили европейскую контрабанду и через мексиканский порт Матаморос, откуда она доставлялась через Рио-Гранде в Браунсвилль, штат Техас. Однако к 1864 году блокада наконец начала давать свои плоды и даже оказывать некоторое влияние на ход сухопутных боевых операций. Тем не менее Девис, которому постоянно приходилось считаться с сепаратизмом отдельных штатов, отверг идею подчинения всех нарушителей блокады единому военно-морскому командованию. Когда же обстоятельства принудили его пойти на этот шаг, то он оказался запоздалым и уже не мог повлиять на исход войны.

Как следствие, на Юге не было эффективного разделения контрабандного тоннажа на военный и гражданский, и зачастую вместо столь необходимых им винтовок, снарядов и пороха конфедераты получали дамские платья, шелка и шампанское, считавшиеся более выгодным товаром и пользовавшиеся большим спросом. Впрочем, трудности, переживаемые армиями южан в конце войны, вызывались скорее непродуманностью внутренней системы снабжения, нежели федеральной морской блокадой. Так, в 1865 году, когда армия генерала Ли буквально умирала от голода, на провиантских [510] складах Конфедерации портились и гнили 50 миллионов рационов мяса и хлеба.

Решив, что блокада неминуемо лопнет, как мыльный пузырь, Меллори не планировал флотских операций по нападению на федеральные корабли. Значительно больше его беспокоила вероятность высадки сухопутных десантов при поддержке флота северян. Поэтому он в первую очередь занимался защитой гаваней и бухт от возможных нападений и разработал воистину грандиозный план военно-морского строительства. Еще в начале 1861 года Меллори удалось убедить конгресс в необходимости закладки 50 железных кораблей, и парламент Конфедерации принял по этому поводу соответствующее постановление. Однако выполнить замысел секретаря полностью не удалось — ресурсы южан были все же слабоваты и на плаву оказались лишь 22 таких судна. Из них только пять были предназначены для морских походов, а остальным отводилась роль часовых, охраняющих гавани, и патрулей, крейсирующих по рекам.

Впрочем, даже пяти мореходных кораблей оказалось многовато, и в открытых водах Атлантики побывали всего два броненосца — «Арканзас» и «Вирджиния» («Мерримак»). Но и они продемонстрировали почти полную непригодность для подобных плаваний, так что о морских сражениях с блокирующим флотом северян мечтать не приходилось. Зато Меллори возлагал определенные надежды на построенные за границей крейсера, которые, как он думал, оттянут часть федеральных эскадр от побережья Конфедерации (речь об этом пойдет ниже).

Несмотря на определенные успехи федеральных блокирующих эскадр, оптимизм Меллори можно считать вполне оправданным. Морская блокада как средство прерывания торговли Конфедерации и Европы оказалась безнадежной затеей. Например, из 2054 попыток нарушителей прорваться в Уилмингтон 1735 оказались успешными. В Мексиканском заливе наблюдалась еще более впечатляющая картина: до взятия адмиралом Фэррегаттом Нового Орлеана сквозь блокаду сумели прорваться 2960 судов, а после падения этого города места назначения достигли не менее ⅔ от указанного количества. [511]

Но, с другой стороны, блокада резко сократила береговую торговлю между штатами и привела к значительным потерям среди торговых кораблей южан. В основном эти потери касались парусных судов, которые, кстати, и составляли основу контрабандистского флота. Северянам удалось захватить 1149 кораблей-нарушителей и лишь 210 из них были пароходами.

Паровые суда вообще играли важную роль в вопросах установления и нарушения блокады, но, как показал опыт войны, их использование в конечном итоге сыграло на руку Югу, а не Северу. Наиболее эффективной частью блокадных операций был захват портов, поскольку ни один из них не был надежно закупорен. Однако блокадная рутина сильно изнашивала паровые двигатели федеральных кораблей, что часто мешало им участвовать в боевых действиях. Таким образом, с точки зрения стратегии, план по блокаде Атлантического побережья Конфедерации скорее оттягивал победное для Севера окончание войны, чем приближал его триумф.

Однако с точки зрения большой политики, морская блокада полностью себя оправдала. Доказав, что они держат под контролем все территориальные воды Соединенных Штатов, северяне в значительной степени воспрепятствовали вмешательству Великобритании и Франции во внутриамериканские дела. Заявление же Ричмонда о независимости и суверенитете Юга не могло приниматься всерьез.

Мудрость западноевропейских политиков, отказавшихся от участия в американской междоусобице, стала особенно очевидной в 1864 году, когда заработал план нового главнокомандующего Союза Улисса Гранта, Одним из первых стратегических успехов этого плана была победа в заливе Мобайл, одержанная эскадрой Мексиканского залива под командованием Девида Фэррегатта.

Этот офицер уже давно хотел овладеть заливом Мобайл, но все его попытки убедить военно-морское командование в необходимости такой операции, не имели успеха. Лишь в середине 1864 года, когда Фэррегатт выдвинул еще один аргумент, заключавшийся в том, что атака на Мобайл окажет войскам Шермана существенную поддержку, связав силы конфедератов в Алабаме, Уиллес дал добро на план адмирала. [512]

К тому времени южане успели хорошо укрепить залив. Был только один пролив, по которому федеральные корабли могли прорваться к Мобайлу. С востока его закрывал расположенный на оконечности полуострова каменный форт Мор ган, вооружение которого составляли 45 мощных орудий. Мелководная часть пролива накрывалась огнем пушек форта Пауэлл, заложенного на северо-западе, а средняя часть защищалась офортом Гейнс, возведенным на острове Долфин. Кроме того, почти весь глубоководный канал был покрыт донными минами, которые образовали настоящее минное поле, не доходившее всего 150 метров до берега полуострова.

Однако даже столь тщательно продуманная оборона показалась президенту Девису недостаточной и он выделил на прикрытие Мобайла эскадру во главе с бывшим командиром «Мерримака» контр-адмиралом Франклином Буканоном. В ее состав входили недавно построенный тихоходный и неповоротливый броненосец «Теннесси», вооружение которого состояло из двух 7-дюймовьгх вертлюжных пушек на носу и корме, двух нарезных орудий по бортам калибра 6,4 дюйма. В качестве поддержки «Теннесси» были приданы три легкие паровые канонерки «Сельма», «Гейнc» и «Морган».

Силы, которыми располагал Фэррегатт, были не менее внушительны. Они состояли из мониторов «Манхэттен», «Чикасоу» и «Виннебаго» и большого количества деревянных кораблей. Для осуществления десантной операции предназначалась погруженная на транспорты пехотная дивизия генерала Гордона Грейнджера.

Основной сложностью в предстоящей атаке Фэррегатт считал преодоление огня вражеских фортов и победу над флотилией конфедератов. Мины, о которых адмирал-северянин был хорошо осведомлен, не казались ему серьезным препятствием: он полагал эти «приспособления» достаточно безобидными из-за их грубой конструкции и глубины канала. Поэтому план Фэррегатта был ориентирован в первую очередь на подавление огня вражеской артиллерии, осуществить которое должны были мониторы, выдвигавшиеся вперед и вправо от остальных кораблей эскадры. Пока они будут вести огонь по укреплениям южан, кильватерная колонна паровых фрегатов прорывалась через пролив, а затем под прикрытием [513] тех же мониторов вступала в бой с «Текумсе». Вдобавок за день до атаки Грейнджер десантировал свою дивизию на остров Долфин, угрожая форту Гейне фланговой атакой.

Наконец, 5 августа 1864 года в 7 часов утра все было готово к проведению операции. Фэррегатт распределил свои деревянные корабли по парам, а сам велел привязать себя на топе мачты флагманского корабля «Хартфорд», чтобы лучше видеть сражение. Увидев своего адмирала в столь необычном положении, один матрос со смехом воскликнул: «Смотрите, старикан болтается там, как флаг!» — «Болван! — ответил ему вахтенный офицер. — Он и есть наш флаг».

Подхваченная утренним приливом колонна федеральных кораблей медленно двинулась к форту Морган. Первыми в бой с наземными батареями врага вступили «Текумсе» и шедший за ним «Бруклин». Затем в проливе появился «Теннесси», который сразу устремился на вражескую эскадру и попытался образовать «перекладину буквы «т». Капитан «Текумсе» Крейвен повел свой броненосец ему наперерез, стремясь нанести таранный удар, но наткнулся на мину и быстро пошел ко дну. Правда, почти вся команда спаслась, лишь сам отважный командир упокоился на дне вместе с монитором.

Тем временем, несмотря на мины и огонь батарей противника, остальные броненосцы северян благополучно вошли в залив. Однако командир деревянного «Бруклина» был напуган потоплением «Текумсе» и дал машинам задний ход. Этот маневр вызвал неразбериху и столпотворение среди прочих деревянных кораблей, чем мгновенно воспользовались артиллеристы форта Морган. Открыв ураганный огонь, они серьезно потрепали корабли северян. Фэррегатт, увидевший, что произошло по вине «Бруклина», закричал со своей мачты: «К черту мины!» и приказал эскадре идти вперед. Флагманский «Хартфорд» стремительно прошел через пролив и первым ворвался в залив, а за ним последовали и остальные фрегаты федералов.

Мониторы меж тем уже вступили в бой с канонерками врага, и появление деревянных кораблей лишь помогло довершить разгром флотилии южан. Колесный пароход «Метакомет» протаранил «Сельму» и вынудил ее спустить флаг. Другие корабли Фэррегатта открыли огонь по «Гейнсу», и, [514] спасаясь от гибели, тот выбросился на берег. И только канонерке «Морган» удалось избежать потопления и уйти под прикрытие орудий одноименного форта.

Неповрежденным оставался и «Теннесси». Буканон решился на отчаянный шаг. Он нацелил таран своего броненосца прямо на флагман врага и стремительно бросился в атаку. Стремясь защитить «Хартфорд» от удара, фрегаты «Мононгахелла» и «Лэреванна» сами протаранили борта броненосца форштевнями, но «Теннесси» продолжил атаку и вонзил свой клюв в носовую часть федерального флагмана.

Однако битва уже почти закончилась. Фрикционные запалы, которыми пользовались артиллеристы «Теннесси», оказались бракованными, и пушки броненосца смогли дать по «Хартфорду» всего один залп, прежде чем «Лэреванна» повторила свой таран. Правда, в пылу сражения она прошла мимо цели и тоже ударила в «Хартфорд». Но на подмогу «Хартфорду» уже подошли мониторы северян. «Чикасоу» сблизился с «Теннесси» и выстрелами своих орудий вынудил его команду закрыть пушечные порты.

«Манхэттен», на борту которого была батарея из 15-дюймовых пушек, пробил несколькими снарядами броню неприятельского корабля, а одним из осколков ранил адмирала Буканона. К 10 часам утра броненосец южан был уже совершению беспомощен и к тому же со всех сторон окружен вражескими кораблями. У отважного командира эскадры конфедератов не оставалось другого выхода, кроме капитуляции.

Оказавшись хозяином залива, Фэррегатт предпринял операцию против береговых укреплений и быстро с ними покончил. Вечером 5 августа защитники очистили свою крепость и взорвали ее. На следующий день сдался форт Гейнс, и лишь осажденный форт Морган смог продержаться до конца месяца.

Вслед за этим первым ощутимым достижением федералов в 1864 году пришла сокрушительная победа Шермана в Джорджии и взятие им Атланты, а также медленное, кровопролитное, но все же непрерывное наступление Гранта на Востоке. В этой последней операции важную роль сыграл и федеральный флот. По плану главнокомандующего он должен был обеспечивать линию коммуникаций федеральных [515] войск, проходившую через ряд баз на побережье штата Вирджиния. Грант поручил выполнение столь важной задачи Североатлантической эскадре контр-адмирала Ли. Кроме того, часть сил эскадры поддерживала на реке Джеймс наступление армии генерала Батлера, производившееся из крепости Монро.

Действия армии Джеймса (так официально назывались войска Батлера) начались 5 мая 1864 года. В тот день при огневой поддержке 5 федеральных броненосцев и 10 канонерских лодок войска северян взяли Сити-Пойнт и ворвались в Бермуда-Хандрид. «Мы высадились здесь, окопались, разрушили многие мили железной дороги и заняли позицию, на которой сможем сдерживать натиск всей армии Ли», — докладывал Батлер военному департаменту. Однако Девис, встревоженный успехами армии Джеймса, уже отдал приказ Борегару выступить из Чарльстона на помощь Ричмонду. 16 мая, выполняя это распоряжение президента, герой форта Самтер и Бул-Рана нанес Батлеру контрудар под Дьюриз Блафф и вынудил его занять оборонительную позицию у Бермуда-Хандрид.

«Затруднительное положение, в которое попал Батлер, — писал впоследствии федеральный адмирал Портер, — стало причиной знаменитого письма генерала Гранта, в котором тот говорил о Батлере как о «вышедшем из строя», он утверждал, будто Батлер находился в плотно закупоренной бутылке». В то же самое время, пока Батлер со своей армией отсиживался за окопами Бермуда-Хандрид, Потомакская армия вела с частями генерала Ли тяжелые бои в Глуши и у Спотсилвейни.

После неудачного штурма позиций у Колд Харбора генерал Грант снова двинулся на юг, пересек Потомак и ночью 15 июня достиг Сити-Пойнт. Для защиты его новой штаб-квартиры от контратак миноносцев и брандеров противника главнокомандующий приказал адмиралу Ли устроить поперек течения реки заградительный барьер. Через пять дней, выполняя это распоряжение, коммодор Томас Т. Крейвен затопил на главном фарватере у Френче Рич пять судов, наполненных камнями, а также растянул через реку цепное заграждение. Но, как иронично заметил все тот же Портер, [516] «враг, вероятно, был очень доволен тем, что федералы перегородили фарватер, поскольку он хорошо знал, что эту позицию нельзя атаковать силами флота».

События, происходившие в Вирджинии, совпали по времени с очередной попыткой северян ужесточить блокаду. Адмирал Дальгрен, сменивший на посту командира Южноатлантической эскадры злополучного Дю Понта, также ощущал на себе давление Вашингтона, требовавшего взять Чарльстон. Однако Дальгрен хорошо изучил опыт первой неудачной атаки на форт Самтер и решил применить другую тактику. По его плану флот должен был играть роль поддержки десантных операций, производимых пехотной дивизией бригадного генерала Куинси А. Гиллмора. Ее первой целью был форт Вагнер, прикрывавший вход в бухту, но прежде чем совершить на него нападение, федералы обосновались на расположенном неподалеку острове Филли.

Затем 10 июля под прикрытием четырех федеральных броненосцев, забрасывавших форт снарядами, дивизия Гиллмора совершила молниеносную переправу через бухту Лайт Хауз Инлет и бросилась на штурм. Однако южане все еще твердо держались в форте и открыли по атакующим такой бешеный артиллерийский огонь, что штурм мгновенно захлебнулся. Тогда северяне были вынуждены отказаться от штурма и приступить к длительной блокаде форта с воды и с суши. В течение месяца они без перерыва засыпали маленькую крепость бомбическими снарядами, и лишь к 17 августа сопротивление ее гарнизона ослабло настолько, что штурм стал возможен. 6 сентября все уже было готово для решительного приступа, но к тому времени конфедераты сами эвакуировали форт Вагнер, а на следующий день очистили весь остров Моррис.

Дальгрен считал, что падение форта Вагнер отдает в руки северян ключ к Чарльстонской гавани — знаменитый форт Самтер. Уже в ночь на 1 сентября его броненосцы в течение пяти часов вели непрерывную бомбардировку этой крепости, но гарнизон Самтера не понес ни малейших потерь и гордо отклонил предложение сдаться. «Все, что нам остается, — сказал в ответ Дальгрен, — это пойти и взять его». С этой целью адмирал подготовил небольшую десантную операцию, но ее [517] проведению помешал ряд досадных случайностей. К тому времени отношения между военно-морским и армейским командованием разладилось до такой степени, что Дальгрен и Гиллмор практически не разговаривали друг с другом, причем каждый из них планировал самостоятельное осуществление высадки десанта.

Положение стало еще хуже, когда Гиллмор узнал о плане Дальгрена и без всяких на то оснований потребовал, чтобы флот уступил командование армии. Дальгрен ответил на это несколькими острыми и жесткими заявлениями и взялся за дело, не советуясь более с Гиллмором. 7 сентября один из его башенных мониторов — «Уорен» — занял позицию в проливе между островами Самтер и Моррис, чтобы прикрыть высадку огнем. Однако, маневрируя, он налетел на мель, прочно увяз в песке и получил несколько серьезных повреждений от выстрелов трех береговых батарей противника. Дальгрену пришлось выслать на его спасение несколько буксиров под прикрытием еще одного броненосца — «Нью-Айронсайдс», который получил из форта Моультри целых 50 ударов и также был вынужден убраться восвояси.

Но на этом неудачи федералов не закончились. Из-за вечных проблем с обеспечением секретности, преследовавших северян в течение всей войны, боевой план Дальгрена вскоре стал в деталях известен неприятелю. Канонерка конфедератов «Чинфа» совершила высадку, доставив защитникам Самтера винтовки и ручные гранаты, а орудия форта Моультри были нацелены прямо на место высадки десанта. Когда поздно вечером 7 сентября 500 морских пехотинцев и моряков начали десантироваться на берег, южане забросали их гранатами и буквально смели картечью. Значительная часть федералов была убита и ранена, а уцелевшие из высадившихся десантников сдались в плен.

Но даже после такого впечатляющего провала Дальгрен не собирался отступать. Он решил снова подвергнуть форт Самтер бомбардировке, которая на сей раз продолжалась 41 день. К концу этого срока, как писал сам Дальгрен, «единственная, оставшаяся от Самтера часть, — это его северо-восточный фас; все остальное — просто груда развалин». Однако форт по-прежнему отказывался капитулировать, а северяне [518] в свою очередь по-прежнему не могли скоординировать действия по его захвату. Ссора между Дальгреном и Гиллмором стала к этому моменту столь ожесточенной, что даже Линкольн был встревожен. В письме, адресованном обоим командующим, он приказывал им совещаться о дальнейших операциях по овладению твердыней конфедератов в Чарльстонской гавани, соблюдая хорошие манеры.

Между тем неприятель не дремал и планировал ряд акций, если не по снятию, то, по крайней мере, по ослаблению блокады Атлантического побережья. Меллори, который хотя и относился к патрулированию федералами территориальных вод Конфедерации с большим скепсисом, все же не позволял флоту южан простаивать в безопасных гаванях без дела. Он неоднократно использовал небольшие соединения броненосцев для срыва вражеских операций, хотя далеко не все эти вылазки были успешными. Так, еще в начале 1863 года два небольших конфедеративных броненосца атаковали блокировавшие Чарльстон корабли северян.

Однако броненосцы федералов, превосходившие атакующих как количественно, так и качественно, быстро покончили с атакой, загнав корабли противника обратно в Чарльстон. Затем в мае того же года в Вашингтон поступила информация о том, что конфедераты закончили бронированное таранное судно «Атланта» и собираются использовать его против сил, блокирующих «Саванну». Дю Понт решил нанести превентивный удар и направил против «Атланты» башенный монитор «Уорен» во главе с капитаном Роджерсом 10 июня 1863 года этот корабль прибыл на место назначения на блокадную станцию Варшава, штат Джорджия, а семь дней спустя ранним утром, как и ожидалось, появилась «Атланта». Но едва она вошла в пролив, как тут же села на мель, с которой уже не могла сняться самостоятельно.

Воспользовавшись беспомощностью врага, Роджерс спокойно приблизился к месту катастрофы и вместе с другим броненосцем — «Нехентом» — буквально расстрелял злополучный корабль. Первые же пять снарядов нанесли таранному судну южан серьезные повреждения: два орудия были выведены меткими попаданиями из строя, а одна из бомб пробила крышу рулевой рубки и разорвалась в каземате. [519] Дальнейшее сопротивление превосходящим силам врага было бесполезным, и «Атланта» спустила флаг.

Другая попытка конфедератов нанести ущерб блокирующим эскадрам северян оказалась более удачной. В 1863 году в Чарльстоне на одной из частных верфей было построено полуподводное судно «Давид». Оно получило название в честь библейского героя, сокрушившего великана Голиафа. Под «голиафами», естественно, подразумевались корабли северян.

Внешне «Давид» напоминал сигару длиной 15 метров и диаметром 1,82 метра со срезанной в центре верхней частью. На нем установили паровую машину, снятую со старой канонерки. После заполнения балластной цистерны водой на поверхности оставались только дымовая труба и фальшборт, ограждавший тесный кокпит, в котором размещался экипаж из пяти человек. В носовой части крепился шест длиной 4,6 метра, на конце которого находилась 70-фунтовая мина с взрывателем ударного действия.

Целью для атаки был избран броненосец северян «Нью-Айронсайдс», который был вооружен четырнадцатью 280-мм орудиями и по огневой мощи превосходил любой форт, прикрывавший вход в гавань Чарльстона. 20 августа 1863 года «Давид» под командованием Джеймса Карлина отправился в рейд. Учитывая износ паровой машины, поход спланировали так, чтобы отлив помог выбраться в море, а отлив — вернуться обратно. Около полуночи Карлин заметил броненосец, дал полных ход и тут, как назло, сломалась машина. «Давид» остановился, через некоторое время вахтенные вражеского корабля заметили его и обстреляли из ружей. Все же южанам удалось починить машину и ретироваться. [520]

Для повторного нападения был построен новый «Давид» и назначен новый командир, лейтенант Уильям Т. Глейселл. Вечером 5 октября он вышел в море и около 21 часа подобрался к якорной стоянке федералов. Когда до броненосца оставалось 300 метров, вахтенный офицер увидел его и окликнул странное судно. В ответ Глейселл выстрелил из ружья и ранил вахтенного. На броненосце поднялась суматоха. Воспользовавшись ею, Глейселл подвел «Давида» почти вплотную и ударил миной в борт корабля. Грянул сильный взрыв, столб воды взметнулся до клотиков мачт и, опадая, залил на «Давиде» топку котла.

Лейтенант Глейселл, приказав команде оставить судно, вместе с двумя моряками доплыл до грузового парохода федералов и там сдался в плен. Но штурман Кэннон плавать не умел, он вместе с механиком Томбом остался на «Давиде». За час они снова развели огонь в топке и благополучно вернулись в Чарльстон.

В целом атака прошла успешно, хотя «Нью-Айронсайдс» практически не пострадал. Его спас мощный броневой пояс, тянувшийся вдоль ватерлинии. Атакующие неправильно определили его нижнюю границу, поэтому не смогли направить мину в незащищенную броней подводную часть корпуса.

Итак, все усилия конфедератов по снятию морской блокады (а к концу 1864 года ее эффективность резко возросла) оказались бесполезными. Но федералы никак не могли покончить с контрабандистами, продолжавшими входить и [521] выходить из Чарльстона на виду у всей Южноатлантической эскадры. Другим, не до конца закрытым, портом оставался Уилмингтон, также бывший для флота северян все равно что бельмо на глазу. Этот город был соединен с Ричмондом хорошей железнодорожной магистралью, и с 1862 года он стал главной базой нарушителей блокады. Овладеть Уилмингтоном было очень трудно, поскольку, расположенный близ устья Кейп-Фейр-Ривер, он был хорошо защищен мощными батареями форта Фишер, закрывавшего вход в реку.

В течение всей войны Уиллес просто горел желанием захватить Уилмингтон, но Североатлантическая эскадра адмирала Ли не располагала достаточным количеством кораблей для проведения такой операции. Положение, как всегда, усложнялось еще и вопросами командования. В течение двух лет Ли подвергался нападкам из-за крупных сумм призовых денег, присвоенных им после захвата контрабандных судов. Уиллес защищал его вплоть до 1864 года, пока не решил, что с него хватит, и сместил адмирала. На его место был назначен контр-адмирал Портер, который, по свидетельству современника, тут же «получил от департамента военно-морского флота все те необходимые средства, которых тщетно добивался Ли». Портер начал с того, что увеличил темп патрулирования и также захватил множество призов. Однако вскоре он понял, что пока Уилмингтон остается в руках мятежников, покончить с нарушителями не удастся.

Планируя операцию по взятию форта Фишер, Портер столкнулся с двумя проблемами. Первая из них заключалась в том, что поблизости не было ни одной военно-морской базы, а местный командующий сухопутными силами генерал Батлер, представлявший из себя вторую проблему, упорно отказывался сотрудничать. Несмотря на то, что Уиллес постоянно твердил Линкольну: «Общество ждет этой атаки, и дальнейшее промедление поставит успех под угрозу», Батлер неторопился предоставить необходимые для проведения операции войска. В ноябре 1864 года он, правда, направил с Бермуда-Хандрид одну дивизию, но ее продвижение было очень медленным, что вызвало со стороны Портера град язвительных замечаний. [522]

Вдруг, неожиданно для всех, Батлер выдвинул фантастическую идею: он предложил не штурмовать форт Фишер, а взорвать его гигантской плавучей миной. Как ни странно, эта нелепая мысль пришлась Портеру по вкусу. Он выбрал из состава своей эскадры старый пароход «Луизиана» и начинил его трюмы 215-тонным пороховым зарядом с детонатором. В середине декабря 1864 года эскадра Портера, пробившись сквозь шторм, появилась близ устья Кейп-Фейр-Ривер, а 23 числа буксир подвел «Луизиану» к форту Фишер на расстояние в 300 ярдов. Там старый пароход бросил якорь, команда завела часовой механизм, установив его на 20 минут, и покинула судно в шлюпках.

Однако когда назначенное время истекло, взрыва почему-то не последовало. «Луизиана» продолжала мирно покачиваться на волнах. Наконец канониры конфедеративных батарей, заинтригованные непонятным соседством старой и безвредной на вид калоши, выпустили в нее несколько снарядов. Раздался мощный взрыв, за которым последовал не виданный по своим масштабам фейерверк, но ни один человек из гарнизона форта Фишер даже не был задет летящими обломками.

Портер решил проигнорировать эту неудачу и на следующий день на рассвете приблизился со своей эскадрой почти к самым батареям форта. Как выяснилось, мощь этих батарей была более воображаемой, нежели реальной, и в течение часа северяне заставили вражеские орудия замолчать. Затем по разработанному заранее плану на сцене должен был появиться Батлер, или вернее, 6,5 тысяч солдат армии Джеймса, транспортируемые специальными судами. Но Батлер был в своем репертуаре и прибыл почему-то только на следующий день. Продолжая своевольничать, он произвел высадку в 5 милях от форта Фишер, но за целый день на берег было переправлено лишь около трети его сил — всего 2200 человек.

Тем временем Портер, скрипя зубами от злости, снова сблизился с батареями форта и открыл огонь, но Батлер, как видно, решил провалить операцию и одновременно подставить флотское начальство. Он заявил, что огонь эскадры Портера был неэффективным и вывел из строя лишь 3 из 73 орудий форта Фишер и что к концу дня на укреплениях [523] все еще оставалось 800 мятежников. Затем он снова погрузил свои войска на транспорты и благополучно отбыл назад в Хемптон Роудс.

«Здесь был наш флот, вооруженный 600 орудиями, огонь которых накрывал полуостров всего в две мили шириной и которые могли обеспечить продвижение любого количества высадившихся войск на многие мили в глубину, — писал раздосадованный Портер. — Но с начала до конца армейская часть экспедиции была полным провалом». Отведя Североатлантическую эскадру к Бофору, адмирал излил накопившуюся желчь в письме к своему старому другу, теперь главнокомандующему Союза генералу Гранту. В нем, в частности, говорилось, что Батлер некомпетентен, и, будучи в прошлом конгрессменом, он обязан своим чином политикам республиканской партии. С этими обвинениями было трудно спорить, и Грант, который сам с трудом переносил присутствие в армии бездарных политиканов, охотно поддержал Портера перед Линкольном.

В первые годы войны, когда положение президента было очень шатким, он нуждался в таких людях, как Батлер и Бенкс, и скрепя сердце доверял им важные военные посты. Но в конце 1864 года после переизбрания Линкольна на второй срок надобность в генералах-политиканах отпала, и он мог спокойно принести их в жертву. С позволения президента Грант сменил Батлера, поставив на его место генерал-майора Альфреда Терри. Одновременно он приказал Портеру повторить атаку на форт Фишер. «Оставайтесь там, где вы есть, всего несколько дней, — писал адмиралу Грант, — и я пришлю вам войска без прежнего командира».

Тем временем Портер, проанализировав причины своей неудачи, убедился, что, по крайней мере, отчасти критика Батлера в адрес флота была оправдана. Тогда он лично проинструктировал корабельных артиллеристов, указав им на необходимость вести огонь по вражеским укреплениям, а не по развевавшимся над ними флагам Конфедерации.

12 января 1865 года Портер с эскадрой из 62 кораблей и с сухопутными силами генерала Терри на транспортах снова прибыл к форту Фишер. Адмирал немедленно двинул вперед флотилию броненосцев во главе с «Нью-Айронсайдс», [524] и расположившись в 800 ярдах от форта, они открыли огонь. В 8 часов утра на следующий день войска высадились на берег, вырыли позади форта длинную траншею, проходившую поперек полуострова, и тем отрезали гарнизон Фишера от материка. Затем на берег были выгружены осадные орудия, и назавтра федеральные войска начали операцию по захвату крепости.

Однако конфедераты пока не собирались выбрасывать белый флаг. Гарнизон форта Фишер состоял из 1500 человек во главе с полковником Уильямом Лентом, грамотным и опытным офицером. Весь первый день конфедераты оказывали ожесточенное сопротивление, и северянам не удалось добиться успеха. Тогда в ходе третьего штурма, который был намечен на 15 января, Портер решил высадить на полуостров десантную партию, состоявшую из 3000 специально обученных матросов и морских пехотинцев. Эта высадка прошла довольно успешно, и хотя атака десантников была отбита, им удалось отвлечь внимание врага от наступления людей Терри.

Затем бортовая артиллерия эскадры возобновила бомбардировку укреплений, и на сей раз ее канонада оказалась на редкость эффективной. Вскоре после полудня орудия кон федератов умолкли, оставив форт практически беззащитным перед штурмующей пехотой. В 3 часа дня все пароходные свистки (федеральной эскадры разом загудели, давая сигнал к началу приступа. Семью часами позже после упорного сражения, в ходе которого южан выбили из форта и зажали у Федерал Пойнт, Лент с остатками своего гарнизона сдался. Блокада северянами Атлантического побережья Конфедерации стала практически полной.

Впрочем, возможно, эта завершающая часть блокады бы, совершенно излишней. Так, уже в сентябре 1864 года финансист Гезеуэй Ламар докладывал секретарю казначейства Конфедерации Джорджу Тренхолму, что «флот, блокирующий Уилмингтон, столь многочислен, что порт можно считать закрытым». А поскольку положение Чарльстона и Мобайла было немногим лучше, то, как открыто признавался Ламар, «если мы не найдем более безопасной гавани, то рейсы нарушителей блокады должны быть прекращены». [525]

Поскольку в 1861 году южане ограничивали свою контрабандную торговлю несколькими портами, то всякий раз, когда флот северян захватывал одну из таких баз, нарушители несли серьезные потери.

После падения форта Фишер в руках южан оставался лишь Чарльстон, который, несмотря на все усилия федералов, продолжал отправлять в море суда отважных контрабандистов. Причины его живучести заключались во многом в технических проблемах, постоянно переживаемых Южноатлантической эскадрой. «На ремонте находится так много пароходов, — писал по этому поводу Дальгрен, — что наша блокада неэффективна».

Единственным выходом был захват города совместными усилиями армии и флота, и, когда в январе 1865 года в Южной Каролине появился Шерман, Дальгрен усилил давление на чарльстонский гарнизон. Оказавшись между орудиями федеральной эскадры и подпиравшими с юга победоносными легионами северян, южане не выдержали и 18 февраля сдали город.

Теперь триумф Севера выглядел неизбежным, но южане по-прежнему располагали двумя армиями и некоторыми дополнительными ресурсами для ведения партизанской войны. Учитывая этот фактор, Линкольн решил пойти на переговоры, и 31 января 1865 года встретился с вице-президентом Конфедерации Александром Стивенсом на борту парохода «Ривер Куин». Однако эта встреча оказалась бесплодной: Стивенс не пожелал принять главного условия Линкольна — объединения Севера и Юга в единое федеративное государство, и настаивал на независимости Конфедерации.

После срыва переговоров северянам лишь оставалось завершить войну последним ударом, и Грант с Портером приступили к планированию совместного наступления армии и флота на Ричмонд. Поскольку федеральный флот добился к тому времени полного господства в Чизапикском заливе, а также в нижнем течении рек Йорк и Джеймс, технически такая операция была несложной. Одновременно по плану обоих командующих корпус генерала Томаса Скофилда должен был погрузиться на судна в Аннаполисе и оттуда направиться в занятый федералами форт Фишер. Используя его [526] как опорную базу, Скофилд мог подняться по течению Кейп-Ривер и занять Уилмингтон.

Осуществляя этот замысел, Портер во главе эскадры из монитора и 15 канонерок, начал наступление против форта Андерсон, находившегося между фортом Фишер и Уилмингтоном. Кое-как защищенный, гарнизон Андерсона не выдержал огня орудий главного калибра и после короткой бомбардировки оставил позиции. В результате форт Стронг, распложенный на острове Биг-Айленд, оказался беззащитным перед канонерками Портера и через шесть дней также перешел в руки северян. Это позволило командиру эскадры очистить реку Кейп, которая стала передовой базой вступивших в Северную Каролину войск Шермана.

В то же время флотилия федеральных кораблей начала подниматься вверх по реке Джеймс, и к марту 1865 года федералы уже контролировали ее течение до Сити-Пойнт. Конфедераты несколько раз пытались контратаковать, но вынуждены были с потерями отходить. Однако и северяне не могли подняться по Джеймсу выше Дьюриз Блафф и оказать существенное влияние на ход событий под Питерсбергом.

В результате последние сражения гражданской войны прошли уже без участия федерального флота, хотя армия справилась и без него. 9 апреля 1865 года Ли сдался генералу Гранту в местечке Аппоматтокс, и война была окончена.

Несмотря на не слишком большую эффективность морской блокады федералами побережья Конфедерации, она все же внесла свой значительный вклад в победу Севера над Югом. Как бы ни были удачливы дерзкие контрабандисты, как бы по-хозяйски они не чувствовали себя в портах южных штатов, патрульная служба федеральных кораблей вес равно нарушила торговые отношения конфедератов с Европой.

Иными словами, если бы блокады не было вообще и южане могла бы свободно вывозить свой хлопок в Великобританию и так же свободно ввозить вместо него все необходимое, Конфедерация могли бы сражаться еще очень долго а может быть, и вообще не была бы побеждена.

Одной из главных специфических черт американской гражданской войны является то, что окончательная победа досталась [527] северянам не только и не столько благодаря их успехам на полях сражений, сколько в результате целенаправленного разрушения экономики Юга.

Блокада же была существенной частью этого разрушения, быть может, не менее существенной, чем война за Миссисипи или марш Шермана к морю. Поэтому с полным основанием можно сказать, что флот сыграл в ходе войны одну из главных ролей.

Судьба Юга была решена на только на полях Геттисберга, Чаттануги и под Атлантой, но и в территориальных водах США, где несли рутинную и внешне ничем не примечательную службу блокирующие эскадры Союза. [528]

 

Глава 3

Рейдерские операции и проблемы морской дипломатии

Еще в самом начале войны, вскоре после падения форта Самтер, военно-морской секретарь Конфедерации Меллори, один из самых способных чиновников администрации Девиса, начал кампанию по разрушению торгового судоходства Союза при помощи каперских судов. Реакция Севера на развертывание этой кампании была резко негативной. «Угрожая коммерции Севера каперами, Джефферсон Денис все равно что бросает спичку в пороховой погреб, — писала «Нью-Йорк Трибьюн». — Эффект, который это может произвести в нашем обществе, заключается в углублении и десятикратном усилении вражды и ненависти широких масс к Югу».

Но, несмотря на подобные предупреждения, Девис возлагал на каперов большие надежды. Он планировал полностью прекратить коммерческое судоходство северян в Европе путем захвата судов в качестве призов с последующей их доставкой в порты Великобритании. Увы, этому плану президента Конфедерации не суждено было сбыться. После запрещения каперства в 1856 году (правда, США не подписывали по этому поводу никаких соглашений) даже гордая владычица морей не могла допустить столь грубого нарушения морского права. В июне 1861 года она приняла декларацию о суверенитете, согласно которой вход вооруженных кораблей [529] обеих враждующих сторон в ее территориальные воды был запрещен.

Провалу каперской кампании способствовала и жесткая позиция, занятая по этому вопросу руководством Союза. Линкольн открыто заявил, что он не признает каперов-южан военнослужащими неприятельских вооруженных сил и будет их рассматривать как пиратов. Вскоре президент Союза показал, что слово у него не расходится с делом: экипаж захваченного капера конфедератов «Саванна» был немедленно заключен в Нью-йоркскую тюрьму и приговорен судом к повешению.

Моряков спас президент Девис, пригрозивший аналогичным наказанием соответствующему числу федеральных пленных. В результате казнь была отменена, но, несмотря на эту маленькую победу, каперство в общеупотребимом смысле этого термина не получило в ходе гражданской войны никакого развития. В 1861 роду конфедераты захватили лишь четыре приза, а в последующие годы каперские операции и вовсе прекратились. Причиной тому была недоступность нейтральных портов и трудности с проводом призов в заблокированные гавани Конфедерации.

Значительно больший успех имели рейдерские операции, совершаемые крейсерами южан. Практически крейсеры занимались тем же, чем и каперы, но в отличие от последних коммерческие рейдеры принадлежали самой Конфедерации (а не частным лицам) и их команды состояли на военной службе во флоте Юга. Наиболее известным из этих крейсеров была «Алабама». Она представляла собой трехмачтовый парусно-паровой шлюп, построенный фирмой «Лэрид» в Ливерпуле. Водоизмещение «Алабамы» составляло 1050 тонн, а ее паруса и машина позволяли развивать скорость до 15 узлов.

Английские кораблестроители, всегда славившиеся качеством своих творений, и на этот раз потрудились на славу, построив действительно прочное и быстроходное судно. Как докладывал шпион-северянин, «доски его обшивки законопачивались по мере их установки; оно построено из самого лучшего английского дуба, который только можно достать». Каждая доска, каждая деревянная часть были тщательно [530] проверены после обработки. Большое количество древесины в ходе постройки забраковано, чтобы, как сказал плотник, не было ни малейших изъянов. Каждая деревянная часть обшивки крепилась медными болтами длиной 18 футов и 21,2 или 31,2 дюйма в диаметре. Оснащение кормовой части целиком медное и латунное. Фактически, как заявил джентльмен, руководивший постройкой судна, «они не могли бы получить ничего лучшего даже из доков Ее Величества».

29 июля 1862 года «Алабама» под командованием капитана Рафаэля Симмса покинула Ливерпуль и взяла курс на Азорские острова. На ее борту в тот момент находились около 80 человек, обеспеченных всем необходимым для плавания — за исключением оружия и боеприпасов. «Когда судно вышло из Ливерпуля, — вспоминал казначей «Алабамы» Кларенс Р. Янг, — оно было заполнено провизией и запасами, достаточными для четырехмесячного плавания. Когда оно отплыло, на борту были койки, постельные принадлежности, кухонная утварь, посуда на 100 человек, а также установленные резервуары для пороха».

Вскоре «Алабама» получила свое вооружение. На одиннадцатый день пути в условленном месте ее встретил барк «Агриппина», формально принадлежавший одной лондонской фирме, фактически же — правительству Конфедерации. С этого судна на крейсер были перегружены четыре 32-фунтовых бортовых орудия, а также две вертлюжные пушки — одна 68-фунтовая для стрельбы цельными снарядами, другая — 100-фунтовое нарезное чудовище. В дополнение к этим орудиям «Алабама» получила 100 барелей орудийного пороха, большое количество винтовок системы Энфилд, два ящика с пистолетами и боеприпасы к ним, а также одежду, запальные фитили, сигнальные флажки, ядра, бомбические снаряды и необходимый запас угля. Пароход «Багама», прибывший днем позже, доставил рейдеру еще две бортовые 32-фунтовки, тюк синей фланели для одежды матросов и несгораемый сейф, в котором хранились 50 тысяч долларов в английских соверенах и 50 тысяч в бумажных банкнотах.

Обеспечив таким образом свой корабль, капитан Симмс занялся командой. Поскольку постройка «Алабамы» производилась в величайшей тайне, большинство из тех, кто завербовался [531] на нее в качестве матросов, ничего не знало о целях и задачах предстоящего плавания. Теперь капитан наконец объяснил им, что судно принадлежит правительству Конфедерации и предназначено для уничтожения морской торговли Севера. Затем он добавил, что на борту уже находится 100 тысяч долларов для выплат команде и что сверх того ей причитается определенная доля с каждой сотни долларов из призовых денег.

Возможно, последние аргументы оказались для моряков решающим (в подавляющем большинстве они были иностранцами), и все, кроме трех человек, добровольно поступили на службу в ВМФ Конфедерации на все время войны. По свидетельству казначея Янга, на «Алабаме» в тот момент находилось 84 человека, не считая его самого, кочегаров и грузчиков угля. Из этих 84-х лишь 12 были американцами, один испанцем, а все остальные англичанами, более половины которых поступили на службу из Королевского морского резерва. Таким образом, крейсер был обеспечен прекрасно подготовленной профессиональной командой, состоявшей, возможно, из лучших моряков в мире, что делало его особенно грозным противником.

Так началась одиссея «Алабамы» — «мятежного пирата», как называли ее северяне. Покинув окрестности Азорских островов, она вскоре известила врага о своем появлении, произведя насколько неожиданных и громких каперских операций [532]. Первой жертвой «Алабамы» стал барк «Окмульджи», занимавшийся китовым промыслом неподалеку от Нью-Фаундленда. 5 сентября 1862 года «Алабама» неожиданно атаковала его и, сделав предупредительный выстрел, взяла на абордаж. Совершенно ошарашенному капитану было объявлено, что его барк является призом военного корабля Конфедерации, а он сам и его команда отныне пленники этого корабля. Затем моряков Севера доставили на борт «Алабамы», туда же было доставлено все, что могло оказаться ценным для команды крейсера, а злосчастный «Окмульджи» попросту подожгли.

Как вспоминал в своем письме домой мичман «Алабамы» Эдвард М. Андерсон, «барк был оставлен в одиночестве, наполняя океан дымом и принимая свою судьбу так стойко, словно он посылал проклятья на голову Линкольна и его кабинет».

За «Окмульджи» последовала шхуна «Старлайт» из Бостона, на борту которой оказалось лишь несколько пассажиров, а за ней — китобой «Оушн Ровер» из Нью-Бедфорда. Его капитан, узнав, чьей жертвой он стал, принялся громко ругать Авраама Линкольна и закончил тем, что выразил желание увидеть Сьюарда (госсекретаря США) повешенным на первом же попавшемся дереве.

Захватив и уничтожив еще несколько торговых судов, 3 октября 1862 года «Алабама» настигла корабль «Бриллиант», шедший с грузом муки и пшеницы из Нью-Йорка в Ливерпуль. Обследовав судовые документы, рейдеры перегрузили часть груза на «Алабаму» и перевели на нее взятую в плен команду «Бриллианта», после чего пароход подожгли.

Этот последний захват вызвал на Севере бурную реакцию. 21 октября 1862 года даже была созвана специальная торговая комиссия штата Нью-Йорк, детально рассмотревшая случай с «Бриллиантом». Она пришла к заключению, что захват и сожжение торгового парохода были преступлениями против человечности и грубым попранием нейтралитета, и потребовала соответствующих действий от ведущих стран мира.

Но подобные протесты не могли взволновать капитана Симмса и его людей, спокойно продолжавших выполнять [533] свою работу. 8 ноября «Алабама» захватила корабль «Т. В. Уэльс», направлявшийся из Калькутты в Бостон с грузом селитры. Это торговое судно северян тут же разделило печальную судьбу своих предшественников.

Впрочем, вряд ли имеет смысл подробно останавливаться на дальнейших подвигах «Алабамы», ибо все они, за исключением мелких деталей, были похожи, как дождевые капли. Значительно важнее отметить, что успешные операции одного-единственного крейсера достигли невероятного по тем временам размаха и причинили торговой навигации северян большой урон. Только в ходе двухмесячного рейда по Северной Атлантике «Алабаме» удалось захватить и большей частью уничтожить 20 торговых судов. Затем Симмс повернул к Нью-Фаундленду и там чувствительно пощипал торговцев зерном. Решив сменить место операций, он повернул на юг к берегам Бразилии, где проходили морские пути американских судов, возвращавшихся с Тихого океана. Впрочем, там «Алабама» также задержалась недолго. Вскоре Симмс взял курс на Кейптаун в Ост-Индию, где ему удалось захватить еще семь призов, после чего он снова обогнул Африку и направился назад в Европу.

Меж тем северяне были всерьез обеспокоены дерзкими рейдами «пирата». Правда, военно-морской секретарь Уиллес отказался откомандировать большое количество кораблей из состава блокирующих эскадр на охоту за рейдерами, но все же он не мог остаться безучастным к ущербу, который был нанесен морскому престижу Союза. Поэтому Уиллес держал часть кораблей за океаном, а часть — в Карибском море в надежде если не перехватить, то, по крайней мере, отпугнуть вражеских «пиратов». И лишь в 1863 году для охоты за крейсерами были выделены два боевых корабля. Одним из них был винтовой шлюп «Кирсарж» водоизмещением в 1550 тонн, которому и предстояло поставить точку в карьере «Алабамы».

Последняя в это время возвращалась в Европу из своего двухлетнего вояжа. За истекшие два года она прошла 75 тысяч миль, захватила и уничтожила более 60 торговых судов Союза общей стоимостью в 6 млн долларов. Однако столь долгое пребывание на активной службе сильно потрепало корабль [534], и теперь он, как никогда, нуждался в ремонте. Для этой цели Симмс выбрал французский порт Шербур, гостеприимно принявший крейсер южан. «Алабама» вошла в гавань 6 июня 1864 года, а несколькими днями позже у Шербура появился «Кирсарж» во главе с капитаном Джоном А. Уинслоу.

Узнав о появлении охотника, капитан Симмс отказался от первоначального плана ремонта «Алабамы» и решил выйти в море и дать бой янки. Как и командир крейсера «Варяг» (капитан Руднев 40 лет спустя), он предпочел увидеть свой корабль потопленным, но не интернированным в нейтральном порту.

Впрочем, положение «Алабамы» не было таким отчаянным, как положение «Варяга». У выхода из Шербура в нейтральных водах «Алабаму» поджидала не вражеская эскадра, а всего один неприятельский корабль, который незначительно превосходил ее по тактико-техническим данным. «Кирсарж» также был построен из дерева, его команда состояла из 162 человек (146 на «Алабаме»), а вооружение насчитывало две 11-дюймовые пушки Дальгрена, четыре 32-фунтовки и нарезное 28-фунтовое орудие (на «Алабаме» одно 8-дюймовое орудие, одно нарезное 100-фунтовое и шесть 32-фунтовых).

Однако северяне располагали двумя существенными преимуществами, которые в конечном итоге и решили исход дела. Первым из них было то обстоятельство, что порох в крюйт-камерах «Алабамы» был плохого качества, поскольку в течение двух лет он подвергался воздействию морской воды и не всегда благоприятных погодных условий. Во-вторых, капитан Уинслоу, командир «Кирсаржа», защитил борта своего корабля растянутыми якорными цепями, которые амортизировали удары вражеских ядер, а сверху прикрыл их тонким слоем фанеры для маскировки.

Рафаэль Симмс, естественно, не знавший об этой уловке противника, отважно вышел с ним на поединок. 19 июня 1864 года «Алабама» снялась с якоря и покинула гостеприимные воды Шербурской гавани. Вплоть до границы территориальных вод ее сопровождал французский бронированный фрегат «Коронн», которому было поручено проследить за тем, чтобы нейтралитет Франции не был нарушен. [535]

Кроме этого военного корабля к месту предстоящего боя устремилось множество лоцманских лодок и рыбачьих шхун, палубы которых были переполнены любопытными. В числе прочих судов там была английская яхта «Дирхаунд», сыгравшая в развернувшихся событиях далеко не последнюю роль. Зрители занимали также все прибрежные холмы и возвышенности: они горели желанием воочию увидеть бой двух военных кораблей.

Тем временем «Алабама» приблизилась к границам нейтральных вод, и впередсмотрящий заметил стоявший под парами «Кирсарж». Тогда капитан Симмс, осознав важность момента, влез на лафет орудия и во второй (и последний) раз обратился к команде с прочувствованной речью. «Офицеры и матросы «Алабамы», — сказал он. — У вас появилась еще одна возможность встретиться с врагом. Первая — с тех пор, как вы потопили «Гаттерас». К настоящему времени вы обошли почти весь свет, и не будет преувеличением сказать, что вы уничтожили и загнали под защиту нейтрального флага половину вражеского флота, который в начале войны заполонил все моря. Этим достижением вы можете гордиться, и благодарное отечество вас не забудет. Имя вашего корабля известно повсюду, где есть цивилизация. Будет ли это имя запятнано поражением? Это невозможно! Помните, что мы в проливе Ла-Манш, который является полем морской славы нашей расы, и что взоры всей Европы в этот миг обращены на вас. Флаг, который развевается над вами, принадлежит молодой республике, бросающей вызов своему врагу, где бы и когда бы она его ни встретила. Покажите всему миру, что вы знаете, как защитить себя! По местам стоять!»

Произошедшее затем морское сражение длилось около 1 часа 10 минут, но, как говорил старший офицер «Алабамы», его можно описать и за 10 минут. Первыми огонь открыли конфедераты, пославшие в двинувшийся ему навстречу «Кирсарж» несколько ядер. Но федеральный охотник не получил ни единой царапины и продолжал спокойно идти на сближение, даже не отвечая на вражеские выстрелы. Лишь с дистанции в 1000 ярдов его пушки открыли ответный огонь. Затем корабли сошлись на расстояние в 500 ярдов и принялись [536] кружить на одном месте, постоянно поворачиваясь к противнику бортами, утыканными орудиями, и обмениваясь залпами.

Через несколько минут капитан Симмс увидел, что бомбические снаряды не наносят «Кирсаржу» ни малейшего ущерба, и приказал артиллеристам перейти на ядра. Однако и это не помогло конфедератам: цепи оказались эффективной защитой от неприятельских снарядов, и ни сам корабль, ни его команда практически не пострадали.

За час с небольшим «Алабама» выпустила более 300 снарядов, но в результате этого массированного обстрела были ранены лишь три федеральных моряка. Они получили свои ранения, когда бомбический снаряд пробил фальшборт и разорвался под кватердеком. Другой 8-дюймовый снаряд с «Алабамы» угодил в корму «Кирсаржа», но из-за плохого качества пороха так и не разорвался.

Огонь северян был не таким массированным — они сделали всего 173 выстрела — но значительно более результативным. Старший офицер «Алабамы» вспоминал, как 11-дюймовый снаряд из орудия Дальгрена ворвался на батарейную палубу сквозь пушечный порт и уложил 8 из 16 моряков, обслуживавших орудия. «Люди были разорваны на куски, а палуба усеяна руками, ногами, головами и внутренностями, — вспоминал этот офицер. — Один из помощников кивнул мне головой, как будто спрашивая: «Мне очистить палубу?». Я наклонил голову. Он поднял изувеченные останки и бросил их в море».

Команда «Алабамы» сражалась с достойной восхищения храбростью, но не могла спасти обреченное судно. Неприятельские снаряды проделали в ее корпусе несколько зияющих пробоин ниже ватерлинии. «Алабама» сильно накренилась, все еще продолжая вести огонь, но бортовой инженер вскоре доложил капитану, что в трюмы поступает вода и что спасти корабль, по-видимому, не удастся. Старший офицер Келл, которого Симмс послал вниз для проверки этой информации, согласился с мнением инженера. Дыры в борту «Алабамы» были, по его словам, такого размера, что в них можно протащить тачку. Тогда Симмс, решивший, что дальнейшее сопротивление бессмысленно и приведет лишь к ненужным [537] жертвам, приказал спустить флаг. Сам он выбросил свою шпагу за борт и стал ждать, пока северяне возьмут его и команду в плен.

Однако корабль тонул быстрее, чем шлюпки с «Кирсаржа» могли прибыть для спасения терпящих бедствие моряков. Тогда южане стали спокойно, без паники, покидать судно. Симмс, как и положено командиру, шагнул за борт последним. На его счастье, поблизости оказался «Дирхаунд», та самая английская яхта, владелец которой хотел посмотреть на ход боя. Она подошла к месту гибели крейсера как раз вовремя, чтобы подобрать командира «Алабамы» и его офицеров, позволив им таким образом избежать заключения в Рок-Айленде. Остальных моряков корабля выловили федеральные шлюпки и в качестве военнопленных доставили на борт «Кирсаржа». Двухлетнее плавание «Алабамы» окончилось.

Другим известным коммерческим рейдером конфедератов была «Флорида». Она представляла собой винтовой шлюп длиной 191 фут, построенный фирмой «Уильям С. Мейсон и сыновья» в Ливерпуле в 1861 году. 22 марта 1862 года «Флорида» оставила Англию и направилась в Вест-Индию, где ее снарядили для рейдерских операций. Эта работа была проделана лейтенантом ВМФ Конфедерации Джоном Н. Маффитом вопреки тому, что он сам и большая часть его команды страдали от желтой лихорадки. Маффит сумел прорвать блокаду [538] и вошел в порт Мобайл под защиту орудий форта Морган. Там «Флорида» была вооружена и получила все необходимые припасы для длительного плавания.

19 января 1863 года она снова направилась в Мексиканский залив, а оттуда в Южную Америку, захватив по дороге более дюжины призов. Северяне, встревоженные размахом операций «Флориды», направили против нее небольшую эскадру, но Маффиту удалось избежать неприятной встречи. Он взял курс на Францию, гостеприимно принимавшую крейсера конфедератов, и, бросив якорь в Бресте, в течение пяти месяцев провел на «Флориде» текущий ремонт. Впрочем, самому Маффиту не удалось дождаться окончания работ: свалившись от приступа лихорадки, которая в конечном итоге свела его в могилу, он передал командование лейтенанту Моррису. Под началом последнего «Флорида» вернулась в свои «охотничьи угодья» в Вест-Индии, а затем продолжила промысел у Канарских островов.

В ходе этой операции корабль довел число своих трофеев до 38 общей стоимостью более 2 млн. долларов. Однако долгое плавание не прошло бесследно и для самой «Флориды». Осенью 1864 года она направилась для ремонта в нейтральный бразильский порт Бахиа, ставший конечным пунктом ее пути. Ночью 7 октября, когда Моррис и половина его команды сошли на берег, к крейсеру подошел военный корабль Союза «Уошетт». Его командир Наполеон Коллинз, невзирая на то, что он находился в нейтральном порту, произвел захват судна конфедератов, а затем на буксире увел его в территориальные воды СИТА. Бразильская сторона заявила по этому поводу свой решительный протест, и Коллинза даже подвергли суду военного трибунала. Однако к тому времени дерзкий офицер уже успел стать национальным героем, и вместо заслуженного наказания командование североамериканских ВМС повысило его в звании. Что касается «Флориды», то ее конец был печальным и, в отличие от «Алабамы», совершенно бесславным. Вскоре после захвата она столкнулась в Ньюпорт Ньюз с транспортным военным судном северян и затонула.

Федералы по вполне понятным причинам были встревожены активностью вражеских рейдеров. Чтобы бороться с [539] этой напастью, они стали высылать на охоту небольшие вооруженные эскадры и одновременно усилили дипломатическое давление на Великобританию и Францию, продававших военные корабли конфедератам и дававших убежище «пиратам» в своих портах. Чарльз Адаме, неутомимый посол США в Лондоне, без устали твердил министру иностранных дел правительства Ее Величества лорду Джону Расселу, что продажа коммерческих рейдеров южным штатам не только оскорбляет Вашингтон, но и противоречит английским законам о нейтралитете. Эти обращения были такими частыми, что кабинет лорда Палмерстона стал чувствовать себя крайне неуютно.

Этому, впрочем, способствовало и принятие Конгрессом США акта, который позволял президенту снаряжать собственные каперские суда. По иронии судьбы это решение было принято не по политическим, а по экономическим соображениям. По сути, его лоббировали нью-йоркские спекулянты, надеявшиеся погреть руки на призах, захваченных блокирующими эскадрами. Уиллес, сразу разобравшийся, откуда дует ветер, уговорил Линкольна не снаряжать каперских кораблей, однако в Лондоне акт вызвал серьезную обеспокоенность и был расценен как еще одна угроза в адрес Великобритании, готовой поддержать Юг.

Тем не менее Палмерстон был встревожен тем, что Великобритания, продавая военные корабли, создает прецедент в морском праве и что этот прецедент подрывает основы традиционной британской политики. Эти факторы, усугубленные жалобами посла Адамса, привели к тому, что в апреле 1863 года британские власти конфисковали заложенный в Ливерпуле 1200-тонный шлюп «Александрия». На первый взгляд, подобный шаг мог показаться серьезным решением, но на деле он был лишь жалкой полумерой. В течение лета 1863 года Палмерстон и Рассел наконец согласились не вмешиваться в гражданскую войну (свою роль сыграли поражения конфедератов под Геттисбергом и Виксбергом), но лишь в начале осени Сент-джеймский кабинет предпринял официальные шаги по прекращению поставок военных кораблей сражающимся конфедератам. Со своей стороны, госсекретарь США Сьюард, воспользовавшись успехами оружия северян [540], занял по отношению к Лондону более жесткую позицию, и, когда был поднят вопрос о таранных кораблях, построенных фирмой «Лэрид», взаимоотношения двух сторон достигли своей кульминации.

В числе прочих военных кораблей, закупленных агентом Конфедерации в Англии Баллоком, были и два судна, вооруженных мощными 9-дюймовыми нарезными орудиями и железными таранами. Меллори, военно-морской секретарь администрации Девиса, намеревался использовать их для защиты гаваней и для набегов на порты северян. Кроме того, британская фирма «Томпсон Бразерс» построила для южан еще один винтовой шлюп типа «Алабама» и покрытый броней паровой фрегат.

В начале сентября 1863 года посол США Адамс, узнав, что «Александра» (таково было название нового рейдерского шлюпа) вот-вот поднимет якоря, настоятельно попросил британские власти действовать быстро. «Было бы излишним напоминать вашей светлости, что это означает войну», — ультимативно заявил он лорду Расселу. Слухи, как выяснилось позже, оказались ложными, но демарш Адамса был той самой соломинкой, которая сломала спину верблюда. 3 сентября Рассел отдал приказ о конфискации таранов Лэрида, которые позже были проданы Королевскому флоту.

Кроме того, была прекращена практика уступок конфедератам, принятая Великобританией ранее, несмотря на прямое нарушение морского права. Так, если в 1861–1862 годах военные корабли южан могли комплектоваться командами, состоявшими из английских моряков, задерживаться в территориальных водах Великобритании более 24 часов и возвращаться в нейтральные британские порты до истечения трехмесячного срока, то теперь Рассел категорически запретил это своим указом.

Когда агент конфедератов Баллок почувствовал, что настроение в кабинете министров Ее Величества меняется не в пользу его правительства, то попытался спасти хотя бы часть сделанных приобретений и тайно переправить за море некоторые из конфискованных кораблей. Его усилия увенчались лишь частичным успехом, и ставшие негостеприимными берега Альбиона покинул только пароход «Си Кинг». За границей [542] британских территориальных вод он поднял на флагштоке флаг Конфедерации и был переименован в «Шенандоа» — еще один известный коммерческий рейдер. Проводимые им крейсерские операции были направлены в основном против китобойного промысла северян в Беринговом проливе, продолжались на месяц дольше, чем сопротивление главной армии конфедератов и стоили американской коммерции 1 млн. долларов.

Впрочем, по иронии судьбы именно на время гражданской войны пришлось падение спроса на китовый жир. В 1859 году в Пенсильвании было открыто нефтяное месторождение, и в течение последующих пяти лет китовый жир, применявшийся в качестве смазочного материала, был вытеснен продуктами нефтеперегонки, а керосин стал вместо него горючим для ламп.

Закончив свою миссию в Англии, Баллок перебрался на другой берег Ла-Манша и быстро развил там бурную деятельность. Уже в июле 1863 года он заказал на судоверфях Армана в Бордо два таранных корабля и четыре винтовые шхуны для рейдерских операций. Кроме того, он заключил контракты на закупку тяжелых орудий Армстронга для флотилии таранных кораблей южан. Однако Сьюард быстро узнал об активности Баллока во Франции и буквально засыпал Наполеона III протестами.

Время для подобных демаршей было выбрано на редкость удачно: французский император, азартно ввязавшийся в мексиканскую авантюру, был заинтересован в нормализации отношений с Вашингтоном, и Сьюард легко добился своего. Наполеон III приказал своим агентам оказать на Армана давление и заставить его продать корабли кому-нибудь другому.

Один из них, могучий морской таран «Стоунуолл», достался Дании, но, после того, как он не прибыл вовремя для защиты Шлезвига и Голштинии от Пруссии и Австрии, потомки викингов отказались от этого стального «дракара». Арман втайне вернул «Стоунуолла» конфедератам, и Меллори отправил капитана Т. Дж. Пейджа в Копенгаген, поручив ему командование кораблем. В январе 1865 года таран появился в заливе Каберон, где запасся провизией и приготовился пересечь Атлантику. [543]

Однако, когда Пейдж вывел «Стоунуолл» в открытое море, его застиг жестокий шторм и вынудил искать убежище в Испании в Ферроле. Тем временем Уиллес, узнав об отплытии «Стоунуолла», направил на его перехват небольшую эскадру, состоявшую всего из двух деревянных фрегатов — «Ниагары» и «Сакраменто» во главе с капитаном Томасом Т. Крейвеном. По воле случая это крохотное соединение прибыло в Испанию в порт Коруна — в девяти милях от Ферроля — всего несколько дней спустя после «Стоунуолла». Узнав об опасном соседстве, Пейдж решил драться и разделаться с охотниками. 25 марта 1865 года он вышел из порта и в лучших рыцарских традициях морской войны направил Крейвену формальный вызов на бой.

Но капитан федерального флота слишком хорошо видел преимущества стального «Стоунуолла» и счел за лучшее отсидеться в порту. «Если бы мы вышли, то «Ниагара», несомненно, была бы быстро и легко уничтожена», — оправдывал он позже свое далеко не геройское поведение. Но командование ВМФ США не сочло этот в общем-то справедливый аргумент достаточно убедительным, и после войны Крейвен был осужден военным трибуналом. [544]

Коммерческое рейдерство обошлось конфедератам относительно дешево, а полученная от него выгода была несоизмеримо выше затраченных средств. Хотя в значительной степени прибрежная торговля Союза осталась нечувствительной к рейдерам южан, к концу войны последним удалось потопить около 5 % торгового флота Союза и прервать примерно по одному из каждых 200 заокеанских коммерческих вояжей северян.

В то же время отсутствие открытых портов мешало успешному развитию рейдерских операций. Рейдеры конфедератов не могли доставлять захваченные призы в нейтральные порты, и им приходилось по большей части сжигать их в море. За все время войны южанам удалось захватить более 200 торговых судов Союза, «но лишь незначительная их часть была доставлена в заблокированные морские гавани Конфедерации. В общем, крейсера оставили на «теле» морской торговли Севера лишь незначительные царапины: торговцы быстро нашли способ избегать «пиратских» атак, следуя под нейтральным, как правило, британским флагом. Это явление стало к концу войны очень распространенным, в 1865 году почти 75 % торгового флота Севера пересекало океан под видом иностранных судов.

В результате действия южных крейсеров усилили тенденцию по сокращению американского торгового судоходства. Из этого нетрудно сделать вывод, что в то время как рейдеры наносили раны коммерческой навигации северян, поднимали дух Юга и обостряли отношения Вашингтона с Европой, их непосредственное влияние на ход гражданской войны было ничтожным.

Но не следует забывать, что и на этой стезе южане оказались первопроходцами. Их опыт не пропал даром, а коммерческое рейдерство продолжило свое существование в 20-м веке и с успехом применялось германским флотом в ходе двух мировых войн. [545]

 

Глава 1

Броненосцы

Эта история началась в ночь на субботу 20 апреля 1861 года, когда конфедераты неожиданно для самих себя захватили военно-морскую базу Госпорт, штат Вирджиния. Приобретение оказалось одним из самых невероятных и труднообъяснимых успехов южан за всю войну. Госпорт был хорошо укреплен и вдобавок охранялся мощными морскими орудиями корвета «Камберленд», парохода «Пауни» и паровых фрегатов «Пенсильвания» и «Мерримак», не говоря уже о регулярных формированиях морской пехоты, не уступавших по обученности и боевому духу только что сформированными частям добровольческой армии Конфедерации. У южан же не было даже тяжелых орудий, чтобы обстрелять базу, если бы им и удалось возвести батареи под огнем пушек «Камберленда».

Тем не менее комендант базы счел ее положение безнадежным и отдал распоряжение об эвакуации. Однако, поскольку силы конфедератов были уже на подходе, выполнить это распоряжение как следует северяне не успели. Даже уничтожение припасов и различных материалов, очень полезных для врага, было произведено лишь частично, или вернее, практически не произведено вовсе. Фитиль порохового заряда, заложенного, чтобы отправить все военное имущество базы высоко в воздух, был вовремя погашен лейтенантом военно-морских сил Конфедерации Спотсвудом, и Госпорт со всеми складами перешел в руки южан. [547]

Добыча оказалась на редкость ценной, настоящей золотоносной жилой для бедного Юга. Только орудий крупного калибра в Госпорте было 195, и конфедераты использовали их для вооружения береговых батарей, расположенных от Норфолка до Нового Орлеаиа. При помощи этих мощных пушек были также перекрыты устья многих судоходных рек, куда пытались пробиться федеральные канонерки. Словом, если бы Госпорт не был взят, вооружение многих фортов и кораблей Конфедерации оказалось бы невозможным.

Однако еще более полезным приобретением стали несколько военных кораблей, которые в спешке так и не были уничтожены федералами. Самым значительным из них был паровой фрегат «Мерримак» — один из главных действующих персонажей нашей истории.

«Мерримак» был построен в Бостоне и 20 февраля 1856 года укомплектован личным составом и подготовлен к плаванию. Под командованием своего первого командира — капитана ВМФ США Пендерграста — фрегат участвовал в крейсерском плавании в вест-индских и европейских водах, а в октябре 1857 года в качестве флагмана вошел в состав Тихоокеанской эскадры. Там он оставался вплоть до ноября 1859 года. 16 февраля 1860 года «Мерримак» прибыл в Норфолк, где был снят с несения активной боевой службы. Иными словами, довоенная история «Мерримака» была совершенно обычной, и ничто не предвещало неожиданного поворота в судьбе этого корабля в начале гражданской войны.

Эвакуируя госпортскую базу, федералы, конечно, понимали, что такое сокровище как «Мерримак» не должно достаться врагу. Сначала они подожгли корабль, а затем затопили его на отмели. В результате вся верхняя часть корпуса вплоть до ватерлинии сгорела, а отсеки были наполнены водой. Но южане попытались использовать даже такой наполовину уничтоженный корабль: в виду отсутствия у Конфедерации даже зачаточных военно-морских сил, у них не было особого выбора.

Однако о том, чтобы восстановить «Мерримак» в его прежнем виде, не могло быть и речи. Морской секретарь Меллори вообще считал постройку деревянных кораблей, в том числе и паровых фрегатов, делом совершенно безнадежным. [548]

Он утверждал, что, даже если Югу и удалось бы создать флот из судов такого класса, то он все равно стал бы легкой добычей превосходящих военно-морских сил Союза, Но, если нельзя было превзойти северян количеством вооруженных кораблей, следовало превзойти их качеством, преодолев «численное неравенство» «неуязвимостью». Так родилась идея закованного в броню «левиафана», который «мог бы крейсировать вдоль всего побережья Соединенных Штатов, предупреждая возможность установления блокады и иметь хорошие перспективы на достижение успеха».

Сам по себе этот замысел, конечно, не был новым словом в военно-морском строительстве. Бронирование было ответным аргументом «щита» в его вечном споре с «мечом» и явилось естественной реакцией на применение бомбических орудий. Еще в 1842 году ВМФ США приступил к строительству первого броненосца батареи Стивенса, который мог бы стать если не властителем морей, то, по крайней мере, королем прибрежных вод. Однако этот единичный опыт не имел практических результатов и не привел к массовому строительству кораблей нового типа. Поэтому инициатива Меллори может с полным основанием считаться началом той революции в морской войне, которую произвели броненосцы.

Превращение «Мерримака» в корабль нового типа началось почти сразу после того, как южане подняли его на поверхность. По плану, разработанному военно-морским конструктором Джоном Л. Портером и главным инженером У. П. Уильямсом, уцелевшая жилая палуба была превращена в орудийную. В центральной части корпуса, имевшего 275 футов (84 м) в длину и 38 футов 6 дюймов (12 м) в ширину, была построена большая рубка длиной 165 футов (около 50 м). Для ее строительства использовались дубовые и сосновые доски толщиной в 2 дюйма (5 см). Стенки рубки были наклонены к палубе под углом в 36°, а крыша, имевшая 20 футов (около 6 м) в ширину, была покрыта железными решетками.

Поверх решеток строители положили железные плиты, каждая из которых имела 2 дюйма в толщину. Чтобы бронирование было еще более прочным, а судно село на достаточную глубину, пластины положили в два ряда — один горизонтальный, а поверх него — вертикальный. В результате рубка [549] имела броневую защиту толщиной в 4 дюйма (20 см), под которой находилась деревянная основа.

Впрочем, сам процесс установки железных плит происходил в сухом доке, и расчет на то, что их веса хватит для осадки корабля по ватерлинию, оказался неверным. Запас плавучести деревянного корабля был столь велик, что при спуске на воду и нос, и корма лишь слегка погрузились в воду. Тогда строители добавили к обшивке еще 80 тонн чугунных чушек, что позволило наконец добиться нужной осадки. Обе оконечности погрузились в воду, выступая из нее лишь на несколько дюймов, и практически не были видны. Над поверхностью моря торчала только одна бронированная рубка, придававшая кораблю очень необычный и живописный вид. «Мерримак» напоминал крышу дома, — вспоминал очевидец. — Когда он не участвовал в бою, на верху этой крыши, по сути, бывшей спардеком, стояли члены команды».

Итак, чисто внешне «Мерримак» выглядел крайне неуклюжим и неповоротливым металлическим сундуком, и это впечатление было в общем правильным. Несмотря на установку [550] брони, что значительно увеличило вес корабля, он по-прежнему приводился в движение двумя старыми двухцилиндровыми двигателями, установленными на фрегате еще в 1856 году. Эти двигатели запускали четыре паровые котла типа «Мартин», среднее давление в которых равнялась 18 фунтам на квадратный дюйм, что позволяло кораблю развить скорость примерно в 9 узлов. Впрочем, оба двигателя часто не справлялись со своей работой и отказывали в самый неподходящий момент. Еще в бытность «Мерримака» фрегатом ВМФ США военно-морская комиссия признала их негодными, и они оставались таковыми, несмотря на все усилия помощника главного инженера Акстона Ремзи. Как следствие, из 45 дней, составлявших период командования броненосцем коммодора Танталла, лишь 13 «Мерримак» провел не в доке.

Зато вооружение новоиспеченного броненосца, получившего новое имя «Вирджиния», было столь мощным, что могло навести ужас на весь деревянный флот США. Помимо броневой защиты, прикрывавшей все жизненно важные узлы (кроме винтов и руля), в его носовой части был устроен клиноподобный железный таран, весивший 1,5 тонны и выступавший на 2 фута (60 см) впереди форштевня. Вдобавок к этому древнему орудию, на палубе «Вирджинии» была установлена батарея из 10 пушек, 6 из них были 9-дюймовыми орудиями Дальгрена, а остальные 4 — нарезными морскими орудиями Брука. Из этих последних два 7-дюймовых были установлены на вертлюгах на носу и корме. Два других, имевших калибр 6,4 дюйма и способных выстрелить снарядом весом в 32 фунта, стояли у каждого из бортов. Расположенные близ топки, они предназначались для стрельбы калеными ядрами, и для этой цели на борту было несколько 6-дюймовых цельнолитых снарядов. Весь остальной боезапас состоял исключительно из бомбических снарядов.

На первом броненосце Конфедерации не было ни парусов, ни мачт, ни вообще какого-либо рангоута и такелажа, но, чтобы управляться с могучей тяжелой машиной, все равно требовалась многочисленная и отчаянная по своей храбрости команда. Она состояла из 320 офицеров и матросов, которые все, до последнего человека, были добровольцами. Правда [551], найти достаточно квалифицированных моряков для своего «левиафана» конфедератам все же не удалось.

Большая часть матросов ВМФ США остались верны Северу, а те, что перешли на сторону мятежников, привыкли в кораблям другого рода и не доверяли обшитому железом плавучему гробу. Поэтому комплектовать команду пришлось волонтерами из армии Конфедерации, имевшими о военно-морской службе весьма отдаленное представление. В известной степени их дилетантизм компенсировался подготовкой и образованием офицеров корабля. Командиром броненосца и по совместительству флаг-офицером маленькой эскадры военных кораблей, собранных весной 1862 года в Норфолке, был коммодор Франклин Буканон, опытный военный моряк, верой и правдой служивший звездно-полосатому знамени вплоть до отделения южных штатов. Его офицеры — 1-й лейтенант Кейтс, лейтенанты Чарльз Симмс, Роберт Минор, Хантер Девидсон, Джон Тейлор Вуд, Дж. Р. Эгелстон, Уоллер Батт — также не в первый раз в своей жизни ступили на палубу военного корабля и знали, как вести морской бой. Профессиональным был и расчет одного из 9-дюймовых орудий, состоявший из артиллеристов, набранных в Норфолке.

Окончательное укомплектование «Вирджинии» командой было произведено в начале марта 1863 года, а 6 числа того же месяца он уже вступил в строй. В планы военно-морского командования конфедератов входило нанесение удара по соединению федеральных кораблей, закупоривших устье Джеймс-Ривер. Именно против них впервые в военно-морской истории была использована мощь броненосного чудовища.

Этими кораблями были фрегат «Конгресс» водоизмещением 1867 тонн, вооруженный полусотней 32-фунтовых орудий с командой в 434 человека, корвет «Камберленд» водоизмещением 1700 тонн, имевший на вооружении 22 9-дюймовые пушки Дальгрена и укомплектованный командой в 376 человек. Они оба стояли на якоре в Ньюпорт Ньюс, а в 6,5 милях у Олд Пойнт находились еще три мощных паровых фрегата северян: 43-пушечная «Миннесота» (на ее вооружении стояли 9- и 11-дюймовые орудия Дальгрена с командой 600 человек), однотипный с ней «Роанок» и однотипный [554] с «Конгрессом» «Сент-Лоуренс». По старым меркам, это была весьма внушительная сила, но в то время мало кто в федеральном флоте догадывался, как сильно изменилась ситуация после постройки «Вирджинии».

Об этом морякам-федералам предстояло узнать 8 марта 1862 года, ибо именно этот день был избран для нападения на отряд кораблей у Джеймс-Ривер. В 11 часов утра, когда были закончены последние приготовления, коммодор Буканон дал сигнал сниматься с якоря. Его стальной сундук тотчас покинул Норфолк и двинулся навстречу врагу. Впрочем, броненосец шел в тот день в бой не в одиночку: его сопровождали однопушечные канонерские лодки «Бофор» под командованием лейтенанта Паркера и «Регли», командиром которой был лейтенант Александр. Позади готовые оказать поддержку, шли пароходы «Патрик Генри» (12 орудий, командир Джон Танер) и «Джеймстаун» (2 орудия, командир лейтенант Барни), а также канонерская лодка «Цезарь» (1 пушка, командир Уэбб).

Несмотря на то, что завершение постройки «Вирджинии» и его готовность к бою держались в строжайшем секрете (накануне сражения у Хемптон Роудс в одной из ричмондских газет даже вышла критическая статья, автор которой утверждал, что «Вирджиния» небоеспособен), почти все население Норфолка и соседнего Портсмута знало о предстоящем столкновении и целыми толпами, кто пешком по суше, а кто на лодках по воде, отправилось к месту событий.

«Все плавучие средства, которые только могли держаться на воде — от военных буксиров до лодчонок ловцов устриц — двигались к этому пункту, перегруженные до такой степени, что порой черпали бортами воду, — вспоминал участник сражения. — Когда мы проходили по гавани, они салютовали нам, размахивая шапками и платками, однако ни один возглас не нарушал царившей на этой сцене тишины. Все были слишком взволнованны, чтобы что-либо говорить, и любая попытка прокричать «ура!» закончилась бы слезами, поскольку все понимали значение великого эксперимента неприменению броненосного тарана в морской войне».

Но федеральные моряки, к которым направлялся в этот момент броненосец, ничего не знали о грозившей им опасности [555]. Когда в районе 12.30 «Вирджиния» подошел к устью реки Элизабет, члены его команды увидели стоявшие у Ньюпорт Ньюс «Камберленд» и «Конгресс», которые были совершенно не готовы к битве. Суббота — обычный для американского флота день уборки, и снасти обоих кораблей стали белыми от вывешенного белья. Как выяснилось позже, многих из федеральных моряков не было на борту. Отсутствовал даже командир «Камберленда» капитан Редфорд, отправившийся на фрегат «Роанок» для участия в заседании трибунала.

Впрочем, когда флотилия конфедератов показалась в виду якорной стоянки, северяне мгновенно поняли намерения врага и стали готовиться к бою. Для этого у них было вполне достаточно времени: «Вирджиния» находился еще довольно далеко, к тому же он настолько плохо слушался руля, что при выходе из устья Элизабет «Бофору» пришлось взять его на буксир.

В результате лишь через час после своего появления южане смогли сблизиться с противником на дистанцию орудийного выстрела. «Бофор», отцепивший буксир, занял место слева и впереди «Вирджинии», а последний произвел выстрел из носового орудия, открыв таким образом сражение. Затем на броненосце взвился сигнал «ближний бой» — первый и последний сигнал, поданный им за весь день — и железное чудовище устремилось на врага.

Ближайшим к южанам был «Конгресс», стоявший непосредственно напротив Ньюпорт Ньюс, но Буканон решил начать с более легковесного противника — «Камберленда», находившегося в нескольких кабельтовых дальше, и пустить его на дно при помощи тарана. «Конгресс» тотчас открыл по нему огонь, который подхватили береговые батареи северян, но тяжелые снаряды отскакивали от многослойного панциря броненосца, как шарики для пинг-понга.

Отвечая на огонь противника, «Вирджиния» на всех парах сблизился с «Камберлендом» и вонзил свой смертоносный таран в правый борт. «Треск ломаемой древесины был явственно слышен сквозь грохот битвы, — вспоминал офицер-конфедерат. — В надводной части корабля не было видно пробоины, но, должно быть, она была значительной, потому что вскоре корабль начал крениться». [556]

«Вирджиния» в результате этого удара тоже получил повреждение. Таран был прикреплен к форштевню крайне слабо и после произведенного маневра отломался. Впрочем, несчастному «Камберленду» одного удара оказалось достаточно, чтобы он отправился на дно. И все же гибнущий корабль продолжал отважно сражаться. Его пушки вели непрерывный огонь по орудийным портам «Вирджинии» и даже смогли нанести неуязвимому кораблю некоторый, хотя и незначительный, урон. Осколками были убиты два члена команды броненосца, а многие другие получили ранения различной степени тяжести. Кроме того, один из снарядов угодил в заряженную кормовую 9-дюймовку, отломив часть ствола и разрядив орудие. Еще одна пушка также была укорочена федеральным ядром, но не потеряла боеспособности. В ходе боя она продолжала вести огонь, и каждый сделанный из нее выстрел поджигал орудийный порт.

Мелкие повреждения не могли вывести «Вирджинию» из строя, чего нельзя сказать о «Камберленде». Продолжая вес та огонь и не спуская флага, он гордо погрузился на дно и прихватил с собой около ⅓ своей команды, а также кусок тарана «Вирджинии», все еще торчавший из пробитого борта.

В этот момент из устья Джеймс-Ривер показалась эскадра командующего Танера, состоявшая из пароходов «Патрик Генри», «Джеймстаун» и канонерской лодки «Цезарь». Завидев этих новых противников, береговые батареи северян перенесли свой огонь на них, и все три корабля конфедератов оказались под настоящим железным градом.

«Их спасение было чудом, — писал в своем рапорте коммодор Буканон, — поскольку они находились под ураганным огнем. Их осыпали ядрами, бомбическими снарядами, шрапнелью и картечью, но по большей части все они пролетали сквозь снасти кораблей, не причиняя серьезных повреждений». Исключение составил лишь «Патрик Генри», получивший снаряд в один из котлов. В результате четыре кочегара были ошпарены и вскоре умерли, а другие заработали ранения. Сам пароход временно вышел из строя, но остальные корабли эскадры продолжали идти на сближение с врагом.

Впрочем, прежде чем они могли вступить в сражение, «Вирджиния», освободившись от «Камберленда» и части своего [557] отломанного тарана, взялся за второй корабль, стоявший у Ньюпорт Ньюс. Чтобы добраться до него, броненосцу пришлось подняться на несколько кабельтовых вверх по реке Джеймс, освободить киль от ила и совершить поворот кругом. Пока он проделывал этот маневр, береговые батареи давали по нему один залп за другим, но лишь слегка оцарапали бронированную обшивку.

Ответные выстрелы «Вирджинии» были более результативными. Они заставили замолчать большую часть федеральных орудий, а заодно взорвали один пароход, стоявший на верфи, и потопили одну шхуну.

Когда происходил этот бой, команда уцелевшего «Конгресса» с тревогой следила за маневрами своего грозного противника. «Когда он проходил, вспарывая воду, то походил на огромного полупогруженного в воду крокодила, — вспоминал матрос-северянин. — Его борта казались сделанными из цельного куска железа за исключением тех мест, откуда торчали орудия».

Поначалу федеральные моряки сочли временный отход «Вирджинии» за окончательное отступление и не преминули выразить по этому поводу свое ликование. Оставив орудия, [558] они высыпали на палубу и огласили воздух троекратным «ура!». Но «Вирджиния» вовсе не собирался покидать место действия, не закончив работу, и мгновенно преподнес «Конгрессу» жестокий сюрприз. Через несколько минут броненосец закончил разворот и открыл по федеральному фрегату огонь. Тяжелые бомбические снаряды один за другим полетели в беззащитный деревянный фрегат, который, несмотря на всю мощь своей артиллерии, не мог причинить бронированному врагу ни малейшего вреда.

И тогда, убедившись в своей неспособности справиться с невиданным кораблем конфедератов, капитан «Конгресса» попытался спастись бегством. Снявшись с якоря и подняв фор-топселя, красивый и величественный федеральный фрегат бросился прочь от безжалостных снарядов «Вирджинии». Он надеялся выброситься на берег и тем спастись от гибели, но попал прямо в объятия эскадры Джеймса. В результате злополучный фрегат оказался под огнем всех кораблей противника, участвовавших в бою, и положение его стало безвыходным. Некоторое время федералы отвечали на выстрелы южан, главным образом из кормовых орудий, но разрушение и опустошение, производимое вражескими снарядами, было слишком тяжелым, чтобы подобная дуэль могла продолжаться долго.

«Его («Конгресса») палуба была залита кровью, — вспоминал конфедерат, участвовавший в бою, — и он вынес на себе всю тяжесть этого дня». Наконец, в 4 часа пополудни, спустя 20 минут после затопления «Камберленда», командир «Конгресса» счел, что он сделал все возможное для спасения чести корабля, и приказал спустить флаг. Звездно-полосатое знамя тут же соскользнуло с флагштока фрегата, и вместо него на главной мачте взвилось белое полотнище.

Следуя жестким законам морской войны, коммодор Буканон сразу же приказал прекратить огонь. На короткое время на арене жестокой борьбы установилось затишье, и, воспользовавшись им, команда «Конгресса» спустила на воду шлюпки. Корабль покинули практически все, кто мог передвигаться, и к тому моменту, когда к борту фрегата подошли канонерские лодки «Бофор» и «Регли», там оставались лишь тяжелораненые, а также коммодор Уильямс и лейтенант [559]

Пендерграст. Последние остались на палубе для сдачи фрегата и передали лейтенанту конфедератов Паркеру (командиру «Бофора») флаг своего корабля и личное оружие. Когда эти необходимые церемонии были закончены, южане и северяне вместе занялись перемещением раненых на борт «Бофора», но тут произошло непредвиденное.

«Конгресс» капитулировал перед лицом мощного врага по всем правилам морской войны и над ним по-прежнему реял белый флаг, наглядно демонстрировавший и своим, и врагам, что судьба фрегата решена. Но расположившиеся на берегу федералы то ли не заметили этого знака сдачи, то ли решили его проигнорировать и вдруг открыли огонь. При этом в дело вступили не только артиллерийские орудия, но и винтовки 20-го Индианского полка, и первый же залп убил или ранил почти всех, кто находился на палубе «Бофора».

Как вспоминал командир этой канонерки лейтенант Паркер, стрельба была такой точной и кучной, что он бы «и собаку не выгнал на палубу… Порты и мачты «Бофора» напоминали крышку перечницы из-за дырок, проделанных в них пулями, влетавшими с одной стороны и вылетавшими с другой». Этот неожиданный, почти предательский обстрел вынудил «Бофор» прервать свою благородную миссию по спасению раненых, отойти от «Конгресса» и ответить на огонь батарей. Остальные корабли конфедератов поддержали его выстрелами своих орудий, с лихвой отплатив неприятелю за неджентльменское поведение.

Впрочем, эта артиллерийская дуэль продолжалась недолго. Привлеченные гулом канонады, к месту боя уже спешили стоявшие у Олд-Пойнт фрегаты «Роанок», «Миннесота» и «Сент-Лоуренс». Увидев новых противников, Буканон приказал перенести всю тяжесть огня на них и одновременно покончить с «Конгрессом», чтобы его не спасла подоспевшая подмога. «Этот корабль должен быть сожжен», — распорядился коммодор конфедератов. Но, учитывая, что на борту фрегата еще остались раненые, он приказал предпринять последнюю попытку спасти их от страшной смерти. С этой целью флаг-лейтенант «Вирджинии» Минор спустил на воду шлюпку и направился к злополучному «Конгрессу». Однако северяне снова не дали своим врагам совершить акт гуманизма [560]. Береговая батарея открыла огонь по маленькой шлюпке, не давая ей приблизиться к месту назначения.

Тогда коммодор Буканон решил действовать по-другому и обстрелял «Конгресс» калеными ядрами и бомбическими снарядами. Эта мера оказалась действенной, и вскоре капитулировавший фрегат был охвачен бушующим пламенем, безжалостно пожиравшим дерево, парусину и человеческую плоть. Пожар продолжался примерно до полуночи — когда огонь добрался до крюйт-камеры и отправил несчастный корабль в небытие.

Пока решалась судьба «Конгресса», «Вирджиния» двинулся навстречу «Миннесоте», которая первой пришла своим собратьям на помощь. Но на сей раз южанам не повезло: проходя через Северный канал, «Миннесота» с размаху села на мель и оказалась для глубоко сидящего броненосца недосягаемой. Тщетно Буканон пытался приблизиться к ней на расстояние прицельного выстрела. Фрегат застрял посередине [561] мелководья, и «Вирджиния» рисковал покорежить свои винты.

Южанам оставалось только вести огонь с дальнего расстояния, не нанося противнику существенного урона. Впрочем, им, быть может, и удалось бы расправиться еще с одним мощным кораблем Союза, если бы у них оставалось на это время. Но час был уже поздний, день близился к завершению, и лоцманы поставили командира броненосца в известность, что если не убраться восвояси сейчас, то они не могут ручаться за безопасность возвращения. Лейтенант Джонс, принявший командование кораблем у раненного выстрелом береговой батареи Буканона, серьезно отнесся к этой рекомендации и отдал приказ об отходе. Между 7 и 8 часами эскадра конфедератов покинула место боя и направилась на свою временную стоянку у Сьюэлл-Пойнт.

На этом закончился первый день боя у Хемптон Роудс, и пока южане могли с полным основанием считать себя победителями. Им удалось уничтожить два мощных паровых фрегата противника и нанести некоторые повреждения третьему. К тому же этот третий из пострадавших кораблей северян — «Миннесота» — прочно сидел на мели и легко мог стать добычей хищной бронированной черепахи. Командиры эскадры, участвовавшей в бою 8 марта, планировали воспользоваться столь неудобным положением неприятельского [562] фрегата и уже на следующий день отправить его вслед за «Камберлендом» и «Конгрессом».

Но тогда конфедераты еще не знали, что у северян тоже есть свой козырной туз в рукаве и что те уже готовы выложить его на стол. Этим козырем был новейший броненосец «Монитор», недавно построенный на Нью-йоркской судоверфи и представлявший собой настоящее чудо кораблестроения того времени. История «Монитора», как и история «Вирджинии», началась незадолго до сражения у Хемптон Роудс. Толчком к его созданию послужили тревожные известия о постройке конфедератами невиданного железного корабля. Обеспокоенные этими новостями, конгрессмены США даже создали в мае 1861 года специальную комиссию по броненосцам, которую возглавил коммодор Джозеф Смит. В ее задачи входило создание железного или бронированного корабля, способного противостоять новому чудо-оружию конфедератов.

Изучив несколько планов, комиссия Смита приняла два из них: проект по постройке деревянного парового фрегата «Нью Айронсайд» водоизмещением 3200 тонн, несущего на себе броневой пояс, и закладку нескольких бронированных канонерок класса «Галена» водоизмещением 738 тонн.

Однако оба эти проекта вскоре затмило предложение, сделанное нью-йоркскому кораблестроителю Корнелиусу Башнелу эксцентричным шведским эмигрантом и талантливым конструктором Джоном Эриксоном. Последний собирался сконструировать судно «для разрушения флота мятежников в Норфолке и для очистки рек и заливов Юга от любых сооружений, защищаемых батареями противника». Эриксон обещал построить такое судно всего за три месяца, а его конструкция была столь необычным и блестящим техническим решением, что комиссия Смита без долгих размышлений утвердила проект. План Эриксона понравился и Линкольну, который в свойственной ему манере сказал: «Я чувствую то же, что чувствует девушка, надевающая чулок: в этом что-то есть».

Обосновавшись в нью-йоркских судостроительных мастерских, швед-конструктор энергично взялся за дело. Выполняя свое обещание, он в считанные месяцы разработал, [563] а затем и построил совершенно новый, непохожий ни на что, военный корабль. Броненосцем его можно было назвать лишь фигурально, поскольку он являлся по сути плавающей броней.

Днище этого необычного корабля было сработано из броневых листов и достигало 124 фута (38 м) в длину и 18 футов (5,5 м) в ширину. Изнутри его укрепили стальными уголками и деревянными шпангоутами, поверх которых был положен бронированный палубный настил. Его длина составляла 172 фута (52,5 м), а ширина 41 фут (12,5 м). Борта корабля также защищались броней, спускавшейся ниже ватерлинии. Внутри корпуса были установлены двухцилиндровые паровые двигатели.

Однако самым необычным и вместе с тем наиболее передовым изобретением, примененным на новом федеральном броненосце (из 47 запатентованных), стала орудийная башня, внутри которой были установлены две 11-дюймовые пушки Дальгрена. Ее новизна заключалась в том, что она могла поворачиваться, избавляя корабль от необходимости совершать сложные маневры при ведении огня. Во время плавания в море эта башня покоилась на гладком бронзовом кольце, вмонтированном в палубу. Она была прижата к нему собственным весом, что обеспечивало водонепроницаемость конструкции. В ходе же боевых действий башня приподнималась и вращалась, опираясь на специальные колеса.

Сам процесс вращения обеспечивался паровым движком, приводившим в движение расположенный под палубой зубчатый венец, управляемый рукоятью из башни. Впрочем, этот механизм был пока далек от совершенства, и, как показал реальный бой, который вскоре предстояло выдержать новейшему броненосцу, башня вращалась то слишком туго, то, наоборот, слишком легко и быстро. «Трудно было начинать вращение, а если оно уже началось, остановить его», — писал лейтенант Данна Грин, старший офицер корабля, командовавший башней.

Орудия Дальгрена, установленные внутри башни, были дульнозарядными, что создавало в бою дополнительные трудности: после каждого выстрела их приходилось вкатывать внутрь для перезарядки. Затем амбразуры башни закрывались [564] двумя железными выдвижными плитами, в которых были проделаны отверстия для пробойников и банников. Однако сами плиты были такими тяжелыми, что для подъема каждой из них требовались усилия всего орудийного расчета, и это сильно замедляло работу артиллеристов.

Сложным был и процесс подачи боеприпасов. Он осуществлялся посредством двух люков — одного в полу башни, а другого в железной палубе корабля. Чтобы их совмещение было полным, башня, естественно, должна была оставаться неподвижной. Поэтому, когда запас снарядов у артиллеристов заканчивался, корабль приходилось выводить из боя.

Еще одной надстройкой на палубе броненосца была рубка рулевого. Она представляла собой массивное сооружение из железных шпал толщиной 9 дюймов (22 см) каждая, скрепленное по углам болтами. Сверху в качестве крыши на нее была положена железная плита. Она была сделана из цельного двухдюймовой толщины листа, что позволяло ей держаться на месте без дополнительных креплений исключительно под тяжестью собственного веса. Рулевое колесо, или штурвал, было привинчено к передней стенке рубки, к одной из металлических шпал. Вся эта конструкция возвышалась над палубой на 4 фута (122 см) и была такой маленькой, что в ней едва могли поместиться три человека. Главное же ее неудобство заключалось в том, что она располагалась в носовой части корабля прямо перед башней и не давала артиллеристам возможности вести огонь по целям, находящимся впереди.

Новый броненосец обладал и целым рядом других конструктивных недостатков. Например, он плохо слушался руля, вернее, совсем его не слушался. Это выяснилось уже в ходе первых испытаний, состоявшихся 30 января 1862 года на Гудзоне. «Сначала мы пошли к нью-йоркскому берегу, затем к Бруклину, и так — туда-сюда по реке, как пьяный по переулку, — вспоминал один участник этого первого плавания. — Оказалось, что судно вообще отказывается повиноваться рулю».

Однако угроза со стороны «Вирджинии» была слишком явной (военный министр Стэнтон даже опасался, что броненосец конфедератов сможет подняться по Потомаку и обстреляет Белый Дом), чтобы обращать внимание на недоделки [565]. 25 февраля новый броненосец был укомплектован экипажем и вошел в состав военно-морских сил Союза под именем «Монитор». Это название было придумано самим Джоном Эриксоном, и в переводе на русский язык в одном из своих значений звучит как «наставник» или «ментор». Таким образом талантливый конструктор хотел сказать, что его детище станет тем «педагогом», который поучит уму-разуму «зарвавшихся мятежников».

Команда «Монитора» состояла исключительно из добровольцев, набранных на других кораблях ВМФ США. Когда командир нового броненосца лейтенант Уорден обратился к морякам Союза с призывом перейти на службу на его корабль, отбоя от желающих не было, так что даже появилась возможность произвести отбор. В результате «Монитор» получил хорошо подготовленную профессиональную команду, которая, как писал сам Уорден, была «лучшей из всех, которой когда-либо имел честь командовать военно-морской офицер». 6 марта 1862 года, когда в Вашингтон поступила информация о готовности «Вирджинии» вступить в бой с деревянным флотом северян, лейтенант Уорден получил приказ покинуть Нью-Йорк и двинуться на юг. К тому времени еще не все работы на корабле были завершены, и на борту хватало механиков и рабочих. Но задерживаться дольше «Монитор» не мог (он и так опоздал на целые сутки), поэтому не вполне достроенный броненосец вышел в открытое море.

Проблемы начались уже на следующий день после того, как «Монитор» покинул устье Гудзона. «Назавтра подул умеренный бриз, и сразу стало очевидно, что «Монитор» никуда не годится как океанское судно, — писал лейтенант Грин. — От кораблекрушения еще до прихода в Хемптон Роудс его спасло лишь ослабление ветра. Носовой люк протекал, несмотря на все принимаемые нами меры, и вода устремлялась под башню как водопад. Она ударяла в рулевую рубку, захлестывала башню, охватывая ее красивыми потоками, и билась в смотровые щели рулевой рубки с такой силой, что, подхватив рулевого, повернула его вместе с колесом штурвала так, что он проделал полный круг. Волны захлестнули паровые трубы, и вода проникла через них внутрь в таком количестве, что приводные ремни вентиляторов соскочили, а [566] двигатели застопорились из-за отсутствия искусственной тяги, без которой огонь в топке не может получать достаточно воздуха для горения».

Эти неприятности едва не привели «Монитор» к «досрочному увольнению в запас». Паровые помпы, которыми был снабжен броненосец, не работали из-за неисправности топок, а аварийные ручные помпы откачивали воду медленнее, чем она поступала. Вдобавок ко всему попадание воды в топки вызвало выделение удушливого газа, мгновенно наполнившего машинный отсек, и инженеры Ньютон и Стимер, мужественно пытавшиеся прекратить поступление воды, были подняты на палубу «скорее мертвые, чем живые» (по словам Данны Грина).

К счастью для северян, волнение вскоре улеглось, воду удалось откачать, и «Монитор» смог продолжить путь. Тем не менее всю дорогу до Хемптон Роудс команда отчаянно боролась с течами и лишь к рассвету, достигнув спокойных вод, федеральные моряки смогли перевести дух.

В районе 4 часов пополудни 8 марта 1862 года, когда бой между «Вирджинией» и фрегатами блокадной эскадры был уже в самом разгаре, «Монитор» поравнялся с Кейп Генри. Здесь северяне уже явственно слышали гул отдаленной канонады и поняли, что к началу представления они опоздали. Тем не менее лейтенант Уорден приказал убрать такелаж, привести башню в боевое положение и вообще подготовить корабль к сражению. Затем «Монитор» продолжил путь и с наступлением темноты прибыл в Хемптон Роудс.

Впрочем, темнота была весьма относительной, поскольку ночной мрак рассеивался «Конгрессом», который горел, как праздничный фейерверк, зажженный южанами в честь их великолепной победы. «Монитор», пользуясь его светом, как маяком, подошел к борту «Роанока» и бросил там якорь. Лейтенант Уорден немедленно поднялся на борт этого фрегата, чтобы доложить о своем прибытии капитану Марстону, замещавшему командующего эскадрой — коммодора Голдсборо. На борту флагмана, как, впрочем, и на остальных уцелевших судах эскадры, царило в тот момент глубокое уныние, вызванное мощью «Вирджинии» и далеко не впечатляющими размерами вновь прибывшего «Монитора». Многие [567] ожидали увидеть спешащего им на помощь стального гиганта, а не этот железный сундук с гигантской коробкой из-под торта на крышке, как выразился о нем один из матросов сидевшей на мели «Миннесоты».

Капитан Марстон также был далеко не в лучшем расположении духа, хотя и по другим причинам. Только что он получил приказ отослать «Монитор» в Вашингтон для защиты федеральной столицы. Разведсводки, полученные военным министерством относительно мощи «Вирджинии», и разгром, учиненный им среди кораблей хемптон-роудской эскадры, произвели там глубокое впечатление, почти доходящее до паники.

Но, в отличие от разных «штафирок» и бюрократов, кадровый морской офицер Марстон хорошо понимал, что целью первого броненосца конфедератов является, конечно, не Вашингтон — с тем же успехом он мог бы попытаться атаковать египетские пирамиды — а недобитая эскадра; в первую очередь — сидящая на мели и совершенно беззащитная «Миннесота». «Монитор» был ее единственным шансом уцелеть на следующий день, и, поразмыслив, Марстон решил пойти на должностное преступление. Взяв всю ответственность на себя, он проигнорировал прямой приказ из министерства и объявил Уордену вместе с его броненосцем оставаться на месте и защищать эскадру.

Решение отчаянного капитана оказалось вполне оправданным. Южане, стоявшие на якоре у Сьюэлл-Пойнт, как раз собирались на следующее утро нанести повторный удар по эскадре противника, и их главным «кулаком» был, естественно, закованный в сталь «Вирджиния». Несмотря на полученные им незначительные повреждения, он еще оставался вполне боеспособным, и ни один из уцелевших фрегатов Союза не мог с ним конкурировать. Правда, до Сьюэлл-Пойнт дошли неясные слухи о появлении в Хемптон Роудс достойного противника, но они были восприняты как дезинформация.

На следующий день 9 марта в районе 8 часов утра эскадра южан снялась с якоря и во главе со своим броненосцем-флагманом двинулась добивать «Миннесоту». Вскоре стоявшие на спардеке (т. е. на крыше надстройки) конфедераты увидели своих потенциальных жертв, а рядом с ними — непонятный [569] стальной предмет относительно небольших размеров, каким-то чудом державшийся на плаву. Один из моряков-южан сравнил его с сырной коробкой, остальные приняли за большой плавучий буек. Но это был не буек и не бакен, и, уж конечно, не сырная коробка — это был «Монитор», и, едва на горизонте показались неприятельские корабли, как он развел пары и двинулся навстречу.

Впрочем, южане быстро сообразили, с кем, вернее, с чем им придется иметь дело. Их деревянные канонерки и пароходы отошли, освобождая «ристалище» для закованных в броню морских рыцарей. «Вирджиния» же, как ни в чем не бывало, продолжал идти прямо на «Миннесоту», как видно, ничуть не напуганный карликовыми размерами своего оппонента. Вскоре его носовое орудие выпалило по беспомощному фрегату, который тотчас ответил яростным бортовым залпом. Но «Монитор» не дал своему гигантскому противнику разделаться с сидевшим на мели фрегатом. Он устремился на «Вирджинию», как Давид на Голиафа, и, когда броненосцев разделяло расстояние не более трети мили, Уорден приказал открыть огонь.

В тот же миг две 11-дюймовки «Монитора» рявкнули, посылая снаряды прямо в возвышавшуюся над водой громадину. Но чугунные ядра не могли пробить толстого железного панциря этой гигантской черепахи и отскочили в воду, как горох от стенки. Южане ответили своим оппонентам бортовым залпом, окутавшим судно густыми клубами едкого порохового дыма, но также безрезультатно.

Это было только начало бесполезной дуэли первых броненосцев Севера и Юга, которая затем практически без передышки продолжалась еще три часа. Все это время маленький юркий «Монитор», пользуясь своей неглубокой осадкой и вращающейся башней, волчком вертелся вокруг «Вирджинии», обстреливая его с разных сторон.

«Мы могли видеть его орудия лишь в тот момент, когда они стреляли, — вспоминал лейтенант Кейтсби, командовавший броненосцем южан в этом бою. — Сразу после выстрела башня резко поворачивалась, и пушки снова нельзя было разглядеть вплоть до следующего залпа. Нам было непонятно, как можно взять точный прицел за то короткое время, в [570] течение которого пушки были на виду. Но «Вирджиния» была крупной и в общем-то близкой целью, и снаряды «Монитора» не слишком часто пролетали мимо».

У расчетов башенных орудий «Монитора», которыми командовал лейтенант Грин, действительно были проблемы с наведением. Башня вращалась слишком быстро и не всегда останавливалась в нужный момент, так что ее разворот приходилось все время корректировать. К тому же в горячке боя артиллеристы вскоре потеряли ориентировку и уже не могли определить, где правый борт, а где левый. Отметки, сделанные для этой цели на палубе белой краской, чтобы их можно было разглядеть в прорези башни, были к тому времени затерты или смыты морской водой, и, когда находившийся в рулевой рубке лейтенант Уорден подавал в переговорную трубу команды вести огонь по цели справа или слева по борту, лейтенанту Грину приходилось полагаться на собственную интуицию.

Словно нарочно, чтобы еще больше усложнить ситуацию, переговорная труба вскоре после начала сражения сломалась, и приказы пришлось передавать через посыльных. Ими были два матроса — Килер и Тофф. Поскольку до своего поступления на «Монитор» оба оказались сухопутными людьми, доставляемая ими информация искажалась или неверно интерпретировалась. «Ситуация была романтической, — писал по этому поводу лейтенант Грин. — Военное судно вступило в отчаянный бой с могучим врагом; капитан, командовавший и управлявший боем, был заперт в одном месте, а старший офицер, занимавшийся орудиями, в другом, и связь между ними была трудной и ненадежной».

Между тем бой шел без заметного перевеса какой-либо из сторон. Оба корабля использовали друг против друга бомбические снаряды, очень эффективные против деревянных судов, но совершенно бесполезные против брони. В результате и огонь башенных орудий «Монитора», и бортовые залпы «Вирджинии» были просто сотрясением воздуха, хотя со стороны происходящее выглядело очень эффектно и даже ужасающе.

«Монитор» делал один выстрел за другим, а мятежники отвечали ему всем бортом, производя эффект не больший, [571] чем ребенок, который бросает гальку, — писал капитан «Миннесоты» Ван Брент. — Вскоре они начали маневрировать и мы увидели, что маленькая батарея («Монитор») направила свой нос на мятежников, намереваясь, как я думаю, послать им снаряд сквозь пушечный порт; это позволило бы нанести врагу урон, прострелив его форштевень. В то же время мятежники давали один бортовой залп за другим, но, когда снаряды ударялись в непробиваемую башню, то скользили по ней, не причиняя ни малейшего вреда.

«Монитору» также не удалось нанести противнику серьезного урона, хотя бронированная обшивка «Вирджинии» и была помята федеральными снарядами. Тем временем люди в орудийной башне уже начали задыхаться от порохового дыма и глохнуть от артиллерийских залпов и звона металла. Как писал один из участников этого боя, «ощущения, вызываемые вибрацией башни, можно назвать какими угодно, но [572] только не приятными». Словом, моряки «Монитора», совершившие довольно сложное плавание, в ходе которого им приходилось бороться за жизнь своего корабля, начали уставать от безнадежного поединка с железным гигантом. Тогда, убедившись в невозможности повредить «Вирджинию» артиллерийским огнем, лейтенант Уорден рискнул пойти на таран. Совершив очередной маневр, «Монитор» устремился к кормовой части вражеского корабля в надежде повредить его винты и руль.

Если бы дерзкий замысел удался, «Вирджиния», и без того не слишком послушный рулю, окончательно утратил бы управление и превратился в беспомощный плавучий гроб. Однако южане вовремя заметили атаку, и разгадав намерения Уордена, уклонились от удара. Одновременно они влепили в башню «Монитора» несколько снарядов, заставив всех, кто находился внутри, почувствовать себя звонарями, бившими в набат в гигантский колокол. Через некоторое время «Вирджиния» также попытался протаранить врага.

«Когда мы увидели, что наш огонь не производит ни малейшего впечатления на «Монитор», мы вознамерились, насколько это было возможно, ударить его, что оказалось очень трудным маневром, — писал лейтенант Кейтсби. — Наши значительная длина и осадка в сравнительно узком канале, где было мало открытого пространства, делали нас очень медлительными [573] в движениях и трудно управляемыми на поворотах. Когда представилась возможность, мы развели все пары, но времени было мало, и мы не успели как следует разогнаться до столкновения. Таран был совершен широким деревянным форштевнем, поскольку железный таран мы потеряли за день до того. «Монитор» принял удар таким образом, чтобы его сила погасилась и нанесенный урон был пустячным».

После неудачного обмена оплеухами сражающиеся корабли снова разошлись и продолжили артиллерийскую дуэль, но толку от этого по-прежнему было немного. К тому же снаряды в башне «Монитора» начали подходить к концу, и корабль временно вышел из боя. Федеральный броненосец отошел на мелководье, где его не мог достать глубоко сидевший «Вирджиния», и через двойной люк в палубе и башне моряки-северяне доставили на свою батарею новый боекомплект. Вооружившись таким образом, «Монитор» снова развил пары и пошел на сближение с врагом.

Южане опять открыли по нему огонь всем лагом и на этот раз добились результата. Они направили свои орудия на рулевую рубку, столь неблагоразумно установленную в носовой части броненосца. Вскоре один из 10-дюймовых снарядов ударил в нее в районе смотровой щели и, разорвавшись, расколол одну из железных шпал, на которой держался верх рубки.

Сам верх также был сдвинут, оставив всех, кто находился внутри, буквально «без крыши над головой». Однако хуже всего было то, что от этого меткого выстрела пострадал лейтенант Уорден. «Когда мы были на расстоянии 10 ярдов от врага, в рулевую рубку близ смотровой щели, сквозь которую я вел наблюдение, ударил снаряд, — писал Уорден. — Он разорвался, осыпав мое лицо и глаза порохом, чем полностью ослепил и частично оглушил меня».

После этого инцидента «Монитор» некоторое время оставался без управления, но затем лейтенант Грин покинул башню и принял командование на себя. Огрызаясь огнем двух орудий, он отвел броненосец на безопасное расстояние. «Вирджиния» однако не пытался его преследовать, хотя отступление врага вызвало у конфедератов недоумение. [576]

«Монитор» казался нам неповрежденным, — писал лейтенант Кейтсби, — и поэтому мы были удивлены его отходом на мелководье, куда мы не могли последовать из-за нашей глубокой осадки и где наши снаряды не могли его достать… Некоторое время мы ожидали возвращения «Монитора» на рейд. После консультации было решено, что нам нужно вернуться в адмиралтейство, чтобы судно можно было осадить и закончить. Лоцман сказал, что если мы не уйдем сейчас, то не сможем миновать банку до полудня завтрашнего дня. Поэтому в 12 часов мы покинули рейд и отплыли в Норфолк».

Федералы также сочли за лучшее не гоняться за своим грозным оппонентом и не подставляться под орудия береговых батарей конфедератов. «Существовала очень серьезная опасность посадки на мель в узком месте канала возле вражеских батарей, откуда корабль трудно было бы извлечь, что привело бы к его потере, — писал Уорден. — Эта потеря могла бы отдать жизненно важные воды Чизапикского залива на милость «Вирджинии».

Кроме того, как физическая, так и психологическая усталость всей команды «Монитора» от тяжелого перехода и не менее тяжелого боя достигли к концу третьего часа своего апогея. «Мои люди, да и я сам, были совершенно черны от дыма и пороха, — писал лейтенант Грин. — Все мое белье было абсолютно черным… Я оставался на ногах так долго и был в таком взбудораженном состоянии, что моя нервная система совершенно измоталась. Нервы и мускулы резко сокращались, словно по ним постоянно пробегал электрический разряд… Я лег и попытался заснуть — с тем же успехом я мог попытаться взлететь».

Однако такие аргументы как опасность лишиться броненосца и усталость личного состава не показались убедительными штатскому начальству в Вашингтоне. Помощник военного министра Фокс, наблюдавший за ходом боя из собравшейся на берегу толпы зрителей, был возмущен отходом «Монитора» и потребовал отстранения Грина от командования. Газетчики Севера и Юга пошли еще дальше, обвинив команду федерального броненосца в трусости. «Мы ждем лишь вашего выздоровления, — писали Уордену в госпиталь [577] любившие его матросы, — чтобы показать им, кто на самом деле трус».

Претензии и упреки в адрес командиров и моряков «Монитора» были, конечно, совершенно необоснованными. При всей нерезультативности боя двух броненосцев он имел один важный итог: эскадра деревянных кораблей северян, в первую очередь «Миннесота», была спасена от уничтожения, а «Вирджиния» убрался восвояси, так и не выполнив своей миссии. Но этот аспект боя у Хемптон Роудс был упущен современниками и впоследствии оценен лишь историками.

Впрочем, о значимости сражения у Хемптон Роудс следует судить не по достигнутым, или вернее, не достигнутым в его ходе результатам, а по тому влиянию, которое оно оказало на дальнейшее развитие военно-морской техники и тактики морской войны. Это было столкновение кораблей нового типа, с появлением которых все прочие военно-морские флоты мира безнадежно устарели. Теперь парус окончательно уступил место пару и винту, а деревянная обшивка была сильно потеснена броней и железом. Северяне и южане (а за ними и европейцы) по достоинству оценили этот опыт и начали постепенный переход от парусно-паровых деревянных кораблей к броненосцам.

К сожалению, ни «Вирджинии», ни «Монитору» не удалось дожить до всеобщего признания и торжества заложенных в них принципов кораблестроения. Первый броненосец южан оставался на плаву всего несколько месяцев, охраняя от федерального флота Норфолкское адмиралтейство. Но когда в мае 1862 года Потомакская армия Мак-Клелана высадилась на Вирджинском полуострове и южане были вынуждены эвакуировать эту важную базу, судьба «Вирджинии» была решена. Сначала его попытались отвести вверх по Джеймс-Ривер, но осадка броненосца оказалась слишком глубокой для такого путешествия. Не помогло даже разоружение корабля, т. е. снятие с него стальных лат. И тогда, чтобы славный «Вирджиния» не достался врагу, его деревянный остов был сожжен.

Гибель «Монитора» была не менее скоропостижной и трагичной. 29 декабря 1862 года он возвращался после ремонта в прославленный им Хемптон Роудс, следуя за буксиром на [578] тросе. В районе 11 часов вечера разыгравшееся море ворвалось внутрь бронированного корабля и отправило его на дно. Вместе с ним под толщей вод упокоились 4 офицера и 12 матросов (49 человек были спасены).

Однако, несмотря на свой недолгий век, первые броненосцы успели сказать веское слово, которое услышали во всем мире. Они стали первыми ласточками новой эпохи военного кораблестроения. Сразу же вслед за ними из доков и верфей один за другим начали выходить новые бронированные монстры, быстро вытеснившие своих заслуженных деревянных собратьев.

Как писал старший офицер первого федерального броненосца лейтенант Грин, «ни один корабль в мировой истории не занимает такого значимого места в военно-морских анналах, как «Монитор». И дело не только в том, что своим судьбоносным прибытием в нужный момент он обеспечил безопасность Хемптон Роудс и всего, что зависело от него, но ив том, что осуществленные в нем идеи революционизировали морскую войну — ту войну, какой она была со времен возникновения письменной истории». Те же слова без оговорок можно сказать и о конкуренте «Монитора» — броненосце южан «Вирджиния» («Мерримак»). [579]

 

Глава 2

Начало подводной войны

«Америкен Дайвер» («Американский ныряльщик») был, наверное, одним из самых примитивных судов, которые строились за многовековую историю военного кораблестроения. Его построил дилетант, капитан Хорас Л. Ханли, вдохновленный успешной вылазкой миноноски «Давид», а также довольно удачной попыткой постройки подводной лодки «Пионер».

«Америкен Дайвер» представлял собой самый обыкновенный цилиндрический паровозный котел. Ханли разрезал его вдоль по центральной оси и приклепал между двумя половинами накладку шириной 30 см. Тем самым он придал корпусу овальное сечение. По концам котла добавили заостренные оконечности, сзади вывели вал винта и прикрепили рулевое перо. Длина лодки составила 10,5 метров, ширина — 1,2 метра, высота с наблюдательными башенками — 1,7 метра.

Винт приводился в действие вручную сидевшей внутри корпуса командой из восьми человек. Разместившись на скамьях, матросы вращали коленчатый вал, сообщая «Дайверу» скорость 3–4 узла. Погружение производилось с помощью двух балластных цистерн, встроенных по концам лодки. При открытии клапанов они заполнялись водой, а для всплытия продувались ручными помпами.

Кроме того, к днищу судна был приделан железный балласт, который можно было отцепить и сбросить, если требовалось срочно всплыть на поверхность. [580]

Первое тренировочное испытание «Дайвера» произошло весной 1863 года сразу после его спуска на воду. Лодка находилась в надводном положении с открытыми люками и как раз готовилась выйти из дока, когда ее накрыло волной. В считанные секунды «Ныряльщик» погрузился на дно вместе с восемью членами команды, и лишь командиру, лейтенанту Пейну, который стоял в переднем люке, удалось спастись.

Но, несмотря на неудачу, секретарь флота Меллори загорелся идеей подводного корабля и распорядился доставить «Дайвер» в Чарльстон, где он мог бы попытаться снять блокаду с порта. Там конфедератам снова удалось набрать команду, с которой они попробовали еще раз спустить лодку на воду. Испытаниями командовал тот же лейтенант Пейн, и опять они закончились плачевно. Волна от проходившего мимо корабля захлестнула лодку с открытыми люками и отправила ее на дно Чарльстонской гавани. Из девяти человек выжили лишь трое, в том числе опять Пейн.

Третьим испытанием командовал уже сам Хорас Ханли, конструктор «Дайвера». Поначалу все шло хорошо, и лодка даже совершила несколько удачных погружений. Как доносил позже шпион северян, «Дайвер» нырнул в воду и прошел под днищем корабля «Индиан Чиф», вынырнул, нырнул снова и опять показался на поверхности моря. Затем та же операция была проделана с кораблем «Чарльстон». Лодка погрузилась, не доходя 250 футов (71 м) до стоявшего на якоре судна, и вынырнула в 300 футах (90 м) за ним. Таким образом, «Дайвер» прошел в общей сложности около полумили под водой.

Но тут Ханли решил резко направить лодку под воду, и этот нырок оказался роковым. «Ныряльщик» погрузился и больше не показывался на поверхности. Как выяснилось позже, причиной катастрофы стал забортный клапан лодки, который Ханли так и не смог закрыть. На этот раз погибла вся команда «Дайвера».

Лишь через неделю южанам удалось поднять «Ныряльщика» со дна бухты и подготовить его к новому плаванию. С большим трудом они подыскали еще семерых моряков-»самоубийц», согласившихся на участие в смертельно опасном эксперименте с подводной лодкой. Их новым командиром [581] стал лейтенант Диксон, которого инженер флота южан Дж. Томб характеризовал как храброго и хладнокровного человека.

Диксон намеревался атаковать вражеский флот на рейде и потопить хотя бы один корабль. Единственным оружием для нанесения такого удара могла быть шестовая мина, укрепленная на носу лодки. Сначала она устанавливалась на сосновом шесте, но после третьего испытания дерево было заменено железом. На конце железного прута была укреплена остроконечная «торпеда» (так ее называли в то время моряки), содержавшая в себе 90-фунтовый пороховой заряд. Чтобы это устройство могло сработать, лодке предстояло протаранить вражеское судно ниже ватерлинии, а затем привести заряд в действие, дернув за спусковой шнур.

Лейтенант Диксон планировал осуществить эту операцию в подводном положении, но лучше разбиравшийся в инженерном деле Томб отверг его замысел.

«Единственный способ использовать торпеду уже был продемонстрирован «Девидом» и заключается в том, чтобы [582] нанести удар в надводном положении с торпедой, опущенной на 8 футов (2,5 м), — писал он в своем рапорте. — Если она попытается использовать торпеду так, как этого хочет лейтенант Диксон, т. е. погрузив лодку и тараня врага снизу, уровень погружения торпеды будет выше уровня погружения лодки, а поскольку у последней небольшой запас плавучести и нет механического двигателя, то велика вероятность того, что всасывание, которое всегда возникает при потоплении корабля, не позволит лодке всплыть на поверхность, не говоря уже о возможности повреждения ее взрывом».

Диксону пришлось согласиться с этими рекомендациями. Произведя ремонт лодки и закончив обучение нового экипажа, он снова приступил к испытаниям подводного корабля (теперь в честь своего погибшего создателя он назывался «Ханли»), и на сей раз они прошли успешно. Лодка могла не только нырять и выныривать, но и лежать на дне, хотя, как писал Томб, у экипажа «были проблемы с воздухом и светом в подводном положении».

Наконец настал день боевого крещения. Ночью 16 февраля в период между отливом и приливом Диксон вывел лодку из гавани и, пройдя мимо форта Самтер, направился к стоявшему за проливом Мэффит федеральному винтовому шлюпу «Хьюсатоник».

До командования блокировавшей Чарльстон эскадры доходили неясные слухи о невиданном морском оружии конфедератов. Адмирал Дальгрен относился к ним вполне серьезно и даже отдал своим капитанам особые инструкции. Он предупредил их в специальном приказе, что опасность торпедной атаки особенно велика именно в период между приливом и отливом, когда прибрежные воды относительно спокойны. Однако для команды «Хьюсатоника» эти адмиральские инструкции оказались бесполезными.

Около 20.45 вахтенный офицер Кросби заметил примерно в 100 ярдах от правого борта странный предмет, напоминавший бревно и двигавшийся прямо на шлюп. На «Хьюсатонике» немедленно пробили тревогу, стали поднимать якорь и разводить пары, а кто-то даже попытался пустить в дело вертлюжную пушку. Но «бревно» приближалось быстро и неуклонно, и орудие просто не успели подтащить к борту. [583]

Тогда стоявшие на палубе открыли по лодке огонь из стрелкового оружия, которое, разумеется, не могло причинить ей вреда. Спустя три минуты после того, как Кросби заметил «Ханли», она нанесла в правый борт шлюпа свой таранный удар. Торпеда вонзилась в корпус «Хьюсатоника» в его кормовой части чуть впереди бизань-мачты. Затем Диксон дал задний ход, дернул за спусковой шнур и произвел взрыв порохового заряда.

Рана, нанесенная в результате этого взрыва деревянному телу федерального шлюпа, оказалась смертельной. Когда в районе 9.20 вечера стоявший поблизости корабль «Кэнандейгуа» прибыл к «Хьюсатонику» на помощь, тот уже почти затонул. Он начал погружаться в воду кормой и одновременно заваливаться на правый борт, так что спасти корабль не было никакой возможности. К счастью, команде шлюпа удалось избежать немедленной гибели, взобравшись на снасти, которые еще не успели скрыться под водой, и шлюпки, посланные с «Кэнандейгуа» сняли оттуда почти всех. В числе пропавших без вести числились всего 5 человек, в то время как были спасены 21 офицер и 129 матросов. [584]

Долгое время считалось, что взрыв, уничтоживший «Хьюсатоник», отправил на дно и его «убийцу» — подводную лодку «Ханли». Однако обнаружение затонувшего судна доказало, что это не так. Световые сигналы с «Ханли» были замечены с берега в проливе Мэффита спустя 45 минут после взрыва. Из этого нетрудно заключить, что лодка благополучно завершила свою миссию и возвращалась в Чарльстон. В 1994 году затонувшую лодку обнаружили именно там, где ее видели в последний раз, т. е. в проливе Мэффит.

Видимо, чтобы подать условленный сигнал, Диксону пришлось открыть люк и зажечь газовый фонарь. В этот момент «Ханли» вероятно захлестнула приливная волна и отправила на дно пролива.

Несмотря на всю свою неуклюжесть и допотопный способ передвижения, «Ханли» явилась первой подводной лодкой, совершившей удачную атаку и доказавшей, что боевое применение подобного рода аппаратов в морской войне в принципе возможно.

Впоследствии, когда были созданы электрические и бензиновые моторы, опыт «Ханли» вдохновил многих конструкторов. К началу I мировой войны подводные лодки стали неотъемлемой частью флотов всех ведущих морских держав мира. [585]

Надо отметить, что война Севера и Юга (как это всегда было в истории человечества) стимулировала конструкторскую мысль. «Американский ныряльщик» был далеко не единственной подводной лодкой, созданной в тот период.

Южане почта сразу после начала войны объявили конкурс на лучший проект подводного судна. Наилучшим был признан проект лодки «Пионер» инженеров Бакстера Уотсона и Джеймса Мак-Клинтока. Ее построили в Новом Орлеане в конце 1861 — начале 1862 гг.

Лодка имела корпус сигарообразной формы, водоизмещение около 4 тонн, длину 10,3 метра, наибольший диаметр 1,2 метра. Экипаж включал трех человек, двое из которых вращали руками коленчатый вал с гребным винтом на конце. Оружием служила шестовая мина.

Лодка «Пионер» прошла успешные испытания на озере Пончартрейн в окрестностях Нового Орлеана. Предполагалось, что после этого она выйдет в море и начнет топить корабли федералов. Однако прежде чем это случилось, федералы взяли Новый Орлеан. Экипаж затопил «Пионер», чтобы предотвратить ее захват противником.

Упомянутый выше капитан Ханли входил в состав комиссии по приемке лодки. Позже он построил свой «Американский ныряльщик» по аналогии с конструкцией «Пионера». Несомненно, что его самоделка была менее совершенна, [586] чем детище профессиональных инженеров-судостроителей. Но по иронии судьбы в историю вошел именно плавающий паровозный котел капитана Ханли.

Федералы тоже пытались создать подводную лодку. По проекту некоего Оливера Холстеда на Бруклинской верфи в Нью-Йорке в 1862 году была построена подводная лодка «Умный кит» («Intelligent Whale»).

Она представляла собой железную сигару длиной 9,4 метра и с максимальным диаметром 2,6 метра. Экипаж насчитывал 9 человек. Шестеро из них вращали ручной привод, на валу которого находился гребной винт. Скорость движения составляла 3–4 узла. Для управления служили вертикальный руль и два горизонтальных руля в кормовой части.

Двое водолазов должны были покидать лодку через люк в днище, чтобы прикреплять мины к днищу вражеского корабля. Предварительно лодку надо было ставить на якорь, опуская для этого на цепях два груза, находившихся в специальных выемках корпуса и регулируя ее плавучесть с помощью двух балластных цистерн.

Однако испытания «Умного кита» сопровождались многочисленными авариями. В результате их погибли три состава экипажа лодки. К счастью для моряков, изобретателя застрелил муж его любовницы, после чего дальнейшие эксперименты прекратились. В 1872 году этот аппарат стал экспонатом музея при Бруклинской верфи. [587]