Вернувшись в отделение, я первым делом проверил результаты анализов Бережкова на сахар. Запах ацетона в выдыхаемом воздухе мог говорить о заболевании сахарным диабетом. Однако результаты анализов были в пределах нормы. Я решил, что их стоит повторить и даже сделать сахарную кривую.

За процессом выписывания назначений меня и застал вошедший Артем Немченко.

– Как движется процесс проникновения в чужую душу? – привычно поинтересовался бородатый коллега. – Смотри, не проткни ее насквозь.

– Не проткну, она бесплотна, – ответив на рукопожатие, я вновь углубился в бумаги.

– Кстати, меня недавно посетила одна мысль… Ау, профессор!

Немченко щелкнул пальцами в воздухе, садясь на диван напротив.

– Что за мысль? – я поднял голову.

– До сих пор не найдено ни одного доказательства, что этот призрачный Макар Афанасьевич существует, так?

– Так, – кивнул я. – Кроме как в галлюцинациях Лекаря, он больше нигде не присутствует. Он – мифическое существо. В реальности его нет.

– А что, если он в нем самом, в Лекаре?

В ординаторской повисла тишина, стало слышно, как идут настенные часы. Артем замер в ожидании моей реакции.

– Ты имеешь в виду диссоциацию? – уточнил я, заинтересовавшись.

– Ну да, раздвоение. Лекарем шеф воспринимается как реально существующее лицо, на самом деле они оба уживаются в одном теле… Чисто теоретически такое возможно.

– Это интересно, – я отодвинул бумаги в сторону. – При таком раскладе он может спокойно заявить, что… Синайскую убил не он, а его шеф. Так? Хотя ни отпечатков, ни каких-либо других следов присутствия шефа в том подвале не обнаружено.

– Самое интересное, тут как в физике – соединение в электросети… Личности могут существовать в одном теле либо последовательно, сменяя одна другую, либо параллельно, подчас даже беседуя одна с другой. Правда, вероятность таких случаев ноль целых ноль десятых. Не там ли прячется мифический шеф Бережкова?

– Кстати, в последнее время я все реже и реже слышу о нем. Шеф как бы исчезает с горизонта, растворяется.

– Я бы на твоем месте поинтересовался, мол, как здоровье Макара Афанасьевича, что-то давненько про него не слышно.

– Он покрутит пальцем у виска: ты, скажет, доктор, совсем того? Я в тюремной больнице, контактов с шефом никаких, как могу узнать про его здоровье?

Коллега взглянул на меня с иронией, которую в его взгляде лично я последнее время вижу крайне редко.

– Ты знаешь, – спросил он почти шепотом, – чем бухгалтерия отличается от математики?

– Нет, мне вообще-то без разницы, – растерялся я.

– Так вот, если от перестановки мест слагаемых сумма не меняется – это математика. А если меняется – это бухгалтерия.

– Допустим, – рассмеялся я. – А при чем здесь Макар Афанасьевич?

– При том, что в психиатрии законы общечеловеческой логики работают далеко не всегда. Ты сначала поинтересуйся у Лекаря, а там видно будет!

– Если мы имеем дело с раздвоением, то можно попытаться вызвать этого Макара Афанасьевича на контакт, – начал я фантазировать, пропустив иронию коллеги мимо ушей. – Способ я придумаю.

– Вот и придумай, – Немченко поднялся с дивана. – Изобрети что-нибудь. А мне на прием пора.

Немченко вышел, оставив меня наедине со своими догадками и предположениями.

Либерман утром на планерке сообщил, что адрес, названный Лекарем при первой беседе, оказался «липой». При проверке выяснилось, что там прописаны и живут совершенно другие люди, которые никогда не планировали сдавать свою квартиру в аренду.

Более того, Константинов Аркадьевичей Бережковых в городе оказалось совсем немного, проверить каждого не составило труда. В конце проверки выяснилось, что никакой достоверной информацией про Лекаря следствие, увы, не располагает.

Совсем не факт, что и его рассказы правдивы.

Что, если и они окажутся выдумкой? Выходит, никаких концов? Человек без прошлого. Как появился в нашем городе, когда и откуда – неизвестно.

Конечно, мысль про раздвоение интересна, но на самом деле вероятность диссоциативного расстройства ничтожна. Ни в моей практике, ни в практике Давида Соломоновича, уверен, такого расстройства не встречалось. Не думаю, что в нашей клинике найдутся профессора, которые когда-либо контактировали с такими больными.

Выходит, брать эту версию за основную – утопия. Но куда тогда исчез Макар Афанасьевич? В первый день он присутствовал в каждом эпизоде, а сейчас…

Итак, как это ни печально, пока мы – у разбитого корыта.

Я взял чистый лист бумаги, разделил его на две колонки. Первую обозначил как «Реальные события жизни К.Б.». Вторую – «Вымышленные события жизни К.Б.» Потом скомкал лист, взял другой и разделил его на три столбца. Правый и левый обозначил так же, а средний оставил без названия. Сюда я буду заносить события, которые пока невозможно вписать ни в реально существующие, ни в вымышленные. Они могут быть и там, и здесь – и справа, и слева. Будут ждать своего часа.

Посидел, подумал и начал потихоньку заполнять. В левый крайний вписал «Инна – школьная любовь». В рассказанную романтическую историю не только верилось, что-то подсказывало, что любовь не закончилась вместе со школой, имела продолжение. Более того, история, возможно, проходит красной нитью через всю жизнь Лекаря. Другое дело, что имена главных героев могут быть другими, но от этого суть не меняется.

В правый крайний столбец вписал «Макар Афанасьевич, кардиохирург, сердечно-сосудистый центр». Все казалось от начала до конца липой, притянутой за уши. Все легко было изобразить, имея за плечами медицинское образование. Еще лучше – опыт работы в подобных лечебных заведениях.

Недолго думая, я перекинул стрелку от только что написанного в центральный столбик и написал: «Мединститут или медучилище, работа врачом или медбратом». Последнее, конечно, требовало проверки и подтверждения.

Историю с зацепами и раскаленными камнями в ладонях я «запихнул» в середину. Надо будет поразмыслить на досуге, чего в ней больше: правды или вымысла.

Я взглянул на часы, хмыкнул и засобирался: до беседы с Лекарем оставались считаные минуты.