Я медленно шел по коридору поликлиники и… боялся. Боялся встретить Либермана, спросить, почему они с Ираклием оставили меня одного. Вдруг он переспросит: это ты о чем? Вдруг я с самого начала вел беседу с Лекарем один на один. А Макар Афанасьевич, Ираклий и Либерман – всего лишь галлюцинация. Бред воспаленного сознания. Твоего сознания, доктор, твоего!

Не хотелось даже думать об этом.

Может, следует просто отдохнуть пару недель? Расслабиться? Смотаться куда-нибудь в Тунис, Индию или в Крым…

Продолжать мечтать в том же ключе мне помешал силуэт, который я разглядел за окном. Ошибки быть не могло: Яна медленно брела по тротуару, приложив к уху мобильник.

Вскоре у меня запиликало аналогичное средство связи, значит, она звонила мне. Ее взволнованный голос, словно мохеровый шарф, начал тереться о мое ухо:

– Привет, Илья, ты мне срочно нужен.

– Привет, Яночка, ты где сейчас?

– Я у поликлиники. Ты на работе?

– Да, я на работе, более того, беззастенчиво сейчас тебя в окно разглядываю. Ты мне чем-то напоминаешь юную Галину Польских в фильме «Дикая собака Динго». Зачем я тебе понадобился, ты хотя бы намекнуть можешь?

Через пять минут мы с ней сидели в больничном парке, ели сливочное мороженое и непринужденно болтали о всякой ерунде. Словно и не было вчерашнего разговора с майором Одинцовым, досадного ДТП и фамильного перстня в качестве компенсации. Словно ничего не было, а были только я и она, две одинокие сущности этого равнодушного мира.

Слушая ее болтовню, я периодически осматривался вокруг, стараясь делать это незаметно. Вдруг да замечу пресловутую полицейскую наружку, скрыто ведущую за нами наблюдение. Однако ничего подозрительного мне на глаза так и не попалось.

– Ты умеешь слушать, – призналась Яна, доедая мороженое. – Когда в прошлый раз я выложила тебе приличный кусок своей жизни, то почувствовала облегчение. Сейчас примерно то же самое, я должна выговориться. Это для меня важно.

Еще бы, девочка! У тебя убили мать, причем убили в тот момент, когда вы поссорились. Когда жили, можно сказать, как на ножах. Это комплекс вины на всю оставшуюся жизнь. И невозможность ничего исправить. Тебе нужен собеседник как воздух, ты не должна оставаться одна.

– Возможно, ты сочтешь меня круглой дурой, но когда маман особо крепко заворачивала гайки, я с головой уходила в интернет. Сидела в своей комнате и переписывалась с такими же, как я, несчастными подростками. Общаться с ними, конечно, не сахар, но мы были, можно сказать, одной командой. Ты не поверишь, но у некоторых проблемы были покруче моих. Хотя, казалось бы, куда уж круче?!

– Почему, – пожал я плечами. – Поверю. Ты забыла, я психиатр, и не с таким встречался.

– В основном все делились тем, что у кого наболело. От этого становилось легче – от сознания того, что ты не одна. Мне кажется, таких предков в детстве тоже прессовали по полной, они выросли и начали мстить на внуках.

– Ты хочешь сказать, это они так своеобразно мстят своим родителям, терроризируя своих детей? – заинтересованно протянул я. – Но внуки-то в чем виноваты?

– Внуки – это заложники, а заложники невинны.

Я взглянул на часы:

– Нам пора за машинами. Они отремонтированы, покрашены, просушены и ждут давно своих хозяев.

В тесноте троллейбуса Яна продолжала рассказ. Ее не волновало, что окружающие пассажиры могут нас услышать.

…Среди тех блогеров, кто хотел ей помочь, особо выделялся «Паук» – именно такой ник он себе выбрал. Впрочем, она не уверена – под ником вполне могла скрываться и девушка. Паук рассказал, что в детстве также подвергался террору, правда, не со стороны родителей, а со стороны родной тетки, но это сути дела не меняет.

Услышав про тетку, я кашлянул: Лекарь! Пазл, говоря словами майора Одинцова, складывался на глазах.

Паук подробно все выспросил про мать – номер сотового, даже фотографию затребовал. Самое странное – девушка в тот миг не почувствовала никакой опасности, сердце не екнуло. Незаметно «щелкнула» мамашу на телефон и отправила ММS Пауку. О том, что за этим может последовать, не подумала.

Впрочем, за этим ничего особенного и не последовало. Поначалу.

Как-то вечером мамаше позвонили. Яна отлично слышала весь разговор. Кто-то уговаривал Киру Станиславовну с ним встретиться, она сначала долго не соглашалась, но потом, видимо, собеседник нашел аргументы, и женщина согласилась.

– Как мама себя вела перед этой встречей? – спросил я, выходя из труллейбуса и протягивая ей руку.

– Была очень нервной. Так прямо и сказала, чтобы я заткнулась, не встревала, не лезла с вопросами, вообще – не попадалась ей под руку. Хотя не попасться было сложно: у нее все конкретно валилось из рук.

– Скажи, а ты этого Паука наяву видела? В жизни какой он? Или, может, у тебя в аккаунте есть фото, и он тебя может узнать?

– Нет, Паука не видела, не приходилось, и в аккаунте у меня совсем другая фотка, – неуверенно ответила Яна. – Хотя… припоминаю один момент, он не похож ни на что, как бы стоит особняком в памяти. Забыла уже его лицо, голос, а то, что он говорил, помню.

– Ближе к сути, сударыня, – решил я подколоть девушку. – А то изъясняешься загадками. Что за момент?

– Училась тогда то ли в шестом, то ли в седьмом классе. Бегала с девчонками во дворе под вечер. Потом они по домам разбежались, а я не спешила… У меня ведь как: чем дольше мать не вижу, тем на душе спокойней. Сидела на скамье во дворе и что-то чертила на песке. Что – сейчас не помню. Он подошел ко мне неслышно.

– Мужчина? – фальшиво удивился я. – Ты не знала, что разговаривать с чужими мужчинами нехорошо? Опасно.

Она сжала кулачки и даже шутя замахнулась на меня:

– Ты хочешь узнать, что он мне сказал, или собираешься мне морали читать?! Я уже говорила, хватит меня за дурочку малолетнюю держать!

– Извини, – я притянул ее к себе и примирительно чмокнул в щеку, отчего она почему-то вздрогнула. – Постараюсь быть серьезней и взрослее.

Незнакомец какое-то время рассматривал то, что девочка чертила на песке, подходил с разных сторон, долго разглядывал, потом воскликнул:

– Похоже на гильотину… Знаешь, что это такое?

Яна тогда не знала значения этого слова, но не хотела в этом сознаваться и ответила первое, что пришло в голову:

– Это гильотина для паука.

Почему именно для паука – она не знала. Просто так вырвалось, и все. Незнакомец очень удивился, поскольку не ожидал ничего подобного.

– Для паука не бывает гильотины, – начал объяснять он. – За что ему отрубать голову? К тому же у него нет головы как таковой, у него головогрудь.

Девочка как раз по зоологии готовила в школе доклад о членистоногих и решила блеснуть знаниями… Она знала все про пауков, а незнакомец – про гильотину. Они проговорили не меньше часа. Пока во двор не вышла мама – Кира Станиславовна и не позвала Яну домой.

Незнакомец, увидев мать девочки, как-то незаметно и быстро исчез. На вопрос матери: «С кем это ты там разговаривала?» – девочка честно ответила, что с одним умным человеком, который все знает про гильотину. Тема разговора матери не понравилась, она запретила дочери встречаться с этим «знатоком».

Он больше и не появлялся поблизости, хотя девочка его ждала, вспоминала о нем.

Выслушав короткий рассказ, я вынес вердикт:

– Это мог быть как Паук, так и совершенно посторонний мужчина, например, многодетный отец… Педагог, доцент, не знаю.

– Согласна, – неуверенно ответила Яна, – мог… Но мне почему-то кажется, что это он и был. Уже тогда выслеживал, вынюхивал.

Я спросил себя: знает ли она, что с Пауком я работаю сейчас как психиатр, догадывается ли? Честно говоря, я ждал, когда она скажет напрямую что-то типа: «Да ты его знаешь, это такой-то…»

Но она почему-то сдержалась. Может, не хватило смелости? Это не просто – сознаться, что все подстроено.

Если бы осмелилась – все карты раскрылись в ту же секунду, и – прощай, романтический ореол наших отношений. А так – мы вроде как случайно встретились. Вернее – столкнулись.

Кузовной ремонт был произведен на славу: машинки сверкали как новые. Расплатившись, я сел за руль и уже собрался ехать, как увидел Яну, сиротливо стоявшую рядом со своим «шевроле».

Садиться за руль она почему-то не спешила.

Через секунду я понял: машина матери, в ней все напоминало о Кире Станиславовне. Разумеется, говорить об этом вслух было необязательно.

– В чем дело? – крикнул я ей, опустив стекло. – Почему не едешь? Ты так ждала этого момента.

– Поехали ко мне, – неожиданно предложила она, подойдя к моей машине. – Ты у меня еще не был. Или тебе не хочется?

– К тебе так к тебе, – кивнул я.

У нее в ту же секунду загорелись глаза, она бросилась к своему «шевроле» так, словно опаздывала в аэропорт. Закинув сумочку на заднее сиденье, плюхнулась за руль.

По дороге мы заскочили в мини-маркет для закупки кое-какой провизии. Яна зарулила в винный отдел и выбрала там бутылку сухого красного вина. Когда я расплачивался в кассе, поинтересовалась:

– У тебя вообще как с этим делом?

– Ты алкоголь имеешь в виду? Пью редко, но зато когда напьюсь – становлюсь буйным и приставучим как банный лист. Начинаю сальные анекдоты шпарить.

– Ко мне когда приставать начнешь?

Взглянув на нее как можно легкомысленней, я наткнулся на серьезный взгляд, в котором читалось конкретное ожидание.

– Ты этого хочешь?

– Жду не дождусь. Так и состариться недолго – ожидаючи. Хоть бы пригласил куда-нибудь.

– Куда, например? В музей? В театр? В кино?

Мы вышли с пакетами из мини-маркета и направились к машинам, Яна какое-то время размышляла, потом огорошила:

– В сауну, например. Правда, я не очень хорошо ее переношу. Голова кружится, мутит, подташнивает.

– У тебя наверняка низкое артериальное давление, – обрадовался я возможности перевести разговор в привычное медицинское русло.

– Ты как догадался? Действительно, девяносто на пятьдесят, выше не поднимается. Кофе через каждый час если пить – самочувствие ничего, только сердце стучит.

Я забросил пакеты на заднее сиденье, чтобы как можно качественней донести до девушки следующую мысль:

– И в сауне тебе в жаре не надо сидеть, а сразу же чтоб кто-то веничком тебя, да пожестче. А потом контрастный душ. Еще сегментарный массаж не помешал бы. Неплохо зарекомендовали себя адаптогены типа корня женьшеня, лимонника, элеутерококка.

– Может, вместо веничка да женьшеня что-то понатуральней и поестественней? – она нарисовала в воздухе нечто продолговатое и тут же захихикала.

– У тебя одно на уме! – проворчал я и сел за руль.

Не скажу, что квартира Яны поражала воображение, скорее, во всем главенствовал разумный минимализм. Если семье требовалось, к примеру, три стула, то четвертый в интерьере точно отсутствовал, и так во всем: в шкафах, трельяжах, тумбочках, зеркалах, паласах.

Наметанным глазом я сразу же отметил, что в квартире недавно была генеральная уборка. «После похорон!» – догадка фотовспышкой мелькнула в мозгу, на миг высветив в памяти похороны Женьки, кольнув иглой в сердце, прокатившись неприятным холодком по позвоночнику.

Выходит, мы с Яной в какой-то степени друзья по несчастью.

– Гости часто бывали у вас? – поинтересовался я, осматривая гостиную. – Скажем, коллеги мамины приходили?

– Для встреч с коллегами существуют рестораны, кафе, особняки за городом, – незатейливо объяснила юная хозяйка. – Дом, это, скорее, крепость, в крайнем случае – спальная палатка, где можно переспать, чтобы потом нестись куда-то опять сломя голову.

– Чувствуется, повторяешь слова матери. А отца своего ты не помнишь? Хотя бы немного?

– Нет, не помню, – категорично заметила она.

– А фотоальбом мамы можно посмотреть? – выпалил я и затаил дыхание. Вот сейчас она взорвется, запустит в меня чем-нибудь, что плохо лежит. Но она сдержалась. Видимо, из последних сил.

– Значит, так. Я дам тебе его посмотреть, но разглядывать сама с тобой не буду. И не проси объяснять, где мы с мамой в Ялте, где в Праге, где на Таймыре… Этого не будет, понял?

– Разумеется, я тихо посижу в комнате на диване, полистаю.

– Хорошо, – она подвинула в комнате стул к шкафу, раскрыла верхнюю дверцу, достала альбом и буквально ткнула мне в грудь. – И чтобы ни одного вопроса!

– Договорились.

Боясь поверить в обрушившуюся на меня удачу, я уселся на диван и начал листать огромный фолиант размером с том Большой советской энциклопедии.

Мысленно я одобрил выбор Лекаря: Кира действительно была девушкой редкой красоты. Высокая, стройная, с огромными зеленовато-серыми глазами… Ей бы Алена Делона в годы его молодости или Брэда Питта девяностых. Но, видимо, не встретились на ее пути достойные личности.

На общей фотографии класса я без труда нашел Бережка. Обрубок обрубком, что и говорить. Странно, что она вообще пришла к нему накануне экзамена.

В какой-то момент я почувствовал угрызения совести: Яна на кухне готовит, а я чинно сижу, альбом разглядываю. И это когда после смерти матери не прошло и девяти дней!

Вытащив общую фотографию класса из альбома, я спрятал ее в карман, положил альбом в шкаф и отправился к Яне.

– Спасибо за альбом, – успел буркнуть я, когда увидел ее курившую на балконе. – Кира Станиславовна…

– Больше о ней говорить не будем, – оборвала она меня, выбросив окурок. – Вообще, хватит меня держать за маленькую девочку. Хватит дистанцироваться! Мне уже есть восемнадцать, могу паспорт показать!

– Тогда накрывай на стол, если ты такая взрослая, – я направился на кухню, доставая из пакета закупленные продукты. – Кроши салат, ставь воду под макароны. Я тебе с удовольствием буду помогать.

За приготовлением ужина Яна продолжала свой нелегкий рассказ. Я внимательно слушал.

…Мать и раньше, случалось, исчезала на несколько дней, не говоря дочери ни слова. На карточке у Яны регулярно появлялись деньги – что еще было нужно?! Поэтому, когда Кира Станиславовна не вернулась после работы, дочь особо не расстроилась. Просто уселась за комп и прочитала сообщение от Паука, в котором говорилось, что мать какое-то время отдохнет на курорте. Дескать, женщина устала, нервные перегрузки… Тем самым девушка избавилась от постоянной ненавистной опеки.

– Сейчас в этом стыдно признаваться, – вздохнув, устало произнесла Яна, заправляя салат майонезом, – но мать тогда мне казалась настоящим монстром. Остаться без нее на месяц – для меня предел мечтаний! Чтобы никто не капал на мозги, не стоял над душой.

Мне вдруг в голову пришла крамольная мысль, и я, не подумав, решил тут же ее озвучить.

– Скажи, а я могу обнаглеть до такой степени, чтобы попросить тебя показать переписку с Пауком?

Девушка взглянула на меня с кривой усмешкой:

– Не можешь. Ай-ай-ай, доктор. Это моя личная переписка.

– Так ведь и я тебе вроде как не чужой, – провел я еще один запрещенный прием. – Или мне показалось?

– Не чужой, но близким пока не стал, – почти прошептала она, покраснев. – А вообще-то я ее уничтожила, – призналась она, надув губы.

Видимо, у меня на лице непроизвольно отразилось недоверие, поскольку ее глаза наполнились слезами.

– Мне, например, очень интересно, как она начиналась, – конкретизировал я, чтобы хоть как-то реабилитировать себя. – Переписка, я имею в виду. Он на тебя вышел или ты на него? Кстати, можно хотя бы узнать, под каким ты ником с ним общалась?

– Какая разница?! – начала она заводиться. – Это тебя не касается! Что ты мне в душу лезешь?! Ты же психиатр, а не следователь!

– Яна, извини… пожалуйста, – попытался я вставить между ее выкриками, но у меня плохо получалось. – Я не… хотел…

– А может, следаки с тобой уже поработали?! Провели, так сказать, профилактическую беседу?! Может, ты здесь расследование ведешь?! Нюхай, ищейка, смотри там, там, там…

Я понял, что ее начинает раздражать само мое присутствие в квартире, поэтому не спеша направился в прихожую. Она мне вслед что-то кричала, но я не слушал, виня в этой вспышке эмоций прежде всего себя.

Кто тебя, доктор, просил лезть в ее переписку с Пауком? Это, в конце концов, верх бестактности. Решил, что тебе все дозволено? Взял и – перегнул палку.

Несолоно хлебавши, я вышел из подъезда и направился к своей «тойоте». Когда подходил к машине, решил посмотреть на окна ее квартиры. Она стояла, прислонившись лбом к стеклу, и смотрела на меня.

Увидев, что я поднял голову, помахала мне рукой.

Я ответил ей тем же.

Уже будучи за рулем, услышал, как пришла эсэмэска.

«Мой ник при переписке с Пауком – Керолайн». Прочитав это, я подумал, что девочка оригинальностью не блещет. Но, как говорится, спасибо и на этом. Пригодится в беседах с Лекарем.

Интересная получается картина. У Синайской дочь Яна, у Ощепковой сын Бориска. У Валентины тоже есть сын, имени которого я пока не знаю. Не через них ли Паук выходил на матерей, избавляя деток таким образом от родительского террора? Если взять историю Яны как основной алгоритм его действий, то вполне могло быть именно так.

Да он психолог, как я погляжу! Втереться в доверие к современной молодежи не так-то просто. Достаточно послушать Либермана. По его мнению, в большинстве случаев вообще невозможно определить, что у современной молодежи на уме.

У Паука-Лекаря, выходит, получалось!

Деткам все преподносилось как родительский отдых на курорте. Пусть временное, но избавление от ненавистного контроля. На самом деле родительниц ждал темный холодный подвал, кляпы во рту, повязки на глазах и полная обездвиженность. Преисподняя, короче.

Жестоко, ребятки! Пусть вы и были в неведении, но результат получился не хуже, чем у фашистов. Отомстили, нечего сказать.

Я мчался по Комсомольскому проспекту, наслаждаясь скоростью. Руки соскучились по рулю, ноги – по педалям.

Горожане спешили каждый по своим делам. Кто-то в аптеку, кто-то в гости, кому-то предстояло романтическое свидание. Не исключено, что среди них в толпе никому пока не известный маньяк выходил на охоту за своей будущей жертвой. Еще месяц назад я бы подобную мысль отбросил, как вздорную, сейчас – нет.

Итак, что касается треугольника «Бережков – мать и дочь Синайские». Как ни крути, выходит, Яна преподнесла маньяку свою мать на блюдечке с голубой каемочкой. Всю информацию выложила, бери – не хочу.

Бориска под предлогом поиска щенка зиненхунда привел мать в условленное место и там оставил. Похоже, достала она его не меньше, чем Кира Синайская свою дочь, и ненавидел он ее так же.

Как бы много я отдал, чтобы поговорить с Бориской с глазу на глаз. Только кто ж мне позволит воплотить такое в жизнь, а отследить его звонки по сотовому, его путешествия по паутине вполне в состоянии майор Одинцов с коллегами.

В трубке долго слышались гудки, потом «прорезался» голос запыхавшегося майора. Узнав, что я двигаюсь вверх по Комсомольскому проспекту, он предложил встретиться у здания управления МВД.

Только я припарковался, как из стоявшего неподалеку полицейского «уазика» появился майор и направился к моей «тойоте».

Перспектива сидеть в машине во время разговора меня не прельщала, поэтому я вышел навстречу майору.

– Есть ли какие-то новости относительно работы Бережкова в областной детской больнице десять лет назад? – поинтересовался я после приветствия. – Или пока еще не проверяли, Виктор Васильевич?

– Проверял, – не без гордости сообщил он. – Вернее, не я, а мой коллега. И вот что обнаружилось. Хирургом Бережков проработал очень короткое время. После того, как во время его дежурства умерла девочка восьми лет, он уволился, и с тех пор его следы теряются. Во всяком случае, мы их не нашли.

– Обалдеть, – пробубнил я, чувствуя, как холодеет все внутри. Не после того ли случая с нашей Женькой Лекарь ушел из медицины? – Выходит, я его только тогда и застал, больше он нигде не «выныривал».

– Именно так. В девяносто восьмом году вместе с Кирой Синайской они заканчивали школу в одном классе. Школьная любовь, выходит, не ржавеет.

– Выходит. Не покорилась она Лекарю, – начал рассуждать я, прохаживаясь между «уазиком» и своей «тойотой». – Сколько он ни уламывал ее, на каких только машинах ни подкатывал.

– Про машины следствию ничего не известно.

– Это уже из наших с ним бесед, – махнул я рукой.

Рассказав ему, как Паук вышел на Киру Синайскую, я также кратко изложил свои соображения о роли подростков во всей этой истории. В частности, Бориса Ощепкова, сына Лидии Самсоновны.

Майор заинтересованно выслушал, потом огорошил:

– Наши хакеры отследили переписку, о которой вы говорите.

– Простите, кто? – мне показалось, что я ослышался. – Хакеры? Они на вас работают?

– Именно так я называю наш отдел информационных технологий. Так вот, сейчас главное – добраться до компьютера Лекаря. Чего пока не удается.

Признаться честно, я сомневался, что это вообще удастся когда-нибудь сделать. Из наших с Лекарем бесед следовало, что он отнюдь не идиот.