– У вас с пациентом была полная гармония, вы взаимодополняли друг друга, – загадочно улыбаясь, прокомментировал Ираклий на следующий день факт незаметного и коварного исчезновения их с заведующим из кабинета. – Мы с Давидом Соломоновичем не хотели ее нарушать. Мы ж не варвары. Ты так увлекся, что мне стало немного завидно. Ты создан для таких бесед, Илья Николаевич, честно.

– А я уж подумал, – с облегчением признался я, – что вы мне приснились, как безголовый профессор Лекарю.

Я сидел за компьютером в нашей ординаторской и просматривал то, что записалось вчера на камеру. Лекарь в роли Макара Афанасьевича смотрелся настолько естественно, что сам Станиславский ему бы поверил.

– Думаю, здесь одно из двух, – категорично заявил коллега, поднимаясь с дивана. – Либо параноидная форма шизофрении с галлюцинаторным бредом, что наблюдалось во время первой нашей беседы, либо диссоциативное расстройство, что мы наблюдали вчера.

– Тебя не смущает такое сочетание? Шизофрения с диссоциацией в одном флаконе практически не встречается, в литературе такого не описано! Это – совершенно разных полей ягоды.

– Все когда-то бывает в первый раз, для следствия, кстати, этот нюанс – без разницы, – пожал плечами Ираклий, подходя ко мне и забирая камеру. – Я тебе сброшу это кино на флешку, у тебя будет время насладиться его непревзойденной игрой. А сейчас, извини, тороплюсь, надо еще кое-кого поснимать.

Едва Ираклий вышел из ординаторской, у меня запиликал сотовый. Звонил Немченко:

– Хочешь посмотреть галлюцинацию у твоего Лекаря?

– Не откажусь, – ответил я, тут же срываясь с места и почти бегом покидая ординаторскую. – Где представление?

– Иди на балкон второго этажа, он как раз на прогулке в гордом одиночестве… Просто классика! Давай, жду.

В огороженном секторе для одиночников действительно разыгрывался мини-спектакль. Бережков изображал в буквальном смысле бой с тенью. Невидимый противник наносил ему удары, он уворачивался, ругался, оправдывался, извинялся. Наконец, просто орал от мнимой боли.

Невидимым противником, конечно же, был Макар Афанасьевич, который отчего-то осерчал на бедного медбрата и вымещал злобу, физически воздействуя на подчиненного.

Бережков клялся, что все это – в последний раз, вставал на колени, просил прощения, потом вновь уворачивался от невидимого удара, вскрикивал, падал, вновь поднимался и снова падал.

Вероятно, в Голливуде так рождались много– уровневые шедевры с монстрами, 3D-анимацией. Сначала снимался эпизод с мнимым противником, после чего с помощью компьютерной графики в кадре появлялись двухголовые ящеры. Причем так, что их удары полностью совпадали с уклонением главного героя.

Ящера не хватало – «картинка» была не укомплектована, не закончена. Появись он – все стало бы логичным, естественным, исчерпывающим. Их как будто двое, второго участника кто-то вынул на время из тандема или надел на него шапку-невидимку.

– Обязательно проверь у него потом наличие гематом от наносимых ударов, – прошептал Немченко. – Это все равно что бой в супертяжелом весе за звание чемпиона мира выстоять.

– Считаешь, синяки появятся? Или хохмишь по привычке?

– Считаю, у нас завелся шизофреник-невидимка, – с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, шептал мне коллега на ухо, – который калечит больных во время прогулки. Не удивлюсь, если у него окажется разряд по боксу. Ну, или черный пояс по карате.

– Прекрати! – одернул я его. – У нас сложнейший диагностический случай, а ты тут со своими хохмами.

Жестом показав санитарам, курившим неподалеку, чтобы они доставили пациента в процедурный кабинет, я направился на пост медсестры.

В проходе едва не столкнулся с Либерманом.

– Видел представление? – поинтересовался заведующий. – Думаю, диагноз ясен. Как успокоишь его, сразу же в ординаторскую.

Почти автоматически отдавая распоряжения медсестре, санитарам, я не мог отделаться от мысли, что передо мной только что свершилось чистой воды лицедейство. Гениальное, но лицедейство! Все, что хочешь, на выбор: тут тебе и галлюцинации, и бред, и раздвоение… Бери, ешь не хочу.

Однако существовали факты совсем иного порядка. Убитая Кира Синайская отнюдь не была галлюцинацией. И полиция до сих пор не могла обнаружить логово этого зверя. Десять лет назад он исчез с экранов радаров и появился на них лишь неделю назад. Весь в крови, склонившись над трупом. С молотком в руке.

Спрашивается, где скрывался все это время?

Одно другому не соответствовало. Словно эти поступки совершали два разных человека: один творил злодеяния в подвале, добиваясь руки и сердца неприступной Киры. Другой разыгрывал перед нами сейчас трагикомедию.

Хотелось подвести под всем этим одну большую черту, выведя общий знаменатель, но не получалось. Что-то внутри меня сопротивлялось этому. Возможно, не контактируй я так плотно с майором Одинцовым и с Яной, мне тоже игра Лекаря казалась бы убедительной, даже не игрой вовсе, а серьезной неизлечимой болезнью.

Возможно… Но перед глазами появлялись испуганные глаза Бориса Ощепкова, когда я намекнул ему на то, что знаю предысторию его переписки с Пауком. В памяти всплывал наш последний – незавершенный – разговор с Яной. И тут же все рассыпалось, как карточный домик, ничего невозможно было понять.

В ординаторской Либерман по привычке ходил из угла в угол, Цомая и Немченко сидели на диване. Мне ничего другого не оставалось, как усесться за свой стол.

– Мы как раз обсуждали последний сон Бережкова, – ввел меня заведующий в курс дела. – Что такое отсутствие рук и головы, как не косвенный симптом раздвоения? У человека не может быть две головы и четыре руки. У них одна голова и одна пара рук на двоих, поэтому и снятся столь экзотические, я бы сказал, иносказательные сны. Наша задача – понять и правильно интерпретировать.

– До этого самостоятельно никто не додумается, – вставил Ираклий. – Изобразить искусственно это невозможно. Это формируется на подсознательном уровне.

– Не стоит забывать и о том, – продолжал Либерман выдавать аргумент за аргументом, – что, когда одна личность сменила другую, то есть когда Бережков как бы очнулся вновь в своем теле, он ни сном ни духом, что называется, не ведал о том, что недавно тут был его шеф. И это еще один аргумент в пользу его психической патологии.

– Следовательно, – подытожил Ираклий, – они друг друга воспринимают как отдельно существующих людей. Не совсем понятно, правда, как они общаются.

– Как вы считаете, коллеги, – прервал я их абстрактный, чисто теоретический диалог суровой конкретикой. – Кто из них совершил жестокое убийство: Бережков или Макар? Согласитесь, что убивать должен был кто-то один. И, возможно, даже не посоветовавшись с другим.

Мне показалось, что уверенность присутствующих в том, в чем они только что убеждали друг друга, после моего вопроса слегка пошатнулась.

– Сложно сказать, Илья Николаевич, – развел руками заведующий, – кто конкретно замахивался молотком в решающий момент. Согласен, что убийца должен быть один, второй мог и не знать о случившемся. Теоретически можно предположить даже наличие шизофрении у одного из них, а другой может быть вполне адекватным. Так же, как и наличие диабета. Но это лишь предположение, подтверждений нет, ты знаешь.

– Такое впечатление, словно бредем в дремучем лесу, – вставил, как предохранитель в схему, Ираклий фразу в разговор.

– И еще, пока не забыл, – схватил меня за руку Давид Соломонович. – Помнишь, ты говорил, что с Бережковым разговаривает мертвая Синайская голосом Макара?

– Помню, – с оттенком обреченности произнес я. – И мне до сих пор сей феномен кажется необъяснимой фантастикой.

– Я тут на днях листал одну из последних монографий Эккерта, это профессор из Набережных Челнов, у него описан случай диссоциации, когда одна половина разговаривала с другой голосом его умершей матери. Подчеркиваю, не своим, а материнским голосом. Напрямую общение было невозможно, а через посредника как бы – в данном случае через мать…

– Что вы хотите этим сказать? – напрягся я.

– Это еще один аргумент в пользу раздвоения, то бишь невменяемости.

Произнеся это, Давид Соломонович подошел к окну и принялся разглядывать что-то, происходящее во дворе поликлиники.

– Ау, коллеги! – Ираклий поднялся с дивана, хлопнув несколько раз в ладоши. – Вы что! Мы не должны сворачивать с материалистических позиций ни при каких условиях. Когда двое находятся в одном теле, не может один из них болеть чем-то, чем не болел бы другой. И разговаривать любым голосом кроме своего собственного! Это как в анекдоте про трехголового Змея Горыныча: как пить, так в одиночку, а как, простите, блевать, так всем трем головам.

– Ты забываешь про внушение, – заметил Немченко. – У таких больных оно чрезвычайно развито. Вспомни, как появлялись рубцы на шее у шизофреников, которые считали себя повешенными в другой жизни. Кстати, я не удивлюсь, если на теле Бережкова после сегодняшней галлюцинации вдруг обнаружатся гематомы от полученных ударов.

– Но как можно заболеть перманентно сахарным диабетом и потом от него излечиться! – стоял на своем Ираклий. – Тут одного внушения маловато! То же самое касается и шизофрении. У них же один мозг на двоих!

Либерман, стоявший до этого у окна, обернулся, по-видимому решив подытожить затянувшуюся дискуссию:

– Поскольку анализ мы сделать не успели, то утверждать, что Макар болен диабетом, а Костя Бережков нет, мы не имеем никаких оснований. Мне кажется, у Ильи Николаевича припрятан еще один аргумент, иначе бы он так резво не стал вчера вызывать сестру из лаборатории для анализа.

– Есть кое-что, – подал я голос. – Дело в том, что обе жертвы Лекаря, с которыми мне удалось побеседовать, в один голос утверждают, что от него попахивало ацетончиком… Это невольно наводит на мысль о диабете. Поэтому, собственно, я и стал звонить.

– Может, парень был просто пьян, – с сомнением заметил Немченко. – Или, простите, с бодуна?

– Думаю, что женщины это определили бы.

– Как я понимаю, ты сомневаешься? – спросил напрямую Артем. – Считаешь, Лекарь притворяется? Такое возможно?

– Во всяком случае, спешить не надо, – ушел я от прямого ответа, – в нашем распоряжении еще есть время, и у меня – огромное количество не заданных Лекарю вопросов.

– Это делает вам честь, коллега, – сыронизировал с ухмылкой Ираклий, протягивая мне флешку. – Здесь то, что удалось записать во время вчерашней душещипательной беседы с Макаром Афанасьевичем.

– Благодарю, сейчас же сброшу себе на компьютер и верну носитель. Думаю, там есть что посмотреть.

– Вот и замечательно. Как видим, коллеги, случай, как бы классифицировал вождь мировой революции, архисложный, – подвел итог Либерман. – Поэтому попрошу оказывать всяческую помощь коллеге Корнилову. А пока на этом закончим и приступим к текущей работе.