К моему немалому удивлению, выглядел Бережков с утра как огурчик. Даже улыбался уголками губ. Будто и не было вчерашнего безобразного конфуза.

– Вижу, у вас есть новости, Илья Николаевич?

– Есть, и немало, – кивнул я, про себя отмечая, что надевать очки он не стал. Значит, маски сорваны. Начинается большая игра. – Прежде всего хотел передать привет от тетушки с Валдаевской, 18.

– Во как? – неподдельно удивился он, правда ничуть не расстроившись. – Увидев вчера в ваших руках ее перстень, я так и подумал. И как она? Не скучает по племяннику?

– Надоел он ей, если честно, – произвел я первый пробный выстрел. – Пожить-то еще хочется, говорит, для себя. А так все для него да для него. Надоело скрываться, менять адреса… Пермь на Березники, Березники на Соликамск, потом Кунгур…

– Даже так? – грустно усмехнулся Лекарь. – Ревность не имеет возрастных границ. Женщина всегда остается женщиной, сколько бы лет ей ни стукнуло. Признаюсь, не уделял ей в последнее время должного внимания. Все дела какие-то. Ладно, бог с ней. Теперь я вам передам привет.

Судя по спокойствию и уверенности, с которой прозвучала последняя тирада, Лекарь был уверен, что тетушка ни о чем «таком» не проболталась и козырей у меня не так много.

– Ты мне хочешь передать привет? – удивился я, не ожидая никакого подвоха. – От кого, интересно?

– Хотя бы от бывшей супруги вашей, Эльвиры.

– Константин, – изобразив подобие зевка, начал я порциями выдавать домашнюю заготовку. – Тамара мне подробно рассказала, как ты ее попросил присутствовать на похоронах моей дочери. Я в курсе, что там же вы увидели мою супругу… Это уже никакой не секрет. Поэтому передавай приветы от кого-то еще…

– Вы в курсе, где она сейчас? – стальным голосом поинтересовался он. – А я в курсе. Хорош муженек, нечего сказать!

– Бывший муженек, бывший, – уточнил я и тут же пожалел о сказанном. Он опять пытался незаметно перетянуть меня на свое поле, играя на самолюбии. Ох уж это самолюбие! Куда бы его спрятать? Или от него спрятаться! Доктор, не поддаваться на провокации!

– Мы с ней столкнулись возле церкви Святого Николая примерно месяц назад, – ринулся он в наступление, нанося аперкоты, свинги, кроссы. – Если бы вы увидели ее сейчас, от вашей эйфории, которую вы тут мне демонстрируете с подчеркнутым удовольствием, и камня на камне не осталось бы. Изможденное лицо, ранние морщины, потухший взгляд, сутулость… И это еще мягко сказано! Она с головой ушла в веру, стала монахиней. Пусть по закону вы не обязаны ее поддерживать, помогать… Но есть еще закон совести. В том, что она стала такой, виноваты вы.

Последний его удар оказался наиболее чувствительным. Пусть не нокаут, но нокдаун как минимум. Хотелось надышаться где-нибудь в одиночестве, не видя его каменной физиономии.

Я действительно не знал, что с Эльвирой сейчас, где она, каково ей. После смерти Женьки и разъезда пытался связаться несколько раз, но наткнулся на категорическое нежелание общаться. И оставил попытки. Навсегда.

Поэтому и не мог Лекарю возразить сейчас, так как был в неведении. Возможно, он обманывал, но что-то подсказывало мне, что я слышу горькую правду. И эта горечь разливалась по телу подобием свинцовой усталости, лишая возможности двигаться.

– Да, возможно, какая-то моя вина есть в этом, – согласился я, чтобы хоть как-то приглушить его обличительный пафос.

Думал, он переведет дух, сделает паузу, но не тут-то было. Как мощный турбированный движок с автоматической коробкой передач, он, не переключаясь, набирал обороты, не обращая внимания на мою рефлексию.

– Вы еще не знаете главного, – покачал Лекарь головой. – Впрочем, зачем оно вам? За десять лет вы ни разу не поинтересовались, как она живет. Ни одного звонка, ни одной открытки с днем рождения, просто по-человечески поинтересоваться – жива ли?!

– Я интересовался, – вставил и тут же осекся.

Как школьник, честное слово! Меня оклеветали, а я оправдываюсь у доски перед классом. Ты еще заплачь, доктор, для убедительности. Это точно проймет обвинителя, он сжалится, по головке погладит.

– У нее онкология! – вместо этого обвинитель стукнул резко и коротко, почти без замаха, в челюсть, выключив свет в обоих глазах.

Все, доктор, ты валяешься на ринге, а рефери открыл счет.

«Один, два, три…»

Как-то Эльвира обмолвилась, что вся родня ее по женской линии умерли от рака, поэтому ей следовало опасаться. Из подсознания всплыла ее улыбка, ее рука на моем плече. Потом – ее слова, то ли в шутку, то ли всерьез, сейчас не разобрать: «Ты же у меня доктор, вылечишь, если вдруг заболею, правда?!»

– Конечно, вылечу, даже не сомневайся!

«Четыре, пять, шесть…»

– Как же вы вылечите, Илья Николаевич? – Лекарь по-прежнему утюжил, припекал меня своим взглядом. – Если дочь не смогли уберечь и жену, пусть и бывшую… Вы даже не знаете, где она сейчас.

«Семь, восемь…»

Еще один взгляд – охранника из приоткрытых дверей – также попал в мое поле зрения, не совсем восстановившееся после нокаута. Только чем мне сейчас мог помочь охранник?

Выходит, фразу, предназначавшуюся Эльвире, я произнес вслух! Неплохо для нокаутированного! Что я еще отчебучил за эти секунды? Или, может, минуты?

Что бы там я ни наговорил, Лекарю удалось капитально выбить меня из колеи. Понятный не только медику, но и любому, кто мало-мальски контактирует с медициной, термин «онкология» не отпускал, заставляя думать только о нем, и ни о чем больше. Что, собственно, и требовалось моему собеседнику.

Он почувствовал это, выдержал паузу.

– Теперь ваша очередь передавать приветы.

Сейчас, в этот конкретный миг, я Эльвире никак помочь не мог. Поэтому следовало как-то смириться, успокоиться, отвлечься и сосредоточиться на том, что заготовлено для Лекаря на сегодня. Признаться, его нокаут вышиб у меня из головы все. Абсолютно.

К тому же Лекарь четко контролировал то, что записывается на диктофон, не выходя ни на дюйм за рамки своего первоначального образа.

Его голос словно звучал у меня в голове: «За кого меня держишь, начальник? Твое дело – провоцировать меня, мое – не поддаваться на эти провокации. Заглоти я твою наживку с утками-прибаутками, и грош цена двум предыдущим неделям. Зря, что ли, я столько лабуды наплел про зацепы, кардиохирургию и Макара Афанасьевича. Терять заработанные баллы в глазах членов высокой комиссии не хочется!»

– Еще тебе большой привет от Керолайн, – продолжал я методично восстанавливать утраченные позиции. – С которой ты переписывался как Паук. Много ли мух попалось в твои сети?

– Извиняюсь, это такая смазливая брюнетка в Фейсбуке?

– Нет, это дочь Киры Синайской, убитой тобой одноклассницы.

Он расплылся в блаженной улыбке:

– Мало ли с кем я переписываюсь в соцсетях! Если бы я знал, что за переписку можно в психушку угодить! В конце концов, мы с вами не в парилке, где обсуждают любовные похождения. Керолайн, Люси, Ингрид… Они извращаются, как могут, в этих своих никах. Я тут за них красней, значит. А чья она дочь – одноклассницы или однокурсницы – дело десятое, согласитесь. В сети ведь не поймешь – честно врет человек или правду заливает.

Я не спеша положил перед ним фотографию выпускного класса.

– Покажи Инну, пожалуйста, ту, про которую ты рассказывал, помнишь? Которую в кино водил, кормил попкорном. Первую и единственную любовь твоей жизни.

Он оживился, начал пристально рассматривать снимок.

– Это действительно мы, вы не разыгрываете меня? Надо же!

– Зачем мне тебя разыгрывать? Мы серьезная организация. Так как насчет Инны, той самой, героини твоих рассказов?

Лекарь ткнул пальцем в снимок и протянул его мне. Я всмотрелся и чуть не присвистнул. На меня глядела Валентина Завьялова, только лет на двадцать моложе.