В пещерах оно, конечно, здорово, но сами собой пещеры не открываются, особенно на Кугитанге. Поиск новых пещер составляет одну из интереснейших частей спелеологии, хоть он и лишен главного спелеологического атрибута — темноты. Практически все спелеологи время от времени устраивают целые экспедиции специально ради поиска новых пещер.

Как говаривал Винни-Пух, дыра — это нора. А раз нора, значит в ней кто-то живет. Вопрос в том, кто этот кто-то. Для Кугитанга важно, чтобы это был дикобраз. Идея здесь в том, что дикобраз, пожалуй, единственный зверь, которому для устройства гнезда нужен примерно тот же комплект удобств, что и спелеологу для наслаждения пещерой — по возможности узкий вход, галерея не короче ста метров, расширение размером не меньшее, чем обычная комната, и где-нибудь подальше питьевая вода. То есть в гротах и коротких тупиковых пещерах, которых в каньонах миллионы, и которые спелеологам совершенно не интересны, дикобразы тоже жить не будут.

Воспринимать буквально тезис, что поиск пещер есть поиск и разорение дикобразьих гнезд, разумеется, нельзя. Дикобраз — зверь далеко не глупый, и выбирает такие дыры, что для пролезания в них кувалдой не обойдешься. Да и постоять за себя умеет, несмотря на очень мирный характер. Я знаю ровно один случай, когда кто-то из спелеологов попытался выдернуть из пробегавшего мимо дикобраза иголочку на сувенир. Бедняга потом недели две лежал в больнице — зверь даже не пустил в ход своих игл, а просто немного покусал его. Зубы же у дикобраза вполне соответствуют его статусу грызуна — примерно как у крысы, увеличенной до размера крупной собаки. Связываться не стоит. Хотя, с другой стороны, если их непосредственно не обижать — никакой агрессии. Можно даже загнать дикобраза в какую-нибудь щель и, наступив на него, уговорить подождать, пока распаковывается фотоаппарат — Лев Кушнер пару раз такое проделывал, причем совершенно безнаказанно.

Так что дикобразьи гнезда, хорошо опознаваемые по старым иголкам и свежим туалетам возле входов, свидетельствуют о наличии пещеры, но не входа в нее. Вход, скорее всего, обнаружится совсем в другом месте, причем как правило — будет выкопан. Впрочем, еще вероятнее он так и не будет найден совсем. Известен всего один случай, когда раскопка норы непосредственно привела в пещеру — Таш-Юрак. И один, когда это потенциально возможно — Дальняя.

* * *

Кугитанг — сложнейшее место для поиска новых пещер, и объясняется это главным образом тем, что карстовый процесс, создавший пещеры, очень древний и полностью потерял всякую связь с карстовым процессом на поверхности. В Крыму, на Кавказе, на Урале — словом, везде, где есть пещеры, они связаны своими водотоками с водотоками поверхности. Если есть воронка, в ней обычен вход. Если есть источник — вход тоже весьма вероятен. Само присутствие крупной пещеры, равно как и чуть ли не половина ее структуры, всегда легко читаются по распространению водопоглощающих воронок.

На Кугитанге кое-чего из перечисленного просто нет, а остальное ведет себя так и просто наоборот. Воронки отсутствуют полностью — вся эта часть просто уничтожена возникшими существенно позже пещер гигантскими каньонами. Пещеры не разгружаются в каньоны, а находятся ниже их русел и забирают из них воду. Безо всяких воронок, просто через щели. В процессе горообразования (пещеры на Кугитанге даже старше самих гор) известняк подвергся таким изменениям, что обычный карстовый процесс без участия сильных кислот их просто не берет, а кислоты нарабатываются уже только в пещерах. Обычные источники, расположенные у подножия хребта (Чинджирский, Аб-Даринский), тоже вывернуты наизнанку. В них выходит вовсе не вода пещер, а снеговая вода, поглощенная в верхней части хребта большими тектоническими разломами и прошедшая до подножия хребта вдоль этих разломов по трещинам под большим напором. Часть этой воды забирается у разломов соседними пещерами, поэтому возникает парадокс — чем крупнее источник у «оголовка» разлома, тем меньших размеров пещеру следует ожидать в непосредственной близости от этого разлома. Вода же, забранная пещерой у разлома и у каньонов, появится только в подгорных провалах. Подчас на расстоянии километров от «ограбленного» источника.

Добавим крайнюю техническую сложность поиска, когда приходится скакать вверх-вниз по совершенно отвесным стенам каньонов до нескольких сот метров глубиной и по уступам в руслах каньонов, тоже подчас достигающим сотни метров. Например, расположенный в самой посещаемой части Кугитанга каньон Булак-Дара не опоискован совсем. При расстоянии от его верховьев до «устья» всего пятнадцать километров, длина по руслу составляет свыше пятидесяти, к тому же вдоль русла имеется несколько десятков уступов, совершенно непроходимых без снаряжения. А спусков в каньон на всем его протяжении — всего четыре. Во всех остальных местах — отвесные стены высотой от ста до четырехсот метров. Причем в середине семидесятых годов, до начала развития спелеологии на Кугитанге, путь от равнины до середины Булак-Дары был — несколько новых уступов, отрезавших всю среднюю часть, появились буквально у всех на глазах в результате мощного дождя: подмытые и рухнувшие со стен глыбы заклинились между стен вблизи дна и стали препятствием для глыб поменьше и гальки, несомых по каньону селевым потоком. Один час — и готов водопад шестидесяти метров высотой, да еще и с нависающим козырьком.

Еще одно осложняющее обстоятельство — практическая невозможность получения реальной помощи в поиске со стороны местного населения. На том же Кавказе любой охотник или пастух немедленно покажет все подозрительные дыры в пределах своих угодий. В средней Азии, причем не только в Туркмении — нет. И не по злой воле. Наоборот, местное население чрезвычайно добродушно, гостеприимно, и готово оказать любую посильную помощь, но пещер они не знают. Горы в Средней Азии по сравнению с тем же Кавказом не в пример серьезнее и опаснее, а потому — местный охотник гор боится. Охотник или пастух, прокладывающий новую тропу — явление чрезвычайно редкое. Таких знают по именам далеко за пределами своего кишлака и помнят столетиями. А все остальные никогда не сойдут с известной тропы, даже будь она заведомо сложнее, чем соседний путь по «целине». Возможно, здесь больше даже не страха, а уважения к чужому труду. Тропа — творение человека, точно так же, как сложенный около родничка очаг и положенный рядом с ним кумган. В горах почтение к таким пусть и минимальным следам человеческой деятельности необычайно велико. В любом случае плодотворное сотрудничество с охотниками — вещь чрезвычайно редкая, и потому, при удаче особо ценная.

И, пожалуй, самое главное «отягчающее обстоятельство» — наличие огромных, красивых и не до конца исследованных пещер системы Кап-Кутан. Неудачный поиск, а другим он как правило и не бывает, уже через пару дней вызывает желание его бросить и перебазироваться в какую-нибудь из главных пещер. В частности именно поэтому — чтобы иметь возможность быстро перебазироваться — свыше девяноста пяти процентов всех поисковых выходов производятся на территории водосбора системы Кап-Кутан, уже осмотренной не раз, не два, и не три. Другие пещерные системы Кугитанга, а их более двадцати, причем в трех из них уже есть небольшие исследованные фрагменты, так до сих пор и ждут своей очереди.

По всем этим причинам поиск новых пещер на Кугитанге чрезвычайно редко бывает успешным. Забавно, но даже когда вокруг Кугитанга уже возник спелеологический бум, в 1983 году, экспедиция из Челябинска, работавшая на соседнем хребте Байсунтау и организовавшая трехдневную поисковку на Кугитанге, отметила в своем отчете, что на Кугитанге пещер нет и быть не может за полным отсутствием карста. Это, конечно, крайний случай. Но — до сих пор нахождение новой пещеры на поисковом рейде является скорее исключением, чем правилом. И тем самым поисковые выходы и экспедиции устраиваются скорее как дань традиции, чем в серьезной надежде что-либо найти. Но в то же время поисковые операции бывают интересны до чрезвычайности. А еще — те из них, которые проводятся все-таки за пределами системы Кап-Кутан, часто оставляют небольшие, но многообещающие пещеры, как правило никем и никогда по второму разу не посещаемые и постепенно уходящие в забвение.

Между прочим, последний тезис имеет вполне глобальный смысл во всей спелеологии, а в Кугитангской — вдвойне. Практически каждая вторая «новая» пещера когда-то и кем-то уже была найдена и затупикована, и только спустя годы пала под свежим взглядом новых людей. Если под землей мы имеем дело со сплошной terra incognita, то сам вход в пещеру все-таки относится к миру подлунному, в котором нехоженных мест уже столетия, как более или менее нет. Многие пещеры, серьезное исследование которых началось сравнительно недавно, уходят своей известностью во тьму веков. Я даже не имею в виду просто известность пещер как курьезных больших дыр. Хашм-Ойик был известен еще более полутора тысяч лет назад именно как грандиозный подземный лабиринт с чудом природы — гипсовыми люстрами, о чем даже было написано в своеобразной естественнонаучной энциклопедии своего времени — монументальном труде Диодора Сицилийского «Историческая Библиотека». И — прочно забыт на эти полторы тысячи лет.

В этой главе я, пожалуй, не буду рассказывать о технике, тактике или стратегии поиска пещер. Думаю также, что тех двух историй о нахождении пещер, ставших знаменитыми, которые я уже привел, вполне достаточно. Лучше я расскажу о нескольких наиболее интересных поисковых мероприятиях из безрезультатных, а также о нескольких найденных пещерах, выбивающихся из общего ряда, и, возможно, перспективных для будущих исследований. Главным образом — о «потерянных», или незаслуженно забытых пещерах. Так что эта глава будет, кроме всего прочего, и в некотором роде «путеводителем» для тех спелеологов, которые не удовлетворятся системой Кап-Кутан и захотят, приложив немало усилий, найти совершенно новую пещеру не меньших размеров, и — очень надеюсь — не меньшей красоты. Но — совсем другую.

* * *

Одна из самых интересных пещерных систем, обещающая быть не похожей ни на что другое на Кугитанге — система пещеры Ходжаанкамар. Геологически Кугитанг представляет собой единую антиклиналь — «выпуклую складку горных пород», осевая часть которой сработана поверхностной эрозией до нерастворимых горных пород — гранитов. Известняки, в которых могут быть найдены пещеры, тем самым сохранились только на крыльях складки, причем все известные крупные пещеры сосредоточены на западном крыле. Впрочем, их там и должно быть несколько больше — западное крыло сохранилось полностью, а от восточного остались только небольшие горки-останцы. Но это отнюдь не означает, что на восточном крыле больших пещер не может быть совсем, и потому периодически предпринимаются усилия по их поиску и там.

Единственная значимая пещера, которую до сих пор удалось найти на восточном Кугитанге — Ходжаанкамар. И эта находка, сделанная более пятнадцати лет назад, несмотря на две специально проведенных туда экспедиции, так до сих пор и вызывает ощущение незавершенности и неправильности.

В 1978 году, когда я еще работал в самоцветах, очередной начальственный идиотизм забросил наш поисковый отряд на восток Кугитанга. Деньги под геолого-поисковые работы выделяются, как известно, согласно площади поисков, и потому в проекте поисков на мраморный оникс фигурировала не только известняковая часть Кугитанга, а весь хребет. Все равно в главке никто разбираться не будет. Был даже такой случай: экспедиция затеяла составить сводную карту месторождений камнесамоцветного сырья на Памире площадью столько-то квадратных километров — и при перепечатке возник лишний нолик. А главк немедленно уцепился за такой масштабный проект и немедленно поставил его на контроль. Для того чтобы цифры сошлись, на карте Памира (административно — часть Таджикистана) оказался весь Таджикистан, вся Туркмения, почти весь Узбекистан, весь Афганистан, и по здоровенному куску Пакистана и Китая. Рисовали целый месяц всей экспедицией. Примерно то же произошло и в этот раз. Кто-то в главке таки заинтересовался проектом, и пришлось нам, беднягам, мотать сотни километров поисковых маршрутов на мраморный оникс по гранитным горам, где его в принципе быть не может.

Зато какое развлечение! Если западный Кугитанг — пустыня, то восточный — просто рай земной. Густые арчовые леса, ручьи, звери, птицы, регулярные дожди. Облака как бы застревают на Кугитангской стене, создавая на восточном склоне удивительно приятный и мягкий климат. И никакой работы — описывай себе за каждый день пару сотен точек наблюдения, хоть никуда не выходя из лагеря. То, что на них сплошной гранит и никакого оникса — гарантировано. Впрочем из лагеря, конечно, выходили — по интересам. Кому охота, кому грибы, кому до кишлака за водкой. А мне — до ближайшей известняковой горушки посмотреть на предмет пещер.

Последняя стоянка во время всей этой эпопеи была около кишлака Кызылалма. Громкая и вкусная. Громкая — потому, что леса там не было — только два абрикосовых дерева, растущих на берегу крошечного ручейка. А на этих деревьях обитала совершенно немыслимая колония цикад. Мне про такую и читать-то нигде не доводилось. Все ветви были покрыты цикадами в два-три слоя. Они дохли и сыпались вниз — слой дохлых цикад под деревьями достигал двадцати сантиметров! А звон живых был слышен за километры. Дохлые цикады периодически сметались ветром в ручей, и потому в нем обитало кошмарное количество рыбы. То есть традиционная аналогия с селедкой в банке не возникала только по причине исключительной мутности воды. Из каждой ямки размером не более обычной домашней ванны, вода между которыми еле перетекала тонкой струйкой, можно было руками набрать ведро крупных маринок. Объедение!

Поблизости от лагеря, ввиду отсутствия леса, делать было решительно нечего — жарко и скучно — и уже на третий день я спланировал экскурсию к известняковым горкам километрах в пятнадцати от лагеря, в которых, кроме всего прочего, согласно топопланшетам было три пещеры — две в одном ущелье, и третья — в другом.

Опять сработала интуиция, и я зачем-то взял с собой кроме света, фляжки и перекуса, еще и тридцатиметровую веревку с комплектом самохватов.

Первые две пещеры разочаровали. Они оказались просто гротами в стенках ущелья, и я так и не понял, что они делали на карте, на которой сотни других таких же гротов не отмечены. Сильно позже выяснилось, что раскопки в этих гротах (Тешикташ и Зарауткамар) в свое время принесли богатейшие археологические находки, вошедшие во все справочники, но я как-то никогда особо археологией не интересовался. Меня привлекали пещеры только такого размера, в которых первобытным людям делать было нечего.

Третью пещеру — Ходжаанкамар — я искал часа два, и так и не нашел. Пришлось идти в ближайший поселок, точнее строящийся пионерлагерь, и без особой надежды опрашивать местных. На удивление, хоть названия такого они и не слышали, но сразу сказали, что знают две больших пещеры далеко и одну маленькую рядом. И даже вызвались к маленькой провести.

Судя по всему, это была именно пещера, указанная на карте. Но она не была пещерой! Я уже пару раз проходил мимо нее. Представьте себе крошечную лужайку, на которой сливаются три ручейка. Между двумя из них лежит большая скатившаяся с горы скала, а под одной из ее сторон небольшая щель. В общем, совершенная безнадега. Чтобы не разочаровывать местных, пришлось попрощаться с ними и залезть в эту щель. Тем более, что жара далеко за сорок, и посидеть полчасика в прохладе совсем бы не помешало.

Полчасика не вышло. Как только глаза слегка привыкли к темноте, я обнаружил, что сижу в весьма небезопасной позе на краю семиметрового вертикального колодца. Все-таки неисчерпаема фантазия природы. Скала действительно просто свободно лежала, но лежала, застряв во входе пропасти!

На этот колодец снаряжения хватило, но за коротким коридором пещера обрывалась следующим таким же. А видимое его дно было небольшой площадкой на краю следующего, и существенно более глубокого. Из глубины тянуло отчетливым ветром.

Расклад становился интересным. Образование такой пещеры, к тому же сухой, прямо в вилке двух ручьев на расстоянии десятка метров от каждого было полным нонсенсом. Вертикальные пещеры прорабатываются потоком поглощаемой с поверхности воды, и ручьи должны были исчезать во входе. Единственная просматриваемая возможность — пещера старше ущелья, в которое уходят слившиеся ручьи, и раньше служила стоком для всей котловины. А ущелье образовалось только когда климат стал настолько влажным (такие периоды в геологической истории местности были), что пещера перестала справляться со своими дренажными функциями.

Эта идея давала богатейшие возможности. Котловина, с которой ручьи собирали воду, имела размеры три на восемь километров. Пещера, монопольно обслуживавшая водосбор такой площади, должна быть реально огромна. К тому же ближайшие родники, через которые возможна была разгрузка, находились более чем в десяти километрах по расстоянию, причем километром ниже. То есть, вполне можно было ожидать глубокой вертикальной пещеры типа крупных кавказских, и впридачу — с перспективой на интересные и красивые натеки.

Из всех этих соображений я и пытаться не стал спускаться дальше, да и веревки не было, а по возвращении в Москву рассказал о такой интересной штуке Вятчину, как раз собиравшемуся на Кугитанг с группой студентов МФТИ. Но Вятчинская экспедиция тоже не прояснила ничего. Пещера прошла тремя стволами в одну и ту же галерею на глубине тридцати метров, и — затупиковалась полностью. Кроме единственной вертикальной щели вниз, расположенной поперек галереи, из которой только слегка тянуло воздухом, но расширить которую до проходимого габарита не было ни малейшей возможности.

Единственное, что оставляло надежду — тот факт, что все, описанное Вятчиным между первым и вторым колодцами, решительно не совпадало с первоначальной информацией. Даже складывалось устойчивое впечатление, что пещера расположена «крестом», с двумя перпендикулярными продолжениями со дна первого колодца, и мы с Вятчиным были в разных. Поперечная щель на дне подтверждала гипотезу о таком кресте, а не заметить узкий лаз наверху вполне было можно — дно колодца покрыто хорошо маскирующей все дырки прошлогодней листвой, которую мне и в первый раз пришлось разгребать.

Пришлось планироваться на экспедицию 1983 года так, чтобы выкроить хотя бы четыре дня на Ходжаанкамар. Это было не просто: пешком идти не хочется, дорога в объезд хребта — более ста километров проселка с очень редкими попутными машинами. Поэтому спланировали так, чтобы эту дорогу проезжать только в одну сторону — основная часть экспедиции забрасывается нормальным путем в главные пещеры, а мы малым составом сходим с поезда в Карши, едем двести километров автобусами и попутными, сравнительно удобно добираемся до Ходжаанкамара, и после завершения обследования переезжаем вокруг хребта на главные пещеры.

Это я все объясняю на предмет того, что сроду не было такой забавной заброски по принципу «коготок вытащил — хвост увяз». Главная идея состояла плана состояла в том, чтобы на Ходжаанкамар попал компактный, но ударный состав — я, Бартенев и Степа. Причем Степе, как технарю, отводилась весьма существенная роль. Но — Степа есть Степа. Для начала он умудрился опоздать на поезд. До последнего момента, то есть до Карши, мы были убеждены, что Степа догонит самолетом и будет встречать нас на перроне. Чего не произошло, и потому пришлось, пока поезд стоит, переиграть Степу на Андрея Маркова, благо собрать рюкзак он мог быстро. Немедленно выяснился весь идиотизм затеи. Дело было в начале ноября, а в этот сезон во времена развитого социализма вся Средняя Азия собирала хлопок. Вплоть до водителей автобусов, которые, соответственно, не ходили. То есть, на коротких линиях они все-таки ходили один-два раза в день — ровно столько, чтобы мы не стали догонять основную группу ближайшей электричкой, а решили попытать счастья на перекладных.

Первые сто километров мы проехали относительно легко, но дальше застряли капитально. Как-то до нас не сразу дошло, что те автобусные маршруты, которые действовали, были внутриобластными, а нам предстояло пересечь границу двух областей. И вот там-то не ездило уже совсем ничего. Час сидим на обочине, два сидим, три сидим, четыре сидим. Появляется Степа. Опоздавший и на самолет, а потому добиравшийся перекладными самолетами аж через Ташкент. Час сидим, два сидим. Ура! Автобус! Дальний! И места есть. Маркова, правда, нет — пошел искать туалет с полчаса назад. Держим автобус. Десять минут держим, двадцать минут держим. Нет Маркова. Шофер дальше ждать уже никак не может. Ладно. Хрен с ним с Марковым, догонит. А его рюкзачок для стимула заберем. Поехали.

Идея насчет рюкзачка была не лучшей. Когда автобус нас сгрузил в десяти километрах от пещеры, мы это поняли быстро. Попутку ждать оказалось безнадежно — тот же хлопок, втроем с четырьмя стратегическими рюкзаками тоже далеко не уйти, так что все равно придется Маркова ждать. Спелеология резко отличается от других разновидностей путешествий именно количеством груза — снаряжения и света нужно очень много. Если экспедиция сложная, перетаскивать все приходится в несколько ходок, а если простая — со своим рюкзаком еле-еле, а уж любой добавочный вес будет тем самым последним мешком, который ломает спину ишаку. В образе человеческом.

И так всю дорогу! И на пути до пещеры, и на пути последующей переброски к главным пещерам, мы всего километров двадцать ехали вместе. Остальное время — то втроем, то попарно, то поодиночке. То кто-нибудь отстает, то в попутке места мало — цирк, да и только.

А пещера так ничего нового и не показала. Вероятно, идея все-таки была верна — ход был не тот, а чуть ли не половина торчавшей во входе скалы осела на дно первого колодца и полностью погребла под собой «тот» ход. Идея с подпруживанием была тоже верна, хотя и не совсем. На натеках — совершенно экзотической разновидности кораллитах — было отчетливо видно, что в некоторый момент в пещеру пошли восходящие гидротермальные воды, и она превратилась в горячий источник, прекратив дренировать котловину и вызвав образование ущелья и ручья. Единственное обнаруженное продолжение, потребовавшее двух дней на расширение узкой дырки кувалдой и реквизированным в пионерлагере ломом, заткнулось очень быстро. Больше всего жалко тех акробатических этюдов, под которые исполнялся этот долбеж. Рубиться пришлось, держась в трех метрах над полом в широком распоре — одна нога в одну стену, другая в другую, практически на шпагате, лом в руках. Любой циркач позавидует! Поиск других входов по окрестностям тоже ничего не дал, да и не мог дать — согласно механизму образования пещеры, больших притоков в верхней части она иметь не должна. Так и осталась маленькая пещера Ходжаанкамар, под которой, возможно, скрывается одна из крупнейших пещер Кугитанга.

* * *

Одна из старейших известных на Кугитанге пещер — пещера Прелесть, найденная еще Ялкаповым, тоже совершенно не заслуженно оказалась в разряде забытых. А зря. Возможно, эта пещера является «окном» в самую северную, самую высотную и самую большую подземную гидросистему хребта.

Известная часть пещеры невелика — шестидесятиметровая наклонная шахта, проходимая даже без навески и приводящая в большой зал, отгороженный от всего дальнейшего грандиозным завалом, из щелей которого обычно дует мощный ветер. В зале был единственный натек — сталагмитовый «холм» пятиметровой высоты. Был — потому, что до него добрались самоцветчики, а добравшись — извели на оникс. А заодно с натеком, похоже, уничтожили и третью на Кугитанге пещерную стоянку первобытного человека. Во всяком случае, когда натек был сработан, уже в Душанбе при разборке материала в блоках из нижних слоев натека были обнаружены включения древесного угля. Возраст натека измеряется во всяком случае не менее, чем десятками тысяч лет, так что костер был с гарантией древний.

Никакой достоверной информации о дальнейших исследованиях этой пещеры (после ухода самоцветчиков) нет. По слухам, какая-то из самаркандских групп, не публикующих своих результатов, прокопалась в одном из возможных направлений сквозь завал и вышла на фрагмент верхнего этажа протяженностью около двух километров. Причем без ветра, то есть не главный. Больше никто в Прелести не был и ни подтвердить, ни опровергнуть информацию не может. А та самаркандская группа быстро распалась, и никого из нее так и не удалось найти.

* * *

Еще одна крошечная, но многообещающая полость — пещера Штаны, расположенная в каньоне Шильвы немного ниже урочища Кушум-Чак. Как и Ходжаанкамар, она потребовала трех посещений, и так ничего и не прояснила. Название ее проистекает из глубокого соответствия внешнего вида и внутреннего содержания — дырка в стене каньона, строго выдержанная в форме жопы, ведущая в зал, из которого идет две почти вертикальных «штанины», каждая из которых заканчивается зальчиком опять же в форме башмака. И больше — ничего. Пока.

Начать с того, что по своему расположению это — одна из самых многообещающих полостей. Вспомним про уже упоминавшееся явление — транспортировку снеговых вод с верхнего плато вдоль специального вида разломов, и перехват этих вод пещерами. Как следствие такой нестандартной гидрогеологии, прорисовывается, пожалуй, единственная серьезная закономерность расположения крупных пещер на Кугитанге. Опять-таки я уже упоминал, что пещеры эти — древние, существовавшие еще до подъема гор. Устояли при подъеме они по единственной причине — полной забитости глинистыми отложениями. И именно воды, перехваченные у разломов, и отмывали их от древних глин. То есть — наиболее отмытые объемы должны располагаться вдоль транспортирующих разломов с той стороны, в которую идет перехват. А именно — с запада, куда наклонены и плато, и пласты известняков. Причем закономерность эта тем более важна, что транспортирующие разломы являются до сих пор активными взбросами, и по этой причине они прекрасно выражены в рельефе. Каждый такой разлом трассируется по поверхности плато цепочкой небольших пригорков, с любого из которых вся остальная часть разлома видна как на ладони. Между прочим, вполне официальное название расположенного немного выше пещеры Штаны пастбища с летовкой — Кушум-Чак — проистекает ровно отсюда. Урочище заметно со всей равнины именно по двум таким пригоркам, подсеченным каньоном и имеющим вполне ассоциирующуюся и запоминающуюся форму. Для справки. Кушум-Чак по узбекски — не вполне приличное слово для обозначения женского бюста.

Пещера Штаны расположена как раз «под крылышком» у одного из крупнейших таких разломов — Аб-Даринского, имеющего очень большую площадь водосбора и очень маленький нижний источник. А кроме того, у пещеры весьма многообещающий вход.

Одна из главных проблем поисковой спелеологии на Кугитанге состоит в том, что главные этажи пещерных систем расположены существенно ниже русел разломов. «Нелюбовь» пещер Кугитанга к вертикальным соединениям между этажами, совершенно необъяснимая с точки зрения науки, практически исключает все варианты соединения пещер с поверхностью «дорастания» обвальных залов до днищ каньонов. А так как обвальный зал — штука низкая и с очень зацепистым за счет глыб полом, время жизни образовавшегося таким образом входа — только до ближайшего селя. Дальше он намертво блокируется притащенным по каньону каменным материалом.

Проходимые для человека входы образуются в единственном случае — если в большом зале (много шире каньона) одноразовым образом сел завал такого размера, что его кровля оказалась много выше дна каньона. В этом случае можно, в некоторых случаях, впрочем, с подкапыванием, спуститься вдоль завала — селевые потоки до его верха не поднимаются и не забивают щелей. Разумеется, какой-либо зал может вообще прорасти мимо каньона — на поверхность плато, но устроенный таким образом вход на всем массиве только один — Хашм-Ойик.

Пещера Штаны устроена именно наилучшим образом — вход в стенке каньона, причем не бешено высоко, спускающийся сразу ниже русла и в сторону от русла каскад колодцев и наклонных галерей, заложенный как раз по кровле завала.

И, наконец, последнее достоинство — то, что пещера имеет шансы распространиться сразу на обе стороны каньона. Чуть ли не главная проблема первопрохождений — то, что каньонов очень много, фрагмент любой пещеры в каждом межканьонном блоке всегда мал, а под каньонами пещеры обычно тупикуются — перекрываются обвалами, галькой, глиной, и это понятно. Из десятка подходящих к каньону галерей дай Бог, если одна пройдет под ним, да и то скушав одну или две экспедиции на раскопки.

Только в последние годы мы, наконец, поняли, что существует чрезвычайно простой способ оценить шансы пещеры на проходимое пересечение каньона — посмотреть на сам каньон. Если в точке предполагаемого прохода пещеры каньон «разваливается», имеет плоское галечное дно — крест можно ставить сразу. Широкий каньон с плоским дном свидетельствует об ослабленной зоне, в которой завалы и встречаются чаще, и из более мелкой дряни состоят, а такие почти всегда непроходимы. Кроме того, в плоском дне почти всегда скрываются щели и провалы, по которым галька засасывается в пещеру и забивает ее полностью.

Совсем другое дело, когда каньон — узкая щель, а дно идет уступами из отполированного водой камня. Если под таким местом пещера и будет завалена, то это будет крупноблочный, а следовательно — проходимый завал. И никакой гальки, возможно, не будет.

Буквально тремястами метрами ниже входа в Штаны каньон приобретает именно такое поведение, притом — чрезвычайно ярко выраженное. И если пещера там есть, а ее главные направления совпадают с главными направлениями других пещер этого участка плато, она попытается пересечь каньон именно в этом месте.

С первого подступа пещера, найденная мной в 1977 году, особого интереса не вызвала. Все вышеизложенные соображения стали появляться много позже, а тогда пещера была просто одной из сотен маленьких полостей. Разве что она была не совсем затупикована. Одна ее штанина была глухая совершенно, но другая выводила в широкую наклонную щель, засыпанную мелким щебнем, по которой можно было спускаться в десятке разных мест. Но везде — вниз головой, впритирку, разгребая щебень перед носом, и каждую секунду ожидая, что нога нечаянно столкнет одну из нагребенных куч себе же на задницу. То есть, оно, конечно, не совсем закопает, но на выскребание могут уйти часы. Поэтому при первом обследовании меня хватило только на спуск по одному из маршрутов, уткнувшемуся в стену.

Вторая попытка спланировалась сама собой. В 1981 году спелеосекция МЭИ устроила недельную поисковку с лагерем на Кушум-Чаке, и пещера попала в поисковый радиус, а потому — подлежала перепроверке, которой и занялся Миша Переладов, на чьем участке она оказалась. Переладов, несмотря на некоторое раздолбайство, впрочем, характерное для абсолютного большинства спелеологов, один из наиболее серьезных в моем окружении исследователей, поставляющий только абсолютно достоверную информацию. Так что, несмотря на строго противоположные результаты третьей (Войдаковской) попытки, я предпочитаю держать за достоверные именно Переладовские данные.

Итак, Переладов, спустившись в щель по другому маршруту, оказался перед узким очком. Из очка дул сильный ветер, просунув руку, можно было прощупать расширение, и — колодец, в который камень падал достаточно долго, заведомо достигая уровня главного этажа. Можно было попытаться раздолбить очко кувалдой — для этого требовалась пара-тройка часов с упреждающими двумя днями на выкапывание в щебне углубления достаточного размера, чтобы этой кувалдой можно было размахнуться. Что и было решено начать уже со следующего дня.

И сорвалось ввиду несчастного случая. В тот же день Переладов, вылезя из пещеры, пошел пройтись дальше вниз по каньону и на одном из сливов сделал совершенно дурацкий ход — навесил лестницу за чей-то старый скальный крюк. И, конечно, сорвался. Пролетев метра три вниз головой, приложился к выступу стены, на чем расквасил морду. Но зато перевернулся, и еще пятью метрами ниже совершил достаточно мягкую посадку на задницу.

Забавнее всего были последствия. Пару часов отлежавшись, Миша встал, влез на слив по скале, и сам дошел до лагеря. Где, правда, залег на весь остаток поисковки, а экспедиционные дамы кормили его кашкой через трубочку.

Скрытые возможности человека поистине удивительны. Вставший через неделю Миша уговорил остальных членов группы провести переброску на главные пещеры не по дороге, а напрямик — с пересечением каньона Булак-Дара. Три дня сложнейшего скалолазания, да еще со спелеологическими полстакилограммовыми рюкзаками привели его в полную форму, и до самого конца экспедиции он опять вкалывал наравне со всеми, а подчас и поактивнее. Подозрения, что не все в порядке, возникли только по приезде в Москву, когда Миша наконец задумался — почему морда зажила, ребра тоже не болят, а задница побаливает. На чем и пошел в травмопункт. Откуда его категорически не хотели выпускать и часа два подряд пытались убедить его, что вся экспедиция ему просто приснилась — человек с подобным переломом головки бедра ходить вообще не может.

Третью попытку сделал через пару лет Женя Войдаков. Как человек основательный, немного военный, и по одной из своих многочисленных специальностей — взрывник, решил он обойтись без кувалды, зато захватить немного взрывчатки. Взрывчатка была самодельная, пластичная — шпуры бурить было нечем и предстояло действовать накладными зарядами. Специальность взрывника нужна была в основном именно для расчета накладных зарядов — изготовить взрывчатку может любой дурак, немного знающий химию, и взрывать с пробуриванием шпуров — тоже.

Добравшись до пещеры, Женя решил сначала испытать все вместе на поверхности — заряд, детонатор и шнуры. На чем и выяснилось, что взрывчатка все-таки не работает. Как оказалось, дело было в аммиачной селитре. Завод, выпускающий ее в качестве удобрения, освоил новую технологию гранулирования с оплавлением гранул. Оформленная таким образом селитра в почве растворяется не сразу, а в течение пары месяцев, растягивая процесс на весь период вегетации, что гораздо эффективнее. Зато для взрывчатки она оказалась совершенно непригодной — оплавленные гранулы пропитываться соляром отказались.

Расстроенный срывом Войдаков в пещеру все-таки полез. И не нашел Мишкиной дыры, хоть и облазил весь периметр трижды. Скорее всего, он сам ее и завалил щебнем, хотя возможно, что просто понимал под периметром нечто иное — щель сужается постепенно, Войдаков малость потолще Переладова, да и после такого камуфлета со взрывчаткой особого рвения от него тоже вряд ли можно было ожидать. В любом случае, оснований не верить Переладовской информации все-таки нет.

В отличие от других забытых пещер, попытки раскрутить Штаны не прекратились — с периодичностью в пару лет то одна, то другая группа включает оную пещеру в свою поисковую программу, но все эти попытки пока глохли в зародыше. Все они планировались с одновременным охватом Безымянной, Дальней и Штанов. И, так как Штаны располагались несколько дальше от лагеря, чем две другие пещеры, а Безымянная и Дальняя к тому же шли, до Штанов в итоге так никто и не добрался. Хотя даже от входа в Кап-Кутан Главный до Штанов можно дойти пешком всего за день.

* * *

Последняя из сильно перспективных пещер, информация о которых достоверна — Безымянная Вторая. Она же — единственная пещера из этой категории, уже имеющая размеры, сопоставимые даже с Кап-Кутаном, и она же — единственная не затупикованная даже в первом приближении.

Найдена она в 1984 году группой красноярцев под руководством Шахматовой в верховьях каньона Аб-Дара, и расположена тоже «под крылышком» интересного разлома, питающего Чинджирский источник. Причем это — единственная известная полость в Чинджирской гидросистеме. Красноярские спелеологи вообще народ суровый, но здесь явно превзошли себя — нашли в однодневном поисковом выходе пещеру, расположенную от равнины, где они стояли лагерем, в пятнадцати километрах. И с более чем километровым превышением. И с подходами по каньону с несколькими несколькими десятками сливов, на которых приходится применять скалолазание, причем в двух случаях — сложное. С битьем крючьев и навеской перил. Практически ни один нормальный человек не пройдет за день в два конца такой маршрут, тем более с ненулевым грузом. А они не просто прошли — просмотрели несколько десятков потенциальных входов, а в этой пещере — еще и оттопосъемили полтора километра.

По всей видимости, такой выход доломал даже могучих красноярцев, потому что больше они в эту пещеру так и не пошли. Что вообще-то удивительно — первопроходец, нашедший пещеру и не затупиковавший ее, обычно просто обречен возвращаться туда снова и снова, пока она не кончится — психология у людей такая. Тем не менее, красноярцы не вернулись.

Пещера во многом непонятна. Огромный обвальный зал, соединяющий вместе лабиринты не то трех, не то четырех этажей сразу. Нехарактерное заложение пещеры выше дна каньона. Огромное озеро с сифоном в конце, в десятки раз превышающее по своим размерам все озера пещер Кугитанга кроме, разве что, озер в гипсовых провалах равнины. Причем расположенное на расстоянии менее ста метров от стенки каньона. Как вода из него не выливается в каньон по трещинам — а там ее нет ни капли — совершенно не укладывается в голове. Кучи мумифицированных трупов горных козлов по всему главному залу. В той же Вертикальной это понятно — упали в колодец-ловушку, как в тысячах других пещер по всему миру. Но здесь-то пещера горизонтальная!

Традиции Кугитанга из каких-то неведомых соображений гласят, что пещера посещается либо один раз, либо три, либо много. Безымянная Вторая, так же, как и предыдущие, описанные в этой главе, вынесла еще две попытки посещения, правда одна из них была неудачной.

Неудачной была Вятчинская. Долго он допрашивал красноярцев о точной привязке, забрасывался с кучей снаряжения и большой командой мало не трое суток, и — пещеру не нашел. То есть он однозначно и безо всяких сомнений дошел до последнего поворота, за которым на склоне должен был быть виден хорошо опознаваемый вход. Собственно, все так и было — с поправкой на то, что на указанном склоне чернелась чуть ли не сотня совершенно однотипно выглядящих дыр. И никакой беды бы не было, если бы это были просто гроты — на то, чтобы осмотреть их все, Вятчинской команде хватило бы дня, так ведь почти все они оказались именно пещерами. Длиной от пары десятков до полутора сотен метров. То есть совершенно неоднозначные, и в большинстве своем требующие топосъемки. На чем и пролетели три выделенных дня, а до пещеры, имевшейся в виду, очередь так и не дошла.

Следующим в Безымянную Вторую двинулся Кутузов. Ожидать от него серьезного исследования было нельзя — не тот он был человек, но после Вятчинской неудачи нужно было срочно подтвердить или опровергнуть информацию красноярцев. Кутузов подтвердил, найдя пещеру по той же привязке без малейших проблем и точно выйдя по топосъемке к сифону, который его и интересовал в первую очередь (как подводника). Запланированной второй попытки, уже с аквалангами, он сделать не успел, разбившись на дельтаплане, что вообще-то было даже не просто жалко, но стало очень большим ударом по всему движению в защиту пещер Кугитанга. Будучи местным жителем, и тоже пройдя весь путь от профессионального грабителя пещер до спелеолога (правда, грабил он только пещеру Фата-Моргана в Гаурдаке, с самого открытия обреченную на полное уничтожение серным карьером), он стал одним из самых активных борцов за сохранение пещер Кугитанга, способным даже на то, чтобы ради этого потерять работу — после самоблокады в Геофизической его уволили за прогулы.

А пещера — так и ждет следующего исследователя.

* * *

Естественно, вышеописанными полостями интересные и перспективные участки массива не исчерпываются. Так, я практически совершенно не упоминал о системе пещер Летучая Мышь — Безымянная, а также о Дальней, исследование которых хоть и медленно, но продолжается. Не упоминал я и о приблизительно десятке перспективных дыр, ведущих в неизвестные части системы Кап-Кутан — рано или поздно, но до них обязательно доберутся.

Не упоминал — специально. По моему разумению, гораздо интереснее полости, относящиеся к принципиально новым пещерным системам, и даже не только потому, что они зачастую таят в себе различные сюрпризы. А пишу я эту главу с мыслью не только поразвлечь читателя, но и немного сориентировать тех, займется пещерами Кугитанга в будущем. И вот здесь зарыта собака, причем не мелкая. Если спелеолог или группа слишком сильно привыкли к какой-то одной системе пещер, они не могут эффективно действовать в другой. Каждая система индивидуальна, и излишняя привычка может «зашоривать». В то же время для нахождения нового продолжения в хорошо известной системе ее нужно не просто знать, но и чувствовать, что нарабатывается годами. Новая в регионе спелеологическая группа имеет гораздо больше шансов на успех в новых же системах, подчас больше, чем давно работающая на Кугитанге. И наоборот — имеет сильно мало шансов в системе Кап-Кутан. То есть — для всякой новой группы выбор стратегии, заниматься ли Кап-Кутаном, или искать свое, возможен лишь в самом начале. Разумеется, если хочется, чтобы стратегия была эффективной.

Итак, в предлагаемом варианте стоит начать с чистого поиска, лишь изредка разбавляемого экскурсиями в основные пещеры массива. Который и сам по себе, особенно в высокогорных частях хребта, может доставить массу удовольствия. Природа Кугитанга совершенно потрясающа, особенно весной. На нижнем плато — ранней, на верхнем — поздней. Необозримые поля тюльпанов, реликтовые арчовые леса, глубокие отвесные каньоны, богатейший животный мир. За один дневной выход можно отнаблюдать до десятка прелюбопытнейших ситуаций. Например, метрового варана, упавшего в колодец и не могущего выбраться. Тот, кто видел варанов только в зоопарках, не видел их совсем. В зоопарке это неповоротливая, серая и некрасивая ящерица. В природе — могучий зверь с шелковистой, переливающейся всеми цветами радуги кожей, под которой играют стальные мускулы. Или — отбившуюся от стада и заблудившуюся овцу, около которой уже сидят в ожидании ее смерти несколько сов и грифов. Надменно плюющих на все попытки их отогнать. Не говоря уж о черепахах, змеях, зайцах и прочих куропатках. Как вариант — падающих с неба. Это не в порядке анекдота. Бомбометание килограммовыми черепахами по приблудным спелеологам вполне входит в привычки орлов, сам разок еле увернулся. Никогда до Кугитанга не приходилось мне видеть синюю птицу, оказавшуюся совсем даже не сказочным персонажем, а вполне реальной и очень красивой животиной. Причем с привычкой кружиться над головой у путника. А один раз даже довелось увидеть на свежем снегу около палатки следы леопарда.

К тому же среди местных охотников бродят устойчивые слухи о присутствии на Кугитанге животных, не известных науке. И не стоит ухмыляться — ишь, куда, мол, занесло. Например, слепой голец — реальность, так почему бы не оказаться реальностью и черному варану, которого якобы видело довольно много охотников? В моем активе тоже есть встреча со змеей, определить которую я не берусь, хотя и кое-что в этом понимаю. То есть я абсолютно уверен, что это не была ни одна из змей, описанных для нашей страны. Но для более точного определения не хватило времени — мы столкнулись нос к носу в узком лазе, и я был слишком озабочен тем, как бы удрать. А на первый взгляд, какой ахинеей это ни кажется, она была похожа на американских гремучих змей — размером с хорошую гюрзу, она лежала, свернувшись в клубок и выставив вертикально вверх хвост с отчетливо видимой погремушкой. И — именно трещавшей. Причем треск я слышал еще до залезания в шкурник, но принимал его за треск иголок дикобраза, следов которого в этой пещере хватало.

* * *

И, наконец, последнее, что привлекает в поисковых идеях на Кугитанге — обилие легенд, причем периодически подтверждающихся. Я имею в виду не исторические легенды, связанные с пещерами — их в традициях местного населения просто нет, хотя ни один местный житель в этом не признается и сочинит на ходу хоть десяток. Я имею в виду легенды спелеологические, причем в большинстве своем базирующиеся на фактах. О том, как недавно умерший пастух показал недавно порвавшему с пещерами спелеологу 140-метровой глубины колодец. О том, как в середине семидесятых к устью каньона Аб-Дара каждое воскресенье подъезжал газик с коллекционерами, они на день уходили в горы и возвращались с ярко-красными гипсовыми люстрами. О том, как в начале семидесятых Ялкапов привозил в пещеры массива японских кинематографистов, а спустя несколько лет лампочки с иероглифами на цоколе обнаруживали около узких входов в самых разнообразных каньонах. И вообще о том, сколько пещер, найденных Ялкаповым, он же и закопал, увидев, во что самоцветчики превращают пещеры. И многие, многие другие.

Причем для меня именно проверка такого сорта легенд и представляет наибольший интерес. Если идешь к известному входу, особенно если его нужно копать, не наступает полного раскрепощения души — конкретность цели не дает в полной мере наслаждаться пейзажами и природой. Идти по легенде — дело другое. Здесь цель одновременно и достаточно расплывчата, чтобы не мешать всему остальному, и достаточно конкретна, чтобы мероприятие не выродилось в пустую прогулку. И — да здравствуют слегка сумасшедшие, как и сама спелеология, предприятия!