Продолжая фразу из эпиграфа, заметим — а также спелеологов. Объяснить, что это такое, без предварительной подготовки не так просто, поэтому для начала поговорим о спелеологическом жаргоне в более общих чертах.

Естественным образом, как и всякая другая группа по интересам, спелеологи имеют свой собственный жаргон. Обойтись без его использования в данной книге невозможно, поэтому рассмотрим его хотя бы частично. Тем более, что по моему представлению, он весьма интересен и сам по себе.

Спелеологический жаргон, как и большинство других, имеет довольно много заимствований из морского, альпинистского, армейского и еще нескольких. Естественно, в творческой доработке. Кап-Кутанский жаргон является одним из вариантов эволюции базового спелеологического, причем преимущественно в сторону развития абстракций. Предметом нашей особой гордости является то, что некоторые (правда, немногочисленные) понятия перешли ту грань, за которой они являются не просто элементами языка, а скорее уже средствами объемлющего метаязыка. Собственно, это та же грань, которая разделяет настоящий русский мат, являющимся метаязыком в полном смысле этого слова, и мат американский, представляющий собой просто набор слов со строго физиологическим смыслом. И — та грань, за которой о жаргоне нельзя говорить как о наборе специальных терминов, а скорее как о системе понятий, по необходимости порождающих термины.

Тем самым простой словарь терминов, типа приводимого во многих книгах про морские путешествия, занял бы весьма много места, а кроме того — совершенно не обеспечил бы понимания сути. Я попробую на примере всего нескольких понятий, вышедших на уровень метаязыка, изложить главные принципы формирования Кап-Кутанского жаргона, а те его элементы, которые не вошли в метаязык, оставшись просто техническими терминами — пояснять по тексту.

* * *

Наипростейшим понятием, с первого дня даже входящим в мироощущение любых участвующих в наших экспедициях иностранцев, является понятие плюшки. Исходно оно возникло в спелеогруппе Михаила Переладова еще до того, как они занялись Кап-Кутаном. Согласно их концепции тех времен, еда подразделяется на «базло» (то, что едят), «жизло» (то, что пьют), «грызло» (то, чем перекусывают на выходе) и «плюшки» (остальное). Первые три понятия отмерли, а четвертое развилось, и как! Еда в подземных экспедициях строго рассчитывается по энергетической ценности, весу, быстроте приготовления, надежности хранения и прочим параметрам с не меньшей придирчивостью, чем в тяжелейших альпинистских экспедициях, а потому выверена по порциям и не всегда вкусна. Основное назначение еды только в поддержании функций организма, и не более. Но — без приятных мелочей, в том числе гастрономических, жизнь скучна, а спелеологи — люди веселые. Так что питания строго по раскладке просто не бывает. Любой же продукт, который можно съесть или выпить, но при этом не входящий в рассчитанную продуктовую раскладку, по определению является плюшкой. Например, кусок колбасы или бутылка пива.

Происхождение плюшек разнообразно. Так, по пути от Москвы до Туркмении (3 дня в поезде) весь состав экспедиции питается плюшками, взятыми из дому. На обратном пути — плюшками, купленными по дороге, а также оставшимися от расплюшенных модулей. Что это такое? Очень просто. Продуктовые запасы, вместе с топливом, светом и кое-чем другим, упаковываются в специального назначения сепульки (см.) по норме 6 человеко-дней. Такая сепулька называется модулем жизнеобеспечения или просто модулем (см.). Обычно, по причине растяжения суточного цикла, какие-то из компонентов модуля остаются не съеденными. Как только основная часть закладки модуля заканчивается, остаток «расплюшивается», то есть объявляется плюшками. Целые оставшиеся модули либо базируются (см.), либо расплюшиваются в момент выхода из пещеры. Несъедобные элементы расплюшенного модуля (например, свечи или топливо) также по аналогии считаются плюшечными, то есть сверхнормативными. Обобщая далее, получаем, что плюшкой является также любой запасной предмет. Например, плюшечные носки.

Плюшкам не чужд дуализм: несмотря на свое определение как предметов дополнительных и необязательных, они законным образом входят и в расчетную продовольственную раскладку. В росписи стандарта, что должно быть заложено в каждый модуль, имеется место для плюшки с допустимыми весовыми границами. В этом случае автор каждого конкретного модуля закладывает по своему усмотрению нечто, должное являться приятным сюрпризом для всех. Отсюда еще одна ипостась понятия плюшки — как приятного сюрприза. В частности, любой предмет или явление, обладающее более приятными свойствами, чем оно следует из его внешнего вида, плюшисто.

Следующим универсальным понятием является понятие базирования, у истоков которого стояли спелеологи группы Александра Морозова, исследовавшие пропасть Снежную на Кавказе. Эта группа вообще основала стиль неспортивной и неторопливой спелеологии, который (правда, с существенной адаптацией) и явился единственным приемлемым для пещеры Кап-Кутан. Естественно, многие методы и традиции этой группы перекочевали к нам. Экспедиции в Снежную были регулярными и длительными, что с очевидностью привело к необходимости оставлять между экспедициями склады снаряжения и не съеденных модулей. Отсюда и взялся этот термин, и, как очень быстро выяснилось, он оказался не просто синонимом слова «заскладировать», а вместил в себя гораздо более широкое и интересное понятие.

* * *

Термин «забазировать» в равной степени охватывает как складирование предметов, так и их потерю. А заодно — и преднамеренное выбрасывание. Очевидно, что заскладированные вещи не всегда находятся, а если и находятся, то далеко не всегда в пригодном к употреблению виде. Что менее очевидно, обратное тоже верно. Например, когда Чарли Сэлф первый раз участвовал в нашей экспедиции, он решил не поверить информации, что в Кап-Кутане жарко, и взял утепленный комбез. Собственно, в чем-то он был прав. Жарких пещер мало, а жара — понятие относительное. Чарли ранее дважды прислушивался к подобной информации о других пещерах, брал легкий комбез, и попадал впросак. На этот раз получилось наоборот. Даже в тонком хлопчатобумажном комбезе сепуление (см.) обходится человеку в пару литров пота, а тут подбитый мехом. Бедняга. К счастью, вечером зашел в гости Андрей Вятчин, экспедиция которого как раз завершалась, и рассказал в числе прочего о том, что забазировал на помойке свой начавший кончаться комбез. Естественно, мы его разбазировали. Вообще, с помойки очень часто приходится разбазировать предметы, попавшие туда как случайно (выносящий помойку взял не ту сепульку), так и преднамеренно (не хватило света, а севшие и забазированные батарейки, если их скрутить по десятку, еще денек поработают). С базированием «методом потерь» все еще проще. Под землей света маловато, все нужные предметы равномерно обмазаны грязью, и потому базируются с легкостью. Несмотря на все ухищрения к тому, чтобы каждый предмет был на виду. Все вещи как бы живут своей собственной жизнью, и базируются (разбазируются) по своему усмотрению.

Способы базирования предметов плавно переходят друг в друга. Предмет, забазировавшийся в лагере, запросто может разбазироваться на помойке. Самозабазировавшийся предмет без зазрения совести может разбазироваться через год, а то и два, несмотря на тщательную приборку площадки лагеря. Причем в самом неожиданном месте, хотя чаще просто на складе. При генеральной уборке (после выноса лагеря) каждый участник процесса самостоятельно назначает место базирования любого найденного предмета — склад или помойка. Вне зависимости от того, понимает ли он, что это за предмет.

* * *

Вот и дошли до сепулек. Естественно, термин украден у Лема, причем, когда он впервые стал применяться в спелеосекции Московского энергетического института, то относился только к пионерским рюкзачкам-колобкам, накупленным в качестве транспортных мешков к штурму пещеры Географическая на Кавказе.

В наше время сепулькой называется любой предмет, перемещаемый по пещере как отдельное место багажа. Спелеолог не может иметь на себе ни рюкзака (ни в одну щель не пролезет), ни сумки, ни даже чего-либо объемистого в карманах. На себе он имеет кроме одежды только налобник (головной свет), а все остальное, вплоть до сигарет, идет отдельными сепульками такого размера, который позволяет вписать их в любые узости, и такого веса, при котором их можно передавать друг другу одним пальцем (иначе в заклинивающих щелях сепуление невозможно).

Специально изготовленные сепульки, они же транспортные мешки в базовой спелеологической терминологии, представляют из себя цилиндрические мешки диаметром 15–20 см и длиной 50-100 см, изготовленные из прочной и скользкой непромокаемой ткани, снабженные несколькими ручками и лямками. Сепульку можно волочить за любой конец, нести за боковую ручку подобно чемодану, одевать через плечо или пристегивать к веревке. На подходах к пещере сепульки просто пристегиваются резинками от эспандера к раме с лямками от станкового рюкзака. Внутри сепулька обычно выстилается пенополиуретаном или поролоном для более мягкого взаимодействия с острыми выступами стен, и, в случае ожидаемой воды, комплектуется герметичным вкладышем. Существуют сепульки особого назначения. Маршрутная сепулька есть маленький мешочек для сигарет, компаса и запасного света, носимый на запястье или пристегнутым к поясу. Впрочем, на сложных участках он все равно передвигается отдельно. Стратегические сепульки предназначены для передвижения негабаритных грузов, например спальных мешков, и имеют увеличенный размер, а, так как свято место пусто не бывает, и значительный вес.

Особую роль играет Дед-Морозовская сепулька. Это — безразмерный мешок из парашютного капрона, находящийся при транспортировке лагеря изначально в кармане последнего в цепочке. По мере сепуления в нее собирается все, что вывалилось из карманов идущих впереди, или из порвавшихся сепулек, или было забазировано на перекурах. По завершении сепуления происходит раздача. До изобретения Дед-Морозовской сепульки любое длительное сепуление начиналось с одним числом сепулек, а заканчивалось с существенно большим. Отдельными сепульками доезжали запасные света, кружки, луковицы, мышеловки. Такая мелкотравчатость страшно затрудняла выяснение на каждом перекуре дежурного вопроса, не забазировалось ли чего по дороге. Подсчет количества сепулек на контрольных шлюзах только дезориентировал, ибо на каждом шлюзе оно увеличивалось. Ввод в эксплуатацию Дед-Морозовских сепулек изменил ситуацию качественно.

Понятно, что с вводом такого определения сепульки, процесс передвижения в случаях, отличных от тех, когда весь багаж как в турпоходе переносится на себе в одну ходку, автоматически стал называться сепулением. И сразу — термин разросся в самостоятельное понятие, приобретя три основных смысла и десяток помельче. Во-первых, сепулением стали называть выход с исключительной целью переноски груза (заброска или выемка подземного лагеря, или навесок, или склада подводной снаряги). Во-вторых, процесс переноски груза в несколько ходок. В-третьих, способ передвижения груза, связанный с передачей его по цепочке. Последний вариант с легкостью обобщается на многое, и просьба, скажем дать прикурить, обычно выражается в форме «сепульнуть спички». Все три основных значения легко распознаются по контексту, и никакой путаницы не возникает. Глубина и охват понятия о сепулении особенно полно ощущаются на засепуливании подземного лагеря — когда люди еще не акклиматизированы, багажа куча, а все до единой ипостаси, смыслы, и оттенки понятия сливаются воедино.

* * *

Пожалуй, я для примера детально опишу засепуливание подземного лагеря в зал Варан в пещере Кап-Кутан Главный, одно из самых тяжелых в стандартном ассортименте. Поезд прибывает в Чаршангу ночью. Часа четыре поспать обычно можно, но не больше. Поутру находится и арендуется грузовик, добрасывающий экспедицию практически до входа в пещеру. Сепульнуться от грузовика до входа занимает от силы полтора часа, поэтому к 10–11 часам утра мы уже у входа. Готовится завтрак, перепаковываются сепульки. Все, что не будет нужно на подземном лагере, упаковывается отдельно и готовится к базированию. Дать себе денек на акклиматизацию и отдых нельзя — силы еще есть, а после нормального сна их не будет пару дней. Расслабиться и начать акклиматизацию можно будет только на лагере.

Следующая фаза — до Большого Завала. Это легко и просто, а потому — это еще не совсем пещера, хотя и темно. Во-первых, пешком. Сепульки можно нести на станках, поэтому двух ходок обычно хватает. Во-вторых, сухо и прохладно. После того как самоцветчики пробили в пещеру несколько штолен, в некоторых участках пещеры резко нарушился микроклимат, воздух стал суше и прохладней. Как здесь. Вместо нормальных 20–22 градусов — около 15, да и влажность не выше 30 %. Прямо курорт. Поэтому до привала на Большом Завале доходим практически не вспотев. Несмотря на то, что это около километра по пещере, причем с суммарным перепадом высот около ста метров. Большой Завал пока служит барьером для дальнейшего распространения нарушений микроклимата. Граница, в фольклоре называемая экватором, проходит метров на пять ниже перевала и чрезвычайно резка. Один шаг — и нормальные условия превратились в баню. Вот теперь мы в пещере.

С завала есть несколько ходов, наш — крайний левый, ведущий на нижние этажи системы. Найден он был чрезвычайно забавным образом. Как-то в 1981 году поехала в Кап-Кутан группа подмосковных катакомбенных романтиков-алкоголиков, возглавляемая неким Рассоловым по кличке Аленушка. Прослышав о том, что главная галерея Кап-Кутана заканчивается в зале Медузы глиняной пробкой, взял Аленушка лопату, принял порцию, и отправился копать. Большой завал расположен в гигантском зале, не просвечиваемом совершенно. В любую сторону видны лежащие глыбы размером от метра до десятков метров и тропинки между ними, натоптанные туристами. Короче, покрутился Аленушка вокруг глыб с полчасика, уперся в стенку, решил, что уже пришел в зал Медузы (до которого еще метров 600), и начал искать, где бы покопать. Некоторым людям везет. Он немедленно наткнулся на воронку, из которой, как ему показалось, тянуло ветерком, и копнул. Открылась щель, из которой и в самом деле дуло. Так было найдено одно из крупнейших и интереснейших продолжений пещеры.

От воронки начинается первый сепулькарий длиной 210 метров, называемый Сучьи Дети в честь первооткрывателей, заставивших своими действиями всех остальных спелеологов лазить по этому садистскому шкурнику. Сепулькарий по определению — транспортная тропа в узостях, где приходится строить передвижение весьма своеобразно. На каждом этапе весь состав экспедиции распределяется между очередной парой последовательных мест с объемом, достаточным для складирования всех сепулек. Если количественный состав группы позволяет, сепульки могут просто передаваться с рук на руки от накопителя до накопителя, но чаще каждому приходится обслуживать метров по пять сепулькария и мотаться эти пять метров туда-обратно с каждой сепулькой. Последнее особенно неприятно, так как сепулькарий Сучьи Дети славен своими шариками. Это такие гипсовые конкреции, имеющие размер и форму грецких орехов, чрезвычайно жесткие, и растущие только на полу в узких проходах. С точки зрения кристаллографии и эстетики они весьма интересны, но до изучения их достоинств руки не доходят. Потому что воздействие этих шариков на локти и колени совершенно поразительно. Не-спелеологу трудно понять глубокий образный смысл такого понятия, как зубная боль в коленках. И никакие наколенники не спасают. С помощью тех же шариков они будут на второй день просто оторваны вместе с соответствующими частями комбеза. Сепулек обычно бывает по 4–5 на человека, так что уже на четвертом — пятом шаге сепуления люди переключаются на автопилот и дальше практически перестают что-либо соображать. Все внимание уходит на оборону своих локтей и коленей.

На сепулькарии Сучьи Дети обычно устраивается от 11 до 16 шагов сепуления. На первом же есть каскад узких вертикальных колодцев глубиной около 15 метров. Нижний выкат каскада устроен так, что принимающему приходится таскать каждую сепульку метров восемь по очень неудобному лазу с острым продольным ребром на полу. Дабы не принимать на голову камни и сорвавшиеся сепульки. И это ползание вырубает его на пару часов полностью. Поэтому — он пропускает остальных вперед, и до конца сепулькария получает позицию Деда Мороза. Из последующих шагов сепуления — четыре с шариками. Причем длинных, и тем самым неудобных.

Ползая по шарикам, воспеваем славу красноярцам, разок просепулявшим лагерь на Баобаб. Красноярцы — совершенно особая порода спелеологов, с особыми традициями и особыми методами. Суровый народ. Одним словом, сибиряки. Одна из их особенностей — использование в качестве сепулек своеобразных алюминиевых ящиков восьмигранного сечения, так называемых першингов (по аналогии с американскими ракетами средней дальности). Впрочем, на гробы оно похоже несколько больше. Утверждается, что они немногим тяжелее обычных тканевых, а застревают меньше. Собственно, это их дело, но остальным тоже хорошо — после просепуливания красноярцев с першингами шарики значимо пообтесались и теперь достают уже меньше.

Часа через три выходим из сепулькария в зале МГРИ. Большой перекур. Здесь — развилка. Часть группы уйдет на лагерь в зале Баобаб, являющийся базовым для исследования Б-подвала и некоторых других продолжений. До него всего метров двести пешком. Поэтому часть этой команды, кто покрепче, помогут сепуляться нам, а остальные поставят лагерь. Количество груза уменьшается и за счет того, что часть модулей базируется здесь же на развилке. В первую очередь идут личные сепульки, снаряжение и дней на пять модулей. Остальные подтащатся в ходе экспедиции.

Следующий перегон — метров 200 несколькими ходками на полусогнутых. История этого участка пещеры тоже достойна пера. Северная стенка зала МГРИ несколько лет подряд считалась непроходимым завалом. Многие искали хотя бы копаемую щель, тратя на это кучу времени. Наконец, Олег Бартенев ее нашел: 150 метров удивительно костоломного прохода, во многих местах которого можно проползти только на выдохе, и — большой зал. Естественно, первая реакция — оттопографировать периметр зала. На чем Бартенев и свалился обратно в зал МГРИ. Пешком. По проходу, нигде не уже двадцати метров и нигде не ниже полутора. Просто в зале МГРИ этот проход расположен под потолком и замаскирован глыбами. Причем на той стенке, которая кажется не завальной, а сплошной. То есть — в том самом единственном месте, в котором его никто не искал по причине полной бессмысленности.

За концом пешей пробежки маленький (шагов на семь) сепулькарий по завальному участку, не особо даже и узкому, но весьма костоломному. В самом хитром месте участка — маленьком очке в потолке коридора — разбираем пробку. Северный район пещеры, в котором предполагается работа, относится к числу немногих, чрезвычайно интересных как минералогически, так и эстетически, чрезвычайно хрупких, и потому подлежащих жесткой охране. Один из методов сохранения — маскирование прохода искусственным завалом и искажение карты этого участка, что здесь и применено.

Следующий перекур. Уже часов восемь как в пещере. Начинается самый занудный сепулькарий через лабиринт Свинячьего Сыра. Сыр есть уже вполне научное определение весьма специфического по внешнему виду и способу образования типа лабиринта. С шанцевым инструментом, расширяя дыры, в нем можно ползти в любую сторону просто по азимуту. С каждой точки видно не менее пятнадцати таких дыр во все стороны. Вместе с тем маршрут приемлемой степени шкурности весьма извилист и длинен. Сепулькарий Свинячьего Сыра имеет длину около трехсот метров. Хороших накопителей мало, и почти нет мест, где можно присесть на перекур, а те, что есть — немедленно забиваются сепульками. Практически все привалы происходят в позе лежа. Единственное удовольствие в том, что каменистый пол кончается довольно скоро — на четвертом шаге сепуления. Дальше пол покрыт мягкой пылью, пролезающей куда угодно — даже в герметичные сепульки с фотоаппаратурой. Главное свойство, определившее название «Свинячий», уже не наблюдается. В начале северной эпопеи поверх пыли лежал тонкий слой окислов марганца — тонкого черного порошка. И все первопроходцы вылезали обратно совершеннейшими неграми, углекопами, или просто в по-свински грязном виде. Постепенно на главных тропах окислов марганца не осталось — стерли, и теперь досаждает только самое пыль. Хотя на входном участке приходится и просто тяжело. Первый шаг сепуления проходит по изломаннейшим лазам, в которых часть спелеологов вклинивается в совершенно непотребные щели в полу и пропускает сепульки над собой посредством шевеления свободного пальца руки, задницы и свободной ступни одной ноги. Для этого приходится основательнейшим образом вспоминать анатомию, каковые воспоминания автоматически облекаются в словесную форму и служат дополнительным поршнем для сепульки. После пропуска каждой стратегической сепульки приходится достаточно долго соскребать со стен налипшие матюги, чтобы не застряла следующая, а уже с ней пускать их в повторный оборот, надстроив дополнительный этаж.

Цепочка проушин, в которых все это происходит, является переломным участком, на котором открывается второе дыхание. Тех, у кого оно не открылось, базируем, чтобы не задерживали, оставив им спальники и один модуль. Завтра доползут. Впрочем, если кого-то и приходится базировать, то обычно женщин и детей, от которых толку и так уже мало — совсем выдохлись.

За проушинами идет серия «операционных столов». Это — весьма изощренное по своему садизму изобретение. Во вполне человеческом по габаритам проходе выпадает из потолка прямоугольный блок, полностью перегораживая основную струю. Разумеется, объем пространства остается тем же самым, но свойства оного пространства меняются резко. Вползать на операционный стол нужно через узкую ломающуюся щель с острым гребнем, и спускаться по ту сторону через такую же. Сепульки на гребнях застревают, если не подаются под строго определенным углом. В результате на обработку стола длиной в метр приходится ставить троих-четверых, причем двух верхних упаковывать воедино, головами в разные стороны, и расход сил все равно непропорционально велик.

За операционными столами начинается пыльная ползуха. Пройдя там с десяток раз, я не могу с уверенностью вспомнить, сколько там шагов сепуления. Возможно, двадцать, а возможно, сорок. Ни у кого не хватило настойчивости подсчитать. Сил уже нет, а второе дыхание только поддерживает волю к тому, чтобы дотащиться, но не более. Сепульку туда, сепульку сюда, передвинуться, повторить. Даже сочный мат к этому моменту уже утихает.

Понемногу пол под пузом твердеет, начиная перемалывать колени, но — потолок поднимается. Можно встать на четвереньки. Последняя щель. Ура! Зал Потусторонний. Привал. И настоящий. Не микроперекур на шестерых в объеме чемодана. Собственно, залом Потусторонний назвать трудно, но можно сесть и даже встать. Есть даже уголок, в котором можно в туалет сходить. Не занимаясь при этом акробатикой в позе лежа. До зала Варан остается метров сто пятьдесят. В позе от пешком до гусиным шагом. Всего с двумя одношаговыми сепулькариями. Взамен абсолютной задолбанности опять появляются эмоции. Пришли. Упали. Полчаса на отдых, потом двое с канистрами за водой, двое разворачивать кухню и потрошить первый модуль. Пока греется чай, организуются спальные места. Все остальные дела — завтра. Сепуление заняло часов восемнадцать, расход пота — литра по три с носа. Спать не хочется. Расслабуха не наступит, пока не скомпенсировать обезвоживание чаем и не снять стресс акклиматизационными ста граммами. Последнее не распространяется на сопровождающих с лагеря Баобаб, иначе они не доползут домой. Они уйдут сразу после второго чайника.

Любопытное наблюдение. Мы категорически отрицаем спортивный подход к спелеологии. Тем не менее, как комментируют периодически попадающие в наши экспедиции спелеологи спортивного склада, сепуление типа Варанского по расходу энергии примерно равняется спортивному прохождению вертикальной пещеры класса ТЭП или Осенней на Кавказе (4-я спортивная категория из шести) единым выходом с навеской и выемкой снаряжения. Многие из спортсменов после подобных нагрузок лежат пластом. У нас же обычно в интервале между третьим и четвертым чайниками даже появляется желание сходить на часок в ближние красивые залы, поздороваться с пещерой и показать тем, кто в Кап-Кутане впервые.

* * *

Вот мы и добрались до подробного рассказа о том, что есть модуль жизнеобеспечения. Впервые это понятие было также введено ребятами из Снежной. Как я уже отмечал, модуль есть сепулька, набитая продуктами, светом и топливом на шесть человеко-дней. В него закладываются мясо сушеное или в консервах, крупы или картофельные хлопья, топленое масло, сухое молоко, яичный порошок, чай, кофе, спички, сухари или галеты, свечи, поливитамины, сухофрукты, консервы для сухих перекусов, сахар, гекса (сухое горючее), специи, изолента, запасные лампочки, плюшка. Каждый элемент закладки герметично запаивается в отдельный полиэтиленовый пакет. Нормы закладки приводить не буду, они более или менее стандартны и легко рассчитываются. Наши модули отличаются от модулей, используемых в Снежной, отсутствием сигарет и батареек, так как в своих экспедициях мы не стандартизуем, каким светом следует пользоваться (правда, запрещаем карбидные лампы), и тем более не вмешиваемся в то, кто что курит. Каждый из элементов закладки модуля имеет несколько вариантов, поэтому некоторое разнообразие в еде имеется. В дополнение к модулям, в комплекте кухни идут некоторые обязательные плюшки, например лимоны и свежий лук.

Модульная система имеет массу достоинств. Во-первых, отпадает такая фаза подготовки экспедиции как централизованная заготовка продуктов. Каждый участник экспедиции сам комплектует модули по расчету срока своего планируемого пребывания в пещере. Тем самым не возникает никаких проблем с иногородними участниками, а также в случаях, когда за день до выезда обнаруживаются изменения в составе. Модули дозированы. Если пошло большое продолжение и возникла потребность бросить туда штурмовой лагерь, сборы происходят мгновенно — взяли спальники, модуль, и — вперед. И не надо волноваться о возможно забытом чае. Даже кухню делить не обязательно — гекса горит и в очаге из трех камней, а приготовить еду на двух человек можно и в миске. Модули хранимы. Несъеденный модуль можно забазировать до следующей экспедиции (приняв меры против мышей).

Естественно, проблемы с модулями тоже бывают. В незабываемой экспедиции 1985 года, славной самыми нетривиальными приключениями, участвовал обычно ездящий в Вятчинской команде Сэм (Саша Макаренков). При перепаковке багажа перед сепулением мы вдруг обратили внимание на кучкующиеся около Сэма странного вида предметы. Громадные сепульки квадратного сечения без единой петли, лямки или ручки. Веса совершенно несусветного. То есть, если продолжить аналогии с ракетами, то даже не стратегические, а класса «Энергии». Килограмм по сорок пять каждая.

— Сэм, это что?

— Как что? Модули.

— ….?

И тут Сэм начал объяснять, что там внутри. И это была песня…

Собственно, в студенческие времена, когда мы еще только начинали заниматься спелеологией вместе с Вятчиным и Сэмом, мы знали, что если едет Сэм, еды брать не нужно — продовольствия, которого насует ему матушка, хватит на всех с трехкратным запасом. Приглашая Сэма в этот раз, я и представить себе не мог, что в его тридцати-с-гаком-летнем возрасте ему все еще собирает продукты матушка, причем по прежней методике. Теперь это создало проблему, ибо сепулять все это безобразие даже на Баобаб было абсолютно невозможно. Немедленно расплюшивать тоже как-то не хотелось. Пришлось забазировать на Большом Завале с тем, чтобы расплюшивать по ходу, а также на обратной дороге, а лагерь на Баобабе решили сократить на пару дней. Но досепулять такой груз даже до Большого Завала было проблемой.

— Сэм, а где у них ручки?

— Так это же Вятчинские сепульки. А у него новая идея. Состоящая в том, что гидромелиоративная ткань — совсем дерьмо, и сепульки надо шить из гораздо более дорогой ткани БЦК. По прочности и склизскости она существенно лучше, но — ползет на швах. Поэтому у него сейчас запрещено делать любые ручки. Набитая сепулька просто обвязывается стропой и пристегивается карабином к веревке.

Та-ак. Вятчинские идеи всегда очень и очень интересны. Самохваты для лазания по веревке делаются из жести, которую можно порвать руками (зато легкие). Продуктовая раскладка — из кильки, халвы и ничего больше (зато максимум калорий одновременно на рубль и на килограмм). Кумачовые сепульки, пошитые из найденных в полузаброшенном красном уголке флагов, и расползшиеся на запчасти еще до спуска в пещеру. Теперь сепульки без ручек. В вертикальной пещере их еще можно, конечно, таскать. Когда не в руках. И когда ползать не нужно. И, естественно, когда в них набито не более чем по десять килограмм. Но не по сорок пять. Ладно, в этот раз Сэм дотащил их до точки базирования сам. В следующий лично учиню ему перед выездом проверку.

Естественно, модулями не обошлось — Сэмовские личные сепульки были им под стать. Например, полутораспальный верблюжий спальник в пуд весом и не пролезающий ни в один шкурник. И тоже без ручки. Но с этим уже можно было примириться. Две кухонных сепульки были в этой же весовой категории. В них по традиции закладывается шанцевый инструмент, а его в этой экспедиции было много.

К счастью, подобные накладки при сепулении возникают настолько редко, что их можно даже рассматривать как украшающие жизнь приключения.

* * *

Не менее славная экспедиция 1986 года известна, в частности, замечательным технологическим прорывом в технике сепуления — первой попыткой благоустройства сепулькариев. И — замечательными событиями, сопровождавшими эту попытку.

Крайнее южное продолжение, лабиринт Б-подвала, дорос до такого размера, когда без заброски в него лагеря шансов эффективно работать уже не было. А лагерь в Б-подвале — это серьезно. Сейчас название «Б» обычно трактуют как производное от слова «большой», имея при этом в виду, что это самый большой по площади из шкурных лабиринтов. На самом деле название было дано при первопрохождении, когда лабиринт еще даже не просматривался, а был только длинный гнусный лаз, и буква «Б» относилась именно к нему, означая отнюдь не «большой».

Вот именно этот полукилометровый лаз теперь и предстояло сделать сепулькарием. Вообще-то, за исключением нескольких участков с проушинами, операционными столами и щелями, Б-подвал отнюдь не узок и не низок. Почти на всем его протяжении можно было бы вполне идти на карачках или гусиным шагом, если бы не рога и копыта, торчащие из стен, пола и потолка, и заполняющие пространство с такой густотой, что приходится все время впритирку вписываться между ними.

Рога и копыта — фольклорный термин, относящийся отнюдь не к натекам, а к формам растворения известняка — когда от скалы остаются странной формы ветвящиеся выступы длиной до пары метров. Суть здесь примерно та же, что и в многократно воспетых «перьях» обводненных вертикальных пещер, но форма, равно как и восприятие — совершенно другие. Перья учиняют гадости снаряжению, рога и копыта — самому спелеологу. Перья растут вокруг объема — рога и копыта в нем самом. В Б-подвале рога и копыта встречаются двух разновидностей. Менее распространенная — в зонах серной коррозии, и там, чтобы их сбить, достаточно удара кулаком. Более распространенная — в остальной части лабиринта, где копыто в метр длиной и в руку толщиной даже при ударе трехкилограммовой кувалдой отнюдь не отламывается, а издает громкий и чистый колокольный звон.

Экспедиция была длинная и со сменой состава. В частности, в середине срока с лагеря на Баобабе смылся идейный главарь Миша Переладов, а вместо него появился Степа Оревков. Группа на этом лагере вообще-то была слабоватая, а фронт очевидных действий к моменту смены состава закончился. Дальше надо было не топосъемить, и даже не копать, а придумывать и искать, где копать, словом, вовсю шевелить мозгами. В группе из Степы, Меркса, Сэма и двух Лен — эффективные действия могла предпринять одна двойка или тройка, возглавляемая Степой — единственным человеком в составе, хорошо понимающим пещеру. Остальные повисали в воздухе.

Степа способен на нетривиальные решения, что он продемонстрировал и на этот раз с присущим ему блеском. На следующий же день после его приезда обе дамы получили по пятикилограммовой кувалде и задание благоустраивать сепулькарий в Б-подвал. Собственно, эффекта от такой работы не предполагалось — просто обе дамы от нечего делать настолько взвыли от скуки, что начали активно мешать Степе думать. Мероприятие преимущественно было задумано как отвлекающий маневр, ну а если вдруг будет хоть какой-нибудь результат — лишним не окажется. Разве мог Степа предвидеть, что энергии и воли к победе в двух Ленах окажется не меньше, чем в остальном составе группы вместе взятом. За один (!) пятнадцатичасовой выход был проложен вполне благоустроенный сепулькарий на все пятьсот метров, и боевой дух на этом не иссяк. До сих пор идут споры, была ли это маленькая месть Степе, или просто инерция, но вернувшиеся в лагерь дамы продолжали махать кувалдами, пока не разнесли в мелкую щебенку ими же любовно сложенный из каменных плит обеденный стол с табуретками.