Март 1978 года

Самолет авиакомпании «SAS», совершавший регулярный рейс по маршруту Бонн-Копенгаген, приземлился на полосе номер 4 международного аэропорта столицы Дании точно по расписанию — в 11.10 по местному времени.

Витяня Мишин, облаченный в элегантный черный плащ с небрежно поднятым воротником, по-ковбойски сдвинутую к переносице широкополую черную шляпу, с дорожным саквояжем в правой руке, сдержано кивнул миленькой стюардессе, провожавшей пассажиров «Боинга» у выхода из самолета, и уверенной походкой преуспевающего бизнесмена, прилетевшего в датскую столицу по важным делам, проследовал через телескопический трап в выложенный розовым мрамором зал таможенного досмотра.

…Чисто символически пробежав пальцами по содержанию объемистого светло-коричневого саквояжа из добротной свиной кожи, невысокого роста усатый таможенник в эффектном синем мундире с золотыми позументами извлек довольно увесистую книгу в яркой суперобложке. Это было немецкое издание романа Уильяма Манчестера «Убийство президента Кеннеди».

— Ваша? — поинтересовался датчанин по-немецки, небрежно перелистывая книгу и не отрывая цепкий взгляд от пассажира.

— Моя.

— Вас интересует эта тема?

— А разве есть такие, кого она не интересует? — одними губами улыбнулся Витяня.

— Я несколько раз читал этот роман, — таможенник подался чуть вперед, будто хотел поделиться с Мишиным интимной тайной. — И все равно не могу поверить, что Освальд сделал это один, без посторонней помощи… Желаю вам приятно провести время в нашей стране, майн герр!..

Молча кивнув, Мишин аккуратно положил во внутренний карман пиджака синий с золотым тиснением паспорт гражданина ФРГ на имя Вернера Штрумпфа, прихватил саквояж и, не торопясь, направился в основное здание аэропорта, выглядевшее в эти утренние часы не особенно многолюдным.

Взглянув на часы, Мишин направился в бар, поставил у ног свой саквояж, взгромоздился на высокий табурет с удобной кожаной спинкой и заказал перно. Медленно потягивая напиток и держа под зрительным контролем участок вокруг бара радиусом примерно сто метров, Витяня вдруг вспомнил рассуждения таможенника и непроизвольно хмыкнул. То, что по версии Манчестера, писавшего свою книгу по заказу семьи Кеннеди, сделал 22 ноября 1963 года Ли Харви Освальд, не мог бы сделать никто на свете, даже специально обученный и натасканный на подобного рода делах профессиональный киллер. В памяти Мишина совершенно непроизвольно всплыла мрачная, обвешанная идиотскими пропагандистскими плакатами, комната для занятий в «вышке» — Высшей школе КГБ СССР, и лысая, как колено, голова Игоря Николаевича Серостанова, преподававшего курсантам премудрости древнего как мир диверсионного дела. Об этом человеке в «вышке» ходили легенды. Большинство курсантов, воспитанных на советской военно-патриотической литературе и видевших себя в недалеком будущем в самом логове коварного империалистического врага, где они — умные, натасканные, хладнокровные — будут совершать подвиги во имя родины, — были влюблены в Серостанова — старого, давно уже вышедшего на пенсию, нелегала, большая часть жизни которого прошла в коротких, «закордонных» вылазках, после которых, как правило, скоропостижно умирали враждебно настроенные к Советскому Союзу «вражеские» парламентарии, попадали в автокатастрофы «засвеченные» КГБ сотрудники западных спецслужб или «погибали на боевом посту» сотрудники КГБ, заподозренные начальством в двойной игре. Уже много лет спустя, пройдя примерно тот же путь, что и его наставник, Мишин неожиданно для себя вдруг осознал, что его любимый преподаватель в «вышке» был по сути дела хоть и весьма талантливым и по-своему одаренным, но тем не менее классическим бандитом, террористом, научившимся не видеть за коротким и святым для чекистов ленинской школы словом «оперативное задание» личность человека, которого ему надлежало казнить. Именно Серостанов как-то посвятил целых два академических часа детальному разбору убийства Кеннеди, доказав завороженным курсантам с помощью классной доски, огрызка мела и деревянной указки, что ни один человек в мире не способен под таким утлом и с такой скоростью поразить «движущуюся мишень». Он так и сказал тогда — «движущаяся мишень». Человек по имени Джон Фитцджеральд Кеннеди не интересовал его по определению. Как, впрочем, и весь остальной мир, кроме непосредственного начальника, от которого Серостанов получал приказы.

«Самое поразительное, что старик, скорее всего, был бы мною доволен, — с грустью подумал Мишин о давно уже ушедшем в мир иной Серостанове, расплачиваясь за выпивку и направляясь к выходу, на стоянку такси. — В соответствии с моральными ценностями этого монстра, самое главное заключалось в четком и оперативном выполнении задания. К счастью, он никогда не говорил от кого именно должно исходить это задание, — настолько незыблемой была вера убежденного коммуниста в единственно возможного «заказчика» — государство рабочих и крестьян…

Подъехав к дворцу Кристиансборг — одному из главных мест паломничества туристов, Витяня расплатился с таксистом, получил сдачу, оставил водителю на чай три кроны, затем вышел из машины и усмехнулся. Наверное, шофер такси подумал о нем черт-те что. И впрямь, диковинный пассажир попался датчанину. Судя по внешности — обычный иностранец, скорее всего, бизнесмен. Однако вопросы не задавал, головой по сторонам не вертел, а всю дорогу подстригал усики, любовно оглядывая свою внешность в небольшое зеркальце. В этом нехитром отвлекающем маневре фальшивым было все, кроме зеркальца, с помощью которого Мишин мог убедиться, что в короткой экскурсионной поездке по столице Дании его никто не сопровождал.

Во всяком случае, пока не сопровождал.

Окинув с умеренным любопытством изумительную готику дважды горевшего и дважды восстанавливавшегося дворца Кристиансборг, в котором размещался датский парламент, Мишин пересек выложенную отполированной брусчаткой улицу старого Копенгагена и еще раз взглянул на дворец. Затем, пропустив несколько машин, коротким свистом остановил такси и поехал в обратном направлении. Минут пятнадцать машина петляла в узких улочках старой части Копенгагена. Выйдя на углу Королевской улицы и Банхофф-плац, Витяня подошел к газетному киоску, купил свежий номер «Гамбургер цайтунг», развернул газету и несколько десятков метров брел по улице, погрузившись в чтение, после чего неожиданно резко нырнул в огромный застекленный пассаж и растворился в потоке туристов, с любопытством обозревавших яркие витрины.

Спустя полчаса Мишин уже стоял на блистающей чистотой лестничной площадке третьего этажа старинного и, видимо, совсем недавно отреставрированного дома почти в самом центре Копенгагена. Почти сразу же после того как он легонько вжал белую пуговичку звонка, тяжелая, мореного дуба, дверь с изящной бронзовой ручкой отворилась. На пороге стояла молодая темноволосая женщина со спокойным, чуть надменным выражением тонкого, мраморно-белого лица, которое вполне можно было считать красивым, не порть его несколько тяжеловатый для такой хрупкой дамы подбородок.

— Моя фамилия Зденек. Вацлав Зденек, — представился Витяня на немецком. — Герр Зиппель назвал мне ваш адрес…

— Ах да, конечно! — выражение лица женщины потеплело. — Прошу вас, господин Зденек, проходите…

Освободившись от плаща в почти неосвещенной прихожей, Витяня молча последовал за хозяйкой, отметив про себя, что молодая женщина прекрасно сложена.

Просторная, светлая комната, в которой очутился Мишин, скорее всего, была либо мастерской профессионального художника, либо стилизованным чердаком, которыми так увлекались в конце шестидесятых годов европейские «новые левые». Чувствовалось, что в нее вложили немало труда и средств. Обставляя ее, неведомый дизайнер, по всей видимости, изрядно поломал голову, прежде чем добился столь пронзительного диссонанса между благообразным фасадом старинного дома и внутренним решением мастерской-чердака. Обтянутые черными полиэтиленовыми струнами металлические каркасы кресел и стульев, несколько абстрактных картин в белых рамах на такого же цвета стенах, какая-то причудливая скульптура из бронзы в углу, вызывавшая невольную ассоциацию со сцепившимся в смертельной схватке клубом ядовитых змей, длинный стол из толстого стекла, крепившийся на зигзагообразной ноге из черного металла…

— Присаживайтесь, господин Зденек.

Витяня поскреб пятерней затылок и вздохнул.

— Что-то не так? — на красивом лице хозяйки мелькнула сдержанная гримаса недоумения.

— Простите, я не знаю, как вас зовут.

— Ингрид. Ингрид Кристиансен.

Она непринужденно, без всякого жеманства, протянула руку, и Витяня с неожиданным для себя удовольствием пожал узкую, прохладную руку хозяйки.

— А вы уверены, Ингрид, что эти кресла предназначены для сидения?

— А для чего же, по-вашему, они предназначены? — пожала плечами хозяйка.

— Дело в том, что во мне почти девяносто килограммов, и я не уверен…

— Стулья рассчитаны на значительно больший вес, — улыбнулась Ингрид.

— Вы что, проводили специальные испытания?

— Да, поскольку я сама их делала…

Витяня хмыкнул и осторожно опустился в кресло.

— Ну как? — Ингрид уселась напротив и аккуратно одернула юбку.

— Вроде, ничего… — Для уверенности Витяня немного поерзал, после чего, убедившись в надежности хрупкого изделия, уже свободней откинулся на спинку.

— Хотите что-нибудь выпить?

— Нет, благодарю вас.

— Может быть, вы голодны? Я могу приготовить вам сэндвич.

— Спасибо, Ингрид, я плотно позавтракал в самолете. Вот если бы вы разрешили мне закурить…

— Простите, господин Зденек, но я органически не переношу табачного дыма.

— Извините.

— За несколько минут до вашего прихода мне позвонил Клаус…

— Кто, простите?

— Ну, господин Зиппель!

— Ах, да, — пробормотал Витяня. — И что он сказал?

— Велел передать, что подъедет примерно через полчаса. Так что вам придется немного подождать, господин Зденек. Как я понимаю, вы — заядлый курильщик, с сигаретами почти не расстаетесь…

— Ну, почему же заядлый? Просто курильщик.

— Цвет ваших пальцев на правой руке — указательного и среднего — в живописи называется охрой. Несколько сигарет, выкуренных в течение дня, такого цвета никогда не дадут. Вы курите не меньше трех пачек в день, я не ошиблась?

— Вы очень наблюдательны, Ингрид, — улыбнулся Мишин.

— Это моя профессия. Я занимаюсь дизайном современной мебели. А в этом деле просто необходимо до нюансов разбираться в цветовой гамме.

— Вы, судя по всему, недавно бросили курить, верно?

— Да, это так, — тонкие брови Ингрид чуть изогнулись. — Но как вы догадались?

— Это моя профессия, — впервые за долгие годы Витяня почувствовал, что ему приятно разговаривать с женщиной. Просто так, ни о чем не думая и ничего не опасаясь, болтать о ерунде. — Я занимаюсь человеческой психологией.

— И как, преуспели в своей профессии?

— А вы?

— Мне всегда не нравится то, что я делаю.

— Редкое для женщины качество, — пробормотал Витяня себе под нос.

— Простите?

— Я бы рискнул предположить, что у вас мужской склад ума.

— Вы, по-видимому, хороший психолог.

— Увы, мы с вами схожи в оценках: как и вам, мне почти всегда не нравится то, что я делаю.

— Таким образом, можно сказать, что в каком-то смысле мы с вами коллеги, так?

— Это честь для меня.

— Отчего же?

— У меня никогда не было таких очаровательных коллег, Ингрид, — совершенно искренне улыбнулся Мишин.

— Вы ведь не немец, господин Зденек? — Молодая женщина явно смутилась и перевела разговор в более спокойное русло.

— Разве я говорю по-немецки с акцентом?

— О нет! — Хозяйка мастерской осторожно, словно боясь вызвать боль неосторожным движением, покачала изящной головкой. — Вы РАЗГОВАРИВАЕТЕ не по-немецки.

— Ах да! — хмыкнул Витяня. — Прямо с порога я должен был потребовать у вас свинину с кислой капустой и литровую кружку баварского пива.

— Я думаю, что в ваших жилах течет очень много славянской крови, — не обратив никакого внимания на реплику Мишина, ответила Ингрид.

— Н-да, вы разбираетесь не только в цветовых нюансах.

— Вас расстроило мое замечание?

— Боже упаси! Впрочем, о моем славянском происхождении достаточно красноречиво свидетельствует имя. — Витяня чуть подался вперед. — По матери я — чех.

— Что вы говорите?! — Белое лицо Ингрид буквально осветилось широкой улыбкой. — А я по матери — полька.

— Почти земляки, — улыбнулся Мишин.

И в этот момент в прихожей коротко тренькнул звонок.

— А вот и Клаус!.. — Ингрид непринужденно встала и направилась к двери.

Все, что делала эта женщина, было буквально пронизано каким-то первородным изяществом. В который уже раз Мишин поймал себя на мысли, что ему приятно наблюдать за этой женщиной, которую он знал всего несколько минут. «Я совсем не в форме, — с какой-то усталой обреченностью подумал Витяня. — Или сказываются последствия ранения, или меня разморила дорога, или эта женщина с ее наивной проницательностью напомнила мне о том, что в моем возрасте многие мужчины уже привыкают возвращаться домой после работы, садиться в кресло и просто смотреть на женщину, которая тебе нравится…»

— Вацлав!

На пороге стоял пожилой, импозантный мужчина в добротном темном костюме и красном галстуке-бабочке. В зубах у него была зажата огромная пенковая трубка. — С приездом, мой друг!

Витяня встал и сделал несколько шагов навстречу гостю. Мужчины обменялись крепким рукопожатием, при этом Клаус с откровенной симпатией похлопал Витяню по стальному плечу.

— Ну, я вас оставлю на время, — улыбнулась Ингрид. — А то мой заказчик, наверное, уже нервничает.

— Но мы тебя дождемся, дорогая? — Клаус бережно привлек к себе Ингрид и шутливо боднул ее изящную головку своей пегой шевелюрой.

— Конечно, Клаус. Я вернусь примерно через час. Не уходите без меня… — Молодая женщина как-то странно взглянула на Мишина и, изящно махнув рукой, вышла из мастерской.

— Прелестное создание, — пробормотал Клаус, проводив Ингрид взглядом и усевшись напротив Витяни. — Ее отец был моим большим другом. И, кстати, прекрасным архитектором…

— То есть это…

— Это действительно дочь моего близкого друга, — очень внятно произнес Клаус. — И никакого отношения к нашим делам ни она, ни ее квартира не имеет. На всякий случай, рекомендую вам это запомнить!

— Да, действительно приятная женщина, — кивнул Мишин, с любопытством разглядывая собеседника.

— Как долетели?

— Нормально.

— Никаких осложнений в пути?

— Вроде бы, никаких.

— Документы вам выдали в Моссаде?

— Те, которые у меня сейчас, — да.

— Как поживает господин Гордон? Не болеет?

— Кто это? — невозмутимо поинтересовался Витяня.

— Вы хотите сказать, что покинули Израиль, не побеседовав с господином Гордоном?

— А если это действительно так, вы что, отправите меня обратно?

— Покажите мне ваш паспорт.

— Прошу! — Витяня протянул документы собеседнику.

— Хороший документ, — пробормотал Клаус, возвращая паспорт. — Умеют работать, носатые…

— Я должен натурализоваться в ФРГ?

— Вы что-то игриво настроены, господин Мишин? — в голосе Клауса отчетливо сквозило раздражение немолодого человека, которого с утра беспокоила печень.

— Вы не очень обидитесь, юноша по имени Клаус, если я скажу, что вы действуете мне на нервы?

— Что? — от изумления у Клауса чуть отвисла челюсть.

— Ты вообще кто такой, твою мать? — непринужденно переходя на английский, вежливо поинтересовался Мишин. — Ты что мне здесь застенок НКВД устраиваешь? Я что-то тебе должен, хмырь? А может, ты спутал меня с кем-то и решил, что наши с тобой страны союзники? Я только прилетел из Израиля, дедушка, а на самом деле я — коренной москвич. С оч-чень Большой Лубянки. Слышал про такое учреждение? Быстро говори, зачем вызывали, пока я твою предстательную железу вместе с анусом не вырвал!..

— Да как вы… — Клаус попытался было что-то возразить, однако под хмурым, сразу приобретшим какой-то оловянный оттенок, взглядом Мишина тут же осекся.

— Испугался, дедунька, — все так же вежливо отметил Мишин и плотоядно улыбнулся. — Тебя, должно быть, не инструктировали, да? Ты, наверное, большая шишка тут, в Копенгагене? Резидент? Первый секретарь посольства? Карманный аналитик? Кто ты, срань в баночке?

— В таком тоне наш разговор продолжаться не может… — Чувствовалось, что Клаус, понемногу пришел в себя и начинает борьбу за так внезапно перехваченную инициативу. — Я вынужден прервать нашу беседу.

— Тогда всего доброго, дедушка!

Резко встав с кресла, Клаус сделал два уверенных шага к выходу, но затем остановился и вперил в Мишина презрительный взгляд.

— Послушайте, Мишин, я — полковник ЦРУ…

— А я — подполковник КГБ, — отрезал Витяня. — Составьте элементарную пропорцию между нашими возрастами и званиями, и вы сразу же поймете, чего стоит каждый.

— Разговаривая так безответственно, вы рискуете головой, Мишин!

— Напоминая мне об этом, вы рискуете своими яйцами, Клаус!

— Вы ведете себя не как профессионал.

— А вы, выпендриваясь передо мной, как купчишка в трактире? Как себя ведете вы, Клаус? Я не ваш агент, это во-первых. У меня достаточно сил и сноровки, чтобы закатать тебя под паркет здесь же, в этой изящной студии.

Это во-вторых. И, в-третьих: идя на встречу с таким человеком, как я, ты должен был принимать во внимание вышеизложенные обстоятельства. Так кто же из нас ведет себя не как профессионал?

— Мы оба погорячились, — вкрадчиво проворковал Клаус, возвращаясь на свое место. — А потому…

— Не свисти, дед! — прервал собеседника Мишин, презрительно сощурившись. — Не мы, а ты. Ты погорячился. А теперь сообразил и пошел на попятную. Тебя что, не учили в твоем бардаке под названием «оплот мировой демократии», как надо разговаривать с профессиональным нелегалом?

— Давайте забудем об этом неприятном инциденте, — как ни в чем ни бывало предложил Клаус. — Я был не прав, однако и ваш темперамент…

— Что вы хотите от меня? — хмуро спросил Мишин, с наслаждением закуривая сигарету и используя в качестве пепельницы пустую коробку от «Мальборо».

— Меня уполномочили сделать вам предложение.

— Кто вас на это уполномочил?

— Руководство Центрального разведывательного управления США.

— В чем заключается это предложение?

— Давайте начнем с конца, — заговорщицки улыбнувшись, предложил Клаус.

— То есть?

— Давайте начнем с того, что ДАСТ вам это предложение. В том случае, естественно, если вы его примите.

— Стало быть, я могу его и не принять? — быстро спросил Мишин.

— Естественно. На такие дела под конвоем не идут.

— Так что оно мне даст?

— Пятьсот тысяч долларов в качестве оплаты ваших услуг, а также возвращение в Москву, в аппарат КГБ СССР, с условием сохранения вашего положения и офицерского чина.

Не отрывая тяжелого взгляда от Клауса, Мишин молчал. Его собеседник, явно довольный произведенным эффектом, откинулся в «полиэтиленовом» кресле и сложил на пухлом животике старческие руки.

— Вы давно работаете в Дании? — без видимой связи поинтересовался Мишин.

— Почти десять лет.

— Оно и чувствуется.

— Не понял! — морщинистое лицо Клауса сразу же утратило благостное выражение.

— Столь длительное пребывание на родине великого сказочника не могло не отразиться на вашей фантазии.

— В моем предложении реально все — от первой до последней буквы, — холодно возразил Клаус. — У вас нет ровным счетом никаких оснований не доверять мне. В конце концов, вам известно, с кем вы имеете дело.

— Меня приговорили к расстрелу, — глухо напомнил Мишин.

— Я знаю.

— За предательство.

— Мне это известно, — кивнул Клаус.

— А вам известно, кто меня приговорил?

— Да. Председатель КГБ Юрий Андропов.

— Даже если в это дело вмешается ваш президент, со всем его влиянием на цивилизованный мир, этот приговор все равно не отменят.

— А если все-таки отменят?

— Пятнадцать лет в тюрьме, — пробормотал Мишин. — Та же смерть, только медленная. Хрен редьки не слаще!

— А если не только отменят, но и вернут вас на рабочее место?

— В качестве подсадной утки ЦРУ?

— В ПРЕЖНЕМ качестве.

— У меня было тяжелое детство, — вздохнул Витяня и с хрустом потянулся. — Мне никто не читал на ночь сказок. Отсюда врожденное недоверие к историям со счастливым концом.

— И тем не менее я еще раз хочу напомнить о нашем предложении.

— В чем его суть?

— Э, нет! — решительно покачал головой Клаус. — Вначале я получу ваше письменное согласие, а уже потом будем говорить о деталях.

— Где гарантия, что вы меня не надуете?

— Вам не понадобятся гарантии, едва только вы узнаете план.

— Вы когда-нибудь работали на профессиональной сцене?

— Боже упаси!

— Неужели вы сами искренне верите в то, что сказали?

— После всех ваших угроз в мой адрес — ну, там, оторвать мне яйца и закатать мое бренное тело под паркет — я подвергаю каждое свое слово двойному контролю. Несмотря на свой преклонный возраст, господин Мишин, состояние собственных гениталий по-прежнему меня волнует. Ну, так как? Будете рисковать или тихо разойдемся по домам?

— В случае, если я откажусь, где вы меня намерены убирать? — спокойно спросил Мишин. — Прямо здесь, на квартире дочери вашего друга? Или выберете более подходящее место?

— Как и все русские, вы очень подозрительны.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Как я могу на него ответить, если занимаюсь совсем другими проблемами? — хмыкнул Клаус.

— Хорошо, — подумав немного, ответил Мишин. — Я согласен.

— Тогда прочтите эту бумагу, — быстро откликнулся американец, протягивая Мишину сложенный вчетверо лист.

Несколько минут Витяня вчитывался в составленный на английском текст. По мере того как до Мишина доходил смысл затеянного американцами предприятия, его лице принимало все более обескураженное выражение. Наблюдавший за ним из-под опущенных ресниц Клаус даже вида не подал, что искренне рад этой позитивной эволюции в настроении бывшего киллера КГБ.

— Если я правильно понял текст, мне предстоит действовать в одиночку… — Мишин не спрашивал, а констатировал.

— Не совсем так, — поправил Клаус. — Вы можете привлекать того, кого сочтете нужным. Однако ЦРУ не будет иметь к этим действиям НИКАКОГО отношения.

— Мне понадобятся деньги.

— А 500 тысяч долларов это что, по-вашему? Пакетик с кукурузными хлопьями?

— Это МОЕ вознаграждение за риск. Я говорю о расходах на оперативные цели.

— Сколько вам потребуется? — подумав несколько секунд, спросил Клаус.

— Пока не знаю. Мне нужен номер счета, с которого я могу, по мере необходимости, брать деньги. Вы сможете проследить впоследствии за целесообразностью их расходования. В крайнем случае, вычтите из моего гонорара.

— Хорошо, я переговорю с кем надо. Еще вопросы?

— Оружие, взрывчатка, средства связи и прочее?

— Это учтено, — кивнул Клаус. — Вы будете знать, к кому обратиться.

— С кем я поддерживаю связь?

— Ни с кем.

— То есть?

— С того момента, как мы с вами расстанемся, Мишин, вы вновь становитесь человеком, приговоренным на своей родине к расстрелу. Наше присутствие вы почувствуете только в тот момент, когда вам будет прекращено финансирование. Это будет сигналом к тому, что со своей задачей вы не справились. Вам предоставляется полная свобода действий. Вместе с тем вы должны знать: мы не спустим с вас глаз ни на секунду. Где бы вы ни были и как бы не маскировались. Как профессионал вы должны догадываться о масштабах операции.

— Единственная просьба: не путайтесь у меня под ногами.

— Не беспокойтесь, Мишин.

— Беспокоиться должны вы, Клаус, — мрачно уточнил Мишин. — Я не люблю, когда мне дышат в затылок. Особенно, на работе. Рефлексы, знаете ли. Иногда сначала делаешь что-то непоправимое, а уже потом начинаешь думать, насколько это было целесообразно…

— Ваш почерк изучен достаточно хорошо, Мишин, — процедил Клаус. — Но, на всякий случай, запомните одно имя. Только одно — Руперт. Если человек, которому вы захотите свернуть шею, назовется этим именем, значит он НАШ, господин Мишин. Не делайте ему ничего плохого, поверьте мне, нет смысла бередить раны, которые только-только стали затягиваться…

— Я постараюсь, — буркнул Витяня.

— Еще какие-нибудь вопросы?

— Два вопроса. Та милая женщина, которая хоть немного скрасила впечатления от нашей беседы…

— Что вас интересует, Мишин? — чувствовалось, что этот вопрос неприятен американцу.

— Она действительно не в курсе наших с вами дел?

— Я уже сказал: она совершенно ни при чем. Просто мы решили перестраховаться и провести эту встречу на совершенно «чистой» квартире.

— Отлично. И второе: половину причитающегося мне гонорара я хотел бы получить авансом, завтра. На два счета — в Цюрихе и Лондоне. Номера счетов я вам назову в конце нашей беседы.

— Зачем вам столько денег, Мишин? — неожиданно хмыкнул цеэрушник. — Вы же воспитывались на принципах социалистического равенства.

— После своей смерти я переведу их на строительство мемориала жертвам американского империализма.

— Мы составили соглашение не со смертником, — без особой твердости в голосе возразил Клаус. — И вообще, что за мысли? Я уверен, что вы прекрасно справитесь с этой задачей…

— Да и я не очень-то сомневаюсь, — улыбнулся Витяня, хотя глаза его оставались холодными, настороженными. — Другое меня беспокоит, господин Клаус. В документе, который я сейчас подпишу, нет ни слова о том, как сложится моя жизнь ПОСЛЕ выполнения задания.

— A-а, вот вы о чем! — ухмыльнулся Клаус. — А я-то думал, что вы вообще ничего не боитесь.

— Вообще ничего не боится только евнух в гареме, — Витяня по-дружески положил руку на хлипкое колено Клауса и легонько сжал его. На лице американца отчетливо проступила болезненная гримаса. — Все, за что обычно дрожит мужик, ему уже оторвали.

— Нельзя купить себе полную безопасность, — процедил Клаус, легонько массируя потревоженное колено. — Даже за такие внушительные деньги, которыми вы будете располагать.

— Покупаете вы, Клаус, — ответил Мишин, размашисто подписывая лист и протягивая его американцу. — Что же касается меня, то я ее СОЗДАЮ. Собственными руками…