Март 1978 года

Чтобы понять это вопиющее несоответствие — советский человек под расплавленным солнцем Латинской Америки, надо очень сильно напрячь воображение и представить себе одинокую женщину в норковой шубе и шапке с засунутыми в муфту руками, посаженную на трибуну огромного, заполненного до отказа полураздетыми фанатиками стадиона в тот самый момент, когда любимая команда забивает решающий гол. Если же принять в расчет издержки школьного воспитания, в соответствии с которым коллектив по определению не может быть неправым, то, действуя методом исключения, на этом самом стадионе спонтанного безумия и истошных воплей единственной идиоткой была я.

Следуя под трогательной — в буквальном смысле — опекой очередного голландского опекуна с типичной русской фамилией Хернхорст, которая выражалась в том, что серый пиджак нежно поддерживал меня под руку, одновременно не давая забыть о некоем зловещем предмете, вложенном в «Нью-Йорк Таймс», я на какое-то время полностью отключилась от унизительных деталей собственного конвоирования — настолько влажной, оглушающе шумной и предельно наэлектризованной, словно в гигантской общей бане при горно-обогатительном комбинате, была атмосфера в таможенном отсеке аэропорта.

То ли бразильцы еще не додумались до установки кондиционеров в местах общественного скопления, то ли электрики Сан-Пауло, подхватив начинание служащих парижских почт, решили устроить однодневную забастовку, но вокруг стояла такая одуряющая жара, что по всем законам человеческой справедливости, — если таковая вообще существовала в природе, — пассажиров, прошедших пограничный контроль, должно было встречать не скопление полураздетых тел всех цветов и оттенков в огромном здании аэропорта, а побережье Атлантического океана с песчаным пляжем, белыми шезлонгами и душевыми кабинками.

Истекая потом и с омерзениям чувствуя, как скользит по моему локтю мокрая ладонь советского шпиона с неприличной голландской фамилией, я покорно плелась в лабиринте беспрестанно двигающихся, орущих и жестикулирующих, как обезьяны в горящих джунглях, человеческих голов и рук, мысленно представляя одну и ту же картину — себя, вмурованную в ледяную глыбу и на неопределенное время брошенную в холодильной камере при центральном городском мясокомбинате.

И только очутившись снаружи, в самой гуще пестрой, как штопаное одеяло индейца из дельты Параны, площади перед величественно-стеклянным зданием международного аэропорта Сан-Пауло, я поняла, как наивно переоценила социальную активность бразильских электриков: полуденная жара была такой убийственной, что испарился даже мираж, в котором моя жизнь, целиком вмурованная в лед, еще хоть как-то теплилась. С некоторым опозданием в моих расплавленных мозгах мелькнула наконец вялая догадка: кондиционеры в аэропорту, оказывается, работали!

Впрочем, воспользоваться результатом индивидуального постижения теории относительности, дабы поскорее вернуться под прохладную, казавшуюся теперь осенним Кисловодском, сень аэропорта, я все равно не могла — серый пиджак, темные подмышки которого буквально на моих глазах угрожающе разрастались в диаметре, методично подталкивал меня грозным «Нью-Йорк Таймсом» в совершенно противоположную сторону — к стоянке такси на другом конце площади.

Поняв, что на нас никто не обращает внимания, мой конвоир утратил последние остатки галантности и грубо толкнул меня на заднее сиденье размалеванного, как афишная тумба, желтого такси, после чего плюхнулся рядом, властно положил свою тяжелую, потную руку мне на бедро и что-то прогавкал водителю, чей затылок полностью сливался с безнадежно черной, как ситуация, в которую я угодила, обивкой сиденья. Судя по невообразимому количеству шипящих в короткой фразе, в Институте Дружбы народов имени Патриса Лумумбы, который наверняка закончил этот недоумок в сером пиджаке с черными подмышками, португальский язык изучали в серпентарии при институтском живом уголке.

Машина взревела, дернулась и, тарахтя мотором, устремилась вперед. Рука этого окончательно запревшего в пиджаке хмыря по-прежнему покоилась на моем правом бедре и даже для надежности сжимала его. Впрочем, сжимала вполне бесстрастно, как поручень в метро. То ли от нестерпимой жары, то ли от омерзения, вызванного прикосновением потной мужской конечности, меня вдруг основательно замутило.

— Послушайте, человек с неприличной фамилий, может быть, для разнообразия уберете свою руку, а? Мне не холодно, так что согревать мое бедро нет никакой оперативной необходимости.

— Не убудет с тебя! — односложно процедил серый пиджак, не отрывая цепкого взгляда от дороги. — Потерпишь.

— Любите потных женщин? — как можно безразличнее поинтересовалась я.

— Почему бы и нет? — внезапно осклабился Херн-хорст.

— Жена приучила-а-а?.. — Растянутость последнего слога была моей единственной реакцией на молниеносный и короткий, как дуновение ветерка, тычок прямыми пальцами в подбрюшину, которым, совершенно не меняя выражение лица, наградил меня этот упырь в пиджаке.

* * *

…Не думаю, что столь незатейливая мера физического усмирения зарвавшейся нахалки могла так надолго лишить меня сознания. Скорее всего, то была естественная реакция на изнурительный перелет, убийственную жару и прикосновение скользких мужских щупалец на собственном бедре, которое я ощутила, едва только пришла в себя. Впрочем, сознание возвращалось ко мне не сразу, а поэтапно. Вначале я убедилась, что пребываю в полном одиночестве, а движение над моей головой исходило от лопастей огромного вентилятора, прикрепленного вместо традиционной люстры к белому потолку. Потом в сознании вяло отразилось, что местом моего возрождения к жизни была обычная комната, вся обстановка которой состояла из никелированной кровати со старомодными медными шишечками, на которой я и очнулась. Затем я увидела обрамленную в белую раму картину звездного неба, перечеркнутую по вертикали и горизонтали жирными коричневатыми полосами. Мне понадобилось еще несколько секунд, чтобы сообразить, что на самом деле это вовсе не картина, а зарешеченное окно, за которым, судя по всему, безмятежно плескалась в огромных и неправдоподобно низко висящих звездах глубокая экваториальная ночь. Замкнутый цикл возвращения к реальности завершился в тот самый момент, когда я почувствовала: если сейчас, сию же секунду, я не выпью три-четы- ре ведра холодной воды, то усохну до состояния египетской мумии и рассыплюсь.

Свесив ноги с кровати, я не без удовольствия нащупала босыми ногами холодный, выложенный керамической плиткой пол (кто снял с меня туфли?!), убедилась, что на мне нет ни смирительной рубашки, ни тюремной робы, ни прозрачного одеяния наложницы, и стала вертеть головой в рефлекторных, животных поисках хоть какого-то водопоя.

Итоги визуального осмотра помещения оказались малоутешительными: по всей видимости, эта комната за- мысливалась безвестным архитектором как малогабаритный филиал безжизненной пустыни. Поскольку ни воды, ни раковины, ни унитаза, ни чего-нибудь иного, что хотя бы ассоциативно напоминало о существовании в природе хоть какой-нибудь влаги, вокруг меня не было в помине.

В ту же секунду я вначале почувствовала дуновение ветра, а уже потом увидела открывающуюся дверь и статного мужчину приблизительно моих лет в ослепительно белых джинсах и модной полосатой тенниске. Незнакомец аккуратно прикрыл за собой дверь, прислонился к притолоке, скрестил на груди крепкие, загорелые руки и с любопытством уставился на меня.

Я по-прежнему изнывала от жажды, место тычка в районе солнечного сплетения чутко реагировало на малейшее движение тела, а появление очередной особи мужского пола о двух ногах не сулило мне ничего хорошего. И я предпочла не нарушать пусть тоскливую, но реально пока ничем не грозившую мне атмосферу затаенного молчания. В глубине души слабо теплилась надежда, что посетитель — глухонемой от рождения, приставленный ко мне в целях профилактики.

А мужчина продолжал изучать меня с путающим вниманием, словно стремился на глаз, не касаясь руками и не прибегая к помощи складного метра, прикинуть мой рост и объем, чтобы гробовщик дважды не переделывал утомительную работу.

— Так вот ты какой, цветочек аленький! — не выдержала я.

— Что? — довольно спокойно отреагировал мужчина в джинсах.

— Я спрашиваю, чего вы на меня так уставились. Только что вернулись из многомесячной экспедиции в джунгли?

— Что вы там сказали про цветочек? — Мужчина говорил на не оставляющем никаких иллюзий русском языке.

— Судя по вашему возрасту, вы еще должны помнить детство, — вздохнула я. — Впрочем, я вполне допускаю, что оно было тяжелым, без мультиков. Поэтому вы и пошли работать в разведку.

— А кто вам сказал, что я работаю в разведке? — Голос у мужика в тенниске был приятным и даже располагающим. Только на меня эти нюансы уже не действовали. Женщины не только любят ушами. Еще больше они способны ненавидеть.

— А как иначе вы могли попасть в Сан-Пауло? По туристической путевке ВЦСПС? В награду за лишние центнеры пшеницы, собранные с одного гектара?

— А как вы попали в Бразилию? — спокойно поинтересовался мужчина. — Выходит, тоже работаете в разведке?

Я запнулась. В логике ему отказать было трудно.

— Пить хотите?

Вопрос был задан как нельзя кстати, в тот самый момент, когда я пыталась проложить хоть какой-то мостик от дурацкого разговора о советской разведке к теме жизненной важности водных ресурсов в иссушенной зноем экваториальной Бразилии.

— А если я скажу нет, вы подождете, пока не захочу?

— Естественно! — Мужчина в тенниске пожал плечами. — У меня же было тяжелое детство. Без мультиков.

— А третьего варианта нет?

— А третьего варианта нет.

Место тычка вдруг тревожно заныло. «Счастье — это нечто вроде мраморной статуэтки, к которой ты тянешься всю жизнь, — вспомнила я один из жизненных афоризмов моей непотопляемой подруги. — Но в тот момент, когда ты дотягиваешься, следи, чтобы она не упала тебе на голову!»

— Да, я хочу пить.

— Больше того, — подхватил посетитель и печально улыбнулся. — Вам НЕОБХОДИМО что-нибудь выпить.

— Вы врач-диетолог?

— Диета здесь ни при чем: вы пролежали без сознания почти четыре часа.

— Время засекали?

— Да.

— На спор?

— Не вижу предмета спора.

— Ну, придет клиентка в сознание через четыре часа или это случится через восемь. Или не случится никогда.

— Вы мазохистка?

— С чего это вдруг вас заинтересовала моя сексуальная ориентация?

— Почему вы не просите меня принести вам попить?

— А зачем? Просто так вы можете мне дать только по зубам. Или в глаз. Какой вариант вам больше нравится?

— Откуда такая уверенность?

— «И опыт — сын ошибок трудных…» — пробормотала я.

— Знаете, что это такое? — мужчина вытащил из нагрудного кармана тенниски небольшую плоскую коробочку и показал ее мне.

— Знаю. Диктофон.

— Знаете, для чего он предназначен?

— Догадываюсь.

— Давайте не будем беспокоить ваши вполне здоровые зубы и глаза, которым, кстати, ничего не угрожает, и сразу же договоримся: сейчас вы ответите на все мои вопросы, которые я запишу на этот диктофон. После чего вы получите все необходимое, а завтра утром будете отправлены специальным рейсом в Москву и ваша дальнейшая участь будет решаться уже там, на родине. Договорились?

«Паулина! — со злостью думала я, выдерживая паузу. — Ты сволочь, Паулина. Старая, эгоцентричная, маниакально влюбленная в себя сволочь! Лучше бы ты использовала меня втемную, вслепую, чем вот так, чтобы я постепенно, шаг за шагом убеждалась в твоем даре предвидения, в твоем психологическом величии, в точности твоих бесконечных рассуждений о природе человека, о психологии жертвы, об инстинктах преследователя… Я ненавижу тебя! Если я выберусь из этого дерьма, я соглашусь на все, даже на трепанацию черепа, чтобы из моей памяти стерли без остатка все воспоминания, связанные с тобой и твоими мерзкими наставлениями!..»

— Я жду! — сдержанно напомнил о себе мужчина в тенниске.

— Вопросов будет много?

— А вы как думаете?

— В настоящее время я думаю только о воде.

— Я ведь уже сказал…

— Послушайте, господин у двери, не изображайте из себя садиста, вы же советский человек в конце концов! Дайте мне напиться без ваших идиотских условий. Неужели вы не видите, что я просто физически не в состоянии разговаривать!..

Мужчина усмехнулся, приоткрыл дверь и крикнул: «Стеша!»

Судя по оперативности, с которой в комнате материализовалась упомянутая всуе Стеша, оказавшаяся на поверку аппетитной бабенкой с выдвинутыми наподобие ящиков письменного стола бюстом и попой, с самого начала ознакомительной беседы о роли воды в поддержании жизнедеятельности организма человека она дежурила по ту сторону двери. Непринужденно толкая перед собой сервировочный столик на колесиках — брат-близнец того, в котором не так давно Хорхе тайно эвакуировал меня из Буэнос-айресского отеля «Кларин», — Стеша даже не смотрела в мою сторону, целиком сосредоточив внимание подведенных с чисто русской бесшабашностью и размахом карих глаз на транспортируемом грузе — огромной двухлитровой бутылке «Кока-Колы», плоской десертной тарелке с маленькими бутербродами, высоком белом кофейнике, сахарнице, пустой фарфоровой чашке, высоком стакане и пластмассовом ведерке с крупными кубиками льда.

Зафиксировав передвижную скатерть-самобранку в сантиметре от моих колен, Стеша презрительно повернулась ко мне выпуклой и, вне всякого сомнения, аппетитной задницей, туго обтянутой короткой черной юбкой, и, одарив мужика в тенниске царственным взглядом, значение которого могла оценить только женщина, величественно покинула комнату.

— Угощайтесь, Валентина Васильевна, — мужчина сделал рукой приглашающий жест. — Я подожду…

— Я бы хотела сделать это в одиночестве.

— Увы, это невозможно.

— Вы боитесь, что я захлебнусь?

— Существуют инструкции… — Мужчина выразительно повел подбородком. — На вашем столике вполне достаточно колющих и режущих предметов.

— Думаете, что у меня не было возможностей сделать эту глупость раньше?

— Не будем спорить, Валентина Васильевна. — Его голос звучал примирительно. — Пейте, ешьте и постарайтесь не обращать на меня никакого внимания…

Я кивнула и, мигом свернув голову пластмассовой бутылки, жадно прильнула к горлышку. «Какое в конце концов мне дело до того, как выглядит со стороны женщина, лихорадочно двигающая кадыком в пароксизме утоления жажды и не обращающая внимания на то, как струйки липкой коричневатой жидкости, огибая губы и подбородок, бороздками стекают за платье, к выемке груди?!» — лениво думала, чувствуя, как постепенно, клеточка за клеточкой, оживают мои иссохшие внутренности…

Встряхнув пустую бутылку и с сожалением поставив ее на столик, я приоткрыла крышку кофейника, убедилась, что его содержание полностью соответствует форме, наполнила фарфоровую чашку до самых краев обжигающим черным кофе и с наслаждением втянула в себя ароматную, густую жидкость. Вне всякого сомнения, я пила самый настоящий бразильский кофе. Впрочем, из данного факта вовсе не следовало, что меня как-то хотели ублажить. С чего бы это вдруг? «Народ и партия едины, отдельны только магазины». Скорее всего, в этих отдаленных от любимой родины с ее распределителями продуктах местах другого кофе просто не было.

— Жизнь прекрасна, не так ли, Валентина Васильевна? — с едва заметной иронией осведомился мужчина в тенниске.

— Была! — кивнула я, делая очередной глоток. — До того самого момента, пока вы не напомнили об этом.

— Вы бы что-нибудь поели, — порекомендовал мужчина, не реагируя на мою реплику, исполненную черной, как бразильский кофе, злобой. — Вам надо как следует подкрепиться.

— Вы заранее уверены, что ваши вопросы измотают меня до предела, да?

— У вас чудесный характер, Валентина Васильевна!

— Ну, слава Богу! Мне ведь так хотелось вам понравиться.

— У вас еще ничего не потеряно, — успокоил меня очередной кормилец. — Мало того, я бы посоветовал вам постараться преуспеть в этом.

— А иначе?

— А иначе вам удачи не видать, — улыбнулся мужчина.

— Обидно.

— Конечно, обидно! Вы же верите в удачу, верно?

— Как можно верить в то, чего от природы не существует?

— А я верю. Наша сегодняшняя встреча, к примеру, — это большая удача.

— Для кого?

— Я вам отвечу на этот вопрос. Но только после того, как вы ответите на мои.

— Звучит как ультиматум, — пробормотала я и, пока не началось то, что непременно должно было вот-вот начаться, подлила себе еще кофе.

— А это ультиматум и есть.

— Кстати, а где тот потный очаровашка с неприличной фамилией Хернхорст и соответствующим фамилии запахом?

— Успели по нему соскучиться?

— Никак не могу его забыть, — совершенно искренне призналась я и рефлекторно прижала руку к животу.

— Может, начнем?

— Да, конечно… — Я отодвинула от себя сервировочный столик и улыбнулась. — Вы — сто тридцать пятый по счету человек, который напоминает мне, что бесплатных завтраков не бывает. Учитывая, что данная истина, насколько мне известно, родилась в недрах загнивающего капитализма, мне больно наблюдать, как хорошо ее усвоили именно мои соотечественники. Поверьте обладательнице красного диплома МГУ: в научном коммунизме о бесплатных завтраках нет ни строчки.

— Оставьте в покое научный коммунизм. Тем более что это был не завтрак, а, скорее, поздний ужин, Валентина Васильевна, — мягко откорректировал мое замечание мужчина в тенниске, после чего вновь приоткрыл дверь, вытянул оттуда невысокую деревянную табуретку, сел спиной к входу, щелкнул черной кнопкой диктофона и скороговоркой прошептал:

— Сан-Пауло, 19 марта 1978 года. Показания снимает майор Тихомиров Олег Станиславович…

Затем он протянул диктофон в мою сторону:

— Ваша фамилия, имя и отчество?

— А ваша?

Мужчина в джинсах щелкнул кнопкой «стоп», внимательно посмотрел на меня и негромко, с расстановкой, сказал:

— Это допрос, гражданка Мальцева. Повторяю: не светская беседа, не редакционный треп, а допрос, который проводит офицер советской военной разведки. Вы должны отвечать. И только. Задавать вопросы я вам запрещаю. Если вы еще раз позволите себе отвечать не по форме, я прерву наш разговор на некоторое время, свяжу, положу на пол лицом вниз и изобью вас резиновым шлангом. Понятно?

— Только что вы сказали, что моим зубам и глазам ничего не угрожает.

— Я вас не обманывал, — холодно ответил мужчина в тенниске. — Им действительно ничего не угрожает. Потому что резиновым шлангом я буду бить вас по почкам… Представляете?

«Не перегибай палку, — властно-ироничный тон Паулины звучал отчетливо и близко, словно она, воспользовавшись шапкой-невидимкой, проникла в эту суровую комнату, присела рядом со мной и нашептывает свои бесконечные рекомендации прямо мне в ухо, — Ничего не изображай. Будь собой. Веди себя естественно. Дразни, но не увлекайся, не переигрывай. Уступай постепенно, изображай внутреннее сопротивление, борись за себя!..»

— Представляю, — кивнула я.

— Вас когда-нибудь били резиновым шлангом?

— Н-нет, — запнувшись на секунду, ответила я. — Только поливали.

— Вы думаете, я шучу? — он по-прежнему говорил очень ровным голосом, однако глаза мужчина потемнели и сузились.

— Нет, я так не думаю, — искренне призналась я. — Мало того, я уверена, что вы не способны на шутки.

— Вот и хорошо, — кивнул мужчина, вновь щелкнул диктофоном и повторил первый вопрос:

— Ваша фамилия, имя и отчество?

— Мальцева Валентина Васильевна.

— Год рождения?

— Одна тысяча девятьсот сорок девятый.

— Место рождения?

— Мытищи, Московская область.

— Место постоянного жительства?

— Москва.

— Профессия.

— Журналистка.

— Вы выполняли за границей какое-то задание?

— Да.

— Чье задание вы выполняли?

— Комитета государственной безопасности.

— Каким образом вы очутились в США и почему летели в Сан-Пауло?

«Это будет второй или, в крайнем случае, третий вопрос после протокольных, — всплыли в памяти размеренные, взвешивающие каждую букву интонации Паулины. — Если в этом вопросе прозвучат названия «Женева» или, того хуже, «Брюссель» — немедленно переходи на запасной вариант. Если же они начнут со Штатов — это твои клиенты. Это значит, что ты попала именно туда, куда и стремилась попасть. Это значит, что наша игра началась».

Господи, если я куда-то действительно стремилась попасть, так только домой, к маме!

— В США меня вывез один человек.

— Фамилия этого человека?

— Спарк. Юджин Спарк.

— Чем он занимается?

— Насколько мне известно, он работает в ЦРУ.

— Его звание, должность?

— Не знаю.

— В каких отношениях вы состояли с этим человеком?

— В… близких.

— Вы были его любовницей?

— Да.

— Вы отправились в США по заданию КГБ?

— Нет.

— Вы бежали в США?

— Да.

— Откуда?

— Из Брюсселя.

— С кем?

— Со Спарком.

— Почему вы решили бежать в Америку?

— Меня хотели использовать в одной операции… Я просто испугалась. И Юджин… Спарк помог мне.

— Где проводилась эта операция?

— Какая именно? Меня использовали сразу в нескольких операциях. Вначале в Буэнос-Айресе. Потом в Волен- даме. Потом в Праге и Женеве.

— В чем заключалась операция в Буэнос-Айресе?

— Юрий Владимирович Андропов так и не поделился со мной этой тайной.

— Мальцева!

— Да не знаю я, чего вы прицепились ко мне?! Мне было велено передать какую-то книгу какому-то колумбийскому сенатору…

— Фамилия сенатора?

— Телевано.

— Что было в книге?

— Не знаю.

— Передали книгу?

— Нет.

— В чем заключалась операция в Волендаме?

«У них к тебе будет очень много вопросов, — продолжала шипеть Паулина в мое взмокшее от напряжения ухо. — Вопросы эти, скорее всего, будут задаваться быстро и бессистемно. Тебя будут путать, перескакивать с темы на тему, возвращаться к уже пройденному… Так надо, такова методика. Ты не должна догадываться, что именно их интересует. Им необходима точная информация, и они почти наверняка знают, что могут получить ее от тебя. Тут наши цели совпадают. Не расслабляйся. Ты должна помнить, что их интересует — если только наши расчеты верны — только одна группа вопросов. Их будут интересовать, прежде всего, вопросы, связанные с твоим бывшим одноклассником. Такова наша основная позиция. Остальную информацию, которой ты набита по самое свое лебединое горлышко, они вытрясут из тебя позднее, в Москве, когда у них будет достаточно времени. Примерно так они станут планировать свою работу с тобой, и, как говорится, на здоровье! Однако допрашивать тебя будут, скорее всего, в цейтноте. Жди этих вопросов. Все время жди! И когда они будут заданы, постарайся сохранить прежний ритм, прежнее дыхание. У тебя все получится, девочка!..»

Ни хрена у меня не получится, старая грымза!

Ни хре-на!

— Насколько я понимаю, с моей помощью люди КГБ хотели арестовать Мишина.

— Имя Мишина?

— Витяня… Виктор.

— Это он? — Мужчина протянул мне фотографию и шепнул в диктофон: «Предъявляю фотографию подполковника Первого главного управления КГБ СССР Виктора Мишина».

— Да, это он.

— Его арестовали?

— Нет.

— Мишин сумел скрыться?

— Да.

— Где сейчас находится Юджин Спарк?

— В Буэнос-Айресе.

— Откуда вы знаете Мишина?

— Учились в одном классе.

— Куда вы намеревались лететь после Сан-Пауло?

— В Буэнос-Айрес.

— Вас должен был там встретить Спарк?

— Да. Мы с ним договорились.

— Вы виделись с Мишиным в Волендаме?

— Я видела его.

— Кто организовал ваш побег из Штатов?

— Спарк.

— Откуда у вас документы на имя французской гражданки?

— Мне дал их Спарк. Вместе с деньгами и билетом на самолет.

— Почему не состоялся арест Мишина в Волендаме?

— Потому что он пришил четверых парней с Лубянки.

— Что значит, «пришил»? Поточнее!

— Убил! Пристрелил. Свернул шею.

— Вас допрашивали в ЦРУ?

— Да.

— Кто помогал Мишину в Волендаме?

— Не знаю.

— Но ему помогал кто-то?

— Откуда мне знать это?!

— Кто вас допрашивал в ЦРУ?

— Мужчина.

— Его имя?

— Он мне не представился.

— Где вы познакомились со Спарком?

— В Буэнос-Айресе.

— Опишите мне мужчину из ЦРУ, который вас допрашивал.

— Невысокий, пожилой, волосы седые, редкие, курит сигары.

— На каком языке вас допрашивал человек из ЦРУ?

— На французском.

— Где проводился допрос?

— На какой-то вилле.

— Город, место?

— Не знаю. Меня привезли в машине с темными стеклами.

— Откуда?

— Из Нью-Йорка.

— Человек из ЦРУ разговаривает по-русски?

— Я не знаю. Со мной не разговаривал.

— Где вы жили в Нью-Йорке?

— В отеле «Мэриотт».

— После Волендама вы больше не встречались с Мишиным?

— Нет.

— Спарк свободно владеет русским?

— В совершенстве.

— Вам известно, куда скрылся Мишин?

— Нет, конечно!

«Этот вопрос будет твоим первым КПП, — предупреждала Паулина. — Первым и самым серьезным. Если ты его пройдешь, если тебя не собьют с ног и не уличат во лжи, то, значит, ты выиграла первый раунд. Вероятность неудачи минимальная. Даже если исходить из худшего. Что именно знал Тополев и что, соответственно, могло просочиться через него в ГРУ? В принципе все, вплоть до того момента, пока его не отправили из Амстердама в Штаты в пластиковом мешке. В дальнейших событиях он не свидетель. Таким образом, объективно нет больше ни одного человека, кроме задействованных в операции сотрудников КГБ, который мог бы подтвердить твои с Мишиным метания по Праге. Запомни, Валя: последний раз ты виделась с Мишиным в Волендаме. И все!..»

— КГБ использовал вас в операции по захвату Мишина в качестве приманки?

— С уверенностью могу сказать, что КГБ меня использовал. А вот как именно, судить не мне.

— А почему Мишин должен был на это клюнуть?

— Насколько я понимаю, Мишин находился в бегах и, решив вступить в какие-то переговоры с КГБ, поставил условие, чтобы на этих переговорах обязательно присутствовала я.

— А почему именно вы, Мальцева? Почему не кто-ни- будь другой?

— Я не знаю.

— Спарк знаком с Мишиным?

«Внимание, Валечка! — я настолько отчетливо увидела перед своим носом наманикюренный пальчик Паулины, что даже вздрогнула. — КПП номер 2! Максимум искренности напополам с типично женским неведением, так свойственным при общении со скрытными мужчинами…»

А чего тут играть? В этом самом полном неведении я пребываю с переходного возраста!

— Думаю, что да.

— Вы не уверены?

— Я никогда не видела их вместе.

— Тогда почему вы думаете, что они знакомы?

— Видите ли, тогда, в Волендаме, после того, как Мишин устроил в отеле форменное побоище, он отвез меня в машине к отелю, в котором жил Спарк. А по дороге сказал, что теперь, наконец, его проблемы решены, и помахал новеньким паспортом и каким-то пакетом… Он еще сказал что-то вроде: «Это мои Гарантии, теперь они меня не достанут…»

— И что?

— Я думаю, что Юджин каким-то образом договорился с Витяней. Что-то вроде обмена: Мишин вытаскивает меня, а Юджин снабжает его документами, чтобы тот мог скрыться где-нибудь.

— А при чем здесь пакет? Что в нем было?

— Я не знаю. Может быть, билет на самолет. Или деньги.

— Опишите пакет.

— Синий. Похож на стандартный конверт, только чуть больше.

— Заклеенный?

— Я не обратила внимания.

— Мишин держал их вместе?

— Да, в одной руке.

— А если эти документы Мишин получил не от Спарка?

— К тому, что я сказала, мне больше нечего добавить.

— Сколько людей КГБ сопровождали вас в Волендам?

— Пять человек.

— Знаете их имена?

— Нет.

— Ни одного имени?

— Только одно — Матвей Тополев. Он был старшим в группе.

— Спарк что-нибудь говорил вам о Мишине?

— Нет, — я покачала головой. — Не говорил.

— Не торопитесь. Вспомните. Это очень важно. Повторяю свой вопрос: говорил ли вам Спарк что-либо о Мишине?

— Нет, — я постаралась изобразить уверенность в голосе. — Единственное, что, мне показалось, — хотя, вполне возможно, я заблуждаюсь, — что Юджин не очень-то удивился моему освобождению, тому, что я среди ночи появилась у него в номере отеля. Одна, без своих провожатых.

— Спарк знал о вашей… командировке в Болендам?

— Думаю, знал. Хотя мне ничего об этом не говорил. Потом, естественно, я все ему рассказала.

— В какое время суток Мишин отвез вас в отель к Спарку?

— Было утро. Часов десять — начало одиннадцатого.

— Марка машины?

— Не обратила внимания.

— Что делает Юджин Спарк в Буэнос-Айресе?

— Ждет меня.

— Зачем?

— Мы собирались пожениться.

— Как назывался отель, в который вас привез Мишин?

— «Амстел».

— Это в Волендаме?

— Нет. В Амстердаме.

— Сколько времени вы находились в пути из Волендама в Амстердам?

— Часа полтора-два, точно не помню.

— Мишин останавливался в пути?

— Да.

— Сколько раз?

— По-моему, два. Да, точно, два раза. Вначале на бензоколонке, а потом уже в Амстердаме.

— Где именно? Это была стоянка?

— Нет, он просто притормозил у обочины.

— Где именно?

— Как я могу вам это объяснить? Я ведь совсем не знаю этот город.

— Какие-нибудь ориентиры назвать можете? Ну, памятник, магазин, что-нибудь?..

— Н-нет.

— Как по-вашему, в какую часть города вы попали? Это был деловой центр или историческая часть?

— Скорее всего, деловой. Я обратила внимание на вывески. Ну, там, какие-то фирмы, офисы, банки…

— Каналы рядом были?

— Не было.

— Мишин долго отсутствовал?

— Минут пятнадцать.

— Вы не обратили внимания, куда именно он направился?

— Меня это совершенно не интересовало.

— Когда Мишин вернулся, он что-нибудь сказал вам?

— Нет. Правда, я обратила внимание, что он находился в прекрасном настроении.

— Если попадете на то место, где Мишин припарковал машину, узнаете?

— Скорее всего, да. У меня неплохая зрительная память.

— В ЦРУ знали о планах Спарка жениться на вас?

— Три дня назад Юджин официально подал в отставку…

Москва — Тель-Авив — Брюссель — Лондон — Вашингтон