4 декабря 1977 года

Ехали мы действительно недолго. И, во всяком случае, не за город: машину ни разу не подбросило на выбоинах. То ли гладкие дороги действительно являют собой одно из наглядных достоинств хваленого свободного мира, то ли Хорхе просто пожалел меня и специально проложил маршрут по цивилизованным трассам, стремясь облегчить, насколько от него зависело, мое путешествие в багажнике.

Несмотря на занюханный вид «шевроле», его мотор работал тихо, ровно и очень уверенно, как сердце тренированного атлета. Если бы не букет ужасных запахов, я бы даже могла сказать, что доехала с комфортом.

Когда Хорхе откинул крышку, я невольно зажмурилась — такими яркими были лучи восходящего солнца, нацеленные мне прямо в глаза. Хорхе без видимых усилий вытащил меня из багажника и поставил на ноги.

Я огляделась.

Мы находились во внутреннем дворике виллы, в окружении высоченных деревьев и кустов с экзотическими цветами. На небольшой площадке, покрытой черным, блестевшим под солнцем асфальтом, кроме нашего «шевроле», стоял фолькс,-вагеновский «жучок» с открытым верхом. Площадка почти вплотную примыкала к трехэтажной вилле, которую, несомненно, проектировали представители всех рас и народностей. Башенки были готическими, колонны — дорическими, лепные украшения фасада — в стиле барокко, а узкие, стрельчатой формы окна выдавали мавританское происхождение зодчих. Короче, не здание, а ночной кошмар архитектора.

— Хорхе, если ты скажешь, что это вилла комиссара Герегса, я буду весьма удивлена.

— Ну что вы! — Хорхе выглядел озадаченным. — Комиссар Геретс — человек небогатый, как, впрочем, и все полицейские в Аргентине. Я не знаю, кому принадлежит эта вилла, у меня был только адрес, вот и все... Идемте, сеньора, нас ждут.

Из небольшой прихожей, где бросилась мне в глаза огромная литография с изображением распятого Христа, мы попали в гостиную, больше похожую на демонстрационный зал мебельного магазина. Чего там только не было! Диваны, пуфики, стулья, столы, канапе, какие-то дурацкие подставки для ног... В том, что среди этого нагромождения мебели я не сразу заметила малорослого Геретса, моей вины не было. Комиссар просто утопал в глубинах гигантского кресла, обитого веселеньким ситчиком. А вот другого — высокого широкоплечего мужчину средних лет — я увидела сразу. Он стоял за каминным выступом и, увидев нас с Хорхе, сделал шаг вперед.

— Добро пожаловать, сеньора Мальцева! — сказал он по-французски низким сочным голосом. — Надеюсь, ваше путешествие было не слишком утомительным?

— Ну что вы! — непринужденно воскликнула я, подыскивая наиболее удобное место для посадки. - Ничто так не бодрит, как поездка в багажнике машины с протекающим бензобаком, которую, видно, моют только по олимпийским годам.

— Увы! — незнакомец развел руками. — Виновницей этих неудобств являетесь вы одна. Присаживайтесь...

Его французский, насколько я могла судить, был очень неплох. Я остановила свой выбор на невысокой кушетке.

— Ну? — спросил незнакомец.

— Ну? — машинально повторила я.

— Вы хотели поговорить, не так ли?

— Да... — я потратила несколько секунд на конструирование следующей фразы: — Но, простите, не с вами, месье...

Геретс что-то вякнул из недр своего кресла.

Я беспомощно оглянулась на Хорхе, все еще торчавшего у входа в гостиную, но мальчик застенчиво потупился.

— Только что комиссар Геретс оказал мне честь, представив меня вам, — перевел незнакомец.

— Что вы говорите? Как жаль, что я ничего не поняла.

— Ничего страшного, — спокойно улыбнулся он, и улыбка сразу преобразила его малоподвижное лицо. При свете этой улыбки я разглядела, что он голубоглаз и даже не лишен некоторого шарма.

Незнакомец бросил несколько слов Хорхе, после чего мой юный друг и толмач как-то неловко поклонился и исчез.

— Так вот, сеньора Мальцева, мою фамилию вы вряд ли запомните. Видите ли, испанцы любят пышные, цветистые фамилии, такова уж традиция, ничего не поделаешь. А вот имя у меня короткое и легкое — Рей.

— Конечно, — поддакнула я. — И к тому же типично испанское.

— Боюсь, что ономастическая дискуссия заняла бы у нас слишком много времени... — туг Рей выразительно переглянулся с Геретсом. Коротыш-

пропуск стр 224, 225

вовсе не национальной и тем более не государственной, а — личной. Моей.

— Службу какой страны вы представляете, Рей?

— Не комментируется, — сухо ответил он.

— У вас есть звание?

— Не комментируется.

— У вас есть дети?

— Какое это имеет значение?

— Вот видите, — сказала я, — а меня беретесь допрашивать. Причем только на том основании, что я имела глупость обратиться за помощью к полиции. Подчеркиваю, к полиции, а не к разведке, причем еще не известно чьей. Я располагаю кое-какой информацией, которая, возможно, прольет свет на обстоятельства смерти сэра Джеральда Гескина, с которым я познакомилась три дня назад. Вот и все, господин Рей.

— Вот так вот, — ухмыльнулся он. — Просто решили оказать помощь полиции. Из чистого бескорыстия.

— Этого я не говорила, не надо передергивать. Это сказали вы. Так получилось, что смерть Гескина косвенно затрагивает вопрос моей причастности. Я, разумеется, не убивала его и смогу это доказать.

— Вы уверены?

Мне стало нехорошо.

— Да, потому что, мне кажется, я знаю того, кто сделал это... Если вас интересует такая информация, я могу передать ее вам. Естественно, не безвозмездно, а в обмен на гарантии моей безопасности. Я достаточно ясно выразила свою мысль?

— Да, — Рей затушил сигару и тут же достал из кожаного портсигара новую. — Мне кажется, я хорошо вас понял. Вы, сеньора Мальцева, хотите использовать меня в своих целях. Ваш план прост: вы утаиваете ту информацию, которая может выставить вас в неблагоприятном виде, предлагая в обмен необходимую нам, но безопасную для вас информацию. Так?

— В общих чертах.

— Не пойдет!

— Почему?

— Потому что подобная постановка вопроса уместна в разговоре с комиссаром полиции, но никак не с сотрудником разведки.

— Так верните сюда Геретса, я не гордая!

— Увы, тоже не пойдет! — Рей пустил к лепному потолку сизое кольцо дыма. — Со вчерашнего дня полиция не занимается этим делом. Скажу больше: утренний звонок Хорхе был санкционирован нами. План вашей эвакуации из «Плазы» — это мой план. А вилла, в которой мы с вами так тепло беседуем, — это наша конспиративная вилла. Вы понимаете меня? Весь вчерашний день вы находились под наблюдением...

— Ну и что? Вы изучали в ванной особенности моей конституции?

Рей вынул из внутреннего кармана пиджака несколько фотографий и небрежно бросил их мне на колени. Фотографий было пять, а сюжет один: мы с Витяней в баре «Плазы». Снимки были профессиональные, отлично сфокусированные и сделанные из одной точки. Мне вдруг пришла в го-

пропуск стр 228

— Да.

— Его звание?

— Я не знаю.

— В разговоре вы называли его Мельцером. Куртом Мельцером.

— Он просил называть его так.

— Вы видели его документы?

— Нет.

— Этот Мишин-Мельцер владеет испанским?

— Нет... Не знаю. По-моему, нет.

— Во время разговора в баре вы сказали Мишину-Мельцеру, что он убил Гескина. Почему вы так решили?

— Это трудно объяснить в нескольких словах.

— Объясните в нескольких десятках слов.

— Духи. Запах духов. От Мишина пахло так же, как в прихожей гостиничного номера Гескина...

— Вы являетесь штатным сотрудником КГБ?

— Нет.

— Вы выполняете задание КГБ?

— Да.

— В чем оно заключается?

— Я должна передать профессору Тслевано сам-издаговскую рукопись одного из советских авторов-диссидентов.

— Цель?

— Она мне неизвестна.

— Когда?

— Сегодня. В перерыве между заседаниями.

— Что потом?

— Не знаю. Больше мне ничего не говорили.

— Как давно вы сотрудничаете с КГБ?

— Меньше двух недель.

— Это добровольное сотрудничество?

— Что вам сказали в Москве о Гескине?

— Что он богатый человек со странностями, любитель литературы и владелец колоссальной библиотеки. И что мне нужно с ним как бы случайно познакомиться.

— Кто осуществлял вашу вербовку?

— Андропов.

— Председатель КГБ СССР?

— Да.

— Погодите, я поменяю бобину...

Рей нашарил в кармане новую катушку. Она была на удивление маленькой. Нашествие идиот-

— Убедительно прошу вас, мистер Бердсли, аккуратно и медленно поднять руки, — не повышая голоса, как-то вкрадчиво произнес он. — И учтите, ваш затылок находится точно в перекрестье оптического прицела моего друга. Он в саду, он железный человек, воспитанный инструкторами без сердца, он никогда не промахивается, и вообще его пана был ворошиловским стрелком. Мы с ним, правда, люди серые, но вы-то хорошо знаете, что нельзя недооценивать гены...

Рей застыл, как изваяние. Мишин обошел его сбоку, неуловимым движением запустил руку под пиджак моего собеседника и выудил оттуда большой черный пистолет с никелированной рукояткой.

— Замечательно! — воскликнул он тоном парикмахера, удачно исполнившего модную прическу. — А теперь, мистер Бердсли, прошу меня извинить, но вам придется нас покинуть. И не поминайте лихом: работа такая...

Я почувствовала, как Рей напрягся перед рывком. У него даже пальцы окаменели.

Но Витяня не стал ждать, пока пружина развернется. Раздался выстрел и сразу за ним — второй.

Я закричала. Мишин подскочил ко мне и влепил такую пощечину, что я упала, больно ударившись обо что-то. Последнее, что я запомнила, — неестественная поза рухнувшего на пол Рея и Витяня, извлекающий из диктофона удивительно маленькую кассету...

...Мне снилось, что я родила ребенка. Красного, как стручок перца, и до ужаса крикливого. Не ребенок, а кошмар. Родила я его в редакции, непосредственно в своем отделе, и весь коллектив сбежался на крики моего первенца. Редактор склонился над письменным столом, на котором лежал, суча морщинистыми ножками, новорожденный, зачем-то потрогал кончиком пальца его щечку, потом повернулся ко всем и сказал:

— Вы же понимаете, что замалчивать этот факт я не могу. Придется доложить на бюро ЦК...

— Но ведь вопрос не подготовлен как следует! — возразил кто-то из сотрудников за моей спиной.

— У нас есть еще минут двадцать.

— Ну, допустим. А что делать с ним? — спросила вахтерша тетя Пюся, показывая на младенца.

— В мешок его, куда еще...

Я завопила, и тут же все мое лицо, включая уши, оказалось внутри гигантской, тяжелой, пахнущей хорошим мылом ладони.

Открыв глаза, я увидела сквозь щели между огромными пальцами стоявшего поодаль Витяню.

— Отпусти ее, — приказал он. — Наше тайное оружие, кажется, очнулось.

Хозяин клешни поднялся и отступил на шаг, и я смогла разглядеть довольно выразительное лицо с сильно развитыми надбровными дугами, огромным орлиным носом гг маленькими серыми глазками, замаскированными, как доты, иод навесом густых кустистых бровей.

— Физкультпривет, Мальцева! — Витяня ухмыльнулся и посмотрел на часы. — Ты обрастаешь криминальным опытом, как твой американский друг — трупными пятнами. Ну что, подруга, до-

пропуск стр 334

дони и тихонько завыла. Никому, даже самым лютым врагам, я не пожелала бы присутствовать на собственных поминках. Я все отчетливей понимала, что женщина по имени Валентина Мальцева — свободная, неглупая, не лишенная некоторой приятности, относительно образованная и, в целом, неплохая журналистка, к которой я так привыкла и которой порой (правда, очень редко) даже гордилась, — уже десять дней как умерла, исчезла, растворилась в непрерывной цепи химических реакций подлости, измены и насилия. Моя духовная связь с собой оборвалась. Я превратилась в слизистый дергающийся комок рефлексов. Какой там интеллект, какие нравственные идеалы? В тот момент я жила только примитивным инстинктом: защититься, забиться в какую-нибудь глухую нору, выжить, не дать себя загрызть этим матерым, не знающим жалости зверям...

Я огляделась и поняла, что нахожусь в не совсем обычной ванной. В чем была ее необычность? Заведите в гигиеническое помещение любую, даже самую рассеянную женщину, и она сразу скажет, кто живет, а главное — кто никогда не жил в этом доме.

Так вот, эту роскошную комнату с большим, в полстены, зеркалом, с ванной цвета малахита, с аккуратными белыми шкафчиками, с желтым, очень чистым унитазом, раковиной и биде, отличало то, что до меня ее не посещала ни одна дама. Здесь пахло только исключительно мужчинами, здесь не было ни одного, даже самого малоприметного бабского причиндала.

Значит...

— Валентина, закругляйся!.. — услышала я из-за двери голос Витяни.

— Займите пока круговую оборону, — я старалась придать голосу беззаботную интонацию: — Имеет право девушка умыться с утра?

— У нас нет времени, дура набитая! — Мишин повысил голос. — В любой момент сюда может нагрянуть его команда, не понимаешь? Учти, что лежать все будут рядом — и убийцы, и праведники. Пора линять!

— Витя, еще три минутки!

— Шестьдесят секунд. Потом выломаю дверь...

...Позднее я не могла вспомнить, что именно руководило моими поступками — то ли страх, то ли озарение... Я стремительно прошлась щеткой по волосам, ополоснула лицо и ринулась шарить по шкафчикам, полкам, выступам этой внушительной, чужой, напоминавшей комфортабельную тюремную камеру ванной... В моей голове, как лианы в непроходимых джунглях, висели и раскачивались оборванные провода идей, ассоциаций, полузабытых детективов... Резидентура ЦРУ... Конспиративная вилла... Ванная, в которой никогда не бывало женщин...

Что я искала? Не знаю. Жизнью клянусь, не знаю. Просто, как электрик-дилетант с булавкой вместо отвертки, как человек, впервые увидевший переплетение разноцветных проводков, линий, реле, изоляторов, я рванулась наудачу и в жесточайшем цейтноте начала соединять оборванные концы, в надежде получить разряд, ток, проблеск.

Шкафчики были почти пусты: тюбик зубной иасты... какая-то склянка, видимо, с лекарством... едва промытый с чисто мужской неряшливостью помазок для бритья... бритвенный станок с полу-заржавленным лезвием... какой-то дезодорант... несколько рулонов туалетной бумаги... цветные журналы с голыми девками...

— Валентина! — окрик Мишина не оставлял времени для дальнейших поисков.

— Уже иду...

Я вздохнула, закрутила кран, присела на корточки, чтобы поправить задник туфли и... Замкнуло наконец! Под ванной что-то чернело. Протянув руку, я нащупала какой-то угловатый предмет и рванула его к себе. Послышатся легкий скрип отрываемой от фаянса клейкой ленты, и в руках у меня оказался небольшой плоский пистолет. Несмотря на жуткое нервное напряжение, на нехватку времени и на то, что за дверыо в нетерпеливом ожидании переминались с ноги на ногу двое профессиональных убийц, я еще успела подумать, что пистолет этот представлял собой образец технической эстетики. Он был изящным, красивым, каким-то завершенным и лег мне в руку так, словно конструктор делал его на заказ, специально для меня.

Как и все девушки, учившиеся в МГУ, я была знакома с принципом устройства стрелкового оружия. Я далее стреляла пару раз в университетском тире в режиме одиночных выстрелов, хотя и визжала при каждой отдаче приклада. Правда, на военной кафедре мы «проходили» автомат Калашни-

пропуск стр 338