7 декабря 1977 года

...Они все рассчитали точно. Словно наперед сложили эту мозаику из разноцветных осколков ситуаций, имен и перемещений. Как багровые, налитые людской кровью и объединенные некой непостижимой связью клопы, они расплодились всюду, где только сумели, усеяв страны и континенты крошечными черными точками явок, конспиративных квартир, тайников...

Я только-только начинала постигать истинные масштабы этой суровой организации мутантов, взлелеянных на генетическом невежестве масс и мужицкой изворотливости нескольких поколений борцов за коммунистические идеи, мутантов, для

которых не существует расстоянии и помех и которым иод силу все — от остроумной светской болтовни и цитирования классиков и модернистов до хладнокровных циничных убийств... Иногда мне даже казалось, что случись это мое невольное посвящение в начинающие рыцарши плаща и кинжала на родной земле, в привычных условиях, в окружении людей, говорящих по-русски и мыслящих привычными категориями, я от прикосновения к нечеловеческой энергии этого сурового могущества, могла бы, идиотка, и возгордиться. Причастность к силе, вскормленной на осознании неограниченной власти, как известно, окрыляет. Особенно женщин. По я находилась за десятки тысяч километров от родного дома, в удивительно красивой и вместе с тем пугающей стране, куда, по всем законам номенклатурного продвижения и в соответствии с графиком зарубежных поездок представителей комсомольской печати, могла бы попасть разве что в следующей жизни (и то, если бы мне с моим полуеврейским счастьем не повезло вторично родиться на многострадальной территории Союза ССР).

Таким образом, если я и испытывала нечто похожее иа окрылениость, то только от надежды, что бесстрастно изложенный бородатым Габеном план внедрения моей скромной персоны в систему ЦРУ США в большей степени являлся плодом служебного рвения, безудержной фантазии и болезненных ассоциаций человека, многие месяцы оторванного от общения с себе подобными, нежели очередной разработкой аналитического отдела КГБ, переданной с помощью пневмопочты из здания на Лубянке прямо на неструганый стол Габена в далекой чилийской глуши.

Впрочем, надежд на благополучный финал этого кошмарного сна у меня, но сути, не оставалось. По мере того как раскручивалась (а вернее сказать, закручивалась) эта дикая история, я, но всем законам логики, уже должна была, перестав удивляться, смиренно топать маршрутами, которые любезно указывали мне многоопытные лоцманы с площади Дзержинского. По я ничего не могла с собой поделать. Я продолжала изумляться тайнам «живых» шахмат, где людьми жертвуют, как дешевым пешечным материалом. Я по-прежнему тешила себя надеждой, что машина с молчаливым шофером, мчавшая меня по довольно оживленному шоссе, остановится в конце концов у моего замызганного парадного и я кину водителю семьдесят копеек исключительно для того, чтобы услышать казавшееся теперь таким родным московское: «Что, бля, кошелка, иа паперти центы собирала?».

Сытая по горло вкуснейшей сдой и центнером всевозможных инструкций, которыми меня двое суток кряду усердно потчевал Габен, я возвращалась туда, где мне было очень страшно и плохо, куда бы я никогда не вернулась своими ногами и куда меня везла зеленая, как моя тоска, машина.

— Запиши адрес: улица Клодин, 124, — вспоминала я наставления лучшего кулинара среди советских шпионов. — В машине молчишь как рыба. Прежде чем подойти к зданию, внимательно по

пропуск стр.

-алый стяг моей родины. На начищенной, как паникадило, табличке, прикрепленной к ограде, было написано на испанском, английском и русском: «Посольство СССР в Республике Аргентина».

Нет, мне действительно ничего не надо было играть. С такими режиссерами, каким поручил меня Юрий Владимирович, я могла уверенно претендовать на место в основной труппе МХАТа. И хоть я уже многое знала — и о советском посольстве, и о функциях некоторых его сотрудников, и о том, что в подвале этого угрюмого серого дома, вполне возможно, именно в ту минуту в ящик с грифом «Дипломатическая почта» бережно упаковывали моего школьного друга Витяню Мишина, а в другой, значительно больший по размеру — бровастого Андрея, — я почувствовала, как на моих ресницах закипают слезы, а желание рвануться через эти узорчатые чугунные ворота к кусочку единственной страны на свете, которую я пока еще могла называть своей, распирает настолько, что...

— Сеньора Мальцефф? — чья-то нетяжелая, но властная рука опустилась сзади на мое плечо.

— Не будет «если», Марта, — шепнула я про себя и повернулась. — Да, в чем дело?

Передо мной стоял рослый полицейский в темно-синей фуражке с очень коротким козырьком и голубой форменной тенниске с маленькими опереточными погончиками, под один из которых была продета коричневая портупея.

— Сеньора говорит по-испански?

Я покачала головой.

— По-английски?

— Hoy.

Полицейский поскреб затылок под фуражкой, явно не зная, что делать дальше.

— Может, по-французски? — в этот момент я как-то даже не подумала, что мое желание пообщаться с блюстителем порядка хоть на каком-нибудь языке может показаться назойливым.

Теперь пришла очередь качать головой полицейскому. Наконец он принял решение и перешел на интернациональный язык жестов, показав вначале на меня, потом на стоявший неподалеку «ситроен» с синей мигалкой на крыше, после чего ткнул себя пальцем в широкую грудь, а затем перевел его в сторону исстрадавшейся моей.

— Вы хотите отвезти меня в полицию? — я перешла на русский, поняв, что продублировать этот вопрос жестами у меня не хватит физических сил.

— Полисия, нолисия, — радостно закивал служивый и вновь сделал приглашающий жест в сторону «ситроена».

— Но мне надо в посольство, — я показала пальцем на флаг СССР. — Эмбасси!

— Ноу эмбасси, — врубился наконец полицейский. — Полисия!

— Да иди ты на хер! — четко выполняя инструкции Габена и заодно отводя душу с помощью родного русского оборота, отмахнулась я от этого аргентинского чурбана, после чего, в строгом соответствии с планом, уверенно направилась к воротам посольства.

— Сеньора Мальцефф! — на сей раз голос полицейского звучал уже не так вежливо.

По сценарию Габена, тот (или те), кто днем и ночью поджидал «сеньору Мальцефф» у советского посольства, должен был схватить меня под белы ручки и поволочь в машину. Но никто меня не хватал. В последнюю секунду в голове мелькнула капитулянтская мысль: сослаться на нерешительность представителя власти и, сняв с себя таким образом ответственность перед Габеном, рвануть на советскую территорию, от которой меня отделяло всего четыре метра. О том, что в таком варианте меня попросту вытолкнут из посольства в объятия полицейских, я как-то не подумала. Но что-то в голосе полицейского остановило меня. Я повернулась и увидела, что страж закона стоит на том же месте, где секунду назад разыгрывал мизансцену из спектакля для глухонемых, но... Помните любимую книжку послевоенной сталинской детворы под очень подходящим к моей истории названием «Всегда всем весело»? Там приводились две с виду совершенно одинаковые картинки, но надо было найти в них с десяток отличий. Видимо, знакомство с этой книгой помогло мне правильно сориентироваться. Правда, я увидела всего одно отличие, но такое, после которого мне сразу расхотелось прорываться в посольство: в руке у полицейского появился пистолет, очень похожий на те, что фигурируют в вестернах. Да, чуть не забыла сказать, что остальные изменения в картинке происходили уже прямо на моих глазах: из «ситроена» вылезли трое упитанных мужчин в совершенно одинаковых двубортных костюмах и, едва заметно раскачиваясь, направились в мою сторону...