14 декабря 1977 года

— Он вне закона. Он вне игры. Он вообще не жилец на этом свете. И я не буду его торговать, — отрезал Уолш. — Мне это неинтересно! Ни мне, ни фирме!

Он стоял спиной к окну. Приглушенное осеннее солнце освещало его щуплую фигуру сзади, словно софит, у которого вот-вот перегорят лампы, и потому казалось, что редкие волоски на вытянутом черепе Уолша наэлектризованы и шевелятся.

Юджин молчал.

— Что еще? — Уолш отошел от окна и осторожно, точно под креслом могла оказаться пластиковая бомба, сел за свой рабочий стол — весьма наглядное дидактическое пособие для объяснения существительного «бардак».

— Сэр, я думаю, он не блефует.

— Допустим, ты прав, — Уолш прищурился от едкого дыма сигары. — И что из этого вытекает?

— Если профессионалу нечего терять и он не блефует, это очень опасно.

— Да неужели, Юджин?! — Уолш перебросил сигару из одного угла рта в другой. — Очень опасно, говоришь? А я думал, что выродок с Лубянки, перестрелявший пятерых наших парней, — славный юноша, собирающийся устроиться медбратом в хостель.

— Сэр, мы должны с ним встретиться, — Юджин вытряхнул из пачки сигарету и закурил.

— Возможно. Но только с одной целью — засунуть ему в глотку гранату с выдернутой чекой и заснять на видеопленку, как его разорвет на кусочки.

— Тогда мы рискуем.

— Чем?

— Трудно сказать. Вполне возможно, что Мальцевой. Уж слишком глубоко он завяз во всей этой истории, чтобы не иметь каких-нибудь козырей.

— Мы уже рискнули Мальцевой! — Уолш хлопнул папкой по столу. — Мы рискнули этой русской, позволив ей вернуться обратно. Мы рискнули, ввязавшись в совершенно излишнюю авантюру. Польза от нее, если она вообще вероятна, — вопрос далекого будущего. А головная боль имеет место уже сегодня... Ну, хорошо, — предупреждая протестующий жест Юджина, Уолш поднял руку: — Этот риск, возможно, оправдан. Потому я, собственно, и принял твое предложение. Но разрешать контакты с человеком, уложившим половину нашей аргентинской резидентуры, не полномочен даже я. А чтобы идти с этим к боссу, я должен иметь в папке мотивацию. Такую серьезную и обоснованную, чтобы уже он взял на себя ответственность за прямые контакты офицера ЦРУ с террористом. Ты это понимаешь, парень?

Юджин кивнул.

— Я тебе запрещаю с ним встречаться, Юджин! Оперативный отдел уже проанализировал его предложение. Мишина все равно рано или поздно возьмут.

— Не уверен.

— Интересно! — Уолш посмотрел на подчиненного поверх узких очков для чтения. — Откуда такие пораженческие настроения?

— Мишин совсем не так прост.

— Брали и более крутых.

— В конечном счете чем мы рискуем? — Юджин встал. — Я что, предлагаю ему вручить Нобелевскую премию мира? Или отправить в отпуск на калифорнийское побережье? Он — убийца и должен понести наказание. Но если он сам предлагает игру, возможно, это даст нам какие-то преимущества, а? Тем более что он много знает. Его наверняка загнали в угол.

— С чего ты взял?

— Как по-вашему, сэр, Мишин в Штатах?

— Не думаю. Скорее, где-то в Европе. Во всяком случае, письмо отправлено из Парижа. Хотя три дня — срок вполне достаточный, чтобы добраться сюда. Возможно, он уже здесь, вон в той телефонной будке через дорогу, — Уолш показал большим пальцем за спину.

— Но не в Москве, так ведь?

— Думаю, нет.

— Вот видите, сэр!

— Что?

— Почему он не в Москве?

— Мало ли... — Уолш сделал неопределенный жест сигарой, — новое задание, какие-то интересы...

— Зачем ему понадобилось входить с нами в контакт?

— Ты не тому задаешь вопросы, парень! Моя фамилия не Андропов!

— У Мишина наверняка серьезные проблемы, — как бы разговаривая с самим собой, продолжал Юджин, — иначе он давно бы уже инструктировал молодых убийц в Высшей школе КГБ.

— У него нет козырей играть с нами, Юджин!

— А если есть? Что мешает нам проверить это? Отсрочьте на какое-то время смертный приговор. Если даже политики идут изредка на компромисс с врагом, почему бы контрразведчикам не делать то же самое, а? Дайте мне возможность встретиться с ним. В конце концов, чем мы рискуем?

— Если не считать перспективы получения на руки шестого трупа, то ничем. Единственное утешение, Юджин, что хоронить тебя будут в форме офицера морской пехоты. Так что выглядеть будешь как огурчик. Вот мать порадуется...

— Сэр, Мишин — профессионал! Если он затеял столь рискованное предприятие, как переписка с ЦРУ, то ему нужны переговоры, диалог с нами, а не стрельба по тарелочкам.

Уолш поморщился и ткнул горящий кончик сигары в металлическую пепельницу, искусно сработанную под противопехотную мину времен второй мировой войны.

пропуск стр 418

способна ненавидеть кого бы то ни было. Сейчас же, находясь наедине с этим русским Торквемадой в набитой продуктами ковровой клетке, я чувствовала себя одновременно отвратительно и спокойно. Природа этого ощущения была мне совершенно неведома, пока страшная мысль не обожгла сознание: «А может, я стала такой же, как все они?»

— Боюсь, Валентина Васильевна, наша дальнейшая беседа теряет смысл, — Тополев выдал эту фразу печально и буднично. Так отчим реагирует на плохие оценки пасынка. — Как я уже говорил, вы не отдаете себе отчета в последствиях собственного поведения.

— Да верну я эти несчастные триста долларов!

— Я ценю ваше чувство юмора, Валентина Васильевна. Но все же давайте завершим наш разговор без дурачеств. Вы не первоклашка, а я не учитель чистописания. Постарайтесь взглянуть на происшедшее с нашей стороны...

— Боже упаси! — это восклицание вырвалось у меня совершенно непроизвольно.

— И тем не менее. Это нужно прежде всего вам. Итак, по ходу вашей командировки в Аргентину вы вступили в контакт с самыми разными людьми, в том числе с одним из руководителей ЦРУ, который прибыл в Буэнос-Айрес специально ради вас...

— Не передергивайте: он примчался потому, что ваши люди пристрелили там несколько американцев.

— Ну хорошо: он прибыл туда по делу, к которому вы имели прямое касательство. Далее. Вы выполнили наше задание и согласились на перевербовку. Она, по вашим словам, прошла успешно, и вот результат — вы в Москве. Как по-вашему, имеем мы право задавать вопросы?

— Имеете, — я благосклонно кивнула.

— Вправе мы рассчитывать на вашу искренность?

— Вправе.

— В таком случае мне непонятна ваша позиция: если вам нечего скрывать, почему вы уклоняетесь от ответов?

— Я отвечаю на все ваши вопросы!

— Меня не удовлетворяют ваши ответы. Мне кажется, что вы неискренни. В ваших ответах нет деталей, они носят общий характер, а это, в свою очередь, вызывает естественное недоверие к вам...

— В чем, по-вашему, я была неискренна?

— Я уже говорил вам: нас интересует Мишин.

— Да поймите же: все, что мне известно, я сказала!

— Валентина Васильевна, — голос Матвея стал мягким и теплым, как шотландский плед, — пока мы еще не знаем всех деталей, но главное очевидно: по каким-то непонятным причинам Мишин затеял собственную игру, от контактов уклоняется, иа связь не выходит... это очень опасно.

— Опасно для кого?

— Для всех. И для вас в том числе.

— Мишин был опасен уже гам, в Буэнос-Айресе. Один раз он чуть не убил меня. Поверьте, Тополев, я ненавижу этого человека, у меня с ним нет и не может быть ничего общего. Это правда, почему вы не верите мне?

пропуск стр 421

обходима. В чем цель вашей встречи? Мишин не мог появиться в Орли только чтобы узнать, как вам летелось до Парижа. А в случайности в нашем деле я не верю. Чего он хотел от вас?..

Такие вот простенькие вопросы задавал мне настырный Тополев. Фактами он не располагал, это было ясно как день. Возможно, он блефовал насчет своего оперативника, проторчавшего битый час в туалете по вине Мишина. Но он крутился где-то в районе моей сонной артерии. То есть оставалось чуть-чуть нажать и...

— Пожалуйста, право ваше, можете не отвечать... — казалось, Тополев читает мои мысли, видит мои колебания и, как борзая, уже настигающая затравленного зайца, чувствует запах крови. — Но должен еще раз предупредить: вы явно недооцениваете последствий собственной неискренности.

— Перестаньте меня запугивать, в конце концов, я женщина!

— А я офицер!

— Какой вы офицер, прости Господи! — я решила не отступать от взятого курса. Тополев был слишком умен и опасен, чтобы затягивать наш с ним диалог. — Вы уж меня простите, Матвей Ильич, но мой отец тоже был офицером, и признать вас его коллегой я при всем желании не могу. Это, извините, оскорбляет мое личное представление об офицерском звании. Посмотрите на себя. По-моему, Тополев, вы обычный профессиональный провокатор.

— Я не позволю вам издеваться над собой! — неожиданно взвился он. — Вашу эмгэушную, яков руки, поняв, что именно этой цели — вывести его из себя и прекратить игру в вопросы и ответы — я добивалась. Интонация его была ледяной. Ею запросто можно было заморозить баллон с пивом: — Через пару дней Мишина доставят сюда и развяжут ему язык. И его признание станет вашим смертным приговором, Мальцева.