Syml Hurt for Me
Сейчас моя Лера на пятом месяце беременности. Три дня назад мы узнали, что уже очень скоро станем родителями здорового мальчика. Несмотря на все мои страхи и опасения Лера вынашивает нашего позднего малыша без каких-либо проблем и отклонений, её почки прекрасно справляются с поставленной задачей. Не без помощи врачей, конечно, но, тем не менее, успехи жены в материнстве меня впечатляют: Лера всегда чётко знает свои возможности.
— Я никогда не тянусь за яблоком, которое не достать, — заметила она на мои полуночные исследовательские работы в сети по вопросам возможных проблем с её беременностью. И мне совсем не сразу дошёл тот жуткий смысл, который был вложен в эти слова. Да, конечно, она уверена, что выносит ребёнка, уверена, что родит его здоровым, знает точно, что проблем не возникнет и с её собственным здоровьем.
И она не была уверена в том, что я 25-летний смогу быть мужем в том смысле этого слова, который она в него вкладывала — верность и надёжность.
Наши судьбы и жизни искорёжены, мы выкупали друг друга в бассейне боли, и всё из-за того, что она никогда не тянется за яблоком, которое не достать…
— «Пренебрежение здравым смыслом — верный путь к счастью», — говорю тихо в ответ.
Лера резко поднимает глаза и смотрит в мои, не отрываясь. Этот её взгляд, проникающий в меня, познающий, испытывающий, мне знаком, но таким глубоким как сейчас он редко бывает…
— Откуда эти слова? Что-то знакомое…
— Джейн Остен «Гордость и предубеждение», — отвечаю.
Валерия тут же теряет серьёзность, улыбается, её глаза больше не умные и глубокие, теперь они весёлые и мягкие:
— Ты читал «Гордость и предубеждение»? — спрашивает удивлённо.
— В школе, — отвечаю. — Это было частью обязательной программы по литературе.
И тут я немного лукавлю, потому что эта книга была переварена моей душой так как нужно не в школе, а с подачи Офелии и под её чутким руководством. Офелия вложила немало идей и мыслей в мою голову, и большинство из них касались темы любви.
— Невероятно! Да ты просто кладезь сюрпризов, мистер Дарси! — восклицает моя жена, заползая мне на колени. — Мальчик, вдумчиво читающий книжки про любовь и запоминающий на всю оставшуюся жизнь цитаты из них — это нонсенс, смею заметить!
Я улыбаюсь — да уж со стороны действительно выглядит нелепо.
— Я всегда стараюсь скрывать свои недостатки! — отвечаю, смеясь, пока жена прячет лицо в моей груди, с силой обнимая меня обеими руками — явно соскучилась.
— Ты опять чем-то надушился, я же говорила, меня сейчас мутит от всех этих Армани-Диор-Версаче ароматов! Только твой естественный запах доставляет мне удовольствие! И настраивает на нужную тебе волну!
— Честное слово ничем не пользовался вот уже четыре месяца как!
— Значит, опять гель для душа!
— Ну, тот без запаха закончился просто…
— Значит, мойся без геля!
— Ну как без геля…
— Без геля, это значит без геля, просто водой, понимаешь?
— Понимаю. Но…
— Без но!
— Хорошо, понял. Больше не буду.
Syml — Leave Like That (feat. Jenn Champion)
Я улыбаюсь — моя жена немного разбаловалась в последнее время, и мне это нравится. Я потакаю ей во всём. Во всём — это значит абсолютно во всём. Без исключений. Я не спорю, не перечу, не возражаю. Она всегда права.
— Чем займёмся сегодня? — резко меняет тему.
Сегодня суббота, а значит день, который мы полностью проведём вместе и наедине. Самый любимый мой день в неделе.
— Можем съездить куда-нибудь перекусить, если хочешь, потом в театр или в кино, хочешь я забронирую билеты?
— Не хочу в кино — там смотреть совершенно нечего в последнее время. И людей слишком много, мне будет снова душно… Может, останемся дома?
— Как скажешь! — остаться дома и совсем одним — это самая заманчивая идея для меня самого.
— Сегодня так тепло! 19 градусов тепла в ноябре, ты подумай! Давай на террасе кофе попьём.
— Давай, только чай. Не нужно тебе сейчас кофе…
— Доктор позволил мне одну чашку в день!
— Я знаю, Солнышко, но сделаю тебе очень вкусный чай, ты увидишь, он будет в разы лучше кофе, потому что мои руки зарядят его позитивной энергией Космоса!
— А кофе ты не можешь зарядить тем же способом?
— Кофе не могу, потому что знаю, как он вреден для тебя — связь с Космосом не установится, понимаешь?
— Понимаю. Что ты манипулятор. И хитрец.
Мы целуемся, долго, страстно. Не как муж и жена, живущие не первый год в браке, а как безумно жаждущие друг друга создания. И мне тепло, так светло на душе, так счастливо…
И ей, вероятнее всего, тоже… Ну, судя по тому, как крепко обнимают меня её руки…
Нацеловавшись вдоволь моя жена, следуя своей обычной привычке, снова укладывает голову мне на грудь, а я зарываю нос в её макушку, жадно вдыхая запах любимых волос — и у меня тоже имеется вагон связанных с ней привычек.
Внезапно слышу негромкое, но чёткое и уверенное замечание:
— На самом деле, эта мысль… ну, из книги Джейн Остен — это жизненная мудрость. Жаль только, что мудрость приходит не сразу и не во всём, ей требуется слишком много времени… И за это время мы успеваем наделать так много ошибок!
— Я думаю…
Лера тут же отрывается от моей груди и снова ищет мои глаза.
— Ну не смотри так… — сопротивляюсь.
— Как, так?
— Так серьёзно!
— А что?
— Я… теряюсь от этих твоих взглядов! Сбиваюсь с мысли!
Лера снисходительно выгибает бровь:
— Ладно, не буду! Ты такой неженка у меня! Разбаловала тебя совсем… Надо с тобой построже быть! — с этими словами награждает меня быстрым чмокающим поцелуем в губы.
— Куда уж строже!
Снова укладывает голову туда же, куда и обычно.
— Ну, так что ты там думал по поводу счастья и пренебрежения рациональностью?
— Здравым смыслом…
— Да, здравым смыслом. Так что же?
— Я думаю, — делаю небольшую паузу, чтобы вспомнить, что же я там думал, на самом деле, до того, как долго целовался, гладил живот жены, её спину, бёдра… — А, вспомнил! Те люди, кто не слишком много думает, поступают интуитивно, и, как правило, верно. Мудрость даётся нам с рождения, она заключена в нашей интуиции. Мы внутренне тянемся к тому, что для нас хорошо, то есть к счастью, и всегда чётко чувствуем его место расположения. А здравый смысл имеет тенденцию ошибаться, потому что достичь всеобъемлющего познания практически невозможно, а значит сбои и ошибки неизбежны. Вот и выходит, что умные люди чаще несчастны, чем глупые.
— Глупые просто довольствуются меньшим.
— Не факт. Встречал множество глупцов, которым всего было мало, и никто из них не отдавал себе отчёта в том, что это «мало» стремится к бесконечности.
— Ладно, тебя не переспоришь. И вообще, мой беременный мозг не способен на серьёзные интеллектуальные баталии. Ты же знаешь, беременная я хуже соображаю!
— Это гормоны, Лерочка! Не переживай, после родов мы вернёмся к этому разговору, и ты обязательно приведёшь мне свои непоколебимые доводы, я сдамся, и ты, довольная собой, будешь триумфально сверху…
— Да ну тебя, — смеётся в голос, — вечно у тебя всё к одному сводится!
— А как же иначе? — тоже смеюсь. — Я же мужчина! Мы думаем «об этом» каждые 8 минут!
Syml — Fear of the Water
Лера читает, а я только делаю вид, что работаю. Не понимаю ни слова из написанного, потому что мысли мои заняты другим — сканированием будущего. Мне не было ясно самому, почему в тот ноябрьский, аномально тёплый день, мою голову одолевали странные картины и видения: все из нашего прошлого, и все они были фрагментами счастья…
Я проживал в мыслях ту нашу первую встречу, её восхищения моим дипломным домом, свою гордость и полёт души на крыльях радости, потому что ЕЙ нравится моя работа, нравится то, чем я живу, в чём нашёл своё призвание. Вспоминал нашу первую ночь… Потом вторую — моей улыбки не сдержать, как забавно было понимать, что девушка в твоих руках, впервые познала счастье любви, что тот, другой, похоже был полнейшим олухом, не умея доставить своей женщине удовольствия…
— Чего ты цветёшь? Что, акции так здорово подросли?
— Нет, просто вспомнил кое-что…
— Гадость какую-то? Ну, вот наверняка же! Я знаю это твоё выражение снисходительной иронии!
— Лучше поцелуй меня! — предлагаю.
Смотрит в глаза долго и с недоумением, потом целует нежно, едва трогает своими губами мои — у Леры все поцелуи так невинны, что я иногда думаю, не монашкой ли она была в прошлой жизни? Точно не монашкой, потому что уверен, во всех прошлых наших жизнях мы были вместе, а у страсти нашей такой градус, что без секса там обойтись не могло…
— Помнишь наше второе свидание…
— Ну вот! Я так и знала, — возмущается, но уже с улыбкой. — Я же говорила, точно думаешь о гадостях!
— Разве то, что мы тогда делали, было похоже на гадости?
Улыбка ширится, растёт, в её глазах загораются те самые страстные огни, что я так обожаю, но на щеках цветёт буйным цветом румянец.
А я набираюсь наглости, чтобы спросить:
— Можешь сейчас сказать мне, сколько… Ну, сколько было у тебя… радостей?
Смешок смущения, и нос тут же спрятался в моей груди.
Глухой голос отвечает встречным вопросом:
— А ты сколько насчитал?
— Пять!
— И я тоже…
И мы целуемся, долго… и совсем не невинно! А Лера вовсе не монашка, теперь я в этом точно уверен.
— Пойдём в спальню? — тихонько интересуется моя жена.
— Нет, сперва я должен вас накормить — время уже обеденное. Ты же знаешь, твоё питание сейчас — это главное.
Я так сильно люблю свою жену, что для того, чтобы просто встать и оставить её лишь ненадолго в нашу субботу — день который мы теперь всегда проводим вместе и наедине, мне требуются неимоверные усилия…
Да, конечно, это так: глубину и сущность моего чувства к ней не описать словами, не выразить жестами, и слово «любовь» и близко не отражает всего ансамбля тех эмоций и чувств, ожиданий, желаний, преданности и признательности, долга, которые я испытываю.
Это больше чем любовь, но даже и этим большим не объяснить моей беспомощности, полнейшей неспособности существовать без неё.
А сейчас я не могу заставить себя встать и уйти совсем на короткое время, просто пару десятков минут без неё… которые могли бы быть с ней…
Странно всё это. Очень странно. Такого не было раньше… Я всегда жажду больше времени с любимой женщиной, но настолько тяжело отрываться от неё мне ещё не было. Что-то держит меня, что-то неясное, неопределённое.
Мимо проскальзывает мысль, что странность моих ощущений попахивает потусторонностью, что лучше прислушаться и никуда не ходить. Но её опережает другая: «Избавляйся от бреда в своей голове, Алекс, поднимай зад и иди на кухню».
Что я и делаю. Уже заходя в дом, замечаю, что солнце спряталось за небольшим ноябрьским облаком, знаю, что через пару минут оно появится снова, но повод вернуться к жене уже есть — и я возвращаюсь к ней с пледом, целую её успокоенное приближающимся материнством лицо, она засыпает в моих руках, так забавно отключается, и сердце моё, глядя на это, тонет в таком необъяснимом потоке любви и нежности, что я снова не могу подняться…
— Любимая, — шепчу, повторяя изгиб её брови своими губами, но она уже не слышит, её одолел безмятежный сон, ведь она в моих руках, моих объятиях и доверяет полностью, безраздельно, потому что верит — я тот, кто защитит…
И я не дам… Думаю, что не дам… Хочу верить, что не дам… Сделаю всё, чтобы не дать в обиду, уберечь…
Снова целую любимое лицо, улыбающееся сквозь дрёму, целую своего будущего сына, надёжно спрятанного в её животе, укрываю пледом и неимоверным усилием воли заставляю себя встать и идти на кухню — готовить для самых дорогих для меня людей.
Lisa Gerrard And Klaus Badelt — Sorrow
Кухня, стол, в моих руках форма для омлета…
Погружаюсь в странное состояние Дежа Вю… Словно всё это уже было однажды: мои руки, это пространство, свет, и состояние моей души, отчего-то тоскливо стонущей в это мгновение…
Внезапно чувствую, как неясный страх полностью овладевает мной, причём с такой силой, что по спине и затылку волной накатывают острые, почти болезненные покалывания…
Я в сознании, пытаюсь понять, что со мной происходит, и самое разумное, что приходит в голову — усилием воли собраться и делать то, зачем пришёл. Делаю: разбиваю продукты в миске, но даже этот звон венчика, касающегося стенок стеклянной формы мне кажется страшным, знакомым, переносящим меня в некое пространство, где я уже был однажды, и где мне было плохо.
Вновь отгоняю странные в своей тянущей тоске и отчаянии мысли, делаю то, зачем пришёл, и вдруг хлопок: я резко оборачиваюсь в сторону стеклянной стены кухни, и поражаюсь нелепости услышанного звука — словно комок снега, слепленный кем-то из детей врезался в толстое стекло… Но снаружи + 19 тепла…
Я вижу стекло, вижу высокий барный стул с чёрной сидушкой, на котором сидела она, взрослая, мудрая, почти такая же, как сейчас, сидела в том самом моём сне…
Ужас сковывает мою душу, страх разливается ледяной волной, неожиданно повергая меня в состояние приступа панической атаки, которых вот уже годы у меня не было ни разу…
Внезапно в моём сознании появляется лишь одна ясная мысль: подойди к стеклу…
И я иду, иду в то самое место, куда врезался несуществующий снег…
Я вижу террасу, я вижу свою жену на шезлонге, и женщину… Чужую женщину, всю в чёрном… У меня немеют руки, леденеет сердце, тысячи кинжалов вонзаются в мою плоть, неся невыносимую боль… В руке женщины нож, и этот нож в крови. Я знаю, чья это кровь…
Мгновения, и я на террасе, мгновения, и моя женщина в моих руках, мгновения, и я на крыше нашего дома, нашего гнезда, где мы и наши птенцы, должны были быть в полной, абсолютной безопасности…
В себя прихожу уже в вертолёте: одна моя рука прижимает к животу жены тот самый плед, весь уже пропитанный кровью, вторая делает то, чему так гениально обучил её Пинчер — направляет вертолёт туда, где у женщины, истекающей кровью, будет хоть малейший шанс выжить — в её же Университет, в госпиталь — самый продвинутый в регионе…
Я вспоминаю, как столкнулся лицом к лицу с женщиной в чёрном — ею была Кристина, она что-то сказала, но я не слышал её, и сам ничего не говорил: всё моё существо, вся моя энергия, весь мой потенциал был сжат в одну точку с единственной мыслью: «Как спасти?»…
В такие моменты человек способен на многое, неожиданное для самого себя, для всех других людей, необъяснимое, не укладывающееся в рамки понятий и представлений, в доводы науки.
На крыше больницы меня уже ждут реаниматологи, очевидно, я куда-то звонил… Но ничего не помню: моё сознание словно в тумане, люди и их действия, передвижения замедлены, а сам я словно заморожен.
Мне что-то колют в руку, и я чувствую, как отключаюсь, но прежде, чем сознание угаснет, успеваю заметить Тони и его искореженное ужасом лицо…