40

Генуя, где никто ничего не знал ни о моих распрях с Церковью, ни о судах в Пизе, встретила своего нового обитателя с распростертыми объятиями. Многочисленные клиенты, имевшиеся у меня до того в самом городе и его окрестностях, превратились теперь в советников и помогли мне быстро стать своим. Не прошло и нескольких месяцев, как я уже говорил по-генуэзски без акцента или, на худой конец, с едва различимым и непонятно каким.

Шло время, я снова взялся за дело, здесь моя торговля процветала не меньше, чем в Пизе, доходы увеличивались и на тринадцатый год стали несравнимы с прибылями даже лучших пизанских лет. Мой дом был в двух шагах от гавани, и его не обходили стороной ни те, кому хотелось обзавестись каким-нибудь экзотическим товаром, ни те, кто хотел отправить свой товар в какой-либо другой средиземноморский торговый порт. Правда, свои сделки с купцами Пизы я из предосторожности оформлял через местного партнера, и благодаря этой хитрости бывшие коллеги не подозревали о моем существовании.

Генуэзские годы оказались самыми прекрасными, самыми благоприятными из всех мною прожитых, и я перестал их считать, да так успешно, что годы превратились в десятилетия, а десятилетия в века.

Все это продолжалось до случившегося в 1491 году несчастья, которое разом вырвало меня из блаженного застоя.

Мне хотелось, чтобы манускрипт всегда был под рукой, и я каждый вечер оставлял его на ночном столике, но накрывал рубашкой или салфеткой, уверенный, что эта предосторожность не позволит ничьему любопытному взгляду коснуться книги.

И вот однажды, в феврале, ближе к утру меня разбудил какой-то глухой шум. Проснувшись, я понял, что это был стук задней двери моего дома: кто-то только что ее захлопнул. Сразу же посмотрел на ночной столик и убедился: сорочка валяется на полу, манускрипт исчез.

Какой уж тут сон! Я выскочил из постели, решив немедленно отправиться в погоню за вором; вот только халат накину – и вперед, иначе ведь скроется. Выйдя за дверь, обнаружил похитителя книги на ближайшем углу, кинулся за ним, потерял из виду на первом же повороте, но снова увидел несколько секунд спустя на повороте следующей улицы.

Прошло некоторое время, и грабитель замедлил бег, видимо, убежденный, что запутал своего преследователя, и я подумал: дальше надо следить за ним тайком, таким образом я и манускрипт себе верну, и выйду на того, кто заказал кражу. Ведь какой смысл возвращать себе похищенное, сохраняя возможность потерять его снова на следующий же день?

В руках у вора был какой-то едва видный в ночной тьме предмет, напоминавший кожаную плетку. Внезапно этот тип вскочил в седло невесть откуда взявшейся лошади, хлестнул ее и взял с места в галоп.

Только что я – ох как глупо! – лишился всякого следа человека, меня ограбившего, а значит, и надежды получить назад то, что он взял.

Донельзя разочарованный, я побрел домой, но заснуть так и не удалось. Кто мог украсть у меня книгу? Кому было известно ее могущество? Возможно, те несколько купцов из самых приближенных, с кем я достаточно часто сотрудничал, сумели углядеть в моих действиях нечто, позволившее догадаться, как я использую манускрипт… Допустим. А что дальше? Они рассказали об этом другим? Нет, следы чересчур расплывчаты и чересчур многочисленны, чтобы приступать к поискам.

Я очутился в тупике.

 

41

Минула неделя после кражи. На моей торговле – по крайней мере, пока – кража никак не сказалась. Поскольку к помощи манускрипта я прибегал лишь в исключительных случаях, дела мои двигались по устоявшейся колее, и, чтобы поколебать их мерный ход, должно было произойти какое-то неприятное событие.

Долго ждать его не пришлось.

Встав на следующий день, я обнаружил, что ночью мне под дверь сунули написанное от руки послание.

Завтра к закату вас ждут в постоялом дворе на набережной.

И все. Но это же след! До назначенного времени я ничем толком не мог заниматься, голову мою разрывали вопросы без ответов, куда уж было в таком состоянии решить даже самую простую задачу.

Как и предписывалось анонимной запиской, я отправился на набережную и сел за столик в зале постоялого двора, ожидая, чтобы меня заметили. Не прошло и минуты, как мужчина – напоминавший, между прочим, стaтью похитителя книги – подошел и положил мне руку на плечо:

– Идите за мной. – Приказ был отдан шепотом.

Ничего не попишешь, я поднялся вслед за ним на второй этаж и прошел по коридору до двери второй комнаты.

– Тут. – Мой сопровождающий оказался лаконичен. – Стучите, и вас примут.

Я постучал.

Хорошо одетый человек тотчас открыл и пригласил меня войти, а когда вошел, запер за мной дверь, оставив своего подручного в коридоре. Я оглядел комнату и сразу же приметил на столе мой манускрипт, однако, находясь на вражеской территории, счел разумным дать заказчику кражи возможность самому открыть свои намерения.

А он, ни секунды не помедлив, приступил к делу:

– Я перепробовал все: писал простые короткие фразы, подражал вашему стилю и даже вашему почерку, скопировал две страницы, которые в книжке уже были, чтобы посмотреть, подействует ли это хоть как-то. Нет, ничего не сработало! Все мои попытки оказались тщетными. Страницы, на которых я оставлял текст, назавтра пустели. Мне необходима ваша помощь.

Вот это да! Человек, по поручению которого у меня украли мое сокровище, но неспособный им воспользоваться, имеет наглость обращаться ко мне за помощью!

– Да зачем же я стану вам помогать?

– Ради бога, простите! Я так спешил все рассказать вам, что забыл представиться. Меня зовут Америго Веспуччи.

– Очень приятно, – сухо отозвался я.

– Я моряк и уже многие годы лелею мечту о долгом океанском плавании через Атлантику, в котором, по моим предположениям, открою новые территории. Бесконечные расчеты позволяют думать, что я нашел средство проникнуть в западном направлении достаточно далеко, чтобы гипотеза моя о существовании не открытых по сию пору земель подтвердилась. Ведь одно из двух: либо океан почти беспредельно огромен и простирается до самой Азии, что, на мой взгляд, неправдоподобно, ибо я не верю в такую площадь водной поверхности, либо между нами и Азией лежат еще никому не известные территории. Имя первого мореплавателя, которому удастся это доказать, войдет в историю.

– Ну и при чем тут я? При чем тут моя книга?

– Знаете ли, мне не обойтись без союзника в лице богатого и тщеславного государства, способного профинансировать экспедицию подобного масштаба. Пьеро Содерини – важный человек во Флоренции, мы с ним друзья, и он поддерживает мое предприятие. Пьеро надеется вскоре стать гонфалоньером республики, и это даст ему достаточно власти, чтобы снабдить меня деньгами, вот только все двигается крайне медленно, а тем временем другой мореплаватель, как и вы – генуэзец, наступает мне на пятки. Может быть, вы его знаете? Его имя – Кристоф Коломбо.

– Увы, это имя ничего мне не говорит.

– Сейчас он живет в Кордове и пытается организовать экспедицию вроде моей. Коломбо убежден в возможности доплыть отсюда до Индии. Что за нелепость! Ни один корабль не способен пройти такое расстояние без захода в порт. Ни один корабль не вместит столько провианта и пресной воды, сколько надо для кругосветного плавания. Ладно, пусть, это неважно. Но если он сможет-таки добиться своей цели, то первым пойдет на приступ Атлантики и, встретив на пути неизвестную дотоле землю, непреднамеренно, подчеркиваю, непреднамеренно ступит на нее раньше меня.

– Иными словами, вы хотите использовать мою книгу, чтобы отправиться в плавание, а главное – чтобы это плавание закончилось успешно?

– Не совсем. Коломбо, по сравнению со мной, имеет преимущество во времени: у меня пока нет ни корабля, ни экипажа, ни денег. То есть первый этап должен состоять в том, чтобы расстроить его планы… или – как минимум – хотя бы просто оттянуть начало их осуществления до тех пор, пока у меня не появится возможность выйти в открытое море первым. Шесть лет назад, когда Коломбо рассказал о своих намерениях в Португалии, Жоан II категорически отказал ему в поддержке. Говорят, король опирался при этом на заключение, вынесенное одной из самых передовых школ математиков и картографов, но я знаю, что это просто собрание знахарей, астрологов и высоких церковных чинов. Все эти «ученые» – впрочем, не без оснований – назвали заявленные Коломбо цели неосуществимыми, окружность Земли, по их мнению, куда больше, чем полагает ваш соотечественник. В соответствии с их расчетами намеченный Коломбо маршрут предполагает расстояние, немыслимое для любого современного морского судна, и поддерживать в команде должную дисциплину в течение всей, столь долгой, экспедиции нереально. Выводы королевских советников ни в коем случае не делают из них хороших географов, они показывают лишь одно: Коломбо – неопытный политик и потому проиграл свою игру. Однако это его не обескуражило, он тут же перебрался из Лиссабона в Кастилию, где надеется на более благоприятный прием со стороны королевы Изабеллы. Вот почему абсолютно необходимо скорее вмешаться: чтобы надежды его не оправдались, чтобы к нему не отнеслись с вниманием, чтобы он не добился счастливого исхода встречи. Ведь решают, каким кораблям выйти в море, каким не выходить, вовсе не географы, решают монархи. Мне надо выяснить подробности планов Коломбо и найти там слабые места, чтобы помешать воплощению в жизнь его идей.

– В таком случае эта книжка совершенно для вас бесполезна! – воскликнул я, пытаясь увильнуть. – Если вы хотите узнать секреты своих соперников, вам нужен хороший шпион, а не манускрипт. Книга ни при каких условиях не способна раздобыть неизвестную вам информацию.

– А я думал, достаточно написать в ней пару слов, чтобы события, в которых я заинтересован, завтра произошли, разве это не так?

– Ну… – снова попытался выкрутиться я, – примерно так, но… но тут есть некие сложности…

– Хорошо, давайте по-другому. Вам достаточно написать, что надежды Коломбо рухнули, и попытка его обратиться за поддержкой к королеве будет обречена на провал. Я могу продиктовать текст. Вам останется только взять в руки перо и обмакнуть его в чернила.

– Увидите, все не так просто, как вам кажется. Книга строптива, непокорна, и надеяться, что простого описания в паре строк завтрашних событий хватит для того, чтобы они точь-в-точь соответствовали описанным на ее странице, означает верить в чудо. Требуются годы, да что я говорю, требуются десятилетия практики, чтобы достичь результатов. А главное, исполнение, как правило, настолько неточное, что чаще всего получаешь вовсе не то, чего ждешь. Иногда мне кажется, будто я пытаюсь описать радугу слепому.

– Хорошо, тогда помогите мне сочинить текст. С моими амбициями и вашим писательским талантом мы добьемся нужного исхода.

– Но с какой стати мне помогать вам?

– Вы же хотите вернуть себе манускрипт, правда? С такой вот стати, – твердо ответил он.

– Ах вот как! Вы меня шантажируете, затем и пригласили?

Изумленный моим выпадом Веспуччи не знал, от какой печки теперь танцевать. Убедившись, что без хозяина книга бесполезна, он видел для себя лишь один выход – угрозы. А я… С одной стороны, слепое повиновение этому упрямцу вовсе не гарантировало немедленного возврата мне книги, но с другой – категорический отказ мог взбесить его до такой степени, что он навсегда оставит себе манускрипт или, что еще хуже, уничтожит: дескать, все равно терять уже нечего. Надо было найти с ним общий язык.

Веспуччи откинулся на спинку кресла и, приставив кулак ко рту, принялся размышлять. От окна потянуло ветерком, пламя единственной свечи заколебалось, и на стене вдруг заплясали наши тени.

После долгого молчания он, видимо, успокоившись, взял с письменного стола манускрипт.

– Это ваше, держите. – Веспуччи протянул книжку мне.

Я, признаться, был изумлен таким неожиданным оборотом. И, пока Веспуччи не передумал, выхватил свое добро.

А он между тем продолжал:

– Вы правы. Так мы ни к чему не придем. Прошу вас забыть все, что здесь до сих пор было сказано, забыть о несколько более крутых, чем допустимо, мерах, которые я предлагал принять, и позволить мне сформулировать просьбу иначе. Начнем сначала? Я только что подробно рассказал вам о своих надеждах и о ситуации, в которой нахожусь. Для того чтобы осуществить мои планы, и осуществить их до конца, мне необходима ваша помощь.

Он явно раскаивался, смотрел в пол и, похоже, искренне сокрушался о том, что все сложилось так, как сложилось. Хотя, вполне возможно, он был талантливым комедиантом.

– Так вы согласны мне помочь? – спросил мореплаватель.

– А что вы мне за помощь предложите?

– Если удастся расстроить планы Коломбо, вы станете моим партнером. Когда мы вернемся из первой экспедиции, открыв для Флоренции новые земли, меня наградят обширными поместьями, часть их я распределю между своими союзниками, в числе которых будете и вы.

Теперь он мыслил в правильном направлении, но не означает ли эта внезапная перемена просто-напросто ловкого маневра? Может ли Веспуччи после предпринятой им совсем недавно попытки запугивания ни с того ни с сего взять да стать искренним? Конечно, манускрипт был теперь у меня в руках, но я по-прежнему заперт в комнате, охраняемой по крайней мере одним из его людей. Вполне реальна новая угроза, пусть даже и под маской предложения о партнерстве… Да, реальна, но у меня куда больше шансов выйти отсюда с книгой, если приму предложение, чем в случае отказа.

– Хорошо, договорились, – ответил я. – Только прежде надо разобраться с одной важной проблемой.

– С какой же? – заинтересовался мореплаватель.

– В манускрипте рассказывается моя личная история, вовсе не история Кристофа Коломбо, и даже если я впишу туда несколько фраз, связанных с человеком, мне совершенно незнакомым и живущим за тысячу миль от меня, это, безусловно, ни к чему не приведет.

– А что вы в таком случае предлагаете?

– Сейчас Коломбо для меня чужой, а вот если он станет частью моей жизни или, наоборот, я – частью его, тогда и только тогда мне удастся описать грядущие события так, что они, будучи эпизодом из моей биографии, самым неблагоприятным образом повлияют на биографию человека, сейчас мне неведомого. И никак иначе.

– Ясно, – немного подумав, объявил мой собеседник. – Значит, вы поедете к Коломбо, познакомитесь с ним и постараетесь стать участником его экспедиции до того, как он предпримет попытку вытянуть из королевы Изабеллы деньги на эту экспедицию.

Веспуччи запросил высокую цену, но разве у меня был выбор? В конце концов, за то, чтобы сохранить у себя манускрипт, а главное – душевное спокойствие, цена не столь уж высока.

– Мне кажется, вариант подходящий, – ответил я. – Попытаю удачи.

– Отлично.

– Ну и где я его найду, вашего приятеля Коломбо?

– Если верить свежим новостям, нынче он где-то в Андалусии. Путь вам предстоит неблизкий, постарайтесь ничем не соблазниться по дороге. Я стану ждать вас здесь.

А я вскорости помимо воли окажусь на корабле, который увезет меня очень далеко от Кастилии…

 

42

На следующей неделе я покинул Геную ради Андалусии. Взял с собой только книгу и вещи, строго необходимые путешественнику, причем с надеждой, что путешествие мое окажется коротким. Как можно короче.

Я взошел на борт одного из своих торговых судов и приказал идти к западу вдоль южного побережья Иберийского полуострова, останавливаясь в каждом андалусском порту. Но ни в Альмерии, ни в Малаге, ни в Кадиксе никаких следов Кристофа Коломбо не обнаружил. Мы продолжили плавание на запад, миновали Гибралтарский пролив и вышли в Атлантику.

В Уэльве судьба наконец мне улыбнулась: здесь посоветовали расспросить францисканцев из монастыря Ла Рабида, в котором, дескать, часто останавливаются моряки.

Монастырь стоял на вершине небольшого холма у слияния Одьели и Рио Тинто. Там была церковь Святой Девы Марии и собственно монастырь, где жили монахи-францисканцы.

Меня встретили брат Хуан Перес и брат Антонио де Марчена. Они широко распахнули передо мной двери и пригласили пройти в монастырский сад к небольшому, но красивому фонтану, окруженному аркадами.

– Я разыскиваю Кристофа Коломбо, – без обиняков сообщил я монахам.

– Так я и знал, что вы ищете Кристобаля Колона, – ответил, похоже, более говорливый, чем собрат, Перес. – Мы хорошо его знаем, он обычно останавливается в нашем монастыре.

– А сейчас?

– Сейчас вы с ним разминулись, чуть меньше двух недель назад он отбыл в Санта-Фе.

– Зачем ему туда понадобилось?

– Ах, это такая долгая история!.. Нынешним летом Кристобаль явился к нам совершенно раздавленный. Все, чего Колон, по его словам, хотел, это видеть сынишку, Диего, но прошло несколько дней, он постепенно успокоился и описал нам пережитое. Несчастный, несчастный человек…

– Вы, кажется, близки с доном Кристобалем. Поделитесь со мной тем, что знаете.

Перес и Марчена изнывали под палящим солнцем, но поделиться им явно хотелось, и меня попросили пройти в столовую, где мы сели на соседних скамьях, и брат Хуан начал с того места, на котором остановился.

– Неудачи Кристобаля в переговорах с королем Португалии, затем, в одном из ближайших к нам городов, Ньебле, с тамошними герцогами точили его мозг уже не первый год. Окончательно его добил недавний отказ королевы Изабеллы. Вы не представляете, какие надежды он питал, какую энергию вкладывал в организацию своей экспедиции! Королевские придворные советники во главе с неким Эрнандо де Талавера четыре года изучали представленные им документы. Вы же понимаете, каково это – ждать четыре года! Какое настроение может быть у человека в течение столь долгого срока… Двору хватило времени переехать из Кордовы в Саламанку, затем оттуда в Севилью, а они всё совещались и совещались. И никак не могли вынести решения. Но в конце концов Кристобаля известили, что помогать ему с экспедициями ее величество не собирается. В качестве предлога выбрали вот что: по предположениям членов Королевского совета, бoльшая часть нашей планеты покрыта водой, а вовсе не твердью, иными словами, те пространства, что лежат на дне океана, куда обширнее земель, известных на сегодняшний день, стало быть, расстояние между Испанией и Индией преодолеть на корабле невозможно.

– Так на что же Колон сейчас рассчитывает?

– Брат Кристобаля Бартоломео попробовал найти средства у королей Франции и Англии, но Колон даже не ответил на его приглашение приехать, считая, что у этих королевств все равно не хватило бы ни честолюбия, ни денег на организацию столь дальнего плавания. Наш друг отчаялся, хотел все бросить, и тогда я сам отправился в Санта-Фе, чтобы попросить от его имени новой аудиенции у королевы Изабеллы. И ее величество согласилась принять Кристобаля.

– Думаю, затем он и поехал сейчас в Санта-Фе?

– Именно так.

– Пожалуй, присоединюсь к нему. Кажется, у меня есть кое-какие сведения, которые могут ему быть в этой ситуации полезны.

– Не трогайтесь в путь так поздно, дорогой друг. Переночуйте в монастыре, а завтра сможете проехать большее расстояние.

Я воспользовался гостеприимством братьев-францисканцев, чтобы набраться сил и дать отдохнуть упряжке, и в тот же вечер достал книгу. Поскольку я ничего не хотел оставлять на волю случая, надо было подготовиться к предстоящему маневру.

Написал я на чистой странице следующее:

Ко мне подошел донельзя удрученный Кристобаль с ужасной новостью. Королева Изабелла снова отказала в поддержке его экспедиции в Индию.

А на следующее утро выехал в Санта-Фе.

 

43

Королева Изабелла в союзе с Фердинандом Арагонским только что довершила изгнание из Испании мавров. Казалось, начатая за семь веков до того реконкиста, борьба за возврат христианским монархам Иберийского полуострова, подошла к концу, осталось завоевать лишь один город – Гранаду.

Христиане чувствовали, что воссоединение королевства совсем близко. Желая облегчить себе осаду и умерить боевой дух мавров, они взялись за постройку силами армии нового поселения у самой границы, решили назвать его Санта-Фе и сделать подобием римских укрепленных лагерей: в центре перекресток двух главных улиц, в начале и в конце каждой – ворота. Ставший крепостью военный лагерь приобрел в тот переломный для истории момент настолько важное значение, что туда вместе со своим двором перебралась королева. Изабелла поклялась даже, что до тех пор, пока рыцари не возьмут Гранаду, не станет ни мыться, ни менять одежду. Ходили слухи, что католические короли поддерживают связь с последним эмиром Гранады султаном Боабдилом.

Приехав в Санта-Фе, совсем новый и даже не до конца еще достроенный городок, я без труда напал на след Колона, который жил в самом центре крепости – так было ближе к монархам и высокопоставленным придворным. Встретились мы следующим утром, за завтраком в столовой нашего общего теперь пристанища.

– Вы сказали, что занимаетесь торговлей? – спросил он.

– Да, моя контора в Генуе, откуда я отправляю товары во все большие города мира. Если вам уже доводилось совершать сделки в нашем городе, вполне возможно, ваше имущество перевозили на одном из моих судов или хранили на одном из моих складов.

– Ясно. Однако непонятен ваш интерес к моей экспедиции в Индию.

– Время от времени я обмениваюсь товаром с торговцами с Востока, либо покупая у них шелка или специи, либо предлагая купить то, что изготовлено в Генуе. Путь, которым следуют товары, как вам известно, долог, опасен и сопряжен с большими расходами, поэтому ваша идея добраться до самой Индии по прямой видится мне как весьма соблазнительная. Ведь если перевозить все по прямой, можно будет обойтись без посредников, а заодно избавиться от комиссионных и пошлин, взвинчивающих цену товара. Благодаря этому я бы мог существенно увеличить свои доходы.

– Ну и с чем вы ко мне пришли? – осведомился он.

– Во-первых, за многие годы успешной коммерции у меня развился особо тонкий нюх на выгоду, а во-вторых, появились бесчисленные связи во всех портах мира. Кроме того, я становлюсь весьма красноречивым, когда надо чего-то добиться, и могу вам помочь с подготовкой обращения к королеве так, чтобы был обеспечен благоприятный для вас исход.

– Интере-е-есно, – протянул он, и во взгляде его вспыхнули искорки. – Приходите сюда ближе к ночи, и я посвящу вас в детали моего плана.

Так. Совсем скоро я разведаю секреты, проникнуть в которые так жаждет Веспуччи. При первой встрече мне показалось, что ораторские способности Коломбо-Колона весьма далеки от блеска, а коммерсант он и вовсе неумелый. И если он осознаёт свои слабости, наверное, смекнет, что ему нужен союзник, понимающий, чем тут можно помочь.

Наступил вечер, и Колон, согласно договоренности, меня принял. На этот раз – за большим столом, загроможденным, как и стулья рядом, винными бокалами с осадком на дне и тарелками, полными крошек. Еще там лежали разные измерительные инструменты и три огромных свитка, свидетельствующие, что мореплаватель, скорее всего, провел в столовой весь день. Он освободил два стула, сдвинул посуду на край стола, развернул на всей оставшейся поверхности географическую карту и начал так:

– Перед вами карта ветров и течений Северной Атлантики, которую вычертил, путешествуя ради блага Португалии в Африку Бартоломео Перестрело. Ею я стану руководствоваться, выходя из порта и возвращаясь из экспедиции.

Я присмотрелся к карте и после самого беглого анализа ее данных разобрался, какие преимущества она дает мореходу. Тем не менее создал ее Перестрело во время плаваний до Африки и обратно, поэтому информация, которую карта в себе несла, становилась все более и более скудной по мере продвижения к западу от европейских и африканских берегов.

– А как же дальше на запад? – спросил я без обиняков.

– Цель моей экспедиции – достичь Леванта через Понант, – ответил он. – Сегодня океан к западу от земель, обозначенных на этой карте, не изведан, его можно только вообразить, и я намерен вычертить свою и внести в нее малейшие подробности. – Глаза его засверкали. – Приближаясь к восточным берегам Индии, мы сначала наткнемся на Сипанго, а двигаясь на запад еще дальше – на Катай.

Колон шел по океану, следуя за течениями указательным пальцем, а чтобы проиллюстрировать свои слова, вынужден был продолжить путь слева от карты по столу, между тарелками и стаканами. Там, где мечтатель надеялся обнаружить Сипанго и Катай, он пристроил хлебные корки.

– Марко Поло оставил в своей «Книге о разнообразии мира» потрясающее описание этой страны, изысканно декорированные дворцы которой скрывают за своими стенами несметные сокровища, – продолжал он. – Именем королевы я завоюю… по крайней мере, хочу завоевать эти территории, и они превратятся для Испании в неисчерпаемый источник золота.

– А какие же выгоды вы надеетесь получить для себя лично? Думаю, вы планируете кругосветное путешествие не только ради обогащения королевы и даже не только ради собственной славы?

– Конечно. Вернувшись, я попрошу ее величество назначить меня вице-королем всех открытых мной земель. И стану управлять территорией куда более обширной, чем Испания и Португалия вместе взятые.

М-да, теперь я сам убедился в упрямстве Колона, описанном Америго Веспуччи. Он получал один отказ за другим, но стоял на своем, воодушевлялся всякий раз новым прожектом, навлекал на себя очередные беды, потом все начиналось сначала.

– Я прослышал, что вы неоднократно заявляли о своих планах – в Лиссабоне, в Кордове, в Саламанке, в Севилье, но король и королева всякий раз отказывали вам в поддержке… Каким образом вы рассчитываете изменить обстановку в свою пользу?

– У меня всегда были хорошие отношения с доверенными лицами Изабеллы, сейчас они тоже хорошие, поэтому мне известно, что, несмотря на колебания с финансовой поддержкой экспедиции, королева заинтересована в ней куда больше, чем вы можете себе представить. Ее величество даже выделила мне ренту, чтобы удержать в Кастилии, – из страха, что я в конце концов изложу свои идеи главе какого-нибудь соперничающего с Испанией государства. Я веду переговоры о планах экспедиции через королевского казначея Луиса де Сантанхеля и думаю: если нам удастся убедить этого последнего в безусловной важности моего плавания, он использует свой авторитет и уломает королеву.

Стало быть, у Колона имеются не только связи при дворе и средства влияния на монархов, то есть для него не исключена принципиальная возможность выйти в плавание, но он еще и куда более, чем казалось, близок к тому, чтобы получить деньги на экспедицию. Королева доверяет ему, и теперь решение проблемы – лишь вопрос времени. У Веспуччи были все основания тревожиться.

Но если я дам собеседнику парочку дурных советов, да еще и мой манускрипт хоть немножко посодействует, этого, вероятно, хватит, чтобы расстроить любые, даже самые прекрасные планы.

– На вашем месте, – начал я таким тоном, словно решил пооткровенничать, – я бы не рассчитывал на то, что по возвращении из плавания королева назначит вас вице-королем Индии, или… или той территории, которую вы откроете. Я далек от намерения говорить о королеве что-то плохое, но ведь когда новые земли будут открыты и пути к ним известны, двор вас всего лишь потихоньку поблагодарит и немедленно вступит во владение ими от имени королевства Кастилия. А вы превратитесь в одного из тех, кого вполне можно заменить. Вспомните: любой первооткрыватель имеет для власти цену только до того, как сделает открытие! А потом правителю – конкретнее, если речь о новых землях, королеве – потребуется губернатор, и нет никаких оснований полагать, что именно вы окажетесь в глазах ее величества лучшим кандидатом на этот пост.

– Ясно. Ну и что вы предлагаете?

– Вам надо играть в открытую. Только обнародовав свои требования до начала экспедиции, вы сможете быть уверены, что, вернувшись, получите желаемое. Опять-таки вспомните: ключ от двери, ведущей в Индию, именно у вас. А это очень сильная позиция. Когда вам предстоит встреча с Сантанхелем?

– Мы точно должны увидеться завтра.

– Стало быть, завтра ему свои условия и изложите. Только не поддавайтесь! Сантанхель представит вас королеве как человека решительного, умеющего торговаться, и тогда у вас не останется сомнений в том, что, завоевав Индию и все остальное, вы получите пост вице-короля.

Однако быстро я завоевал доверие Колона… Завтра он с моей помощью истинно по-королевски сядет в лужу.

 

44

Следующее свидание Колон назначил мне через день.

– Встреча с Сантанхелем, как мы и условились, состоялась вчера, – выпалил он, едва меня завидев, и сразу же похвастался, что был услышан должным образом. – Я последовал вашему совету и предъявил ему свои требования. Даже добавил два пункта: чтобы, во-первых, мне дали дворянский титул, во-вторых, пожизненный пенсион. Вы оказались правы, играть надо в открытую. В сентябре мои условия начнет изучать Большой королевский совет с участием знати и высоких придворных чинов. А когда они будут готовы, пригласят меня, чтобы я уже сам рассказал о своих намерениях.

– Отлично. Значит, остается подождать.

Я решил задержаться в Санта-Фе еще на несколько недель – хотелось, пока все не решится, не упускать из виду происходящее. Впрочем, на самом деле мне надо было проследить, чтобы все записанное в книге осуществилось без помех.

Разбор планов Кристобаля Колона действительно начался в сентябре 1491 года, но королева, более озабоченная завоеванием Гранады, чем Индии, слушала невнимательно. Большой совет состоял из политиков, церковников и ученых, они и должны были подвергнуть скрупулезному анализу намерения просителя, не проморгав ни единого аспекта.

Колон говорил энергично, с напором, используя, по сути, те же аргументы, что приводил мне за столом, заставленным грязной посудой и объедками. В конце речи он перечислил свои требования, причем выдвинул их со всею решительностью.

Шел месяц за месяцем, так что я волей-неволей присутствовал при осаде Гранады до последнего дня. Испанцам удалось выстроить вдоль границы воинство Арагона и Кастилии, насчитывающее уже десять тысяч всадников и сорок тысяч пеших солдат. Однако, несмотря на то что силы были значительные, никакого сражения не произошло. Случались иногда перестрелки, в городской стене пробили несколько брешей, чтобы напомнить маврам об осаде, но никакого тебе кровопролития.

Я всем сердцем желал конца осады, поскольку иначе монархи не смогут заняться делами экспедиции, однако местных христианских воинов строительство Санта-Фе интересовало куда больше, чем война. А пока солдаты строили, советники советовались.

В ноябре 1491 года в Гранаде стала остро ощущаться нехватка пшеницы, проса, ячменя и масла. И поскольку мавры оказались неспособны найти себе хотя бы одного союзника, чтобы противостоять осаждающим, Боабдил капитулировал и подписал договор, по которому королевство Гранада передавалось испанцам. Правда, султану хотелось сохранить за собой город до марта, но вечером первого января испанцы вошли в него по заброшенной дороге и вышли назавтра с ключами от Альгамбры. Второго января 1492 года Испания наконец воссоединилась.

А королева Изабелла помылась и переоделась.

Все пили допьяна, все ликовали, праздник затянулся до рассвета, исступленный восторг охватил даже Колона, и тот мгновенно забыл о тревогах, глодавших его со дня приезда в Санта-Фе.

Между тем я сблизился с мореплавателем до такой степени, что он познакомил меня с Луисом Сантанхелем. Этот последний был не просто казначеем, он управлял всем имуществом королевы Изабеллы как заправский министр финансов. И я почувствовал, что вовсе не Большому королевскому совету, а ему суждено склонить королеву к тому или иному решению.

Раньше или позже в русле событий должно было найтись место и окончательному вердикту Совета. И вот Колона наконец приглашают выслушать этот вердикт. Мне следовало терпеливо ждать за стенами здания.

Ждать пришлось на удивление недолго. Ко мне подошел донельзя удрученный Кристобаль с ужасной новостью: королева Изабелла снова отказала в поддержке его экспедиции в Индию.

– Да что ж там такое стряслось? – удивился я.

– Двойной провал, вот что, – с трудом выговорил Колон. – Ученые, как и все предыдущие советники по части науки, сочли мои планы невыполнимыми и объяснили мне, что границы океана известны лишь Тому, кто их провел, а политики назвали мои требования чрезмерными. Ваши советы сработали против меня!

– Что ж поделаешь… Но если вам интересно мое мнение, скажу: лучше все узнать сразу, сейчас, чем по возвращении из открытой вами Индии услышать, что никто не согласен доверить вам управление ею. Что вы намерены предпринять дальше?

– Ничего. Все кончено. Все пропало. Я возвращаюсь в монастырь, где оставил своего сына Диего.

– Мне теперь тоже нечего тут делать. Если позволите, провожу вас до Ла Рабида, так дорога покажется менее тягостной.

 

45

Мы с Кристобалем Колоном покинули Санта-Фе. Все произошедшее сделало мореплавателя угрюмым.

Январь в королевстве выдался морозным, такие холода в этих широтах крайне редки, но нынче снег валил даже на севере Гранады…

Лошадям приходилось трудно, они двигались вперед через силу, из ноздрей их вылетали облачка пара, вылетали – и замерзали, обращаясь на удилах и сбруе в лед.

Едва мы отъехали на несколько лье от Санта-Фе, за нашими спинами послышался стук копыт, кто-то что-то прокричал. Я потянул за поводья, карета замедлила ход и остановилась.

К нам неслись всадники, преследовавшие нас с самого отъезда.

– Господин Колон! – прокричал самый быстрый.

– Что? – хмуро, но выйдя все же из оцепенения, отозвался мой спутник.

– Господин Колон, ее величеству угодно вас видеть! – задыхаясь, объяснил всадник.

– Зачем?

– Ее величество желает, чтобы вы сами изложили ей свои планы. Возвращайтесь! Королева Изабелла хочет лично познакомиться с вашими намерениями и вашими требованиями.

Колон улыбнулся.

– Поворачиваем! – заорал он, возвращаясь к жизни.

В Санта-Фе мне открылось, что новый поворот события приняли благодаря вмешательству Луиса де Сантанхеля, который тотчас же пригласил нас к себе.

– Дорогой друг, понимаю, как вы были огорчены, – сказал Сантанхель Колону, – но не придавайте такого большого значения вердикту королевских советников. Эти люди – при том, что намерения у них самые что ни на есть добрые – чаще всего не видят за деревьями леса, то есть за деталями теряют из виду благо королевства.

– Но кому я обязан столь внезапной сменой курса? – спросил Кристобаль.

– Не кому, а чему. Истории о вашем присутствующем здесь друге, которую вы мне как-то рассказали, – ответил королевский казначей, указывая на меня.

Несомненно, из нас троих я был удивлен больше всех.

– Видите ли, – обратился на этот раз ко мне Сантанхель, – я долгое время, по поручению королевы, организовывал работу кастильских таможен, и когда Кристобаль привел мне в качестве примера выгоду для вашей торговли от прямых связей с Индией, тут же сообразил, что возможность действовать в обход посредников и не платить таможенную пошлину должна принести немалую выгоду и испанским купцам. А заодно – что, соответственно, вложение средств в экспедицию господина Колона может быть весьма рентабельным, и никак иначе.

– Хорошо. Но почему тогда столько лет длится эта катавасия с советниками? – сдвинул брови Колон.

– До сегодняшнего дня главной заботой ее величества было воссоединение королевства. Пока у нас под носом царили мавры, о завоевании Индии думать было некогда. Теперь дело другое: падение Боабдила все меняет. И наконец вам путь открыт.

– А королева так же в этом убеждена, как вы? – осведомился Колон.

– Нет. Королева смотрит на вещи иначе. Знаете, у нее ведь есть чем заняться, помимо таможенных пошлин и выгоды для купцов. Надо будет использовать во время аудиенции другие аргументы. Только не волнуйтесь, мне известно, как тронуть сердце королевы. Вы скажете, что эта экспедиция даст возможность обратить в христианскую веру жителей всех открытых вами территорий, а ведь целью нового завоевания Испании было не только объединить страну, но и распространить по Европе христианство.

– А когда мы встречаемся с королевой? – спросил, внезапно разволновавшись, мореплаватель.

– Дайте время, надо же подготовить почву, – улыбнулся Сантанхель. – Но, обещаю, с завтрашнего дня все пойдет очень быстро.

Сантанхель признался мне, что он марран. Было бы немыслимо отдать столь важный пост при королевском дворе Испании нехристианину, и я стал понимать, до чего противоречивые чувства раздирают его душу. Иудей, которого подвергли насильственному обращению в христианство, по иронии судьбы должен будет доказывать королеве необходимость такой же участи для обитателей территорий, которые завоюет его подопечный. Но, искусно проводя свою политику, казначей говорил то, что другие хотели бы слышать, а не то, что думает.

Все менялось к выгоде Колона с такой скоростью, что я не поспевал за событиями. Минутой раньше я думал, будто моя миссия в Испании завершилась, ан нет – придется все начинать сначала.

Сантанхель свои намерения осуществил, да так ловко, что мореплавателю удалось заключить с королевой соглашение по основным пунктам еще до конца января. Теперь Колона было не узнать!

– Я вам должен свечку за это поставить, – сообщил он после ужина с обильными возлияниями. – Вы не только снабдили меня аргументами, способными убедить Сантанхеля, но благодаря вам я добился от королевы всего, что хотел за свое открытие. Я перед вами в долгу. Если смогу когда-нибудь оказаться вам полезным, только дайте знать.

Однако, несмотря на то что принципиальное согласие королевы на условия мореплавателя на этот раз было получено почти мгновенно (ускорила процесс эйфория в связи со взятием Гранады), Кристобалю требовалось еще несколько месяцев, чтобы обговорить с представителями ее величества все детали и изложить договор на бумаге. Согласно этому договору, Колон становился адмиралом и получал все территории, какие только откроет.

В Испании мне теперь делать было нечего, я отправился в Уэльву и поднялся там на борт судна, взявшего курс на Геную.

 

46

Пока меня не было, ход моих генуэзских дел настолько замедлился, что, стремясь наверстать упущенное, первые дни по возвращении я работал день и ночь.

Как сейчас поведет себя Веспуччи, было трудно себе представить, и я каждый вечер прятал манускрипт под матрас, оставляя на ночном столике его копию, до того похожую на оригинал, что принять одно за другое ничего не стоило.

Вот только хитрец Веспуччи видел меня насквозь, и любые игры с ним оказывались бесполезны.

Не прошло и недели с момента швартовки нашего корабля в Генуе, и я, проснувшись утром, обнаружил, что книжки под матрасом больше нет. Мало того. Вор не хотел рисковать, потому забрал и копию, а вместо нее положил на ночной столик записку.

Сегодня в тот же час в том же месте.

Знаю, что вы придете.

И действительно, в точности, как тогда, на закате я подходил к тому же постоялому двору. И тот же звероподобный тип встретил меня у бара, чтобы проводить в ту же комнату на втором этаже.

Там меня ждал Веспуччи, по виду которого сразу стало ясно: ни на что хорошее рассчитывать не стоит.

– Ну что? Похоже, ваши методы себя не оправдали? – ехидно спросил он.

– Да как сказать… Какое-то время я верил, что все удалось, – ответил я, пытаясь преуменьшить масштабы моего провала.

– Впрочем, рассказ о ваших приключениях довольно интересен. – С этими словами он медленно достал откуда-то книгу и положил ее на стол. – Но какое это теперь имеет значение. Отныне делаем все, как я считаю нужным. Может, и не так деликатно, зато более действенно.

Америго решил ни в чем не полагаться на волю случая.

– Берите перо! – приказал он. – Сейчас продиктую вам список несчастий, которые обрушатся на экспедицию нашего дражайшего Кристобаля Колона, как вы его именуете. Поскольку я и сам мореплаватель, мне хорошо известно, как можно провалить экспедицию такого рода. Вам останется только отправиться в путь вместе с вашим другом, чтобы по пути делать все возможное и невозможное ради моей выгоды.

Веспуччи протянул мне перо и манускрипт, я открыл его на последней странице и записал на ней под диктовку длинный перечень ловушек, засад и катастроф, одна страшнее другой, перекладывая этот перечень на язык, понятный книге. Бунт команды, саботаж, шторм за штормом, огромное масляное пятно на поверхности воды, кораблекрушение, огонь небесный, нехватка продуктов… чего там только не было! Мне бы не удалось продлить этот список, не добавив в него чего-то, что уже было перечислено.

Страницу я заполнил, и Веспуччи, похоже, успокоился. Но вдруг он спросил:

– Там осталось сколько-нибудь места?

– Одну фразу, пожалуй, втисну.

– Тогда пишите:

Кристобаль Колон никогда не ступит на землю Индии.

Он взял книгу и внимательно прочел новую страницу, улыбаясь всякому описанному там событию так, словно оно происходило у него на глазах.

– А правда забавная она, эта ваша книжечка, – все еще улыбаясь, сказал он. – Временами у меня возникало даже странное ощущение, будто играю с самим Богом. Или с дьяволом, с какой точки зрения посмотреть… – И громко расхохотался. Отсмеявшись же, повелел: – Все, теперь уходите. Как написано в вашем манускрипте, Колон отныне ваш должник, а значит, ему будет приятно взять вас с собой в экспедицию. В награду за услуги.

– Вы хотите, чтобы я отправился с ним в Индию? – встревожился я, несмотря ни на что никак не ожидавший такого поворота событий. Одно дело – управлять экспедицией с помощью манускрипта отсюда, совсем другое – бог знает где.

– Вижу, вы неплохо улавливаете мои мысли. Да. А книжицу я из предосторожности оставлю себе. Это даст мне уверенность не только в том, что вы отплывете с Колоном, но и в том, что станете действовать в мою пользу. И шансы на свидание с вами по возвращении увеличатся. Разумеется, если выживете.

Насильно снаряжая в экспедицию, заранее обреченную на провал, Веспуччи подталкивал меня к верной гибели. Он надеялся таким образом освободиться сразу от нас с Колоном обоих, а себе обеспечить полную свободу маневра.

Довольный, он засунул манускрипт в верхний ящик письменного стола, встал и подвел меня к двери.

– Вот увидите, океанский воздух окажется для вас благотворен, – сказал он напоследок и запер за мной дверь.

Его симпатичный приспешник проводил меня до выхода из постоялого двора.

 

47

Субботним утром четвертого августа я – отнюдь не по собственной воле – проснулся на борту «Санта-Марии», идущей вдоль берега Андалусии. Каракка отчалила накануне, с ней вместе вышли в море две каравеллы – «Пинта» и «Нинья».

Все предшествовавшие отплытию месяцы я дни и ночи проводил в компании Колона и трех братьев Пинсон: мы планировали экспедицию в мельчайших деталях. Никто, включая адмирала, не представлял, сколько продлится путешествие, и на всякий случай было решено загрузить на корабли как можно больше провианта и пресной воды.

В порту Кадикса яблоку негде было упасть, оттуда уходили многочисленные суда, увозившие изгнанных из Испании евреев, и пришлось искать для подготовки кораблей к плаванию другое место. В связи с этим мы снялись с якоря поблизости от монастыря Ла Рабида, на противоположном берегу реки Одьель, на песчаной отмели Сальтес. Мартин Пинсон командовал арендованной им специально для экспедиции «Пинтой», на борт которой он взял двух владельцев каравеллы. Его братья, Висенте и Франсиско, стали капитанами «Ниньи» – самого, как показывает название, маленького из кораблей.

Достигнув через шестьдесят миль параллели, на которой находились Канарские острова, Колон свернул на юго-запад, надеясь таким образом избежать встречи с португальской эскадрой, – португальцы, как адмиралу стало известно, собирались подкараулить его в открытом море.

Обстоятельства сложились странные. Мне было заранее известно, какие удары неожиданно обрушатся на наши головы, но я ничего не мог предпринять, чтобы события совершались по-иному. Худшим из возможных выходов было бы предупредить Колона, ведь он сию же минуту заподозрит, что виной всем бедам я один. Оставалось дожидаться времени каждого из запланированных несчастий и по возможности смягчать его последствия.

Поднимаясь по трапу на борт, я исполнял свой договор с Веспуччи независимо от того, успешной окажется экспедиция или провалится. Отныне ставкой в его игре была моя жизнь, и я эгоистически решил втихую помогать Колону – просто ради того, чтобы не погибнуть в этой передряге. В конце концов, ничто в книге гибели моей не предвещало.

В одном Веспуччи оказался прав: океанский воздух шел мне на пользу. Долгие дневные часы я проводил на палубе, чуть наклонившись вперед, чтобы противостоять ветру (а ветры тут были сильными), и часто закрывал глаза, боясь ослепнуть от этого самого насквозь просоленного океанского воздуха.

Меня поражало, до какой степени по-разному – тут все зависело от конструкции и габаритов – суда реагируют на ветер и на зыбь. Самое большое из них – каракка «Санта-Мария» – было весьма устойчиво и двигалось вперед с постоянной скоростью. Каравеллы «Пинта» и «Нинья», обе поменьше флагманского корабля, из-за своих размеров раскачивались и лавировали в ритме волн. Еще я заметил, что «Пинта» с треугольным парусом с трудом поспевала за двумя другими кораблями, паруса у которых были квадратными.

Пятого августа, наблюдая за «Пинтой», которая шла параллельно нам, я заметил на борту двух о чем-то бурно спорящих матросов. Спор их показался мне подозрительным, потому что они то и дело показывали пальцем на штурвал, и я решил предупредить Колона.

– Это Гомес Раскон и Кристобаль Кинтеро, владельцы «Пинты», – всмотревшись в спорщиков, объяснил адмирал. – Интересно, что они там, на корме, делают – смотрите, смотрите, как наклонились!

Ответ мы узнали назавтра: руль «Пинты» соскочил с петель. А мы ведь были в открытом море! Мартин Пинсон, как сумел, исправил поломку, флотилия двинулась дальше, но на следующий же день руль соскочил снова.

То одно, то другое… Наше плавание к Канарским островам растянулось почти на месяц, хотя путь предполагался коротким. Колон обвинял во всем нанявшихся на собственную каравеллу простыми матросами Раскона и Кинтеро, говорил, что с их стороны это саботаж, говорил, они нарочно выводят «Пинту» из строя, чтобы ее не использовал никто, кроме испанцев. Адмирал решил подождать, пока на остров Ла Гомера вернется вдова губернатора Беатрис де Бобадилья и Оссорио, чтобы купить у нее небольшой галисийский корабль и заменить им злосчастную «Пинту», но Мартину Пинсону удалось отремонтировать все металлические части штурвала с помощью местных кузнецов, так что замены не потребовалось.

Беатрис де Бобадилья была до того обворожительна, что я заподозрил роман между нею и Колоном. Поняв, что корабль покупать не придется, наш флотоводец заказал для каравеллы новые квадратные паруса, способные ускорить ее ход, но, как мне показалось, это был просто предлог, чтобы задержаться на острове дольше, чем надо на пополнение запасов воды и провианта, и в итоге мы покинули Канары только шестого сентября.

Предстояло совершить беспримерный переход через Атлантику в Сипанго.

 

48

Доверие Колона позволяло мне играть при нем роль адъютанта, а иногда даже и советника. Не раз он приглашал меня в свою каюту, чтобы о чем-то посоветоваться или прикинуть, какая идея лучше.

– Вы ведь отличный математик, – сказал адмирал однажды, – так помогите мне правильно оценивать расстояния по мере того, как мы продвигаемся к западу. На сегодняшний день, согласно моим расчетам, до Сипанго остается семьсот пятьдесят миль.

– А откуда вы взяли это число?

– Оно – результат длительных вычислений, но мне надо познакомить вас с деталями, чтобы вы могли точнее решить задачу.

Колон взял компас и знаком предложил мне подойти к его рабочему столу.

– Вот это расстояние соответствует одному градусу долготы, – начал объяснять он и аккуратно, чтобы не сдвинулась стрелка, положил компас на карту. Красный и синий концы стрелки расположились на одной параллели. – Все географы, мореходы и астрономы пришли каким-то чудесным образом к согласию, поделив экватор на триста шестьдесят градусов. Зато они расходятся во всем остальном. Первое, что надо понять, – какое расстояние соответствует одному градусу на экваторе. Аристотель, Эратосфен и Птолемей проводили разные опыты и пришли к разным выводам. Я придерживаюсь числа Птолемея, наименьшего из трех, и, соответственно, утверждаю: Земля вовсе не настолько велика, как думают простые люди, ибо один градус на экваторе – это пятьдесят шесть и две трети мили. Таково приблизительное, но, думаю, близкое к истинному значение.

– А при дворе думают, что при более коротком пути меньше риска? – предположил я.

– Вы все верно понимаете, – кивнул он и добавил, сверля меня взглядом: – Я продолжу объяснения, но не дай бог сказанное здесь просочится за эти стены…

– Не беспокойтесь, выйдя из вашей каюты, я буду нем как рыба.

– Мне удалось еще больше сократить все расстояния, используя вместо арабской, которую использовал в свое время Птолемей, римскую милю, которая короче. Сделав это, я получил длину градуса на экваторе равной всего четырнадцати лигам. После пересчета этого расстояния на широте Сипанго получилось, что длина градуса – всего двенадцать с половиной лиг.

– Ловко придумано!

– Но все-таки мало знать, какова длина градуса, чтобы оценить расстояние от Испании до Сипанго. Надо еще разобраться, сколько градусов две страны разделяет. И здесь опять приходится делать выбор между расстоянием в двести двадцать пять градусов, известным из вычислений Марина Тирского, и в сто сорок четыре градуса, предлагавшимся Птолемеем. Из этих двух чисел я опять выбрал меньшее.

– Вот теперь мне ясно, почему все ученые, кого ни избирали их величества в советники, один за другим объявляли ваше плавание невозможным…

– Тут все дело в интерпретации, – возразил Колон. – Эти ваши ученые противоречат не мне, Птолемею!

– А если все они правы?

– Значит, мы погибнем от жажды посреди океана, такого огромного, что нам никогда не увидеть берегов…

– Верно. Но разве мысль об этом ни разу не приходила вам в голову?

Колон не ответил, и я осознал: да он ведь прекрасно понимает, что, манипулируя числами ради того, чтобы убедить ученых и других королевских советников, поневоле лжет не только им, но в равной степени и себе самому. И, чтобы остаться в здравом уме, ищет способ очистить с течением времени совесть от груза этой известной ему заранее возможности – возможности загубить экспедицию.

И если Веспуччи отправлял меня на верную смерть из честолюбия, то Колон вел меня к ней просто потому, что был ослеплен.

– Может, продолжим? – спросил я. Надо же было оборвать затянувшееся молчание.

– Давайте, – согласился он. – Но теперь следует разъяснить вам кое-что важное. – Он поколебался, но после паузы заговорил снова: – Что касается подсчета пройденных миль, нам придется вести двойную бухгалтерию…

– Это еще почему? – Его неожиданные слова порядком меня заинтриговали.

– Главное для капитана дальнего плавания – вовсе не умение читать карты и вовсе не способность хорошо управлять судном. Главное, видите ли, – это умение поддерживать на должном уровне дисциплину на корабле. Матросы, которые верят своему капитану, переживут и бури, и голод, ни разу ни о чем не спросив. Зато при малейшем сомнении матросы возомнят себя мореходами получше капитана, и в день, когда это случится, мы с вами окажемся под замком в трюме «Санта-Марии» или, если повезет меньше, на океанском дне.

– Понятно…

– Двойная же бухгалтерия позволит вести, с одной стороны, свой личный счет миль, где будут точно отражены все мои наблюдения, а с другой – счет, так сказать, для публики, где будет представлено куда более медленное продвижение флотилии. Поскольку нам неизвестно, куда мы идем, а потому неизвестно и когда окажемся на месте, эта методика подарит нам дней десять лишку в случае, если станем чересчур долго блуждать по океану.

– Неплохо придумано.

– Разумеется, нет необходимости уточнять, что стоит хотя бы кому-то на «Санта-Марии» пронюхать об этом обмане, нас с вами вздернут на ближайшей мачте задолго до того, как появится шанс умереть от жажды.

 

49

Первые дни плавания прошли без сучка без задоринки. Я вел двойную бухгалтерию, которой научил меня Кристобаль.

У лоцманов открытого моря появилась досадная привычка отклоняться от курса на четверть мили к северу, и это вынуждало Колона, уверенного в нашем пребывании на широте Сипанго, часто их поправлять, твердя, что нам следует двигаться строго на запад.

Пятнадцатого сентября с неба на океан примерно в четверти лье от наших кораблей обрушился огненный столб. Матросы увидели в этом знак – дескать, флотилия сбилась с дороги, и хотели изменить курс, но адмирал упорно держался своего.

Шестнадцатого сентября наши каравеллы вошли в обширное зеленое пространство: поверхность океана была здесь устлана водорослями, напоминавшими речные, сквозь них то и дело проглядывали какие-то веточки, сучки и стебли тростника… Матросов это сильно возбудило, они решили, что берег уже где-то рядом, а когда я с помощью бечевки и кусочка мяса к вечеру выловил краба, возбуждение экипажа достигло апогея. Я отнес свой ошеломляющий улов Колону, и он, рассмотрев краба, пришел к выводу, что подобная особь не могла бы выжить дальше чем в двадцати четырех лье от берега.

Только – где же они, берега?

Назавтра над кораблями пролетела цапля – и экипажи всех трех кораблей встретили ее криками радости. Так же приветствовали они альбатроса, фаэтона, буревестников и разных мелких земных птиц, которые, по мнению мореходов, не имеют привычки спать на волнах.

В последовавшие затем дни моряки так жаждали увидеть землю, что приметы ее близости начали множиться: вот и вода, чудилось им, стала вдруг не такой соленой, вот и облака выглядят теперь большими и тяжелыми, точь-в-точь как те, что образуются над землей и предвещают дождь… И птиц над кораблями вроде как пролетает все больше…

Однако мы, как и раньше, находились посреди океана.

Колон пообещал тому, кто первым увидит землю, вознаграждение в десять тысяч мараведи, и «признаки близости земли», за которые можно получить награду, так взволновали матросов, что они поверили: каждому из них известно, где желанный берег. С той минуты на кораблях флотилии как на дрожжах росло количество «увидевших» сушу, а соответственно – и распрей.

Девятнадцатого сентября, убежденные, что земля лежит чуть севернее, матросы попытались заставить адмирала изменить курс. Разгорелся жаркий спор, в ходе которого я имел возможность наблюдать явление, описанное прежде Колоном, – каждый матрос вдруг возомнил себя капитаном. Но Колон-то в результате всех наших вычислений точно знал, что пройдена лишь половина пути, и упорно держал курс на запад.

Потом начался сильный ветер и дул до тех пор, пока все три судна не оказались посреди громадного масляного пятна… Растерянные парни сидели или лежали на палубе, глядя на ставшие вдруг совершенно неподвижными паруса и снасти. Запасы продуктов и пресной воды все уменьшались и уменьшались – это просто-таки невооруженным глазом было видно, безо всяких измерений или взвешиваний.

Не будучи капитаном, я счел для себя возможным и даже необходимым подойти к нескольким матросам и поговорить с ними: хотелось «прощупать пульс» команды. Общее настроение не соответствовало даже худшим предвидениям Колона, настроение было ниже ватерлинии. Все ворчали, все знали, куда направить флотилию, я почти воочию видел мятеж на корабле, и только отсутствие ветра не давало матросам взбунтоваться в открытую. Ведь даже если бы кому-то и удалось, завоевав всеобщее доверие, возглавить экспедицию, что бы он делал дальше? Новый капитан корабля, стоящего с повисшими парусами посреди мертвого штиля, подвергся бы точно такой же критике, как та, из-за которой низложили предыдущего. Ну и все бранились себе под нос, не более того.

После нескольких дней всеобщей глубокой хандры паруса наконец наполнились ветром. И почти сразу же снова стали появляться то скопления водорослей, то тростники, почти сразу же в небе замелькали то фрегаты, то буревестники. Значит, земля все-таки близко! Сначала матросов всякий новый знак будоражил, потом они возвращались каждый к своему делу.

И вот тогда-то начались миражи…

Двадцать пятого сентября, выйдя на нос своей каравеллы, Мартин заметил лье в двадцати пяти к юго-западу остров. Поскольку отмахнуться от такого доказательства было невозможно, Колон на этот раз поддался уговорам и сменил курс. Прошли несколько лье – и остров исчез как не бывало…

Назавтра прилетели штук сорок буревестников. Прилетели и расселись по такелажу.

Седьмого октября настал черед брата Мартина, Висенте. Теперь видения одолевали его и матросов с «Ниньи».

Надежды постоянно сменялись разочарованиями, и моряки совсем пали духом. Одни безоговорочно поверили в то, что им не суждено ступить на твердую землю, другие – так же безоговорочно – в то, что капитан «Санта-Марии» ведет их не пойми куда.

Поскольку птицы чаще всего прилетали с юго-запада, Колон в конце концов решился на пару дней сменить курс и посмотреть, что окажется там, куда мы придем. Ему было известно: большей частью своих открытий португальские мореплаватели обязаны именно наблюдениям за полетом птиц.

Девятого октября я, как обычно, пришел в капитанскую каюту сделать подсчеты продвижения за сутки. И на нас обрушилось неизбежное.

– Ну? Какое расстояние мы прошли за все время пути? – спросил меня Колон, разделавшись с сегодняшними замерами.

– Хорошо идем. Только что перешагнули за восемьсот лье.

– Восемьсот лье? Ох, именно этого я и опасался!

– То есть?

– Мы миновали долготу Сипанго, – ответил растерянный Кристобаль.

– И что теперь делать?

– Идти дальше.

– Докуда? – поинтересовался я.

– До Сипанго.

Вообще-то выбора у нас не было, на обратный путь в Испанию так и так не хватило бы припасов. Либо мы должны были двинуться назад и умереть с голоду на полдороге в Испанию, либо продолжить поход и умереть с голоду на полпути в Сипанго. Из двух вариантов гибели Колон предпочел более достойную…

Десятого октября земли на горизонте по-прежнему не было и настроение у всех упало ниже некуда. Даже адмирал, знавший, что мошенничает с результатами вычислений, потерял уверенность в себе. И экипаж «Санта-Марии» это почувствовал.

Вот-вот закончатся пресная вода и провизия, и это будет роковой день для всех…

 

50

В ночь с одиннадцатого на двенадцатое октября, когда никто уже ни во что хорошее не верил, молодой матрос по имени Родриго де Триана, забравшись в воронье гнездо на верхушке фок-мачты «Пинты», увидел во тьме свет.

– Земля! Земля! – завопил он и сделал знак, предусмотренный адмиралом на случай, если вдруг кому-то берег все-таки откроется.

Все сбежались на крик вахтенного – хотелось собственными глазами увидеть нечто, напоминавшее огонек свечи в темной комнате. От ветра «язычок пламени» слабо колебался. Поскольку до рассвета было еще далеко, адмирал отдал приказ бросить якоря и ждать утра, чтобы попытаться выйти на сушу. Возбуждение на парусниках флотилии было таким, что казалось, от него сгустился воздух. Естественно, уснуть в ту ночь никто уже не смог.

А Колон, поддавшись эгоистическому порыву, записал в судовом журнале, что сам заметил свет раньше матроса – еще в 22 часа. Думаю, дело было не только в тщеславии: очень уж ему не хотелось выплачивать обещанные первооткрывателю десять тысяч мараведи.

На рассвете мы – адмирал, братья Пинсон, нотариус, переводчик и я – погрузились в шлюпку и после совсем коротенького плавания высадились на песчаном берегу. Там нас встретили несколько сбившихся в кучку туземцев.

Мне тогда довелось присутствовать при самом странном разговоре из всех, какие только были в долгой моей жизни. С одной стороны – горсточка смуглолицых людей в набедренных повязках, едва прикрывающих половые органы, с другой – Колон, братья Пинсон, нотариус и я. Между нами – переводчик.

Прежде всего Колон спросил обитателей острова, как называется земля, на которую мы только что ступили. Переводчик перевел его вопрос на японский слово в слово. Туземцы долго обсуждали сказанное, потом стали оживленно жестикулировать. Переводчик пожал плечами. Колон повторил вопрос и на этот раз ткнул пальцем в землю, на которой стоял. Туземцы посовещались и ответили:

– Гуанахани.

– Гуанахани, – повторил за ними переводчик и еще раз пожал плечами.

– Гуанахани? – удивился и Колон и посмотрел на переводчика.

– Гуанахани, – снова произнес тот, и в голосе ясно слышалась неуверенность.

– А что это значит – «Гуанахани»? – Колон повернулся к туземцам, как будто надеясь, что испанский им понятнее японского.

– Гуанахани. Сибао, – опять сказал туземец и, в свою очередь, ткнул пальцем в землю.

– Вероятно, это один из островов архипелага Сипанго, значит, мы действительно в Индии – заключил сильно озадаченный Колон.

Подозвал нотариуса и после короткой торжественной церемонии, во время которой истинные хозяева острова полностью игнорировались, именем короля Испании вступил во владение только что открытой землей и перекрестил остров в Сан-Сальвадор, чтобы отблагодарить Господа нашего Иисуса Христа за то, что помог ему добраться наконец до Сипанго. Колона вдохновляла покорность островитян, и он тут же объявил себя вице-королем и генерал-губернатором острова.

Покончив с завоеванием, новоявленный вице-король перешел к вещам более серьезным и, не теряя времени, спросил у туземцев, где тут золото. Далее последовал диалог, в котором одна реплика была безумнее другой, испанцы при этом размахивали руками, а туземцы неоднократно показывали себе на рты, потом на наши корабли, потом – на морской простор. Переводчик, восседавший, подобно арбитру, посреди всего этого недопонимания, в конце концов пришел к выводу, что золото должно находиться на соседнем острове, где обитают жуткие людоеды. Я для себя расшифровал знаки аборигенов несколько иначе: перестаньте издавать непонятные звуки, вернитесь на свои плавучие повозки, воспользуйтесь ветром с запада и покиньте нашу землю.

Колона, воспользовавшегося вместо западного ветра гостеприимством туземцев, чтобы немножко освежиться, тем не менее вдохновляла мысль о близости золота, и он решил, что соседние острова надо завоевать прямо сейчас. Экипаж доставил вице-королю на борт «Санта-Марии» кое-какие подарки от подданных, в том числе попугая и хлопок, после чего мы отчалили.

Во время короткого перехода к следующему острову Колон несколько раз показывал мне на карте Сипанго, где именно – к востоку от Катая – мы находимся. Абсолютно убежденный, что мы бодро-весело идем меж островов японского архипелага, он вычертил даже подробный график.

Победа следовала за победой без промедлений, и 28 октября Колон «завоевал» еще один остров архипелага, названный им Хуаной. Большие размеры нового испанского владения позволяли думать, что на этот раз мы пришли на главный остров Сипанго. Везде тут можно было встретить следы описанных Марко Поло богатства и государственности, и Колон отправил Родриго де Хереса и Луиса де Торреса вглубь только что открытой им земли на поиски великого хана, с которым Марко Поло заключал сделки. Те вернулись ни с чем.

Шестого декабря экспедиция высадилась на следующем острове.

– Аити, – ответил на этот раз вождь туземцев на вопрос Колона.

– Аити, – повторил за ним переводчик и пожал плечами.

– Аити? – переспросил адмирал.

– Аити, – без малейших колебаний подтвердил переводчик, желая уверенностью тона убедить нас, что понимает происходящее.

– Аити так Аити, – заключил, даже и не пытаясь понять происходящее, Колон.

Он здесь тоже призвал нотариуса в качестве свидетеля, вступил во владение островом и нарек его Испаньолой. Местные жители посчитали нас пришельцами с небес, и благодаря этому матросам удалось-таки вытянуть из них немножко золота.

После нескольких дней отдыха на песчаном побережье я вдруг вспомнил, что сбылись ведь не все записанные мной в книгу под диктовку Веспуччи несчастья, пока еще не случилось кораблекрушения. Но и оно не преминуло случиться, застав врасплох всю команду «Санта-Марии».

Совершенно беззаботный в канун Рождества капитан каракки доверил руль юнге. Бедолага-мальчишка сделал какой-то не тот маневр, и «Санта-Мария» ткнулась носом в коралловый риф. Бо́льшую часть груза команде с помощью туземцев удалось спасти, но корабль был полностью разрушен, и адмирал распорядился, использовав деревянные обломки судна, построить на берегу форт.

Шестнадцатого января Колон, видя, что его люди раздражены и ожесточены, принял решение возвращаться в Испанию. Теперь в распоряжении адмирала было всего лишь два корабля, и пришлось оставить на острове тридцать девять человек – правда, за ними пообещали вернуться.

Обратный путь оказался куда более тяжелым и опасным, чем предполагалось. Три дня нас швыряло туда-сюда штормами, «Пинта» и «Нинья» потеряли друг друга из виду, командующий сократившейся на треть флотилии написал уже нечто вроде завещания, где изложил все наши приключения, приказал положить свиток в бочку и бросить эту бочку в море.

«Нинья», на которой находились мы с Кристобалем, зашла в порт на Азорских островах, затем пережила еще один сильный шторм, это существенно увеличило сроки, Португалии мы достигли только четвертого марта и, к нашему удивлению, выяснили, что подробности экспедиции Колона всем здесь известны. Разгадка, впрочем, оказалась совсем простой: «Пинта» пришла в Байону раньше нас.

Король Португалии Жоан II, воспользовавшись случаем, пригласил мореплавателя к себе и во время аудиенции отстаивал собственные права на открытые им земли, но на этот раз я предоставил Кристобалю самому выпутываться из своих сложных отношений с монархами.

Возвращение на родину не для всех оказалось радостным. Где-то месяц спустя после нашей швартовки в порту сифилис отнял жизнь у Мартина Алонсо Пинсона…

Однако надо было готовить почву для новой экспедиции, и Колон написал длинное письмо Сантанхелю. В письме он восхвалял открытые им земли как населенные кроткими, послушными туземцами и как территории с реками, полными золотого песка. Я принимал к сведению все эти посулы, не подозревая, что немного времени спустя мне и самому придется к ним прибегнуть.

Но сейчас я нахлебался более чем достаточно, пережил куда больше приключений, чем предполагал, и мне не терпелось поскорее вернуться домой. Это желание одолевало меня с того момента, как ступил на землю Европы, и при первой же возможности я отправился в путь.

 

51

Конечным пунктом была, естественно, Генуя, но я задержался в Севилье, где жил теперь Америго Веспуччи, чтобы повидаться с ним.

Веспуччи, конечно же, знал все подробности моего морского «круиза» в мельчайших деталях, для этого ему достаточно было ежедневно открывать манускрипт на последней странице, так что цель моего визита состояла отнюдь не в передаче «заказчику» какой-либо информации, а только в попытке вернуть себе книгу.

Дело обещало быть весьма заковыристым, ибо я не сомневался, что, скорее всего, увижу Веспуччи в страшной ажитации.

И впрямь.

– Вы снова самым плачевным образом все провалили! – заорал он вместо приветствия. – Несмотря на все ваши обещания, этот чертов Колон сумел-таки добраться до Индии! Это неслыханно!

– Утешьтесь тем, что вы сделали возможное и невозможное, чтобы его цель не была достигнута, – ответил я. – И если он своей цели достиг, то лишь потому, что вы не сумели ему помешать.

– Ничего себе утешение! Короли наперебой приглашают Колона к себе, чтобы увенчать его славой, а мне остается лишь разглагольствовать в своей гостиной! Ваша проклятая книга ни к черту не годится! Впрочем, как и вы сами!

– Заметьте тем не менее: все, вами продиктованное, произошло, – старался я оправдаться.

– Ну и что вы хотите этим сказать?

– В течение веков книга ни разу не ошиблась. То, что я записывал на ее страницах, неизбежно происходило в полном соответствии с записью. Более ничего.

Но Веспуччи не мог справиться с гневом. Он буйствовал, он рычал, он вертел головой справа налево и слева направо. А потом вдруг сел в кресло и, достав из ящика манускрипт, открыл его на последней странице.

– А вот и нет! – торжествующе воскликнул он, не отрываясь от чтения. – В одном ваша книжка оказалась вам неподвластной.

– Это в чем же?

– Читаю последнюю фразу: «Кристобаль Колон никогда не ступит на землю Индии»! Между тем этот ваш Колон только что именно оттуда, из Индии, вернулся!

– Послушайте, тут все дело в том, что вы читаете книгу наоборот.

– Наоборот? Ни черта не понимаю! Что вы имеете в виду?

– Вы принимаете за отправную точку известные вам факты, чтобы затем опровергнуть написанное в книге. А надо поступить наоборот.

– Опять не понимаю… – На этот раз Веспуччи заинтересовался.

– Примите как гипотезу, что книга права. Ну и из этого уже можно сделать вывод о том, что случилось в реальности.

Озадаченный, Веспуччи вертел книгу так и этак, но уразуметь мною сказанного явно не мог. А я ждал, пока он сообразит.

Наконец, после краткого раздумья, его лицо осветилось.

– Понял, понял! Колон добрался не до Индии, а до какого-то другого места! – ликуя, закричал он. – Индия оказалась для него недосягаемой, и он, надо думать, высадился на каком-то новом континенте!

– Ну да, именно это и случилось. Хорошо, а теперь я могу вернуть себе мою книгу?

Поколебавшись минутку, стоит ли так легко отдавать столь драгоценный объект шантажа, Веспуччи взял себя в руки и с безразличным видом захлопнул манускрипт. Но продолжал держать его на коленях.

– Не так скоро! – буркнул он.

– Чего же вам еще от меня надо?

– Пусть даже и верны все ваши научные выводы, я-то сам нисколько не продвинулся, – плаксивым тоном произнес он. – Добравшись до другого берега океана, я все равно не смогу увидеть там земли, уже не открытой Колоном, как бы она ни называлась, Индией или еще как. И что бы я ни предпринял, честь открытия будет принадлежать не мне.

– Давайте и тут посмотрим на вещи иначе. Колон вопит на всех перекрестках, что завоевал Сипанго. Вам ничего не остается, как завоевать Катай или любую другую страну, которую не посетил еще, двигаясь на запад, ни один мореплаватель. Колон по возвращении написал Сантанхелю огромное письмо, хвастаясь тем, какие чудеса совершил во имя Испании. Вам достаточно сделать то же самое, но во славу республики Флоренция…

– Так я же сроду не бывал ни в Сипанго, ни в Катае! И какой смысл в подобном письме, если всем известно, что Колон уже завоевал Индию?

– Возьмите пример с Марко Поло. Не он открыл Шелковый путь, он только прошел по нему, причем спустя века после открытия. Однако он описал свое путешествие так красочно, с таким количеством замечательных деталей и с такой фантазией, что рассказ этот заставил всех забыть о предшественниках Марко, и с тех пор с Катаем и Сипанго неразрывно связано лишь его имя. Его вспоминают не задумываясь. Вот что вы сделаете: вы отправите вашему другу Пьеро Содерини письмо с благодарностью за поддержку, опишете там все земли и богатства, какие открыли по ту сторону океана во славу республики Флоренция, и сделаете все, чтобы копии этого письма разошлись как можно шире и чтобы письмо перевели на многие языки. С течением лет, а уж тем более веков, от нас остается лишь написанное. Историки будущего сравнят ваше послание с посланием Колона, и поди сейчас пойми, куда со временем склонится стрелка весов…

– Но я же ничего не знаю о Новом Свете! Как вы хотите, чтобы я его описал?!

– У меня есть предложение. Если вы вернете мне книгу, я сам напишу это письмо от вашего имени. В конце концов, я же побывал на всех завоеванных Колоном территориях и сам советовал, какие из его наблюдений не стоит делать достоянием Сантанхеля. Благодаря этому ваши открытия будут впоследствии подтверждены вашими преемниками и последователями.

Веспуччи немножко подумал и согласился:

– Да, пожалуй, ваш план может сработать. Ладно, договорились. Возвращаю вам вашу книгу, тем более что мне от нее все равно больше никакого толку, и принесите письмо, как только будет готово.

Америго вздохнул и не встал, чтобы меня проводить.

Я вышел с книжкой в руках, и на этот раз один, без приспешника Веспуччи. Неожиданный поворот судьбы! Мне был только что возвращен манускрипт в обмен на обещание заурядного благодарственного письма!

 

52

Письмо попало к Америго лишь несколько лет спустя: торопиться было некуда. Все равно, когда он заявлял, что прошел тот же путь, что Колон, с разницей в несколько дней, никто ему не верил.

А опубликовал я письмо в 1504 году – в то время Кристобаль, вернувшись из своего четвертого, и последнего, плавания, тяжело заболел и совсем пал духом.

В адресованном Пьеро Содерини послании рассказывалось о четырех переходах через Атлантику, совершенных Веспуччи с 1497 по 1504 год, и таким образом получалось, что у Америго было столько же экспедиций, сколько у Колона. «Вспоминая» о первом путешествии, я поместил его между маем 1497 года и октябрем 1498-го, благодаря чему Веспуччи оказался первым европейским мореплавателем, ступившим на новый континент всего за несколько дней до того, как венецианец Джованни Кабото прибыл в Канаду, и за несколько месяцев до того, как Кристобаль Колон, открывший во время двух первых экспедиций лишь острова, отправившись в третью, впервые ступил на твердую землю в Панаме. Я украсил послание живописными деталями, которые могли быть известны только тому, кто сам предпринял эти путешествия, рассказал о нравах и обычаях туземцев, за которыми наблюдал вместе с Колоном на Испаньоле, в частности поведал о том, как на «открытых Веспуччи» землях используется гамак и как устроены бани…

Я опубликовал письмо на нескольких языках, распространил его в Италии, Франции, Голландии и Германии, где моя вымышленная история мореплаваний широко разошлась, ведь опровергнуть факты было некому, и из осторожности позаботился о том, чтобы письмо не попало ни в Испанию, ни в Португалию, где биографии Веспуччи и Колона были слишком хорошо известны.

Кристобаль Колон умер в 1506 году, оставаясь в немилости, истерзанный подагрой и втянутый в нескончаемую свару с испанской короной за свои права на открытых им территориях. Он был, несомненно, самым упорным человеком из всех, встреченных мной в жизни. Несмотря на то что его переводчик, полагавший, что беседует с японцами, ни единого сказанного туземцами слова не понял, несмотря на полное отсутствие сходства между бедными островитянами и описанными Марко Поло богатыми японскими государями, несмотря на то что Колоном было пройдено слишком короткое расстояние и земной шар, необходимый для того, чтобы его путешествие соответствовало описанному, оказался бы слишком мал, а главное – несмотря на им же самим постоянно совершавшуюся подделку расчетов, имевшую целью подороже продать результаты будущей экспедиции королеве, мореплаватель умер убежденным, что завоевал для испанской короны Сипанго, что обратил в христианство японцев и что «Аити» – японское название.

Родриго де Триана, молоденький матросик, вознаграждение которого за открытую им землю Колон присвоил, умер в Северной Африке. Разочарованный, он принял ислам и яростно сражался с католическими армиями.

Небольшая помощь с моей стороны – и письмо Веспуччи попало на письменный стол видного немецкого картографа Мартина Вальдзеемюллера, того самого, что опубликовал в 1507 году первую карту мира, включающую Новый Свет. Поскольку все известные к тому времени континенты назывались именами женского рода – Азия, Африка, Европа, – Вальдзеемюллер феминизировал и имя Веспуччи, назвав открытый недавно континент Америкой. Наследники Колона, по-прежнему уверенные, что он завоевал Сипанго, не увидели в этом никакого повода для конфликта.

В остальном время сыграло нам на руку.

То, что письмо Содерини – фальшивка, открыли много позже. И дело не только в сомнениях: поскольку Веспуччи никогда особенно не жаловал этого господина, с чего бы он именно ему стал описывать свои приключения? Дело в том, что выяснилось: в мае 1497 года Веспуччи все еще вступал в право наследования Гонсало Берарди и никак не мог именно тогда находиться в Новом Свете. Годы спустя историки пришли к выводу, что из четырех описанных в послании путешествий Веспуччи совершил только два, а первое и последнее – чистый вымысел.

Но я вопреки всему достиг своей цели. Название «Америка» так прочно приклеилось к открытому другими континенту, что даже истина, обнаружившая себя через много лет, не смогла их разлепить. Известная нам история открытий с реальностью связана не больше, чем с порядком, в котором события добирались до нас. Ну а то, что Вальдзеемюллер ничего не знал, на мой взгляд, просто прекрасно: разве лучше было бы обозвать новый континент Каботой?