53
Минули годы, десятилетия, века – и я в конце концов научился расходовать книжку экономно, получая при этом больше хорошего, чем плохого.
Тогда же до меня дошла разгадка моего долгожительства, которое, казалось, будет длиться вечно. Описывая будущее, я не только рассказывал историю, но и творил собственную биографию. Стало быть, умереть я смогу, только описав – в стремлении к самоубийству, что ли? – собственную смерть. Ну и следовательно, надо было орудовать пером, ни на секунду не теряя бдительности, ибо старуха с косой только и ждала неудачно выбранного наречия или нескладной фразы, чтобы изъять меня из сочиненной мной истории.
Кстати, именно это долгожительство, а вовсе не склонность к воздержанию убедило меня, что лучше оставаться холостяком. Женись я, да еще не раз, неминуемо оказался бы беспомощным свидетелем того, как одна за другой стареют и умирают все, кого избрал когда-то в жены. Конечно, за долгую жизнь у меня возникали связи со многими женщинами, но я всегда старался держать дистанцию, чтобы иметь возможность расстаться с подругой, прежде чем время возьмется за работу. И, соответственно, поддерживал лишь такие… такие поверхностные отношения, не зная ни горечи разлуки, ни огня страсти.
Подобное бесчувствие позволяло мне заодно избегать главной ловушки на пути человека, пользующегося опасным оружием (а книга, бесспорно, являлась таким оружием). Всякий раз, влияя на ход событий, я должен был убедиться, что прислушался только к голосу разума, поскольку чувствовал: любовный экстаз мог бы подтолкнуть меня к необдуманным поступкам, чреватым разрушительными последствиями.
Но, несмотря на века воздержания, однажды мое сердце не устояло перед чарами молоденькой девушки, и результат оказался еще хуже тех, воображаемых, последствий.
Случилось это в 1893-м, во время ночи обильных возлияний. Я жил тогда в Вене, куда, независимо от моей воли, привели меня дела, связанные с торговлей. В те времена мне приходилось регулярно встречаться с австро-венгерскими аристократами, с одними – чтобы заполучить нового клиента, с другими – ради попытки обеспечить себе благосклонность императорского двора. Эта странная фауна, состоявшая из богатых наследников, озабоченных сохранением своего дворянского титула, и – в редких случаях – из крупных предпринимателей, стремившихся завладеть такими титулами, по сложности классификации соперничала с самыми полными таксономиями животного мира. Внизу находились почти все обитатели империи, те, у кого не было шанса ни отхватить богатого наследника (наследницу), ни самому унаследовать большое состояние; выше располагались принцы и принцессы – только не надо путать их с наследными принцами и принцессами, выходцами из царствующего рода, которые могут надеяться даже и на трон, освободившийся после кончины родителей, – просто принцам и принцессам титул только и позволял, что на волосок подняться над «массой». Если говорить о герцогах с герцогинями, то у этих имелись герцогства, к ним обращались «ваша светлость» и одаряли их различными привилегиями, а выше всей остальной фауны стояли эрцгерцоги и эрцгерцогини, которые могли ожидать, что однажды их удостоят самых высоких почестей. Император же… император, понятно, был хозяином страны и главное – командовал армией, что и становилось решающим аргументом в любом споре.
54
Ладно, хватит разглагольствований, давайте-ка лучше вернемся в тот мартовский вечер 1893 года, когда одна из самых влиятельных дам империи эрцгерцогиня Изабелла устраивала прием, в ходе которого мне довелось присутствовать на нескончаемом ужине среди множества важных деловых людей и нескольких скучных аристократов.
Прием эрцгерцогиня устраивала в своей роскошной Пресбургской резиденции, а Пресбург был тогда столицей Австро-Венгрии. Официально гостей приглашали вроде как для встречи с другими высокопоставленными господами и договоренности между ними о сделках, но основная причина была «подана к десерту», и это почти сразу же стало очевидно.
Муж Изабеллы, эрцгерцог Фридрих Тешенский, сделал ей к тому времени семь дочерей, и постепенно эрцгерцог стал ощущать их как тяжкий груз. Не столько в финансовом плане, ведь семья была в империи из самых обеспеченных, сколько в социальном, так как возникала проблема с тем, кто продолжит род Тешенов. Для девушки из благородного, как говорится, семейства существовало тогда три пути, на выбор: принять монашеский постриг; выйти замуж за такого же аристократа, как она сама; стать придворной дамой какой-нибудь герцогини или эрцгерцогини. Ну и Изабелла предпринимала героические усилия по поиску мужей для каждой дочки, демонстрируя своих девочек на приемах в Пресбурге с максимальной изобретательностью. Для меня не сделали исключения.
Однако дочери Изабеллы и Фридриха оказались так юны (старшей тогда сравнялось четырнадцать), что мне, распознавшему намерения матери, при виде их стало как-то нехорошо, и я решил: пусть вечер идет по плану, но без меня, я буду есть, пить и более ничего.
А когда все собрались уже разъезжаться, я увидел ее. Она не сидела за столом во время ужина, но, вероятно, в течение вечера не избежала-таки общества гостей. Вот только кто же эта барышня, оживленно с кем-то беседующая в соседней комнате?
– Это фрейлина госпожи эрцгерцогини, – шепнул мне на ухо один из слуг, заметив мой взгляд в ее сторону.
Слуга проворно подал престарелому гостю пальто, потом обошел комнату по периметру так, чтобы пройти мимо меня, и снова – не замедляя шага – прошептал:
– Ее зовут София.
София не обладала ослепительной красотой, хотя у нее была осиная талия вкупе с пропорциями желаннее некуда, и привлекала она внимание столько же величественной статью, сколько и проникающим в душу собеседника взглядом. Ни у кого здесь ничего подобного не наблюдалось.
Когда наши с Софией глаза встретились, у меня появилось неописуемое ощущение, будто она читает все мои самые затаенные мысли, будто она раздела меня догола, будто взяла меня в плен с такой скоростью и определенностью, как никто и никогда.
Она мне улыбнулась.
Нет, эта София совсем не подходила для роли фрейлины. Такая живая и проницательная женщина не могла готовить себя к столь незаметной должности без дальнего намерения. Ну и какого черта она тогда пасется у эрцгерцогини?
Я не стал подходить к ней во время приема, опасаясь, что это – особенно после парада дочерей – испортит настроение Изабелле. Знак внимания куда менее обеспеченной, чем ее девочки, фрейлине, пусть даже и самый легкий, был бы воспринят хозяйкой дома как публичное оскорбление. Но София породила во мне любопытство, которое грозило вот-вот перерасти в необоримое желание.
И я вот-вот сделаю все возможное и невозможное, лишь бы увидеть ее снова.
55
С небольшой помощью манускрипта я ускорил ход событий – и на следующей же неделе получил от эрцгерцогини новое приглашение в Пресбург.
София, разумеется, присутствовала и в этот раз, похоже, она присутствовала всегда. Едва войдя в дом, я увидел, что она на кухне – заваривает чай. Почувствовав мой взгляд, девушка подняла глаза, и я улыбнулся ей, возвращая улыбку, которой она так милостиво одарила меня на прошлой неделе.
Все так же, взглядом, я пригласил ее последовать за мной к задней двери резиденции. Дверь эта выходила на громадную террасу, оттуда мы по лестнице спустились в сад, прошли по узенькой вьющейся меж деревьев тропке и оказались на опушке леса. Мы шли бок о бок, молча, и в тишине слышны были только наши шаги. И я – впрочем, как и она, – ни единого раза не ощутил нужды в том, чтобы нарушить этот покой словами.
На повороте тропинки наши руки соприкоснулись и прогулка внезапно прервалась. Я взял руки Софии в свои, затем, после минутного смущения, обнял ее и впился в ее губы долгим поцелуем. Мое стариковское сердце забилось в безумном ритме, и это напомнило мне, что, несмотря на внешность, я старше любимой на несколько веков.
Когда наша эскапада закончилась, София отправилась обратно на кухню, а я потихоньку смешался с гостями, которые о чем-то спорили в салоне.
Она даже не спросила, как меня зовут! Наверное, уже знала…
56
Господину случаю было угодно, чтобы дела все чаще приводили меня в Пресбург, и вскоре я выучил наизусть все повороты дороги, ведущей туда из Вены, все деревья на обочинах, все мосты и все окружавшие дорогу пейзажи.
Софии несколько раз удалось отпроситься у герцогини, и это позволило нам познакомиться ближе.
Отец моей пассии, Богуслав Хотек, был чешским дипломатом, представлявшим интересы многих политиков в Штутгарте, Дрездене, Берлине, Лондоне, Мадриде и Брюсселе. Путешествуя вместе с отцом, София выучила несколько языков, а занятия музыкой, танцами и этикетом превратили ее в светскую даму.
Но в те времена лучше было быть либо совсем бедным, либо очень богатым, а сбережения, накопленные Богуславом Хотеком, помещали его, к несчастью, где-то посередине. Служебные обязанности вынуждали дипломата ежедневно встречаться с государями и весьма состоятельными дипломатами, и ему, чтобы не повредить своей репутации и не потерять влияния на сильных мира сего, приходилось вести образ жизни, аналогичный образу жизни собеседников, это требовало огромных расходов, и профессия в конце концов Хотека разорила. В 1888 году он остался без гроша в кармане с восемью детьми на руках. Среди которых была и София. За несколько лет до того дипломату удалось организовать женитьбу сына императора и наследника трона Рудольфа на принцессе Стефании Бельгийской (последняя не была красавицей, что, прямо скажем, задачу осложняло), но, увы, карьера его завершилась скромной должностью посла при саксонском дворе. Правда, брак Рудольфа и Стефании позволил младшей сестре Софии, Зденке, стать фрейлиной принцессы.
Самой Софии было тогда двадцать лет, она уже готовилась к тому, чтобы уйти до конца своих дней в монастырь, но ей повезло, и она получила место у эрцгерцогини, где мы и встретились.
Отношениям нашим суждено было развиваться по секрету от Изабеллы, потому что, узнав, что у Софии завелся возлюбленный, она немедленно принялась бы искать ей замену. Ну а кроме того, на нас стало бы давить семейство Хотеков, а может, даже и эрцгерцогиня, вынуждая заключить брак, а мне хотелось любой ценой избежать женитьбы, ибо я слишком любил Софию, чтобы приговорить себя к неизбежному: в таком случае она увядала бы, старела и испускала дух у меня на глазах…
57
Бесконечные предосторожности позволили мне сохранить тайну наших встреч в течение следующих месяцев.
София и с самого начала была в центре моего внимания, а очень быстро стала единственным моим интересом, моя привязанность к ней обернулась навязчивой идеей, что, конечно же, сказалось на делах. Но мысли у меня блуждали далеко от низких меркантильных забот.
В конце концов, я давным-давно очень богат, а с недавних пор еще и страстно влюблен, можно ли надеяться на лучшее?
Казалось, надо опасаться проблем со стороны Изабеллы, но принес их – вот неожиданность! – мой манускрипт.
Мы уже привыкли всякий раз, как Софии удавалось освободиться, назначать свидание в окрестностях Пресбурга, неподалеку от дороги, ведущей к Вене, и проводить там, на постоялом дворе, сутки, иногда двое, а то и трое – в зависимости от щедрости эрцгерцогини. Эти встречи порождали во мне настолько бурные эмоции, что отныне, несомненно, я проживал не одну, а две жизни сразу: первую – с Софией, вторую – в ожидании первой.
София, как истинный жаворонок, всегда просыпалась раньше меня. Однажды утром, открыв глаза, я обнаружил ее сидящей в изножье кровати. Моя подруга, похоже, глубоко задумалась, и такой я Софию никогда еще не видел. Напрасно я щекотал ей спину большими пальцами ног, напрасно бросал в нее подушками, на мою возлюбленную это не производило ни малейшего впечатления. Я потянулся к ней, заглянул через плечо, и… и оказалось, что она неотрывно, будто под гипнозом, смотрит на предмет, лежащий у нее на коленях.
Это, разумеется, была моя книга!
Я тяжело упал обратно на подушку. Продолжение обещало быть мучительным.
Несколько минут спустя София вроде бы очнулась и, отвернувшись от книги, обратилась ко мне:
– Это ты все там написал? – По тону я понял, что она заинтригована.
– Да. Хотя… скорее, частично.
– Между тем все страницы исписаны одним почерком! Кто, в таком случае, второй сочинитель?
– Сложно объяснить, – попытался вывернуться я.
– Но это же твоя история? Имею в виду… ты действительно пережил события, там описанные?
Как-то было непонятно, надо ли сразу открыть Софии правду… Впрочем, какой смысл скрывать? Рано или поздно все равно догадается.
– Открой книгу на последней странице, – предложил я вместо ответа.
– Да погоди! Я же еще в самом начале.
– Нет, говорю тебе, прочти последнюю страницу!
– Ладно.
София открыла книгу там, где я сказал, и углубилась в чтение. По мере того как взгляд скользил по строчкам, она все больше волновалась.
– Там же обо мне! – воскликнула она. – Что еще за штучки? Когда ты успел описать наши… наши занятия в эти последние дни?
– Это не я написал.
– Кто же тогда?
– Книга сама.
– Кончай молоть ерунду. Ты прекрасно знаешь, что такое невозможно.
– Иди ко мне, объясню.
В течение нескольких часов я рассказывал любимой свою немыслимую эпопею, стараясь быть максимально точным, однако после каждого нового приключения София качала головой – дескать, нет, такого быть не могло, и как ее убедить, я не понимал. Даже тогда, когда перед нею прошла череда веков, доверия ни на йоту не прибавилось.
– Дивная история, – подвела она итог моему рассказу. – Прямо-таки чарующая. Только, на мой взгляд, у тебя что ни слово, то ложь.
– Хорошо, твое право верить или не верить, но хотя бы дай мне возможность доказать, что говорю правду!
– Ну и как же ты собираешься это доказывать? – спросила София с насмешкой, хотя было видно, что намерение мое ее заинтересовало.
– Очень просто. Возьми книгу и держи при себе до завтра. Так у тебя не возникнет подозрений, будто я имел к ней доступ. А когда проснешься утром, загляни на последнюю страницу и прочти там запись нашего разговора и всего, что произойдет дальше.
– Более чем странный эксперимент! Я с удовольствием сыграю с тобой в эту игру, только поклянись не забирать у меня книжку ночью и ничего туда не вписывать!
– Клянусь: чтоб у меня руки отсохли, если до нее дотронусь!
Манускрипт с самым невинным видом влез между нами на целую ночь, но я надеялся, что это поможет завоевать полное доверие Софии, а значит, стоило одной ночью пожертвовать.
Остаток дня мы гуляли по полям и лугам в окрестностях постоялого двора. Я старался не думать о досадном эпизоде, правда, получалось не всегда, а София, выглядевшая сильно – сильнее обычного – озабоченной, казалось, вообще не способна забыть о нем ни на минуту.
58
Проснувшись на следующее утро, я застал Софию в той же позе, что накануне. Она точно так же углубилась в чтение.
– Ну и как? – поинтересовался я.
– Там, как ты и говорил, появилась новая страница. Не знаю, какое волшебство помогает тебе это делать, но признаю, ты говорил правду.
– Отлично, стало быть, вопрос закрыт.
– Нет, не совсем… – поколебавшись, сказала она. – Осталось разобраться с одной мелкой подробностью.
– Это какой же?
– По твоим словам, что ты ни напишешь в книге, назавтра сбывается. И мне хотелось бы, чтобы ты…
Я не дал ей закончить фразу:
– Нет! Нет! Умоляю тебя! Ты просто не представляешь, на какие муки этот опыт нас обречет!
– Но мне все происходящее кажется настолько невероятным… Я готова согласиться с тем, что каким-то неведомым путем в книжке каждый день прибавляется по странице, но поверить в то, что ты способен изменить ход событий, вписав в нее несколько строк, просто не в состоянии.
– А я не могу ничего туда вписывать, это слишком опасно! – стоял на своем я.
– Да я же хочу всего лишь убедиться, что можно верить твоему рассказу, честное слово! Попробуй хоть на минутку встать на мое место. Разве ты сам не отнесся бы скептически, пусть даже ненадолго не усомнился бы в моей правдивости, если бы я тебе твердила нечто подобное?
Я молча растянулся на постели. София не виновата. Я чувствовал, сколько сил она прилагает, желая убедить себя в искренности и правдивости любовника, и видел, что все ее усилия оказываются бесплодны. Но использовать книжку, чтобы завоевать ее сердце? Ох, на какую скользкую почву пришлось бы в этом случае ступить… И куда меня обретенная Софией истина приведет?
Я хорошенько подумал и вспомнил, что однажды уже сделал из книги средство достижения своей цели и в тот раз это касалось непосредственно Софии, – имею в виду то, как быстро попал в окружение эрцгерцогини после первой встречи с моей нынешней подругой. Неужели манускрипт озлобится на дополнительное вмешательство в судьбу?
– Будь по-твоему, – сказал я наконец. – Но я – причем только ради того, чтобы не осталось и следа от твоей мнительности, – согласен на одну-единственную, вполне невинную запись. Вряд ли надо устраивать землетрясение, чтобы демонстрация могущества книги оказалась для тебя убедительной.
– Тогда пусть завтра пойдет дождик! – София окончательно потеряла покой. – Дождик только для меня!
– Я уже пытался играть в игры с солнцем и дождем, и, поверь мне на слово, последствия оказались самыми что ни на есть губительными. Слишком много людей пострадало. Да и вообще, ну пойдет завтра дождь, разве это докажет, что именно я вмешался, как ты говоришь, в ход событий? Ты вполне можешь предположить случайное совпадение и попросить меня еще об одной пробе. Нет, надо найти что-то получше.
– Но что, что?!
– Мне хотелось бы, чтобы идея исходила от тебя, только так можно будет полностью рассеять твои сомнения. Попробуй, представь себе событие совершенно невероятное, но физически возможное и не имеющее никаких реальных последствий.
София глубоко задумалась, и прошло несколько бесконечных минут, прежде чем она снова заговорила.
– Поняла! – воскликнула она. – Возьми перо и пиши то, что я тебе продиктую.
И я записал на последней странице книжки следующее:
На рассвете нас разбудило пение петуха. Пел он так долго, что, заинтересовавшись, я подошел к окну. Петух стоял у стены постоялого двора. Вдруг у ближайшего дерева обломилась ветка, рухнула на землю, и испуганная птица убралась подальше.
Текст получился и впрямь безобидный, и проверка должна была удаться. К тому же исключалось всякое совпадение, и опыт обещал стать вполне убедительным.
Признаюсь, серия испытаний, которых требовала София, слегка меня раздражала, но я ни на минуту не усомнился в необходимости доказать, что не вру, и избавиться от подозрений, которые все-таки нашу связь омрачали. Вот закончится эта дурацкая проверка, и все, происходящее сейчас, перейдет в область отдаленных воспоминаний…
Как и накануне, я делал отчаянные попытки отвлечь Софию от мысли удостовериться в могуществе книги. Я повел ее на прогулку по торговой улице Пресбурга, мы долго шли вдоль Дуная, потом выпили чаю в кафе и завершили этот памятный день роскошным ужином.
На постоялый двор мы возвратились довольно поздно, и едва София переступила порог нашей комнаты, к ней вернулась вчерашняя озабоченность. Меня тоже мучило новое вмешательство книги в мою жизнь, и заснуть мне удалось только посреди ночи.
59
Разбудило нас пение петуха.
Он пел так долго, что, заинтересовавшись, я подошел к окну.
Петух стоял у стены постоялого двора. Вдруг у ближайшего дерева обломилась ветка, рухнула на землю, и испуганная птица убралась подальше.
Тут глухо прогремел гром, мы оба от неожиданности свалились с кровати, а подняв глаза, я обнаружил, что верхушка дерева охвачена огнем. В крону только что ударила молния, она и отсекла ветку, валявшуюся теперь на земле.
– Пойдем, пойдем! – закричал я. – Надо как можно скорее выйти!
Мы в мгновение ока оделись, схватили свои вещи и выскочили из комнаты. Пробегая по коридору, я стучал во все двери и орал благим матом, чтобы разбудить постояльцев, которые еще спали.
Не прошло и минуты, а все служащие и все обитатели постоялого двора уже собрались перед домом, наблюдая за тем, как горит нависающий над крышей огромный дуб. А когда дерево устало бороться с огнем – с ужасом глядя, как от него отваливается еще одна толстенная ветка и, пылающая, обрушивается на кровлю.
Постоялый двор почти мгновенно сгорел от фундамента до чердака. Пожар оказался так силен, что через час о том, что здесь стояло довольно большое строение, напоминали лишь несколько обугленных балок и четыре стены из почерневшего камня. Хозяин, сидя на кормушке для лошадей, оплакивал свое пропавшее имущество и рвал на себе волосы.
Чувствуя себя виноватым, я щедро расплатился с ним и отвез Софию в Пресбург, где эрцгерцогиня Изабелла с нетерпением ожидала свою фрейлину.
София убедилась и в моей правдивости, и в могуществе книги, но какой ценой? Увидев жестокость развязки, она убедилась еще и в том, какая опасность заключена в манускрипте. И наверное, именно второй аргумент положил конец нашим спорам.
Как только была перевернута страница этой истории, мы снова смогли спокойно любить друг друга и полностью отдались страсти. Единственное последствие несчастного случая – нам пришлось искать себе новое пристанище, и я заранее позаботился о том, чтобы оно не сгорело…
София забыла о манускрипте и даже не намекала мне на его существование.
Пока, по крайней мере.
60
Я был влюблен как сумасшедший и не променял бы мою душеньку ни на какие сокровища мира. Время, проведенное с Софией в Пресбурге, было самым счастливым временем моей жизни.
Однако мне в конце концов надоело мотаться из Вены в Пресбург, ибо, несмотря на красоту дунайских берегов и удобство моего фиакра, путешествия эти заставляли меня подолгу страдать от одиночества и тоски.
– Поедем со мной в Вену, – предложил я как-то. – Будешь жить в столице, и мы сможем видеться каждый день…
– Но ведь ради этого мне придется оставить должность при дворе эрцгерцогини…
– А ты предпочитаешь общество эрцгерцогини моему? – с улыбкой поддразнил я подругу.
– Отлично знаешь, что нет! Но Изабелла единственная, кто обеспечивает мне возможность общаться со знатью, мой единственный шанс хоть когда-нибудь улучшить свое положение. Если я уйду от эрцгерцогини, передо мной закроются двери всех достойных семей империи.
– Господи, да на что ты надеешься, прилипнув к этим самым «достойным семьям»?
София отвела взгляд и промолчала.
– Так, – обиделся я. – А я-то полагал, у нас нет друг от друга секретов!
Возлюбленная долго и печально смотрела на меня, не произнося ни слова, казалось, она опасается услышать еще что-нибудь неприятное.
– Почему ты не отвечаешь? – не унимался я.
– Боюсь сделать тебе больно, – прошептала она.
– Не бойся! Я сильнее, чем кажется.
София выдержала еще одну долгую паузу, прежде чем тихо признаться:
– Мне хотелось бы стать эрцгерцогиней.
Я выслушал ответ, но не сразу уловил, о чем идет речь. Ну да, конечно, она метит выше некуда, но какая пресбургская девушка не мечтает стать эрцгерцогиней?
Но вдруг я осознал: единственная для Софии возможность достичь цели – это выйти замуж за эрцгерцога, а я-то ведь никакой не эрцгерцог! Когда я понял, что в затаенных своих грезах она стремится не ко мне, сердце мое болезненно сжалось.
– Как же ты рассчитываешь подняться по всем ступенькам иерархической лестницы?
– Понятия не имею, но точно знаю: если брошу Изабеллу, мои надежды пойдут прахом.
В этот момент меня осенило: даже не намекнув на манускрипт, моя возлюбленная имеет в виду именно его. София нисколько не сомневалась в том, что достаточно моего там росчерка пера – и я эрцгерцог, а если говорить о ней самой, то несколько строчек в книге способны обеспечить ей уверенный подъем по ступенькам лестницы дворянских титулов вплоть до самого желанного – эрцгерцогини. Однако у меня не было ни малейшего желания становиться эрцгерцогом, тем более что, получив титул, я должен был бы жениться на Софии, а я, повторяю, всеми силами старался этого избежать. Чем сильнее я ее любил, тем невыносимее становилось для меня предвидение того, как подруга мало-помалу угасает у меня на глазах.
Ну и из всего этого можно было сделать единственный вывод: для того чтобы достичь вожделенной цели, Софии следовало выйти за эрцгерцога, и эрцгерцогом этим следовало быть не мне.
Некоторое время я молча смотрел на возлюбленную, а София, терзаясь мыслью о том, что ее мечта, которой она только что со мной поделилась, может положить конец нашим отношениям, даже глаз не решалась поднять. Я понимал, что она сотни раз подавляла в себе желание попросить о записи в книге, зная, как мне было бы трудно, сделав любимую эрцгерцогиней, порвать с ней, каким это было бы для меня жестоким испытанием.
– Прости-прости, – сказала она наконец, – но речь о мечте, которую я лелею с детства, с тех пор, как была совсем малышкой. Я засунула ее в дальний ящик и заперла на ключ, забыла и думать об этом, особенно когда семья моя разорилась, но стоило увидеть, на что способна твоя книга, пламя вспыхнуло с новой силой, даже и представить нельзя было, чтобы с такой… И постепенно, несмотря на то что я всего лишь одна из придворных дам, мне стало казаться, что все еще возможно! – София замолчала, я видел, что она расстроена произошедшим. – Ах, как я сожалею! – вдруг воскликнула она. – Забудь все, что я тебе наговорила, и просто пообещай, что мы всегда будем счастливы!
– Будем. – Думаю, в тоне моем слышалась неуверенность.
М-да, угодил-таки я в ловушку.
61
Под грузом чувства вины София стала немногословной, но куда более внимательной и ласковой, полагая, видимо, что так легче будет забыть наш разговор. Однако ее нежность лишь ненадолго помогала мне отвлечься от глухой боли в сердце, которая постепенно разрасталась и разрасталась.
Только разве я позволил бы себе запереть Софию в клетке? Конечно же, нет. Потому я, втайне от подруги, решил предпринять все возможное, чтобы сделать ее эрцгерцогиней. Ну а как иначе? Держать Софию при себе означало бы убить самую дорогую ее душе надежду, а я бы после этого все равно ее оставил ради другой, не желая видеть разрушительной работы времени.
Задача осложнялась тем, что традиции австро-венгерской аристократии были абсолютно непреклонны, и, в соответствии с ними, Софию от столь желанного моей подруге титула отделяла глубокая социальная пропасть.
Я наскоро просмотрел список всех более-менее доступных эрцгерцогов и нашел среди них лишь одного, который в нашем случае подходил. Это был племянник императора Франц Фердинанд. Разумеется, я метил очень высоко, но чего бы я не сделал для Софии! А главное, я знал, что владельцу книги подчинится любой эрцгерцог. Без исключений.
Странное событие, случившееся за четыре года до того, сделало Франца Фердинанда самым завидным женихом из европейских холостяков. В январе 1889 года его кузена Рудольфа, единственного сына императора Австро-Венгрии, нашли мертвым в охотничьем замке Майерлинг. Рудольф (напомню, что именно отец Софии устроил его женитьбу на принцессе Стефании Бельгийской) был тем еще бабником. Его безжизненное тело лежало рядом с трупом Марии Вечеры, за три месяца до того ставшей любовницей кронпринца. Оба были застрелены из охотничьего ружья. Самоубийство это или политическое убийство, никому никогда не узнать, но именно в результате трагедии Франц Фердинанд и сделался наследником престола.
Мой план был предельно прост. Для начала организую встречу молодого эрцгерцога с Софией, потом стану повторять этот маневр до тех пор, пока между ними не пробежит искорка. Судьбу подстегну только после многих их встреч, когда буду абсолютно уверен: они уже влюблены друг в друга без памяти.
Вскоре представился и первый случай. На одном из приемов у эрцгерцогини Изабеллы я услышал, что Франц Фердинанд скоро приедет в принадлежащий эрцгерцогу Фридриху замок Хальбтурн потренироваться в стрельбе. Я сделал так, чтобы мы с Софией в это время тоже оказались там. Но они лишь несколько раз мимолетно встретились, обменялись какими-то любезностями, не больше.
Провидение пришло мне на помощь только в девяносто четвертом. Франц Фердинанд переехал в Будвайс, город неподалеку от Пресбурга. Используя случай, чтобы завлечь его к эрцгерцогине Изабелле, я нашел, как мне показалось, идеальную приманку.
Оставшись один в своей венской резиденции, я открыл книгу и написал:
Мы с эрцгерцогиней вышли на балкон. Опершись на балюстраду и оглядевшись, я заметил, что рабочие приступили к строительству теннисного корта.
Конечно же, в записи не было ни словечка о Софии!
62
Эрцгерцогиня Изабелла относилась ко мне теперь как к другу семьи и все чаще приглашала к себе. Иногда после обеда или ужина (и нескольких бокалов вина) она начинала со мной откровенничать, что делало наши беседы ценным источником информации о подвигах, но особенно – об изнанке жизни пресбургской аристократии.
– Знаете, дорогой друг, эрцгерцога Франца Фердинанда на днях переводят в Богемию, и он поселится недалеко отсюда, – сказала она мне за чаем.
– Ах, какое совпадение! – откликнулся я.
– Все европейские дамы строят ему куры, но я, кажется, нашла способ познакомить эрцгерцога с моими девочками, – прошептала Изабелла.
– Что вы говорите? И какой же? – подставил я ухо, притворившись заинтригованным.
– Идемте, идемте, – поманила меня за собой хозяйка дома, сама в этот момент напоминавшая озорную девчонку.
Мы с эрцгерцогиней вышли на балкон. Опершись на балюстраду и оглядевшись, я заметил, что рабочие приступили к строительству теннисного корта. Одна бригада разравнивала грунт, другая уже начала возводить ограду.
– Посмотрите! – указала на стройплощадку Изабелла. – Молодой эрцгерцог обожает теннис, а у нас он сможет разминаться все лето!
– Изабелла, вы просто гениальны! Вы думаете обо всем и обо всех!
Франц Фердинанд действительно стал частенько навещать Пресбург, но… Но эрцгерцогиня напрасно заставляла дочек мозолить ему глаза, он быстро сообразил, что они еще слишком молоды для ловкого обращения с ракеткой, к тому же старшая, Мария Кристина, была, на его вкус, чересчур упитанной.
Эрцгерцог принялся искать себе достойных партнеров – таких, чтобы были на его уровне, и между делом сыграл несколько раз со мной. Безразличие Франца Фердинанда к дочерям хозяйки дома оказалось очень кстати Софии, которая регулярно обменивалась с ним ударами по мячу, и мне удалось поймать несколько взглядов, которые молодой человек бросил на мою возлюбленную.
План сработал. София быстро поняла, что такого шанса соблазнить эрцгерцога, а к тому же еще и наследника престола, может больше никогда не представиться, и как-то к вечеру они оба исчезли, да так надолго, что встревоженная Изабелла отправила слуг найти дорогого гостя и удостовериться, не случилось ли с ним какого несчастья.
Я не держал свечку, но догадывался, что между Софией и Францем Фердинандом кое-что произошло, а эрцгерцогиня, озабоченная лишь тем, насколько хорошо умеют держаться ее дочки, совершенно растерялась.
Поначалу я делал вид, будто не замечаю, как отдаляется от меня София, но за несколько недель наша связь стала куда менее прочной. Я больше не ощущал страсти с ее стороны, чувствовал только, что неумолимо приближается конец всему.
Притом что, к величайшему моему горю, любил я ее так же, как в первый день…
Однажды, придя к Изабелле, я – по чистой случайности – застал Софию за примеркой вечернего платья. Я страшно обрадовался, увидев ее такой красивой, но при мысли о том, что любимая наряжается для другого, сердце мое рвалось на части. Тогда-то я и понял, что вот-вот сделаюсь препятствием между нею и эрцгерцогом. Наступила пора отпускать птичку на свободу.
– Меня пригласили на бал в Прагу, – сказала Софи, заметив, что я стою на пороге комнаты, и, видимо, ощущая некоторую неловкость.
– Ну да, – кивнул я.
– Разве ты знал об этом бале?
– Нет… то есть… знаю, что ты поедешь туда к нему.
Софи прижала к губам пальцы и медленно опустилась на кровать. Она стала бледной как полотно и с трудом сдерживала чувства.
– Пожалуйста, не воспринимай это так. – Я тщетно пытался утешить подругу. – Я рад за тебя, сейчас происходит то, о чем ты всегда мечтала.
По щекам Софии скатились две слезинки.
– Мне очень хочется, чтобы ты была счастлива, – продолжил я, садясь возле нее. – Я же понимаю, мне было бы не удержать тебя долго, что бы ни предпринял. Ну а теперь… теперь мы расстанемся, сохранив друг о друге добрые воспоминания.
– Но что ты сам будешь делать?
– Я справлюсь, я смирюсь, не тревожься за меня. Езжай с легким сердцем и будь счастлива с Францем Фердинандом. Передай ему от меня привет.
Покидая в тот вечер Пресбург, я ощущал в душе такую пустоту, что стало даже подташнивать. Тоска поглотила меня целиком, и я всю дорогу рыдал. Никогда еще Вена не казалась мне таким далеким городом.
Я был безутешен.
63
Несмотря на то что София поставила крест на нашей связи, она не желала отказываться от встреч со мной. У моей бывшей возлюбленной закружилась голова от того, что в два счета сумела взлететь на самый верх иерархической лестницы, и она не нашла ничего лучше, как отвести мне жестокую роль друга и исповедника.
Все еще страстно влюбленный в Софию, я не только не сопротивлялся, но, наоборот, пользовался ситуацией, чтобы проводить с ней хоть какое-то время, несмотря на ее отношения с эрцгерцогом, – так сказать, выбрал из двух зол меньшее и приговорил себя к тоске о любимой в ее присутствии.
Обстоятельства вынуждали Софию и Франца Фердинанда скрывать свою идиллию, тем не менее молодой человек доверился невестке, эрцгерцогине Стефании, – он знал, что та никогда его не выдаст. Положение было мало сказать сложным, ведь император очень плохо воспринял бы новость о том, что наследник престола влюбился в простую фрейлину. Проникни в придворные круги малейший слух о связи Франца Фердинанда с Софией, неизбежно разразилась бы беспрецедентная политическая буря.
Франц Фердинанд так страдал из-за всего этого, что к девяносто пятому году заболел, и ему пришлось провести зиму на юге, в окрестностях Бозена, куда с ним отправился строгий доктор Айзенменгер. София регулярно писала возлюбленному в горный отель, где он поселился, эрцгерцогине Изабелле, убежденной, что у ее дочерей все еще есть шанс, хватило наглости отправить ему фотоснимок шести из них верхом, и бедный врач, ставший помимо воли почтальоном эрцгерцога, полагаю, что-то заподозрил.
Болезнь любимого и разлука с ним так угнетали Софию, что я был вынужден долгие месяцы поддерживать в ней дух. Абсурдность ситуации достигла апогея: беззаветно влюбленному, мне приходилось помогать той, что разбила мое сердце и теперь страдала без любовника, которого я же сам ей и обеспечил…
Я вынужденно погрузился с головой в нездоровую атмосферу, и это заставило меня пожалеть о своем сводничестве. Пару раз я даже поймал себя на надежде, что отношения между Софией и эрцгерцогом примут дурной оборот или даже, признаюсь, что болезнь унесет этого последнего.
Когда в конце концов стало известно, что у Франца Фердинанда чахотка, императорское окружение попыталось оттеснить его и открыть тем самым дорогу другому наследнику престола. При самых тяжелых обострениях болезни эрцгерцога перевозили на один из островов Адриатики. Однако, вопреки всем и всяческим ожиданиям, горный и морской воздух пошли ему на пользу, и он, окончательно поправившись, вернулся в Пресбург. Объявить о том, что жив-здоров, а главное – увидеть снова свою любимую.
А у Софии, несколько лет назад потерявшей мать, в это время умирал отец. Господин Хотек скончался в 1896 году, и София, вне себя от горя, рассказала о своей страсти к наследнику престола сестрам. Искренность ее исповеди и наивность, с которой она все это мне изложила, окончательно лишили меня надежды, что в ее сердце сохранился хотя бы след нашей любви. София никогда не оглядывалась на прошлое.
Постепенно жизнь стала мне совсем немила, и после трех лет близости к бывшей возлюбленной в неблагодарной роли исповедника я решил, что пора подумать о себе и мало-помалу отойти в сторону. Вдали от Софии я наверняка почувствовал бы себя лучше.
Что до императора, то Франц Иосиф пребывал в блаженном неведении, он ничего пока не знал об идиллии племянника с простолюдинкой и считал, что отдаст престол в надежные руки.
64
Я прожил несколько венских месяцев в полном одиночестве, но мое состояние продолжало стремительно ухудшаться. София, хоть и была теперь далеко, по-прежнему занимала все мои мысли, и стоило представить себе, как она смеется, глядя на эрцгерцога, в животе возникала нестерпимая боль.
Ночами я не спал, зато днем, в любое время, когда, совершенно истерзанный, закрывал глаза, дреме удавалось меня одолеть.
В 1899 году я пришел к выводу, что добиться исцеления собственных тела и духа я смогу лишь в одном случае: если покончу с отношениями Софии и Франца Фердинанда. Раз книга смогла их свести, сможет и развести. И вот интересно: с тех пор, едва подумаю о будущей свободе моей ненаглядной, волнение меня покидало и боль успокаивалась… А вдруг, когда София будет свободна, я сумею вернуть себе место в ее сердце?
Идея была проще некуда. Возбудить в Изабелле такой гнев, что дрогнет вся империя и разлука эрцгерцога с Софией станет неизбежной. Мне останется только наблюдать бурю со стороны.
Во исполнение задачи я, уверенный, что этого достаточно, написал следующее:
Изабелла посмотрела на фотографию и, обнаружив на ней, к своему величайшему изумлению, лицо Софии, испытала настоящий шок. И упала на диван так, словно жизнь ее покинула.
София понятия не имела, что это я организовал ее встречу с Францем Фердинандом, стало быть, и в том, что причастен к разрыву их отношений, не заподозрит.
65
Я давным-давно не наведывался в Пресбург, но жизнь там продолжалась. Франц Фердинанд часто приезжал поиграть с Софией в теннис, и при малейшей возможности голубки скрывались от нескромных взглядов. Изабелла не теряла надежды разжечь огонек в глазах эрцгерцога и все так же посылала дочек покрутиться рядом с ним, а ее двор не видел во всем этом ничего особенного.
Однажды в июне Франц Фердинанд после теннисного матча уехал, забыв у Изабеллы свои часы – роскошные золотые карманные часы с крышкой. В крышку, как известно, вставляют фотографию дорогого владельцу часов человека, и любопытство подтолкнуло Изабеллу к тому, чтобы глянуть, которая из ее дочерей там, на этом снимке. Может, Мария Кристина, ей уже сравнялось двадцать? А может, одна из младших? Да какая разница, если благодаря союзу наследника престола с любой из дочек она станет матерью будущей императрицы и самой могущественной эрцгерцогиней Европы!
Когда она открывала крышку, руки дрожали от нетерпения. Но вот Изабелла посмотрела на фотографию и, обнаружив на ней, к своему величайшему изумлению, лицо Софии, испытала настоящий шок. И упала на диван так, словно жизнь ее покинула.
София?! Это ни в какие ворота не лезет! О чем только думает эрцгерцог!
Изабелла тщательно спрятала часы и велела позвать в гостиную фрейлину – с намерением сразу же нагнать на ту страх.
– София, – начала она командирским тоном, – скажи, между тобой и Францем Фердинандом что-то есть?
Неспособная на прямой ответ, Софи опустила глаза и покраснела.
– Ах, значит, это правда! – закричала охваченная гневом хозяйка дома. – Ты соблазнила эрцгерцога!
Изабелла рвала и метала, пытаясь обуздать эмоции, она бегала туда-сюда по комнате, иногда открывала рот, но зря – все равно не могла издать ни звука. А когда наконец ей удалось взять себя в руки, она остановилась перед своей фрейлиной, которая все так же молча смотрела в пол: выдержать взгляд эрцгерцогини у бедняжки не хватало сил.
– Смотри на меня, когда я с тобой говорю! – пролаяла Изабелла. – Я взяла тебя в дом, я дала тебе крышу над головой, я тебя кормлю, я считаю тебя другом, а ты в благодарность за это спишь с самым важным из моих гостей! Главное – зная о том, каких усилий мне стоило завлечь его сюда. Вот теперь мне все ясно! Хапуга! Интриганка! Собирай свои вещи – и убирайся сию же минуту! Чтоб духу твоего тут не было!
София, подавленная, несчастная, вышла из гостиной и отправилась к себе. Уложила чемоданы, попросила вызвать экипаж и в тот же день уехала в Вену.
Открыв дверь, я обнаружил Софи в самом что ни на есть неприглядном состоянии… Волосы приклеились к щекам, похоже, она плакала всю дорогу от Пресбурга до Вены. Помимо воли я почувствовал себя не в своей тарелке.
Разумеется, я не показывал виду, но мое отчаяние было куда острее и глубже, чем ее. Мне не хотелось утешать Софию, да я бы и не смог, ну и посоветовал ей спрятаться у Зденки, которая все еще находилась при дворе принцессы Стефании. Впрочем, для отказа в гостеприимстве у меня был весьма серьезный предлог:
– Подумай, как эрцгерцог воспримет известие о том, что ты в отчаянии не только прибежала ко мне, но и осталась со мной на ночь!
Бывшая моя подруга поблагодарила меня за совет, вышла и села в фиакр.
66
Ярость Изабеллы – в полном соответствии с масштабом разочарования из-за рухнувших надежд на брак одной из дочерей с наследником престола – была огромной и безудержной. В надежде, что с помощью императорской четы она оборвет связь Франца Фердинанда с Софией, эрцгерцогиня помчалась во дворец – предупредить о грозящей катастрофе.
Новость потрясла весь континент. Наследник самого могущественного императора Европы, самый в то время желанный гость любого аристократического дома, влюбился в простую фрейлину! Нельзя допустить, чтобы эта плебейка без капли королевской крови обошла всех принцесс, герцогинь и эрцгерцогинь! Да еще потому, что с выгодой для себя расставляла ноги, играя в теннис с племянником императора, известным в том числе и тем, какие похотливые взгляды умеет бросать!
Вот только руки у Франца Иосифа были связаны. Даже считая ситуацию неприемлемой, он понимал: заменив в качестве наследника престола одного племянника другим, Франца Фердинанда его младшим братом Отто, он получит еще большего гуляку. Все аристократы империи знали, что Отто распущен донельзя и меняет любовниц как перчатки. Императору следовало, используя любые средства, не подпускать этого юного развратника к трону.
У проблемы, таким образом, оставалось одно-единственное решение: пусть Франц Фердинанд откажется от Софии и выберет себе жену среди знати. Я был на пути к тому, чтобы выиграть партию…
Увы. Несмотря на все расчеты, я недоучел силы страсти Франца Фердинанда к Софии, так же разрушительно на него действовавшей, как несколько лет назад моя на меня. Прекрасно понимая, что у императора нет выбора, он наотрез отказался выполнить волю Франца Иосифа и мало того, что сам остался с Софией, так еще и стремился навязать ее общество всей Erste Gesellschaft. Он хотел получить сразу и Софию, и трон.
Империя оказалась в тупике.
Но у императора был еще порох в пороховницах. Сначала он попытался повлиять на племянника через Готфрида Маршалла, когдатошнего религиозного наставника Франца Фердинанда, ставшего венским епископом, но речи старика ничуть не охладили пыла эрцгерцога.
Император попробовал воздействовать на упрямца с помощью сестер, но те услышали еще более решительный отказ. Все старания разлучить влюбленных не просто оказывались тщетны, но приводили к противоположному эффекту. Задетый за живое тем, как его окружение унижает Софию, наследник престола мстил за обиды и неизменно выигрывал, отметая одно за другим любые посягательства.
Тогда Франц Иосиф, используя все имевшееся у него в запасе высокомерие, приказал Софии явиться и стал убеждать, что ради спасения чести монархии ей следует уйти в монастырь. Не тут-то было! Император ведь не знал, что она пошла во фрейлины как раз для того, чтобы избежать монастыря.
Монарху оставалось признать очевидное: что бы кто ни предпринимал, Франц Фердинанд все равно женится на своей подруге. Значит, лучше найти возможность хоть сколько-нибудь «облагородить» невесту, дабы королевскую семью не коробило родство с простолюдинкой.
За решением последовали долгие дебаты, касающиеся прав Софии, когда она обвенчается с Францем Фердинандом, и в конце концов император дал согласие на морганатический брак, позволявший эрцгерцогу наследовать трон, но лишавший его супругу и их детей каких бы то ни было королевских прав.
Францу Фердинанду предстояло стать последним императором в своем роду – потомкам его на престол не взойти.
Готовиться к свадьбе начали с мая 1900 года. Движимая самыми лучшими намерениями, София пригласила меня на торжество, не только не поинтересовавшись, каково мое состояние духа, а еще и, по всей вероятности, надеясь доставить мне удовольствие. Меня разрывали противоречивые желания: с одной стороны, конечно, хотелось видеть любимую женщину в такой день счастливой, с другой – еще больше хотелось забраться куда подальше от всего этого. Но я выбрал первое – решил поехать на бракосочетание, чтобы не огорчать невесту. В конце концов, именно я был ее доверенным лицом и именно я учинил этот неординарный союз.
Франц Фердинанд женился на Софии двадцать восьмого июня в Рейхштадтском замке. Церемония была тайной, император не счел нужным присутствовать. Что до меня, я в глубине души надеялся, что, как только их обвенчают, страница перевернется и я забуду Софию, но все получилось наоборот, мне стало еще хуже. Каждое мгновение – с того, как я снова ее увидел, до того, когда она вышла об руку с эрцгерцогом, – каждую секунду, пока длилась церемония, я страдал. Зрелище стоило мне адской, невыносимой боли. Справиться с собой мне не удалось, я остался таким же беспомощным, моя пламенная страсть к Софии не только не угасла, но вспыхнула с новой силой, и пламя все разгоралось.
Император пожаловал новобрачной титул герцогини Гогенбергской, рассчитывая, что благодаря этому забудется фрейлинское прошлое и двор ее примет, но титул был столь незначителен, что даже не позволял Софии во время концерта сидеть рядом с супругом в императорской ложе.
По иронии судьбы, став женой эрцгерцога, София так никогда и не воплотила в жизнь свою мечту, не стала ни императрицей, ни даже эрцгерцогиней…
67
Со времени разрыва с Софией я не просто все больше падал духом, события неуклонно вели меня к глубокой депрессии. Довершила все это свадьба страстно любимой женщины с Францем Фердинандом, именно после их бракосочетания я оказался на краю пропасти.
Я заперся в своей венской резиденции и чрезвычайно редко выходил из дому. Ел и пил строго по минимуму, и энергии у меня хватало ненадолго, большую часть дня я не вылезал из постели или просто лежал.
Вся жизнь моя стала шаткой, неустойчивой, но интуиция в счастливую минуту подсказала, что надо доверить капитал нескольким трастовым компаниям, каждая из которых разместит свою часть средств на бирже, и в результате я мог не бояться того, что в порыве саморазрушения мигом разделаюсь с громадным богатством, накопленным за много веков.
Тянулись унылой чередой годы, ничего не менялось, не появлялось ни малейшего намека на то, что мне становится лучше. Принудив себя смотреть на вещи с хорошей стороны, я заметил остановку в собственном увядании, но, скорее всего, это был знак: гиря до полу дошла, поганее уже некуда.
Я не видел ни Франца Фердинанда, ни Софию лет десять. Поначалу надеялся, что столь продолжительная разлука позволит мне забыть, позволит постепенно выйти из депрессии, ан нет, теперь стало очевидно: даже отсутствие встреч не дает никакого положительного результата.
Много раз я пробовал исправить настроение при помощи книги, но и она не отклоняла стрелку ни к «лучше», ни к «хуже». Как был в упадке, так и оставался. Напрасно я предсказывал всякие счастливые повороты судьбы, напрасно описывал, как сияю от радости, ликую, напрасно рисовал картины солнечных дней, когда все шло мне на пользу. Ничего подобного не происходило. Стоило такому солнечному дню закончиться, я снова, причем очень резко, бухался на дно, куда меня влекла невесть откуда взявшаяся сила гравитации. Иными словами, события манускрипт менять мог, а состояние души – нет.
Тем не менее я и не помышлял о самоубийстве, ни разу у меня не возникло желания лишить себя жизни. Как странно: ни тебе вкуса к жизни, ни тебе вкуса к смерти. Просто существование…
Однажды, читая в газете колонку новостей, я наткнулся на статью с информацией о Софии. У них с Францем Фердинандом родилось уже трое детей, император усмирил свой гнев, более того, теперь он ценил общество невестки до такой степени, что присвоил ей титул, позволявший именовать жену племянника «ваше высочество». Все шло к лучшему, и царственная чета видела, как приближается день, когда эрцгерцог доберется наконец до трона.
А я пребывал во мраке, в вечном мраке. И, находясь там, на самом дне бездны, пришел к выводу, что все у меня так плохо только потому, что у Софии все так хорошо. Это же я, не кто иной, дал с помощью манускрипта первоначальный толчок к головокружительному ее восхождению – и именно в тот момент обрек себя на долгий неуклонный упадок. Не понимая ни почему, ни каким образом, я понял, что наши с Софией судьбы накрепко связаны и нам их уже не разделить.
Ну а если расставить на ее пути хотя бы несколько препятствий – не из мести, просто чтобы помешать судьбе окончательно превратить меня в овощ? О нет, это было бы жестоко, да и вряд ли помогло бы.
София все чаще и чаще навещала меня во сне, сначала она была там на вторых ролях, потом стала премьершей, главной героиней. Постепенно в этих снах на ее пути стали возникать мелкие неприятности, так же постепенно с ней начали происходить катастрофы. Я дошел до того, что видел ее падающей в пропасть, раненой, горящей огнем, видел, как она исчезает, а то и умирает… Эти видения, населявшие помимо воли мои сны, в конце концов навели меня на поиск более радикальных решений проблемы.
Я рассматривал сны как предсказания, нет, скорее – как знак того, что пора приступать к действиям. Моя хандра стала теперь до того глубока, а жизнь Софии складывалась до того благополучно, что только вмешательство непреодолимой силы способно было дать шанс на перемену участи.
В июне 1914 года, накануне годовщины ее свадьбы, я все-таки решился круто изменить ход событий и записал в книге:
Даже сидя, София очень тяжело дышала. А еще через мгновение дыхание ее остановилось и сердце перестало биться.
68
Несмотря на титул герцогини Гогенбергской, Софи так и не получила права на участие в некоторых публичных мероприятиях – тех, что могли бы создать впечатление, будто она по рангу равна мужу. Однако в протоколе нашлась лазейка: военные церемонии в перечень таких мероприятий определенно не входили.
Собираясь 28 июня 1914 года присутствовать в качестве генерального инспектора Вооруженных сил империи на маневрах австро-венгерских войск в Боснии, поблизости от границы с Сербией, а после маневров посетить Сараево, столицу этого региона, Франц Фердинанд позвал жену с собой: в поездке, мол, и отметим нашу годовщину. Но все-таки главной его целью было дать Софии возможность воспользоваться положением, в котором ей было отказано на родине. Софию все это привело в полный восторг, она так и прыгала от радости.
Однако идеи наследника престола осчастливили при дворе далеко не всех, и в Сараево была послана депеша, согласно которой, поскольку герцогиня не член императорской семьи и не имеет права на воинские почести, оттуда отозвали сорок тысяч солдат, и там, в придачу к городской полиции, остались лишь несколько пехотных батальонов. Помимо всего прочего, это чрезвычайно ослабило охрану Франца Фердинанда с Софией, что и сказалось на судьбе четы самым драматическим образом.
Когда маневры закончились, супруги поездом отправились в Сараево – там, в ратуше, должна была состояться торжественная церемония. Генерал-губернатор Боснии и Герцеговины и начальник полиции приехали на вокзал встретить знатных гостей, после чего все двинулись навстречу беде в кортеже из шести автомобилей. Маршрут поездки Франца Фердинанда и Софии по городу был заранее опубликован в газетах, и не просто маршрут – в публикации указали точное время остановок в том или ином месте. Чем и воспользовались террористы.
Надо сказать, день 28 июня для сербов не простой, и появление Франца Фердинанда на военных маневрах именно в такой исторический день патриоты сочли провокацией. За месяц до визита эрцгерцога группа молодых сербских националистов, решив положить конец его пребыванию в стране, перешла при содействии нескольких сочувствующих им таможенников границу и прибыла из Белграда в Сараево.
Один из членов группы, Мухаммед Мехмедбашич, расположился у окна на верхнем этаже здания, выходящего на улицу, и терпеливо поджидал там появления царственной четы, глаз не сводя с мушки своего оружия. Мехмедбашич видел, как один за другим проезжают мимо него шесть автомобилей кортежа, видел, в какой из машин сидят наследник престола с супругой, но никак не мог прицелиться как следует и решил не стрелять, чтобы не сорвать всю операцию.
Его сообщник Велько Чубрилович дежурил у моста не только с пистолетом, но и с гранатой, однако он тоже не осмелился ничего предпринять.
Неподалеку от Велько находился третий заговорщик, молодой типографский рабочий Неделько Чабринович. Стоя на набережной реки Миляцки, он увидел почти рядом автомобиль наследника австро-венгерского престола и швырнул туда букет с запрятанной в него бомбой. Без толку: Франц Фердинанд заметил дымок, идущий из букета, и с неслыханным проворством отмахнулся от бомбы. Та упала позади его автомобиля, в результате взрыва погиб водитель следующей машины, было ранено больше десятка офицеров свиты, полицейский из оцепления и несколько уличных зевак.
Толпу охватила паника, Франц Фердинанд с супругой продолжили путь к ратуше, и больше у террористов возможностей для покушения не представилось.
Чабринович, поняв, что не попал в желанную цель, разгрыз имевшуюся при нем капсулу с цианистым калием и бросился в реку, но судьба оказалась к нему не благосклонна: яд в капсуле был просрочен, а Миляцка почти высохла, так что утопиться тоже не удалось. Полицейские схватили юношу, который еще и из-за рвоты не смог сопротивляться, и притащили на улицу, где толпа набросилась на него так молниеносно, что полицейские даже не успели – или не захотели? – вмешаться, и в участок он попал жестоко избитым. Остальные террористы, убежденные, что покушение удалось, покинули свои посты и растворились в толпе, волнение которой постепенно улеглось.
В ратуше Франц Фердинанд и София, как и предвиделось, поприсутствовали на протокольной церемонии, и эрцгерцог, растревоженный, чтобы не сказать разъяренный произошедшим, не преминул подчеркнуть, как «гостеприимны» по отношению к нему и его жене оказались сараевцы: бомбой их встретили… Но София шепнула ему что-то на ухо, и он успокоился. Тем не менее события до такой степени его взволновали, что он решил изменить прежний план и сейчас же поехать в больницу – навестить тех, кто из-за него пострадал. Кортеж, несколько сократившись, направился от ратуши к больнице.
Еще один участник заговора, гимназист Гаврила Принцип, сумев избежать ареста, собрался в это самое время полакомиться бутербродом в одном из лучших сараевских торговых заведений – в Moritz Schiller’s Delicatessen на улице Франца Иосифа. Из окна он увидел разворачивающийся на углу автомобиль эрцгерцога, а еще через минуту машина оказалась прямо перед ним. Принцип метнулся на улицу, выхватил револьвер, чуть-чуть поколебался, заметив рядом с наследником престола Софию, но жажда мести пересилила, он взял себя в руки, дважды выстрелил в упор и – попал Францу Фердинанду в яремную вену. Софии – в живот.
Сразу после этого он разжевал капсулу с цианистым калием, но не умер на месте, эффект оказался тем же, что у подельника, – началась неукротимая рвота.
Граф Гаррах, который путешествовал с царственной четой, в ужасе смотрел на окровавленный мундир эрцгерцога.
– Ничего-ничего, все в порядке, – прошептал тот, желая успокоить своего спутника.
– Но вы ранены!
– Это пустяки…
Водитель тут же взял курс на резиденцию генерал-губернатора, где раненым могли бы оказать первую помощь, София и Франц Фердинанд, сидевшие рядом, как все время путешествия, медленно агонизировали.
– София, София, не умирай! – молил эрцгерцог, видевший, как на глазах угасает жена. – Прошу тебя, умоляю, живи ради наших детей!
Но, даже сидя, София очень тяжело дышала. А еще через мгновение дыхание ее остановилось и сердце перестало биться.
Машина затормозила перед домом генерал-губернатора. Франц Фердинанд скончался четверть часа спустя.
Тела супругов перевезли на родину и похоронили неподалеку от Пресбурга, в крипте их загородного дома. Траурная церемония была очень скромной, гроб Софии поставили на полметра ниже гроба Франца Фердинанда – об этом позаботился император, желавший и тут подчеркнуть социальное неравенство супругов. Даже после смерти! Их похоронили в склепе церкви при замке Артштеттен в Нижней Австрии.
Всех, кто участвовал в покушении, арестовали и судили. Гаврила Принцип на допросе заявил, что у него никогда не было намерения убить Софию и что он не понимает, почему ему вдруг захотелось это сделать.
Чабринович и Принцип умерли от туберкулеза, не выдержав пагубной для здоровья обстановки австро-венгерских тюрем.
69
Император Франц Иосиф, убежденный, что за убийством его наследника стоит Сербия, направил ей безоговорочный ультиматум с длинным списком требований. Сербское правительство, заручившись обещанием поддержки от России, отказалось выполнять эти требования, причем отказалось в весьма развязной манере.
Сербия провела мобилизацию и послала войска на Дунай, на границу с Австро-Венгрией, но там их встретили огнем.
Франц Иосиф отлично понимал: давая сербам отпор, он, если в конфликте примут участие союзники, рискует принести миру большую беду. И все-таки 28 июля австрийский император объявил Сербии войну и произнес несколько слов, предвещавших его судьбу: «Объявить превентивную войну – все равно что покончить с собой от страха перед смертью».
В полном соответствии с заключенным между ними секретным договором Франция и Россия тотчас же привели свои вооруженные силы в состояние боевой готовности.
Вот-вот должна была разразиться Первая мировая война.
Все были убеждены, что поводом для нее стала пуля из револьвера Гаврилы Принципа, но я-то знал, что это не так. Если вернуться к самому началу, легко вспомнить, что не построй эрцгерцогиня Изабелла теннисный корт, Франц Фердинанд не встретился бы с Софией и – как и было ему назначено судьбой – женился бы на особе королевской крови. Двор в таком случае оставил бы всех своих солдат в Сараеве, чтобы охранять Франца Фердинанда и его супругу, и это помешало бы убийцам осуществить свой план…
70
Вопреки ожиданиям, кончина Софии лишила меня последних крупиц энергии. Отныне я почти не вставал и не выходил из своего венского дома, где регулярно появлялся мой личный врач.
Напрасно преданная служанка, стряпая блюда, достойные самых великих государей Европы, вкладывала в обед или ужин всю душу, я мог лишь вдохнуть аппетитный запах, а если и проглотить, то ничтожно мало.
Я целыми днями валялся в постели, не принимая больше участия в жизни общества, и единственным развлечением мне служили восходы и закаты.
Так прошло много лет, после Первой мировой войны наступили «безумные годы», и в конце концов мне удалось забыть Софию настолько прочно, что ее жизнь и смерть превратились для меня всего лишь в одну из многочисленных историй, записанных в книге.
Моя надежда на то, что минуют любовные страдания – и придет выздоровление, увы, не оправдалась. Ничего подобного не произошло. Слабость, которую и без того было трудно перенести, нарастала и нарастала с непостижимым упорством, так что сменявшиеся теперь у моего изголовья доктора только головами качали.
Подумав, я пришел к следующему выводу: поскольку невозможно объяснить мою болезнь ни медицинскими, ни эмоциональными причинами, происхождение хвори должно быть каким-то иным. И тут мне не понадобилось и минуты, чтобы найти виновника: я же с ним не расставался! Это манускрипт!
Последние предсказания, записанные в книгу и ею исполненные, меня изрядно ослабили, – вот и подтверждение гипотезы. Феномен заставил вспомнить об эффекте, произведенном на меня самым первым прогнозом – фразой, которую я рискнул тогда записать на чистой странице.
Нет, вы только подумайте, я же совершенно напрасно убил Софию!
Книга всегда умела подловить меня, порой выполняя мои предсказания чересчур старательно, порой слегка уклоняясь в сторону, иногда попросту сводя их к нелепости. Однако в 1914 году последствия моей очередной попытки вмешаться в судьбу оказались столь катастрофическими, что я больше не осмеливался добавить там хоть слово.
Но до того я записывал, а книга осуществляла и при этом буквально высасывала из меня кровь… Стоп! Может быть, нынешней ситуацией она дает мне понять, что наши с ней отношения исчерпаны и ей хочется заполучить нового владельца?
В общем, я решил, что пора от манускрипта избавиться, иначе никак не вернуть ни здоровья, ни присутствия духа, ни хотя бы подобия нормальной жизни.
Только ведь как избавиться от предмета, неразрывно со мной связанного? Как нарушить волю судьбы, нас соединившей?
Если, например, оставить книжку в каком-нибудь уединенном месте, подальше от взглядов и перьев любопытных? Нет, не получится, у меня же есть много доказательств негодности этого способа. Сколько бы раз я ни расставался с манускриптом, он неизменно ко мне возвращался.
А если книгу уничтожить? Теперь она такая толстая, что гореть, скорее всего, будет долго… Тоже нет. Хорошенько поразмыслив, я понял, что эта идея – из самых опасных: свидетельств того, как лихо действовала книга, убирая одного за другим охотников за собой, скопилось немало… а что случилось, когда из нее попробовали вырвать страницу?
Надо найти иное решение.
И оно ко мне пришло! Пришло в то утро, когда горничная открыла платяной шкаф, чтобы повесить туда несколько выстиранных и выглаженных сорочек. Вещей у меня за последние годы скопилось мало, и я увидел за ними уголок красной ткани. Собрал остатки сил, вылез из-под одеяла, встал и поплелся к шкафу. Прислуга недоуменно взирала на действия хозяина. Подойдя, я потянул за красное – и вытащил предмет, который сопровождал меня с незапамятных времен.
Зонтик! Красный зонтик, купленный мной на набережной Арля девять веков назад!
Только благодаря ему я смог разработать план избавления от манускрипта. И даже немножко повеселел, возбужденный надеждой скоро поправиться. Даже встал, оделся и походил по спальне.
А спустя несколько дней мог уже обойти все комнаты на втором этаже.
Я был на пути к выздоровлению.
Для начала я связался с теми, кому доверил свое состояние, и, не задумываясь о последствиях, 29 октября 1929 года распорядился продать все мои активы. Биржевой крах, вызванный моим распоряжением, оказался столь силен и объемен, что этот день окрестили «черным вторником». Причины краха экономисты не могут объяснить даже и сегодня и плутают между столь же многочисленными, сколь и запутанными гипотезами.
Затем я продал свой особняк в Вене и все, что в доме находилось, окончательно расстался с Австро-Венгрией и двинулся через Швейцарию на запад.
Спустя несколько недель я прибыл в Арль. Прибыл без багажа, из имущества у меня были только та одежда, что на мне, книга и дюжина зонтиков. Выбрав солнечный день, я устроился на набережной неподалеку от гостиницы и рыбного рынка.
Вот и я стал, в свою очередь, торговцем зонтиками…