Современный дом №25 по набережной реки Фонтанки в пушкинское время был трехэтажным, со скромным фасадом, украшенным только фронтоном; построен он в конце XVIII века купцом А. Кружевниковым на узком участке, который заканчивался на Караванной улице. Бездумная надстройка двух этажей в 1930 году затмила хрупкие следы дома былого Петербурга, изменив его пропорции и внешний облик. Пострадали от неоднократных перестроек, как внутренняя отделка, так и планировка помещений.

Рис. 5. Наб. реки Фонтанки, дом №27. Фото 1970-х гг.

Но все же три первых этажа еще могут напомнить о том времени, когда хозяйкой дома была Екатерина Федоровна Муравьева, вдова Михаила Никитича Муравьева, известного писателя, издателя, попечителя Московского университета. «Муж ученый, кроткий и добросердечный, умный и приятный писатель… Он везде и во всем видел добро и столь же страстно любил его, как и искренне в него веровал», – напишет мемуарист Ф.Ф. Вигель об отце будущих декабристов Никиты и Александра Муравьевых. Воспитанием сыновей занималась мать, женщина умная, образованная, всеми силами старавшаяся привить детям любовь к Родине, ненависть к деспотизму и крепостничеству.

Рис. 6. Е.Ф.Муравьёва. Литография с рисунка П.Ф.Соколова. 1827 г.

После покупки дома в октябре 1814 года Екатерина Федоровна широко открыла двери родным, друзьям и знакомым. Она славилась гостеприимством и хлебосольством. По воспоминаниям потомков Муравьевых, «их дом на Караванной улице был всегда открыт для друзей и родственников, которые, по тогдашнему обычаю, приезжали из провинции иногда целыми семьями, подолгу жили у гостеприимной и бесконечно доброй Екатерины Федоровны. По воскресеньям у них бывали семейные обеды и, случалось, что за стол садилось человек семьдесят! Тут были и военные генералы, и сенаторы, и безусая молодежь, блестящие кавалергарды и скромные провинциалы – все это были родственники, близкие и дальние».

У Муравьевых бывали Жуковский, Гнедич, Пушкин, братья Тургеневы, Крылов, Катенин, а также друзья сыновей хозяйки, сослуживцы, будущие декабристы. О последних Пушкин напишет в X главе «Евгения Онегина»:

Некоторые родственники и друзья подолгу жили у доброй тетушки. Так Екатерина Федоровна приютила и

ухаживала за больным поэтом Константином Батюшковым (племянник мужа). Некоторое время здесь жили друг Батюшкова, художник Орест Кипренский, гравер Николай Уткин (сводный брат сыновей хозяйки дома). Более 5 лет у Екатерины Федоровны снимал квартиру историк Николай Михайлович Карамзин, старинный друг главы семьи Муравьевых, Михаила Никитича.

Первый раз Карамзин приехал в этот дом из Москвы 30 января 1816 года. Он привез в Петербург для издания 8 томов своего огромного труда «История государства Российского». Сопровождать его в этой поездке вызвался Петр Андреевич Вяземский, который очень рвался в столицу, где он не был уже десять лет. Сначала они остановились в отеле «Гарни»; отель оказался «мерзким» заведением, что вынудило их перебраться к Е.Ф. Муравьевой. Гостям отвели второй этаж, где Карамзин и Вяземский прожили почти два месяца. Петр Андреевич провел это время весьма активно.

Рис. 7. Н.М.Карамзин. Офорт с оригинала А.Г.Варнека. 1818 -1819 гг.

Рис. 8. Е.А.Карамзина. Ж.-А.Беннер. 1817 г.

Первым делом нужно было повидаться с «арзамасцами», узнать у них о новостях в литературной жизни Петербурга, нанести визит поэту Г.Р. Державину, одному из столпов объединения литераторов «Беседа любителей русского слова». Первое посещение Гаврилы Романовича оказалось не очень удачным: хозяин был нездоров, беседа шла вяло, неинтересно, и Вяземский быстро ушел. Во второй визит вместе с Жуковским они застали Державина более бодрым и даже остались с ним обедать. Дом Державина и поныне красуется на Фонтанке под номером 118.

Но главным событием этого приезда в столицу был очный прием Вяземского в члены общества «Арзамас». (Раньше он числился «арзамасцем-заочником»). Произошло это 24 февраля 1816 года на восьмом заседании в квартире Дмитрия Николаевича Блудова, одного из учредителей этого общества, на Невском проспекте (участок современного дома №80). Присутствовали действительные члены Жуковский, Уваров, А.И. Тургенев, Вигель, Дашков, Северин и хозяин дома. Ритуал приема новых членов оказался забавным, веселью не было конца. Члены называли себя «гусями», но, кроме того, все имели прозвища, взятые из баллад Жуковского. За «бранный дух» и острый язык Вяземского окрестили Асмодеем (из баллады «Громобой»). После принятия присяги Петр Андреевич вынес жареного гуся, которого тут же «пустили в дело», запивая шампанским. Затем читали опусы Хвостова, графомана, члена «Беседы любителей русского слова», с которой «воевали» «арзамасцы». Затем пели кантату, сочиненную Дашковым, смеялись до упаду, обращаясь друг к другу «ваше превосходительство». Вяземскому нравилось это объединение интересных людей, хотя между собой не все были в близких дружеских отношениях. Но все уважали друг друга, серьезно относились к литературному труду каждого, рецензировали новые произведения, «судили… беспристрастно и строго», указывая авторам на промахи и радуясь удачам. Как писал сам Вяземский, «это была школа взаимного литературного обучения, литературного товарищества». В свое отсутствие Вяземский посылал стихи для прочтения на заседаниях арзамасцев-петербуржцев и с нетерпением ждал их ответа. В одном из протоколов, которые в обязательном порядке велись на каждой встрече «арзамасцев», записано: «Читано было несколько эпиграмматических излияний отсутствующего члена Асмодея, и члены, восхищенные ими, восклицали: экой черт!». Вяземский из Москвы слал ответ: «Приеду за запасом жизни к источнику вечно живому «Арзамасу».

Дружеские визиты, театральные премьеры, литературные салоны занимают у москвичей весь день: Карамзина часто приглашают почитать отдельные главы из его «Истории». После одного такого чтения, где и Вяземский читал свои стихи, Карамзин получает записку от директора Императорской публичной библиотеки Алексея Николаевича Оленина, который просит повторить чтение у него дома и добавляет: «Нельзя ли почтенному и любезному Николаю Михайловичу замолвить за меня словцо остроумному, но доброму при том князю Петру Андреевичу Вяземскому, в том, чтобы он не лишил жену мою того удовольствия, которое я ощущал вчерашнего дня, слушая прелестные его творения». Так в марте 1816 года началось знакомство Вяземского с известным салоном Олениных. Петру Андреевичу это льстило и начинало казаться, что в столице он, москвич, становится своим.

Мечтая о переезде в Петербург, Вяземскому нужно было подумать и о службе. По этому вопросу следовало обращаться к императору. Петр Андреевич просит аудиенции у Александра I, которая состоялась 15 марта: поэт выслушивает благосклонный отзыв о своих стихах, но предложений по службе никаких не получает. В то же время Карамзин был осыпан высочайшими милостями: чин статского советника, Анненская лента и 60000 рублей на бесцензурное издание «Истории государства Российского». Обласканный Карамзин теперь должен жить в столице, где его присутствие становится обязательным для контроля над изданием его труда. 25 марта 1816 года он выехал в Москву, чтобы вернуться в Петербург уже со всей семьей. В обратный путь с ним отправляется и Вяземский, которому было жаль покидать столицу и друзей.

Попутчиками оказались известные братья Сергей Львович и Василий Львович Пушкины, а провожатыми до Царского Села – В.А. Жуковский и А. И. Тургенев. По дороге решили посетить Царскосельский лицей, где уже зрел талант юного Александра Пушкина.

В этот день занятий в Лицее не было – праздник Благовещенья. Свободные лицеисты окружили гостей и с любопытством ловили каждое слово «великих», а на Вяземского вроде бы никто не обращал внимания. Но когда его стали знакомить с Дельвигом, Пущиным, Кюхельбекером, молодежь бросилась к нему, заговорили о поэзии, литературе. Тут Сергей Львович представил Вяземскому и своего сына, о котором Петр Андреевич уже слышал в Москве как о юном даровании: он еще в январе 1815 года успел прочесть «Воспоминания в Царском Селе» и в письме к Батюшкову дал такую оценку автору: «Что скажешь о сыне Сергея Львовича? чудо, и все тут. Его Воспоминания скружили нам голову с Жуковским. Какая сила, точность в выражении, какая твердая и мастерская кисть в картине. Дай Бог ему здоровья и учения, и в нем будет прок, и горе нам. Задавит каналья!..»

Несмотря на короткую беседу, Вяземский и Пушкин понравились друг другу, почти подружились, не заметив семилетнюю разницу в возрасте. Уже через три дня после отъезда гостей Пушкин пишет вдогонку первое письмо новому другу: «Любезный арзамасец! утешьте нас своими посланиями, и обещаю вам, если не вечное блаженство, то, по крайней мере, искреннюю благодарность всего лицея». Тем временем Вяземский находится еще в пути по дороге домой.

В последующие пять лет он наездами будет посещать Петербург, и каждый раз находить приют у Карамзиных, перебравшихся окончательно в столицу и проживавших в доме Е. Ф. Муравьевой до 1823 года.

Третье появление Вяземского в Петербурге состоялось в мае 1817 года, когда он твердо решает пробиваться на службу: он уже давно женат, нужны средства на содержание семьи.

Неделю он живет у Карамзиных на даче в Царском Селе, где присутствует на лицейских выпускных экзаменах, и вместе с Николаем Михайловичем вновь навещает Пушкина в день его 18-летия. Родным в имение Остафьево он сообщает: «Общество наше составляют лицейские Пушкин и Ломоносов; они оба милые, но каждый в своем роде: один порох и ветер, забавен и ветрен до крайности, Н. М. (Николай Михайлович Карамзин) бранит его с утра до вечера, другой гораздо степеннее».

Но Вяземскому не сидится в Царском Селе – его ждет «Арзамас»: появились новые члены, Михаил Федорович Орлов и Николай Иванович Тургенев, младший брат Александра Ивановича.

Рис. 9. П.А.Вяземский. Литография с оригинала И.Вивьена. 1817 г.

С ними в «Арзамас» пришла политика и экономика. Литература стала отступать на второй план, о чем многие члены начали сожалеть. Вяземского же новички весьма заинтересовали. Еще бы! Один – прославленный генерал, человек передовых взглядов, член «Союза благоденствия», другой – государственный и общественный деятель, видный ученый-экономист, один из руководителей того же «Союза», тайной организации, многие члены которой позднее стали участниками восстания декабристов 1825 года.

На двадцатом заседании «Арзамаса» в июне 1817 года решили издавать журнал, где освещались бы все стороны жизни общества. Идею журнала Вяземский принял с энтузиазмом и тут же активно включился в работу. Он взял на себя разделы критики, сатиры, театральных рецензий.

К этому времени он уже автор ряда статей и поэтических произведений: статья «О Державине», послание «К перу моему», элегия «Первый снег», цикл из четырех «Песен» и другие.

Где останавливался Вяземский в этот приезд в Петербург точно неизвестно, но можно предположить, что это была снова квартира Карамзиных, которые с сентября 1816 по осень 1818 года жили уже на Захарьевской улице в доме Баженовой (участок современного дома №11; старый дом снесен в 1842 году).

Лето 1817 года Петр Андреевич провел в разъездах: Петербург, Мещерское (имение тещи в Саратовской губернии), имение Красное, Москва.

В августе пришла долгожданная весть об определении его на службу в чине коллежского асессора с назначением в Королевство Польское под начало императорского комиссара от России Н.Н. Новосильцева. Эта весть и обрадовала князя и огорчила: он получил наконец место службы, но тогда надо покинуть любимое Остафьево, расстаться с милыми домашними привычками, друзьями и надеть сюртук чиновника. Настроение и состояние духа в этот момент диктуют поэту Вяземскому такие строки:

Но выбора нет: сейчас для него важнее служба, в которой он заинтересован материально. Друзья Батюшков, Пушкин, Плещеев, Жуковский удивлены назначением. Они шлют князю вдогонку коллективное послание, где каждый написал свои строки:

Итак, путь его лежал в Польшу. Отъезд состоялся 11 февраля 1818 года. Вскоре служба в Варшаве его разочаровала. Он рвется в Москву, в Петербург, ищет поводов для отставки. 21 января 1819 года Петр Андреевич прибывает в столицу. Останавливается опять у Карамзиных, которые вновь, после двухлетнего перерыва, живут у Е. Ф. Муравьевой, на Фонтанке. Николай Михайлович продолжает работу над «Историей государства Российского», поэтому разговоры в доме только о ней. Но взгляды историка и Вяземского на сей предмет расходятся. Правда, верный воспитанник старается не противоречить своему наставнику. Они по-прежнему любят друг друга.

В этот приезд Вяземский встречается с Жуковским, с поэтом Иваном Козловым и, конечно, с Пушкиным, писавшим в те дни поэму «Руслан и Людмила». Однако общение с другом оказалось недолгим: уже 10 февраля Петр Андреевич уезжает обратно в Варшаву. Теперь они с Пушкиным увидятся нескоро: один получит четырехнедельный отпуск только 11 мая 1820 года, когда другой будет уже в дороге, направляясь в южную ссылку.

Многих друзей Вяземский в Петербурге не застал. «Арзамас» закончил свое существование еще в январе 1818 года. Однако отголоски этого братства будут долго звучать в переписке его членов, продолжавших дружить и поддерживать связь, называя друг друга арзамасскими прозвищами. Вспомним пушкинские строки, обращенные к Вяземскому:

Своему дяде Василию Львовичу, тоже арзамасцу, Пушкин адресует письмо так: «Их высокопреосвященству Василию Львовичу Вот» («Вот» – прозвище дяди).

Или из кишиневского письма поэта Вяземскому: «Пишу тебе у Рейна (прозвище Михаила Орлова) – все тот же он, не изменился… он тебе кланяется».

А на Фонтанке у Никиты Муравьева в этот приезд Вяземского постоянные

сходки радикально настроенной молодежи, будущих декабристов. Петра Андреевича тоже потянуло на политику: он мечтает об изменениях в управлении страной, работает над конституцией России, названной «Государственной Уставной грамотой». Ее законченный вариант он представляет Александру I на аудиенции в Каменноостровском дворце. Беседа длится 30 минут, государь им доволен, уверяет, что у России непременно будет конституция, только вот на ее введение пока нет средств.

Вскоре свободомыслие князя, его смелые высказывания в письмах к друзьям стали известны императору, что вызвало царственный гнев и последовавшую за этим отставку. О ней Петр Андреевич узнал в Петербурге из депеши своего начальника Новосильцева. Так неожиданно для Вяземского закончились 3 года службы в Варшаве. При отставке он, не скрывая обиды, отказался от придворного звания камер-юнкера. Ехать в Польшу за семьей и вещами он уже не мог, поэтому, встретив в Петербурге жену с детьми, «отставной чиновник» удалился в Остафьево, где его ждала изоляция и вновь бездеятельность. Друзья к нему не приезжали, из Москвы доходили слухи об установлении за ним тайного полицейского надзора. Добавим к этому еще нехватку средств из-за малых доходов от суконной фабрики и поместий. Добрый Карамзин пытается скрасить положение Вяземского и пишет ему из Петербурга ободряющие слова: «В самом деле, чего не достает для вашего совершенного земного блага… милое семейство… Остафьево… разум, дарование». По мнению старшего друга, этого уже достаточно для полного счастья. И тогда Вяземский всерьез взялся за перо. Его печатают московские издатели. Начался период жизни между Остафьево и Москвой, который продлится до апреля 1830 года.

Долгими были эти годы, много событий произошло в жизни Вяземского: умерли четверо маленьких сыновей; при коротком визите в Петербург в мае 1826 года он неожиданно оказался на похоронах любимого человека, друга, наставника Николая Михайловича Карамзина, что явилось для Петра Андреевича сильным потрясением. Кроме того, Вяземский глубоко переживает за судьбу многих друзей и знакомых, участвовавших в восстании декабристов на Сенатской площади столицы. Князь возмущается приговором Верховного суда о казни пятерых, среди которых трое – его знакомых: «Закон может лишить свободы, ибо он ее и даровать может; но жизнь изъемлется из его ведомства».

Когда коронационные празднества в Москве были на исходе, 8 сентября 1826 года новый император Николай I вызывает из ссылки опального Пушкина. На следующий день поэт уже у Вяземских, хозяин дома в это время был в Петербурге проездом из Ревеля. Сын Вяземских, Павел Петрович, вспоминает, что при появлении Пушкина «все – дети, учителя, гувернантки бросаются в верхний этаж, в приемные комнаты, взглянуть на героя дня». Гость рассказывает жене Вяземского, Вере Федоровне, об аудиенции у императора, о его прощении и намерении быть личным цензором поэта. Петр Андреевич вернулся в Москву 20 сентября. С этого дня началось их постоянное общение и дружба, которая кончилась лишь у гроба Пушкина. А пока пушкинский карандаш рисует хозяев дома такими, какими их увидел поэт при этой встрече.

Рис. 10. П.А.Вяземский. Рисунок А.С.Пушкина. 1826 г.

Рис. 11. В.Ф.Вяземская. Рисунок А.С.Пушкина. 1826 г.

Но продолжать жить дома Вяземский больше не хочет, и 28 февраля 1828 года он едет в столицу. Останавливается у сестры, Екатерины Андреевны Карамзиной, которая с семьей нанимает в это время квартиру в доме Мижуева, на Моховой улице. В этот приезд Петр Андреевич проживет здесь до июня 1828 года.