Новый друг — Али

Ни Муртаз, ни Васька-Дьяк не показывались больше возле Дома культуры. Однако Лорс хорошо помнил вековое горское правило мести: «Не торопись и не забывай». Если приходилось идти домой из клуба поздно ночью, он прихватывал с собой тонкий чугунный печной колосник, завернутый в бумагу.

Часто он видел, как за ним бредет, таясь во тьме, коренастая фигура Вадуда. Под разными предлогами старались проводить Лорса Володя, Петя или кто-нибудь из кружковцев.

Лорсу некогда было сейчас особенно думать о своих недругах. И он, и другие ребята жили заботой, тревогой: не испортит ли дождь в ближайшее воскресенье клубный спортивный праздник.

…День выпал редкостно ласковый. Сияло солнце. Легкие облака бродили по синеве неба. Шелестела высоко над головой еще пока мягкая, но уже с крапинками золота листва деревьев; настала осень. Мятный, вкусный запах слегка нагревшегося за утро лугового сена шел от пышных возов, проплывавших за оградой парка.

Приятнее же всего был спортивный уголок парка. Правда, это всего-навсего одна волейбольная площадка, дорожка-стометровка, яма для прыжков и сектор для толкания ядра. Но зато как все расчерчено и оборудовано благодаря дотошной аккуратности Лорса! Новая волейбольная площадка желтела четким, гладким и твердым песчаным квадратом в ослепительно белой разметке линий. Широкая, тугая сетка с тросом, окантованная красным. Судейская вышка. На такой площадке не стыдно принять не только команду со стройки завода, которая обещала приехать сегодня, но и столичных спортсменов.

Приближался час начала соревнований. Участники готовились в Доме культуры.

— В брюках не допущу ни одного, — предупреждал Лорс.

В этом селе и горцы, и многие сходные с ними в старых привычках казаки осуждающе относились к спортивным одеяниям. На редкость темпераментные болельщики, многие зрители, особенно женщины, стеснялись зайти в ограду: их смущал вид полуголых мужчин! Добро бы мальчишки, а то ведь даже директор школы сверкает могучим голым торсом.

Горцев же еще особенно шокировали свои, вейнахские — например, этот Лорс. Где это видано, чтобы горский парень был перед всем селом чуть не голый?

Вадуда Лорс заставил сегодня раздеться силой.

— Я же не спортсмен, я только организатор… — тщетно умолял Вадуд вспыльчивого директора. — Если до моего отца в аул дойдет, что я голый…

В этот миг по улице разнесся топот ног и истошный женский крик:

— Пожар! Возле райпо горит!..

К Лорсу кинулся Вадуд:

— Где ключ? Одеваемся и бежим!

— Одеваться некогда, до райпо кварталов пять. Бери ребят и жми вовсю!

— По улице? Голые? — плаксиво сказал Вадуд.

— Бегом! — грозно скомандовал Лорс.

Сам Лорс помчался в угол парка, перемахнул через широкую канаву, через забор и очутился во дворе пожарки.

На бричке была помпа и большая цистерна. Лорс шлепнул по ней ладонью. С водой! На солнышке перед глиняным строением пожарки дремал над книгой Тишка Пупыня, окруженный хомутами. Тишка сонно зубрил инструкцию: «На каждой колхозной ферме иметь звуковые сигналы для подачи тревоги… Наглядную агитацию… Средства пожаротушения… Содержать наготове насособочечные конные ходы…»

— Коня и насособочечный ход! — крикнул Лорс. — Полцарства за коня!

— У нас сегодня плановый ремонт хомутов, — захлопал Пупыня ресницами, хватаясь за шорный инструмент.

— Запрягай! Горит!

— Без начальника выезжать из депо нельзя!

— Пропуск на танцы отберу. Запрягай! — поднял за шиворот Пупыню Лорс, потому что сам он запрягать не умел.

…Пожарный выезд Лорс помчал по улице сам, вовсю стегая лошадь.

Горел красавец дом с нарядной верандой (еще недостроенный). В языках пламени сверкали тела Пети, Никодима, Вадуда, Юсупа. Тяжелый лом в руках Ватуши был похож на тростинку. Мелькнуло на самой верхушке крыши сквозь черный дым конопатое лицо Липочки, орудовавшего киркой. Девушки во главе с Азой передавали с рук на руки ведра с водой.

Как только захлюпала помпа и хлынула вода из шланга, Лорс ринулся в самое пекло.

Он успел заметить, как сверху летит прямо на наклоненную голову Вадуда обуглившаяся, дымящая балка стропила. Раздался чей-то панический предостерегающий крик. Вадуд не успел поднять голову, как Лорс в волейбольном броске кинулся вперед и отвел удар от Вадуда. Край балки косо скользнул по плечу и груди Лорса, сдирая кожу.

Никодим, сбивая стропила оглоблей, как палицей, вдруг оглянулся на соседний, крытый камышом дом райпо, и закричал:

— Лестницу туда и ведра с водой! Поливайте ту крышу!

Жар был так силен и искры летали так стремительно, что сухая, серая от времени камышовая крыша райпо тоже начала дымиться… Людей не хватало, но тут как раз подъехал автобус с волейболистами-строителями. Капитан, высоченный рыжий парень, спокойно и толково расставил своих ребят, сам полез на крышу райпо.

Пожар затушили. Дом был спасен.

Соседи помогали хозяевам разбирать скарб. Аза прижигала грудь и сильно нывшее ободранное плечо Лорса йодом из пузырька, принесенного кем-то из соседей.

— Второй раз вы меня спасаете, Аза, — сказал тихо Лорс. — Вы делаете мне сейчас ужасно больно, но как это приятно…

На большее, чем эта пустая фраза, он бы никогда не отважился. Аза промолчала, будто и не слышала.

— Ты спас сегодня мою глупую голову, Лорс… — сказал Вадуд. — Соревнования не отменяем?

— Конечно, нет. После такой разминки только и играть! Я-то, пожалуй, теперь не смогу. Если хочешь, наденешь брюки, — раздобрился Лорс.

— Не надо! — отчаянно махнул рукой Вадуд. — Теперь у нас есть авторитет. Смеяться никто не будет: человеку дом спасли.

Подошел хозяин дома — высокий пожилой ингуш Али с маленькими усиками на закопченном пораненном лице. С ним был Муртаз. Лорс вспомнил, как этот Муртаз самоотверженно действовал во время пожара.

— Так это ты и есть Лорс? — спросил с любопытством Али. — Спасибо тебе и твоим друзьям. Знай, что теперь и я — твой друг! Базарный день, все соседские мужчины на базаре… так и сгорел бы дом, если бы не вы. А это мой племянник, — покосился он недобрым глазом на Муртаза. — Он хотел отомстить тебе, и я не очень-то отговаривал, потому что Салмановы не привыкли прощать обид. Но теперь…

— Ребята! Это же, кажется, тоже наш, со стройки! — крикнул рыжий капитан своим, показывая на Муртаза.

— Может быть, еще скажете, что он ваша гордость? — усмехнулся Али.

Обернувшись к Муртазу, Али дал ему звонкую увесистую затрещину по одной щеке, потом по другой:

— Это тебе не за то, что ты пьяный уснул с папироской на стружках и чуть не оставил нас без крова, — это тебе за то, что не умеешь отличать настоящих ребят от шпаны, с которой водишься!.. — Потом жестко добавил: — Знай, что как только отстроим дом, на новоселье Лорс будет сидеть первым гостем. И ты ему подашь, словно именитому старику, самое почетное — вареную баранью голову.

Али пошел пожимать руки Никодиму и другим своим спасителям, а потом с достоинством объявил:

— Эй, голые люди! Самыми первыми гостями под моей новой крышей будете вы. Вон того барашка вам придется съесть. Дом есть, нету — от этого никто не умирал. Не промедлили прибежать к чужой беде — вот что дорого сердцу…

Муртаз ломом оббивал в сторонке, за домом, тлеющие головешки и бросал мрачные, косые взгляды на Лорса и Вадуда.

Вадуд, переглянувшись с Лорсом, хитро посмотрел на Муртаза и беззлобно пошутил:

— Ва, кант (эй, парень)! А ты, оказывается, настоящий мужчина: умеешь держать слово. Исполнил ты свою угрозу: заставил нас пробежаться по селу без штанов!

Даже сквозь копоть на лице Муртаза было видно, как он залился краской. Стиснув лом сильными, большими руками, Муртаз шагнул вперед.

Лорс загородил Вадуда и швырнул полотенце, освобождая руки.

— А вы дружные! — сказал Муртаз, недобро сощурив глаза. — Один другого заслоняете перед опасностью…

«Вот осел упрямый», — подумал Лорс и скрепя сердце миролюбиво протянул Муртазу руку.

Муртаз, оглянувшись, не видит ли дядя, сплюнул и отвернулся с усмешкой. Он не принял руку.

А досаднее всего было то, что неожиданно пошел дождь. Пропала игра…

Рыжий капитан зазвал Лорса и всех его друзей в свой автобус, довез до клуба. Там расстались с гостями, договорившись все-таки «обновить» в ближайшее время площадку.

 

Двенадцать писем в одном конверте

Лорсу больше всего хлопот в жизни доставляла одна черта собственного характера — самолюбивая застенчивость. Но была у него зато и черта, которой он втайне гордился: страсть выполнять обещания. Это отнюдь не значит, что он их всегда выполнял. Честно стремился! А если не получалось, клял себя и изводился.

О существовании высокого и мудрого мужества отвечать на нереальную просьбу беспощадным словом «нет» он еще не подозревал. Даже если рассудок шептал «не обещай, ведь не сможешь выполнить», верх брала отзывчивость, к которой рысью спешила на помощь самоуверенность.

«Продолжай мне писать!» — уговорила Эля. Он и так писал ей по привычке. Но отправлять письма, особенно теперь, после того как Эля заявила, что у них никогда не получится разговора! Никак рука не поднимается писать ей теперь, слова под пером будут вязнуть.

Злой на себя до невозможности за легкомысленное обещание, он склеил клубным клеем большущий грубый пакет и вложил туда кипу неотправленных писем — одиннадцать штук. Тут же он сел писать двенадцатое, чтобы была ровно дюжина. «Перевыполняю свое обещание с лихвой, — писал он ей. — Только имей в виду, что в этом собрании сочинений каждое предыдущее письмо опровергается последующим. Например: в последнем письме я захлебывался, что у меня нет недругов. В данных же строках сообщаю: изнемогаю от них!

Так, Муртаз при каждой встрече смотрит на меня волком. Значит, он все-таки хочет мстить за себя и Дьяка, хочет во что бы то ни стало сдержать слово. Прекрасная штука — верность другу! Но такому другу, как Васька-Дьяк?! Прекрасна, Эля, и верность слову. Но такому глупому слову, сказанному сгоряча? Жаль мне, что Муртаз не с нами в клубе… Все равно мы рано или поздно перетянем его, нам поможет в этом его дядя — Али. Но пока Муртаз — противник, и опасный.

Куда неприятнее твой Жорж… Этот не мечтает побить меня или пустить голым по деревне, как Муртаз. Но он с презрением смотрит и на меня и на клуб, довольно остроумно злословит за глаза о каждом нашем начинании. Между прочим, Зинаида Арсеньевна больше к Жоржу на преферанс не ходит и вообще, кажется, раскусила его (видишь, я уже приучаюсь в деревне собирать сплетни).

Очень холодно разговаривает со мной мой начальник Тлин.

Враждебно держится при своих приездах сюда Цвигун. Он не может мне простить, что выглядел смешно после нашей премьеры, когда начал так невпопад высказывать замечания о спектакле. «Издеваться над Цвигом? — сказал он мне недавно. — Это безнаказанно не удавалось еще никому, старик, и ты в этом убедишься!»

Я доложил тебе о своих недоброжелателях, уже ставших на тропу войны. Но есть и потенциальные. Например, поп Азарий Фомич. У него растет раздражение против меня, и особенно после того, как здесь побывал Межид Шахидов. Не слышала о таком? Научный работник, физик, да еще и талантливый литератор. Молодой, высокий, плечистый, с черной челкой. Привел его ко мне Никодим Павлович: «Мужик, вот тебе безбожник — ахнешь. Организуй ему аудиторию».

Зал не отпускал лектора два часа. Этот Межид говорил о теориях космогонии, о космосе и ни разу не произнес слово «бог». А впечатление было такое, что все два часа он говорил: «Бога нет!» По просьбе сельчан Межид повторил лекцию по радио. Я встретил попа, хвастливо спросил: «Не слышали эту передачу? Наш лектор, клубный!» — «Хох-хо, ничего не скажешь, классная атеистическая работа! — ответил Азарий Фомич, но тут же пренебрежительно усмехнулся и добавил: — Ну, покрасили вы клуб. Ну, лекцию устроили. А все равно не станет ваше заведение местом отдохновения и душевной отрады для людей».

Но это мы еще посмотрим!»

 

Сегодня места нумерованные!

Несмотря на редкие лекционные радости вроде выступления Межида Шахидова, мира на земле не могло быть, пока не удастся обезвредить Водянкина. Его акции резко поднялись, как ни удивительно, с тех пор, когда участились клубные концерты и вечера молодежи. Тлин теперь требовал выпускать своего любимца перед заманчивыми концертами.

— Видите, как народ наперегонки спешит на лекцию Водянкина? — укорял Лорса Тлин. — Уже полный зал, сесть негде. Как выясняется, загвоздка не только в лекторе, но и в организации дела! Не умеем организовать!

Народ же на самом деле рвался в зал ради концерта. Чтобы успеть захватить места, люди были готовы вытерпеть любого Водянкина.

Терпел бы все это и Лорс, но после очередного выступления Водянкина рассчитывать на публику могли только заезжие лекторы или местные «знаменитости» вроде Никодима Павловича. Однажды объявили лекцию инженера-экономиста с заводской новостройки. «Редкостной завлекательности и знаний человек! — зарекомендовал его Лорсу Никодим. — Я веду у них семинар, слушал там его».

Но Вадуд не сумел выловить в парке слушателей. «Опять экономист? Значит, второй Водянкин!» — разбежались ребята по кустам. Инженер деликатно, но твердо сказал Лорсу, глядя в зал, где тосковала кучка мобилизованных кружковцев: «Извините, но больше я к вам не приду».

Лорс после раздумий решил, что должен выбрать один из двух выходов: ликвидировать Водянкина или ликвидировать концерты.

Разумеется, он выбрал первое, еще не зная, как осуществит решение. Пригодилась помощь председателя райисполкома.

Как-то — это было еще в середине лета — Магомет Хасанович на улице подозвал Лорса и сказал при людях:

— А долг-то ты мне все-таки верни!

— Я?! Я вам должен?

— Иван Матвеевич, бригадир, весной на пленуме пропесочил меня в твою пользу, так ты с ним сразу же рассчитался: повез ему хороший, говорят, концерт. Но внеочередные деньги-то на ремонт все-таки дал тебе не он, а я. И чуть выговор не получил за это. Теперь ты помоги мне. Вот об этом долге я и говорю. Жатва начинается! Люди будут сутками в поле. Почаще бывай там со своими ребятами, подбодри народ.

— Мы уже приготовили новую программу, только ездить агитбригаде не на чем… Добираемся в поле как попало.

Но председатель слушал уже рассеянно, подписывая на спине Лорса поданную кем-то бумагу. Только спросил мельком:

— Скамейки все еще с музыкой?

— Заказа артель не принимает на новые. Очередь! Я уже трижды ездил туда за сорок километров.

— Заводи, — сказал председатель шоферу, потрепав Лорса по шее.

Лорс досадовал на себя, что заикнулся о нуждах клуба, расхныкался. Его потрепали по шее, как мальчишку, и мило пошутили с ним насчет долга.

Каково же было удивление Лорса, когда на второй же день Тлин вручил ему две бумаги за личной подписью председателя райисполкома. Одна категорически обязала артель «Промышленник» изготовить кресла для Дома культуры, вторая предписывала нескольким организациям и предприятиям поочередное выделение машин для агитбригады.

Мир населен разными людьми, думал Лорс. Это и такие, как председатель райисполкома. Ничего не пообещал, а молча сделал. Это и такие, как председатель артели «Промышленник», который водил Лорса за нос, обещал, клялся, что производство загружено на год вперед «особыми заказами», а после бумаги из райисполкома как ни в чем не бывало принял заказ.

Артель долго тянула с изготовлением клубных кресел. Но вот кресла наконец привезены, установлены.

Лорс долго любовался ими, а потом созвал своих помощников и изложил им план секретной операции под кодовым названием «Водянкин».

Водянкин, шагая по площади и центральной улице к клубу, с застенчивой гордостью поглядывал на яркие афиши: «…лектор И. ВОДЯНКИН. Начало в 7. После лекции большой концерт. Начало в 8.30».

Это все-таки слава, хоть и местного масштаба! Даже этот несерьезный директор клуба Лорс вынужден признать его, Водянкина. Вчера Лорс спросил: «Вы никуда не уезжаете? Не сорвите нам лекцию. Публика жаждет вас услышать!» А для последующей новой лекции Лорс порекомендовал Водянкину какую-то заковыристую, сложную тему: «Прививка яблонь телеграфным столбам, как база для питания связистов». Водянкин, ответив Лорсу, что все темы он пока охватить не может, вдруг сообразил, что веселый директор зло шутит. Ну, пусть себе шутит. Важно, что в клубе поняли: Водянкин аудитории нужен!

Упиваясь броским видом крупных букв, изображающих его знаменитую фамилию, Водянкин зря не дочитывал афиши до конца, а если и дочитывал, напрасно не вдумывался в трагическое значение последней строки. В конце афиши была строка, в которой таилась погибель Водянкина: «Места нумерованные».

Придя в Дом культуры, Водянкин порадовался новым креслам, но был немало удивлен тем, что зал пока еще пуст. Он посмотрел на свои часы. Приложил их к уху. Замерла, выпрямившись, в первом ряду жена Водянкина, рядом так же недвижно — суровая теща лектора.

— Почему публика не идет, не понимаю, — лицемерно изумлялся Вадуд. — Билет схватят в кассе — и скорее убегают!

Кое-кто из самых недоверчивых, впрочем, заскакивал в зал. Но только для того, чтобы шепотом переспросить у Вадуда, разглядывая билет:

— Значит, места гарантированные? Без обмана?

— Да вы что! Никогда в культурном учреждении не были? — шепотом же отвечал Вадуд.

А потом громко зазывал, поглядывая на грустившего возле сцены Водянкина:

— Заходите, товарищи, лектор ждет!

Уже полвосьмого… Скоро восемь! Что стряслось?

Нервно разгуливая по залу, Водянкин пересчитывал количество кресел и сокрушался: сколько человек могло бы услышать его лекцию. В каждом ряду двадцать кресел, от номера первого до двадцатого… Помножить на количество рядов…

Кресла-то нумерованные?! — пригляделся Водянкин. На прежних скамейках этого не было!

Сквозь мели и рифы цифр, которыми всегда была полна голова Водянкина, медленно продиралась грустная истина. И Водянкин в панике позвонил Тлину домой.

Тот явился сразу. И сразу же оценил ситуацию. Но что он мог сказать Лорсу? Операция «смерть Водянкину» была проведена технично!

— Ну что ж, скоро надо начинать концерт. А вы свободны, товарищ Водянкин, — сказал Тлин и сухо добавил вдогонку понурому лектору: — Успех зависит не только от организации лекции. Но и от лектора, товарищ Водянкин, от лектора!..

Лорса и Вадуда Тлин сердито спросил:

— Как же вы успели нарисовать и прибить двести пятьдесят номеров? Всю ночь и весь день работали? Молодцы. Спешили приготовиться к лекции!.. — Он передвинул губами сигарету от уха к уху, нервным движением высек огонь зажигалки и сказал Лорсу: — Мальчишеские проделки! Да, кстати! Вы сорвали и спортивный праздник!.. Дождь? Дождь ни при чем. Успели бы провести до дождя, если бы не полезли заниматься пожарной самодеятельностью. Кто вас просил? Кто в вас нуждался, если наша сельская пожарная дружина — лучшая в районе! Нет, рано вас выдвинули в директоры!

— Вряд ли мне еще захочется затевать такие праздники! — сказал Лорс в сердцах и ушел, хлопнув дверью.

 

Магнитное поле

Как-то перед репетицией хора Клава-доярка листала журнал «Крестьянка» и вдруг завопила:

— Ух, до чего я все это ненавижу!

— Потише, Клава! — поднял Лорс голову от пьесы.

— Чего «потише»? Видал, завклуб? Выкройки. «Бесплатное приложение!» «Отделки горлового переда… Отделка горловой спинки…» Но шить-то я не умею, а в клубе всё только обещают научить! Вот это и противно.

Не поднимая на Лорса глаз от книжечки-песенника, язвительно сказала Аза:

— На совете клуба мы горячо говорили о школе кройки и шитья. Но тоже, наверное… бесплатное приложение!

— Все, что запланировано, в этом доме железно выполняется! — раздраженно бросил Лорс. — При любой погоде. — Подвернувшееся слово «погода» его и выручило. — Вот погода-то и мешала: во время жатвы кто пошел бы в эту школу? — сказал он. — А сейчас, когда подступила осень…

Разумеется, нельзя, чтобы последнее слово оставалось за Азой, но вообще-то вся эта затея казалась ему дохлой, скучной и совершенно туманной. Какое-то шитье… И вдобавок кройка!

— Я все время ломаю голову над двумя проблемами, в которые упирается дело, — глубокомысленно проговорил Лорс. — Кадры! Техническая база!

— При чем тут база! Помещение для занятий не проблема, — подала голос Мусаева, директор семилетней школы. — В клубе у нас уже тесно, много народу развелось, а я дам класс. Светло, тепло, доска для чертежей.

— Да, но где мы учителя найдем?

— А чего вы сами не возьметесь руководить школой? — невинно спросила его Аза. — Пять — десять ночей над выкройками — и вы любого модельера за пояс заткнете!

— Где бы самоучитель достать! — подхватил было Лорс эту мысль, но осекся, потому что Аза не выдержала и рассмеялась.

Все же Лорс стал пристально разглядывать на вечерах в Доме культуры каждую девушку и женщину. И что особенного в их нарядах? Любая шьющая женщина могла бы преподавать.

— Ты не обижайся, но я должен с тобой серьезно поговорить, — сказал ему как-то Володя. — Ты стал за каждой юбкой следить так открыто, что уже пошли всякие разговоры: «Эдип был пьянчужка, новый завклуб — донжуан». Деревня! Тут ничего не укроешь…

— Юбки меня интересуют сейчас больше всего, Володя! И платья. И кофточки.

Азу он словно увидел впервые: как славно и свободно облегает ткань ее легкие плечи, ее маленькую грудь, как чувствуется талия под складками и как славно открыты колени…

— Что вы меня разглядываете так… откровенно? — вспыхнула Аза. — Впрочем, не только меня.

— Знаете, я наконец пришел к выводу: вы лучше всех!

— Что с вами, Лорс?.. Я не думала, что вы так просто обо всем этом…

— Кто вам шьет? У вас самые приятные платья, Аза!

— Ах вот что…

Аза холодно объяснила Лорсу, что шьет ей Тамара, и зря Лорс к Тамаре до сих пор не пригляделся — она действительно одета со вкусом, именно потому это не бросается в глаза.

— Знаете, Лорс, Тамара согласится преподавать шитье, — сказала Аза, — если ее попросите вы. Она уже приехала с каникул. Только не вздумайте говорить ей о платье…

Так при клубе возникла школа кройки и шитья. А у Лорса родилась уверенность, что сделать можно все, — надо только очень к этому стремиться.

Клубная жизнь, в которую Лорс так негаданно окунулся, каждодневно подтверждала то, что он называл для себя законом магнитного поля. Катушка с витками проволоки — никчемная катушка, пока через нее не пропустят ток. Тогда она уже становится магнитом. И происходит волшебство притягивания всех железок, которые в поле магнита. Железки со всех сторон как бы сами стремятся к магниту.

Но выключен ток, исчезло напряжение — и все посыпалось. Катушка опять стала никчемной штукой.

В прежней жизни не раз бывало, что Лорс чувствовал себя такой никчемной катушкой. Все валилось из рук, в самых простых делах преследовали неудачи. «Полоса невезения? Чепуха! — говорил он тогда себе. — Нет магнитного поля. Ток исчез!»

Теперь же он старался все время держать себя «под током». Только это могло спасти его при всем незнаний жизни, работы, людей. Только этим он объяснял все свои немногие пока клубные удачи.

К «магнитному полю» нежданно притянулись Вадуд, Володя. Из-за этого же поля нашлась наставница для швей. Вроде бы случайно повезло с ремонтом, — разве искал Лорс Ивана Матвеевича, разве просил его выступить защитником Дома культуры?

…В «магнитное поле» попала и Зинаида Арсеньевна, сердце которой, казалось бы, отвратилось от клуба вскоре после истории с избиением Липочки.

Вот как она стала клубным завсегдатаем.

 

«Уважь мою колхозную заявку, завклуб!»

Поскольку в школе кройки и шитья начала преподавать Тамара, Лорс не ленился посещать с целью проверки занятия: ведь с Тамарой часто бывала Аза.

Однажды там завела с Лорсом странный для него разговор Дарья Петровна, та самая колхозница, которую он весной видел на механизированном току. Тогда она, суровая, чумазая, командовавшая бригадой слесарей и множеством всяких механизмов, показалась Лорсу грубой и мрачноватой. Теперь же перед ним была добродушная, домовитая женщина. Она разговаривала с Лорсом бесцеремонно и доверительно:

— Помог бы ты нам, завклуб, детей наших воспитывать, а?

— Может быть, еще и бублики научить вас печь? Как говорил Эдип, не знаете нюансов клубной работы!

— Ты давай без авансов. «Бублики»… Бублики бы тоже хорошо. Докторица Зинаида Арсеньевна чего только тебе не сготовит! И колхозное, и царское. Да дешево и сердито. Сестра мне рассказывает, она у них в больнице сиделкой работает. А не пойду же я сама к Зинаиде: поучи. Ну, еда — не велико дело. Борщ да каша — еда наша, привыкли. А вот насчет детей-то… Брат у меня недавно гостил. Москвич он. Говорит: «Доцент я!» Стыдил меня за моих детей. Ни встать, говорит, не умеют, ни сесть. Чужой разговор перебивают. И вилку не так держат. Даже в рот им поглядел — мол, чавкают. Видал ты? Плел он мне, плел всякое такое, а я думаю — за что? Ребятишки у меня и послушные, и работящие, и отличники. Я всегда чумазая, они — как стеклышки. У каждого зубная щетка, свое полотенце… Муж помер, а я все равно своего от них добиваюсь. «Нет, — говорит доцент, — не так растишь! Подрастут — краснеть будут в культурном обществе. Поднеси ты им манеры, Дашка!» А где Дашке манеры взять? Брат-то в Москву олух олухом уезжал. Это он там манеристый сделался… А мне-то от моего мехтока до Москвы далеко! Уважь мою колхозную заявку, завклуб!

«Кто лучше Зинаиды Арсеньевны мог бы рассказать о манерах? — думал Лорс. — Но как к ней подъехать?..»

Он решил начать издалека.

— Зинаида Арсеньевна, а мы ведь все-таки решили кружок преферансистов в Доме культуры создать! — преподнес Лорс сюрприз старухе.

— Да что вы! Ну спасибо, голубчик. Аптекайский бонтон мне пьиелся, а завести себе новых пайтнеов — многих ли я в селе знаю? На знакомства не бойка. Но ведь тогда на этом вашем совете к моему пьедложению отнеслись, кажется, несколько ийёнически?

— Просто не вдумались! А потом мы спохватились.

Лорс свел Зинаиду Арсеньевну с тремя пенсионерами и усадил их в шестигранном мезонине Дома культуры.

— Тут вам будет спокойно. У дверей — дежурный, чтоб вам не мешали. Только давайте, товарищи, пока нашу чудесную затею держать в строжайшем секрете. А то, знаете, нахлынут желающие. Кто спросит, можно говорить, что у вас здесь секция нумизматов.

— Забавно! Немножко все это стьянно, голубчик… Но в ваших словах я всегда нахожу йезоны.

Постоянным дежурным Лорс самолично приставил Дидига. Этот высокий, страшно худой и сутулый юноша в очках, моторист с колхозного консервного заводика, был странным существом. Он приходил в Дом культуры с ворохом книг под мышкой, покупал билет, садился где попало и немедленно начинал читать.

Его могли толкать, ему на колени клали вещи, словно на табурет, но он не поднимал головы от книги. Никогда не танцевал. Если шел концерт или спектакль, он переходил в пустое фойе или садился среди самой толчеи в репетиционной и открывал книгу.

Однажды он пришел в зал как раз в перерыве между двумя танцами. Все скамейки были заняты, нигде возле стены не приткнешься. Дидиг, с ходу открыв книгу, потащился со стулом в самый центр зала и погрузился в обстоятельное чтение.

У Вадуда он вначале вызывал нестихающий зуд беспокойства: «Ты что, бездомный? Тебе дома не разрешают читать? Зачем ты тратишь по двадцать копеек, чтобы сидеть на танцах как истукан? А ты, случайно, не больной, Дидиг?» Подобными наводящими вопросами Вадуд вначале пытался из вечера в вечер разгадать загадку.

Дидиг удостоил Вадуда однажды взглядом, поправил очки, ткнув пальцем себе в переносицу, и сказал терпеливо:

— Ты слышал вейнахскую поговорку: «Достоинство людей в том, что их много»? Я люблю только читать. Но все время чувствовать при этом, что на земле много людей. Видеть мне их не обязательно. В особенности тебя. Я просто должен слышать голоса, шум, музыку. А теперь отстань.

— Может, все-таки в шашки сыграешь? Или в срезалочки? Или в бег в мешках?

Дидиг посмотрел на Вадуда с глубокой жалостью и уткнулся в книгу…

— Он странный какой-то, — доложил Вадуд Лорсу после знакомства с Дидигом. — С ним надо поосторожнее! Жизнь один раз его так разбудит, что он на нее как голодный кинется. Вот увидите, он тогда из всех самый шальной станет и что-нибудь натворит!

Вот этот Дидиг и стал дежурить на лестничной площадке мезонина, обещав посторонних не впускать и ни о чем не болтать. Он лишь осведомился подозрительно у Лорса насчет старичков:

— Они не будут ко мне приставать, как этот ваш ненормальный массовик?

Вскоре Лорс будто мимоходом спросил у Зинаиды Арсеньевны, не могла ли она прочесть небольшую лекцию для женщин в швейном кружке.

— Нет-нет-нет, увольте!

«Неблагодарная старуха, — расстроился Лорс. — Завтра же прикрою колхозное Монте-Карло!»

— Вы так заботливы, голубчик, совестно и отказать вам. Знаете что, лекции для этих ваших швей отлично пьечитает Осоковская, молодой вьяч. Я ее обяжу. Да и обязывать, пожалуй, не надо: она неявнодушна к вашему художественному заместителю Володе и сделает для клуба все. Сумеет женщинам и о гигиене быта поведать, и о болезнях. А мне моя медицина и на йяботе пьиедается.

— Я хотел вас не о медицине просить! Поговорили бы с женщинами о кулинарии, о культуре поведения… Я и сам не пойму, чего они хотят!

— Так это совсем дьюгое дело! Об этом я с удовольствием побеседую. Там и колхозницы есть? И гойянки? Ну вот, я им поведаю свое, а они мне — о местной кухне, о местных обычаях.

…Зинаида Арсеньевна неожиданно увлеклась своей новой ролью. Через неделю Лорс встретил ее на улице далеко в стороне от клуба и удивился, припомнив, что сегодня должна быть ее очередная встреча с женщинами. Но оказалось, что она шла домой к Дарье Петровне. Там просторно, чудная печь, и сегодня там у женщин нечто вроде практикума по кулинарии, а то одни только разговоры бесплодны и скучны.

— И помещение у вас скучное, голубчик!

Зинаида Арсеньевна уверяла, что в обстановке школьного класса трудно беседовать о домашних делах, а о культуре поведения разговор и совсем не завязался: он требует некоторого уюта.

«Откуда я ей уют возьму? Заваливает культмероприятие! — огорчился Лорс и вдруг вспомнил: — Самовар! Он занимает полкладовки, только мешает авиамоделисту Гошке и его приятелям. Я выделю этому великосветскому обществу вечера в новой репетиционной. Поставлю там самовар. Куплю на полтинник хлеба, Вадуд заставит пекарей насушить из него сухарей. И пусть себе устраивают уют».

Проводив Зинаиду Арсеньевну до двора Дарьи, Лорс спросил:

— А как поживает преферанс?

Картишки свое дело сделали, надо было с ними деликатно покончить.

— Бог с ним, с пьефеянсом. Скучных вы мне пайтньеов нашли…

Зинаида Арсеньевна сказала, что, в сущности, она даже рада, что преферанс распался, некогда ей теперь карты перебирать.

— Я ведь общественницей нежданно заделалась! — Она вдруг проницательно посмотрела на Лорса карими глазами, в которых было так много молодого блеска, и пригрозила пергаментным пальцем: — А вы ведь хитьец, голубчик! Опутали стаюху! Ну, дай-то вам бог делать хоть чуточку добья людям… Только знаете что: я бы и без пьефеянса согласилась вам помочь!

 

Грехопадение моториста Дидига

Придя в Дом культуры, Лорс неожиданно столкнулся в прихожей с Тлином.

— Я все хочу у вас спросить: куда ведет эта таинственная лестница? — ткнул заведующий пальцем вверх.

Как хорошо, что распался преферанс! А Дидиг, наверное, привык там читать…

— Там у нас тихая комната для любителей уединенного чтения, — тотчас пришло Лорсу на ум объяснение. — Хотите посмотреть?

Когда Лорс поднимался с Тлином наверх, до него донесся сверху возбужденный голос Дидига. «Дочитался, бедняга. Уже вслух шпарит! Надо предупредить его, что лавочка прикрыта насовсем, а то он до старости будет дежурить».

Лорс открыл дверь и обмер.

За столом сидел с картами в руках взъерошенный Дидиг! С ним играли трое кружковцев. Дидиг, не обращая ни малейшего внимания на вошедших начальников, сердито объяснял партнерам какие-то тонкости преферанса.

— И давно вы тут сидите? — спросил Тлин, увидев полдюжины порожних банок из-под баклажанной икры и батарею пустых лимонадных бутылок.

— Со вчерашнего вечера, — ответил Дидиг. — Пожалуйста, не мешайте. Эта игра требует полной сосредоточенности.

«Вот увидите, он совсем шальной станет, когда проснется!» — вспомнил Лорс пророчество Вадуда.

Допрос (Тлин вел его виртуозно) вскрыл картину пробуждения Дидига к жизни.

…Когда Зинаида Арсеньевна перестала сюда ходить, ему стало жалко трех осиротевших старичков, и он согласился сесть четвертым, поучиться. Освоил он игру так быстро, что как-то за два вечера выиграл у них все деньги. Они обиделись и перестали ходить.

— А жалко! — сокрушенно закончил Дидиг рассказ о своем грехопадении. — Старички были бездарные, но вот эти трое — совсем тупицы, с трудом втолковал я им суть игры.

В глазах Дидига вдруг мелькнула счастливая мысль. Он поднял взор на Лорса, но сразу поскучнел, будто смотрел на Вадуда.

Перевел глаза на Тлина. Этот незнакомец с пылающим взором и высокой аристократической прической показался Дидигу подходящим человеком. И Дидиг, ткнув пальцем в дужку своих очков, пылко предложил Тлину:

— Не хотите пульку сыграть? А кто-нибудь в чайную за икрой сходит! Вы не смейтесь, я сыграю неплохо!

Тлин и не смеялся. Он просто свел губы в сторону, но на этот раз так, что Лорсу показалось: начальник почесывает губами у себя за ухом.

— В нашем клубе картежный притон! Развращение молодежи! — мерно ходил Тлин по своему кабинету.

— Расписаться? — спросил Лорс, доставая шариковую ручку.

Спросил покорно, потому что карты есть карты. Клуб есть клуб. А Тлин есть Тлин — он любит издавать приказы с выговорами.

Поздно ночью Лорс писал Эле:

«Ты помнишь, Эля, как я однажды угостил тебя в «Водопаде» настоящим кофе по-прибалтийски? Чашечка из тонкого фарфора. Поверх горячего напитка — пленка ледяных сливок, налитых с ложечки. За глотком холодных сливок сразу вливается в тебя горькая горячая влага…

…Грубый граненый стакан из мутного стекла. В нем желтенький, едва сладкий чай. Каменистые сухари. Только и радости что чай — из самовара. Так проходят у нас занятия по бонтону. Дарья Петровна старательно записывает все в книжечку. Ватуши на втором же занятии уже начал привставать перед дамой и радостно хлопнул Зинаиду Арсеньевну по плечу: «Не трехай, мамаша, эта музыка мне дается легко!»

И вся эта затея стоила мне всего-навсего строгого выговора».

 

Зачем бригадиру плясать вприсядку?

— Ты знаешь, что у меня полный контакт с машинисткой культотдела Нюсей? — спросил Петя Лорса таинственно.

— Только с ней? — удивился Лорс.

— Ну хватит. Она мне шепнула, что звонили из города: хотят дать тебе и Володе какие-то грамотки.

— За что?! — не поверил Лорс.

— Передовики! Оказывается, мы чуть ли не больше всех Домов культуры сделали выездов во время жатвы…

Лорс воспрянул духом. Так ничтожно мало сделано в клубе — и то заметили в городе, поощряют!

— Я уезжаю на три дня в пансионат, — объявил Тлин. — Буду писать статью о первом опыте организации социологических исследований в сфере культпросветработы. Проведите плановый вечер передовиков. Но чтобы на уровне! Вы увлеклись одной интеллигенцией. Мы забываем о тех, кто кормит нас, ничего не производящих интеллигентов: вас, его, меня.

Тлин ткнул пальцем в тощую грудь себя, потом в грудь Лорса, Вадуда…

Лорс тотчас начал мучиться совестью: он со стыдом почувствовал себя на земле сущим дармоедом. Вадуд же приосанился и покраснел от гордости: приятно, что ты интеллигент.

…Зал сверкал и был наряден, как никогда. Сельпо открыло в фойе богатый буфет. Здесь сиял начищенный до блеска клубный самовар. Внес его на своих могучих руках Ватуши, и он же имел поручение раздуть в самоваре угли.

Это был вечер «местного значения»: только передовики колхозов и предприятий села Предгорного; из «чужих» персонально пригласили Ивана Матвеевича. Его бригада собрала в минувший сезон опять высокий урожай. Бригадир здоровался со всеми кружковцами за руку как старый знакомый. Любитель чая, он обрадовался самовару.

— Пришлю-ка я вам, ребята, мешок муки! — сказал он Лорсу. — От нашей бригады, за концерты. Напечете из нее хлеба и наделаете себе городских сухарей. За самоваром-то репетиции веселее пойдут…

Народу еще было мало, и Иван Матвеевич засел за самовар. Пробегая мимо фойе, Лорс заметил сквозь стекло, что с бригадиром сидит высокий сухощавый горец с усиками. Да это же, кажется, Али Салманов — дядя Муртаза…

— Чабанский «профессор», — сказал о нем кто-то с уважением в голосе. — Всегда для своей отары лучшие выпаса находит!

Лорсу стало совестно. И от пожара спасал он Салманова, и барана потом у него на новоселье съели, и не знал Лорс, что Али — такая знаменитость.

А вон Дарья Петровна в кругу девушек, рядом с Азой. Орден на груди! Вот так кулинария…

Мелькали везде алые пионерские галстуки — это пришли маленькие школьники во главе с Гошкой поздравить передовиков. После чаепития Иван Матвеевич пустился в пляс с Дарьей Петровной. Всем понравилось, как лихо пляшет бригадир.

«Но почему нигде не мелькают красные повязки дежурных?» — встревожился директор.

— Я же приказал: самых старательных ребят и девушек — дежурными! — гневно зашипел Лорс на Вадуда. — Чтобы встречали гостей, поухаживали за ними!

— Я вам только что хотел доложить: ни один не хочет! Говорят — не можем. А почему, не объясняют. Самые лучшие стали сегодня самые худшие!

— Собери-ка их быстро в репетиционную…

Ребята и девушки стояли перед директором, смущенно перешептывались. И это цвет клубного актива!

— Да что с вами стряслось? — нетерпеливо глянул Лорс на часы. — Вы забыли, кто сегодня будет сидеть на сцене? Ни уважения у вас к таким людям… ни совести!

— При чем тут совесть… — забасил Ватуши. — Давай повязку! Хочешь, даже в парке буду дежурить, Вадуд всегда меня туда сует. И зачем я такой здоровый уродился?

Ватуши взял повязку. Потоптавшись, нерешительно вытянул из кармана кусочек белого картона, подал его Лорсу:

— А насчет вот этой бумажки сам тогда объясняй начальникам… Не люблю я дисциплину нарушать!

Это был пригласительный билет. Надпись по диагонали обозначала, что место Ватуши в… президиуме!

— Чего же ты молчал? — удивился Вадуд, недоверчиво разглядывая билет. — Ты что, тоже передовик, что ли?

— А что, кричать надо: я передовик! — закричала Клава и оглянулась на других, вытаскивая свой билет. — У-у, лицемеры несчастные! И я с вами такая сделалась!

Такой же билетик с надписью по диагонали был у наборщицы Капы. А Липочка — тот всегда делает все, что делает Капа, поэтому он тоже показал такой же билет, улыбаясь во всю свою конопатую рожицу. Вслед за Липочкой, разумеется, Юсуп.

Лорс одного за другим оглядывал своих кружковцев. И чувствовал себя страшно глупо. Но он сразу нашел что сказать:

— Вадуд, здесь только ты и я не передовики! Ватуши, нацепи-ка мне эту свою повязку. Впервые в истории Дома культуры дежурит сам директор. За всех. В вашу честь!

Ему приятно было втайне знать, что он тоже почти передовик, черт возьми! Сегодня на вечере колхозники называли «участником жатвы» и Дом культуры. Может быть, свое обещанное перед дядей интервью он даст именно здесь?

Впервые за свою клубную жизнь Лорс сделал в этот вечер, несмотря на тяжкие обязанности дежурного, еще одно: он танцевал! Вальс играл по этому необыкновенному случаю Володя. А танцевал Лорс с Азой. Он никого и ничего не замечал. Он знал, что в его руке — рука Азы. И еще была у него мысль, весьма кощунственная для культработника: самое великое в клубном деле не потрясающие концерты и гениальные лекции, а просто танец. Если с Азой.

— Можно мне танцевать с вами каждый вечер? — спросил он ее.

— Да, — ответила она. — Но после моего приезда: я уезжаю в Венгрию с туристской комсомольской группой.

Когда он отводил ее на место, она как бы между прочим добавила фразу, которую Лорсу потом еще придется вспомнить:

— Магомета Хасановича увезли на операцию: у него язва. Полунина уезжает в отпуск. Зато приезжает Тлин… — Аза помолчала. — Понимаете вы это? Ничего хорошего я от этого не жду.

Едва успел Тлин приехать из пансионата, а уже знал все досконально о проведенном вечере.

— Мероприятие прошло без серьезного срыва, — сказал он Лорсу. — Но зачем вы пустили передового старика бригадира вприсядку со звеньевой? Не умеем идейно нагружать. Идем на поводу у зала. Гонимся за чистой развлекательностью.

Тлин свел разговор к выводу, что ошибки Лорса всегда идут от неумения использовать готовые, проверенные жизнью формы работы.

— Наряду с этим замечается у вас — молодого человека! — консерватизм, — добавил он. — Я в районной газете пишу, что при Доме культуры действует Народный театр, вы же в отчетах упорно называете его «кружок»…

— А показуха — это тоже проверенная жизнью форма? — не выдержал Лорс.

— Я требую раз и навсегда… Впрочем, какой смысл говорить вам о моей точке зрения на культпросветработу. Теперь я знаю, что надо делать!

Тлин прямо-таки почесал губами мочку уха. А смысл его таинственных последних слов Лорс понял очень скоро.