Давид возвращался с молитвы из оврага. В городских воротах на него налетел запыхавшийся Даниэль.
– Отец! – закричал он. – В Хеврон пришёл Авнер бен-Нер и с ним двадцать биньяминитов.
Давид положил руку на меч, ругая себя за то, что отправил Героев в Джахи.
– Не-е, – протянул Даниэль. – Авнер привёл твою жену Михаль.
– Где Авнер бен-Нер?
– У нас. Ему дали умыться с дороги и теперь кормят. Авнер просил поскорее разыскать тебя.
– Ты, значит, пришёл с миром, – сказал Давид. – Услышал Господь мои молитвы, остановил распрю.
Авнер бен-Нер, улыбаясь, почёсывал горбинку носа.
– Я пришёл рассказать тебе, король Давид, о чём мы говорили с Шаулем, да будет благословенна память о нём, – в ту последнюю ночь на горе Гильбоа. Всё, что мы тогда решили, исполнять тебе. Я уже стар и сделал своё дело – сохранил армию.
Наступило молчание.
– Знаешь, как мы познакомились? – Давид обернулся к Даниэлю. – Представь, старый король возвращается из похода на амалекитян. Войско ещё не подтянулось, и в Бейт-Лехем въезжают на мулах только трое усталых всадников: Шауль, его оруженосец…
– И я, – подхватил Авнер бен-Нер. – Вдруг видим маленького пастуха лет пяти. Он нас не узнал, но принёс воды и поделился сыром. Шауль спрашивает: «Как тебя зовут?» «Эльханан», – отвечает. «А где же взрослые?» «В Бейт-Лехеме. Умер мой дед Овед, и все ушли туда. А меня вот оставили со стадом. Боялись, что я стану плакать». Шауль положил руку на голову мальчика и говорит ласково: «Не печалься, каждый человек в свой черёд уходит». А мальчик, – Авнер показал рукой на Давида, – это после победы над великаном Голиафом он стал Давидом, а тогда его ещё звали Эльхананом, – вдруг этот Эльханан как закричит: «Нет, нет! Я никогда не умру!»
Все рассмеялись.
– Потом уже бывало всякое, – почёсывая нос, продолжал Авнер бен-Нер. – Воевали мы и вместе против амалекитян, и между собой. Гонялся я за ним по пустыне Зиф, а уж в последние годы… Давид! – спохватился он.– Я же привёл к тебе Михаль!
– А сам ты не останешься в Хевроне? – спросил Давид.
– Нет, – сказал Авнер бен-Нер. – Поднимусь я и пойду, и соберу к господину моему, королю, всех израэлитов, и они заключат с тобой союз. И будешь ты править по воле души твоей.
– Что ж, согласился Давид. – Раз ты так решил, иди. Я и мужи племени Йеѓуды будем ждать твоего возвращения в Хеврон.
Они обнялись, два высоких крепких воина, один – усталый, седой, грузный; другой – лёгкий, как пламя, полный сил и надежд. Возбуждённые встречей и беседой, они стали похожи друг на друга, будто их породнила мечта о полной перемене судьбы иврим в Кнаане.
Сын Давида Даниэль затаился в углу и во все глаза смотрел на собеседников.
– А помнишь, Авнер, как сидели мы рядом на пирах у короля Шауля: Йонатан, ты и я? – спросил Давид.
И начал, а за ним и остальные, – Авнер бен-Нер, биньяминиты, вошедшие в комнату, и иудеи, собравшиеся со всего королевского дома, – все запели поминальный псалом по Шаулю, его сыновьям и по всем иврим, сложившим головы в битве на склонах горы Гильбоа:
– Олень Израиля!
Убита твоя краса, пали герои…
***
Проводив Авнера, Давид не отправился сразу к Михаль, а приказав, чтобы его оставили одного, ещё долго ходил по комнате, прося у Господа сил и удачи для своих новых замыслов. Ему уже виделось полное замирение с биньяминитами и праздник, на который он пригласит старейшин всех ивримских племён и королей дружественных городов Кнаана. Он отправил вестового навстречу командующему Иоаву бен-Цруе с приказом сохранить захваченный в походе скот, не обменивать его по дороге и как можно скорее привести в Хеврон.
Давид заснул поздно, а едва рассвело, оруженосец Нахрай сунул нос в комнату и сообщил, что слуги Давидовы и Иоав пришли из похода и принесли богатую добычу. Командующий после омовения и благодарственной жертвы за благополучное возвращение отряда из Джахи придёт к королю.
– Какие там подарки для твоих жён! – прищёлкнул языком Нахрай.
– Видишь, как всё славно получается, – засмеялся Давид. – И я сегодня всех порадую великою новостью.
Он не успел договорить, как кожаный полог на входе отшвырнула сильная рука, и Иоав бен-Цруя вошёл в дом. Усталый, заросший, но в чистой рубахе, и за поясом – тот самый меч, который, как рассказывали, сам выскакивает из ножен по окрику хозяина.
– Мир тебе, король, – поклонился Иоав, распрямился и, прищурившись спросил: – Правду ли я сейчас услышал, будто этот собачий сын, предатель Авнер бен-Нер, приходил в Хеврон, и ты отпустил его с миром?
– Да, – подтвердил Давид, – это правда. – Сложив на груди руки, он ходил от стены к стене и говорил. – Да, это правда. Я хочу, чтобы ты понял: начинается новая жизнь для тебя, для меня, для всех иврим. Постарайся поверить, Иоав, что сегодня сюда приходил другой человек.
– Другой?! – взревел командующий. – Как ты доверчив, король! Неужели ты не понял, что эта собака только вынюхивала, как мы готовимся к войне со Срамником?
– Замолчи! – повысил голос Давид. – Не Срамник наш враг, а басилевс Филистии. Нам нужна сейчас сила, и я уже вижу, как во главе армии встанут три лучших воина: ты, Авишай и Авнер бен-Нер. И тогда Господь накажет Филистию за все обиды сынов Яакова.
– Три воина! – рассмеялся Иоав. – Нас у отца было три сына – три бойца в твоей армии. А теперь, когда нас осталось двое, ты хочешь, чтобы третьего заменил его убийца?! Не бывать такому!
– Поверь, – тихо сказал Давид, – постарайся поверить, – добавил устало. – Поверь мне, Авнер говорит правду, теперь он за меня. Ты понял, Иоав?
«Я понял тебя, – думал Иоав. – Я всегда понимаю тебя, Давид».
И вышел Иоав от Давида, и послал нарочных за Авнером, и возвратили они его. Давид же этого не знал.
Размышляя над странной просьбой короля вернуться в Хеврон, Авнер бен-Нер соскочил с мула, привязал его возле Хлебных ворот, продев верёвку в круглое отверстие в камне у основания городской стены, и, преодолевая одышку, поспешил в город. Двадцать крепких воинов-биньяминитов остались ждать его в поле неподалёку от Хеврона.
Сразу за воротами Авнеру попался навстречу Иоав бен-Цруя. Авнер улыбнулся ему, помахал рукой и хотел было пройти к дому Давида, но Иоав остановился и, оглядевшись по сторонам, прошептал:
– Авнер, мне нужно тебе кое-что сказать.
Тот замедлил шаг и, когда они пошли рядом, пообещал:
– Давид тебе всё расскажет. Пришёл конец моему командованию. Теперь вам, молодым, исполнять дело Божье.
– Да, – задержал его за руку Иоав. – Тебе пришёл конец, Авнер бен-Нер.
И когда Авнер обернулся, Иоав уже держал в руке меч, который и вогнал по самую рукоять ему в живот.
Авнер грузно осел на землю, глаза его выкатились, рот открылся, из горла послышался клёкот. Как рассказывали потом солдаты, он ещё попытался вытащить меч из живота, но только дёрнулся и затих на песке, набухшем от его крови. Подбежавшему Авишаю бен-Цруе показалось, что он опять видит Авнера, спящего подле короля Шауля на освещённой луной земле в оазисе посреди пустыни.
Авишай потряс головой, чтобы отогнать видение.
– Никто не смеет прикасаться к этой собаке! – крикнул он, указывая носком сапога на распростёртое на песке тело. И сквозь зубы процедил: – Вот так же валялся на земле наш брат Асаэль.
Он подошёл к Иоаву, и оба, не оглядываясь, направились к палаткам Героев.
Старик-очевидец рассказывал потом, будто Авнер бен-Нер ещё приподнял голову и произнёс вдогонку Иоаву:
– Ры-жий!
Давид услышал крики и топот множества людей. Он тут же выскочил из дома и следом за всеми побежал к Хлебным воротам. Издали увидев, что кто-то лежит на земле, а поодаль толпятся солдаты, он направился туда и наклонился над перемазанным кровью и песком телом. Авнер бен-Нер! Живот распорот, кишки наружу.
Давид обернулся, подозвал лекаря Овадью. Тот встал на колени, рассмотрел лицо Авнера и покачал головой.
– Авишай не велел прикасаться к этой… – крикнул какой-то солдат.
Давид распрямился, положил руку на меч и огляделся, высматривая, кто кричал. Солдаты глядели в землю. Народ всё прибывал к Хлебным воротам.
– Помоги, – подозвал Давид Хелеца.
Вдвоём они перенесли тело к кустам. Давид снял плащ, расстелил на земле, и на него положили Авнера. Кровь уже не текла: рану на животе Овадья заткнул листьями.
Давид опять оглядел солдат и прокричал на весь Хеврон:
– Кто это сделал?
– Братья Бен-Цруи, – подошёл Бная бен-Иояда и с ним несколько Героев.
Давид тяжёлым взглядом обвёл стоявших вокруг, но не нашёл ни Иоава, ни Авишая. Он повернулся и побрёл к своему дому, приказав:
– Вечером – похороны.
Возле дома его ожидали несколько незнакомых воинов. По коричневым шерстяным рубахам Давид узнал биньяминитов. Такие же мрачные взгляды были у людей, напавших на него и Иру бен-Икеша в оазисе Эйн-Геди. Может, это опять они? На этот раз рядом с Давидом никого не было, только Хелец, сопя, протискивался между широкими плечами чужаков к своему королю.
– Кто вы и зачем пришли? – спросил Давид.
Вперёд вышел молодой человек в рубахе, какие носят коэны, и при полной тишине сказал:
– Меня зовут Цадок бен-Азария. А это – биньминиты из Бейт-Галы. Не так давно к нам в селение пришёл Авнер бен-Нер и растолковал, что все иврим должны служить королю Давиду. Он убедил нас отправиться с миром к тебе в Хеврон, обещал, что и сам придёт сюда без оружия.
– А ты, значит, послал Иоава бен-Црую, чтобы его встретить? – прогремел голос совсем рядом.
Давид обернулся и, хотя увидел этого огромного человека впервые, догадался, что перед ним командир ополчения Еаш бен-Шмая, о храбрости и силе которого говорили по всей Земле Израиля.
– Да, Авнер бен-Нер был здесь вчера, – сказал Давид. – Мы помирились, и он отправился к старейшинам северных племён.
– Пойди к Хлебным воротам и посмотри, куда он отправился, – выкрикнул кто-то из биньяминитов.
– Нечего нам тут объясняться, – прогудел Еаш бен-Шмая и рассёк рукой воздух. – Биньяминиты, мы остались врагами для короля племени Йеѓуды.
Больше Давид не смотрел на окруживших его воинов. Прикрыв глаза, он громко говорил для одного только Бога:
– Господь, Бог мой! Если сделал я это, если есть несправедливость в руках моих, если заплатил я злом доброжелателю моему, – пусть преследует враг душу мою, пусть настигнет и втопчет в землю душу мою и славу мою в прах обратит.
Он очнулся, посмотрел на молодого коэна Цадока, на Еаша бен-Шмаю, на остальных и закричал им:
– Убирайтесь в Маханаим к вашему корою!
Воины отшатнулись. И тут опять стало слышно, что бормочет этот Давид.
– Не виновен я в смерти Авнера бен-Нера. Да падёт вина на голову Иоава бен-Цруи и на весь дом отца его. Да не переведутся в доме Иоава ни прокажённый, ни опирающийся на палку, ни падающий от меча, ни нуждающийся в хлебе.
Только теперь к нему протолкались Элиэзер бен-Додо, Ури из селения Хит и Элиам, сын Ахитофеля Мудрейшего. Подбегали к дому и остальные Герои, встревоженные слухом о нападении на их Давида.
– Кто ещё не знает, что военачальник и великий муж пал сегодня в Стране Израиля? – возвысил голос Давид. – Раздерите одежды ваши, опояшьтесь вретищем и плачьте над Авнером. Смертью ли подлого было умирать тебе! Руки твои не были связаны, и ноги не были в оковах. Ты пал от рук злодеев…
И Давид шёл за телом Авнера, и когда погребали тело в Хевроне, король рыдал в голос. И с ним плакал весь народ.
Перед тем, как завёрнутое в саван тело опустили в могилу и каждый бросил в неё по щепотке земли, Давид пообещал:
– Иудеи построят тебе гробницу здесь, и кости твои будут лежать в Хевроне, пока, с божьей помощью, иврим не прогонят филистимлян из Гивы. Тогда твой прах мы перенесём к тебе на родину, и там ты успокоишься, Авнер бен-Нер, да будет благословенна твоя память!
А когда возвращались с похорон, Давид тихо сказал своему другу Ире бен-Икешу:
– Я теперь ещё слаб, хотя и стал помазанником. Не обойтись мне без братьев Цруев. Но я не забуду им убийства Авнера бен-Нера. Господь воздаст содеявшему это по злодеяниям его.
Неделю длился траур. Люди сидели, как того требовал обычай, на земле и вспоминали жизнь Авнера бен-Нера, службу с ним в армии Шауля, походы на амалекитян и великую битву с армией басилевса Филистии на склонах гор Гильбоа.
В эти траурные дни Давид не правил бороду, не менял рубаху. Постился. И пришёл весь народ предложить Давиду поесть, пока ещё продолжается день. Но Давид поклялся, сказав: «Пусть так накажет меня Бог и ещё усилит наказание, если до захода солнца вкушу я хлеба или другой еды».
И народ понял это, и понравилось ему это, как нравилось народу всё, что делал король.
***
По окончании траура Давид вызвал к себе братьев Бен-Цруев.
– Знаете, кого вы убили! – накинулся на них король, едва братья уселись на скамье.
– Авнера бен-Нера, слугу Срамника, затеявшего кровавую войну в нашем народе, – дерзко глядя в лицо короля, ответил Иоав. – И в Хеврон приходили от него «гости с подарками из Египта», вот знак оставили, – наклонил он голову, показывая незарастающий шрам на затылке.
Иоав замолчал, и тогда заговорил спокойный рассудительный Авишай, командир Героев.
– Да, Давид, мы знаем, кого убили. Вместе с тобой служили в молодые годы под началом Авнера в отряде Йонатана, сына короля Шауля.
– Но, может, вы не знаете, что Шауль отослал Авнера с войском за Иордан, чтобы сохранить армию и спасти иврим от нашествия Филистии? Может, думаете, что Авнер бежал тогда от битвы? Он успел мне рассказать, как всё было.
– Не с Филистией он воевал, а с тобой, – мотнул головой Иоав. – И ещё, по нашему древнему обычаю, мститель должен преследовать убийцу до самой его смерти. Так что я обязан был убить эту собаку за брата нашего Асаэля. Неотмщённая кровь, говорят старики, взывает к Богу, чтобы Он наслал на землю свой гнев.
Больше Иоав не произнёс ни слова, сидел, смотрел в землю и рисовал на ней веткой узоры.
– Он прав, король, – заговорил Авишай бен-Цруя. – Я тоже хотел бы поверить, будто война со Срамником мне только приснилась. Но каждый год мы с Иоавом приходим к могиле брата нашего Асаэля…
– Сколько можно этим жить! – выкрикнул Давид.
Авишай будто не слышал его слов.
– Разве это не Авнер загнал нас в пещеры в Иудейской пустыне? А разве не Асаэлю, прозванному Быстроногим, поручал ты: «Отбери десяток своих бойцов, обойдите биньяминитов с юга, нападите на охрану и отвлеките их, пока мы уйдём из пещер»? Это ты забыл?
– Помню, – Давид устало махнул рукой, повернулся спиной к братьям Бен-Цруя и задумался, глядя в угол двора, где рос огромный орех.
Так стоял он очень долго, подбирая убеждающие слова, а когда обернулся, никого в комнате не было.
– Ушли? И пусть! – сказал Давид и крикнул слугам, чтобы принесли воды и какой-нибудь еды. «Не могу я пока без них обойтись, – думал он.– Пока».
В Маханаиме никто не сомневался, что Авнер бен-Нер убит по приказанию Давида. И услышал сын Шауля, что умер Авнер в Хевроне, и опустились руки его.
– Как же мы выпустили его тогда в Эйн-Геди! – вырвалось у Рехавама бен-Римона.
– Если Давид приказал убить Авнера, который перешёл к нему, – рассуждал вслух советник Шими бен-Гейра, – значит, он не доверяет никому из биньяминитов. Надо укреплять Маханаим и готовиться к нападению иудеев. Они никого здесь не пощадят.
Братья Бен-Римоны переглянулись.
– Это их не пощадят, – шепнул Баана, когда они вышли во двор. – А нам с тобой есть чем заслужить милость будущего короля иврим.
Духота и мухи одолели короля Эшбаала. Он хотел остаться один, обдумать новое положение после предательства Авнера бен-Нера и его смерти. Нужно было что-то предпринимать, поход иудеев на Маханаим, видно, неотвратим.
Эшбаал созвал советников. Шими бен-Гейра попросил перенести встречу ближе к вечеру, надеясь на ветерок с Иордана. Эшбаал согласился, лёг на шкуру и прикрыл глаза. Воспоминание о пребывании в Египте опять возникло перед ним, и он перестал сопротивляться мухам, зною и сну. Эшбаал увидел каменного фараона в саду Фиванского святилища и услышал его голос:
– Чужеземец, ты мечтал встретиться с богом Озирисом – я беру тебя с собой.
Эшбаал закричал, счастливый оттого, что наконец-то сам увидит суд Озириса и сможет, вернувшись домой, в Эрец-Исраэль, рассказать о нём людям.
– Есть! – Баана рывком перерезал хрящи на шее Эшбаала и сбросил голову к ногам отскочившего брата. Несмотря на зной, оба тряслись от холода и не могли согреться под толстыми шерстяными рубахами. Мешая друг другу, четыре трясущиеся руки перекатили голову на грязную тряпку, тут же промокшую от крови, связали края в узел, и вышли из комнаты, озираясь, хотя и знали, что до наступления утра туда никто не войдёт, потому что именно они, братья Бен-Римоны, напросились в охрану короля Эшбаала до появления на небе первой звезды.
Она прожгла небесную мглу над пустыней Аравой, по которой два всадника стремительно уносились от погони, которую никто не устраивал. Со спины мула одного из всадников свешивался узел с головой Эшбаала – несчастного сына короля Шауля.
В третью субботу Двенадцатого месяца, когда холодный свет, скопившийся в ореховых деревьях, рассекает концы веток жёлто-лимонными лучами, Давид собрал своих детей и отправился с ними к Божьим холмам на окраине Хеврона поглядеть, как обновилась за зиму ореховая роща.
Она росла в глубокой долине, где в зимние и весенние ночи случались и заморозки. Роща хорошо просматривалась с Божьих холмов, и Давиду, который нёс на руках годовалого Шфатью, сына, рождённого Авиталь, не нужно было спускаться в долину – прозрачный воздух приближал к глазам серо-зелёные стволы орехов.
Солнце лениво плыло в середине небосвода, и трава чуть подрагивала от редких дуновений западного ветра. Старшие дети – одиннадцатилетний Амнон, высокий, нетерпеливый первенец Давида, семилетний Авшалом и пятилетний Адонияу, вечно жалующийся своей матери Хагит на старших братьев, – всё время убегали вперёд. Они то догоняли друг друга, то собирались кучкой и что-то разглядывали в траве. Девятилетний Даниэль, недавно похоронивший мать – мудрую Авигаил – и шестилетняя сестра Амнона Тамар шли в стороне от остальных, подбирая камушки и разговаривая между собой. Мааха, мать Тамар и Авшалома, узнав, что Давид собрался на прогулку с детьми, предложила пойти с ними, сказав, что только она умеет справляться с сыновьями Давида, а без неё они обязательно передерутся. Он согласился, хотя сперва хотел взять с собой Эглу – та была на сносях, но мать Эглы решила, что ей лучше остаться дома под наблюдением старух.
Мааха оказалась права. Не дошли они ещё и до Божьих холмов, как Адонияу попал камнем в ногу Амнона, и тот, заревев, кинулся на брата с палкой. Пока Мааха разнимала мальчиков, прибежал Авшалом и начал выговаривать братьям за плохое поведение, а потом для примирения дал каждому по сладкому стручку с рожкового дерева.
Остальную дорогу Мааха вела задиру Адонияу за руку.
– Видишь, – говорила она Давиду, – Авшалом умеет словом добиться большего, чем другие кулаками. А Давид не мог оторвать глаз от кудрей Авшалома цвета свежего мёда. Говорили, что Авшалом больше всех детей похож на отца. Слыша это, Давид улыбался и думал: «Значит и у меня такие большие зелёные глаза и такие густые чёрные брови».
– Коэн Эвьятар, – продолжала Мааха, перехватив его взгляд, – сказал, что такого способного ученика ему ещё никогда не присылали.
Они поднялись на Божьи холмы, и все разом кинулись в высокую тёплую траву. Дети кувыркались в ней, кидались ветками, ловили кузнечиков. Давид и Мааха, подложив под голову мешки с едой, лежали на спине и смотрели в ярко-голубое небо, а малыш Шфатья сидел между ними и улыбался, пуская слюни. Мааха снова заговорила о необыкновенных способностях Авшалома. Давид слушал, наблюдая за сыновьями. Амнон подсадил Авшалома на фисташковое дерево и удрал. Авшалом прошёлся по ветке, расставив руки, чтобы не упасть, посмотрел наверх, не решился подниматься выше, а спрыгнуть побоялся. Амнон делал вид, что не слышит криков Авшалома, и когда тот уже начал хныкать, прибежал Даниэль и подставил брату спину. Авшалом спрыгнул, оба не удержались и полетели в траву.
– Мне не нравится, что мальчики растут на женской половине дома, – сказал Давид. – Вон, какие неловкие! И Авшалом твой тоже. Как отпразднуем его бар-мицву, пусть идёт в обучение к Бнае бен-Иояде. Тот сделает из него воина.
Мааха повернулась к нему и подперла голову рукой.
– Давид, Давид! Это раньше так было, что король и ослов пас, и детей учил. Да и то одной только войне. Ты – совсем другой король. Твоим сыновьям нужно учиться управлять народом, разбираться в налогах. А кому воевать найдётся и без наследников короля.
Давид сел разозлённый. И в этот момент подбежали трое старших сыновей и подошли Тамар и опирающийся на корягу Амнон – он изображал старичка.
– Отец, – попросила за всех Тамар, – расскажи про свой посох. Почему ты сказал, что он – память о короле Шауле?
– Вот почему, – начал Давид. – Однажды мы с Шаулем прогуливались возле его дома в Гиве. Я тогда только что взял в жёны его дочь, Михаль. Шауль и говорит: «Видишь ту старую оливу? От ствола и от корней у неё идут побеги. Выбери тот, что начинается повыше, дай ему вырасти, и когда он станет крепкой веткой, срежь вместе с утолщением у ствола, высуши и сделай его гладким – получится хороший пастушеский посох. Он будет служить тебе для защиты от зверей и помогать пасти стадо. Чтобы овцы шли, куда тебе нужно, кинь перед ними этот посох. Он всегда упадёт на землю тем концом, на котором утолщение. Баран, ведущий стадо, обязательно захочет перешагнуть через посох. А следом за ним пойдут овцы».
Мааха слушала и думала: «О чём ещё могли беседовать два короля-пастуха!
– Отец! – закричал Авшалом с вершины холма. – Какие-то двое скачут в Хеврон.
Давид мгновенно оказался на ногах. Подбежал к Авшалому, вгляделся. Два всадника на мулах приближались к ореховой роще, за которой начинался проход в Хеврон через Водяные ворота. Здесь их встретила охрана и заставила слезть с мулов. Давид не мог слышать, о чём шёл спор, но видел, что всадники что-то объясняют, размахивая руками, потом один из них снял с мула узел, развязал его и показал охранникам. Те отпрянули.
Давид понял, что происходит что-то, требующее его присутствия.
– Веди детей домой, – обернулся он к Маахе, а сам понёсся через ореховую рощу к Водяным воротам, крича, чтобы привлечь внимание охранников. Они его заметили, узнали и остановились в ожидании.
Когда Давид подбежал, всадники сказали ему.
– Мы – братья Бен-Римоны, Рехавам и Баана. А вот – голова сына Шауля, врага твоего, который домогался жизни твоей. Ныне доставил Господь нашему королю отмщение Шаулю и потомкам его.
И отвечал Давид Баане и Рехаваму, брату его, сыновьям Римона из Берота, и сказал им:
– Жив Господь, избавивший душу мою от всяких бед! Если известившего меня: «Вот, умер Шауль!» я схватил и убил в Циклаге, вместо того, чтобы наградить его, то тем более теперь, когда злодеи убили человека невинного в доме его – неужели не взыщу я за кровь его и не истреблю я вас с земли?!
И приказал Давид отрокам, и те убили их, и отсекли им руки и ноги, и повесили у пруда в Хевроне. А голову Эшбаала погребли в гробнице Авнера в Хевроне.
И опять, как на совсем недавних похоронах Авнера бен-Нера, Давид пообещал – негромко, так что слышали только стоящие рядом:
– Придёт день, и ни одного солдата басилевса не останется в Гиве. Тогда наши братья-биньяминиты перенесут в родовую гробницу Авиэлов из Явеш-Гилада останки Шауля и сыновей его: Йонатана, Авинадава и Малкишуа, и твои, Эшбаал, сын Шауля, и Авнера бен-Нера – отсюда, из Хеврона. И все иврим придут на эти похороны.
И понравились людям слова короля.
В Хеврон к Давиду теперь каждый день приходили жители севера Страны Израиля и старейшины племён иврим из-за Иордана: Реувена, Гада, Менаше. Хеврон, небольшой город с домами, еле возвышавшимися над землёй, уже не мог вместить и напоить столько людей и их овец, коров и ослов. Каждый день разбивались новые палатки, закладывались дома, копались колодцы.
Через несколько месяцев после окончания войны между иудеями и биньяминитами старейшины всех племён собрались в Хевроне. Они говорили о заветах Моше и Йеѓошуа бин Нуна, разделившего между племенами иврим эту землю, обетованную им Богом, и о любимом народном пророке Шмуэле, помазавшем Давида, тогда ещё мальчика, чтобы он правил всеми иврим. И решили старейшины – а коэны благословили их решение – послать к Давиду самых уважаемых людей от каждого племени и во главе их поставить Ахитофеля бен-Гура, прозванного Мудрейшим. После этого пришли все старейшины Израиля к королю в Хеврон, и заключил Давид союз с ними перед Господом. <...> Всё это были люди воинственные, понимающие в войне. От полного сердца пришли они в Хеврон, чтобы посадить королём Давида. Так же и остальные израэлиты были единодушны, чтобы сделать Давида королём.
И были они там с Давидом три дня, ели и пили, всё приготовили им братья их. И родичи их из Иссахара, Звулуна и Нафтали привозили на ослах и верблюдах, и на мулах, и на волах продукты: муку, сушёные смоквы, изюм и вино, и елей, а также привели крупного и мелкого скота множество, ибо веселье было в Израиле…
***