Элиам, сын Ахитофеля Мудрейшего, приехал в Гило и привёз матери фиги из своего сада. Ещё издали он заметил возле родительского дома высокую колесницу, вокруг которой толпились слуги отца, а их дети старались забраться в неё по колёсам с железными ободьями. Привязывая к каменному столбу мула, Элиам увидел под деревьями с десяток крепких мужчин: одни что-то ели из глиняных плошек, другие просто лежали в тени. Незнакомцы повернули головы к Элиаму, стали его разглядывать, но в это время кто-то из рабов сказал: «Сын хозяина приехал», и они отвернулись. Элиам догадался, что это – охрана и скороходы, которые сопровождают Авшалома бен-Давида – другой колесницы с железными ободьями не было в Земле Израиля. Не было и таких прекрасных длинногривых лошадей. Сейчас они щипали траву, перешагивая через брошенную на землю верёвочную упряжь.

В том, что Авшалом заехал к Мудрейшему, не было ничего удивительного: Давид назначил Ахитофеля бен-Хура воспитателем своего сына. Учителя и ученика часто видели вместе, но Элиаму, хоть он и жил неподалёку от дома Маахи и Авшалома, до сих пор не представился случай с ним познакомиться. Элиам передал мешок с фигами рабу и вошёл в дом.

Через дверь была видна затенённая комната со столом и двумя скамьями. В углу, как во всех домах иврим, было прислонено к стене копьё хозяина, лежали его доспехи и пояс с мечом. Копьё было семейной ценностью Бен-Хуров. Его вручали на тринадцатилетие мальчику, а потом оно возвращалось в дом старшего в роду. Ахитофель был ещё крепок и искусен во владение оружием, они с Элиамом, отец и сын, участвовали в сражении с арамеями.

Вскоре после того боя король вызвал Ахитофеля в Город Давида и сказал так:

– Помнишь слова Авнера бен-Нера: «Мечом махать каждый иври умеет»? Тебя называют в Кнаане Мудрейшим, и я хочу, чтобы ты постоянно находился при мне и давал советы. Посмотри, какое государство собралось вокруг Города Давида! А ополчению Гило хватает крепких бойцов, да ещё и помоложе нас с тобой.

Видя, как исчезает с лица Ахитофеля его постоянная улыбка, Давид положил ему на плечо руку.

– Ты же первый сказал, что сильному королевству нужна армия, постоянно готовая к бою. Вспомни, как я поддержал тебя, а Шауль, – да будет благословенна его память, – показал на меня рукой и сказал: «Вот он и возглавит Героев».

– Ладно, – сказал Ахитофель, – значит, пришло время. Я буду при тебе, король.

Подбежавший раб развязал Элиаму ремни сандалий, омыл ноги, и тот вошёл в дом.

– Шалом! – обнял его Ахитофель и представил:

– Авшалом бен-Давид. А это – мой сын Элиам. Он служит в отряде Героев.

Молодые люди пожали друг другу руки. Ахитофель указал Элиаму на место за столом рядом с собой, раб принёс ещё одну миску и кубок. По местному обычаю, перед началом разговора хозяин и гости должны были хорошо поесть. Все трое молча жевали, запивая водой, пот с них капал на земляной пол. На поясе у Элиама висел меч. Когда отец предложил положить его у стены, молодой Герой ответил, что у них в отряде есть закон: никогда не расставаться с оружием.

Ахитофель наблюдал и сравнивал сына и своего ученика. Они были ровесниками, обоим шёл двадцать четвёртый год.

По Авшалому не даром три года скучал город Давида. Во всём Израиле не было человека, столь славного красотой, как Авшалом. От стопы до темени не было в нём изъяна. Улыбкой Авшалом напоминал мать, но на миловидном лице Маахи проступала надменность, она ни с кем не была на равных, хотя и старалась. Люди к ней не тянулись. Зато к Авшалому влекло всех. Он жил вместе с матерью и сестрой в Офеле, и их дом бывал полон гостей со всей Земли Израиля.

В сравнении с Авшаломом, Элиам, казалось, был сложен особенно грубо. Из-за ранения он поворачивался к собеседнику всем туловищем и постоянно оставался в напряжении.

Характером Элиам совсем не был похож на отца. Застенчивый и молчаливый, он был уверен, что Бог всё решит к лучшему, что Он неизменно добр к его народу и к нему, Элиаму бен-Ахитофелю, одному из иврим. Над тем, что вызывало у его отца страх или сомнение, Элиам просто никогда не задумывался.

Все трое насытились и отодвинули тарелки. Авшалом похвалил воду из колодца: она и прозрачна, и вкусна, и ароматна. Он повернулся к Элиаму.

– Я слышал, тебя сильно огорчила смерть Ури из Хита. Он был твоим другом?

Элиам кивнул, потом показал глазами на Ахитофеля.

– Отец сокрушается больше всех: Ури был его любимцем.

Авшалом посмотрел на Мудрейшего, тот сидел, опустив голову.

– Ты огорчён больше, чем Бат-Шева. Она ведь, кажется, твоя родственница?

Ахитофеля вздохнул

– Она – его племянница, – ответил за отца Элиам.

– Бат-Шева – дура,– сказал Ахитофель. – Это всё из-за неё.

– А Давида вы не вините в смерти Ури? – спросил Авшалом, вглядываясь в собеседников. – Он что, совсем не при чём?

– Давид – помазанник Божий! – отрезал Элиам. Было видно, что разговор ему неприятен.

Ахитофель понял и заговорил о другом.

– Элиам, ты участвовал в осаде Раббы?

– Он получил там стрелу со стены, – вставил Ахитофель – Видишь, шею не может повернуть.

Авшалом посмотрел и даже хотел пощупать шрам, но Элиам отодвинулся.

– Скажи, Элиам, почему у иврим были такие потери? Ты не винишь в них братьев Цруев?

– В армии об этом поговаривали, – ответил Элиам. – И в Городе Давида многие матери не могут произнести имени Бен-Цруев без проклятий. Но Герои, которые брали Раббу, говорят, на то и война.

– Война, – задумчиво повторил Авшалом.

– Война, – сказал Ахитофель и повернулся к Элиаму. – Авшалом после возвращения из Гешура поселился вместе с матерью и сестрой. Теперь пришло ему время построить свой дом, тем более что у него недавно родилась дочка. Как ты её назвал?

– Конечно, Тамар, – просиял Авшалом.– Как же ещё!

И он стал рассказывать, какой нежный ребёнок маленькая Тамар.

Элиам слушал эту тихую и искреннюю речь и недоумевал, за что не любят Авшалома Герои. Кто-то назвал его Красавчиком, и прозвище пристало к нему навсегда. В Городе Давида рассказывали, как Иоав бен-Цруя орал: «Запомни, Красавчик, я слуга твоего отца, но не твой!»

Это было странно. Все знали, что Авшалом никогда никого ни о чём не просит, люди сами ищут случая ему услужить. Даже о заступничестве за него перед Давидом просил командующего не сам Авшалом, а Мааха. «Послушай, – сказала она тогда Иоаву бен-Цруе, – сам ты не простил Авнеру бен-Неру убийство твоего брата, верно?» Иоав признал, что Красавчик поступил по чести, хотя ему и не следовало передоверять свою месть слугам.

И когда по приказу короля командующий привёл его сына из Гешура в Город Давида, и они проходили через квартал Офел, Авшалом только остановился у дома Давида, но и тогда не попросил о встрече с отцом.

– Жди здесь, – приказал Иоав и тяжёлой походкой направился ко входу.

Отсутствовал он долго. Выйдя, свистнул и, сделав неприличный жест руками, передал ответ короля: «Пусть идёт в дом свой. А лица моего он не увидит».

– Думаю, Авшалом, – начал Ахитофель, – тебе нужен такой дом, чтобы, когда придёт время, твои дети смогли пристроить к нему свои дома.

Элиам удивился, он никак не ожидал услышать такие слова от отца. Ахитофель твердил родне, что всё ещё старается объяснить королю, как опасно делать главным городом иврим чужой, недавно завоёванный Ивус.

– Стены надо складывать из гладких камней одного размера, – наставлял между тем Ахитофель, – а самыми большими лучше выложить пол. Купи у хивви для крыши старых сикомор и маслин – их сейчас вырубают – и вели её сделать с наклоном для стока воды.

«Зачем ему такой дом? Прямо королевский!» – недоумевал Элиам.

Авшалом внимательно слушал Ахитофеля, потом все трое сидели молча, потягивая холодную воду.

– Трудно вам пришлось под Раббой? – спросил Авшалом Элиама.– Расскажи.

Элиам начал рассказывать и увлёкся. Он описывал новые осадные башни, изготовленные мастерами в Городе Давида, как их на быках подвозили поближе к стенам Раббы. Загар на лице Элиама от горного воздуха сделался шафрановым, карие глаза, унаследованные от матери, смотрели на собеседника доброжелательно и подбадривающе. «У нас в Гило или в том же Хевроне, – думал Ахитофель, – мой сын пас бы овец, и загар был бы у него красный, грубый, как у всей иудейской молодёжи».

Элиам замолчал. Авшалом обернулся к Мудрейшему.

– Почему ты так не любишь новый главный город иврим? Чего тебе в нём не хватает? Жертвенник там, все командиры и все левиты – тоже там, склады с зерном, стада жертвенных овец – всё то же самое, только не в Хевроне, а в Городе Давида.

– В городе Давида, – повторил Ахитофель. – а не в Хевроне, городе Авраама и Ицхака. Пойми, Авшалом, твой отец из Бейт-Лехема, я из Гило, но все мы ходим в Хеврон поклоняться могилам праотцев. В Хеврон меня приглашали на собрание старейшин нашего племени Йеѓуды, а теперь в Городе Давида вокруг короля другие люди, и совет мой теряется среди их советов. Поэтому я всё чаще молчу.

– Я тоже не люблю город Давида, – сказал Авшалом и, подумав, спросил: «А если бы Давид вернулся в Хеврон и стал поступать по твоим советам, ты простил бы ему Ури из Хита?

– Нет.

– Нет?

– Нет!

– Ну, я загостился у тебя, Ахитофель, – поднялся Авшалом. – Спасибо за советы о новом доме, я их запомню. Мне понравился твой сын, – он улыбался, крепко пожимая руку Элиама. – Когда стану королём, ты будешь служить мне так же верно, как служишь сейчас Давиду?

Элиам растерялся. Отец пришёл ему на помощь.

– В Героях король иврим может не сомневаться.

Два молодых человека стояли друг против друга.

– Идём, принесём вместе жертвы в память Ури из Хита, – предложил Ахитофель.

В перерыве между разбором двух тяжб Давид приказал оставить его одного и отдыхал в прохладной башне над воротами Мулов.

Прошёл год с тех пор, как его армия после победы над арамеями вернулась в Город Давида через наделы иврим северных племён. Она проходила селениями, где не слышали ни о короле Давиде, ни о новом главном городе всех иврим. Жители сперва попрятались, но, узнав, что это – тоже иврим, перестали бояться. Они показывали свои жертвенники, беседовали с коэнами Эвьятаром и Цадоком, обещали отныне присылать налоги только своему королю и воинов только к нему в армию. Давиду рассказывали о семейных делах, жаловались, просили рассудить с соседями, а он, как и все, кто его сопровождал, были удивлены размерами Земли Израиля, многочисленностью её населения и тем, как различны между собой племена иврим. Чтобы армия не сбилась с дороги, ей давали проводников от селения к селению.

«И в этом море людей Он выбрал меня, мне поручил Он свой народ!» – от этой мысли у Давида перехватывало дыхание.

Теперь со всей Земли Израиля иврим шли к своему королю за благословением, а также с просьбами, жалобами и заботами. Давид уже не справлялся один со всеми делами, всё чаще передавал их Адораму бен-Шоваву, если они касались налогов, братьям Бен-Цруя, если речь шла о наборе и обучении армии, и Цадоку бен-Азарии, если нужно было разобраться в жертвоприношениях. И всё равно ни времени, ни сил Давиду не хватало. Ахитофель Мудрейший советовал ему передать судебные разбирательства старейшинам селений, а пророк Натан сослался на историю о том, как Итро, зять Моше, посмотрев на его суд, пожалел и Моше, и народ иврим и посоветовал передать судейство умным и честным людям, а самому лишь руководить этими судьями.

– И сразу Моше стало легче, – закончил Натан. – И народ был доволен.

Отдохнув, Давид позвал Иру бен-Икеша. Тот вошёл и, пока Давид пил воду, рассказал ему суть следующего дела.

Подрались два соседа, земледелец и овцевод. Земледелец утверждал, что овцы пасутся у него на участке и вытаптывают посевы. Овцевод оправдывался: пастись им летом больше негде. Оба просили Давида рассудить их.

Как раз в этот день Авшалом осмелился приблизиться к воротам Мулов и, остановившись так, что Давид не мог его видеть, слушал королевский суд.

Давид решил дело земледельца и овцевода к полному удовольствию обеих сторон. Овцы могут пастись в то время, когда урожая на поле ещё нет: ячмень не взошёл или наоборот, его уже убрали. Овцы будут очищать поле от сорняков да ещё и удобрять его. А в остальное время травы и так полно повсюду.

Авшалом решил уйти немного раньше, чем окончится суд, чтобы не привлекать к себе внимания. Возле комнаты, где Ира бен-Икеш выслушивал нового жалобщика и определял, представить ли его дело в этот раз или отложить, какой-то человек ругался с охраной. Судя по выговору, он был из племени Эфраима. Авшалом быстро пошёл к своему дому, но незнакомец издали заметил его и окликнул. Авшалом встал в тень возле дороги, и запыхавшийся эфраимец подбежал к нему с приветствием. Авшалом, улыбаясь, протянул ему флягу с водой.

– Успокойся. В чём твоё дело?

Эфраимец пил и ругался. Он приехал издалека, его прислали старейшины говорить за всё селение, а у короля нет времени даже выслушать его.

– Успокойся, – повторил Авшалом. – Поживи пока у меня. Идём, расскажешь о своей просьбе.

Оказывается, этот человек хотел, чтобы люди его племени получили такие же послабления в налоге, какие, как они слышали, Давид сделал недавно поселениям иврим за Иорданом.

– Почему им положено, а нам нет! – возмущался эфраимец.

Авшалом знал почему. В селениях Заиорданья были наполовину уменьшены подати, чтобы поощрить местных жителей, первыми принимавших на себя налёты кочевников. Он знал, что предложил этот разумный указ не король, а Ахитофель Мудрейший и что такие послабления относятся только к пограничным селениям. Но Авшалом ничего не сказал гостю, молча улыбался и делал знак рабу принести новое блюдо с угощением.

– Вот, если бы ты был судьёй у иврим, – сказал гость, утирая рукой рот и усы, – уж у тебя нашлось бы время выслушать любого человека.

Авшалом рассмеялся. Он приказал слугам устроить эфраимца на отдых

– Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, – сказал гость, – пришли за мной, и я, Шева бен-Бихри, приведу к тебе всех мужчин из моего рода.

– Обязательно пришлю, – пообещал, улыбаясь, Авшалом. – Уже постелено, иди отдохни, раб омоет тебе ноги.

Он ещё долго сидел в сумерках и очнулся только, когда зажигавший масляные светильники слуга прошёл рядом. «Понадобишься», – прошептал Авшалом, вспомнив Шеву бен-Бихри.

И прожил Авшалом два года, а лица короля он не видел. И послал Авшалом за Иоавом, чтобы послать его к королю, но тот не захотел прийти к нему. Он послал и во второй раз, но тот не захотел прийти. И сказал он слугам своим:

– Участок Иоава рядом с моим, и у него там ячмень. Пойдите, выжгите его огнём.

И выжгли этот участок огнём слуги Авшалома. И встал Иоав, и пришёл к Авшалому в дом, и сказал ему:

– Зачем выжгли огнём слуги твои мой участок?

И отвечал Авшалом Иоаву:

– Я посылал за тобой, говоря: «Приди сюда, и я пошлю тебя к королю сказать: «Зачем пришёл я из Гешура, лучше было мне оставаться там». А теперь я хочу видеть лицо короля. А если есть на мне вина – пусть он убьёт меня».

И пришёл Иоав к королю и пересказал ему это.

И позвал тот Авшалома.

И пришёл он, и склонился перед королём лицом до земли.

И поцеловал король Авшалома.

В тот же вечер весь Город Давида узнал о примирении короля с сыном. «Прощён!» – слышалось в домах знати в Офеле и в жилищах, выдолбленных в известковых склонах по берегам ручья Кидрон, где жила беднота и рабы. Люди с факелами шли к дому королевского сына, чтобы порадоваться вместе с ним, но там их встречали растерянная мать и сестра Тамар. Жёны и дети Авшалома – первые внуки Давида – стояли рядом, и никто не мог ответить, куда он ушёл и когда вернётся. Только на следующий день в городе узнали, что, выйдя от короля, Авшалом – прощённый мститель – сел на мула и поехал в Гило к Ахитофелю Мудрейшему.

За пять лет правления короля Давида в стране произошли многие перемены. Вначале народ радовался, во всём видя благоволение Божье к своему помазаннику. По дрогам к Городу Давида, куда переехал король, сновали гонцы, шли торговые караваны, ехали сборщики податей с охраной и свитой. Чуть ли не каждый месяц строили новый постоялый двор, отрывали колодец, для защиты дорог от кочевников ставили охранные посты, города обносили новыми стенами. После победы над Филистией и успешных походов за Иордан, многократно увеличились стада коров и овец в наделе Йеѓуды. Рабы из военнопленных вырубали кустарник под новые посевы, сооружали водосборники и отводили от них каналы к полям и огородам. После переноса Ковчега, на праздники Шавуот и Песах в Город Давида стало стекаться население со всей Земли Израиля. Нигде так не отмечали окончание сбора винограда, награждение отличившихся на войне воинов и наступление нового месяца, как в этом городе. С окрестных гор новости с помощью костров передавались по всей Земле Израиля. Весть о главном городе ивримских племён дошла даже до берегов Тигра и Евфрата, и в Город Давида потянулись на службу писцы и ремесленники из Вавилона и Ашшура.

Но последние два года оказались засушливыми. Запасов воды едва хватило, чтобы дотянуть до весеннего сева, первый дождь, «ерэ», задержался на месяц, колодцы пересохли. Крестьяне резали овец, так как их нечем было поить, останавливали поливку овощей и в страхе переселялись поближе к оазисам. Страна жила в ожидании голода, пророки призывали к покаянию.

И люди начали обвинять во всех бедах Давида. Прошёл слух, будто Господь лишил его покровительства за то, что из Хеврона, где были могилы праотцев, он ушёл в ивусейский город да ещё и увлёк за собой множество народа. Рассказывали, будто в полночь на вершине горы Мориа появляется надпись: «Покайся!» и исчезает только с рассветом. Народ волновался, слухи, самые невероятные, рождались каждый день.

В это время из Гата ушла в Город Давида группа солдат-иудеев, находившихся на службе у басилевса Ахиша – шестьсот опытных воинов.

– Надо поспешить к Давиду, – сказал начальник этой группы Итай. – Помните, в Филистии тоже бывали смуты, и если басилевс твёрдой рукой не наводил порядок, начинался бунт.

По дороге они расспрашивали пастухов и крестьян, кого встречали на дороге. Им рассказали, будто сын Давида, красавец Авшалом, поехал из Города Давида в Хеврон на жертвоприношение по случаю наступления нового месяца. Давид не хотел отпускать своего любимца, предупреждал, что в народе большое волнение, но тот настаивал, говоря, что в Гешуре дал обет отправиться к могилам предков и принести там благодарные жертвы, если отец его простит. Люди со всего надела племени Йеѓуды собрались в Бейт-Лехеме, чтобы встретить Авшалома на его пути в Хеврон. Наслышанные о его доброте, многие хотели пожаловаться ему на тяжёлую жизнь – может, Авшалому удастся упросить короля уменьшить налог на зерно. Но Авшалом почему-то проследовал мимо семейных усыпальниц Бейт-Лехема прямо в Хеврон, где многие из его друзей детства стали уже старейшинами. Вместе с Авшаломом из Города Давида в Хеврон пошло человек двести людей, не знавших ни куда, ни зачем они идут.

В Бейт-Лехеме гатийцам рассказали, как с полгода тому назад Авшалом в колеснице из кедрового дерева с охраной и пятьюдесятью скороходами побывал в их городе и говорил перед народом в воротах городской стены. Люди смотрели на него с обожанием и слушали, не перебивая. Всем нравилось, что он отомстил обидчику сестры, что он, сын короля Давида, объезжает надел Йеѓуды и беседует с крестьянами, спрашивает про их обиды и нужды, обещает помочь.

К этому моменту Итай и его солдаты уже поняли, что вкрадывается Авшалом в сердца израэлитов.

В Город Давида прибыл гонец из Хеврона и с порога объявил: «Сердца израилитов расположены к Авшалому!»

К тому моменту было известно, что и в других наделах, когда народ собирался у жертвенников отметить наступление нового месяца и уже звучал шофар, какие-то люди объясняли: «Шофар оповещает, что у иврим теперь новый король – Авшалом бен-Давид!» и тут же исчезали. Рассказывали, что некий Шева бен-Бихри, человек с гор Эфраима, ездит по селениям своего племени и уверяет людей, что Бог услышал жалобы иврим и послал им нового короля.

И сказал Давид: «Не будет нам спасения от Авшалома. Поспешим уйти, чтобы он не опередил и не застиг нас, не натворил бы беды, не перебил бы горожан острием меча».

И ответили королю его люди: «На всё, что изберёт господин наш король, готовы рабы твои».

Вошёл взволнованный коэн Эвьятар.

– Давид, – сказал он, – может, останемся здесь, при Ковчеге Завета? Я поговорю с Авшаломом. Не поднимет же он руку на отца!

Давид подошёл к Эвьятару, посмотрел ему в глаза и медленно произнёс:

– Поднимет. Всех нас зарежет, как зарезал брата своего Амона. – И, видя, что Эвьятар всё ещё колеблется, добавил: – Он – мой сын. Убьёт!

Стоявший рядом Иоав бен-Цруя хотел поддержать Эвьятара:

– Давид, – начал он, – стены Ивуса крепкие, вспомни, как ты пытался их взять…

Давид перебил его:

– Стены нас не спасут. Уходим за Иордан, в Маханаим – «гнездо биньяминитов».

Едва рассвело, вышел король в сопровождении всего народа, и остановились они в Бейт-Амерхак – возле башни над воротами Источника. Здесь Давид устроил смотр, и все, готовые служить ему, прошли перед королём: все крити и плити, и все гатийцы – шестьсот человек, пришедших из Гата, прошли перед Давидом.

Король перешёл ручей Кидрон, и весь народ прошёл по дороге к пустыне. Цадок и левиты несли Ковчег Завета Божьего, Эвьятар же находился на возвышении, пока не прошёл весь народ из города.

И велел король Цадоку:

– Возврати Ковчег Божий в город. Если опять обрету милость в глазах Господа, Он возвратит меня и даст видеть обитель Его. Если же скажет Он: «Не благоволю Я к тебе», то вот он я, пусть делает со мной всё, что угодно.

Тут, заметив, как хмуры лица левитов, разворачивающихся с носилками, чтобы вернуть Святыню на гору Мориа, король подозвал священнослужителей и рассказал о своём замысле:

– Возвратитесь с миром в город с Ахимаацем бен-Цадоком и Ионатаном бен-Эвьятаром, сыновьями вашими. Я задержусь на равнине в пустыне, пока не придёт от вас слово, чтобы известить меня.

И вернули Цадок и Эвьятар Ковчег Божий в Город Давида. И остались там.

Оставив в Городе Давида верных людей и поручив сыновьям коэнов, Ахимаацу и Йонатану, держать с ним связь, король и те, кому он разрешил его сопровождать, перешли Кидрон и оказались у Масличной горы среди оливковых рощ, покрывавших её от подножья до плоской вершины, где стоял жертвенник. Оттуда открывался вид на пустыню и Хевронскую дорогу, по которой пришли когда-то к Ивусу Давид и его Герои. Поднимаясь вслед за королём, люди оглядывались назад и смотрели на город, необычно тихий для утреннего часа. Никого не было на улицах, только девушки без смеха и перекликаний спускались с кувшинами к Гихону. Наверное, люди прятались по домам, гадая, как поведёт себя Авшалом. Ясно был виден дом короля, где он оставил десять наложниц для охраны дома.

В город возвращались левиты, неся на плечах носилки с Ковчегом.

Люди Давида переводили взгляды на Хевронскую дорогу. Вскоре там должна была показаться иудейская армия, перешедшая на сторону Авшалома. Пока дорога оставалась пустынной.

И ещё все запомнили солнце, поднявшееся над Масличной горой. Казалось, будто оно специально осветило Город Давида так ярко, чтобы покидавшие его люди могли разглядеть каждое дерево, посаженное возле их дома, каждый камешек террасы под этим деревом и даже комки земли – той, что они принесли в последние дни и ещё не успели разрыхлить.

Давид восходит на Масличную гору, восходит и плачет. И голова его покрыта, и идёт он босой. И все люди, бывшие с ним, покрыли головы свои и восходили, плача.

На полпути к вершине Масличной горы к Давиду подбежал вестник: Ахитофель Мудрейший с Авшаломом!

Давид добрёл до жертвенника, упал перед ним и выговорил:

– Расстрой, прошу, Господи, планы Ахитофеля!

В этот момент с другой стороны Масличной горы к жертвеннику подошёл Хушай Хаарки, прозванный Друг Давида, – в разодранной рубахе и прах на голове его.

И сказал ему Давид:

– Если ты пойдёшь со мною, то будешь мне в тягость. Но если возвратишься в город и скажешь Авшалому: «Рабом твоим буду, король! Рабом отца твоего был я издавна, а теперь я – твой раб». Тогда ты расстроишь советы Ахитофеля. С тобою будут там Цадок и Эвьятар, коэны, и всякое слово, какое услышишь из королевского дома, перескажешь им. Там и их сыновья – с ними отправьте мне каждое слово, какое услышите.

И пошёл Хушай, Друг Давида, когда Авшалом уже готовился войти в город.

Давид стоял у жертвенника на вершине Масличной горы. Те, кто остался на склоне, не смотрели в его сторону. Они следили за Хевронской дорогой, уже занятой иудейской армией, двигавшейся к Городу Давида. Зрелище было невесёлым: у короля набралось около трёх тысяч воинов, а из Хеврона вышло не менее десяти тысяч.

Давид стоял, обратив лицо к сияющему над пустыней небу, говорил сам с собой.

– Как много врагов поднялось на меня! Говорят: «Ну, теперь не спасёт его Бог». Ты, Господь – щит и слава мои навсегда! Взываю к Богу, Он мне отвечает. Засыпаю и пробуждаюсь – Он со мной. Он – опора моя, поэтому не пугаюсь десятков тысяч.

Встань, Господи, помоги мне, мой Бог! Да пребудет с народом Твоим благословение Твоё!

Иоав, прикрыв один глаз и держа перед другим сложенную трубочкой ладонь, смотрел на крепостную стену и ворчал:

– Ну, не говорил я, что всю армию нужно перевести из Хеврона в Город Давида!

– Вот она туда и идёт, – откликнулся Авишай. – Торопится. Ещё не знает, что Давида там нет, и ворота открыты. Смотри, смотри! Рядом с Авшаломом едет Амаса!

Амаса был их двоюродным братом. В детстве в Бейт-Лехеме он и Иоав постоянно ссорились. Длинный и худой Амаса был на три года старше Иоава и крепче его, но синяки не проходили у обоих, потому что стоило им встреться, и Амаса цедил: «Рыжий!», а Иоав ещё издали кричал ему: «Сын Ишмаэля!», после чего их с трудом разнимали.

Наблюдая за дорогой, братья не заметили подошедшего Давида. Хелец, как обычно, молча стоял рядом с королём.

«Амаса»?! Услышав это имя, Давид вспомнил серьёзного рослого воина, который привёл ему отряд бойцов из племени Йеѓуды. Тогда Давид ему не поверил, решил, что пришли его захватить и передать в руки Авнера бен-Нера, но ошибся. Широкая улыбка и крик: «Твои, Давид!» запомнились ему навсегда. Может, Иоаву показалось? Хотя, если рядом с Авшаломом – значит, предал.

– Идём, – сказал король. – В Боге наше спасение!

Но ни он сам, ни его люди не двинулись с места, стояли и смотрели на город.

В полдень третьего дня Восьмого месяца армия Авшалома вошла в притихший Город Давида. Солдаты толпились у Гихона, пили и хвалили ивусейскую воду. В тот же вечер, едва зашло солнце, оставшиеся в городе жители вместе с пришедшими из Хеврона солдатами собрались у северной крепостной стены. И те, и другие были в смятении, хотели знать, кто теперь король иврим, и, если правду говорят, будто Давид передал власть молодому Авшалому, то почему сам старый король с верными соратниками так внезапно оставил город.

Странным было это вторжение. Армия не грабила, не жгла, не убивала, были даже встречи родственников. Хевронцев приглашали в дома, угощали. Затевались споры. «Как вы могли подняться против помазанника!» – «Мы пошли за королём Авшаломом». – «Королём? Ты на его помазанье был?» – «Бецалель, наш старейшина, обещал, что как только разгромим тех, кто пошёл за братьями Цруями, будет помазанье Авшалома в Хевроне».

В воротах Мулов, в кресле, где горожане привыкли каждый месяц видеть короля Давида, восседал Авшалом в рубахе, сотканной из шерсти белых овец из гешурского стада. В шёлковых струях его золотистых волос поблескивал огромный бронзовый гребень – подарок деда. Слева от Авшалома стояли его мать Мааха, сестра Тамар и новый командующий армии Амаса, а справа – Ахитофель Мудрейший. Он стоял на том же месте, где стоял при Давиде, и как при Давиде, первым обратился к народу. Он сообщил, что старый король бежал из города, потому что понял, что Бог отвернулся от него за грехи его. Власть перешла к новому королю – Авшалому бен-Давиду.

Под крики: «Да здравствует король!» Авшалом встал, поклонился людям и заговорил. Жесты его оставались плавными, а голос гремел на весь Офел. Авшалом пообещал, что братья Цруи больше не будут хозяйничать в стране, что с сегодняшнего дня все налоги отменяются, потому что запасов зерна и оружия на складах Города Давида хватит всем иврим больше, чем на год.

Толпа пришла в восторг. Крики «Король Авшалом!» заглушили вопросы недоверчивых. Авшалом сказал, что не смог привыкнуть к Городу Давида, не любит его и жить в нём не станет. Он прогонит братьев Цруев, накажет тех, кто пошёл за старым королём, а потом вернётся в Хеврон и будет править оттуда, как правил Давид, пока был молод, безгрешен и любим Богом. Авшалом переведёт обратно в Хеврон суд, военные и продуктовые склады и левитов, которые следят за жертвоприношениями. Может, со временем в Хеврон, к могилам праотцев перенесут и Ковчег Завета – об этом ещё надо посоветоваться с коэнами. «Но не беспокойтесь, – закончил новый король, – я не стану разрушать Город Давида. Кто захочет, сможет остаться здесь и жить, как в любом другом месте Земли Израиля.

Люди ещё долго не расходились, обсуждая слова нового короля и своё будущее. Перед тем, как Авшалом и его приближённые исчезли за воротами Мулов, глашатай несколько раз прокричал, что вечером, с появлением на небосклоне звёзд в Офеле начнутся празднования по поводу провозглашения нового, третьего по счёту короля иврим.

Дом, покинутый Давидом, показался Авшалому, который не был здесь больше года, огромным и неприветливым. Оставшиеся в нём родичи и слуги попрятались по своим комнатам и притихли. Ахитофель Мудрейший, сопровождавший нового короля, напомнил, что им нужно срочно решить на военном совете, как окончательно разгромить приверженцев бежавшего Давида. Авшалом кивал и продолжал обход дома.

– Куда же он спрятал королевский венец? – вырвалось у него в комнате Давида.

– Найдётся. Сейчас важнее всего погоня.

Авшалом заглянул за сложенные в угол постели, пошарил там и отпрянул: оттуда выскочила красивая девушка и хлопнула его по руке.

– Не тронь чужого! – погрозила она пальцем перед носом Авшалома.

– Да я тебя! – поднял он руку, но вдруг передумал и захохотал. – Бить не буду, а проучу, как следует. Он стал развязывать пояс на рубахе.

– Мы – наложницы Давида! – забормотала перепуганная девушка. – Он оставил нас присмотреть за домом. Ты знаешь, что Давид с тобой сделает, когда вернётся, если ты только притронешься к одной из нас?

– Он не вернётся никогда, – заверил Авшалом, собираясь скинуть рубаху.

– Не здесь и не сейчас, – потянул его за руку Ахитофель. – Скорее идём. Нужно выслушать солдат, которых я разослал по городу проверить, кто ушёл, а кто остался. А этих девок ты попользуешь вечером и при всех. На крыше! Чтобы народ больше не думал: отец и сын, мол, опять помирятся, а мы с чем останемся?

У выхода во двор их ждал весёлый Хушай, Друг Давида. Мудрейший остановился в недоумении, а Хушай, приговаривая «Да живёт король!», кинулся обнимать Авшалома. Тот высвободился из его объятий и насмешливо сказал:

– Вот какова верность твоя другу! Что же ты не пошёл за другом своим?

И сказал Хушай Авшалому:

– С тем, кого избрал Господь и народ сей, и все израилиты – с тем я и останусь. Да и кому я теперь буду служить? Разве не сыну друга моего? Как служил я отцу твоему, так буду я служить тебе.

Растроганный Авшалом обратился к горожанам, набившимся во двор:

– Слышали? Вот и вы чтобы служили мне, как служили моему отцу. Хушай, – обернулся он к бывшему другу Давида. – Ахитофель торопит меня на военный совет. Идём со мной.

«Они будут долго совещаться, как лучше покончить с Давидом, – думала Мааха. – Пусть наговорятся. Главное сделано: старик удрал без армии, без обоза, даже девок своих бросил хевронским солдатам. Помазанник! Где же его спрячут на этот раз, в каких пещерах? На севере, где ещё помнят Шауля? Или за Иорданом, где он разорил все страны подряд? В Аммоне уже «спрятали» его родителей. В землю!»

Мааха готовилась к вечернему празднику в центре главного города всех иврим. Вот это теперь действительно важно: народ должен увидеть во всём блеске тех, кто отныне будет им управлять. Рабыня из Египта полировала ногти королеве Маахе, две служанки примеряли на неё бусы и предлагали выбрать тунику из виссона, а она смотрелась в огромное бронзовое зеркало, слушала доклады вестников и улыбалась.

Мааха велела египтянке растолковать, что за мази в ракушках и глиняных мисочках стоят в ящике возле её ног. Показывая золотой ложечкой на длинной витой ручке, рабыня объясняла, что в Египте кожу защищают от такого горячего воздуха, как здесь в Кнаане, мазями из растения коул, а глаза от яркого солнца – наклеиванием на ресницы кусочков того же коула, срезанного в полнолуние.

– Это правда, что жёнам фараона втирают в кожу помёт крокодила?

– Я об этом слышала, – подтвердила рабыня, – но сама не видела.

– Ну, иди, – отпустила её Мааха. – Когда понадобишься, я за тобой пришлю.

Рабыня, пятясь, вышла. Мааха задумалась.

Ещё несколько лет назад Давид навещал её, и солнце заставало их под утро в объятиях друг друга. Но однажды он раскрыл глаза и увидел женщину, не успевшую нарумянить щёки и подвести сажей глаза. Потерявшее цвет лицо и жёлтые складки на шее и подбородке жены до того напугали Давида, что он проникся неприязнью ко всем женщинам. Лишь через некоторое время весёлая Эгла по прозвищу Тёлка добротой и лаской излечила его. Но к Маахе он уже не вернулся.

А она ждала. Она то умоляла Давида, то требовала от него свидания и объяснения, то пряталась в нишах коридора, чтобы «случайно» оказаться на его пути – умащённой, накрашенной, нарядной. Давид не обращал на неё внимания, а когда она вынудила его к откровению, признался, продолжая обдумывать государственные дела, что охладел к ней и, если ей совсем невыносимо оставаться в Городе Давида, она может вернуться к отцу, князю Талмаю. Мааха так и сделала. В Гешуре она каждый день ждала, что Давид позовёт её обратно, но гонец всё не появлялся, и гешурским лекарям пришлось её спасать «воскрешающим питьём».

Шло время. Мааха много беседовала с местными жрецами, к ней вернулся интерес к жизни, а позднее появилась и цель, о которой она до времени не говорила никому. Мааха вернулась в Город Давида такой же деятельной, как и прежде, сама принимала гостей и помогала королю. Она больше не претендовала на внимание Давида и довольствовалась тем, что вернула себе прежнее уважение его родных и слуг. Казалось, она перестала ревновать, только раз не сдержала радости – когда он прогнал от себя Михаль.

В комнату заглянул запыхавшийся Ахитофель Мудрейший и с порога сообщил новость: Давид пошёл в Гильад.

– И прекрасно! – рассмеялась Мааха. – Ловушка захлопнулась. Что же ты так мрачен, Мудрейший?

– Ты забыла указ об отмене налогов в пограничных селениях – я же его и предложил несколько лет назад?

Мааха о нём и не подумала. Когда сын начал восстание, она посчитала, что достигнуто главное: поднялось самое сильное из ивримских племён, Йеѓуда – родное племя короля, на которое он привык полагаться.

– Так вот, – продолжал Ахитофель, – теперь Давид оказался среди самых верных подданных. Они будут верно служить ему в благодарность за тот указ. Поняла?

– Поняла. Но думаю, ты переоцениваешь силу наших врагов.

Ахитофель наклонился к Маахе.

– Приди на наш совет и поддержи меня, королева. Нужно бросить в погоню все силы, какие у нас есть и немедленно. Преследовать безжалостно! А биньяминитов Гильада можешь приписать отныне к нашим злейшим врагам.

Когда Ахитофель вышел, Мааха ещё раз обдумала положение. Душа её ликовала, ощущая, что отныне не так важно, когда отправить погоню, немедленно или через несколько дней, потому что главное уже сделано: теперь у иврим новый король – послушный ей сын Авшалом.

Мааха вышла в сад рядом с домом, присела на камень, провела рукой по траве и рассмеялась По донесениям вестовых, всё идёт прекрасно. Толпы народа со всего Кнаана направляются в Город Давида выразить преданность молодому королю. А с Давидом кто? Зря Ахитофель разнервничался и портит настроение другим.

Ещё ей сообщили, что шестьсот солдат-иврим из Гата пришли на службу к Давиду как раз в день начала восстания. Но что значат ещё шестьсот человек по сравнению с ополчением всех иврим!

Мааха увидела, как из дома Авшалома вышел, покачиваясь, Ахитофель Мудрейший. Ему подвели мула, но советник попросил осла. Значит, не торопится к себе в Гило. Странно. Она подошла к Мудрейшему, хотела извиниться за то, что не пришла на совет, но, посмотрев на его лицо, перепугалась. Она заставила себя улыбнуться, прикоснулась к его щеке и ласково спросила:

– Что с тобой, Ахитофель? Наверное, не приняли какой-нибудь твой совет? Стоит ли огорчаться! Весь народ пойдёт воевать за Авшалома. А кто с Давидом?

– С ним помазанье Божье! – выкрикнул советник. – А-а! Не понять вам всем, что случилось! – Он махнул рукой и потянул осла за узду. Но прежде, чем уехать, вернулся, со спины осла наклонился к Маахе и произнёс: – Знаешь, почему они сегодня приняли совет Хушая не гнаться за Давидом? Потому что Господь лишил их рассудка за то, что они взбунтовались против Его помазанника.

Он уехал. Потом прибыл отрок из Гило. Его привели к Маахе – теперь ей первой сообщали новости. Мальчик, заикаясь, рассказал, что Ахитофель Мудрейший, приехав домой, побеседовал с женой и детьми, ушёл на гумно и там… повесился.

Мааха подарила отроку кольцо и отправила обратно, велев молчать.

– Я сама всё расскажу королю Авшалому.

Но не рассказала. К чему! Со дня на день начнётся поход иврим за Иордан. Когда с Давидом будет покончено, тогда она и расскажет, что Ахитофель наложил на себя руки.

А сегодня… Сегодня её вечер. Сегодня в освещённом всеми доставленными из Хеврона факелами Офеле в честь нового короля состоится праздник, для которого главное зрелище посоветовал Ахитофель, но «изюминку» придумала она, Мааха, и как жаль, что среди зрителей не будет старого идиота – её мужа Давида!

Все жители, кто не ушёл с Давидом, собрались на площади в ожидании большого веселья. Объявили, что молодой король – вон, видите, на крыше его дома поставлена специальная палатка, – будет публично пользовать наложниц Давида. Многие не верили: не посмеет! Но всё оказалось правдой. И раскинули Авшалому шатёр на кровле, и вошёл Авшалом к наложницам отца своего пред глазами всего Израиля.

Когда Авшалом спустился с крыши, друзья надели на него венок из орхидей и пронесли в носилках вокруг площади. Горожане с хохотом приветствовали его и только, когда уже заполночь расходились по домам, до людей дошёл смысл этого представления: теперь все они «повязаны». Давид никогда не простит им того, что они видели его унижение.

На следующий день мужчины, оставшиеся в городе, вступили в отряды, отправившиеся в погоню за Давидом.

Король узнал о решении своих врагов подождать с погоней, пока Авшалом не соберёт всех иврим. Оставленная Давидом цепочка верных людей сработала: Хушай передал сообщение коэнам Цадоку и Эвьятару, те со служанкой – своим сыновьям, Ахимаацу и Йонатану, прятавшимся у колодца Эйн-Рогел, а эти дождались темноты и добежали до окрестностей Бахурима, где затаился Давид, и рассказали ему, что на военном совете в доме Авшалома сказал Ахитофель Авшалому:

– Позволь, я отберу двенадцать тысяч человек и встану, и пойду в погоню за Давидом в эту же ночь. Я нападу на него, пока он утомлён и слаб, и поражу его страхом. Весь его народ разбежится, и я убью короля одного. Тогда остальные возвратятся, и наступит мир.

И понравилось это слово Авшалому и старейшинам. И сказал Авшалом:

– А теперь прошу позвать Хушая Хаарки, послушаем, что он скажет.

И пришёл Хушай, и сказал ему Авшалом:

– Вот что сказал Ахитофель. Сделать ли нам по слову его? Если нет, то скажи ты.

И ответил Хушай Авшалому:

– Не хорош совет Ахитофеля на этот раз. Ты-то знаешь отца своего и его людей. Храбры они и свирепы, как медведица, лишившаяся детей. Отец твой – человек мужественный, он и его люди не пошли сейчас спать, а скрываются в какой-нибудь пещере. И будет так: многие падут уже в начале сражения, а другие, услышав об этом, скажут: «Поразили людей Авшалома!» И тогда и храбрец с сердцем льва падёт духом, ибо весь Израиль знает, что отец твой храбр, и мужественны люди его.

Поэтому я советую собрать к тебе всех иврим от Дана до Беэр-Шевы во множестве, как морской песок, и сам ты поведёшь нас в сражение. Тогда мы пойдём на него, где бы он ни находился, и нападём на него, как падает роса на землю, и не оставим в живых ни одного из людей, которые с ним. Если же он укроется в городе, то все израилиты обнесут этот город верёвками, и стащим мы его в долину, так что не останется ни единого камешка.

И сказал Авшалом:

– Совет Хушая лучше, чем совет Ахитофеля.

И сказал Хушай Цадоку и Эвьятару:

– То-то и то-то советовал Ахитофель, а то-то и то-то советовал я. А теперь пошлите скорее сказать Давиду так: не ночуй этой ночью на равнине в пустыне, а поскорее переправься через Иордан.

И встал Давид и все люди его, и перешли они Иордан, так что до рассвета не осталось ни одного, кто не переправился бы через Иордан.

Я записываю событие за событием, чтобы они связались потом в единый рассказ. Припомнить, что за чем следует, мне всегда трудно.

Такого никогда не было в нашем народе: чтобы наследник-сын поднял меч на короля-отца! Я помечу дату для потомков: «Это случилось на двадцать шестом году правления Давида» и продолжу рассказ в назидание им.

…Если бы перед выходом из Города Давида мы заполнили все свободные места на повозках не бурдюками с водой, а нашим скарбом, нам не удалось бы двигаться без остановок. Давид с небольшим отрядом воинов шёл отдельно от обоза и войска, останавливаясь для жертвоприношений и снова догоняя своих людей. Я делал записи о встречах короля на пути в изгнание. Вот они.

Нам попался раб покойного короля Шауля, перешедший к его внуку – хромому Мериву. Я знал, что этот раб когда-то принял веру иврим и взял себе имя Йосеф, но обидевшись на Шауля, вернулся к своей общине хивви и снова стал Цивой. Два осла везли за ним повозку, нагруженную продуктами. Мне показалось, что этот Цива не ожидал встречи с королём, но, попавшись на глаза Давиду, проявил всю свою изворотливость.

– Смотрите, кто ведёт нам ослов! – заорал Иоав бен-Цруя, подзывая пальцем перепуганного раба.

Тот подошёл, и мы обнаружили на повозке: 200 хлебов и 100 связок изюма, 100 связок смокв и мех вина.

И сказал король Циве:

– Что это у тебя?

И ответил Цива:

– Ездовые ослы для королевского дома, хлеб и фрукты в пищу отрокам и вино для ослабевших.

И спросил король:

– А где же господин твой?

И ответил Цива королю:

– Он остался в Городе Давида, потому что решил, что теперь возвратится к нему королевство деда его.

И сказал король Циве:

– Тебе отойдёт всё, что у него.

И сказал Цива, кланяясь:

– Да обрету я милость короля моего!

Ни Давид, никто из нас не могли тогда предположить, какую ложь о Мериве, внуке Шауля, мы слышим. И поверили рабу.

А вот другая встреча. Когда пришёл Давид в Бахурим, оттуда вышел человек из рода Шауля по имени Шима бен-Гейра. Он швырял камни в Давида и его людей и говорил так:

– Убирайся! Убирайся вон, убийца! Обратил Господь против тебя всю кровь дома Шауля, вместо которого ты стал королём. И передал Господь королевство Авшалому, сыну твоему. А ты в беде, потому что ты – убийца!

И сказал Авишай бен-Цруя:

– Как может ругать этот мёртвый пёс господина моего, короля! Позволь, я пойду и сниму с него голову?

Но сказал король:

– Что вам до меня, сыны Цруи! Пусть ругается! Верно, Господь велел ему так: «Ругай Давида!» Если уж сын мой, который вышел из недр моих, может искать души моей, так тем более – биньяминит. Оставьте его! Может, увидит Господь унижение моё и воздаст мне добром за нынешнее его злословие.

Так шёл Давид и люди его по дороге, а Шима шёл со стороны горы навстречу ему и злословил, и кидал камни, и осыпал его прахом.

Давиду передавали все новости из оставленного им города, и, пока король и его люди добирались до Маханаима, Иоав бен-Цруя и король знали обо всех передвижениях армии Авшалома. Сперва, приняв совет Хушая, бунтовщики направились в Баал-Хацор. Здесь к ним примкнуло большое ополчение племени Менаше. Ещё два дня у разросшегося войска Авшалома заняла переправа через Иордан. За это время Давид и верные ему войска успели разбить стан в Маханаиме и начали подготовку к сражению с мятежниками.

В эти дни король узнал, как относятся к нему местные биньяминиты и те, кому он оказал милость раньше. И было, когда Давид пришёл в Маханаим, Шови из Раббы, и Махир бен-Амиэйл из Ло-Девара, и Барзилай-гиладянин из Роглим принесли постели и блюда, и глиняную посуду, и пшеницу, и ячмень, и муку, и сушёные колосья, и бобы, и чечевицу, и мёд, и масло, и сыры, и молоко, и привели овец, ибо говорили они: «Люди голодны и устали, и утомлены жаждой после дороги через пустыню.

Давид был тронут. Он узнал Барзилая – старейшину Явеш-Гильада, возглавившего когда-то вылазку за телами короля Шауля и его сыновей.

– Верно, я Барзилай, – радостно подтвердил старик. – Это меня ты благодарил после захоронения останков Шауля. Надеюсь, ты забыл ответ, который передали тебе старейшины с пророком Натаном.

– Забыл, – слукавил Давид

– И ладно, – похвалил Барзилай. – Теперь мне восемьдесят лет, толку от меня немного. А вот этого воина, моего сына Кимама, и его отряд принимай к себе. Пришёл их черёд послужить помазаннику Божьему.

Давид приветствовал молодых гильадцев, а Барзилая попросил прийти на военный совет и побольше рассказать об этих местах. Особенно про лес Эфраима.

***