Осенью тридцатого года правления Давида в страну пришло изобилие. Хранилища для зерна переполнились, на токах не было свободного места – повсюду лежали снопы. Горшечникам ещё никогда не заказывали такие большие кувшины для масла, вина и сушёных фруктов. Ячмень и маслины на всех рынках стоили гроши, зато цены на рабов поднялись: крестьяне нуждались в помощниках, чтобы колосья не успели осыпаться и перезревшие фрукты не попадали на землю. Прекрасной оказалась шерсть в том году – длинная пушистая и прочная, оттого, что овцы кормились молодой травой на лугах Шомрона и Гильада. Сыры и масло из-за Иордана были светлыми и душистыми, а прозрачный и тягучий мёд диких пчёл находили чуть ли не в каждом старом пне в лесах Галилеи, собирали всем селением, и ещё оставалось на лакомство медведям.

Налоги на содержание королевского дома, на жертвоприношение и армию и на города-убежища поступали в срок. Адорам бен-Шовав напоминал Давиду, что необходимо построить новые хранилища для зерна, заполнить оливковым маслом каменные чаны в Городе Давида и обязательно сделать продовольственные запасы в других городах Земли Израиля.

Утром третьего дня недели лекарь Овадья позвал Давида посмотреть на своих новых учеников – молодых левитов. После экзамена каждый начинающий лекарь произносил:

«– Песок, тебе дана Богом неисчислимость. Обещал Всевышний Аврааму, что потомство его будет, как песок морской, – кто сочтёт его!

Дай мне частичку от твоего множества!

Небо! Господь сотворил тебя необъятным.

Дай мне частичку от твоей необъятности.

Земля! Господь сделал тебя нерушимой.

Дай мне частичку твоей нерушимости…

Обещаю употребить всё, чем вы со мной поделитесь, только во благо людям».

– Сейчас пойду к воротам Мулов, – вспомнил король. – Обещал послушать, как судит мой сын Адонияу.

Он поздравил лекаря Овадью с новыми учениками и подарил каждому ящичек для лекарств и бронзовые инструменты.

Давид шёл наверх и радовался, что никто не идёт рядом, и можно иногда присесть и отдохнуть после подъёма. Он стал поглядывать вниз, зная, что от источника Гихон должны подниматься в гору девушки с кувшинами на головах. Близились праздники урожая – сезон, называемый Радостным временем года, и каждый день на жертвенник возливали воду и молили Бога об осенних дождях и обильной росе. Девушек не было – или уже прошли, или стал совсем плохо видеть, – подумал Давид.

Осенние празднества закончились. Крестьяне возвращались на поля и в виноградники, очищали землю от камней, подрезали и подвязывали лозы, выпалывали сорняки и приносили жертвы, прося у Господа, чтобы болезни не губили растения. Пели:

Покончив с Шевой бен-Бихри, Авишай бен-Цруя передал команду Бнае бен-Иояде и отправился домой, решив провести остаток дней у себя в хозяйстве, где его сыновья обрабатывали не раз переделённое ячменное поле, а в гранатовом саду и винограднике трудились жёны Авишая, жёны его сыновей и даже внуки.

За последние годы Авишай сильно сдал, но по-прежнему управлял хозяйством многочисленной семьи, и тем родичам, кто осмеливался пропустить подрезание лозы, опоздать на очистку семян или на перевозку зерна на ток, доставалось крепко. Авишай наказывал и награждал рабов, слуг, жён и сыновей так, будто продолжал командовать своим отрядом Героев. Не стал он мягче и после семидесяти. Этот его день рождения праздновал весь Город Давида – с песнями девушек, состязаниями молодых Героев и факелами по обводу крепостной стены. Авишай бен-Цруя теперь всё больше беседовал со своими сверстниками и жаловался лекарям на ломоту в костях и слабость. Давид тоже навещал Авишая, встречался у него в гостях с Иоавом бен-Цруей, которого всюду сопровождал его оруженосец Нахрай, такой же одинокий, как и сам Иоав, с совершенно седым Ирой бен-Икешем и с едва волокущим ноги коэном Эвьятаром, уже не участвовавшим в совете при короле. В доме Авишая он видел молодых Героев, не забывавших своего бывшего командира.

Давиду хотелось застать Авишая одного, чтобы рассказать, что и у него, Давида, ноют кости, кружится голова, письма ему зачитывают громким голосом, а когда Адорам бен-Шовав появляется с ежедневным отчётом о хозяйственных делах в Земле Израиля, приходится собирать все силы, чтобы следить за его словами. В памяти Давида всё чаще звучал ворчливый голос Авишая: «Завтра мы будем ещё слабее. Дело к вечеру, друзья, дело к вечеру…»

Всю жизнь Давид верил, что он любим Господом, а мир и люди существуют для того, чтобы помогать ему славить Господа. Теперь, оказывается, Давид перестал понимать знамения: ведь нужно было сразу собрать народ и захоронить останки Шауля – тогда засуха бы и кончилась.

А люди шли и шли к нему с просьбами, доносами, жалобами. Они не знали, что ему всё уже безразлично и огорчают только свои шатающиеся зубы, глухота и дряхлость. Он часто задрёмывал в своём кресле, но тут же вскакивал, кричал: «Ури!», «Рицпа», а потом оглядывался, не слышал ли кто-нибудь из слуг или родных. Приходя к Авишаю бен-Цруе, Давид смотрел на него, слушал, а вечером у себя дома садился возле жаровни, трогал струны невеля и бормотал:

Как-то сидел он один, и вдруг рядом возник светящийся шар размером с человеческую голову. От шара во все стороны шли тонкие малиновые лучи, будто иголки ежа. Давид сразу понял, что это – ангел.

– Ты уже за мной? – отшатнулся Давид. – Ты пришёл забрать меня?

– Нет, – вымолвил ангел. – Смертные покидают землю, но ты не уйдёшь из Города Давида никогда. С твоей душой будут говорить здесь души твоих потомков, таких далёких, что тебе их не представить. Они станут петь твои псалмы на другую мелодию и, упоминая твоё имя, благословлять тебя.

– А моё тело? – поднял взгляд старый король. – Оно так и будет болеть и не слушаться меня?

– Уже недолго, – ответил ангел. – Ты потерпи. Уже недолго…

Сразу после осенних праздников Давида вдруг потянуло в Бейт-Лехем. Как бывало раньше, он позвал с собой земляков. Пророк Натан обрадовался: «Едем!» Неожиданно загорелся и Авишай бен-Цруя:

– Пора мне подготовить себе место в нашей погребальной пещере.

Давид с сомнением покачал головой.

– А что, – сказал Авишай, встану и потихоньку, потихоньку. Возьму с собой двух старших внуков, поедут по обе стороны от деда. Видел, какие они! Одной рукой меня вместе с ослом поднимут.

Он действительно вышел навстречу Давиду и пророку Натану рано утром, как договорились. Ковылял, опираясь на древко копья, но улыбался и был очень доволен собой. Пока поили Надёжного и нагружали обозных ослов, Авишай и его гости сидели в саду и смотрели, как поднимается солнце над Городом Давида.

Авишай просил не торопиться. Он специально выбрал для поездки самого мирного осла. Через ворота Пустыни выехали на Хевронскую дорогу, начинавшуюся от высокого берега ручья Кидрон, остановили мулов, и молодые побежали вниз наполнять бурдюки и кувшины. Потом они шумно и весело карабкались на берег. Двинулись дальше. Вскоре к ним присоединился небольшой отряд охраны. Подъехал оруженосец Нахрай и передал, что Иоав бен-Цруя в Бейт-Лехем не поедет.

Некоторое время Надёжный Давида шёл рядом с осликом Авишая, и оба седока беседовали в благодушном настроении перед посещением родного селения.

Авишай спросил, доволен ли король Героями

– И Герои новые, и командиры новые, – сказал король. – Ещё не успел привыкнуть. Бная бен-Иояда командует ими неплохо. Да ведь и он уже не молод.

– Как Бог решит, так и будет, – вздохнул Авишай. – А помнишь, Давид, как мы с тобой были солдатами у Йонатана – да будь благословенна его память? Помнишь охоту в наделе Дана?

– Ещё бы!

Впереди, оглядываясь и прислушиваясь, ехали внуки старого Героя. Давид и Авишай не заметили, как стали рассказывать и для них.

– Король Шауль гнался за нами по пустыне, а мы однажды ночью прокрались в самую середину его стана. Луна была! Никогда такой яркой её не видел.

– Смотрим, – подхватил Давид, – охрана спит сидя, солдаты лежат кругом, а в середине этого круга – сам Шауль и Авнер бен-Нер. Подтянули мы к себе их фляги и копья…

– Я шепчу тебе: Дай всажу в него копьё и не повторю удара! – перебил Авишай. – А ты! За ворот оттащил меня подальше от круга королевской охраны, а когда мы уползли от их стана и поднялись в гору, всё твердил: «Как же ты смел!»

– Что, как смел? – спросил внук Авишая, придерживая мула.

– Как смел поднять руку на помазанника Божьего! Чего ж тут непонятного? – ответил ему дед.

– А-а, – протянул второй внук.

Дорога круто пошла вниз, в долину Источников, названную так из-за родников, которые вырывались здесь из-под земли и, соединившись в ручьи и реки, орошали центральную часть Земли Израиля. На дне долины лежало широкое поле Баал-Перацим. Когда-то на этом поле иврим разгромили армию филистимского басилевса.

Перед началом спуска решили передохнуть. Внуки осторожно сняли Авишая бен-Црую с осла и усадили на валун, так чтобы вершины сосен не заслоняли противоположный крутой склон, покрытый камнями вперемежку с густым кустарником. На поверхности склона можно было рассмотреть тропы, пещеры и даже лесные ямы, из которых вытекали ручьи. Хорошо были видны и каменные террасы: широкие ступени, покрытые коричневой смесью хвои и песка. Из-под нижних ветвей сосен у подножья склона били родники, образуя ручей Лаван. По его берегам виднелись ореховые деревья и усыпанный ягодами дикий инжир. Поле огибал спокойный многоводный ручей, питающий речку Сорек. Давид, Авишай и их спутники молчали, боясь нарушить тишину в долине.

Подошла серенькая лисица, понюхала пятку Натана и не спеша вернулась в кусты.

– Говорят, наш дед убил одним копьём триста филистимлян. Это правда?

– Правда,– подтвердил Давид.

– Это копьё у нас дома, – сообщил внук Авишая. – Его не каждый двумя руками поднимет.

– Давид, а правда, что ты сочинил песню, как Авишай и его Герои побили филистимлян вот прямо здесь, на поле Баал-Перацим?

Давид кивнул

– Мы её услышим?

– Услышите, услышите, – улыбнулся Давид.

– Когда я умру, – заговорил Авишай, – не оплакивайте меня, а соберитесь у костра, как в наши молодые дни, и ты им попой, Давид. Больше ни о чём не прошу. Обещаешь?

– Обещаю.

– О семье моей позаботится Иоав, – продолжал Авишай, – своей-то у него нет, а у меня двенадцать сыновей, а внуков знаете сколько?

– Двадцать, – предположил пророк Натан.

– Тридцать два, – поправил Авишай. – Это побольше, чем у вас, хотя у меня было всего три жены, – он засмеялся, потом насупил брови и вздохнул: – Нелегко будет Иоаву разделить моё наследство на такую ораву, а придётся. Дело к вечеру, друзья, дело к вечеру.

– Я слышал, Иоав хотел взять в жёны вдову лекаря из Текоа? – спросил пророк Натан.

– Хотел, да, видно, снова передумал.

Опять наступила тишина. Солнце приближалось к середине небосвода, пора было начинать спуск, а они всё сидели и смотрели на долину Источников, где зарождались ручьи, и пышная трава окаймляла слоистые, в трещинах и порах, – камни. Трудно было представить, что на дне этой прекрасной долины они дали бой филистимской армии, от которой когда-то откупился сам фараон великого Египта, той армии, в бою с которой пал первый ивримский король – Шауль. Вот в этой долине они накинулись и буквально растерзали её, самую сильную армию на всей Плодородной Радуге. Отряды иврим неслись в атаку, подобно бешеным потокам воды, разрывающим эти склоны во время весенних наводнений. После боя здесь не оставалось ни одного валуна, неокрашенного кровью иврим и их врагов. До сих пор черна поляна, где последним сдавшимся филистимлянам разрешено было перед отступлением в Гат сжечь, по их обычаю, тела своих убитых. Мерзкий запах расходился вместе с дымом по окрестностям, но иврим не обращали на него внимания, собирая трофеи и продолжая поиски своих убитых и раненых.

– Филистимляне появились из-за леса, – рассказывал Авишай. – Видите, куда я показываю рукой? Оттуда. И под музыку прошли вот сюда, где стояли мы. А вон там они поровнялись с пещерами, не догадываясь, что в одной из них прячется Бная со своим отрядом. Наши прожили в пещерах несколько дней, поджидая филистимлян. Пили из ручья, ели инжир с дерева у самого входа в пещеру – только руку протяни. Рай, но пыль там! Через час ты уже весь покрыт с головы до ног, не отличить, где человек, где камень.

– Вот Бная и выпрыгнул, как им показалось, из могилы, – подхватил Давид. – Филистимляне – народ суеверный, и вдруг выскакивают мертвецы из своих погребальных пещер!

Перебивая друг друга, два старых человека вспоминали войну и свою молодость. Свидетелями рассказа лежали камни, в их разломах между тонкими меловыми перемычками виднелась рыхлая коричневая земля.

Заржал Надёжный, ему не терпелось начать спуск вниз, к полю битвы Баал-Перацим.

В тот день им не суждено было попасть в Бейт-Лехем. На окраине города их заметили иудеи из военного стана, располагавшегося на месте старого филистимского лагеря, и упросили присоединиться к солдатскому ужину.

«До чего же похожи все солдатские станы!» – думал Давид.

Скалу, под которой стояли палатки, разрисовали охрой то ли иудеи, то ли филистимляне, то ли кто-то до них. И солдатские рисунки были такими же, как повсюду, и разговоры за кашей – как везде.

– Говорят арамейские женщины бородатые.

– А я вот слышал, что они ядовиты. Их маленькими девочками приучают к укусам змей, и потом они не боятся яда, даже пьют его. Если арамеянка укусит солдата, тот сразу умирает.

– Меня женщины кусали только по любви, – отшучивался Авишай.

Принесли невель. Несколько солдат уже барабанили пальцами по глиняным мискам, а повар – по медному котлу. Незнакомые люди, совсем ещё молодые, они вели себя так, будто встретили товарищей: орали и требовали поскорее начать пение. Пророк Натан хотел напомнить солдатам, что перед ними король, но Давид удержал его:

– Ведь это – иудеи. Бога они почитают, а больше никого.

И он запел.

Струны невеля не могли перекрыть грохота глиняных мисок и медного звона. Но через несколько минут звучало только пение Давида. В этот вечер молодые иудеи услышали, как через их стан, где в ту пору был лагерь филистимлян, трое Героев в полдень прошли к бейт-лехемскому колодцу, зачерпнули из него шлемом воды и принесли своему командиру Давиду. Но он не стал пить эту воду, а выплеснул её на землю. «Ибо, – пел Давид, – не кровь ли это людей, рисковавших жизнью своею?»

Только на рассвете король и его спутники прибыли в Бейт-Лехем. После совсем недолгого отдыха все пошли к семейным алтарям, а потом – на общий праздник в честь прибытия короля. На следующее утро Авишай бен-Цруя, Давид и пророк Натан знакомились с новым поколением земляков.

Возвращались через три дня усталые, притихшие. Каждый думал: как хорошо, что он побывал в Бейт-Лехеме.

А в первую же ночь по возвращении в Город Давида Авишай бен-Цруя умер. Было ему восемьдесят лет.

На этот раз по дороге из Города Давида в Бейт-Лехем двигались факельщики, плакальщицы, отряд Героев, многочисленная родня, жители города. Носилки с телом Авишая лежали на плечах молодых воинов.

Пещера-усыпальница рода Бен-Цруев находилась за южной стеной Бейт-Лехема, вход в неё закрывал от диких животных тяжёлый валун. Три дня назад внуки Авишая вошли в пещеру, сдвинули к стене останки Асаэля и освободили место для деда.

Герои опустили на пол носилки, сказали положенные слова и вышли. Зажгли поминальный светильник, все по очереди входили в пещеру, прощались с Авишаем и клали у входа по камешку. После похорон вход опять завалили камнем.

Вечером Давид снова пел. Одна из его песен рассказывала о воине-иудее и его копье. Рука воина не поднялась на преследующего его короля, потому что тот был помазанником Божьим, она защитила во время битвы другого короля иврим – вот он, живой, перед вами, – и та же рука поразила триста врагов – филистимлян.

Когда возвращались с похорон, Давида догнал пророк Натан.

Толпа на мулах, осликах и пешком растянулась по старой Хевронской дороге до Города Давида. Никому не было дела до их разговора.

– Скажи,  начал пророк Натан,  кто сможет так говорить с Богом и людьми, когда ты…

– Умрешь,  подсказал Давид.  Останется Шломо, мой сын.

– Я должен с ним познакомиться, – сказал пророк Натан.

Давид ждал, зная, что сейчас будет вопрос о более важном.

– Что случилось вчера там с тобой у солдат? Ты несколько раз прерывал пение.

Давида прошиб озноб. Люди замечают, что он стал забывать слова. Давид не ответил.

Некоторое время они ехали молча. Ласковый свет иудейской осени лежал на гривах мулов, на руках и лицах собеседников, на их рубахах и оружии.

– Ты всё время думаешь о смерти, – сказал пророк Натан. – Что ж, в наши с тобой годы это понятно.

– А ты её не боишься? Разве тебе не противна мысль, что ты сгниёшь, что тебя растащат черви, так что не останется и следа?

Пророк Натан покачал головой.

– Смерти нет, Давид. Так меня учили старики, так объяснял нам пророк Шмуэль. Давай попробуем разобраться, насколько нам, смертным, это под силу, какую участь определил людям Господь. Если считать, что после смерти ничего нет, то к чему вообще всё? Что тогда для меня имеет значение, если я ни о чём не буду знать, после того, как умру?

– Почему ты замолчал? Продолжай, Натан.

– Господь дал человеку понимание, что со смертью тела жизнь не кончается. Помнишь, как поднялся наш король Шауль, когда филистимляне пошли на Землю Израиля? Не пощадил ни своей жизни, ни жизни сыновей – вечная им всем память! – хотел только одного – защитить народ. Да возьми ты любого простого человека. Один всю жизнь работает, чтобы что-то оставить детям; другой через суд требует очистить от клеветы его доброе имя; третий от себя отрывает, чтобы помочь бедным. А зачем? Он же умрёт, так не всё ли ему равно, что о нём будут говорить? Выходит, не всё равно. Значит, Бог дал нам чувствовать, что, когда тело умирает – это ещё не конец. В нашем Учении есть рассказ о смерти первосвященника Аарона: И сделал Моше так, как повелел Господь, и взошли они на гору Ор пред глазами всей общины. И снял Моше с Аарона одежды его, и умер там Аарон на вершине горы. Душа покидает одни одежды и переодевается в другие – вот и вся смерть.

У последнего перед Городом Давида родника они сошли с мулов, сожгли немного мяса и хлеба и вылили на песок воду, прося у Бога принять душу воина Авишая бен-Цруи.

***