Глава 1

Шаул входил в царские дела. В каждом племени он назначил сборщика налогов и велел заменить на работах людей, которые теперь постоянно находились при нём, в Совете или в армии. Он разделил своё войско на два военных стана: михмасский, которым руководил сам, и гив’атский, начальником которого назначил Йонатана. Шаул знакомился с теми, кто должны были следить за поставками в оба стана продовольствия и оружия. Прошёл первый восторг после помазанья короля, и подати от иврим стали поступать нерегулярно. Зато посыпались жалобы и доносы. Уже прошёл слух, будто король на все должности назначает биньяминитов, даёт своему племени послабления. Шаул слышал тревогу солдат: как там дома, кто ухаживает за овцами, поливает овощи, и спохватывался – ведь и сам он не успел закончить вспашку!

Но из дома сообщали, что на новом участке уже пророс ячмень, а иврим, которых прислали заменить ушедших в армию биньяминитов, работают умело, и в Гив’е довольны, что теперь можно посмотреть на людей из других наделов иврим. Уже и о первых свадьбах поговаривают.

Шаул успел побывать дома только один раз – когда родившемуся у Йонатана сыну делали обрезание – «брит-мила». Устроили шумный праздник, народ поздравлял короля с первым внуком.

Однажды в михмасский стан приехала на ослике королева Ахиноам. Видно было, что она тяготится своим новым положением. Многие заискивали перед ней, просили замолвить слово перед королём, присылали подарки. Дом в Гив’е наполнился слугами и рабами, у Ахиноам спрашивали о её желаниях, а работать не позволяли. Кладовые ломились от продуктов.

Как всегда, строгая, Ахиноам навела порядок в палатках мужа и сыновей. После ужина они с Шаулом остались у погасшего костра, и Ахиноам рассказывала новости. Её отец стал совсем плох. От проезжих купцов она узнала, что старший сын переписывает папирусы в Египте и не собирается возвращаться в Гив’у.

– Что можно сделать! – развела руками Ахиноам, и муж с ней согласился: такого уж сына послал им Бог.

Упомянула она о том, что не только почтение встречала последнее время в глазах людей, но и ненависть, особенно после того, как Совет пожелал, чтобы король, королева и их дети получили лучшую одежду и золотую посуду из явеш-гил’адских трофеев.

– Убьют тебя завистники наши! – шептала Ахиноам. – Мне говорили, какие распускаются слухи о нас.

– Не убьют, – махнул рукой Шаул и улыбнулся. – На то есть законы о пролитой крови. Род Матри не самый большой в доме Якова, но и не такой маленький. Всегда найдётся мужчина, который отомстит. Все это знают.

Он стал расспрашивать о внуке, как тот ест и на кого похож. Но ответы Ахиноам слушал уже вполуха, думал о починке захваченных у аммонитян колчанов и луков, о земельных наделах для воинов.

Армией занимался Авнер бен-Нер, но Шаул всегда выходил знакомиться с пополнением, прибывшим к нему в стан.

– Откуда такие крепыши? – спросил он весело троих, видимо, братьев, стоявших перед ним. – Кто врёт, будто только в Гив’е рождаются могучие бойцы! Ведь вы, небось, из племени Йеѓуды?

– Верно, – подтвердил старший из братьев. – Мы из Бет-Лехема, из рода судьи Боаза. Это – Авинадав, это – Шамма, а я – Элиав.

– Кто же не слышал о роде судьи Боаза! – радовался Шаул, обнимая братьев.

Постепенно Совет освободил его от многих забот. Король упражнялся вместе со всеми в стрельбе из лука, бросании камней, сражении на мечах. Иногда сам обучал новобранцев.

Из разных племён иврим то и дело прибывали люди и требовали встречи с королём. Он уставал, но не жаловался, привыкал к новой жизни.

Не лучше со временем было и у Йонатана. Новости из дома он узнавал от братьев и земляков, хотя стан его находился совсем рядом с Гив’ой.

Между двумя станами непрерывно сновали вестовые. В субботу Шаул и его сыновья обязательно встречались на жертвоприношении в Бет-Эле. После молитвы они прогуливались и обсуждали новости. Как-то Шаул сказал Йонатану:

– Выбери себе советников из самых опытных воинов и старейшин племён. И пусть они входят в каждое дело. Сам же обучай солдат, чтобы я знал, что у тебя всегда готова к бою тысяча воинов.

Наступила середина Первого месяца – праздник Песах.Шаул собрался в Гив’у. Сопровождаемый младшими сыновьями, он заехал по пути за Йонатаном и другими биньяминитами. Посмотрел военный стан в Гив’е. Остался доволен.

– В другой раз покажешь мне, чему вы здесь научились, – сказал король сыну. – Сколько тебе лет, Рыжий? – спросил он, приобняв молодого солдата.

– Его зовут Иоав бен-Цруя, – сказал Йонатан. – Это – мой оруженосец.

– Мне семнадцать лет, – сказал Иоав и покраснел.

Шаул сделал вид, что поверил.

– В семнадцать лет я тоже воевал, был даже ранен. А в восемнадцать женился.

Король поздравил всех с праздником Песах, попросил не опаздывать с возвращением в стан и двинул мула к Гив’е.

В самом центре селения, на рыночной площади возле колодца появился новый, очень большой дом. Нижнюю часть его сложили из огромных камней, собранных в окрестностях Гив’ы, а верхнюю – из сырцового кирпича. Дом побелили известью и прорезали в стенах окна, что было новинкой в здешних краях, до сих пор свет проникал в комнаты через двери. Шаул и его спутники остановились и с удивлением глядели на плоскую крышу, на которой разложены были снопы из собранного урожая. Через распахнутые двери они увидели, что настил потолка в жилых комнатах верхнего этажа поддерживается каменными колоннами. Нижний этаж отведён был под кладовые и кухню.

Таких домов в Гив’е никогда не видели. Внутренний двор с несколькими загонами для скота тоже поражал своими размерами.

– Это – твой новый дом, король Шаул, – сказали старейшины. Они вышли встречать Шаула в белых одеждах, за ними остановилась толпа из жителей Гив’ы.

Оказалось, что и новый дом рядом – тоже пасхальный подарок жителей селения. Семье Йонатана. Оба дома поставлены были впритык, как было принято в Кнаане. Растерянных гостей водили по комнатам и рассказывали, что строили дома иврим из разных племён, не только биньяминиты; что комнаты тёплые и сухие. Необычным было всё: и каменные полы вместо земляных, и две большие печи – одна в нижней части дома, другая во дворе.

Король поблагодарил соседей, поздравил с праздником Песах и пригласил всех на жертвоприношение по поводу освящения нового дома. Праздновать Песах решили вместе, а для этого уже и новый королевский дом был тесен: на праздник в Гив’у собралось столько гостей, сколько здесь никогда не бывало. Поэтому на площади натянули на колья шкуры и поставили под ними столы. Люди устраивались на земле. Рабы и слуги несли на площадь яства, вино и воду для праздничной трапезы.

Отдохнув с дороги, Шаул шёл по селению. Он с радостью всматривался в лица земляков, расспрашивал, как прошли пахота и сев, сколько зерна и мяса выделено солдатам за службу в армии. Кто изменился больше всех – это слуга Иосиф. В нарядной рубахе он стоял в тени нового дома, кричал на рабов, а одному слуге даже дал пощёчину. Никто раньше не видел Иосифа таким важным.

До последней минуты ожидали, что в Гив’у приедет судья и пророк Шмуэль, но посланец короля не застал его дома.

На столах дымились миски с едой, стояли чашки и кувшины с вином и холодной водой.

Коэн из города священников Нова Ахимелех бен-Ахитув произнёс благословения. «Амен!» – разнеслось над столами. Рабы обнесли всех водой для омовения рук.

За столом короля следил за седером – строгим порядком праздника – старый Киш. Поседевший и сгорбившийся после смерти жены, матери Шаула, он не утратил память, и не только держал в голове все хозяйственные дела, но и доказал в этот вечер, что помнит Учение, как в молодые годы.

– Сыны израилевы стенали от работы, и вопль их взошёл к Богу. Тогда вспомнил Господь завет свой с Авраамом, Ицхаком и Яаковом и увидел бедствия сынов израилевых, и внял им,

– рассказывал Киш бен-Авиэйл.

По правую руку от него сидел отец Ахиноам. Всю эту зиму он болел, но сегодня велел привести себя на праздник. По левую руку от Киша расположился его двоюродный брат Авнер бен-Нер. Непривычно тихий, поглаживая горбатую переносицу, он слушал Киша и других старцев. Дальше, вправо и влево возлежали на постеленных на земле шкурах Шаул, его сыновья и остальные люди из рода Матри, жители Гив’ы и гости короля других племён иврим. Женщины сегодня сидели рядом с мужьями также, как и старшие дети – все в лучших одеждах, тихие, задумчивые.

– Выходишь ты в месяц колосьев. И будет: когда введёт тебя Господь в землю кнаанеев, хитти, эмори, хивви и йевусеев, – которую Он клялся отцам твоим дать тебе, землю, текущую молоком и мёдом, – то совершай это служение в этот месяц. Семь дней ешь опресноки, а в день седьмой – праздник Господу,

– говорил Киш бен-Авиэйл.

Шаул наклонился к уху Ахиноам, шепнул:

– Не печалься, я уверен, что сын наш справляет Песах там, в Египте.

Ахиноам кивнула и улыбнулась мужу.

Биньяминиты и их гости запели благословение, которое произнёс Йеѓошуа бин-Нун после завоевания Кнаана:

– Благодарим тебя, Превечный, Бог наш, за то, что Ты дал в наследие отцам нашим эту прекрасную землю!

Пели старинные гимны каждого племени. Дети засыпали на коленях у взрослых, матери относили их домой, возвращались и присоединялись к поющим. Время давно перешло за полночь, а беседы продолжались. Праздник дал людям возможность говорить, и они не могли остановиться. Говорили о том, каким должно быть королевство иврим, как нужно исполнить веление Божье – стать хозяевами в Кнаане.

Шаул слушал, улыбался и думал, насколько изменились люди. А ведь судья и пророк обещал только ему: «Станешь другим человеком»!

– Теперь забудь, что иврим вышли из рабства, – сказал Шаулу отец, когда тот пришёл прощаться перед возвращением в военный стан. Шаул понял: сейчас Киш заговорит о возвращении филистимлян.

Все праздничные дни Шаул старался не думать о неизбежной встрече с завоевателями, о том, как вернётся с побережья отряд в железных кольчугах, как он, король, придёт представляться их военачальнику... А что если филистимлянин начнёт смеяться: «У иврим – король?!»

– Тебе придется многое стерпеть, – сказал старый Киш, обнимая сына. – Нельзя, чтобы первый король иврим оказался последним.

Отряды Шаула и Йонатана верхом на мулах возвращались в свои станы. Слушая разговоры, Шаул не переставал удивляться тому, как легко люди оставили дома и возвращаются к военным заботам. Едущий рядом Авнер бен-Нер рассказывал, что из надела Шимона сообщили, будто на его границах одно из самых многочисленных племён Амалека уже образовало царство во главе со свирепым вождём Агагом. Агаг с каждым днём укрепляет свою власть, под его начало переходит всё больше кочевников из других племён Амалека, и набеги их верблюжьей кавалерии на поселения племён Йеѓуды и Шимона отражать становится всё труднее. Недавно Агаг поджёг поля у самой Беэр-Шевы.

Шаул разрешил Авнеру бен-Неру готовить поход на кочевников, но про себя подумал, что не сделает ни шагу, пока не прояснятся отношения с Филистией. Да и Шмуэль, судья и пророк, должен дать благословение на войну с амалекитянами.

Когда же он приедет в стан, Шмуэль!

На окраине Гив’ы отряд поднялся на пригорок и увидел в середине долины военный стан филистимлян. За оградой работали оставленные до возращения хозяев с побережья слуги из иврим: чинили колесницы, кормили лошадей, очищали колодец. У входа в стан висел филистимский флаг с двойной секирой на фоне моря.

Первыми выехали на пригорок Шаул и Авнер бен-Нер. Остановились. И вдруг из-за их спин послышался мальчишеский голос:

– Король, прикажи убрать эту нечисть со Святой земли!

Шаул и Авнер обернулись.

– Потерпи, Рыжий, – ответил король Шаул. – Ещё придёт такое время.

Авнер тронул пятками мула. Вскоре они увидели стан Йонатана.

– Тебе туда, Иоав бен-Цруя, – показал рукой Авнер бен-Нер.

– Знаю! – огрызнулся Рыжий и присоединился к солдатам, направившим мулов к стану Йонатана.

В лагере короля дожидался человек из племени Эфраима, чтобы спросить, что делать с большим выкупом за пленных.

– Но ведь Совет старейшин племён решил, что весь выкуп пойдёт филистимлянам в уплату дани за этот год, – удивился Шаул.

– Да где они, филистимляне, – засмеялся посланец из Эфраима. – Что же нам искать их, чтобы отдать серебро и золото?

– Нет, – покачал головой король Шаул. – Если филистимляне ещё полгода не вернутся, пустим этот выкуп на армию. Пошлём нанять кузнецов в Ашшуре и ещё много чего сделаем – вон Авнер бен-Нер может рассказать.

Всем понравилось решение короля подождать, не везти дань на побережье.

Глава 2

Предположение Шаула оказалось правильным. Филистимляне ушли к себе на побережье совсем не на праздники, как считали многие в Кнаане. Причина была в том, что на подвластном Филистии острове Элише начался бунт. Весной, едва море успокоилось, вместо кораблей с данью с Элиши прорвался филистимский однопалубный корабль и привёз такие новости: наместник убит, военный лагерь разгромлен, обоз с собранной данью разграблен, а новый правитель острова объявил о присоединении Элиши к Финикийскому военному союзу и уже получил от него помощь флотом и оружием. Не дожидаясь, пока бунт перекинется на другие подвластные Филистии земли, басилевс заключил со всеми серенами союз для похода на строптивый остров Элишу и назначил во главе объединённого войска правителя города Экрона – опытного военачальника по имени Питтак. Из общей храмовой казны Филистия выделила золото на постройку и оснащение новых кораблей. Кормчие и воины, готовясь к походу, запасали оружие и продовольствие.

К лету приготовления закончились, басилевс велел отозвать солдат изо всех лагерей в Кнаане, велев командирам по пути отбирать у местного населения продукты и металлы, необходимые для похода на Элишу. Отряды возвращались на побережье, нагруженные данью с разорённых селений кнаанеев и иврим.

Ранним утром женщины и дети в венках и белых одеждах, поддерживая стариков и больных, направились в порт провожать воинов. Корабли покачивались у причала. Берег был прибран и украшен, отовсюду слышалось пение, смех, пожелания победы. Ворота храма главного божества с этой минуты оставались открытыми до конца войны – так требовал обычай.

Прибыв в гавань Элиши ночью, Питтак уже утром отправил на штурм Китима – главного города острова – сразу всё филистимское войско под командованием Фихола и молодого серена города Гата Ахиша. Китимцы закрыли крепостные ворота, поднялись на крепостную стену и, бросая оттуда камни и бронзовые ядра, отразили атаку, убив и покалечив десятки филистимлян. Отряды Фихола и Ахиша отошли ни с чем.

Так продолжалось несколько дней; штурм Китима приносил филистимлянам только новые потери. Осмелев, осаждённые провели вылазку за крепостную стену, но были разгромлены, налетев на стену филистимской тяжёлой пехоты и лучников.

Особо отличился в этом бою великан по имени Голиаф. С рёвом выскочил он из-за скалы, размахивая железной оглоблей, к концу которой была привязана зажжённая пакля. Одетый в железные доспехи, да ещё и прикрываясь огромным щитом, Голиаф был неуязвим для дротиков и стрел китимцев и начал поджигать их лошадям хвосты, а затем и сами повозки. Его ликующий вопль смешался с криками выскакивающих из горящих колесниц китимцев, которых тут же добивали филистимляне.

На следующий день противники оставались на своих местах, так как прорицатели обеих сторон обещали победу тому, кто будет в этот день обороняться.

А ночью на Элише высадилась армия финикийцев из города Цора.

На рассвете Фихол и Ахиш приказали построить войско для решительной атаки. Если бы они знали, что армия противника ночью удвоилась, и во главе её стоит уже не правитель Китима, а опытнейший цорский военачальник! Филистимская армия едва приблизилась к крепостным воротам, как попала под мощную контратаку спрятавшихся за валом финикийцев. Тут же ворота города открылись, и китимская пехота, присоединившись к союзникам, набросилась на растерявшихся от неожиданности филистимлян.

Только добежав до своего лагеря, Фихол, Ахиш и их командиры смогли начать оборону. Теперь о покарании мятежного острова Элиши не могло быть и речи. Скорее на корабли и к себе в Кнаан! Филистимские триеры подошли к берегу и забрали уцелевшие остатки армии.

Все были уверены, что после этой военной неудачи Филистия погрузится в смуту и междоусобицу, но чрезвычайный совет серенов всех пяти городов Филистии вспомнил, что рядом с побережьем находится богатый и слабый Кнаан, из которого можно даром получать и вино, и оливковое масло, и ещё многое из того, что больше не будет приходить с данью с острова Элиши. Решено было объединиться для окончательного покорения Кнаана, а пока всем филистимлянам провести ежегодные празднества в честь бога Дагона в Ашдоде, где располагался главный храм. Эта мысль пришлась по душе населению, и оно стало украшать города, готовясь к празднику. На площадях собирались хоры.

На третий день праздника юноши состязались в борьбе и кулачных боях. Вечером они отдохнули, а ночью устроили налёт на кнаанев, которые прибыли в Филистию закупить железные наконечники для сох и плугов. Туземцы привычно расположились на ночлег возле кузницы на краю рыночной площади. Под головами они прятали котомки с едой и серебряными пимами. Было уже совсем темно, когда филистимляне подкрались к спящим. Они набросились на крестьян и перекололи их мечами. При этом сами юные филистимляне кричали и ревели, будто их секли розгами.

В нежном свете всплывающего из моря солнца трупы на залитой кровью площади напоминали гряду скал, обнажённую отливом.

Торговцы железом потребовали вознаграждения за убытки. «Теперь эти иврим и кнаанеи никогда не придут за нашим товаром», – говорили они.

– Придут, куда им деться, – отвечали филистимляне.

Серен города Гата Ахиш, выбранный новым басилевсом, понимал, что большой поход в Кнаан нужно хорошо подготовить. Для начала военным отрядам было приказано возвратиться в свои станы и собрать дань. Фихола он назначил наместником и велел ему идти в Гив’у – главное селение иврим какого-то племени, какого – он не помнил.

Фихол остался доволен назначением. Он не стал дожидаться сбора всего отряда с обозом и колесницами, и во главе двадцати воинов двинулся в Кнаан.

Новый наместник не знал, что та часть Гив’ы, где располагался филистимский стан, теперь называется Гив’ат-Шаул.

Глава 3

Минул год от помазанья Шаула, и два года уже был он королём над Израилем.

Утром невдалеке от палатки Совета послышалась песня, по которой Шаул и все воины его стана поняли, что прибывший гость – гиргаш. Слугам велели принести сласти и холодную воду. Был третий день недели, и все уже привыкли, что в этот день король иврим у себя в стане принимает каждого, кто пожелает с ним говорить.

В палатку вошёл старик, низко поклонился и нараспев произнёс приветствие:

Два раба внесли вслед за стариком плетёные корзины с угощениями и подарками: кувшинами с мёдом, целебными кореньями, связанными из толстой шерсти рубахами – всем, чем славилось крепкое кнаанское племя гиргашей.

– Мир тебе, Эйфа, – поднялся ему навстречу Шаул и протянул руку. – Желаю гиргашам после зимних дождей – летние росы.

Старику было приятно, что король узнал его. Шаул усадил гостя рядом с собой, пододвинул к нему фрукты. Рядом расположились воины, готовые слушать Эйфу.

Не только Шаул, но и все биньяминиты знали старейшину соседнего с Гив’ой селения Кивари. Беседа началась как обычно, с расспросов о здоровье и пожеланий благоденствия. Обсудили, хватит ли зимних пастбищ в этом году – стада у обоих соседей были немалые. Старики из селения Кивари, и особенно из рода, к которому принадлежал почтенный Эйфа, славились умением предсказывать погоду и урожай. Поэтому иврим с нетерпением ждали, когда гость заговорит о борьбе Баала с Мотом: Баал почитался в Кнаане, как бог плодородия и жизни, а Мот – бесплодия и смерти. Схватившись друг с другом в яростном бою, боги определяли, будет ли земля давать плоды или людям и животным предстоят голодные годы. В Кнаане крестьянам зимой необходимы были дожди, а летом, когда созревает виноград – много росы.

Наконец велеречивый гость проговорил:

– Всевидящая богиня солнца отправилась на поиски Баала и нашла его, когда тот сражался с Мотом в смертельном бою.

– И кто победил? – законы вежливости требовали, чтобы Шаул задал этот вопрос.

Эйфа ответил песней:

Слушателям не терпелось узнать, кто же победил.

– Богиня помогла Баалу! – старик засмеялся и допел песню:

Все вздохнули с облегчением: год будет плодородным, дожди и роса придут во время, и каждое семечко – частица развеянного по ветру тела Мота – принесёт урожай. Рабы обносили людей в палатке, холодной водой. Эйфа, беседуя, медленно подбирался к просьбе, с которой пришёл.

– Король Шаул помнит тот голодный год, когда иврим из Эфраима продали себя в рабство в Кивари и в Гив’у в обмен на зерно?

– Помню. У них высохла трава, земля не рожала, колодцы опустели.

– Да, – подтвердил Эйфа. – И мы, и вы дали им зерно и спасли от смерти.

– По нашим законам, раба на седьмой год отпускают на свободу без выкупа. Так что в Гив’е ни одного из тех рабов уже нет, – начал Шаул. – А в Кивари они работают по сей день.

– Уже не работают, – поправил Эйфа. – Они сказали: «Теперь у иврим есть король», отобрали у своих хозяев одежду, посуду и скот и ушли через Гив’у. Биньяминиты не задержали их и не возвратили обратно в Кивари.

– Чего же вы сами не остановили своих рабов? – спросил Авнер бен-Нер, а остальные рассмеялись, вспомнив, какой страх нагнало на население Кивари сражение между сыновьями Шаула и шайкой молодых гиргашей.

Король поднял руку, стало тихо.

– Ты пришёл получить выкуп за рабов, которые ушли? – спросил Шаул.

– Нет, – покачал головой Эйфа. – Что случилось – то случилось.

– Тогда зачем ты пришёл?

Старик встал.

– Положи руку Эйфе под ребро, Шаул, – ведь так клялся слуга Элиэзер вашему праотцу Аврааму. И я поклянусь, как поклянёшься ты, что больше не будет вражды между иврим и гиргашами. Если ты согласен, гиргаши не взыщут за добро, которое награбили у нас рабы-иврим, и ещё добавят сто бронзовых кнаанских мечей для отряда твоего сына в Гив’ат-Шауле.

Все посмотрели на Йонатана. Вчера он прибыл в стан к отцу и сидел в углу палатки. Молодой военачальник просиял. Сто серповидных кнаанских мечей! Эйфа знал, чем задобрить воинов. Люди обернулись к Шаулу, всем показалась лёгкой просьба старика-гиргаша.

– Ты хочешь, чтобы я поклялся за всех иврим, – начал Шаул. – А сам ты можешь поручиться за всех гиргашей? Можешь поклясться, что другие ваши селения не вступят в союз с нашими врагами и не ударят нам в спину?

Все поняли намёк: в трагическом сражении под Эвен-Аэзером, как рассказывал старый Киш, «гиргаши впились в шею Дану, выскочив из крепостных ворот Бет-Шеана».

Эйфа тоже понял и тихо сказал:

– Нет, король Шаул, я не могу поручиться за Бет-Шеан. Бет-Шеан далеко, а мы рядом, и если наши родичи там опять выступят против Дана, ты здесь покараешь Кивари за нарушение договора. Нет, я могу поручиться только за своих.

– А если так, – подвёл итог князь Нахшон, – значит, Эйфа, ты должен договариваться не с королём иврим, а со старейшинами Гив’ы. Вы – соседи, вам и принести вместе мирные жертвы в знак доброго союза.

Эйфа кивнул, поклонился и вышел из палатки.

Вестовой доложил, что прибыли посланцы из Гив’она – главного селения Кнаанского племени хивви. Внизу под горой, где кончалась тропа и начинался лес, они сейчас привязывали своих ослов.

– Приведи хивви, – велел Шаул.

Пока король иврим, его советники и военачальники ожидали посланцев из Гив’она, они вспомнили историю, известную каждому ребёнку-иври. Когда-то давно войско их предков под водительством судьи Йеѓошуа бин-Нуна перешло Иордан и вступило в землю Кнаана. Это было молодое войско молодого народа, ещё не ведавшее, что дальше на его пути будет лежать какой-то город Иерусалим, что, если повернуть в другую сторону, то можно увидеть море, а если пойти прямо, то тоже будет море, но иное. Они знали только, что все кругом враги, а земля эта принадлежит им, иврим, потому что отдана Богом их предкам. Слухи их опережали, и князьям кнаанских племён становилось известно, что из-за Иордана прёт большая и страшная в своей дикости орда, которая уже разрушила крепости Ай и Гилгал. Куда она направится дальше, никто не знал. Не знал этого и сам Йеѓошуа бин-Нун. Лучше всего было бы его армии стоять на месте, а враги пусть бы подходили сюда, к Аялону. Он бил бы их именем Господа-Цваота и, узнав от пленных откуда они пришли, посылал бы туда иврим, чтобы взяли себе те земли во владение.

Но нужно было идти, отвоёвывать надел за наделом и передавать их племенам иврим.

В эти дни пришли к Йеѓошуа жители Гив’она и сказали ему и всем сынам Израиля:

– Из страны дальней пришли мы. А теперь заключите с нами союз.

И сказали израилиты посланцу-хивви.

– Может быть, рядом живёшь ты. Зачем нам заключать с тобой союз?

Тогда обратились они к Йеѓошуа:

– Мы – рабы твои.

И спросил Йеѓошуа:

– Кто вы и откуда пришли?

И отвечали они ему:

– Из очень далёкой страны пришли рабы твои во имя Господа, Бога твоего, ибо мы услышали о славе Его и обо всём, что сделал Он в Египте. И то, что он сделал двум царям по ту сторону Иордана, Сихону – царю Хешбона и Огу – царю Башана. И сказали нам старейшины наши и все жители земли нашей: «Возьмите в руку вашу пищу на дорогу, пойдите навстречу им и скажите: «Мы рабы ваши, и заключите с нами союз!». Этот хлеб наш – тёплым взяли мы его из домов наших в тот день, когда вышли, чтобы пойти к вам, а теперь он засох и заплесневел. И эти мехи с вином /были новыми/. И одежда, и обувь наши обветшали от дальней дороги.

И заключил Йеѓошуа с ними мир и союз, и поклялся, что останутся они жить. И главы общин поклялись.

Между тем, в помощь хивви из Гив’она было собрано войско из пяти городов – их союзников во главе с правителем Иерусалима. Войско двинулось к Аялону, и тут князья пяти городов узнали, что гивониты, вместо того, чтобы засесть за крепостной стеной и отбиваться от иврим до прихода помощи, заключили союз с врагом. Решено было, как следует проучить предателей-гивонитов: город сжечь, а их самих продать на египетские корабли гребцами.

Тогда хивви срочно обратились за помощью к новому союзнику – Йеѓошуа бин-Нуну.

И напал на них Йеѓошуа внезапно, всю ночь шел он из Гилгала. <...> и он нанес им великое поражение в Гив’оне, и преследовал их по дороге к Маалэй Бэйт-Хорон, и он бил их до Азэйки и до Маккэйды. <...> И воспел Йеѓошуа; перед Господом в тот день, в который предал Г-сподь эморея сынам Исраэйля, и сказал пред глазами Исраэйля: солнце, у Гив’она стой, и луна – у долины Айялон! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе мстил народ врагам своим. Это ведь написано в Сэйфэр Айяшар. И остановилось солнце среди неба, и не спешило к заходу почти целый день! И не было такого дня ни прежде, ни после него, чтобы слушал Господь голос человека, ибо Господь сражался за Исраэйль.

После великой победы Йеѓошуа захватил ещё много земли и подошёл к главному хиввийскому селению, Гивону, которое оказалось вовсе не за Иорданом. Тут и открылся обман хивви. Йеѓошуа передал их земли в надел племени Биньямина. В стане иврим народ требовал наказать обманщиков из Гив’она.

Но начальники сказали всей общине:

– Мы поклялись им Господом, Богом Израилевым. Теперь мы не можем прикоснуться к ним.

Старейшин-хивви вызвали в стан иврим, и Йеѓошуаговорил им:

– Для чего обманули вы нас, сказав: «Мы весьма далеки от вас», тогда как среди нас вы живёте?

И отвечали они Йеѓошуа и сказали:

– Так как сообщено было рабам твоим о том, что Бог твой повелел Моше, рабу своему, дать вам всю эту землю, истребив жителей, то весьма испугались мы за души наши и сделали мы это дело. А теперь вот мы – в руке твоей. Как лучше и справедливее тебе покажется поступить с нами – так и поступи.

И сделал он так: избавил их от руки сынов Исраэля, и те не умертвили их. И назначил их в тот день Йеѓошуа дровосеками и водочерпальщиками для общины и для жертвенника Господня до сего дня...

Пятеро молодых хивви из самых знатных семей Гив’она поднялись в стан и внесли тяжёлые корзины с подарками в палатку Совета. Опять пошли расспросы о здоровье, об урожае, о прошедшей зиме, о пастбищах. Гости поведали о своей общине: молодые уходят в Египет, другие женятся на девушках из соседних племён и остаются там жить. Занимаясь доставкой воды и дров, хивви стали самыми богатыми людьми в Кнаане. Но они готовы поделиться своими богатствами с иврим, если король возвратит им хиввитскую землю, которую отдал в надел биньяминитам Йеѓошуа бин-Нун. И ещё, пусть король Шаул отменит для хивви запрет носить оружие.

– Нет, – подумав, покачал головой Шаул.

– Ладно, – мрачно сказал высокий хивви. – Верните нам хотя бы наш главный город Ги...

– Нет! – перебил король.

– Тогда хоть уберите из Гив’она ваш жертвенник.

– Нет, и этого не будет.

Наступило молчание, потом в палатке в последний раз прозвучал голос хивви-гив’онита:

– У короля иврим нету другого ответа для нас? Может быть, есть такие условия, на которых мы можем договориться?

– Нет таких условий, – отрезал Шаул.

Хивви поклонились и в полной тишине вышли.

Возле дерева, где они оставили своих ослов, хивви остановились и переменили нарядные белые одежды на дорожные. Потом четверо из них стали седлать ослов, а высокий, тот, кто вёл переговоры с королём иврим, не спеша размотал пояс, вынул оттуда нож с золотой чеканкой по рукояти и, прочитав заклинание, сделал себе надрез на указательном пальце левой руки. Он приложил кровоточащий палец к дереву и, бормоча проклятия, обошёл его вокруг, оставив на коре алое кольцо. Только после этого он достал правой рукой из-за пояса флакончик с бальзамом и, смазав порез, остановил кровь.

Теперь хивви знали, что проклятие исполнится, и когда-нибудь хивви истребят с земли Кнаана род Шаула бен-Киша.

Вечером король Шаул вышел из палатки Совета и направился к себе. Холодный ветер заставлял его держаться ближе к деревьям. Заметив дымок над своим шатром, Шаул обрадовался: значит, слуги позаботились о жаровне.

Глава 4

Фихолу, филистимскому наместнику, направленному из Гата в Гив’у, посоветовали взять в проводники богатого кнаанея по имени Элдаа – тот как раз направлялся к Солёному морю по торговым делам. Элдаа был хивви из Гив’она, снабжавший филистимские города дровами. Он знал в Кнаане каждую тропку, говорил на всех языках – одним словом, лучшего проводника Фихолу нечего было желать.

Едва рассвело, отряд верхом на мулах выехал на Морской тракт, проходивший недалеко от Гата. Фихол намеревался доехать до дороги, ведущей в Моав, заглянуть в Михмас и оттуда свернуть на Гив’у. Такой путь предложил проводник, и Фихол согласился. «Хорошо бы ещё проехать на восток, где скалы обрываются прямо в Солёное море. Там над морем есть плато, откуда видны Аммон и Моав», – уверял Элдаа, но Фихолу не терпелось поскорее добраться до своего лагеря в Гив’е.

Элдаа рассказал новому наместнику, будто иврим завели себе царя. Фихол засмеялся и не придал этому сообщению никакого значения. Он с любопытством разглядывал край, по которому проходила дорога, и не обращал внимания на болтовню туземца. Днём отряд останавливался в попутных селениях, отдыхал, а к вечеру двигался дальше. Элдаа считал, что на дорогу уйдёт от двух до двух с половиной суток – зависит от того, в каких местах пожелает задержаться филистимский наместник. При всей сдержанности и даже суровости, Фихол был человеком любознательным, и жизнь туземцев его интересовала. Правда, он никак не мог запомнить, кто такие иврим, и кто такие кнаанеи, тем более, что селения их часто находились по соседству.

Вблизи пересечения Морского тракта с Бет-Хоронской дорогой отряд поднялся на пригорок, чтобы переждать зной в сосновой роще. Перекусывая и отдыхая, солдаты Фихола с любопытством наблюдали незнакомую природу.

Пока ехали по равнине, пейзаж был скучным: поля и поля, где, согнувшись, ковырялись в земле туземцы. Селения располагались в рощах за полями и выглядели серыми пятнами среди травы и колючек. Потом пошли горы, невысокие, но изрезанные и крутые. Фихол думал, что здешние горы смыкаются в единый хребет, но, приблизясь, увидел, что их разделяют долины, через которые здешние земли сообщаются с приморской равниной. Он подумал, что местные жители по зубчатому рисунку вершин могут определять, в каком направлении проходит дорога.

Поля кончились. Всё чаще стали попадаться стада коз и овец – коричневых, с удивительно длинными ушами. Верблюды, лежащие на одном плече среди кустистой травы, были одногорбыми, горб занимал у них всю спину. Привязанные к камням, верблюды что-то жевали, высокомерно поглядывая на проезжавших рядом филистимлян.

Возле дороги валялась дохлая овца, разбухшая, как корова. «Опилась холодной воды, – подумал Фихол. – Ох, и влетит пастухам!»

Пейзаж становился всё более диким, всё меньше людей попадалось навстречу, но это не огорчало Фихола. Он любил охоту, любил ловить рыбу и долго расспрашивал проводника о реке Иордан. Элдаа с почтительным страхом рассказал, как месяц назад в прибрежных песках возле этой реки заблудились мальчики из его селения. Они отправились ловить рыбу и не вернулись. Говорили, будто их загрыз барс.

– Такова была воля Всевышнего, – закончил рассказ проводник.

Сердце Фихола затрепетало, когда он представил у себя в доме в Гате шкуру красавца-зверя.

В пустынных каменистых предгорьях Иудеи им несколько раз встречались пасущиеся зайцы. Тяжёлые, мясистые птицы бегали по земле и свистом предупреждали друг друга о приближении людей. Солдаты безуспешно гонялись за птицами, но потом нашли несколько ямок с яйцами и испекли их в костре. Сам Фихол ел сухую рыбу, захваченную в дорогу, крошил в оливковое масло хлеб и запивал местным вином, хваля его вкус и аромат.

Элдаа рассказывал, какие растения есть в Кнаане и как по ним определяют времена года.

– Нужно смотреть на окраску цветов. Если большинство из них жёлтые, это – Первый месяц, вавилоняне называют его Адар. Начинается тепло. Распускаются «кошачьи глазки». Иврим делают из них мази, отвары, сушат, толкут в порошок и лечатся от разных болезней. Ещё в это время появляются съедобные цветы, у нас их называют «дедушкин обед». Потом идёт красная волна цветов, а как только начнётся голубая – это значит, что кончился Второй месяц. В это время по всему Кнаану цветут «беляночки». Они раскрываются за час до полудня, а к вечеру увядают. А вот этот цветок, похожий на бабочку, открывается перед утренней дойкой овец и закрывается к полуночи. На тех кустах цветы появляются точно в Четвёртом месяце: шары темно-синего цвета.

Фихола не интересовал цветочный календарь. Другое дело – глиняный, с тридцатью дырочками и глиняным же стерженьком. Он хотел выменять такой у проводника, но хивви сказал, что подарит свой календарь наместнику, только не сейчас, а в конце пути.

Солдаты спрашивали у Элдаа, какие плоды можно есть, какими можно лечиться, а от каких следует держаться подальше, потому что они ядовиты. Кроме стручков рожкового дерева, которое вообще не цветёт, а сразу даёт плоды, солдаты в пути жевали смолу мастичного дерева – Элдаа уверял, что от этого дольше сохраняются зубы. Верно это или нет, но Фихол заметил, что зубы у туземцев светлее, и у них не так сильно пахнет изо рта, как у его солдат. Сам он был приучен с детства несколько раз в день полоскать рот морской водой.

Очертания скал то становились круглыми и мягкими, то пугали диким видом, а на горизонте возникали острые края пролома в горной цепи. Поднимаясь, дорога проходила через леса, всё более густые, в тени там паслись стада коз и овец. Элдаа опять сказал, что у пастухов появился король, но Фихол снова не обратил внимания на его слова, поражённый разнообразием деревьев и цветов в кнаанском лесу. Солдаты тоже с удивлением смотрели на расстилавшийся перед ними травяной ковёр. По берегам ручьёв, живых или уже высохших, встречался клён и лавр, платан и дикая слива, боярышник и изящное с золотистой листвой деревце, название которого на здешнем языке напомнило филистимлянам бранное слово. Услышав его, солдаты захохотали на весь лес и больше не восхищались щедростью богов к Кнаану.

Филистимляне двигались через земли, населённые иврим из племени Эфраима. Никто не убегал, не прятался от солдат, и Фихолу это казалось странным. Дети разглядывали чужеземцев в юбках и с голыми ногами, только женщины держались подальше и кутали лица в платки, потому что испокон веку все солдаты вели себя одинаково. Наместник приказал своему отряду не грабить население и не хватать понравившихся женщин, как они привыкли, пообещав, что когда подойдут основные силы, он отменит запрет. Филистимляне ехали, повязав головы от солнца платками – как местные жители. Шлемы с петушиными перьями были подвешены к поясам и раскачивались в такт шагам мулов.

Заночевали в масличной роще, поставив палатки под деревьями. Ночью проснулись от крика куропатки, которую, наверное, ужалила змея. Фихол вышел из палатки и присоединился к своим солдатам, которые присели за линией лагеря, справляя нужду.

Неприятное волнение охватило филистимлян. Им хотелось, как бывало, весело окликать друг друга, но они молчали, глядя на звёзды, такие тяжёлые, пророчащие каждому его судьбу, которую не хотелось узнать. Солдаты побывали во многих землях, но ещё никогда не чувствовали такой близости неба. Всё стало безразлично, захотелось уйти с этого места, но не домой, а куда-нибудь, где всегда стоит вот такая же тишина, а тропа, по которой идёт человек, переходит прямо в Млечный путь, близкий и манящий. Молча расходясь по палаткам, воины говорили себе, что Кнаан – это совсем не страшно, что боги создали его для Филистии, и что до них здесь не раз проходили карательные отряды басилевса, теперь просто настал час окончательно захватить страну – только и всего.

На рассвете отряд вошёл в селение иврим. Филистимляне умылись у колодца, поели и, пополнив запас воды, двинулись дальше.

Глава 5

В Гив’ат-Шаул из королевского стана прибыли двое: Авнер бен-Нер и Ахимелех бен-Ахитув. Авнер хотел посмотреть, чему научилась «молодая тысяча» Йонатана, Ахимелех бен-Ахитув приехал на жертвоприношение.

Запыхавшиеся воины расселись вокруг Авнера бен-Нера, ожидая его оценки.

Авнер тёр пальцами горбатую переносицу. Сбоку из-за ввалившихся щёк нос его выглядел особенно длинным.

– Оленьему бегу вы научились неплохо, – сказал военачальник, – он пригодится вам, чтобы догонять врага. Но прежде нужно его разбить. Поэтому сейчас я вам покажу лисий бег, которым мы подбираемся к переднему ряду лучников.

Авнер бен-Нер подозвал ближайшего солдата, велел ему взять лук и дротик, снять бронзовые наконечники со стрел и отойти на триста шагов. Сам встал напротив. Солдат опустился на колено, наложил на тетиву стрелу и положил дротик на песок рядом с собой. Закончив приготовления, он поднял руку. Авнер бен-Нер обернулся к Йонатану, и тот громко ударил в щит.

Авнер бен-Нер побежал на молодого солдата. Тот прицелился, но Авнер петлял, подпрыгивал и приседал и, как солдат ни старался, он всё равно промахнулся. С уже совсем близкого расстояния солдат ещё успел швырнуть дротик. Мимо! Авнер бен-Нер сшиб молодого воина на землю и выхватил у него из рук лук.

Тяжело дыша, оба вернулись к остальным.

– Запомнили? – спросил военачальник. – Чтобы к следующему разу научились. Это совсем не трудно. А теперь всем попить воды, и я хочу посмотреть, как вы действуете мечом.

Фихол вдруг вспомнил: а ведь мы третий день в пути!

– Отличные мулы! – сказал он Элдаа. – Где ты их купил?

– В Гив’е, мой господин. Их как раз разводят в роде Матри, из которого происходит новый король иврим.

Фихол снова пропустил мимо ушей упоминание о короле, но подумал, что постарается пригнать в Гат побольше таких неприхотливых животных в счёт подати с селения... как его там?

– Раз все передохнули, – сказал Авнер бен-Нер, дожёвывая лепёшку, – подходите ко мне с мечами. Кто первый?

Два воина поднялись и встали друг против друга, положив руку на рукоятку меча.

– Не то, – сказал Авнер бен-Нер. – Встаньте рядом. Я начну хлопать в ладоши, и вы будете вытаскивать мечи из ножен. Ясно? Тогда проверим, сколько хлопков я успею сделать, пока каждый из вас вытащит свой меч.

Посмотрев несколько пар, Авнер бен-Нер расстроился.

– Очень плохо, – сказал он. – К чему ваше умение сражаться, если вы не успеете достать меч! Выхватить оружие и нанести удар нужно одним движением: вот так! И не дольше, чем за один хлопок. И ножны у всех одеты неправильно. Будете подходить ко мне по одному, я покажу каждому, как их надевают.

Солдаты один за другим потянулись к Авнеру. Каждого он заставлял по многу раз выхватывать меч и пронзать им воображаемого врага. Отойдя от военачальника, солдаты бросались на траву и отдыхали, глядя на облака.

– Ай да Рыжий! – раздался впервые за этот день довольный голос Авнера бен-Нера – Молокосос, а догадался смазать меч у черенка!

Иоав сжал зубы, отошёл и лёг отдельно ото всех, лицом к земле.

В ивримском селении филистимляне, сгрудившись в стороне, наблюдали за жертвоприношением. Никто не обращал на них внимания.

Молодой иври, недавно ставший отцом, принёс к жертвеннику пару голубей. Священнослужитель пробил первой птице затылок, длинным ногтем рассёк ей горло, потом пищевод. После этого он поднял трепещущую в агонии птицу, прижал её к каменной стене жертвенника, выдавливая кровь в специальное углубление, и, закончив это действие, разорвал голубя руками и возложил тушку на угли.

– У нас птиц рассекают для гадания, – вспомнил кто-то из филистимлян, когда они возвращались на дорогу к Гив’е.

– Всё, – объявил Авнер бен-Нер. – пришла жара. Возвращайтесь к себе в стан, а я подремлю здесь в тени. После полудня пусть подойдут другие. Может та группа будет получше.

Солдаты построились на дороге.

– А ты молодец, молокосос! – вспомнил Авнер бен-Нер.

Наверное, в тот день и зародилась у Иоава бен-Цруи ненависть к командующему. Но он ничего не сказал и пошёл вместе со всеми, слушая, как Йонатан рассказывает молодому солдату притчу о скисшем вине, которую тот прослушал, собирая по полю стрелы.

До их стана в Гив’ат-Шауле ходу было меньше получаса.

Свернув на тропу, филистимляне увидели человек двадцать крепких молодых туземцев с бронзовыми мечами за поясом. Босоногие, в длинных рубахах, перехваченных широкими поясами, они шагали не спеша, разговаривали между собой и смеялись. Блестящие лаковые рожки свисали с веток над тропой, туземцы на ходу срывали их, разламывали и с удовольствием отправляли в рот. Сладкую оболочку они жевали, а косточки сплёвывали на дорогу. Впереди шёл высокий парень с длинными волосами, стянутыми на затылке красной лентой. Он разговаривал с рыжим подростком, и тот, увлечённый беседой, шагал по середине тропы, не замечая приближающихся всадников.

Сейчас я его плетью! – подумал Фихол, но тут он разглядел за поясом у высокого железный меч, само ношение которого туземцами каралось смертью. Наместник хотел было приказать двоим-троим воинам задержаться и повесить высокого туземца, но потом решил, что наказанием следует заняться ему самому. Он пришпорил мула, отстегнул от седла плётку и голосом, от которого дрожали солдаты за крепостной стеной Китима, завопил по-филистимски:

– Стой, скотина!

Иврим остановились, сомкнули ряд и с тревогой смотрели на всадников.

Но не рыжий! Тот продолжал занимать середину тропы и, откинув голову, хохотал над словами своего рослого собеседника, которому уже дышал в лицо мул Фихола.

– Ты кто? – заорал наместник.

– А ты кто? – обернулся и, сузив глаза, в упор поглядел на него Рыжий.

– Это же новый наместник! – взвизгнул где-то сзади проводник-хивви.

– А я и старого не звал! – рассмеялся Иоав.

Фихолова плеть взлетела вверх, и в ту же секунду Рыжий выплюнул ему в лицо полный рот косточек.

Плеть выпала из руки Фихола, но он сжал рукоятку своего тяжёлого меча и, выкатив глаза прокричал: «Ы!», как он делал всегда, перед тем, как рубануть врага.

Это был последний звук, изданный Фихолом. С ним он и полетел со своего мула, пронзённый мечом Йонатана. По команде своего военачальника иврим набросились на всадников и в коротком бою перебили всех.

Йонатан оглядел своих людей. Они тяжело дышали, но ни один не был даже ранен. Над тропой вдали кружилась пыль – это удирал на муле проводник Элдаа. Никто его не преследовал.

С вернувшейся в долину пронзительной тишиной на молодых биньяминитов накатил ужас. Они в оцепенении глядели на кровь, разбрызганную по песку, на трупы филистимлян, переводили взгляды на своего командира.

– Мечи-то надо собрать, – раздался голос рыжего Иоава.

Остальные начали сносить в кучу оружие, снимать с убитых доспехи. Дрожащих мулов взяли за узду и погрузили им на спину тела мёртвых всадников.

– Поглядел бы Авнер! – сказал кто-то, поведя плечом в сторону мулов. Все филистимляне были крупными мужчинами, их ноги и руки, свешиваясь, почти касались земли.

– Научились кое-чему! – весело прокричал Иоав бен-Цруя.

Остальные засмеялись

– Пошли! – скомандовал Йонатан и, подняв плётку Фихола, стегнул ею по заду мула.

Отряд двинулся к своему лагерю в Гив’ат-Шауле.

И разбил Йонатан начальника филистимского стана, который в Гив’е.

Глава 6

Басилевс Ахиш метался по дворцовому саду. Вестовые и слуги тряслись от страха, у выхода из оружейной замер оруженосец. В первый момент после того, как пришла весть о гибели Фихола, Ахиш крикнул, что сам поведёт армию на Кнаан. Но тут же он вспомнил, что войска, которых не дождался несчастный Фихол, уже выступили два дня назад, а набрать новые будет непросто. К тому же это означало бы оставить побережье без всякой защиты. Он велел отнести его доспехи обратно.

Это ничего, продолжал думать басилевс, и той колонны под водительством Питтака, что вышла вслед за Фихолом, должно хватить, чтобы устроить проклятому Кнаану хорошую встряску. Надо отправить вслед солдатам вестового – пусть узнают, как поступили дикари с Фихолом.

Филистимская колонна шагала по Кнаану. Солдаты разносили на своём пути селение за селением. Военачальник Питтак велел не жалеть никого и ничего – большой опыт завоевания новых земель научил его, что в первые дни похода следует нагнать на туземцев побольше страху. Вскоре по Кнаану пошли рассказы о зверствах завоевателей, о несметном количестве их солдат и железном оружии.

Продвигаясь на юго-восток, колонна достигла гор Эфраима. Люди израилевы видели, что они в бедственном положении, что народ в горести. И укрывались люди в пещерах и в ущельях, и в скалах, и в рвах. Иврим переправлялись за Иордан, в землю Гада и в Гил’ад.

Киш бен-Авиэйл потребовал немедленного прибытия сына к нему в Гив’у. Шаул передал, что скоро будет. В его стане продолжалось ночное заседание Совета, и всё ещё не было решения, как встретить колонну филистимлян. Одни считали сопротивление невозможным – у врага слишком явное превосходство в солдатах и вооружении. Они предлагали просить пощады, в крайнем случае, выдать Йонатана и его людей, а потом выкупить.

Других возмущало такое позорное предложение.

Король Шаул мрачно слушал, не произнося ни слова. Подошёл вестовой и прошептал на ухо последнее донесение с дороги, по которой шла колонна. Шаул кивнул и отправил вестового к командующему Авнеру, велев повторить донесение.

Куда точно направляется колонна должно было стать ясно только к вечеру. Пока Шаул и Авнер решили съездить в Гив’у. Совет не возражал.

Войдя и поцеловав отца, Шаул сел на скамью напротив старика и ждал, что тот скажет. Авнер остался стоять на пороге. Он громко глотал воду, подняв над головой розоватый медный кувшин с узким горлом.

Несколько минут Киш молча любовался сыном. «Шаул» означает «выпрошенный»: мальчик родился после многолетних ожиданий и просьб Киша и его жены к Господу. Зато уж какой это был сын! И работник, и защитник, а вот теперь – первый король народа иврим.

– Ты помнишь, как готовился принести в жертву сына своего Ицхака наш праотец Авраам? – сказал наконец Киш.

– Помню, отец, – кивнул Шаул.

– И он убил бы Ицхака, не останови ангел руки Авраама, верно? – продолжал Киш.

– Да.

После первых же слов Шаул знал, для чего позвал его отец.

– Нет у тебя силы, – старик стукнул кулаком по столу. – Наши северные племена присоединились только на словах. Половина надела Эфраима уже занята филистимлянами. Теперь и кнаанеи выйдут на войну против нас, даже гиргаши того и гляди поднимут меч на Гив’у. – Киш отпил воды из чашки, обтёр рот и продолжал: – Ты был ещё мальчиком во время боёв у Эвен-Аэзера, а я там воевал и знаю, какой разгром могут учинить нам филистимляне. Они просто истребят всё наше племя Биньямина, включая Йонатана и его ребят. И тебя, старого дурня! – обернулся он к Авнеру. – Где ты был, когда Йонатан рубил филистимлян? Почему не удержал мальчишек?

– Не был он тогда с Йонатаном, – поднял от земли тяжёлый взгляд Шаул. – Всё случилось по дороге в стан.

– А и был бы – не остановил, – Авнер рассёк воздух ребром руки. – Я очень уважаю тебя, брат мой Киш, но если ты уговоришь короля выдать Йонатана филистимлянам, то пусть заодно выдаст и меня. Командовать после этого я не смогу.

Киш покраснел и сжал кулаки

– Уйди! – прохрипел он Авнеру.

Тот потёр горбатую переносицу и вышел. Король остался вдвоём с отцом.

– Йонатана придётся выдать, – внятно сказал старик. – Я отдам всё, чтобы потом выкупить моего внука.

– Нет, – проговорил Шаул. – Прости, отец, но – нет!

Киш изумлённо поглядел на сына, потому что это было первое «нет», услышанное им от Шаула. Тот смотрел отцу в лицо и не отводил взгляда.

– Уйди и ты! – приказал Киш.

Шаул поднялся и, не обернувшись, вышел. В тени под оливой, сидя на земле раскинув ноги, его ждал Авнер.

– Идём, – мрачно проговорил король, направившись к своему новому дому. У входа обернулся:

– Подожди там в саду. Я быстро.

Ахиноам уже знала, что король в Гив’е, но думала, что у него не будет времени заглянуть домой. Едва он появился на пороге, Ахиноам передала старшей дочери свой моток с шерстью и устремилась навстречу мужу. Тот обнял её, поздоровался с дочерьми, но в дом не прошёл – спешил. Ахиноам всё-таки успела шепнуть: «Не выдавай Йонатана!» Шаул улыбнулся, кивнул ей и вышел к Авнеру.

Тот поднялся с земли и пошёл следом за королём.

При их появлении крики в толпе на площади смолкли. Люди расступились, пропуская Шаула к тому самому камню, с которого он обратился к ним перед походом на Явеш-Гил’ад. Теперь на камень поднялся уже король. Медленно обвёл он взглядом площадь: мрачные лица, совсем непохожие на те, что он видел тут на празднике Песах. Даже его слуга Иосиф стоял в стороне и молчал.

– Биньяминиты! – разнёсся голос по всей Гив’е. – Мы будем воевать!

Толпа запричитала, заспорила, разбилась на кучки. Родственники ионатановой двадцатки ликовали.

– Эй, Мирьям! – крикнул одной из женщин Авнер бен-Нер. – Рано веселитесь. Филистию ещё надо разбить.

– Это уже ваша забота! – отмахнулась женщина.

Были и такие, кого решение короля разозлило.

– Своего-то сына ему жалко, – сказал в спину удаляющемуся Шаулу Баана бен-Римон.

Король и Авнер подошли к ожидающему их на пригорке отряду, сели на своих мулов и двинулись в сторону Гив’ат-Шаула. Гонцы поскакали на юг и на север, чтобы передать всем племенам иврим: «Ваш король вышел на войну. Ведите ополчения!»

Шаул протрубил трубою по всей стране, чтобы сказать: «Пусть слышат иврим!» И весь Израиль узнал, что разбит наместник филистимский и что стал Израиль ненавистен филистимлянам.

В этот день филистимскую колонну догнал вестовой из Гата: «Фихол убит». У-бит?! Разъярённые воины поклялись украсить черепами Шаула и всего его рода ворота храма Дагона в Ашдоде. Военачальник колонны Питтак больше не должен был торопить своих людей.

Молодая армия Йонатана занята была обычными учениями, когда к её стану подъехал король Шаул. Воины обступили его и Авнера бен-Нера, но вопросов не задавали.

– Будем воевать, – сказал Шаул, и сразу все заулыбались, заговорили. – Будем воевать, – повторил король, дождавшись тишины. – И с Божьей помощью одолеем необрезанных.

После короля говорил командующий:

– Прежде всего, поднимемся в горы – там филистимлянам не помогут их колесницы. Скоро станет ясно, в какой из старых лагерей они возвращаются: вон в тот, напротив тебя, Йонатан, или в михмасский, напротив короля. По донесениям похоже, что колонна идёт на Шаула, поэтому мы сейчас поспешим к себе в стан. Когда направление их движения прояснится, я пришлю к тебе вестового. Если они действительно пойдут на Михмас, ты переведёшь свои силы на утёс Снэ – под ним единственный проход в Гив’у, и ты его перекроешь.

Договорились о связи через вестовых и об общем сборе войска у жертвенника в Гилгале перед началом сражения.

Стоя на холме около своего стана, король и его люди наблюдали возвращение филистимлян. Слышался шум тысяч голосов, ветер раскачивал пламя факелов, отряды всё прибывали и прибывали.

– Адорам! – подозвал король. – Корми солдат. Авнер! Выставь дозоры, назначь смены стражи. После вечернего жертвоприношения – всем спать. Утром ещё наглядимся на лагерь басилевса.

Уже за полночь король пришёл в свою палатку. Ему доложили, что от филистимлян прибыл человек, который говорит на иврите и арамейском.

– Чего хочет басилевс от короля иврим? – спросил Шаул, когда стража втолкнула в палатку дрожащего мужчину невысокого роста.

Посланником оказался проводник Фихола Элдаа, Шаул видел его впервые. Глядя в землю, Элдаа передал, что филистимский военачальник требует выдачи всех участников убийства наместника Фихола.

Шаул отрицательно покачал головой. Элдаа, будто обрадовался, закивал и выскочил из палатки. Стража проводила его до узкой тропинки в горах – той, по которой он недавно поднялся из филистимского лагеря.

Стан иврим за спиной у Элдаа уже спал.

Глава 7

Едва поднялось солнце над Михмасом, необычный вид вершины противоположного холма привёл в изумление бойцов ивримского стана. Казалось за одну ночь вершина напротив поросла лесом – так густо стояли на ней флаги отрядов филистимской колонны. Самого лагеря разглядеть было нельзя, так как он находился на одной высоте с ивримским, но шум, производимый сотнями сновавших там солдат заглушил все прочие звуки в стане Шаула, располагавшемся на расстоянии нескольких десятков полётов стрелы от филистимского. Один за другим возвращались посланные Авнером наблюдатели, сообщая о подходе к колонне новых отрядов, отставших во время перехода по Кнаану. Шаул перестал прислушиваться к донесениям, когда рядом раздался растерянный голос эфраимского командира. Этой ночью целый отряд его пехотинцев – двести пятьдесят бойцов – покинул стан. Командир рассказывал подробности. Все ушедшие были из одного селения в горах Бет-Эля, довольно близко от стана. Жители там поднялись, чтобы за ночь укрыться в лесах, как можно дальше от филистимлян. Проходя через стан Шаула, семьи уговорили своих мужчин присоединиться к ним.

– Ушли с оружием? – спросил Шаул. Эфраимец мрачно кивнул.

Хорошо, что Авнер все восемнадцать железных мечей, добытых отрядом Ионатана, держит у себя в палатке, подумал Шаул. Выходит, правильно рассудил командующий: «У тебя есть, у меня есть, а остальным раздам перед боем».

На построении выяснилось, что дело обстоит ещё хуже. Ушли не только эфраимцы. За одну ночь войско сократилось на четверть. Теперь у Шаула было не больше полутора тысяч бойцов.

– Добро, если просто сбежали и попрятались, – поморщился Авнер. Они с Шаулом отпустили солдат на еду, а сами задержались в тени высокого куста. – Могли ведь перейти и туда, – он указал рукой на холм напротив. – Нужно начинать бой и как можно скорее.

Шаул кивнул, оба направились к костру.

В стан иврим отовсюду приходили рассказы о зверствах филистимской колонны на её пути по Кнаану и о бегстве населения. Иврим потянулись за Иордан. Филистимляне устанавливали засады, и у тех, кто попадал им в плен, отнимали весь скарб, а самих целыми семьями отправляли на рынки рабов, торопясь, пока там не упали цены. В местах, где составлялись обозы с награбленным, обязательно находился надсмотрщик и подробно записывал, чем пополнится хозяйство басилевса. Было объявлено, что каждый, кто отправит в Филистию сто рабов, по возвращении получит из них в собственность одного раба и одну молодую рабыню. Так же и с добром: сотая часть от добытого в Кнаане станет собственностью добытчика. Не удивительно после этого, что все повозки филистимского обоза были скоро наполнены и отправлены на побережье. Завоёванные земли басилевс обещал разделить позднее, после окончательного завоевания Кнаана.

В горах Эфраима больше не светились по ночам селения иврим и кнаанеев, не выходили на поля крестьяне, не брели за стадами пастухи к пастбищам в тени гор. С наступлением темноты люди вылезали из пещер и, оглядываясь по сторонам, собирали недозревшие овощи со своих полей, затоптанных солдатами и исполосованных железными колёсами филистимских обозов.

– Зачем же у нас король? – спрашивали иврим. – Почему не вступится за нас Шаул?

– Э! – махали руками старики. – Что он может сделать против такой силы!

– Вот и нужно присоединиться к филистимлянам, – шептали друг другу крестьяне. – Говорят, басилевс обещал тому, кто пройдёт весь кнаанский поход, освобождение от податей и столько добра, сколько принесёшь с войны в одном мешке. А мешок можно сшить ого какой!

Среди местного населения, ещё не слышавшего о железном оружии, любой филистимский солдат становился господином, брал себе что хотел, тащил в палатку любую приглянувшуюся девушку, а наутро клеймил её своей печатью и сдавал в партию рабынь, направлявшуюся к побережью. «Пускай, – рассуждал Питтак. – Выжду неделю, а потом поведу их на туземного короля».

Лагерь иврим напротив был под непрерывным наблюдением и опасаться внезапного нападения Питтаку не приходилось. Перебежчики и пленные рассказывали, что армия местного короля с каждым днём сокращается, и что каждое утро он не досчитывается нескольких сотен бойцов. Из немалого опыта войн и подавления бунтов Питтак знал, чем это скоро закончится: перебежчики принесут голову своего вождя, остатки армии сдадутся в плен, и начнётся сбор красивых вещей и расправа над теми, кто ослушался воли басилевса. У себя в палатке Питтак обсуждал с военачальниками и проводниками, каким путём колонне лучше следовать дальше, чтобы быстрее завершить завоевание страны. Настроение у всех было прекрасное, филистимлянам виделось торжественное возвращение к себе на побережье с обозами, полными добычи, и с закованным в цепи туземным королём. Питтак даже разрешил присоединить к армии отряды перебежчиков, только не выдавать им железные мечи.

На четвёртые сутки стояния в Михмасе Питтаку доложили, что к иврим подошло подкрепление и расположилось лагерем вокруг селения Гилгал. Перебежчики объяснили, что это сам король Шаул снялся из своего лагеря и перешёл в Гилгал, где у иврим поставлен большой жертвенник. Питтак решил, что пора действовать. На стан Шаула он направит отряд из Гата с надоевшим всем Голиафом. Этот великан очень горевал после гибели Фихола, с которым прошёл не один поход. Голиаф громче всех кричал, что нужно расправиться с туземцами, и Питтак не прочь был хоть на время избавиться от крикуна, неплохого, но уж очень строптивого солдата.

Самый многочисленный отряд Питтак поведёт прямо на Гив’у, снесёт с земли это селение бунтовщиков и перенесёт туда военный лагерь, в котором теперь будет постоянно находиться филистимский наместник. По пути они уничтожат ивримскую армию в Гилгале и разрушат жертвенник. Там, где жертвенник, всегда находится драгоценная утварь, которая украсит триумфальную процессию по побережью к храму бога Дагона.

Все колесницы стоит присоединить к отряду, который направится в надел племени Иуды. Туда ещё ни разу не добирались филистимляне. Этому отряду Питтак велит перегнать на побережье стада жирных и длинношёрстых овец, которыми так славится надел Иуды.

Питтак дал военачальникам три дня на подготовку похода.

Авнер требовал выступать, но Шаул не разрешал. Он ещё вчера отправил вестового в Раму к Шмуэлю с просьбой прибыть в стан, вознести жертвы и благословить войско перед сражением. Шмуэль передал, что прибудет в Гилгал через семь дней.

– Через семь дней некого будет благословлять на войну, – тихо сказал командующий Шаулу.

– Без жертвоприношения не начнём, – отрезал король.

– А на что Ахимелех при тебе?

Вопрос был трудным. Ахимелех бен-Ахитув пришёл к Шаулу из города священнослужителей Нова, не признававшего судью и пророка Шмуэля из-за того, что тот не происходил из племени Леви.

– Будем ждать Шмуэля, – твёрдо сказал король Шаул и добавил с улыбкой: – Меньше людей – значит, на всех хватит оружия.

Он ушёл к обозу поговорить с Иорамом, узнать, как с запасами воды и не прибыли ли обещанные племенем Дана кремневые наконечники для стрел.

Между тем, главные события дня происходили совсем в другом месте. Питтак на первом же совете в Михмасе услышал, что дорога к мятежному центру биньяминитов Гив’е, проходит между двумя утёсами, Боцецем и Снэ, и понял, что там надо разместить лагерь для наблюдения за этой дорогой, причём, уже сейчас, пока колонна занята грабежом и не готова продолжать поход, о чём иврим не знают. Кроме того, пленные рассказывали, что небольшая армия сына Шаула вышла из своего лагеря, чтобы занять те два утёса над единственной дорогой в Гив’у. Поэтому Питтак приказал командиру рвущихся в бой молодых пехотинцев из Гата опередить сына Шаула, занять утёсы, а подходящих с юга иврим перебить.

В этот день дозорные из армии Шаула наблюдали удивительную картину. Отряд молодых солдат в юбках и с бронзовыми наколенниками принёс жертвы вином и солью богу Дагону, потом флейты заиграли военный гимн, солдаты запели и строем вышли из лагеря. Разинув рты, смотрели иврим, как спокойно и величественно шагают в бой с армией Ионатана молодые филистимляне. Зрелище это настолько потрясло дозорных, что они тоже не вернулись в лагерь своего короля. Авнер долго ругался, но вынужден был послать к утёсам других дозорных.

И вот, что узнали от них на следующий день.

Передовой отряд иврим во главе с Малкишуа, братом Ионатана, появился на утёсе Снэ немного раньше филистимлян и начал строить лагерь. Малкишуа копал яму и положил возле себя на землю пояс с мечом. Вдруг он услышал шаги, и тут же перед ним возник командир гатийского отряда. Филистимлянин опирался на древко дротика и ещё не отдышался после подъёма. Встретить здесь иврим он никак не ожидал. Мгновение враги смотрели друг на друга, потом Малкишуа распрямился и взмахом меча отсёк занесённую для удара руку филистимлянина с дротиком. В ту же секунду на иври бросился сбоку оруженосец командира отряда из Гата. Малкишуа ударами щита сбросил в ущелье и оруженосца, и его безрукого командира. К вершине поднялось ещё несколько филистимлян, но и к Малкишуа уже бежали на помощь молодые эфраимцы. Завязалась короткая и жестокая схватка, все филистимляне были убиты и сброшены в ущелье. Малкишуа и его воины перебежали на другой край плато, куда успели подняться остальные гатийцы. Копавшие тут ямы новобранцы из Гив’ы растерянно смотрели на нежданного врага. Малкишуа крикнул, чтобы иврим сдвинули сплетённые из прутьев щиты. Гатийцы, бросившиеся в атаку, легко протыкали эту стену из щитов копьями насквозь, но разгорячённые боем иврим по примеру своего командира хватались за древки копий голыми руками и переламывали их. Через несколько минут щиты уже хрустели под ногами сражавшихся. В ход пошли мечи, ножи и лопаты – всё, что оказалось под руками. Отряды Ионатана подходили к вершине Снэ и, услышав крики, бежали на помощь к своим. Филистимляне поняли, что победы им здесь не добиться и отступили, удивлённые сопротивлением туземцев. Их никто не преследовал, и гатийцы строем вернулись к себе в лагерь, неся на плечах носилки с убитыми и ранеными. Вечером тела погибших предали огню.

Воины Шаула не знали о бое на утёсе Снэ. Зато из уст в уста передавались новости о беглецах из стана иврим. Немало бойцов дожидалось темноты, чтобы скрыться из обречённого стана неудачника короля, спрятаться в каменной яме в лесу, дождаться темноты и добраться до своей семьи. Единственной радостью этого дня стали привезённые с севера, из племени Дан обсидиановые пластинки. Адорам пришёл с этой новостью к королю, и они вместе направились в обоз. Вокруг повозок из Дана уже толпились солдаты, отбирая пластинки камня, пробуя пальцем их остроту и крепость. В этот вечер иврим были заняты изготовлением ножевых лезвий, которые вставлялись в деревянные и костяные рукояти, замазывались битумом и затачивались. Стан наполнился привычным солдатскому уху скрежетом камня о камень.

Перед сном Шаул обходил посты. Он остановился и стал смотреть на тлеющее после заката небо. Пространство над станом заполнили звёзды, похожие на те синие шары колючего кипадана, которые ветер раскачивал по склонам холма. В какое-то мгновение Шаул даже перепутал ночное небо и землю, на которой все краски уже погасли. У него закружилась голова, и он сел. Огляделся, не видел ли кто-нибудь? Нет, он был один. «Старость! – сказал себе Шаул. – Разве раньше у меня кружилась голова!»

Старость...Несколько дней назад он вот так же глядел на небо. Первую звезду увидел сразу, зато остальные так долго не появлялись на привычных местах, что это испугало Шаула. Лишь когда темнота стала гуще, он понял: и на небе всё в порядке, и звёзды на месте, просто глаза уже начали сдавать. «Почему же Авнер не жалуется ни на зрение, ни на слух? – размышлял Шаул, возвращаясь в лагерь – Авнер-то старше меня».

Он долго не мог уснуть в ту ночь, ворочался, искал ровное, без камешков место, а когда нашёл, под самым носом у него оказались солдатские ноги. Шаул ещё поворочался, потом поднялся, подсунул руки под спину и шею солдата и перенёс того в другой угол большого шатра. Солдат даже не проснулся. Шаул вернулся на своё место, улёгся и прикрыл глаза.

И ждал он семь дней до времени, назначенного Шмуэлем, но Шмуэль не приходил в Гилгал. И стал народ расходиться от Шаула.

Глава 8

В следующие три дня не произошло никаких перемен в лагерях противников. Питтак и его военачальники откладывали решительные действия, а Шаул отсчитывал назначенные судьёй и пророком семь дней. Филистимская армия разбредалась по окрестностям, занимаясь грабежом, хотя основные силы оставались в михмасском лагере.

А иврим ждали. Целыми днями они видели одни и те же ноздреватые светло-серые камни и высохшие колючие кусты. Кончался четвёртый месяц, в колючках кипела жизнь, стоило наклониться к земле, как на тебя выпучивалась сотня глаз прыгающих и перелетающих с репейника на репейник насекомых. Часто из кустов выползали черепахи и змеи, под булыжниками суетились в грязи рыжие скорпионы, они поднимали над собой ячеистый хвост, полный яда, и, когда случалось встретить босую солдатскую пятку, бросались её преследовать. Белые и голубоватые кучки камней под серо-фиолетовой сетью цветущих колючек – вот и всё, что видели иврим у себя в стане. Если бы они стояли на равнине, то могли бы хоть рассматривать врагов, а так перед ними были только холмы, где слоился камень, присыпанный землёй.

В течение дня цвет этих холмов менялся. Утром они были золотистыми, днём – голубыми, к вечеру те, что были поближе к лагерю, приобретали оливковый оттенок, а дальние – белый, потому что менялось направление ветра, и из травы показывались другие цветы и колючки, росшие там вперемежку с диким овсом. Однажды, глядя на закат, Шаул наклонился и сорвал розовый шарик на длинном, лишённом листьев стебле. От сока цветка руки запахли чесноком, как в детстве, и Шаул вспомнил, что цветок так и зовут: «чесночок».

Он натёр ногу новыми сандалиями, рана нарывала и при ходьбе причиняла боль. Ожидание Шмуэля было мучительным, но Шаул ни разу не высказал своего нетерпения, только про себя повторял молитву Элиэзера:

 «Боже господина моего Авраама, доставь мне случай!»

На третий день Авнер, ничего не сказав короля, послал к Шмуэлю вестового. Они с Шаулом были вдвоём в палатке, когда вестовой возвратился из Рамы.

– Ты объяснил, что у нас осталась уже половина армии? – спросил Авнер бен-Нер.

– Да.

– А Шмуэль?

– Сказал: «Когда иврим начнут побеждать, все, кто испугался, вернутся».

– Чем он так занят? – поинтересовался командующий.

– Я не понял, – пожал плечами вестовой. – Вокруг него были какие-то молодые левиты, почти ещё дети, и все они пели. Шмуэль сказал: «Оставайся, послушай состязания будущих пророков в моей школе», но я отказался.

– И правильно сделал, – одобрил Авнер бен-Нер. – А то я бы тебе «послушал»! – поднял он тяжёлый кулак.

– Отпусти вестового, – приказал Шаул.

Авнер всё больше раздражал его. Утром, приходя с сообщением о новых беглецах из стана, он смотрел на Шаула с молчаливым криком: «Когда?!» и уходил, не дождавшись ответа. Днём командующий с несколькими воинами отрабатывал новые приёмы боя на копьях. Вокруг их поляны собирались зрители, втягивались в состязания, подавали советы или, не удержавшись, с криком «Кто же так дерётся!» сами выходили в круг.

Может, я просто завидую его уверенности? – подумал Шаул. – Давно ли и я был таким, а вот...

Запасы еды подходили к концу. Зерно и плоды хранили, как у себя в селениях, в ямах, благо земля здесь была сухая. Обновлять запасы стало непросто, их нужно было провезти через занятую филистимлянами землю. Выручала Гив’а – свежие продукты поступали оттуда. Но что если филистимский военачальник догадается пересечь дорогу к Гив’е?

Адорам бен-Шовав пришёл к царю сообщить, что воды мало, а в стаде для ежедневных жертвоприношений осталось пять овец.

– У тебя есть советники, – ответил король. – Пусть Иорам что-нибудь придумает

Адорам ушёл обиженный.

В первые дни после перехода армии Ионатана на утёс Снэ её не покинул ни один человек. Зато на третью ночь ушёл целый отряд – все из племени Эфраима. Они попрощались и попросили на дорогу по копью на человека. Йонатан не уговаривал их остаться, зная, что внизу ждут семьи, которые нужно защищать на пути к Иордану. Зато Иоав, его оруженосец, обзывал эфраимцев трусами, за что получил по голове и теперь отлёживался в тени под палаткой.

Больше ни один человек не оставил Йонатана. Молодые бойцы, не жалуясь, ждали начала сражения. Связь между ивримскими станами действовала надёжно, особенно, начиная с четвёртого дня, когда Шаул перевёл остатки своей армии в Гилгал, расположенный довольно близко от новой позиции Йонатана.

Видимо, сообщения о бегстве людей от Шаула сбили с толку филистимского военачальника. Питтак просмотрел переход иврим из Михмаса в Гилгал, поверив, что новый лагерь возник из-за того, что к иврим подошли свежие силы. Он отложил атаку, а потом разделил колонну на несколько отрядов, велев каждому из них напасть на разные лагеря иврим, на что и рассчитывал Авнер бен-Нер. Впервые за эти дни командующий засмеялся, выслушав донесения дозорных.

Король, прибыв к гилгалскому жертвеннику, старался уединиться и просил не докладывать ему о беглецах.

– Шмуэль прав, – сказал он, – Начнём побеждать, беглецы к нам вернутся.

– Грабить они вернутся! – сказал Авнер бен-Нер и плюнул себе под ноги.

Так прошла неделя. На восьмой день Авнер молча приблизился к сидящему на камне королю и поднял обе руки, показывая на пальцах: семь дней позади.

И сказал Шаул:

– Подведите ко мне жертвы всесожжения и жертвы мирные.

И вознёс он всесожжение.

Судья и пророк Шмуэль ехал с поэтического состязания в Раме.

– Прекрасно! – шептал он и улыбался. – Этого мальчика вдохновил сам Бог. И повторял про себя слова из гимна, сочинённого молодым левитом по имени Гад:

– Как хорошо! – радовался Шмуэль.

Вдруг он вспомнил, что обещал Шаулу приехать в Гилгал для жертвоприношения. Может, уже поздно? Придётся рассказать королю, почему он задержался. Да разве поймёт этот деревенщина! Ладно, как же дальше пел Гад?

Издалека он увидел ограду гилгалского жертвенника. Вокруг под навесами стояли солдаты. Военный лагерь? Ну да, ведь ему говорили о нашествии Филистии...

Тут же старец забыл обо всём на свете: он увидел, что над жертвенником поднимается дым.

Навстречу, улыбаясь и протягивая к нему руки, шёл седой великан – как тогда в Алмоне.

Но приблизясь и заглянув в лицо пророка, Шаул замер, не посмел снять его с осла и поцеловать.

– Мир тебе, Шмуэль, – произнёс король.

– Кто разрешил начинать без меня? – закричал судья и пророк, и лицо его сделалось багровым.

– Я разрешил, – выглянул из-за спины короля Шаула Ахимелех бен-Ахитув.

Шмуэль даже не посмотрел в его сторону. Не слезая с осла, он кричал на короля и размахивал руками возле его лица.

– Ты забыл моё предупреждение в Алмоне?! Я ведь объяснил, что тебе дозволены только семейные жертвоприношения, – на лице старца гневное выражение сменилось презрительным.

Король Шаул смотрел в землю и не произносил ни слова.

– Идём со мной, – вмешался Авнер бен-Нер, указывая Шмуэлю пальцем на холм. – Идём, поглядишь на лагерь необрезанных: сколько их и сколько нас!

Шмуэль будто не слышал. Теперь он уже молча смотрел на короля, и слёзы текли по его щекам и бороде.

– Понимаешь, – начал Шаул, – мои люди требуют начать сражение. Ещё немного, и здесь начнётся бунт, нас перебьют не филистимляне, а свои...

Он смотрел на лицо старца и понимал, что тот его не слышит. И тогда король заговорил – просто так, чтобы заполнить те несколько мгновений перед приговором, который Шаул и так уже знал. Он начал перечислять, когда и сколько солдат убегало из стана в каждый из дней ожидания, сколько заболело или погибло от змей и скорпионов. Стоящий рядом Авнер бен-Нер был поражён памятью короля.

– Что ж, – перебил Шмуэль. – Значит, так и должно было быть. Испытал тебя Господь, а ты слаб.

Быстро-быстро, захлёбываясь от слёз, попадающих ему в рот, Шмуэль зашептал жестокие слова, которые слышал только он сам и Шаул.

Не попрощавшись и ни разу не обернувшись, судья и пророк уехал из Гилгала. Хмурый осёл сам находил дорогу, а Шмуэль вознёсся в мыслях к престолу Господа и просил у Него прощения для короля иврим и народа.

Молча стоял спиной к построенным возле жертвенника воинам король Шаул. Люди думали, что он всё ещё смотрит вслед судье и пророку, слушая тишину, заполнившую долину и горы над ней. Но не тишину он слушал, а Человека в красной рубахе. Приблизив к земле лицо, тот медленно повторил все слова, которые сказал однажды на дороге к Гив’е крестьянину Шаулу: «И потомкам твоим не жить, и тебе не умереть в своём доме. И даже лёгкой смерти не жди – не будет...»

– Послушай, – прошептал Шаул, и желваки пошли по заросшим бородой щекам. – Я бы тоже так хотел: на осла и домой, беседовать с Богом. А что будет с ними? – он повёл плечом назад, где переступали с ноги на ногу перепуганные недавним спором воины. – Что им-то скажу?

Человек в красном, не удостоив Шаула ответом, исчез в небе.

– Что он там видит? – спросил коэн Ахимелех бен-Ахитув у стоящего рядом Авнера.

– Как солнце садится, – хмуро ответил командующий.

Шаул обернулся, оглядел строй. Солдаты отводили взгляды.

Ровным голосом король приказал коэну Ахимелеху: «Продолжай!» и, дождавшись, пока перестанет кашлять стоящий неподалёку Иорам, велел: «Зажгите ещё факелы».

Опять громко зазвучал голос коэна Ахимелеха, просившего у Бога победы для войска Его народа. Солдаты присоединились к молитве.

Когда Ахимелех поднял на угли последнюю часть жертвенной овцы, все вдруг увидели бегущего к ним королевского вестового.

– Необрезанные!.. У них что-то случилось! – кричал он.

Глава 9

Вечером седьмого дня ожидания все бойцы на утёсе Снэ, кроме тех, кто сидел в охранении, сошлись у костра. После еды начались рассказы о духах, о женщинах, о солдатской судьбе. А ещё в армии Йонатана полюбили общее пение. Особенно красивый голос оказался у младшего брата Йонатана – Авинадава. Но сегодня он дрожал от холода в засаде над михмасским проходом на краю утёса, а без него солдатам не пелось.

Косой левит, лучший рассказчик смешных историй, лежал на боку, глядел на пламя костра и, слушая уговоры соседей что-нибудь вспомнить, прикидывал, не поспать ли, потому что в следующей череде ему предстояло сменить Авинадава.

– Ладно, – сдался он. – Одна история и спать.

Солдаты придвинулись к косому левиту, хорошо зная, что для того главное – начать, а потом он уже сам не остановится до второй череды, а может, и придя на пост, станет досказывать своему напарнику очередную «быль».

– Вот послушайте, что случилось с одним виноградарем из Шхема, – начал косой левит.

Все притихли. Рядом с костром среди молодых солдат сидел слепец Иорам – Шаул послал его в стан Йонатана с повозкой обсидиана. Положив голову на колени слепца, задремал после еды маленький Миха, хотя ему очень хотелось послушать рассказы солдат. Ещё костёр освещал опухшее после драки с эфраимцами лицо оруженосца Йонатана – рыжего Иоава. Он тоже подтянулся поближе к рассказчику и оперся на локоть.

– Дело было так, – начал косой левит.

Он уже переходил к третьему рассказу, когда появился слуга Шаула Иосиф и очень огорчился, узнав, что пропустил смешную историю. Он ткнул в бок Иоава и спросил, отчего все хохочут. В ответ послышалась такая брань, что Иосиф тут же пожалел, что обратился к Рыжему.

– Ну, Иоав, – раздался рядом кашель вперемежку со словами. – Повезло же тебе, что я не был на твоей брит-мила.

– А что? – удивился Иоав.

– А то, – сказал Иорам, – что я бы подтолкнул руку с ножичком – может, ты бы теперь меньше ругался.

Все, включая Иоава, захохотали.

– Иди-ка сюда, Иоав бен-Цруя, – послышался сзади шёпот.

Кто угодно мог сейчас позвать Иоава от костра – он и не обернулся бы. Но на голос Ионатана Рыжий встал, хотя и выругался. Иосиф тут же занял его место у костра.

– Тихонько идём со мной, – приказал Йонатан. – Надень меч, возьми щит и копьё и пойдём поглядим, что там делают необрезанные на Боцеце.

– Жрут, как и мы, – Иоав всем видом показывал, как не хочется ему уходить от костра в холодную ночь. Но Йонатан знал, чем приманить Рыжего.

– Научу определять направление, – пообещал он. – Станешь командиром сотни – пригодится.

– Ведь ты учил меня уже, – процедил Иоав сквозь повреждённые в драке зубы.

– То днём, а сейчас по звёздам.

– Ладно.

Рыжий ещё раз выругался, исчез и почти сразу появился, затягивая на рубахе широкий пояс с ножом.

В темноте они добрались до своих крайних постов. Иоав подошёл к брату, и при лунном свете Иоав увидел, как его командир показывает Авинадаву на утёс Боцец. Душа Рыжего возликовала.

Авинадав кивнул, приобнял брата и исчез в кустах. Йонатан вернулся к своему оруженосцу.

Бегом они обогнули вершину и залегли на маленьком плато, где не было колючек. За глубоким ущельем с острыми камнями на дне темнел утёс Боцец. В отличие от пологого утёса Снэ, который недавно безуспешно атаковали гатийцы, Боцец был невысоким, но очень крутым. Единственная дорога к нему начиналась прямо от филистимского лагеря в Михмасе, плавно снижалась в ущелье и тянулась по его дну до самой Гив’ы. Прощаясь в Гилгале, король и Авнер бен-Нер велели Йонатану: «Чтобы в Гив’у не прошёл ни один враг!» Филистимляне и не пытались пройти, пока иврим удерживали Снэ – самую большую высоту над дорогой. Но вот пастухи принесли в лагерь Йонатана копьеносца из Ашкелона, который случайно свалился в ущелье и повредил обе ноги. Пленный рассказал, что Питтак решил, что пора: основные силы колонны пойдут через Боцец на Гив’у. Первым туда отправится карательный отряд.

Иврим готовились к этому. Большие груды камней были сложены над дорогой, каждый день люди Йонатана пристреливали из пращей и луков любую пастушескую тропу, а дозоры просматривали всё пространство под утёсом Снэ. Но сегодня Йонатана не отпускало сомнение: не вышел ли карательный отряд уже этой ночью, чтобы пройти в Гив’у в темноте? Вчера, когда в присутствии Авнера бен-Нера допрашивали пленного ашкелонца, командующий сказал задумчиво:

– Не дураки же они так и переть при свете дня! Хотя ведь у Питтака столько людей, что он может ни с чем не считаться.

Йонатан вглядывался в огни на вершине Боцеца, стараясь определить, стоят ли там по-прежнему только посты с охраной или уже подошёл и выжидает своего часа тот самый карательный отряд, о котором рассказал пленный. Пока было светло, Малкишуа никаких перемен не заметил, как и сменивший его на посту младший брат Авинадав. Но Йонатану было неспокойно.

– Так как же узнают направление? – шёпотом напомнил Иоав.

Йонатан повернулся на спину, рядом улёгся Рыжий и сразу выругался от удивления: столько звёзд на небе!

– Давай сперва вспомним старое, – продолжая думать о карательном отряде, предложил Ионатан. – Если ты утром повернёшься к солнцу, то...

– Будет Кедма, – перебил Иоав.

– А за спиной у тебя окажется?

– Ахор. Там море, Филистия.

– Верно. А что будет справа?

– Страна Ямин. Вы, биньяминиты зовёте её ещё Негев, потому что там сходятся все пустыни.

– Ладно. И какая же страна у нас слева?

– Смол. Там Ашер, Звулун.

– Правильно. Значит, если бы ты днём двинулся к себе в Йеѓуду, то должен был бы держать...

– Всё время на Ямин. – Иоав ликовал: он ни разу не ошибся. – Теперь, как по звёздам?

И тут сказал Йонатан бен-Шаул отроку, оруженосцу своему:

– Давай, проберёмся к карательному отряду филистимлян, что на той стороне?

Не дожидаясь ответа, он пополз по тёмной тропе вниз.

Миновав ущелье, двое иврим стали карабкаться наверх. Они останавливались на уступах, чтобы отдышаться и снова, помогая друг другу, ползли к вершине. Во время одной из передышек Йонатан сказал шёпотом:

– Это ничего, что их много. Как обещал Господь нашим праотцам: «И пятеро из вас обратят в бегство сотню, а сто из вас десять тысяч обратят в бегство. И падут враги ваши перед вами от меча». Вспомни, как Он помогал Шимшону одному победить сотни таких же вот филистимлян!

Иоав кивал в темноте, соглашаясь.

Так они добрались до впадины в каменной стене под самой вершиной и замерли там, прижавшись друг к другу и боясь дышать. Увидеть отсюда, что делается наверху, Йонатан и Иоав не пытались. Они прислушивались к звукам у себя над головой.

Пожилые стражники с поста над двумя притаившимися иврим жили здесь уже неделю. Они поставили палатку, готовили себе на костре в яме еду и следили за дорогой, а также за армией Йонатана на противоположном утёсе. В пещере поблизости от костра филистимляне собрали пожитки, отнятые ими у пойманных беглецов-иврим. У входа в пещеру сидели связанные пленники, а стражники ожидали, когда поблизости пройдёт обоз на побережье, чтобы отправить с ним свою добычу в Филистию. Прислушиваясь к разговору пленных, Йонатан и Иоав узнали всё, что им было нужно, а кроме того обнаружили, что несчастные пленные – это эфраимцы, покинувшие недавно их стан. Йонатану даже показалось, что это открытие обрадовало Иоава, мечтавшего рассчитаться за выбитые зубы.

Но главное, подтвердилось, что Питтак действительно уже отправил к Гив’е впереди своего войска карательный отряд, чтобы в темноте обойти посты иврим на утёсе Снэ. Карательный отряд был так многочислен, что растянулся от михмасского лагеря до этих постов пожилых охранников. Большинство карателей составляли новобранцы, не имевшие боевого опыта, зато торопившихся отправить домой побольше добра из Кнаана. И пока их командиры носились с палками вдоль растянувшегося строя, каратели потихоньку воровали у стражников их добро, собранное в пещере. Незадолго до появления двух иври на утёсе там произошла драка между карателями и стражниками из-за эфраимской рабыни. Драку с трудом прекратили.

Йонатан и Рыжий понимали, что возвращаться обратно им нельзя. Во-первых, спускаться в темноте по отвесной скале было слишком опасно. Во-вторых, на Снэ они придут не раньше, чем к утру, а за это время каратели могут уже пройти к Гив’е, если только их не заметит со своего поста Авинадав.

Что же делать?

– Давай, – шепнул Йонатан оруженосцу, – я на минуту покажусь охране. Если позовут к себе – это будет знаком, что Господь отдал филистимлян в наши руки. А если станут бросать в меня камни – это уже будет знаком нам убираться отсюда поскорее.

Сосчитав до трёх, Йонатан приподнялся так, чтобы сверху не были видны его ножны с мечом. Один из стражников, жаривших на углях мясо, тут же его заметил. Он не удивился и тихонько позвал:

– Иди сюда, иври! Здесь тебя ждёт еда.

Не ответив, Йонатан отполз в сторону, подтянулся на руках и оказался на плато. Стражник, потеряв его из виду, сделал ещё один шаг к краю, и подмётки его сандалий коснулись макушки Иоава. Этого Рыжий стерпеть не смог. Он дёрнул стражника за ноги, и тот, вскрикнув, полетел вниз. Иоав всадил в него нож, вскочил на труп, подпрыгнул и очутился рядом со своим командиром. Йонатан выхватил из костра огромную головню и побежал по плато, пронзая мечом попадавшихся на пути филистимлян и поджигая палатки, повозки, хвосты привязанных к столбам мулов. Следом за ним точно также – в одной руке меч, в другой горящая ветка, – нёсся рыжий оруженосец.

Потом они не могли вспомнить, кто дал оружие иврим, сидевшим в пещере, скорее всего, те подобрали его сами. Но по крикам на иврите, Йонатан и Иоав догадались, кто бежит за ними по охваченному паникой плато.

Каратели и стражники ринулись друг на друга, убивая и сталкивая с обрыва. Часть филистимлян, стоявших на дороге, побежала к утёсу, но большинство, топча упавших и сбрасывая с повозок своих и чужих, кинулась обратно, под защиту земляных валов михмасского лагеря. Командиры, не пытаясь остановить ночную панику, прорывались к Михмасу, прокладывая себе дорогу ударами палок. А за ними неслись, подсвеченные шарами горящих по сторонам дороги кустов, Дагон и Кронос, как потом уверяли спасшиеся филистимляне. Кронос был ниже ростом и уже в плечах, в его глаза невозможно было взглянуть, чтобы не испепелиться на месте. Огромные лоскуты пламени раскачивались вдоль перепачканной кровью морды – не иначе, как Кронос на ходу пожирал попавшихся ему карателей. Потом бог споткнулся о дохлого осла и полетел на дорогу, успев запустить факел в удирающих филистимлян. Кронос рычал, ругался и извергал из пасти струи огня. Дагон наклонился над ним, а мимо пробегали с выпученными глазами каратели, воплями предупреждая своих о приближение разъярённых богов.

И был ужас в стане <...> И охранный отряд, и каратели обезумели. И содрогнулась земля, и стала ужасом Божьим.

Глава 10

Поднявшись на вершину Белла – самую высокую точку в Гилгале, король, Авнер бен-Нер, и солдаты-иврим в изумлении смотрели на поток факелов, хлынувший в филистимский лагерь. В сплошном гуле, доносившемся оттуда, разобрать что-либо было невозможно. За спиной Шаула высказывались догадки: с тыла по филистимлянам ударили подошедшие ополчения племён иврим Ашера и Звулуна, восстали рабы и даже, что филистимский жертвенник провалился сквозь землю. Воины ждали слова короля.

Шаул вместе со всеми вглядывался в ночную темень и тоже не мог ничего понять. Оруженосец Итай подбежал к нему с поясом, на котором раскачивались ножны с мечом, а другой оруженосец закрепил под затылком у короля застёжки бронзового шлема. Окончательно сосредоточился Шаул, когда почувствовал в руке привычную тяжесть боевого биньяминитского топора.

К королю подбежал запыхавшийся вестовой из дозора – он сидел в кустах возле самого филистимского лагеря.

– Господь лишил их рассудка! – прокричал вестовой. – Они подняли мечи друг на друга – смятение великое! <...>

Увидели стражи Шауловы, что полчище разбито и бежит в разные стороны.

Успокоясь, вестовой стал рассказывать, глотая воду из поднесённого меха.

– У входа в лагерь идёт рубка охраны с карателями, рвущимися к своим палаткам. Охрана пытается их задержать, но подбегают всё новые каратели и напирают на передних.

– Кто же по-твоему их гонит? – недоверчиво спросил Авнер бен-Нер.

– Разглядеть мы не смогли, кажется, вся армия Йонатана с утёса Снэ пошла в атаку. Но, может, в темноте так показалось.

– Пора и нам туда, – глядя на зарево, разгоравшееся в лагере врага, сказал командующий.

– Пора, – Шаул положил правую руку на меч. В левой он держал бронзовый топор. – По-ра!

– За Шаула и Шмуэля! – хрипло закричал Авнер бен-Нер и поднёс ко рту рог.

В холодном воздухе громко и резко прозвучал шофар – сигнал к атаке.

– За Шаула и Шмуэля! – орали воины, несясь вниз к филистимскому лагерю. На бегу они размахивали копьями и мечами, спотыкались, падали, вскакивали и догоняли своих.

Стража ивримского стана едва успела раскидать завал из земли и камней на входе в Гилгал и сама присоединилась к бегущей толпе. Впервые впереди атакующих раскачивался на древке королевский флаг, изготовленный молодыми оруженосцами.

Шаул нёсся вместе со всеми, рубил, крушил, вращал над головой тяжёлым топором, иногда замечая, как рядом с ним оруженосец вскидывает и опускает щит, прикрывая своего короля от пущенной из темноты стрелы или дротика.

Внутри филистимского лагеря было светло и жарко от пылающих палаток и повозок. Сражаясь с выскакивающими отовсюду врагами, король старался видеть, как идёт весь бой, и ликовал, оттого что натиск ивримской армии, уже смявшей охрану лагеря у входных ворот, нарастает. Вдруг он заметил, как под натиском тяжёлой пехоты из Ашдода пятится к земляному валу отряд биньяминитов. У самого вала они побросали щиты и, зажав в обеих руках мечи, орудовали ими, обороняясь от наседавших филистимлян. Шаул налетел сзади на ашдодцев, вращая над головой топором и ухая. При каждом его взмахе несколько филистимлян по обе стороны от короля оказывались на земле с окровавленными головами.

– Хорошо дерётесь, земляки! – прокричал Шаул и, видя, что враги здесь смяты и обращены в бегство, понёсся к другой группе сражающихся. Авнер бен-Нер и оруженосцы ринулись за ним. Вдруг Шаул спохватился: кому же я помог? Баане, Рехаваму? Ведь это же сыновья того самого Римона из рода Берота, о котором сказали, что он перешёл на сторону филистимлян! А теперь, значит, семья вернулась? И неплохо дерётся.

Битва внутри лагеря подходила к концу. Филистимляне бежали во все стороны, одни к воротам, другие карабкались на земляной вал – только бы выбраться из огня. Иврим преследовали врага. В лагере оставалось только человек сто во главе с самим королём Шаулом, остальные гнались за врагом по Аялонской дороге.

Стан горел. Огонь добрался до филистимского жертвенника, и по камням потёк горящий жир. Отовсюду поднимался к небу дым, и солдаты, сражаясь, свободной рукой прикрывали глаза.

– Пит-так! – раздался рёв короля Шаула, и все замерли на месте.

Остановился и высокий человек в середине лагеря.

Длинные седые волосы выбились у него из-под шлема с железным гребнем. Змей был отчеканен на его нагруднике, на щите распласталась свирепая физиономия бога Дагона. В руке Питтак держал железный дротик, летел он недалеко, зато, попав, пробивал тело насквозь. Питтак не участвовал в сражении. Стоя в окружении своих телохранителей, он дротиком указывал, куда следует направить силы. Серен Питтак был спокоен и уверен: и такие бунты довелось ему прекращать в бесчисленных военных лагерях в его жизни, и в таком положении добиваться перелома, а потом и победы.

Вдруг все расступились, и против Питтака оказался гигант с белоснежными волосами, того же возраста, что и филистимлянин. Похоже было, что в азарте боя туземец сошёл с ума: он шёл навстречу серену и кричал: «Питтак!»

Может, это и есть их король! – обрадовался филистимский военачальник. Почти не замахиваясь, он швырнул дротик в туземца, но тот увернулся, и дротик, пролетев мимо, врезался в спину какого-то солдата, не то иври, не то филистимлянина, и тот теперь корчился на земле, захлёбываясь кровью. Питтак смотрел только на приближающегося туземца. Теперь в руке у филистимского военачальника был длинный железный меч, а на всём побережье ни один воин не умел так рубиться на мечах, как серен Питтак. Он проделал в воздухе перед собой такую цепочку молниеносных движений мечом, что замершим на месте солдатам обеих армий показалось, будто тело Питтака обернулось в железо. Эти приёмы вызвали восхищение даже у Авнера бен-Нера. Никогда иврим не видели ничего подобного. Да и что за военный опыт был у них и у их короля! Вот у Питтака...

И только на одного человека меч в руке филистимлянина не произвёл, казалось, никакого впечатления. Король иврим продолжал приближаться, прикидывая, куда лучше ударить Питтака. Наклонясь и согнув колени, оба медленно пошли по кругу. Пламя, мечущееся над жертвенником, отражалось в их доспехах, освещало тёмные от летящей копоти лица и пряди седых волос. Ни Шаул, ни Питак не кричали, как это было принято во время боя, не угрожали друг другу; каждый шёл по кругу, выбирая момент для удара. Никто из находящихся поблизости, даже оруженосцы, не смел им помогать, понимая, что эти двое не простят вмешательства в их поединок. Для Шаула существовал сейчас только один филистимлянин, а для Питтака – только один туземец.

Ещё шаг, ещё. Оба пригнулись к земле, готовясь к прыжку и удару.

И вдруг Шаул будто подслушал страх врага: Питтак чувствует, что его противнику и не нужен боевой опыт, и не важно даже, что его топор никогда не пробьёт железного филистимского шлема, потому что этот туземец идёт на него, как идёт крестьянин, чтобы срубить дерево, мешающее пахоте.

Питтак сделал вдох, со свистом взлетел его меч, и... филистимлянин повалился на землю, снесённый боковым ударом топора.

– Всё ты делал неправильно, – ворчал потом Авнер бен-Нер. – Надо было подставить топор, отбить меч, а уже потом сверху рубануть необрезанного – я ведь так учу биньяминитов.

Шаул, улыбаясь, разводил руками – мол, как получилось.

Битва в лагере закончилась. Филистимляне сдавались или в страхе убегали из этого места, где под горящим жертвенником валялся труп их военачальника.

– А теперь бегом догонять необрезанных! – уже кричал Авнер бен-Нер. – Грабить лагерь разрешу потом.

И во главе отряда устремился к воротам.

Шаул, вдруг обессилев, опустился на землю. Только несколько бойцов остались с ним в разгромленном лагере.

И спас Господь в тот день Израиль, а битва простёрлась за Бет-Авен.

Глава 11

Ионатан и Иоав, проблуждав в темноте, добрались до своего лагеря на вершине утёса Снэ, но не застали там никого, кроме слепца Иорама с Михой.

– Все побежали бить необрезанных, – радостно сообщил мальчик. – А вы вон на ногах не держитесь.

Действительно, Йонатан с Иоавом едва опустились на землю, как тут же уснули.

– Не останавливаться! Только не останавливаться! – выкрикивал Авнер бен-Нер, мчась во главе отряда по Аялонской дороге.

И громили они филистимлян в тот день от Михмаса до Аялона, и народ устал.

Воины Шаула один за другим прекращали погоню и, тяжело дыша, кидались на землю. Авнер бен-Нер и сам давно выдохся и, наконец, тоже уселся на камень. Огляделся. По обочинам дороги, на каждом уступе скал, повсюду, куда достигал взгляд, горели костры, блеяли животные.

И устремился народ на добычу, и взяли мелкий скот и телят и резали их на земле, и ел народ с кровью.

– Итай! – крикнул командующий, увидев оруженосца короля.

Тот подошёл, утирая ладонью перемазанную жиром бороду.

– С кровью жрёшь! – крикнул ему Авнер бен-Нер.

Оруженосец потупился.

– Воду должны притащить, – залепетал он и вдруг выпалил прямо в лицо командующему: – А когда мы в последний раз ели? Чего же ты хочешь от людей?

– Вот чего,– сказал Авнер и, встав в полный рост, влепил Итаю такую оплеуху, что тот отлетел в сторону, держась за скулу.– Теперь беги к королю и скажи, что солдаты едят с кровью.

Итай повиновался.

Враг-то наш тоже устал, далеко не уйдёт,– успокаивал себя Авнер, когда оруженосец исчез за поворотом дороги. Отдохнём и утром пораньше опять начнём преследование.

Вскоре из Михмаса прибежали левиты из окружения коэна Ахимелеха бен-Ахитува. Они ругались, дрались, проклинали, угрожали и оттаскивали иврим от дымящегося на углях мяса.

– Гоните скотину туда, – указывали они в сторону разгромленного стана. – Ахимелех установил большой камень, освятил его и принёс уже искупительную жертву за нас всех. Левиты на этом камне зарежут ваших овец, как положено, и выпустят кровь по всем законам. Не берите грех на душу!

Неохотно и понуро брели иврим к Михмасу, ведя за собой на верёвке кто козу, кто барана. Ворчали.

Ночь подходила к концу.

Проспав несколько часов, Йонатан и Иоав вскочили, ополоснули лица и стали удивлённо разглядывать опустевший лагерь. Подойдя к краю утёса, они увидели дым, поднимавшийся над Боцецем и над филистимским лагерем и вспомнили происшедшее вчера.

– Идём в Михмас, – решил Йонатан.

Они спросили Иорама, нету ли какой-нибудь еды. Вместо слепца им ответил Миха:

– Король специально прислал сюда, к твоим солдатам вестового предупредить, что до конца сражения объявлен пост.

– Это правильно, – одобрил Иоав. – С пустым животом солдат и сражается злее, и врага догоняет быстрее.

– Пошли! – позвал Йонатан и, заметив расстроенное лицо Михи, добавил: – Ты с дедом можешь идти с нами.

Они двигались к михмасскому лагерю довольно быстро. По дороге попадались трупы филистимлян, брошенное оружие. Какие-то люди, заметив их издалека, убегали и прятались в пещерах. На всякий случай Йонатан и Иоав держали в руках дротики.

Перед самым филистимским станом дорога свернула в лес, и двое оказались на медовой поляне. В старых пнях дикие пчёлы устроили ульи. Мёд стекал на землю, обволакивал кору и сучки. Ионатан, шедший первым, опустил в пень палку, а затем, подняв её над головой, стал облизывать. Мёд капал на бороду Йонатана, а он, зажмурясь, блаженно щёлкал языком.

– Нельзя! – закричал Миха и сглотнул слюну. – Шаул заклял народ не есть!

– Не ешьте, – попросил слепец Иорам. – Потерпите ещё.

– Да ладно, – неохотно перестал облизывать палку Ионатан. – Я и забыл про пост.

В лагере их встретили ликованием. Все уже знали, кто устроил панику у филистимлян, солдатам хотелось обнять и поблагодарить Йонатана и его оруженосца. Они переходил от одной группы иврим к другой, и все протягивали им свои бронзовые ножи с кусочками мяса и мехи с вином. Придя немного в себя и протерев глаза от дыма, Ионатан и Иоав увидели, что находятся на площади, с обгорелым жертвенником в середине. Повсюду лежали и сидели иврим, кто спал, кто ел, кто рассматривал свою добычу. Пожилой левит, стоя на перевёрнутой повозке, читал из Учения:

«Душа всякой плоти – кровь её. Поэтому сказал Я сынам Исраэля: «Крови никакой плоти не ешьте! Всякий, кто ест её, искоренён будет».

– Отец, что будем делать дальше? – спросил Ионатан, подойдя к Шаулу и присаживаясь рядом на землю. Король облокотился на разбитый каменный жернов, на коленях у Шаула задремал Миха. Король улыбнулся, поздоровался с сыном и устало сказал?

– Утром продолжим погоню.

– Ладно, – принял Ионатан и пересел к командующему. Тот, как ни в чём не бывало, стал рисовать на песке Аялонскую долину и перечислять Йонатану, какие селения там могут встретиться, какие из них враждебны иврим, а какие наоборот, могут устроить заслон удирающим филистимлянам.

К Шаулу подошёл коэн Ахимелех бен-Ахитув и сказал:

– Обратимся здесь через урим и тумимк Богу.

И просил Шаул совета у Бога:

– Спуститься ли мне к филистимлянам? Предашь ли их в руки Израиля?

Но не ответил Тот ему.

– Кто? – раздался рёв, от которого вскочили на ноги все.

Воины увидели, что их король бежит по двору лагеря, держа в огромных руках священный эфод. Коэн Ахимелех бен-Ахитув семенил сзади.

– Кто нарушил запрет и ел сегодня утром? – прохрипел Шаул, обводя обступивших его людей налитыми кровью глазами.

И сказал Шаул:

– Подойдите сюда все главы народа и узнайте, в чём был грех нынче. Ибо, как жив Господь, спасающий Израиль, если грех в Йонатане, сыне моём, так и он смертью умрёт.

Но не ответил ему никто из всего народа.

Тогда сказал он всему Израилю:

– Вы будете одной стороной, а я и сын мой Ионатан – другой.

С ужасом смотрели воины на своего короля.

Просил Шаул Господа:

– Боже Израилев, открой истину!

И уличён был Йонатан с Шаулом, а народ оказался чист.

Сказал Шаул:

– Теперь бросьте жребий между мной и Йонатаном, сыном моим.

И уличён был Йонатан.

Спросил Шаул:

– Расскажи мне, что сделал ты?

И рассказал Йонатан и сказал:

– Отведал я концом палки, что в руке моей, немного мёду. Вот, я готов умереть.

И сказал Шаул:

– Пусть такое зло сделает мне Бог и даже больше, если ты, Йонатан не умрёшь.

Йонатан стоял спокойно, взгляд, устремлённый на отца, оставался ясным. Когда праотец Авраам повёл к жертвеннику сына Ицхака, мальчик не догадывался о предстоящей смерти. Йонатану же было двадцать три года, недавно он и сам стал отцом. Но с тою же верою в Бога, с какой он ринулся на врага на утёсе Снэ, Ионатан стоял сейчас напротив отца, уверенный, что всё должно произойти так, как желает Творец.

Вдруг до Шаула и его сына стали доходить голоса воинов.

– Ионатан же наговаривает на себя! – выкрикнул молодой солдат. – Никто не видел, чтобы он ел.

– Армия Йонатана никому не позволит прикоснуться к нему, – подошёл к королю эфраимский командир сотни.

– Через народ Бог сообщает нам свою волю, – развёл руками коэн Ахимелех бен-Ахитув.

– Шаул, вся армия стоит за Йонатана, – сказал Авнер бен-Нер.

Воины подхватили его слова, крича и размахивая в воздухе копьями.

– Вот видишь, Шаул, – подытожил коэн Ахимелех бен-Ахитув. – Значит, Господу угодно, чтобы твой сын жил.

– Да будет так, – решил король.

И народ спас Йонатана, и он не умер.

– Разреши солдатам разграбить лагерь, – наклонился к сидящему Шаулу Авнер бен-Нер. – Всё равно у них на уме сейчас только одно. Пусть Адорам бен-Шовав со своими людьми собирает добычу в обоз, а пока каждый воин может порадоваться победе.

– Завтра в Гилгале отпразднуем Шавуот, – напомнил коэн Ахимелех бен-Ахитув.

– То – завтра, – отрубил Авнер бен-Нер

Ни король, ни Ионатан не заметили, когда были поставлены и накрыты столы. Их привели и усадили на почётные места. Коэн Ахимелех бен-Ахитув принёс благодарственные жертвы Богу, благословил вино и хлеб, плоды этой земли и мясо её скота. Воины ели и пили, вспоминали ночное сражение и погоню, а больше всего говорили о том, как напали Ионатан и Рыжий на филистимскую охрану на утёсе Боцец и как король иврим «срубил» главного военачальника необрезанных. Ещё рассказывали за столами, что Авишай бен-Цруя заколол своим копьём в ночном бою сотню врагов, а сын короля Малкишуа – пятнадцать телохранителей серена Питтака. Многие пленные филистимляне сидели сейчас в той самой пещере, куда недавно собирали пленных иврим и кнаанеев.

Застолье затянулось до ночи. Король Шаул веселился вместе со всеми, ел и пил, не пропуская тостов, смеялся каждой шутке, обнимал и целовал солдат, подходивших с поздравлениями. Он был счастлив, что испытание позади, что Ионатан жив, что всё опять так просто: вот – народ, вот – они победили, вот – они пируют. И всё будет хорошо.

Глава 12

Эльханан, сын Ишая, не по годам высокий и крепкий мальчик из племени Иуды стоял на вершине горы Масада, ожидая восхода солнца, чтобы обогреться. После дождя, что рассыпался по покрову Солёного моря и задел вершину Масады, рубаха на мальчике пропиталась влагой, только вещи, спрятанные в широком поясе, оставались сухими.

Эльханан возвращался с большого базара в Аммоне. Старшие братья находились в армии короля Шаула, поэтому отец поручил ему, Эльханану, выменять двух ягнят аммонитской породы и дал обменного товара – мёда и оливкового масла – в обрез, но благодаря настойчивости в торге, мальчик получил и овечек, и овощи себе на обратную дорогу, и даже бронзовый нож, необходимый ему вместо сломанного на переходе по перешейку через Солёное море, когда Эльханан отбивал с камня соль в кожаную дорожную солонку.

Мальчик огляделся. Напротив него располагались страны Моав и Эдом, он знал, что их жрецы – колдуны. Иногда они собираются в одной из пустынь и дышат все вместе. Тогда воздух из их ртов сжигает ячмень на полях иврим из племён Реувена и Гада – вон там внизу.

За спиной Эльханана находился оазис Эйн-Геди. Вчера мальчик побывал там, потому что отец велел ему выяснить, как ценятся в этом году шерсть и кожи. Заодно мальчик пополнил самой вкусной водой – из водопада оазиса – свою флягу и мех. Вон она его дорога: вверх-вниз по холмам Иудейской пустыни, от ущелья к ущелью. Если знаешь такие дороги, ты и твои овцы всегда останутся в тени. Когда Эльханан смотрит в сторону пустыни, ему начинает казаться, будто на песках прилегли отдохнуть великаны и, беседуя, в задумчивости высыпают из кулаков песок. Наверное, так и образовались холмы в пустыне.

Взгляд мальчика пытается проникнуть дальше – туда, где стоит главный город государства Аммон, где купцы караванов с Царского тракта – вон он внизу за каменистыми холмами – покупают особенно выносливых верблюдов и сколько угодно холодной воды, молодых женщин и обученных для услужения рабов. Женщин и часть рабов они, обычно, продают в следующем оазисе и так продвигаются по Царскому тракту.

Мальчик умылся и развёл костёр.

Вчера, придя в этот край, он сразу отыскал тропинку, по которой звери ходят в сумерках к водопадам Эйн-Геди. Эльханан насобирал веток и прикрыл ими ямы на тропе. Сегодня, поднимаясь на Масаду, он их проверил. К его радости, в одной из ям оказался оранжевый оленёнок с мордочкой, покрытой росой. Видимо, мать сама выбралась наверх, а его, крошечного, с чёрным пятнышком на спине и шишечками на месте будущих рогов, вытащить не смогла. Новым ножом Эльханан перерезал оленёнку горло, по всем правилам выпустил кровь, выпотрошил его и снял шкурку, а потом положил тушку на сухие ветки для костра и понёс наверх. Часть мяса он запечёт, чтобы съесть сейчас, а остальное, завернув в траву, захватит на дорогу.

Обогрев у костра босые ноги, Эльханан приготовил себе еду. Кроме мяса оленёнка он почистил и посолил чеснок и дикий салат, положил всё в лепёшку и стал неспеша есть, запивая водой из глиняной фляги и рассматривая пространство, окружающее Масаду. В прозрачном воздухе видны были даже огни арамейских городов на севере, а если оглянуться назад, взгляд отыскивал лазурную ниточку – море. Направо шли пустыни до великой египетской реки. Те, кому доводилось спуститься со стадом в Египет, говорили, что если поднять руку, то,глядя на вену под кожей и малые жилочки у ладони, можно представить себе и реку, и как она вливается в море.

Закончив еду, мальчик бросил в костёр десятую долю, отложенную от мяса и овощей, и отлил на камни немного воды.

Сытый и отогревшийся у огня, он пришёл в весёлое настроение, достал из пояса календарь – глиняную пластинку с тридцатью отверстиями и проверил, в какую дырочку вставлена палочка. Так он узнал, что сегодня первый день Второго месяца – вот почему ещё холодно, и задерживается солнце. Мальчик поглядел на оплывы тёмно-лиловых вершин напротив, в Моаве и понял, что есть ещё время набрать травы для ягнят и налить им воды, пока те проснутся в пещере. Вход туда Эльханан ещё с вечера завалил ветками от пустынных медведей – небольших, но свирепых хищников с длинными красными космами шерсти вокруг морд.

Мальчик спустился ниже, собрал сухие шары колючек и вернулся. Огонь сейчас ему нужен был, чтобы треск веток и сухой травы в пламени хоть немного отогнал страх от бездонности тишины вокруг. Эльханан сел на тёплую землю близ костра и посмотрел наверх. Там, совсем близко от него покачивались звезды. Эльханан зажмурился и понюхал воздух: горький ветер из Моава, струя ласкового ветра из Эйн-Геди и снова горький воздух, будто над мальчиком прошёл кочевник-эдомец и провёл по лицу полой халата.

Передвинув палочку в календаре, Эльханан убрал его в пояс. Такой же календарь с его именем висит в доме Ишая. Только дырочек там не тридцать, а сто двадцать. Хотя ещё никто в роду судьи Бааза не доживал до ста двадцати лет, но таков предел, положенный людям Господом. В том календаре отец передвигает палочку раз в году, на день рождения Эльханана. Сейчас она в двенадцатой дырочке, значит, ему только в следующем году, после бар-мицвы разрешат носить настоящее оружие.

А внизу – огни. Там живут люди, там города кнаанеев, деревья и горы, на которых они приносят жертвы. И селения иврим со своими жертвенниками, откуда тоже долетает запах жареного мяса, потому что известно, что только так можно передать на небо благодарность человека от каждой добычи: превратить в дым то, что причитается Богу.

Опять посеялся дождь, загасив маленький костёр. Но тут же явилось ожидаемое солнце, и над Масадой просияло нежное семицветье.

– Радуга! – шептал мальчик, вскочив на ноги. Он знал что так, радугой, Бог напоминает о вечном завете между Ним и всякой душой живою на земле. – Радуга!

Эльханан оглядел землю с вершины Масады, и благодарная хвала Богу за дарованную жизнь, за это утро и за то, что Он одарил иврим землёю, где каждый камешек говорит с Небом, – переполнила мальчика и прорвалась впервые произнесённой песней: «Храни меня, Боже, ибо на Тебя уповаю!»

Заблеяли ягнята, проснувшиеся в пещере, где мальчик ночевал, прижавшись к ним, чтобы согреться. Бегом Эльханан спускается вниз, разгребает ветки у входа в пещеру, кормит и поит своих ягнят и, взвалив по одному на каждое плечо, отправляется на север, к своему селению Бет-Лехем.

Глава 13

Впервые после ссоры с королём Шмуэль посетил его в Гив’е, когда тот сидел «шиву» – семидневный траур по умершему отцу. Никакого разговора не было, только обмен приветствиями, сочувствие и утешение, но присутствующие в комнате заметили, что Шаул остался благодарен судье и пророку за эту встречу. Второй раз и опять ненадолго хмурый осёл привёз Шмуэля в Гив’у на тридцатый день после похорон Киша – другой священный для иврим день поминовения. Попрощались тепло, Шмуэль торопился, его ждали на брит-мила сына кузнеца. Обещал заехать на обратном пути в стан Шаула в горах Эфраима.

И он действительно появился там через несколько дней и попросил короля созвать Совет для важного разговора. Военачальники собрались под деревом возле палатки Шмуэля. Старец, сидя на подстилке в середине шатра, обратился к королю:

– Прислушайся к голосу речей Господних. Так сказал Бог Воинств: «Помню я, что сделал Амалек Израилю, как он противостоял ему при выходе из Египта».

Теперь иди и порази Амалека. Истреби всё, что есть у него. Не щади его, а предай смерти от мужа до жены, от ребёнка до грудного младенца, от вола до агнца, от верблюда до осла.

Военачальники внимательно слушали судью и пророка. Даже Авнер бен-Нер, возненавидевший Шмуэля после ссоры того с царём в Гилгале, на этот раз согласно кивал. Шмуэля проводили до дороги на Раму и в тот же вечер стали готовить армию к походу.

К тому времени, как Шаул стал королём иврим, племена амалекитян уже столетие кочевали по Заиорданью и разбойничали в пустыне Негев. Пока это были союзы нескольких родов, хотя и многочисленные и воинственные, но недолговечные, они не представляли серьёзной опасности для государств и даже для отдельных, защищённых стенами городов. Амалекитяне поджигали поля, воровали урожай и подстерегали людей на дорогах, чтобы ограбить и продать в рабство. Но обычно вожди их племён не могли долго находиться в союзе друг с другом, начинали смертельно враждовать из-за дележа добычи или вспоминали старые обиды.

Но вот, одновременно с помазанием Шаула у амалекитян тоже появился общий вождь – Агаг. Будучи главой самого многочисленного племени амалекитян в пустыне Негев, он подготовил верблюжью кавалерию и, командуя ею, нарушил древний запрет пересекать границы кочевых угодий. Агаг стал вторгаться в них, убивать племенных вождей и захватывать гаремы, что означало переход к нему всей власти. Он объявил, что отныне все пустыни – общая собственность племён Амалека, а сам он – их единственный верховный вождь. Агаг пронёсся ураганом по землям родичей, перебил старых вождей, назначил на их место молодых, а селение Хавилу в Негеве объявил главным городом будущего великого царства. Он созвал в Хавилу молодых вождей, и после многодневного праздника те вернулись в свои кочевья, нагруженные подарками, и объявили, что отныне все амалекитяне – подданные царя Агага и обязаны участвовать в каждом его походе. Новые главы племён хвалили планы своего царя и готовили оружие и верблюдов для больших завоеваний. В гаремах судачили о богатых одеждах иудеек, о их бусах, кольцах, серьгах, медных зеркалах и серебряной посуде, которые скоро привезут из походов амалекитяне. Слепой старец, осыпанный милостями царя Агага, бродил по кочевьям с палкой, обмотанной верблюжьими хвостами, ударял ею в медную миску и запевал песнь о великом разгроме, учинённом предками амалекитян предкам иврим, когда те попытались проникнуть из Египта в пустыню Негев.

А пока, готовя своё войско к великим завоеваниям, король Агаг устраивал молниеносные набеги на пограничные селения Эдома и Аммона да уводил стада у соседних племён иврим.

Племя Шимона мало занималось ячменём и овощами. Мужчины племени были скотоводами, воинами и ремесленниками. В Кнаане не было лучших чеканщиков по меди, чем в племени Шимона. Самые сложные орнаменты на кубках из бронзы, серебра и золота делали они. Шимонитскую посуду расхваливали на всех базарах Плодородной Радуги. Славились и врачеватели животных из племени Шимона. Их приглашали в соседние племена, и нередко шимонитам удавалось остановить падёж скота, дав нужный совет владельцу стада.

Ещё больше, чем чеканщики, славились следопыты из племени Шимона. Никто от Египта до Арама не умел так различить, что изменил в рисунке песка ветер или наводнение, а что – человек. Их нанимали, чтобы найти украденное кочевниками стадо, и шимониты молча уходили на неделю или месяц и возвращались, гоня перед собой скот. Так же молча они отсчитывали из приведённых овец причитающуюся им долю и возвращались в свои селения: Двир, Арад, Харму или в главное селение племени – Беэр-Шеву. Местные легенды говорили, будто воин из племени Шимона, выслеживая пропавшее стадо, может простоять неподвижно целый день, замаскировавшись под куст или дерево, пока воры не выйдут на него по пути к оазису или колодцу. Рассказывали ещё, что шимониты умеют ориентироваться даже ночью, что любой воин племени может заворожить и уничтожить целую орду, что они чуют запах воды из под земли. Говорили даже, что шимониты понимают язык хищных животных и птиц, будто их не трогают ни змеи, ни орлы, ни медведи. Шимонитов боялись, напоминая друг другу слова праотца Якова о своём сыне Шимоне: «Гнев его силён, а ярость тяжела».

Пересказывали, как воин-шимонит, возникнув из глубины песков, в одиночку входит в палатку вождя в середине кочевья в пустыне и молча смотрит тому в глаза. Вскоре вождь приказывает вернуть украденное стадо, возместив овец, которых уже начали резать. Тогда шимонит поворачивается и исчезает в песках. Слуги вождя гоняют стадо обратно и, ни разу не заметив шимонита, всё же уверены, что тот следит за ними на всём пути.

Кроме молчаливости, шимониты отличались ото всех одеждой. Их мужчины носили длинные юбки, а волосы заплетали в косу. Женщины одевались также, как в Иуде и отличить их можно было только по чёрно-жёлтой ленточке под коленями и по окрашенным охрой векам.

Своих детей шимониты очень рано начинали обучать Закону и правилам жизни в пустыне.

Надел племени Шимона оказался ближе всех к кочевьям Агага, однако амалекитяне его не трогали. Как и все в Кнаане, суеверно побаиваясь шимонитов, они нападали чаще всего на поля племён Иуды и Реувена. Но шимониты всегда поднимались на помощь соседям-иврим.

До недавнего времени нападения кочевников отбивались без труда, теперь же стало ясно, что необходимо многочисленное ополчение, чтобы избавить южные племена иврим от нарастающей опасности. Иврим из Иуды и Реувена после каждого набега на них амалекитян являлись к Шаулу и требовали устроить поход, чтобы, пока не поздно, разрушить царство Агага.

И вот, пришло время похода.

Глава 14

На Совете князь Шутелех из племени Шимона рассказал план сражения. Шаул поручил ему выбрать, когда лучше напасть на Агага, и теперь Шутелех объяснял, почему он советует выступить именно в середине Второго месяца. В это время у кочевников будет большой праздник в честь живущей в глубине пустынь Держательницы Мира. Они изберут в Держательницы Мира самую красивую из девушек, обязательно знатного рода. После священных плясок ей будут приносить жертвы, нарядят и одарят подарками, а в конце праздника – заколют священным копьём и зароют в песках. Окончится праздник всеобщим питьём смеси из перебродившего ослиного молока и отвара какой-то травы. От этого питья кочевники окончательно одуреют и несколько дней будут валяться без сил. Вот тут и надо ударить по Агагу.

В Совете смеялись, вспомнив, как Шимон – родоначальник как раз того племени, из которого происходил князь Шутелех, договорился со своим братом Леви и, воспользовавшись слабостью шхемцев после коллективного обрезания, братья перебили жителей и разграбили город.

План приняли.

Армия иврим двинулась на юг. Авнер бен-Нер велел воинам каждого племени окрасить стрелы в свой цвет, чтобы не повторился спор, случившийся после победы над Нахашем, когда эфраимцы кричали, что они убили врагов больше всех.

В середине пути устроили смотр войска.

– Двадцать одна тысяча, – доложил Авнер бен-Нер Совету. – Примерно столько мы и ожидали. Но на нашей стороне неожиданность нападения, да и оружие у иврим получше – не зря разбили Питтака. Теперь у нас каждый воин имеет железный меч.

– Наша война от Бога, – сказал король. – И всё!

Едва рассвело, армия двинулась на юг.

Передвигались кто пешком, кто на муле, привалы делали по сотням, всё время кого-то ждали – то пока сомкнётся растянувшийся строй, то отставший обоз. В землях Иуды и Шимона их встретили ополчения вооружённых иврим и присоединились к походу. Здесь же повозки обоза нагрузили свежей провизией и пополнили запасы воды.

Недели через две после выступления, когда уже вошли в Негев, случилась беда. Отошедший далеко от стана молодой воин-эфраимец был зарезан кочевниками. На следующий день по стану вдруг ударили лучники из верблюжьей кавалерии, выскочившей из пустыни и унёсшейся в облаке пыли обратно, прежде чем иврим начали преследование. Сотня стрел, упавших на армию короля, не причинила ей вреда, потому что перед началом похода Авнер бен-Нер приказал начальникам тысяч лично проверить у своих воинов щиты, чтобы кожа на каркасах была крепко натянута и смазана жиром – тогда копьё или стрела скользят по щиту, не пробивая его.

Король и Совет, встревоженные внезапным нападением, ожидали в палатке возвращения шимонитов, отправленных князем Шутелехом узнать, не обнаружил ли Агаг их присутствия в пустыне. Шимониты вернулись, выяснив, что налетало на иврим племя кочевников, враждебное амалекитянам. Поход можно продолжить, только на привалах надо усиливать охрану.

Ещё не было зноя, пустыня Негев цвела, и от запахов и красок кружилась голова. Король ехал впереди, головки цветов на длинных стеблях касались острых ушей его мула. Шаул вспомнил возвращение в Гилгал после похода на Нахаша и чудесный луг где-то в горах Иуды. Никогда раньше он не забирался так далеко от Гив’ы, не видел эти холмы, так не похожие на горы Эфраима. Вчера на закате холмы пылали алым цветом над густо-синим полотнищем пустыни, тишина навевала добрые предчувствия.

Шаул ехал и радовался. В первые дни продвижения его армии через многолюдные селения племён Эфраима, а потом Иуды, он встречал дружелюбное отношение иврим к своей армии и к нему, королю. Здесь уже знали все подробности сражения под Михмасом. Шаула благодарили, благословляли и просили погостить в селении на обратном пути. Поход на Амалека вызвал радость, но и тревогу. Шаулу рассказывали о непрерывных налётах амалекитян, показывали людей с выколотыми глазами и отрезанными ушами, с дырами, которые остались на месте щёк у тех, кто побывал в плену у кочевников.

На одном из последних привалов шимониты отвели короля в сторону от стана и показали брошенный жителями город. На месте рухнувших домов глиняной лентой лежала городская стена. Кто здесь жил, куда ушли люди, похоронив погибших после землетрясения родных – этого не знал никто.

– Дело нечеловеческое, гнев Божий, – вздохнул Авнер бен-Нер.

Иврим постояли ещё несколько минут и вернулись в свой стан.

Иоав, рыжий оруженосец Йонатана, съел что-то нехорошее и не где-нибудь, а в родительском доме по пути через Бет-Лехем. Его всё время рвало, но он ни за что не соглашался остаться в попутном селении или ехать в обозе. На привалах Иоав подсылал к шимонитам Миху, чтобы тот расспросил, как выглядит Агаг.

– Никто у нас его не видел, – отвечали шимониты. – Миха, ты скажи Рыжему, пусть возьмёт Агага в плен и разглядит.

Воины смеялись, а Иоав сердился на Миху: зачем проговорился, кто его послал.

Обе армии, Шаула и Йонатана, а также ополчения племён Иуды и Шимона, которыми командовал князь Шутелех, обрушились на многотысячную толпу, праздновавшую рождение Держательницы Мира. У амалекитян началась было паника, но все их мужчины, от мала до велика, были на празднике при оружии. Бой сразу распространился по пустыне.

Большинство амалекитян было малорослыми. Сражаясь, они ещё и приседали, вращая короткими, кривыми мечами у самой земли, потом подпрыгивали, издавали вопль и наносили удар – сильный и, чаще всего, смертельный. Очень помогло иврим, что отряд шимонитов перед началом боя отрезал амалекитян от их распряжённых верблюдов. Животные были по-праздничному украшены, а к серебряным и медным кольцам их сбруи пирующие кочевники прикрепили колчаны, полные стрел, запасные луки и дротики.

Король сражался, как простой воин. Амалекитянам никак не удавалось нанести удар великану, а их, особенно воинов из отборного отряда Агага, приманивал блестевший на белых волосах царский обруч. Как потом выяснилось, повелитель амалекитян обещал в награду за голову Шаула отдать свою дочь и двух верблюдов.

Рядом с царём бились пожилые биньяминиты. Если на Шаула налетали сразу несколько человек, кто-нибудь из своих кидался к нему на выручку, сносил щитом подкравшегося сзади амалекитянина, а потом отходил, продолжая сражаться. Так же поступал и сам Шаул: боковым зрением он следил за схваткой соседей, готовый броситься на помощь. По звяканью дротика или стрелы о подставленный щит король догадывался о присутствии рядом своего оруженосца Итая из Гив’ы. Руководили боем князь Нахшон из Иуды и Авнер бен-Нер. Верхом на мулах они стояли на холме и направляли отряды в те места, где атака иврим ослабевала.

Дважды прозвучал шофар, иврим опустили мечи. Они увидели, как бросая оружие, с криком разбегаются амалекитяне. Проклиная деву – Держательницу Мира, не защитившую их на своём празднике, они устремились к линии холмов, не ведая, что там уже обнажила мечи засада из ивримских ополченцев.

Верхом на муле король Шаул поднялся на холм. Долина внизу была покрыта телами кочевников. Выполняя наказ судьи и пророка Шмуэля, амалекитян ловили по всему Негеву, вели к отрогам гор и там приканчивали. Коэн Ахимелех бен-Ахитув и все священнослужители находились на месте казни, следя, чтобы гнев Божий свершился до конца.

– Всё, наконец? Мы исполнили наше обещание Шмуэлю? – спросил Шаул у подъехавшего Авнера бен-Нера.

– Исполнили, – подтвердил командующий и добавил: – После такой победы солдаты заслуживают пира и награды.

– Только не здесь! – Шаул скривился, указывая взглядом на долину. – Надо возвращаться.

– Правильно, – сказал, приблизясь, князь Нахшон. – Похороним убитых и на рассвете двинемся домой. Дадим войску отдых в оазисах.

– Эй, король! – послышался весёлый голос.

Шаул и его люди обернулись и увидели Рыжего. Тот волочил за собой на верёвке не то овцу, не то козу. Когда Иоав поднялся на холм, все увидели, что он привёл не животное, а маленького горбуна с длинными вьющимися волосами. Вблизи оказалось, что горбун к тому же косоглаз, а в оскаленном рту его торчат чёрные зубы.

– Накажет ведь Господь! – вздохнул какой-то солдат, когда Иоав и его уродец остановились на холме. – Где ты отыскал такое чудо, Рыжий? Гони его отсюда!

– Это не я, – Иоав плюнул на землю от сожаления. – Это шимониты его поймали.

Потом он кивнул в сторону пленника и медленно произнёс:

– Перед вами царь Агаг.

Вскрик удивления послышался на холме. Все тронули мулов и подъехали поближе, чтобы разглядеть недавно ещё такого страшного врага.

– Да ты ошибся, – сказал молодой князь Эзер из племени Нафтали, прикасаясь к уродцу тупым концом копья.

– Нет! – пленный поднял голову. Искривлённый рот с оскаленными зубами, наморщенный в презрении нос и косые глаза – всё излучало ненависть. – Я – Агаг, царь всех амалекитян.

И он перешёл на родной язык, жестикулируя, сколько позволяла верёвка.

– Кончай ты его, Рыжий. – Приказал Авнер бен-Нер. – Нечего было и приводить.

– Нет, погодите!

Все обернулись. На холм поднялся князь Доэг.

– Я прошу короля иврим: не убивай Агага до времени, не лишай своих людей радости. Главного врага нужно кончать торжественно, народ это любит.

Он хотел ещё что-то добавить, но в этот момент Шаул обернулся к подскакавшему Адораму бен-Шоваву, вслед за которым подъехало ещё несколько человек. Все они кричали одновременно, обращаясь к королю.

– Говори сперва ты, Адорам, – приказал Шаул. Вокруг замолчали.

Адорам бен-Шовав попросил, чтобы хоть малую часть скота сохранили в обозе.

– У нас не хватает мяса для еды и для жертвоприношений. Я не могу делать запасы дольше, чем на завтра, ибо сказал Моше:

«В день заклания вами должно есть это и на следующий день. А оставшееся до третьего дня на огне сожжено будет. Если же съедите на третий день, отвратительно это».

– Верно, – подтвердил Иоав бен-Цруя. Все поняли и засмеялись.

– Не надо ничего объяснять, – сказал Шаул. – Отбери, сколько тебе нужно для обоза.

– И для пира?

– Оставь и для пира, – поморщился король.

К нему подъехал командующий.

– Поезжай, отдохни, король, я сам управлюсь, – решительно сказал Авнер бен-Нер, взглянув в лицо Шаула. И сразу стал отдавать команды отрядам. Вестовые то и дело появлялись на холме.

Король на своём муле скрылся в темноте. Его увидели только в момент погребения погибших воинов. Потом Шаул опять исчез и до утра не появлялся в своей палатке.

Рассвет в Негеве был жёлтым, будто на горы вылили с неба много кувшинов масла.

Утром армия иврим двинулась к своим станам в наделе Биньямина. Король Шаул, Авнер бен-Нер, Ионатан, военачальники и советники короля двигались в конце колонны. Там же, беседуя на ходу с Адорамом бен-Шовавом, ехал эдомский князь Доэг. Пленный король амалекитян плёлся сзади, привязанный к хвосту мула одного из эдомцев.

А в селениях Амалека пировали грифы, и матери-шакалихи вели детёнышей поглодать кости, прежде, чем те занесёт песком или смоет весенним наводнением. Только через год в Северный Негев вернулись кейниаты и заняли кочевья и пастбища царя Агага.

Глава 15

В каждом ивримском селении, через которое пролегала обратная дорога войска, оставался отряд местного ополчения. Жертвоприношения по случаю благополучного возвращения из похода на Агага, прощание с воинами, уже добравшимися до дома, да и просто встреча населения со своей армией, с царём и военачальниками – непременно превращались в праздник. Поэтому возвращение через наделы племён Иуды и Шимона затянулось почти на месяц.

Шаул понимал, что противиться такому настроению в народе - бесполезно. Беседуя с людьми из Совета, король уже мечтал о тех днях, когда от многочисленного и шумного ополчения опять останутся только армии, его и Йонатана, и можно будет готовиться к новому сражению. Авнер бен-Нер и князь Яхмай были уверены, что иврим придется обороняться от Филистии, которая не простит им разгрома, учинённого в Михмасе серену Питтаку. Были в Совете и такие, кто считал, что необходимо уже сейчас, по пути, вышибить ивусеев из крепости Ивус и разгромить гиргашей в Бет-Шеане, чтобы исключить их нападение с тыла в будущей войне с Филистией.

Шаул целые дни принимал людей из селений, близ которых пролегал путь победителей. К нему шли с жалобами, с просьбами и советами, а то и просто познакомиться с первым королём иврим, посмотреть на него и послушать его слово. Король непрерывно участвовал в совместных жертвоприношениях, к нему приводили для благословения детей, просили рассудить, заговаривали о должностях, обсуждали налоги, сватали его неженатых сыновей Авинадава и Малкишуа. Местные певцы сочинили песни в честь победы иврим над амалекитянами и филистимской колонной, ремесленники дарили королю кубки и чеканные блюда со словами из Учения.

– Можно поверить доносам, – сказал Шаул сыну. – Наверняка, наши солдаты продают скот. Когда есть две тысячи моих бойцов и тысяча у Йонатана, я знаю от военачальников всё и о каждом. Но двадцать тысяч! Я даже не всех старейшин помню по именам. Теперь мы возвращаемся, люди тысячами уходят по домам. С чем они уходят?

– Конечно не с пустыми руками, – сказал Малкишуа, глядя в пол. – Ещё хорошо, если пленниц по палаткам не прячут. Но я не уверен.

– Я тоже, – хмуро кивнул король.

Шмуэль очнулся на голой земле. Слуга тряс его за плечо. Слуга и днём-то едва видел, а сейчас, в сумерках он почти касался бородой лица Шмуэля.

– Что с тобой? – спрашивал он испуганно. – Почему ты кричишь и куда-то ползёшь?

Шмуэль растерянно смотрел на него, ничего не понимая.

Слуга принёс кувшин с водой, налил в чашку, поднёс ко рту Шмуэля и, пока тот пил, рассказал:

– Всю ночь ты стонал, плакал и старался заползти в угол.

Шмуэль присел на корточки и подставил влажное лицо под ветерок. Через несколько минут приказал:

– Никого не впускай.

Слуга взял кувшин и вышел.

И было слово Господне к Шмуэлю такое:

– Сожалею Я, что поставил Шаула королём, ибо он отвратился от Меня и слов Моих не исполнил.

Шмуэль поднялся и направился к выходу. Там его ждал с донесением левит с гор Иуды. Левит ругался с подслеповатым слугой Шмуэля, не пропускавшего никого к судье и пророку.

– Знаю, – сказал Шмуэль. – Едят скот Амалека. Где сейчас армия?

– Спускается к Гилгалу. Там, говорят, будет пир по случаю победы.

– Ну, ну, – усмехнулся Шмуэль. – Погляжу я на этот пир! Седлай моего осла, – велел он слуге и, опережая вопрос, добавил: – Поем в дороге.

Едва все расселись вокруг блюд и кувшинов, и Ахимелех бен-Ахитув собрался благословить праздничную трапезу, как вбежал вестовой и сообщил, что дозорные видели осла Шмуэля.

– Судья и пророк направляется сюда, – громко повторил вестовой специально для растерянного короля.

Шаул очнулся.

– Это я послал за ним. Что за торжества без Шмуэля!

Авнер бен-Нер уже сообразил, как необходимо поступить.

– Убрать! – приказал он оруженосцем, указывая на тарелки и чашки.

Через несколько минут от угощений не осталось и следа. Король с военачальниками направились к воротам встречать судью и пророка.

Шаул только взглянул на старца и сразу понял, что сейчас произойдёт. Пусть! У него больше не было сил сопротивляться, он только молил про себя, как в детстве: «Пронеси мимо, Господи!»

Все остановились, и король один пошёл навстречу Шмуэлю.

– Будь благословен у Господа, Шмуэль! – проговорил Шаул, протягивая руку старцу.

Тот что-то буркнул и, прищурясь, стал вглядываться в лицо короля так, будто старался вспомнить, где он его раньше видел. Шаул покраснел.

– Исполнил я слово Господа, – пробормотал он.

Старец приложил ладонь к уху.

– А что это за блеянье овец в ушах моих и мычание коров, которое я слышу?

– От амалекитян пригнали их, так как пощадил народ лучшее из крупного и мелкого скота, чтобы жертвовать Господу, Богу твоему. А остальное мы истребили.

– Истребили, – повторил Шмуэль. – Да, истребили.

Он сделал шаг к королю Шаулу и, глядя ему в глаза, медленно выговорил:

– Послал тебя Господь в путь и сказал: «Пойди и разгроми Амалека. И воюй с ним до полного уничтожения». Почему же ты не послушался гласа Господня, а устремился на добычу и совершил зло перед очами Господа?

Шаул растерялся. Отшатнувшись от потемневшего лица Шмуэля, он проговорил:

– Ведь послушался я гласа Господа и пошёл в путь, в который послал меня Господь, привёл Агага – царя Амалека, и амалекитян я разгромил.

– Это я просил сохранить скот, – выкрикнул Адорам.

Шмуэль едва повернулся в его сторону и опять вонзил взгляд в склонившегося перед ним короля.

– Ну, говори, что было дальше?

– Взял народ лучшее из добычи, из мелкого и крупного скота, из заклятого, чтобы принести в жертву Господу, Богу твоему, в Гилгале.

– А-а, – протянул Шмуэль.– Значит, принести в жертву? Неужели всесожжения и жертвы столь же желанны Господу, как и послушание гласу Его! Послушание лучше жертвы, повиновение лучше, чем тук овна, а неповиновение – как знахарство, а противление – как идолопоклонство.

И медленно выговаривая каждое слово, он объявил:

– За то, что ты отверг слово Господа – и Он отверг тебя.

– Погоди, погоди, – прохрипел Шаул.

–Согрешил я, преступив повеление Господа и слова твои, так как боялся я народа и послушался голоса его. Теперь же прости грех мой и возвратись со мною, и поклонюсь я Господу.

И повернулся Шмуэль, чтобы уйти, но ухватился Шаул за полу плаща его, и тот порвался.

Тогда сказал ему Шмуэль:

– Сегодня отторг Господь власть над Израилем от тебя.

Шаул прикрыл веки ладонями. Потом руки короля опустились, и он тихо, с усилием произнёс:

– Я согрешил, но теперь почти меня, прошу, перед старейшинами народа моего и перед Израилем и возвратись со мною. И поклонюсь я Господу, Богу твоему.

Шмуэль колебался.

– Иди туда, – он указал в сторону жертвенника.

Шаул повернулся и пошёл к солдатам, чувствуя, что пророк следует за ним.

Началось жертвоприношение. Люди вокруг судьи и пророка – все, за исключением короля – уже поверили, что буря миновала. Едва окончились всесожжения, Шмуэль велел:

– Приведите Агага.

 Когда пленный появился, и его поставили напротив Шаула, все увидели, что судья и пророк одного роста с царём амалекитян. Всю дорогу до Гилгала Агаг не желал разговаривать ни с кем, даже с королём Шаулом. Он принимал воду и пищу только в уединении и отказывался переменить изодранную одежду. Но когда его подвели к Шмуэлю, Агаг внезапно сник, опустил глаза и стал что-то лепетать на своём языке. Стало тихо. Налетел ветер, и дым от жертвенника скрыл на несколько минут Шмуэля и Агага от стоящих вокруг них воинов. А когда дым развеялся, все увидели, что амалекитянин так и стоит, понурясь, а в руке у Шмуэля – обоюдоострый нож, каким режут животных для жертвоприношения.

Сказал Шмуэль:

– Как меч твой жён лишал детей, так и твоя мать лишится сына.

И рассёк Шмуэль Агага перед Господом в Гилгале.

– Принеси Священные свитки, – велел Шмуэль коэну Ахимелеху бен-Ахитуву.

Тот принёс. Шмуэль раскрыл свиток на нужном месте, отодвинул его от глаз и громко прочитал:

« И даст вам Господь мясо, и будете есть. Не один день будете есть и не два, и не пять дней, и не десять дней, и не двадцать дней, а в продолжении месяца, пока не выйдет оно из ноздрей ваших и не станет для вас отвратительным из-за того, что вы презрели Господа, который среди вас ...»

И пошёл Шмуэль в Раму.

Ещё несколько мгновений длилась тишина, потом Шаул услышал рядом голос эдомского князя Доэга:

– Возьми меня на службу, король иврим.

Шаул мрачно кивнул и направился к своей палатке.

– Царя не тревожить! – прикрикнул на вестовых Авнер бен-Нер.

И не видел больше Шаул Шмуэля до самого дня смерти своей.

Глава 16

Было ещё темно, только у жертвенника, уже отмытого от крови, горели факелы.

Король обходил селение, двигаясь по утоптанной стадами тропе вдоль защитной стены, молча кивал, когда из темноты возникала охрана, и жестом отказывался от провожатых. Он шёл и удивлялся, до чего всё знакомо ему в Гилгале. Впервые он оказался здесь в самый знаменательный день своей жизни- когда судья и пророк Шмуэль помазал его перед Богом и народом, и стал Шаул первым королём иврим. И это было единственное счастливое его пребывание в Гилгале – сразу после победы в Явеш-Гил’аде. Зато два следующих прихода сюда, прошлогоднее и сегодняшнее, совпали для него с двумя проклятиями.

Напротив лежал сожжённый в прошлом году филистимский лагерь. Шаул поднялся на залитый лунным светом холм и зажмурился. Листву, колючки, мох, засыпанные пеплом остовы палаток – всё окрасили в белое луна и звёзды. Шаул подумал, что стоит на том самом месте, откуда наблюдал год назад грозный стан врага, ожидая приезда Шмуэля.

И дождался...

Кольнуло сердце, Шаул с отчаянной тоской подумал о старости. Мимо прошла рабыня в длинной шерстяной рубахе, заколотой на плече птичьей костью, на шее – ожерелье из тёмно-коричневых каменных бус и медный обруч. Рабыня улыбнулась и поклонилась Шаулу. Он кивнул и прошёл дальше

Ещё вчера у Шаула оставалась надежда: он исполнил слово Господа, разгромил Агага. Теперь всё кончилось, судья и пророк объявил: у иврим будет другой король.

– Но разве я это выбрал?! Разве я хотел стать королём? Разве хоть на один день после встречи с Шмуэлем в Алмоне от меня зависела моя судьба?

Шаул посмотрел на небо: скоро ли рассвет? Утром он оставит всё, и никакие самые срочные дела не помешают ему поехать в Гив’у. Он всё расскажет жене. Только ей.

...Женщину звали Ахиноам, то есть «Приятная», но все вокруг побаивались строгой жены короля Шаула. Даже дети больше тянулись к отцу, забирались к нему на колени, гладили бороду, целовали и делились тайнами, а иногда шёпотом жаловались на мать. Но сам Шаул, который не много жил при своей матери, уважал Ахиноам, никогда не сомневался в её правоте, хотя и был старше жены на десять лет. Она несла все заботы по дому, ухаживала за стариками, пока те были живы, а теперь за внуком. Став королём, он не часто видел жену. Но иногда, придумав предлог и краснея, как в молодости, она приезжала в военный стан и наводила порядок в палатках мужа и сыновей. При этих встречах оба, Шаул и Ахиноам, не могли наговориться. Шаулу казалось, что от этой женщины ему передаётся уверенность и твёрдость. Они смеялись, беседуя, и люди удивлялись, ибо король и его жена слыли людьми очень серьёзными, даже сухими.

Ахиноам, если приносила совсем уж печальные новости, то и тогда прибавляла к ним какую-нибудь утешительную историю из Танаха. Шаул рассказывал ей обо всех происшествиях в стане, о своих солдатах, объяснял, почему поступил именно так, а не иначе, уводил свою гостью за холмы, показывал луг или долину внизу. Он заметил, что после того, как Ахиноам одобрит его замысел, он действует решительно, без колебаний. Часто он ловил себя на том, что мысленно советуется с Ахиноам, ищет её поддержки. Так же относились к ней и три их взрослых сына. Когда мать входила к ним в палатки и, будто прежде в доме, начинала прибирать и наводить порядок, сыновья рассказывали ей о своей новой жизни, хвастали трофеями и боевыми схватками, в которых они отличились, и, волнуясь, ожидали от неё похвалы.

Теперь Шаулу казалось уже странным, что не так давно они с Ахиноам совсем не разлучались. Когда Шаул ночевал на пахоте, Ахиноам приходила к нему туда и оставалась с мужем до рассвета. Два этих молчаливых и застенчивых человека между собой могли говорить и говорить, хотя казалось бы, чего ещё не знают друг о друге муж и жена, да ещё и из одного селения.

А потом у Шаула появилась от неё тайна: он не рассказал ей ни о Человеке в красном, ни о помазание, ни о предсказании. Ахиноам чувствовала, что муж что-то скрывает, но не донимала его расспросами, ждала. А он чем дальше, тем больше боялся посвятить её в предсказание о чёрном будущем – своём и всего его рода. Лучше было бы поговорить с каким нибудь мужчиной, чтобы тот высмеял его страхи и сказал что-нибудь вроде: «Судьба!» или «Всё от Бога!» До разрыва с судьёй и пророком, даже ещё после их первой ссоры Шаул надеялся, что всё обойдётся, ведь он же исполнил Божью волю. За своими победами Шаул видел одобрение Господа.

Вчера Шмуэль лишил его всякой надежды.

Скорее бы рассвет, скорее бы Гив’а, скорее бы увидеть Ахиноам! Нету сил. «Хоть на этот раз не помогут мне ни слово твоё, ни совет, жена моя, я расскажу тебе, почему уже не обрадуют меня ни замужество дочерей, ни рождение внуков; почему я завидую отцам, умершим своей смертью и похороненным с достоинством. Я всё тебе скажу. Вряд ли мне от этого станет легче, но я расскажу. Если не тебе, так кому же ещё? Кому?!»

Размышляя о своём, Шаул дошёл до палатки левитов и отыскал ту, где хранились Священные свитки. Вошёл, велел слугам принести факел, развернул свиток и отыскал нужное место.

«И сказал Моше Господу:

– Зачем сделал ты зло рабу Твоему и отчего не нашёл я милости у Тебя, если возлагаешь бремя всего народа на меня? Не могу я один нести весь народ этот! Слишком тяжело для меня...»

Он долго стоял, прикрыв веки, потом свернул и убрал свитки, вышел из палатки левитов и сразу увидел, что начинается рассвет. Небо было окрашено в цвет, названия которого он не знал, но помнил, что такого цвета была изнутри большая ракушка из Филистии, которую подарил ему отец.

Вдруг Шаул заметил внизу, в долине, на высветленной луной дороге всадника на муле. Тот приближался к Гилгалу и уже начал последний подъём на холмы, окружающие селение. Шаул направился к воротам, куда должен был въехать всадник.

Когда тот приблизился, Шаул узнал молодого воина из армии Йонатана. «Ничего, ничего, – сказал себе Шаул. – Значит, видят глаза и при утреннем свете». Ещё подумал: молодец солдат! Отпросился домой до утра, и вон как спешит из Гив’ы! Ночью пустился в путь!»

Шаул прошёл за ворота и остановился там, где вот-вот должен был выехать из-за последнего холма всадник. Уже были слышны топот и фырканье мула.

Голова воина показалась из-за холма. Широкая чёрная повязка приподнимала волосы над его лбом. Вестник беды!

– Кто? – прохрипел Шаул.

– Жена твоя... Ахиноам... Да будет благословенная её память!

***