Авнер бен-Нер прибыл в Явеш-Гил’ад. Собрав всё население на площади, командующий короля Шаула перед тем, как начать говорить, осмотрел стены и дома и похвалил жителей за то, что так обстоятельно отстроили селение, разрушенное во время боя с царём Нахашем.

– А больше всего меня радует, – улыбнулся Авнер бен-Нер, – что у каждого из вас по два глаза.

Они поняли.

И поднялись все отважные, и шли всю ночь, и взяли тело Шаула и тела сыновей его со стены Бет-Шаана, и пришли в Явеш <...> и похоронили <...> и постились семь дней <...>

На седьмой день к ним присоединился сын Шаула. Разорвав свои одежды, он сидел вместе с остальными гил’адцами и плакал – может, оттого, что опоздал и не увидел отца и братьев живыми.

Иврим приходили и уходили, садились на землю, вспоминали Шаула и подвиги каждого из павших воинов. Женщины в тёмных платках голосили неподалёку. С ними были Рицпа и Шема – жена Йонатана.

Находившийся среди гил’адцев Авнер бен-Нер с презрением поглядывал на плачущего сорокалетнего мужчину, и внешне непохожего на отца и братьев. Но командующий решил, что после окончания дней траура этого человека нужно будет провозгласить новым королём, как единственного оставшегося в живых сына Шаула. Рицпа была наложницей, да и дети её от Шаула – Армони и Мефибошет – были ещё совсем маленькими.

Авнер бен-Нер вздохнул. Война с Филистией ещё только начинается, а разве сможет этот человек заменить иврим их короля Шаула!

Рассказывали… Однажды по дороге через Изреельскую долину филистимляне вели рабов на побережье. Охрана попалась особенно злая: гнали иврим под палящим солнцем, пить не давали. Рабов торопились привести на рынок, пока за них давали хорошую цену. И вот, когда несчастных проводили у горы Гильбоа, вдруг послышался тяжёлый вздох и голос:

– Бедное моё королевство!

Услышали это не только рабы, но и охрана, а филистимляне были людьми суеверными. Спросили у рабов: «Слышали?» Те говорят: «Слышали». «И что означают на вашем языке эти слова?» Один мальчик ответил: «Означают, что король наш жив и заступится за иврим».

Охранники не поверили, но больше до самой Филистии рабов не обижали.