Месяц Тевет. Третьи сутки Изреельскую долину сечёт дождь. Трава с корнями плавает в лужах, слипшаяся листва на деревьях покрыта водяной пеленой – её сдувает ветер. Холодом веет от белых камней, по которым проходит дорога из Гил'ада на запад, к морю. Раннее утро. Туман и сумрак.

На краю долины возникает отряд боевых колесниц. Он движется в направлении селения Изреэль, ещё не очнувшегося от сырого дурмана этой ночи. Возницы ударами скрученных верёвок подгоняют лошадей воины молчат, не перекликаются, как обычно, из повозки в повозку. Они строго держат строй, сжимают в кулаках дротики, и каждый вгляды- вается в горизонт. Сплетённые из прутьев щиты по бокам колесниц защищают возниц и воинов от ветра. Поверх халатов – толстые войлочные плащи. Это – доспехи, и ими же покрываются, ложась спать.

Но не спали сегодня ни эти солдаты, ни их командиры, едущие верхом впереди отряда колесниц. Сидя на корточках у костров, они разговаривали, строили планы и ждали рассвета, чтобы тронуться в путь и исполнить Божью волю – спасти Израиль от чужеземных "баалов" и их покровителей – королей из рода Омри.

Так это начиналось: клятвой, что ни единое слово не выйдет за круг посвящённых и что все действия, о которых они договорились у себя в стане, будут общими. Вместе кровь и вместе добыча, вместе риск и вместе почёт.

Впереди отряда едет Еху бен-Нимши, военачальник короля Ехорама. Он сидит на лошади на чепраке с ремнём, подтянув под себя колени – ни сёдел, ни стремян в ту пору ещё не придумали. Далее, тоже верхом, – Бидкар, командир королевских колесниц и верный товарищ, всегда и всюду следующий за Еху. Оба молчат, изредка оборачиваются, проверяя строй и взглядывая в направлении оставшегося за Иорданом городка Рамот.

Там, в Рамоте и начался заговор Еху.

Два ивримских короля обороняли от арамеев город Рамот, что в области Гил'ад, на восточном берегу озера Кинерет. Ахазия, король Иудеи, уже несколько раз предлагал плюнуть на разорённый город и отправиться по домам. Но израильский король Ехорам, затеявший эту войну, уговаривал союзника продержаться ещё хотя бы месяц. Сперва они, понеся большие потери, захватили Рамот, откуда за время осады разбежалось всё население. Потом, едва начали собирать жалкие трофеи, а король Ехорам уже размечтался о хотя бы небольшом триумфе при возвращении его армии в Шомрон, вдруг обнаружилось, что город окружён свежими силами арамеев, приведёнными из Дамаска королём Хазаэлом. Арамейские воины носили халаты с короткими рукавами, их шлемы имели наушники, султаны и похожие на толстую косу назатыльники, прикрывавшие шею от удара стрелы.

Отчаянно храбрый король Ехорам приказал открыть ворота и возглавил вылазку, рассчитывая, как его отец Ахав дотянуться мечом до самого главного врага. Но он не был удачлив, как Ахав, и сразу получил стрелу в плечо. Атака же захлебнулась в тяжёлых волнах арамейской пехоты.

Раненого Ехорама отвезли в селение Изреэль, союзник – иудейский король Ахазия, последовал за ним, и туда же, в Изреэль, прибыла из Шомрона мать Ехорама, Изевель, а с нею и весь двор с лекарями и финикийскими жрецами.

Теперь Ехороам медленно поправлялся.

И возвратился король Ехорам, чтобы лечиться в Изреэле от ран, нанесённых ему арамеями, когда он воевал с Хазаэлом, царём арамейским.

Вместо себя король оставил командующим Еху бен-Нимши, приказав защищать Рамот любой ценой. Но командирам надоело выводить каждое утро на стену невыспавшихся и злых бойцов, солдатам – ежевечерне отливать наконечники для стрел и затачивать ржавеющие мечи, рабам – заделывать в стенах проломы, оставленные окованным медью бревном- арамейским тараном, слугам – варить еду на два солдатских лагеря израильский и иудейский.

И ждать! Иврим, запертым внутри осаждённого Рамота, надоело ждать, когда выдохнутся атаки арамеев, когда разрешат отходить или, хотя бы, когда уж прекратится дождь.

Королю Ехораму не следовало оставлять такую обозлённую армию, помня о печальной участи "солдатских королей" – предшественников его деда Омри на троне Израиля.

Пока король Ехороам ещё был в строю, армия роптала, но сражалась и слушалась команд, несмотря на дождь. Солдаты любили Ехорама. Они видели, как он первым погнал колесницу на штурм Рамота, а когда оказались в осаде – сам возглавил контратаку. Ехораму всё прощалось за его храбрость и заботу о солдатах. Может быть, простили бы и дождь, но теперь король Ехорам лежал раненый у себя в поместье Изреэль – том самом, где его отец Ахав разводил виноград и поспорил из-за земли со своим соседом Навотом.

Из-за дождей атаки арамеев стали реже, иногда сражения не возникали по неделям. Тогда в осаждённом Рамоте солдаты, израэлиты и иудеи, ходили друг к другу в гости, собирались возле общих костров, иногда ругались, обвиняя своих правителей в отступлении от веры предков и вздыхали, вспоминая пасторальные времена общих королей: Шаула, Давида и Шломо, – когда иврим были единым народом, полновластным хозяином в Кнаане.

Впрочем, ссорились они всё чаще.

Командиры, грея руки над небольшими, обложенными камнями кострами, ворчали, что другого такого неудачника, как их король Ехороам, не найти.

Еху молчал.

В пропахшей плесенью солдатской палатке ели ячменную кашу, и старик-лучник, часто прерываясь, чтобы поклясться в правдивости своих слов, негромко рассказывал эфраимским новобранцам истории про их командующего, Еху бен-Нимши.

– Двадцать два года назад устроили в Шомроне великий праздник: наш король Ахав и королева Изевель выдавали замуж молоденькую дочь Аталию за иудейского принца Ёрама. Вам таких свадеб уже не видать – ведь тогда в Шомрон собрались гости со всей Эрец Исраэль и из Филистии, Тира, Цидона, с Элиши. Был даже вельможа из Мицраима с большой охраной и с подарками.

И вот перед началом праздника меня подзывает наш король Ахав и спрашивает шепотом:

– Видишь, там красавец глаз не спускает с жениха и невесты? Ты его знаешь?

– Конечно, – говорю.– Это же самый смелый человек Еху бен-Нимши, командир эфраимских колесничих!

– Верно, – подтвердил Ахав, – это Еху, и я его назначил в отряд моих телохранителей. Но сегодня мне что-то уж очень не нравится, как этот парень смотрит на Ёрама с Аталией. Сейчас я ухожу к гостям, а ты стой здесь и не спускай глаз с Еху. Если увидишь у него в руках оружие – тут же дай знак мне или охране.

Так я и сделал. Мне уже стало не до праздника, я всё время смотрел на Еху, на его хмурое лицо. Иногда он спохватывался, заставлял себя улыбаться – тогда, по-моему, лицо у него делалось ещё страшнее.

Но всё в тот раз обошлось. Свадьба окончилась, музыканты разошлись, гости разъехались, молодых проводили в Иудею, а через несколько лет пришла весть, что Ёрам стал в Иерусалиме королём.

Потом уже кто-то мне рассказал, как за год до этого старый Нимши приходил в дом Ахава просить руки Аталии для своего сына. Ахав, как обычно, был занят в оружейных мастерских, а все семейные дела переложил на королеву Изевель. "Финикиянка", конечно, высмеяла Нимши и прогнала вон. Мол, куда ты, худородый, лезешь! Аталия наша – принцесса! Внучка царя Цидона и дочь короля Израиля!

Рассказывают, наш будущий командир в тот день поклялся отцу, что не успокоится, пока не перебьет весь род Омри до последнего человека! А с Еху, – вы уже это поняли,– лучше не ссориться.

– Но Еху же такой верный слуга короля! – удивился молодой копейщик.– И Ехорам ему полностью доверяет – вон оставил вместо себя армией командовать.

– Ты скажи, кому не доверяет наш король! – откликнулись из угла.

Солдаты рассмеялись.

– Так почему же Еху ничего плохого не сделал никому из Омри? – вспомнил кто-то. – Двадцать два года прошло с той свадьбы! Я думаю, это всё болтовня – про него и Аталию. Людям лишь бы языками чесать!

– Еху ждёт Знака, – старик выпятил губу и поднял палец. – Господь через своего пророка даст Еху знать, когда нужно будет действовать.

– Так и помрёт в ожидании, – подытожил кто-то из солдат. Остальные засмеялись.

Они уткнулись в глиняные тарелки с едой, но разговоры продолжались и с набитыми ртами.

– А она? – слышалось в одном месте. – Говорят, и Аталия любила Еху все эти двадцать лет.

В другой группе тоже обсуждали жизнь военачальника.

– Ты думаешь, наш израильский Ахазия сам выпал из окна? – выкатив глаза, шептал соседу толстый возничий из Тирцы. – Могу поспорить, Еху ему "помог". Да все это знают!

– Ш-ш-ш! – у входа в палатку появился охранник, прижав к губам палец.

Но это проходил мимо Бидкар –"человек Еху". Он шёл, чтобы сообщить военачальнику новость, только что полученную от доносчика из королевского поместья Изреэль. Оказывается, там собрались сразу все, кого Еху "горячо любил": старая Изевель, раненый Ехорам, за которым она ухаживает, и король Иудеи Ахазия.

– Ну? – спросил Бидкар.– Не этого ли случая ты ждал? Накрыть всех сразу, одним ударом!

Еху не ответил. Он сидел на корточках, глядел в пламя костра, думал и ждал.

Стемнело. Дождь продолжал моросить. В солдатских палатках все, кто был свободен от охраны или службы по лагерю, укладывались спать, проклиная погоду и уже позабыв об Еху.

А он ждал – так велел ему на тайной встрече пророк Элиша: жди моего знака. Еху ждал, но теперь чувствовал: близко! Может, уже сегодня. Предчувствием своим он не стал делиться даже с верным Бидкаром, ждал и прислушивался к разговорам командиров, сидевших у костра в том же разрушенном доме.

И вот снизу послышалось тяжёлое дыхание человека, прыгающего через лужи и увязающего в грязи, затопившей лагерь иврим, и в проём в стене заглянул отрок с мокрым мешком на голове.

– Его прислал Элиша-пророк, – доложил из-за спины отрока охранник.

– Пропусти,– велел Еху.

Королю Ехораму было невыносимо скучно лежать в тишине и через окно в стене видеть одно и то же: посаженный ещё его отцом Ахавом виноградник. Лекарь велел: покой! Но Ехорам крутился на постели даже ночью, прикидывая, как там без него пошла война в Рамоте? Чтобы развлечь короля, позвали астролога, а тот вдруг обьявил, что гороскоп Ехорама совпадает с гороскопом убитого когда-то при военном перевороте короля Элы бен-Баэши. Все присутствующие разволновались – только не сам король. Каждое утро он задавал одни и те же вопросы: не окончились ли дожди и не заржавела ли его колесница?

Раненый король не мог знать, что и последняя, самая печальная из неудач его жизни, уже играется на израильской сцене.

Элиша-пророк призвал одного из учеников и велел ему:

– Опояшь чресла свои, возьми этот сосуд с елеем в руку свою и пойди в Рамот Гил'адский. Придя туда, ты увидишь Еху бен-Нимши. Подойди и позови его <...> и отведи его во внутреннюю комнату. И возьми сосуд с елеем, и вылей на голову его, и скажи: "Так сказал Господь: "Помазал я тебя, чтобы быть тебе королём над Израилем".

Потом отвори дверь и беги. И не жди!

И пошёл отрок пророка в Рамот Гил'адский. И пришёл он, и вот: сидят военачальники. Сказал он: "У меня есть слово". И спросил Еху: "К кому из нас?"

И сказал тот: "К тебе..."

И встал Еху, и <...> перешёл в пустой дом. Там вылил отрок елей на голову Еху и передал ему: "Так сказал Господь, Бог Израилев: "Помазал я тебя, чтобы быть тебе королём над народом Господним, над Израилем. И ты истребишь Дом Ахава, господина твоего, чтобы Мне отомстить за кровь рабов моих, пророков, и за кровь всех рабов Господних, павших от руки Изевель. И погибнет весь род Ахава, истреблю у него<...> и заключённого, и свободного. Я сделаю с Домом Ахава то же, что сделал с Домом Яровама бен-Навата и что с Домом Баэши бен-Ахии. Изевель же съедят псы на поле изреэльском – так что нечего будет и хоронить<...>"

И отворил отрок дверь и убежал.

Опять, будто при Шауле и Давиде, в Израиле два Помазанника одновременно!

Впрочем, следим дальше за древней хроникой.

<...> И возвратился Еху в круг военачальников. Те спросили его:

– Всё ли благополучно? Зачем приходил этот безумец?

И ответил он им:

– Вы же знаете этого человека и речи его!

Сказали они:

– Неправда. Расскажи нам теперь.

И сказал он:

– То-то и то-то говорил он мне, сказав: "Так сказал Господь: "Я помазал тебя, чтобы быть тебе королём в Израиле".

Реакция командиров была подготовлена военными неудачами и дождём.

<...> И поспешили они взять каждый одежду свою, и расстелили перед ним на самых верхних ступенях. И затрубили в шофар, и провозгласили:

– Еху стал королём!

И Еху бен-Нимши составил заговор против короля Ехорама.

Сказал Еху:

– Если со мною душа ваша, то пусть никто не выскользнет из города, чтобы подать весть в Изреэль.

И отправился Еху верхом в Изреэль.

Мы же не верхом, а мысленно, вернёмся к началу новеллы и станем следить за развитием путча. Итак, Еху во главе военного отряда приближается к селению Изреэль, где, по предположению профессора Ахарони, в те годы находилась зимняя резиденция израильских королей. А там, не догадываясь ни о каком заговоре, досматривают сны поправляющийся от ранения Ехорам, его мать Изевель, Ахазия - король Иудеи, их придворные, лекари и слуги.

<...>На башне в Изреэле стоял сторож. Увидел он, что движется скопище людей и передал:

– Вижу я скопище!

И велел Ехорам:

– Возьми всадника и вышли им навстречу. Пусть спросит: "С миром ли?"

Выехал всадник навстречу Еху и сказал:

–Так говорит король: "С миром ли ты?"

Ответил Еху:

– Что тебе до мира! Поворачивай лучше за мной.

<...> И опять доложил сторож:

– Доехал посланный, но не возвращается.

Тогда послал король второго всадника. Тот поехал к ним и сказал:

– Так говорит король: "С миром ли ты?"

Ответил Еху:

– Что тебе до мира! Поворачивай лучше за мной.

<...> И вновь доложил сторож:

– Доехал и этот, да не возвращается. А ход колесниц – как у Еху бен-Нимши, ведь тот ездит стремительно!

Тогда велел Ехорам:

– Запрягай!

И запрягли колесницу его.

И выступил Ехорам, король Израильский, и Ахазия, король Иудейский, – каждый на колеснице своей. Они выступили навстречу Еху и встретились с ним на поле Навота-изреэлянина.

И было: когда увидел Ехорам Еху, то закричал:

– С миром ли, Еху?

Несомненно, Ехорам уже догадался о путче, тем более, что заметил в приближающемся строе обоих только что предавших его вестовых. Но храбрец-король спешит навстречу главе заговорщиков, чтобы посмотреть тому в глаза. Враги сближаются. Ехорам, как было принято, выкрикивает: "С миром ли, Еху?", то есть "С чем пожаловал, Еху?"

А тому необходимо выиграть минуты, чтобы приблизиться на выстрел из лука.

Военную технику в I тысячелетии до н.э. современные учёные описывают так: "Стрельба из лука была очень затруднена необходимостью одной рукой держать поводья лошади. Конникам удавалось стрелять только в определённые моменты, когда можно было отпустить поводья".

Еху тянет время, мямлит что-то невразумительное, а сам уже прицеливается в своего короля.

Сказал он:

– Какой мир при любодействе Изевели, матери твоей, да при множестве волхований её?

И только теперь до Ехорама доходит вся серьёзность положения. Он предупреждает криком Ахазию и бросается за подмогой.

Поздно!

<...> И повернул Ехорам назад, и крикнул Ахазии: "Измена, Ахазия!"

А Еху натянул лук рукою своею и поразил Ехорама между плеч его. И вышла стрела из сердца его, и пал он на колени в колеснице своей.

Пролилась первая кровь. Путч начался.

Еху в седле оборачивается к верному Бидкару, напоминая, как они, два молодых телохранителя короля Ахава, стояли здесь, на этом самом поле, когда побивали камнями несчастного Навота: "Помнишь?" А вчера посланец пророка передал ему, Еху, поручение отомстить проклятому королевскому семейству. И, указывая на труп Ехорама, сына Ахава, Еху приказывает:

– Подними и брось его на поле Навота-изреэлянина!

Увидев это, Ахазия, король Иудеи, понёсся по дороге на Бет-Аган. И погнались за ним, а Еху приказал:

– И этого бейте в колеснице его!

И ранили Ахазию при подъеме в Гур, что при Ивлеаме. И добрался он до Мегидо и там умер. И отвезли его слуги его в Иерусалим, и похоронили в гробнице с отцами его в городе Давида.

Эту расправу видела из окна королевской усадьбы Изевель. Возможно, она попыталась послать на помощь сыну охрану или верных придворных. Но израильский двор уже сковал страх перед приближающимся отрядом путчистов.

И тогда королева Изевель в последний раз наряжается и причёсывается, готовясь с достоинством встретить смерть.

– Привет тебе, предатель! - выкрикивает она подъехавшему под окна всаднику Еху.

В новелле о двух древнееврейских королевах я рассказал о расправе путчистов над Изевель. Наутро после победного пира в королевской усадьбе плебейский страх вдруг отрезвил Еху. Он велит похоронить Изевель с королевскими почестями.

Но хоронить было нечего. Мы уже вспоминали, что годы жизни Изевель в Израиле совпали с тяжёлой засухой. Если от голода дичали люди, то что уж говорить о бродячих собаках! Той же ночью псы-людоеды сожрали труп королевы, раздавленный колесницами путчистов.

И вот Еху сидит в селении Изреэль и думает, что делать дальше. Надо идти на столицу, Шомрон, да страшно.

Путчисты готовы вступить в переговоры с наследниками израильского трона и столичными придворными.

<...> У Ахава было семьдесят сыновей в Шомроне.

И написал Еху письма, и послал в Шомрон к властителям Израиля, старейшинам и воспитателям сыновей Ахава, где сказано было: "А теперь, когда придёт к вам это письмо,– а при вас сыновья господина вашего, у вас же и колесницы, и кони, и укреплённые города, и оружие,– то выберите лучшего и достойнейшего из сыновей господина вашего и посадите на престол отца его, и воюйте за дом господина своего".

Так ещё неуверенный в своей победе путчист предлагал людям, за которыми стоит законное наследие власти, а также большая военная сила, назначить нового короля, с которым он, Еху, готов вести переговоры.

Как же повели себя "столпы" израильского общества?

Они перепугались и сказали: "Вон, два короля не устояли перед ним. Где уж нам устоять!"

И ведавший дворцом, и глава города, и старейшины, и воспитатели принцев послали сказать Еху: "Мы – рабы твои, и что скажешь нам – то и сделаем. Мы никого не поставим королём. Что угодно тебе, то и делай".

Неудивительно, что после такого ответа Еху обнаглел.

И написал он им во второй раз такое письмо: "Если вы со мной и голосу моему повинуетесь, то возьмите головы сыновей господина вашего и приходите ко мне завтра в это время в Изреэль".

А сыновей королевских было семьдесят человек, они воспитывались у знатных людей города. И было: когда пришло тем письмо, взяли они принцев и зарезали всех семьдесят. И положили головы их в корзины, и отослали Еху в Изреэль.

И явился посланец и доложил: "Принесли головы королевских сыновей".

От такого малодушия и угодливости растерялся даже Еху. Он посчитал нужным объяснить народу, что не имеет к этой резне никакого касательства.

И сказал он:

– Положите их двумя грудами у входа в ворота до утра.

И было поутру: он вышел и встал, и сказал всему народу:

– Я восстал против господина моего и убил его. Но их всех кто убил?!

Про своё письмо, про свой приказ расправиться с Домом Омри – ни слова. И вообще, им, Еху, руководит не корысть, не желание завладеть короной, а исключительно Послание:

– Знайте же, что не падёт на землю ничто из слов Господних, которые изрёк Он о Доме Ахава. Господь сделал то, что изрёк через раба своего, Элияу.

Теперь настал черёд королевского окружения. Еху не доверяет слугам, которые так легко предают своего господина.

И перебил Еху всех оставшихся в Изреэле: всех вельмож, всех приближённых и всех священников, так что не осталось ни одного уцелевшего.

Так окончила дни ещё одна группа предателей – те, кто надеялся головами семидесяти принцев купить расположение новой власти.

Теперь – на столицу!

По пути придворный летописец Еху записал два происшествия. Первое: встреча с беспечными иудейскими принцами. Ничего не подозревая, они весело катили по чужой стране.

И встал, и пошёл, и пришёл в Шомрон.

Когда он был в пути, в Бет-Экеда, встретил Еху братьев Ахазии, короля иудейского, и спросил у них:

– Кто вы?

И они сказали:

– Мы – братья Ахазии. Мы едем узнать о здоровье сыновей короля и королевы.

И приказал Еху:

– Взять их живыми!

И взяли их живыми, и зарезали у ямы в Бет-Экеда – сорок два человека! И не оставил он ни одного из них.

Вторым происшествием стала встреча Еху на пути к столице со старым другом – её тоже отметил летописец.

И поехал он, и встретил Ионадава бен-Рехава <...> и приветствовал его, и спросил:

– Расположено ли ко мне твоё сердце, как моё – к тебе?

И ответил Ионадав:

– Да.

– Тогда подай руку свою.

И он подал руку свою, и тот поднял его к себе на колесницу. И сказал:

– Поезжай со мною, и ты увидишь ревность мою о Боге.

И посадили его в колесницу. И прибыл Еху в Шомрон, и перебил всех оставшихся у Ахава в Шомроне.

Устранив всех возможных и невозможных соперников, Еху начинает борьбу за "чистоту идеи", действуя всё в той же путчистской манере: коварство и кровь!

И собрал Еху всех людей, и сказал:

– Ахав служил Баалу мало, Еху будет служить много. А теперь соберите ко мне всех пророков Баала, всех поклоняющихся ему и всех жрецов его, чтобы ни один не был в отсутствии, потому что у меня будет великое жертвоприношение Баалу. А всякий, кто не явится, не останется в живых.

Еху сделал это с хитрым намерением: чтобы истребить поклоняющихся Баалу. И ещё сказал Еху:

– Возгласите праздничное собрание в честь Баала!

И послал Еху приглашения по всему Израилю, и явились все, кто поклонялся Баалу – не было ни одного, кто не пришёл бы. И пришли они в храм Баала, и наполнился храм до краёв. Тогда велел он Хранителю одежд:

– Принеси одежду им всем.

И вынес он им одежду.

И явился Еху с Ионадавом бен-Рехавом в храм Баала, и сказал:

– Поищите и проверьте, чтобы были здесь только поклоняющиеся Баалу.

Вот приступили они к жертвоприношениям. А Еху поставил снаружи восемьдесят охранников и обьявил:

– Душа того, по чьей вине спасётся кто-нибудь из храма, будет вместо души спасшегося.

И было: когда закончили всесожжение, приказал Еху скороходам и начальникам:

– Войдите и перебейте их всех, пусть ни один не уйдёт!

И перебили их острием меча, и бросили. Потом вынесли столбы из храма Баала и сожгли их. И разбили статую Баала, и разрушили храм Баала, и сделали из него отхожее место.

Так эпидемия "криминальной лихорадки", занесённая на Плодородную Радугу "Ассирийской львицей", охватила сперва Дамаск, где Хазаэл мокрым одеялом задушил царя Бенхадада, перекинулась в Израиль и очень скоро достигнет Иудеи, вызвав расправу над королевой Аталией и финикийскими жрецами.

Еху, кажется, приложил немалые усилия, чтобы остаться в истории, но не преуспел. У злобы нету предела, и следующий злодей превосходит предыдущего, тем более, что использует для массовых казней всё более "передовую" технику. Мне кажется, что унылая ненависть, которая им владела, уподобила Еху стихийному бедствию, ещё одному Бичу Божью. Наверное, поэтому образ злодея-Еху не вдохновил людей искусства: Еху не рисовали, не писали о нём оперных либретто, даже не проклинали всерьёз, и это тем более странно, если вспомнить, что его жертва, королева Изевель, стала популярным персонажем картин и мифов. Хроники "Рассказы тех дней" едва упоминают Еху, да и то, поскольку речь идёт об убитых им королях Иудеи.

Судьба насмеялась над Еху. На "Чёрном обелиске" царя Шалманасара III выбит рисунок человека в длинном колпаке, раболепно лежащего у подножия трона. Это – единственный известный до сих пор портрет древнееврейского правителя, чью достоверность принимают учёные-ассириологи. Но какова подпись! "Еху, сын Омри, приносит дань..."

Его, сделавшего целью жизни уничтожение ненавистной династии, ославили перед потомками, назвав сыном именно Омри!

А народ Израиля, молчаливо одобривший массовые казни? Как он был вознаграждён за рвение, с каким разрушал алтари и храмы финикийцев, если поверить, что "была на то Господня воля"?

Во Второй книге Царств перечислены воздаяния Израилю за его дела.

В те дни начал Господь отсекать части от Израиля, а Хазаэл побил народ во всём пределе израильском. На востоке от Иордана он захватил всю землю Гил'ад племён Гада, Реувена и Менаше, начиная от Ароэра, что над потоком Арнон, и до Башана.

Закончим Седьмую новеллу, как и все остальные в этой книге:

Прочие деяния Еху и всё, что он совершил, и все подвиги его описаны в Книге летописей израильских королей.

И почил Еху с отцами своими. И похоронили его в Шомроне.

*