Без малого три с половиной столетия, в которые укладываются события этой книги, древнееврейская история двигалась с оглядкой на соседние великие империи - Египет и Двуречье. Любые перемены власти в Фивах и в Ниневии отдавались эхом в Израиле и Иудее, о восстаниях, войнах, и даже дворцовых заговорах на Ниле и Евфрате рассказывали соплеменникам пророки на площадях Шомрона и Иерусалима.

В предыдущей новелле мы познакомились с самооценкой царей – какими они описывают себя своему богу. Примерно такими же: суровыми, жестокими, несокрушимыми силами зла запечатлел их и библейский летописец. В этой новелле, чтобы украсить галерею правителей великих древних империй, вставим их портреты в античные "рамы", для чего воспользуемся сочинениями первых профессиональных историков древности, и прежде всего, Отца Истории – Геродота. Источники эти и по времени наиболее близки к эпохе Малых королей.

Первые двести лет правления Малых королей Кнаанские походы великих империй сводились к единоразовому тотальному грабежу по всему маршруту вторжения (вспомните нашествие фараона Шишонека, о котором рассказано в Первой новелле), после чего агрессор надолго уходил к себе в столицу, "забыв" в Кнаане небольшие гарнизоны вдоль торгового пути – для охраны караванов своих купцов и чиновников.

История чужеземных военных лагерей в Кнаане ещё не написана – очевидно, по причине чрезвычайной скудности архивов. Между тем, подобная литература могла быть весьма полезна в таком, скажем, трудном вопросе, как датировка событий в истории Древнего Востока.

Вот пример. Один из постов в Южном Кнаане обслуживали египетские новобранцы из Саисского округа. Окрестности Саиса в ту пору кишели бегемотами, которых местное население с удовольствием употребляло в пищу. И вот на пост прислали тушу убитого на охоте гиппопотамчика.

Ностальгия подстёгивает аппетит. Солдаты фараона, сев в круг, насладились испеченной на костре бегемотятиной. Обглоданные кости швырялись через плечо, ими лакомились собаки, а ночью ещё догрызали шакалы.

Прошло три тысячелетия, мослы попали к археологам, и… славная наука остановилась. То, что в этих местах Кнаана водились гиппопотамы, считается очевидным; то, что здесь были болота, где водились эти гиппопотамы, для науки очевидно. Ей осталось только раскопать русло реки, выродившейся в болото, и угадать, что за катаклизм послужил тому причиной. Ищут. Ни реки, ни болота!

Итак, что мы знаем из чтения Гесиода или Геродота о фараонах и царях, правивших в годы, когда на тронах Иудеи и Израиля восседали Малые короли, прежде всего, те из них, до кого докопались науки – археология и история? Обратимся к "Археологической энциклопедии Святой Земли" (Иерусалим, 1980 г)

В истории Египта этот период относят к Позднему царству. На него приходятся:

ХХI и XXII ("Ливийские") династии, в которой известны: Шишонек (935-914г.г.до н.э.) – о нём мы говорили в Первой новелле – и Осоркон (914-874 г.г.).

XXIII, XXIV и XXV династии (последнюю ещё называют "Нубийской" и выделяют в ней фараонов: Шабаку (716-695) и Тахарку (689-664).

XXVI династия, которая включает самых важных для последнего столетия эпохи Малых королей фараонов: Псаметиха I (664-610), Нехо (610-595) и, наконец, Псаметиха II (595-589), чьи интриги способствовали гибели Иудеи.

Фараон Псаметих I (его правление застали иудейские короли: Менаше, Амон, Ёаш и даже Ехоахаз) заслуживает отдельного рассказа, и я не сдвинусь с места, пока не сделаю для читателя хотя бы крошечного рисунка на память об этом монархе.

Псаметих был человеком по-царски любознательным. Задумав исследовать, какой народ самый древний, он поступил так: отрезал языки двум кормилицам, после чего поручил им воспитание младенцев неизвестной национальности при строжайшем запрете кому-либо из посторонних показываться в доме, где подрастали эти дети. Пищу и всё необходимое для жизни слуги фараона передавали кормилицам через немого пастуха, снабжавшего детей козьим молоком. Псаметих велел женщинам слушать, какое первое слово произнесут дети.

Через два года пастух привёл малышей к фараону, и тот "собственноушно" удостоверился, что первым их словом стало "бекос" – на фригийском языке, "хлеб". "Отсюда, – рассказывает Геродот, – египтяне заключили, что фригийцы ещё древнее их самих. Так я слышал от жрецов в храме Гефеста в Мемфисе".

Ещё симпатичнее история о другом фараоне, сыне великого Сесостриса (помните поэму Дмитрия Кедрина "Пирамида"?) Наказанный богами за глупость, он "десять лет был лишён зрения, а на одиннадцатый год пришло к нему из города Буто прорицание оракула: срок кары истёк, и царь прозреет, промыв глаза мочой женщины, которая имела сношение только со своим мужем и не знала других мужчин. Для начала царь попробовал мочу собственной жены, но не прозрел, потом подряд стал пробовать мочу всех других женщин. Когда наконец царь исцелился и вновь стал зрячим, то собрал всех женщин, кого подвергал испытанию, кроме той, чьей мочой, омывшись, прозрел, – в один город, ныне называемый Эрифраболос. Собрав их в этом городе, царь сжёг всех женщин вместе с самим городом, а ту, от мочи которой он вновь стал зрячим, царь взял себе в жёны.

Так рассказывает Геродот. Хэпи-энд в стиле русских сказок!

Фараон Нехо, принёсший много горя Иудее (подробнее – в Шестнадцатой новелле), был первым строителем канала между Средиземным и Красным морями. Но он его не закончил. О причинах перемены царского плана Геродот говорит так: "На строительстве канала при Нехо погибло сто двадцать тысяч египтян. Внезапно Нехо велел прекратить работы из-за неблагоприятного предсказания оракула. Оно гласило, что царь строит канал только на пользу варварам. Варварами же египтяне называют всех, кто не говорит на их языке".

Отец Истории скупо говорит о Нехо, зато с удовольствием пересказывает эпизоды из жизни его внука фараона Хофры, которого называет Априем. Однажды Априй потерпел поражения от восставшего против него города Керены. "За это египтяне распалились на царя и подняли восстание, полагая, что он, желая их извести, намеренно послал на явную гибель, чтобы надёжнее управлять остальными". Фараон начинает переговоры с восставшими, во главе которых стоит дезертир по имени Амасис. В стан мятежников отправляется знатный египтянин из свиты фараона – некий Патарбемис. Переговоры этого парламентёра во вражеском стане велись так необычно, что я лучше опять передам слово Геродоту. "Когда этот Петарбемис, прибыв, стал звать Амасиса к царю, тот, приподнявшись в седле, испустил ветер и сказал, чтобы Петарбемис отнёс этот ответ фараону".

Сочинения эллинских историков не принимаются всерьёз современной наукой, зато – и уж с этим никто не спорит – из их рук мы получили прекрасное чтение, и я, заранее отвергнув обвинение в недостоверности, приведу здесь несколько античных анекдотов, имеющих отношение к фараонам, действующим в моей книге.

Вот несколько историй, связанных с… лошадьми.

Во все времена изобреталось секретное сверхоружие. И вот среди окружённых египтянами ассирийских солдат прошёл слух, будто из союзной Фригии срочно доставлено оружие невероятной мощи. Пока оно спрятано в большой палатке в центре поля, где на утро должно произойти важное сражение.

Теперь представьте: раннее утро в Северной Сирии. В долине ещё стоит туман. Друг против друга выстроились армии двух великих империй, Египта и Ассирии. Между ними – неширокое пространство, куда по приказу командующих готовы ринуться навстречу друг другу солдаты. В переднем ряду – таинственная палатка. На неё не обращают внимания египтяне, зато с надеждой поглядывают ассирийцы, делясь между собой предположениями о содержимом палатки.

Ряды египетской пехоты расступаются, и перед войсками выезжает главнокомандующий – старший сын фараона, наследник престола. Под ним великолепный жеребец нильской породы, следом – гвардия. Они готовы возглавить атаку, и каждому, кто посмотрит на султаны из красных перьев над сияющими медными шлемами гвардейцев, уже ясно, кто победит в сегодняшней битве. Египетский главнокомандующий медленно оглядывает строй своего нетерпеливого войска, при–под–ни–мает–ся в седле…и в тот же момент открывается секретная палатка, и два ассирийских конюха выводят из неё кобылу необыкновенной сексапильности. Конюхи отскакивают за переднюю линию своей пехоты, а выдрессированная красотка с нежным ржанием уносится с поля боя в направлении ячменного поля. Следом за ней скачут, сбрасывая седоков, жеребцы с главнокомандующим, гвардией и всеми египетскими вельможами. Некоторое время обе армии в изумлении наблюдают, как седоки ударами, уколами, лаской и руганью пытаются остановить оглушённых любовью лошадей, потом раздаётся всеобщий хохот, а сквозь него – злые голоса ассирийских военачальников, бросающих свою армию в атаку на оставшегося без командования врага.

Египтяне потерпели в тот день позорное поражение, но полученный опыт не пропал для них зря.

Будущий фараон Шабака сделал военную карьеру, когда перед строем войск ринулся вперёд и зарубил запущенную неприятелем в сторону египетских боевых колесниц молодую кобылу, после чего преподнес её хвост своему повелителю. Об этом подвиге Шабаки сообщает каменный рельеф на обломке стены его дворца в Фивах.

От Геродота я узнал и другие анекдоты из жизни фараонов и царей, но умолчу о них не то чтобы от природной скромности, а потому что они не связаны по времени с сюжетом моей книги.

Теперь пробежимся глазами по списку месопотамских царей в той же Энциклопедии.

Шалманасар II (1030 – 1019 до н.э.),

Тиглатпаласар II (966 – 935 до н.э.),

Ададнирари II (911 – 891 до н.э.),

Ашурнарсипал II (883 – 859 до н.э.),

Тиглатпаласар II (966 – 935 до н.э.),

Ададнирари III (810 – 783 до н.э.),

Шалманасар IV (782 – 772 до н.э.),

Тиглатпаласар III (745 – 727 до н.э.),

Шалманасар V (726 – 722 до н.э.),

Cаргон II (721 – 705), изгнавший иврим из Израиля,

Санхерив (в научной литературе, Синнахериб и Синаххериб) (704-681),

Асархадон (680-669),

Ашшурбанапал (668-631)

и двое вавилонских монархов – могильщиков Иудеи:

Набопаласар (626-605) и

Небукаднеццер II (Навуходоносор) (605-562).

Профессор Чикагского университета А. Лео Оппенхейм составил монографию "Древняя Месопотамия" с подзаголовком: "Портрет погибшей цивилизации" – фундаментальный труд, над которым автор работал двадцать лет. В разделе, посвящённом истории древней Ассирии, читаем: "Путём проведения ежегодных походов ассирийским царям, начиная от Арикденили, удалось создать ряд более или менее эфемерных империй. Они часто внезапно распадались – обычно со смертью царя-завоевателя, но завоевания возобновлялись, и они расширялись снова и снова, а их организация становилась более тщательной. Способность быстро восстанавливать свои силы и увеличивать свою мощь следует считать столь же типично ассирийской чертой, как и удивительную нестабильность структуры управления". И далее: "Постоянное и яростное стремление к расширению <...> часто было следствием всё усиливающегося разорения страны и старых провинций. Необходимость расширения свидетельствует о слабости системы".

Уважаемый профессор относится к т.н. "Панвавилонской исторической школе" – к тем учёным, кто ставит Ассирию и Вавилон во главе картины. Соседи по Плодородной Радуге определяются ими, как "цивилизации-спутники". Если бы названную монографию успели проработать те, с кого Железный Ассириец содрал кожу, прежде чем сжечь, – их, возможно, утешило бы заверение учёного, что поступками ассирийцев руководил некий комплекс неполноценности: им постоянно виделось, как соседи, опередив их, уничтожают Ассирию.

Нас в данной книге Месопотамские цивилизации интересуют по совершенно иной причине – поскольку они влияли на судьбу Эрец Исраэль и её соседей в эпоху Малых Королей. Именно поэтому задержимся на последних персонажах в списке ассирийских царей.

О Санхериве (Синнахерибе) – в Четырнадцатой новелле. Он был убит в храме, успев назначить себе наследником Асархадона (Ашшурахиддина) - своего сына от сирийской наложницы.

Асархадон – царь-полководец умер во время одного из походов на Египет. На этом пути он затоптал не одну страну уже едва плодородной Радуги. Под его подошвами хрустели черепа царей Урарту, Вавилонии, Кипра. Не была обойдена Асархадоном и Иудея, но, по-видимому, ещё не пришёл её роковой час, и король Менаше отделался выплатой Ассирии дани. Асархадон, великий и грозный государь, если судить по стихотворению Валерия Брюсова, на самом деле был злобен и мнителен. Раз уж мы начали вспоминать античные исторические анекдоты, связанные с лошадьми, то приведём и историю, относящуюся к Асархадону.

Однажды его конь испугался тени перебежавшей ему дорогу собаки,

поднялся на дыбы и скинул со спины седока. Отлежавшись в палатке лекарей, Асархадон приказал отвести коня на место происшествия и там в наказание отрубить ему все четыре ноги до колена.

В 631 году, преследуя армию фараона, Асархадон ворвался в Египет.

Чтобы унизить постоянно уклоняющегося от сражений противника, Царь Царей послал в Судан, вдогонку за беглым фараоном, армию во главе с… женщиной.

Ашурбанапал, как полагают историки, был от рождения близорук и не выносил мерзких звуков ассирийских боевых труб. В походе он участвовал только однажды, а бесконечные рельефы, изображающие его военные подвиги, вероятно, – памятники царскому комплексу неполноценности. Между тем, не рождённый героем, как его прадед Саргон, Ашурбанапал стал одним из величайших интеллектуалов древности: у себя в дворцовой библиотеке он собрал несколько десятков тысяч клинописных глиняных табличек, сохранив древнейшие "издания" поэм и сказаний со всей Плодородной Радуги.

А в том своём единственном боевом походе, в Египетском, Ашшурбанапал загадал прекрасную загадку будущим искусствоведам и историкам, и я с веселием читаю исследования о " Космополитическом искусстве Средиземноморья в I тысячелетие до н.э."

Дело же было так.

Ашурбанапал, пройдя с флотом вверх по Нилу до Луксора, ограбил, а потом сжёг священные Фивы. В Ниневию, столицу Ассирии, и в Вавилон, главный город империи, потянулись верблюжьи караваны, груженные медью, золотом, драгоценной храмовой утварью, а за поднимаемой повозками пылью брели вереницы связанных парами рабов.

Разъяренный трусостью фараона Тахарки, не принявшего его вызов на битву и сбежавшего в страну Лув, Ашурбанапал велел вместе с рабами отправить в Ассирию статуи египетских богов. По его приказу из Нильских храмов начали выламывать скульптуры и даже колонны, при этом солдаты раскрошили и покалечили больше, чем смогли увезти неповреждённым. Ашурбанапал приказал бы перевести в Двуречье и пирамиды, предварительно вытряхнув из саркофагов мумии фараонов, но пирамиды ему не понравились, ступенчатые зиккураты показались красивее.

Обозы с награбленным имуществом несколько лет двигались через Кнаан, где к ним добавлялась постоянная дань местных народов. Ассирийские и вавилонские наместники, управители областей, купцы, охрана обозов да и просто возвращающиеся из похода домой ассирийские солдаты на всём пути занимались контрабандой. Искусство резчиков по камню, чеканщиков, оружейников, скульпторов и ювелиров, тысячелетиями сосредотачивавшееся на Ниле, растаскивалось по просторам империи, и у современных археологов начинается депрессия, когда при раскопках в Турции они находят орнаментованную клиньями вавилонского письма статую бога Тота – покровителя нильской храмовой иероглифики.

Никакого "космополитического искусства" в результате грабежа колоний не происходило, ингредиенты не желали смешиваться.

При Ашурбанапале Ассирия достигла вершины могущества. Когда Царь Царей в Ниневии в дурном настроении топал золотым сандалием, дрожал фараон во дворце на Ниле и царь Урарту в столичном городе Мусасире, раскачивались троны ещё сорока восьми правителей стран и городов Ассирийской империи.

Но не прошло и тридцати лет после смерти великого Ашурбанапала, как всей его державе пришёл конец. В 605 году, разгромив у Каркемиша объединенное войско Ассирии и Египта, царевич Навуходоносор мечом дописал последнюю строку истории Ассирии. Учёные-историки констатируют: "И сами ассирийцы, и их язык навсегда исчезли в общеарамейской толпе народов и арамейской культуре".

Через год победитель вступил на престол в Вавилоне, и в Иерусалиме

узнали имя нового царя: Навуходоносор II.

Есть предположение, что характер населения в сильной степени определяется климатом и природными условиями его родины. В этом смысле Египет и страны Двуречья очень похожи: плоская земля с жарким климатом, а вся жизнь в них зависит от состояния реки, по берегам которой и происходит жизнь цивилизации.

В не раз поминаемом в этой книге почтенном издании "Всемирная История" по поводу Египта сказано: "Уже в течение тысячелетий в Египте, даже на побережье Средиземного моря, количество осадков невелико, а дальше от побережья дожди иногда не выпадают несколько лет подряд".

Мне не довелось побывать в Ассирии или Вавилоне (имеется в виду современный Ирак), что же до Египта, то приведённая цитата смущает меня, заставляя считать своё там пребывание "нетипичным". Продолжая рассказ, я постараюсь не смотреть в сторону полки с фотоальбомами, где на одной из карточек моя жена и наши друзья сидят, скорчившись, внутри моторной лодки под проливным дождём и ветром. Если бы не галабия рулевого, можно было бы подумать, что мы плывём не по Нилу, а по Неве или Темзе. Снимки эти были сделаны в последний день каирской экскурсии, когда нам вздумалось посмотреть на город с Нила.

Впрочем, на попытке простого объяснения силовых векторов древней истории сломали перо не только мои собратья-писатели, но и учёные-историки.

Вот признание профессора А. Лео Оппенхейма в той же монографии "Древняя Месопотамия": "Неизменное стремление ассирийских царей снова организовать свою власть над захваченными районами остаётся проблемой. Несколько попыток найти объяснение в рамках типичных концепций ХIX в. об экономическом, расовом или климатическом детерминизме лучше просто обойти молчанием".

Что ж, обойдём. Тем более, что для современного читателя летописей отличие оккупантов, прибывших в Кнаан с севера от оккупантов, явившихся с юга, едва уловимо, тогда как для жителя Иудеи оно определяло судьбу, а нередко и саму жизнь. Поэтому в пламени политических войн, полыхавшем в древнееврейских столицах в эпоху Малых Королей, то сгорали, то возникали и раскалялись до бела три непременных элемента: про-ассирийский, про-египетский и националистический, он же анти-египетский и анти-же-ассирийский.

Советский историк Владимир Аронович Якобсон в сб. лекций "История Древнего Мира" пишет: "Опустошительным владычеством фараонского Египта и данями ему <...> практически была уничтожена ханаанейская цивилизация".

У того же учёного мы находим описание "ассирийского" способа ограбления подвластных территорий: "с помощью неэквивалентной торговли". Далее следует разъяснение: "Наиболее сильные и хорошо вооружённые царства не снисходили до взимания пошлин с торговцев. Они предпочитали захватывать и громить города- центры развитого ремесла и перевалочные пункты торговли с богатыми складами товаров. Царские сокровищницы мгновенно пополнялись, зато на будущее замирали целые отрасли производства, зарастали колючками торговые тропы".

Я несколько раз перечитывал эти страницы академического сборника, но, сознаюсь, не уловил отличий грабительской политики древних империй. Зато совершенно по-разному вели они себя по отношению друг к другу. Армии Египта ни разу не появлялись в Двуречье, тогда как Ассирия и Вавилон несколько раз захватывали царство фараона, не считая частных попыток военного проникновения, предпринимаемых не самим Царём Царей, а его командирами, возглавлявшими армии на территории Кнаана. Ещё одно отличие, существенное для древнееврейского государства: Египет несколько раз вступал в союз с Иудеей и всегда оказывался, как сказано в Танахе, тростью надломленной: если кто обопрётся на неё – трость вонзится ему в ладонь и проткнёт её. Вот каков фараон для всех, кто полагается на него! Летописец Танаха знал, что говорил: поражение от Ассирии стоило Египту позора, а Иудее – судьбы.

После всего сказанного читатель поймёт мои аллегории: кто Молот и кто Наковальня, кто бил и кого били. Самый распространённый сюжет: войско фараона по Морскому тракту поднимается до Сирии, терпит поражение в битве на равнине и отступает на просторы своей африканской "Сибири", где пережидает появление и уход домой усталых победителей, потом вылезает из Судана или Ливии и вырезает оставленные на Ниле гарнизоны оккупантов.

Страны же Кнаана – те, что оказывались между Молотом и Наковальней, – фараон грабил и по пути на войну (ведь он шёл их защищать!) и возвращаясь в большой печали после поражения (должен же был Их Величество утешиться в скорби!). По его следам шли армии Двуречья, дограбливая и выскребая Кнаан, так что диву даёшься, как ещё сохранялась жизнь в Филистии, Финикии или Израиле с Иудеей?

До недавнего времени история Эрец Исраэль VI-VIII в.в. до н.э. изображалась, как целиком зависящая от борьбы между собой великих империй. И это казалось вполне убедительным – ведь Израиль и Иудея действительно окончили дни в "желудках" Ассирии и Вавилона. Когда я слушал в университете курс древней истории Средиземноморского ареала, Эрец Исраэль виделась мне ребёнком, вытолкнутым на середину ринга, где сводят свои счёты драчуны-тяжеловесы. "Сопутствующие цивилизации"! Я думаю, здесь сыграла роль зачарованность европейских археологов гигантскими статуями фараонов и царей, громадами развалин дворцов на Евфрате и Ниле. Ничего подобного не было найдено ни в раскопках древнего Цидона, ни в Дамаске, ни в Шомроне.

Однако, последние сенсационные раскопки в Сирии позволяют взглянуть на так называемые "сопутствующие цивилизации" Плодородной Радуги, как на серьёзных противников великих империй. Напомню, что в древности и Вавилон, и Египет на несколько столетий бывали захвачены арамейскими племенными союзами. Ещё напомню, какой честью посчитал для себя фараон отдать дочь за короля иврим Шломо. Да и в описываемую эпоху нередко бывало, что Иудея и Иерусалим, а не Египет была целью далёкого похода Царя Царей, ибо именно оттуда исходила угроза Ассирийской империи. Так, по невнятным записям в хрониках мы догадываемся о вмешательстве Иудеи в борьбу Ассирии (Ашшурбанапала) с Вавилоном (царь Шамаш-шум-укин) – именно из-за этого оказался в плену король Менаше. Ещё более вероятно, что вавилонский царь Навуходоносор испугался военной коалиции, собираемой против него королём Цидкияу и со всеми военными силами империи поспешил к Иерусалиму.

Мне будет жаль, если настрой этой новеллы покажется читателю легкомысленным. Из предыдущего мы знаем, что сами императоры относились к своей особе чрезвычайно серьёзно, и ни один из них не может быть заподозрен в чувстве юмора. Столь же драматически воспринимали врага-императора пророки и летописцы Иудеи и Израиля – им, очевидцам событий, было от чего прийти в отчаяние.

О теософском толковании египетско-ассирийско-вавилонского ига, насланного на Кнаан за его грехи, я расскажу в Пятнадцатой новелле. А в этой, сознаюсь, хотел отвлечь себя и читателя от зрелища вереницы обозов с данью Царю Царей и колонн пленных из десяти племён израильских – с детьми, скарбом и курами в клетках, с узлами, навешанными на осликов или сваленными в переполненные повозки.

Вот такая странная получилась новелла, навеянная чтением Геродота. Я долго колебался, включать ли её в книгу, но потом подумал: кто их знает, где эти цари нарисованы вернее – в собственных ли указах и письмах или в легкомысленных сатирах следующих поколений?

И оставил.

*