Начало весны сорок пятого.

Бурное, незабываемое время. Настраиваясь на московские радиоволны, мы на чехословацкой земле узнаем новости: 1-й Украинский фронт успешно завершил Нижне-Силезскую наступательную операцию, продвинулся на запад более чем на 200 километров; 2-й Белорусский фронт во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом выполнял задачу по рассечению померанской группировки врага; 2-й Украинский фронт продолжает бои в Чехословакии западнее города Лученец; 3-й Украинский фронт отражает ожесточенные контратаки крупных сил пехоты и танков противника северо-восточнее озера Балатон в Венгрии… Труженики советского тыла шлют фронту новые танки, самолеты, пушки… В союзных и автономных республиках ширится кампания всенародной помощи семьям фронтовиков и инвалидам войны…

У нас в подразделениях продолжалась напряженная работа по укреплению оборонительных рубежей. Комдив М. И. Колдубов поставил перед полком задачу — закрепиться на участке, который тянулся от поймы реки Вислы (справа) до шоссейной дороги Ясеница — Цешин (слева). Передний край обороны проходил перед населенными пунктами Иловница, Рудзица, Лазы, прикрывавшими шоссейную дорогу на Моравска Остраву.

Тогда, в начале марта сорок пятого, я, как замполит полка, не знал (и не мог знать), как в штабах нашей 1-й гвардейской армии и 4-го Украинского фронта рождался замысел Моравско-Остравской наступательной операции. Об этом стало известно позже. Читателям, ознакомившимся с книгой нашего бывшего командарма, ныне Маршала Советского Союза А. А. Гречко «Через Карпаты», в частности с ее шестой главой (она включает в себя раздел «Моравско-Остравская операция»), известны те сложные условия, в которых готовились и развертывались бои за основной индустриальный центр Чехословакии, расположенный на территории холмистой Силезской низменности и с юго-востока ограниченный склонами Моравских и Высоких Бескид, а с запада — склонами Восточных Судет. Тем же читателям, которые недостаточно осведомлены о Моравско-Остравской операции, мне думается, уместно хотя бы кратко напомнить о ее цели. Это позволит яснее представить себе и те конкретные боевые задачи, которые решал наш полк в составе 128-й дивизии.

Еще 14 февраля 1945 года командование 4-го Украинского фронта, пишет в упомянутой книге Маршал Советского Союза А. А. Гречко, представило на рассмотрение Ставки Верховного Главнокомандования план Моравско-Остравской операции. Ее цель состояла в том, чтобы, нанося главный удар силами 38-й и 1-й гвардейской армий в общем направлении Фриштат, Мистэк, Оломоуц, разгромить противостоящего противника — 1-ю немецкую танковую армию, овладеть Моравска Остравой и выйти главными силами на рубеж Бениш (Бенешов), Оломоуц, Гулин. В последующем в случае успеха планировалось наступление на Пардубице и далее на Прагу. Выбранное направление наступления позволяло обойти с юга наиболее мощные оборонительные полосы, прикрывавшие Моравска Остраву с севера.

Бойцам и командирам полка мы разъясняли, что после Рура и Силезии единственной металлургической базой в руках Гитлера являлся Моравско-Остравский район. Вот почему немецкое командование создало здесь мощную армейскую группу «Хейнрици», усилив ее соединениями, снятыми с других фронтов, и строго потребовав от нее во что бы то ни стало удержать центральные промышленные районы Чехословакии, особенно Моравско-Остравский. Мы располагали разведывательными данными о том, что противник готовит фланговый контрудар по нашим частям и соединениям в районе между чехословацким городом Цешином и польским городом Бельско, сосредоточив для этой цели много танков. Именно это обстоятельство определило боевую задачу 128-й гвардейской горнострелковой дивизии, а следовательно, и нашего полка в канун Моравско-Остравской операции.

Полку предстояло в короткий срок на широком фронте — до 8 километров — создать полевую оборону с разветвленной сетью траншей, ходов сообщения; огневые точки надо было расположить под надежными укрытиями, с тем чтобы на случай массированных танковых контратак противника поражать его не только при подходе к переднему краю, но и на всей глубине нашего оборонительного участка.

Задача оказалась нелегкой. Она осложнялась тем, что молодые красноармейцы не имели достаточных навыков окопно-траншейных работ на холмистой местности, а некоторые бойцы пренебрегали лопатой. Вспоминается такой эпизод. Закончив ночью обход оборонительных позиций 1-го батальона, мы с замполитом этого батальона Игнатьевым ранним мартовским утром остановились у подножия холма, где 1-я стрелковая рота вела траншейные работы. Послышались громкие голоса:

— Смотрите, у других красноармейцев окопы как надо, а у вас, товарищ Ковбаса, не окоп, а ямка. Срам. Головы не спрячешь в такой ямке. Это не работа, а черт знает что…

Розовощекий Ковбаса сердито сопел, но молчал. В разговор включился молодой худощавый боец:

— Ковбаса-то и не виноват, товарищ гвардии сержант. Вы только посмотрите, какой он тощий, весь высох, бедняга, от работы, а кормить его повар, почитай, и не кормит — всего две порции Ковбаса съедает… Надо пожалеть его, товарищ сержант…

Красноармейцы, окружившие Ковбасу, смеялись, а молодой боец продолжал с юморком:

— Мы за него выкопаем, пожалеем… Это легче, чем агитировать его всей ротой. И так уж агитируем каждый день.

— Я потому и ругаюсь, что жалею: коли окоп окажется мелким, в нем под танком не усидишь, погибнешь. Это понимать надо. А он лопаткой орудует нехотя, словно граф какой.

— А чем он не граф? Розовый, полный, с брюшком. И лопаткой не работает, а так, помахивает. Истинный граф или князь…

— Дурья ты башка, а еще агитатор, — угрюмо вымолвил Ковбаса, обращаясь к разговорчивому бойцу. — Лев Толстой был граф, а без брюшка и не розовенький. А коли хочешь узнать, граф я или князь, — подойди поближе. Хряпну по роже, тогда узнаешь, графская фамилия Ковбаса или рабоче-крестьянская… Уйди от греха!

Ковбаса свирепо и неуклюже размахивал пудовыми кулачищами. Он недавно прибыл с пополнением из Западной Украины. Не сразу у него все пошло хорошо. Ленился. Не любил, когда ему указывали на промахи и недостатки. Забегая вперед, должен сказать, что через некоторое время Ковбаса изменился в лучшую сторону, видимо, понял, что в роте все замечают — и хорошее и плохое.

Так в заботах, во взаимной критике, товарищеской взаимовыручке воспитывались люди.

В обороне полку пришлось пробыть с 7 марта по 5 апреля. За это время на нашем участке противник ограничивался мелкими разведывательными вылазками. Танкового удара так и не последовало.

Будучи в обороне, полк предпринял несколько наступлений с ограниченными действиями. Наиболее важным из них было наступление с целью овладеть населенным пунктом Лазы, чтобы улучшить наши позиции, оседлать господствующую над местностью высоту, контролирующую шоссейную дорогу Бельско — Цешин на значительном расстоянии. Гитлеровцы оказали упорное сопротивление. Лазы им удалось удержать. Все другие бои полк предпринимал с целью отвлечения сил противника с участков, где вели наступление части и соединения 1-й гвардейской армии.

В ночное время гитлеровцы не раз предпринимали вылазки, чтобы захватить «языка», рассчитывая, видимо, таким образом добыть сведения о системе огня нашей части, ее численном составе. В ночь на 2 марта, например, группа немецких солдат по заснеженному полю ползком подкрадывалась к позиции 1-й роты. Гитлеровцам удалось приблизиться к окопу пулеметчика Касанова. Но они не застали бдительного красноармейца врасплох. Касанов, подпустив лазутчиков метров на сто, дал несколько пулеметных очередей. Оставив на снегу восемь трупов, ошеломленные гитлеровцы откатились назад.

В ночь на 3 марта немецкие солдаты предприняли две новые попытки захватить «языка». Оба раза они подкрадывались к окопу ручных пулеметчиков сержанта Василенко и красноармейца Ковальчука. Командир отделения Василенко был начеку, своевременно открыл огонь. Гитлеровцы откатились с пустыми руками.

Через парторгов, комсоргов и агитаторов подразделений мы проинформировали личный состав об участившихся ночных вылазках немецких разведчиков. Пулеметчикам Касанову и Василенко, проявившим высокую бдительность, были посвящены боевые листки. Их пронизывала основная мысль: «Выше бдительность! Действовать так, как пулеметчики Касанов и Василенко!» Достоянием личного состава мы сделали также смелые и инициативные действия командира пулеметного расчета старшего сержанта Романа Воеводки. Ночью он вступил в поединок с шестью гитлеровцами, пытавшимися окружить его окоп. Случилось так, что напарник Воеводки заболел. Старший сержант отправил его в санчасть, оставшись один в окопе, удаленном от соседних стрелковых отделений. Вдруг в полночь Воеводка услышал шорох. Осмотрелся, заметил ползущих немцев. На какое-то мгновение старшему сержанту стало жутковато. Он хотел нажать на спусковой крючок, но сдержался. «Надо подпустить ближе, чтобы уложить наверняка… Еще ближе… Еще… Ага, теперь в самый раз». И пулеметная очередь внезапно расколола ночную тишину. Среди гитлеровцев раздался истошный крик. Воеводка не ослаблял огня. Несколько гитлеровцев скрылись в воронке. Старший сержант знал эту воронку — еще днем он вымерял до нее расстояние. Одну за другой Воеводка швырнул в сторону воронки гранаты. Гитлеровцы молчали. Было неясно, перебиты они или затаились. Воеводка зорко наблюдал. Вдруг воронка ожила. Гитлеровцы открыли стрельбу, пытаясь загнать пулеметчика в окоп, с тем чтобы взять его живым. Воеводка, укрываясь от пуль за бруствером ячейки, вел огонь длинными очередями.

На рассвете в воронке он обнаружил два трупа гитлеровцев. Старший сержант нашел в карманах убитых документы, передал их командиру взвода.

Вскоре Воеводка отличился и в наступлении. Рядом с ним в цепи роты шел красноармеец Мураль. Он-то потом и рассказал на страницах дивизионной многотиражки о своем товарище, о его смелости, проявленной в бою за село Лазы. В заметке Мураля, напечатанной в дивизионной газете, описан такой эпизод.

Наступая на Лазы, 3-я рота попала в трудное положение. Немецкий пулемет был хорошо укрыт в дзоте. Попав под его огонь, рота несла урон. Тогда старший сержант подполз с пулеметом близко к дзоту, дал несколько очередей по амбразуре. Немецкий пулемет умолк, и рота снова устремилась вперед.

На примере храброго и смекалистого старшего сержанта Романа Воеводки политработники учили бойцов и младших командиров стойкости, активности, воинскому мастерству. Они подчеркивали в беседах, что успеху Воеводки во многом способствовало то, что он заранее приготовил себе надежный окоп, укрывший его от вражеских пуль.

В ходе ночных боев некоторые наши командиры отделений и взводов допускали и серьезные промахи. Расскажу о таком случае. В ночь на 6 марта противник после сильного артиллерийского налета контратаковал нашу 5-ю роту. По числу штыков и пулеметов гитлеровцы имели почти двукратное превосходство. Их натиск усиливался. В критический момент боя взвод младшего лейтенанта Дерябкина дрогнул, восемь его бойцов без приказа начали отходить назад. «У страха глаза велики» — эта поговорка подтвердилась в действиях молодого красноармейца Пупены, который, увидев большую группу наступающих немцев, крикнул: «Бежим! Нас окружают!» За Пупеной бросилось несколько человек. Взвод растянулся, удержать молодых бойцов на занятом рубеже Дерябкину удалось не сразу. Лишь после того как ротный парторг подоспел во взвод и с возгласом «Ни шагу назад!» открыл по гитлеровцам огонь из автомата, взвод удержал траншею.

Мне доложили, что почти аналогичный проступок совершен в 6-й роте. Попав в острую боевую ситуацию, здесь смалодушничал сержант Головачук. Дело было так. Его отделение в составе трех красноармейцев (остальные выбыли из строя в предыдущих боях) занимало оборонительный рубеж на правом фланге роты, в 300 метрах от окопов отделения сержанта Руденко. Гитлеровцы ночью атаковали оба отделения. Руденко и его подчиненные держались стойко, действовали решительно и сумели отразить атаку, удержать свой рубеж. Такой же возможностью располагал и Головачук, но он спасовал. Когда к окопам приблизились немецкие солдаты, завязалась рукопашная схватка. Головачук видел, что упал раненый красноармеец Дочинец, затем гитлеровцы сразили красноармейца Мере-Турдыева. На Головачука бежал, наставив автомат, рослый немецкий солдат. Головачук нырнул за изгиб окопа, выбрался в ход сообщения и побежал назад, в направлении соседнего взвода. За ним никто не гнался. В него даже никто не стрелял. Гитлеровец, бросившийся на Головачука, был сражен пулей красноармейца соседнего взвода, подоспевшего на помощь отделениям Руденко и Головачука. Вскоре прибежал с двадцатью бойцами командир роты Валов. Немцы были вынуждены отступить. Балов взял с собой и Головачука, перехватив его на пути в тыл.

Командир отделения Головачук смалодушничал в бою, оставил позицию, подчиненных. Встал вопрос — как с ним быть. Судить? Но не преждевременно ли? Перед тем как принять решение и доложить командиру полка, мы с замполитом батальона Игнатьевым спросили Балова:

— Как бы вы поступили, Мухтар Батович?

— Строго наказал бы. Дисциплинарно.

— Но ведь Головачук покинул поле боя!

— И все же я бы не шел на крайнюю меру. Девятнадцать лет парню, в бою впервые. Военному трибуналу надо отдавать только отъявленных трусов. Сержантом стал недавно в запасном полку. Клянется, что искупит свою вину. Давайте поверим…

Комбат Юрков разделял мнение Балова. Поддержал их и прокурор дивизии.

Михаил Герасимович Шульга, выслушав мнение комбата, ограничился дисциплинарной мерой — отстранением Головачука от должности командира отделения, посоветовав обсудить его проступок на комсомольском собрании.

Созвали бюро первичной комсомольской организации для обсуждения проступка Головачука. Разговор был бурный.

— Что будем делать? — спросил комсорг батальона Виктор Калинин.

— Исключить из комсомола, — раздались голоса. — Опозорил звание гвардейца, не место ему в наших рядах…

— А может, на первый раз другую меру изберем? — вступил в разговор замполит батальона Игнатьев.

Члены бюро молчали. Головачук сидел, опустив голову.

— Ведь вот Руденко-то не струсил, — посмотрев на Головачука, сказал Калинин. — А вы спасовали… Как бойцам в глаза посмотрите? Чем оправдаетесь?

— А я и не оправдываюсь. Боязно было… — И вдруг, повернувшись к Руденко, Головачук спросил — голос его при этом дрогнул — Скажите, только честно, вы в той схватке с гитлеровцами не боялись смерти? Неужели только я один «зайцем» оказался?

— Ну что же, скажу. Честно скажу. Да и скрывать-то нечего. Боялся. Когда на тебя нагрянет группа фашистов, страшновато становится. Но только в руках себя держишь, не распускаешь нюни. Совесть не позволяет.

Головачук выпрямился и встрепенулся.

— Спасибо, друг. Спасибо за признание. Оно укрепило веру в собственные силы. — Окинув сидевших рядом товарищей просветлевшим взглядом, Головачук обратился к членам комсомольского бюро: — Прошу поверить, что искуплю свою вину. Буду таким же, как Руденко. Буду!

Острая критика в адрес Головачука прозвучала и на комсомольском собрании. Оно вылилось в строгий, но справедливый суд, обвинителями на котором выступили сами комсомольцы.

Товарищи поверили Головачуку, оставили его в рядах комсомола. И не ошиблись. В моменты опасности, возникавшие в ходе боев, он действовал смело, инициативно. Постепенно у личного состава роты складывалось доброе мнение о Головачуке. А когда он стал мастером боя, его окружили почетом и уважением.

Фронтовая жизнь, суровые испытания в боях подтвердили, что комсомолец Головачук извлек серьезный урок из ошибки, допущенной в первой ночной схватке с врагом.

Но, к сожалению, не все наши однополчане так реагировали на критику своих ошибок. Тот же Пупена, о котором я уже упоминал, свою трусость в бою пытался оправдать различными «причинами»: то у него, видите ли, кончились патроны, то нервы подвели…

Строгий счет мы предъявили к командиру взвода младшему лейтенанту Дерябкину, в подчинении которого находился Пупена. Изучая положение дел в этом взводе, я почувствовал, что здесь создалась атмосфера ложного товарищества. И повинен в этом был в первую очередь сам Дерябкин. Он терпимо относился к нарушениям дисциплины, не давал принципиальной оценки проявлениям халатности, нерадивого отношения красноармейца Пупены и некоторых других бойцов к фронтовой службе, допускал послабления к тем подчиненным, действия которых несовместимы с уставными требованиями.

Возвратившись из взвода Дерябкина, я своими мыслями поделился с командиром полка. М. Г. Шульга сказал мне, что Дерябкину много внимания уделял и командир батальона, и штаб полка. Давали ему добрые советы, делали замечания, предупреждали. Одним словом, хотели вывести его на верную дорогу. Дерябкин не скупился на обещания, заверял, что исправится, повысит требовательность к себе и к подчиненным. Однако проходило время, а во взводе все оставалось по-прежнему — дисциплина хромала на обе ноги.

С командиром полка мы были едины во мнении, что Дерябкин сам лишил себя морального права командовать взводом. Его отстранили от занимаемой должности.

Вместе с парторгом полка П. Г. Поштаруком, замполитами командиров батальонов я проанализировал состояние воспитательной работы с командирами отделений, взводов, рот и батарей. Оказалось, что не один Дерябкин снизил ответственность за порученное дело. Серьезные просчеты были обнаружены, например, в полковой разведроте. Начальник полковой разведки капитан Н. К. Карпиченко, заслуживший немало боевых наград, начал зазнаваться, ослабил контроль за выполнением командирами взводов и отделений своих уставных обязанностей. Это привело к тому, что разведрота снизила боевую активность во время поисков «языков», в которых остро нуждалось командование полка. Нам стало известно о таком факте. Капитан Карпиченко, выделив группу разведчиков для ночного поиска «языка», фактически самоустранился от управления действиями этой группы. Возглавлявший поисковую группу сержант Бураханов не обеспечил тщательной маскировки, чем воспользовался противник. Открыв огонь по нашим разведчикам, гитлеровцам удалось обезопасить себя. Бураханов возвратился со своими бойцами в роту с пустыми руками. В этом во многом повинен Карпиченко. Беседуя с ним, я почувствовал, что капитан заметно нервничает, пытается переложить ответственность за неудачу целиком на Бураханова. Я спросил Карпиченко, чем объяснить, что за последние две недели разведрота не сумела захватить ни одного пленного. Случаен ли промах Бураханова?

Мне было ясно, что Карпиченко сглаживает острые углы, не желает самокритично оценить свои действия, вскрыть причины снижения боевой активности роты. После бесед с коммунистами, комсомольцами я располагал достаточно убедительными фактами, которые позволяли сделать вывод: в разведроте далеко не все любят выносить сор из избы. Это подтвердило и ротное партийное собрание, на котором обсуждался вопрос о повышении ответственности коммунистов за укрепление дисциплины и порядка в подразделении. Слушая выступления коммунистов, я понял, что парторг роты не прислушивался к их мнению, не реагировал на критические замечания в адрес нерадивых солдат, по вине которых разведгруппа Бураханова в ночном поиске допустила серьезную промашку.

М. Г. Шульга одобрил мои предложения об укреплении партийного ядра в разведроте и усилении воспитательной работы с сержантским составом. Вместе с начштаба полка мы отобрали в других подразделениях несколько опытных бойцов-коммунистов и направили их в разведроту. П. Г. Поштарук попросил разрешения перевести из 6-й роты в разведроту члена партии помощника командира взвода М. С. Князева. Эту просьбу командир полка удовлетворил. Старший сержант Князев был назначен парторгом разведывательной роты. Ранее он возглавлял парторганизацию 6-й роты, зарекомендовал себя хорошим организатором и воспитателем.

Командир полка не оставил без внимания недостатки в стиле работы капитана Карпиченко. Он пригласил меня на беседу, которую вел с этим офицером. Она мне поправилась. М. Г. Шульга не устраивал разноса. Он объективно оценил работу капитана и предъявил строгий счет к нему за серьезные упущения, напомнил, что командиру-коммунисту чужды зазнайство, самоуспокоенность, пренебрежительное отношение к мнению воинского коллектива.

— Мой заместитель по политчасти и полковой парторг, — сказал Шульга капитану, — пополнили парторганизацию разведроты активными коммунистами, направили туда нового, опытного парторга. Считаю, что подкрепили вас основательно. Теперь дело за вами. Сумеете опереться на партийный и комсомольский актив, наладите работу с сержантами, — надеюсь, выправите положение. Не сделаете этого — пеняйте сами на себя.

Мы не ограничились беседой с Карпиченко и организационными мерами по укреплению партийного ядра разведроты. Усилили контроль за выполнением советов и рекомендаций, высказанных капитану Карпиченко, помогли парторгу Князеву активизировать партийную работу. Прошло немного времени, и полковая разведывательная рота все чаще доставляла «языков», успешно выполняла другие задачи, которые перед ней ставило командование.

Приведу такой пример. Комдив генерал Колдубов приказал нашему полку во что бы то ни стало захватить пленного… Во 2-м стрелковом батальоне мы сформировали группу из смельчаков-добровольцев для ночного поиска. Карпиченко отобрал в эту группу опытного разведчика Виктора Куркина, обстоятельно проинструктировал его, как действовать. Я хорошо знал этого отважного воина. Он прибыл к нам осенью 1943 года, когда полк находился в городе Темрюке в резерве. Виктор получил не одно крещение огнем. Уже через два месяца службы, в боях под Керчью, он был удостоен двух наград — медали «За отвагу» и ордена Славы III степени. И вот сейчас, весной 1944 года, на чехословацкой земле Виктор Куркин получил новое ответственное задание — в ходе ночного поиска захватить пленного. Это задание он выполнил отлично. Вместе с пленным гитлеровцем Куркин доставил и ценные документы, из которых комдив получил необходимые ему сведения о системе огня противника.

Генерал Колдубов, наблюдавший за действиями разведчиков, отметил храбрость, мужество и мастерство Куркина, Совы, Гайдука, Кабака и других. Он наградил их орденами.

Нет лучшего учителя в жизни, чем сама жизнь. Учит она жестоко, беспощадно, учит тому, что необходимо, безжалостно отбрасывая все бесполезное.

Особенно беспощадным учителем была фронтовая жизнь, где на каждом шагу человека подстерегала опасность, а то и смерть. Фронтовая жизнь была суровым, но справедливым учителем воинов. Она не прощала тем, кто допускал просчеты, фальшивил. Им приходилось расплачиваться нередко собственной кровью. Вот почему вопросы дисциплины, бдительности, высокой организованности в бою партполитаппарат полка держал в центре своего внимания.

Когда полк находился в обороне, нам представилась возможность подготовить и провести несколько занятий по марксистско-ленинской подготовке офицеров и политзанятий с рядовыми и сержантским составом. Руководили ими парторг полка Поштарук, наш новый полковой агитатор Андрухаев и я. Помощь нам оказали инструкторы политотдела дивизии. Ряд лекций по военно-юридическим вопросам офицерам и сержантам прочитал прокурор дивизии. Он, в частности, осветил основные положения Закона об ответственности за воинские преступления. Взводные агитаторы широко использовали в беседах с солдатами письма, которые нам присылали общественные организации, рабочие, служащие из городов, в освобождении которых участвовал полк. Через политотдел дивизии мы получили много писем из Керчи и Севастополя. Ветераны нашего полка своими глазами видели руины и пепелища в этих городах. Фашистские оккупанты не жалели бомб, снарядов и мин на разрушение севастопольских и керченских фабрик, заводов, школ, больниц, исторических памятников, жилых кварталов. В своих письмах рабочие и служащие Севастополя и Керчи рассказывали нам о том, как залечивают раны, нанесенные войной, как помогают фронтовикам ковать победу над врагом. Все письма дышали священной ненавистью к гитлеровским извергам, творившим на советской земле чудовищные злодеяния.

Находясь под впечатлением писем севастопольцев и керченцев, я решил взять с собой группу агитаторов и вместе с ними съездить в Освенцим, где еще не так давно располагался фашистский концентрационный лагерь. К сожалению, обстоятельства не позволили мне совершить эту поездку — приближались наступательные бои, требовалось усилить внимание к партполитработе в подразделениях. Посоветовавшись с политотделом дивизии, я все же направил в Освенцим группу агитаторов. Возглавил ее полковой агитатор старший лейтенант Андрухаев. В ее состав мы включили парторга 3-й роты старшего сержанта Хидырова, коммуниста из 4-й роты старшину Сову, начальника полковой артиллерии капитана Румянцева и ряд других активистов.

— О лагере в Освенциме — этом фашистском аде — писали газеты многих стран… Посмотрите своими глазами бывший гитлеровский застенок, побеседуйте с очевидцами злодеяний нацистов, — советовал я агитаторам. — А по возвращении в полк поделитесь своими впечатлениями.

Агитаторы накопили много фактов, рассказали о них бойцам и командирам. Мне запомнилось яркое выступление перед красноармейцами агитатора старшины Николая Совы.

— Трудно передать, братцы, то, что мы слышали в Освенциме, — начал свой рассказ старшина. — Слов таких нет, обыкновенны слишком слова в человеческом лексиконе, ими не выразить те ужасы, которые постигли людей, насильственно согнанных фашистами в Освенцим.

Обратившись к рядом сидевшему красноармейцу, старшина спросил его:

— Вот вы смогли бы с человека кожу снять?

Боец побледнел, нахмурил брови.

— А в Освенциме фашистские изверги кожу с людей сдирали, сумочки из нее делали. И золотые зубы выламывали. Волосы стригли, отправляли их на фабрику для разного рода поделок.

Агитатор устремил взгляд на другого красноармейца, спросил:

— А вы смогли бы от матери дитятко отнять и в печь, на огонь его бросить? Гитлеровцы и это в Освенциме делали…

Впечатляющими были выступления в ротах и взводах всех агитаторов, посетивших Освенцим. Они усилили накал ненависти личного состава полка к врагу.

Каждый день и час затишья между боями мы использовали для усиления индивидуальной работы с красноармейцами и сержантами. Оборонительная пауза перед наступлением позволила нам провести собрания первичных парторганизаций, на которых обсуждались заявления бойцов и командиров о приеме в партию. В члены партии были приняты передовые командиры подразделений Турбин, Федулов и Лелетко. Несколько коммунистов из тыловых служб мы направили в строевые роты, укрепив их партийное ядро.

Оборонительная пауза закончилась для нас 10 марта. В этот день 4-й Украинский фронт южнее города Зарау перешел в наступление, в направлении Моравска Остравы. Противник предпринял сильные контратаки, нашу 128-ю гвардейскую горнострелковую дивизию быстро перебросили из района Бельско на участок Гожице, Лазиско. Здесь она сосредоточилась для наступления общим направлением на Моравска Остраву. Мы располагали данными разведки, что подступы к городу немецкое командование превратило в мощный узел сопротивления. Чтобы читатели смогли полнее представить себе систему обороны противника в этом узле, воспользуюсь воспоминаниями бывшего командующего 4-м Украинским фронтом генерала (впоследствии Маршал Советского Союза) А. И. Еременко. В своей книге «Годы возмездия», опубликованной в 1969 году, он так характеризует немецкую оборону на подступах к Моравска Остраве: «С востока и северо-востока подходы к Моравска Остраве были прикрыты двумя оборонительными рубежами. Первый оборонительный рубеж проходил по восточному и западному берегам р. Ольша от Богумина на Цешин и Скочув и состоял из укреплений полевого типа, сплошных траншей в 1–2 линии, противотанкового рва и долговременных точек типа железобетонных колпаков и дотов. Общая глубина обороны достигла 6—10 км.

Второй рубеж пролегал в нескольких километрах восточнее Моравска Остравы, огибал город с северо-востока, перерезал р. Опава, выходил на ее правый берег и следовал далее в 500–600 м южнее ее.

Каждый рубеж представлял собой цепь мощных дотов, расположенных в две, а по отдельным направлениям в три и четыре линии с промежутками между дотами от 160 до 700 метров. Вторая и последующая линии находились на расстоянии 250–600 метров от первой. Доты по качеству постройки и мощи вооружения относились к типу первоклассных сооружений».

Позже нам стало известно, что к началу апреля Моравска Остраву обороняло до 16 немецких дивизий, к концу месяца число их возросло. Военное командование фашистской Германии стремилось к тому, чтобы как можно дольше задержать советские войска подальше от Праги, в то же время предоставив возможность англо-американским войскам беспрепятственно продвигаться в глубь Чехословакии. Не оставалось сомнения, что Гитлер и его окружение все еще рассчитывали на закулисный сговор с нашими западными союзниками.

Фашистское командование принимало драконовские меры, чтобы держать своих солдат в страхе и повиновении. Все солдаты, находившиеся без дела на расстоянии свыше 2 километров от передовой, направлялись в штрафные роты. Свирепствовали жесточайшие репрессии — под страхом расстрела запрещалось отступать, переводить артиллерию на новые позиции и т. д.

Нашему полку предстояло взломать вражескую оборону в районе к северо-востоку от села Гожице, затем овладеть этим опорным пунктом и развивать наступление дальше. Дома и подвалы Гожице были приспособлены под огневые точки. Сразу же за селом находилась высота с отметкой 259,3. Своими склонами она выходила на юго-запад, в пойму реки Ольши. На этой высоте были оборудованы окопы, созданы дзоты. На восточном берегу Ольши, в ее пойменной заболоченной части с насыпными дамбами, где находилась и деревня Ухыльско, противник приспособил для обороны дома, дамбы, использовал для ведения огня старые доты. По западному берегу реки для обороны был приспособлен фольварк Червин, создана разветвленная сеть траншей. Здесь, в направлении на город Богумин, кончался первый оборонительный рубеж общей глубиной до 7 километров.

На подготовку полка к наступлению мы получили педелю. Расположились в селе Праге. Здесь получили новое пополнение. Организовали ряд занятий. М. Г. Шульга произвел тщательную рекогносцировку местности. Особое внимание в ходе занятий было уделено борьбе с тапками, самоходной артиллерией противника, его долговременными огневыми точками. Нам было известно, что Моравска Остраву обороняет немецкая танковая армия. В целях обучения приемам борьбы с танками и предупреждения танкобоязни в полку был оборудован учебный центр. Через него мы пропустили весь личный состав: бойцов сажали в окопы и «утюжили» эти окопы танками, демонстрируя надежность окопа как укрытия и обучая воинов приемам борьбы с танками. Вся система партполитработы была нацелена на обеспечение высокого качества занятий. Ветеранов полка мы мобилизовали на оказание индивидуальной помощи молодым красноармейцам.

Думаю, что некоторый интерес для читателей представят фрагменты из дневниковых записей партполитработника младшего лейтенанта И. В. Нечесова. Я воспроизвожу их лишь с незначительными сокращениями. Конечно, надо иметь в виду, что это беглые записи, Нечесов записывал лишь то, что ему нужно было для работы. Записи он вел в период подготовки к наступлению на Гожице. В то время он, парторг 2-го батальона, замещал замполита.

«5 апреля. Заседание партбюро батальона. Приняли в члены партии младшего командира Соленого. Утвердили 17 агитаторов и 6 редакторов боевых листков. Поставили задачи парторгам рот и взводным агитаторам на марш батальона.

Комсорг батальона Москалев выступил на комсомольском собрании с докладом «Решения XIII Пленума ЦК ВЛКСМ».

Парторгам 5-й и 6-й стрелковых рот высказаны рекомендации, как лучше организовать изучение коммунистами книги И. В. Сталина «О Великой Отечественной войне Советского Союза».

6 апреля. Совершили марш. На привалах организовали беседы с бойцами и командирами о положении на фронтах, читали сводки Совинформбюро.

Отстал на марше рядовой Белый. Разбираюсь.

7 апреля. На рассвете прибыли в селение Прагу. Устраиваемся. Отдыхаем. Итоги марша доложил заместителю командира полка по политчасти.

8 апреля. Совещание замполитов батальонов у майора Малкина. Обсудили задачи подготовки к наступлению. Необходимо: провести в батальоне партсобрание с докладом комбата «Задачи коммунистов по подготовке и проведению предстоящих боев»; разъяснить важность этих боев;.добиться от каждого такой дисциплины, которая бы абсолютно гарантировала маскировку нашего сосредоточения на рубеже атаки, в том числе свето- и звукомаскировку (не курить, не стучать котелками и т. д.); провести занятия с целью обкатки бойцов в окопах танками, умения вести борьбу с танками и САУ, ликвидации танкобоязни; проанализировать ошибки и недочеты в прошедших боях.

Помочь бойцам и командирам четко уяснить свою боевую задачу, хорошо подготовить оружие, технику и боеприпасы. Провести беседы с личным составом на темы: скрытность и дисциплина сосредоточения; окапывание на исходном рубеже атаки; подъем в атаку; решительность, стремительность, рывок; стойкость при отражении контратак; действия против танков и САУ; использование мощи своего огня и огня взаимодействующих средств в глубине обороны, при захвате долговременных огневых точек, при отражении контратак и удержании захваченных позиций.

Восстановить ротные парторганизации. Подобрать заместителей парторгов рот. Проинструктировать агитаторов. Провести комсомольское собрание батальона. Выделить коммунистов, которые должны первыми подняться в атаку.

В процессе боя вести непрерывную партполитработу. Обеспечить авангардную роль коммунистов. Организовать доставку газет, коллективное чтение сводок Совинформбюро, беседы и распространение листовок об отличившихся в боях воинах.

Проследить за доставкой боеприпасов и пищи, эвакуацией раненых.

Ежедневно к 20.00 информировать замполита полка о ходе выполнения боевой задачи за сутки; о настроениях, боеспособности личного состава; об отличившихся в бою, представлении их к наградам; о потерях, эвакуации раненых и погибших; о питании, боеприпасах.

9 апреля. Проведены партсобрания в 4-й и 5-й стрелковых ротах. Рассмотрены заявления о приеме в партию. Приняты: в члены партии — командир взвода лейтенант Ребенок, в кандидаты партии — командир роты Дементьев, помощник командира, взвода Бочкарев, командир отделения Насекин.

Беседы в ротах и взводах с личным составом о требованиях присяги, воинских уставов.

10 апреля. Командиры рот провели политинформации о положении на фронтах.

Продвинул вопрос о представлении к наградам командиров подразделений Федулова и Асанова за прошлые бои.

Наказал повара Макарова за несвоевременное приготовление чая.

В батальоне лопат малых 32, больших 6, топоров 5, пил 1. Не хватает. Бойцы и командиры жалуются. Доложил комбату Лукову. Ищем, достаем.

Проведено батальонное партийное собрание с докладом Лукова. Повестка дня: «Задачи коммунистов в предстоящем бою». Настроение у людей боевое. Призыв «Даешь Моравска Остраву!» звучал в докладе и в прениях.

Состоялось комсомольское собрание батальона с повесткой дня: «Личный пример комсомольца bi наступлении».

11 апреля. Политинформации в ротах. Во взводах — политзанятие на тему: «Равняйтесь на Героев Советского Союза из нашего полка Голованя, Иваненко, Каракулова, Костина».

Провел с командирами подразделений Федуловым, Малыгиным, Ибрагимовым, Асановым, Михайленко и Ляпиным собеседование, проверил, как они изучают книгу И. В. Сталина «О Великой Отечественной войне Советского Союза». В основном разбираются неплохо.

Вечером в полку слушали доклад начподива полковника И. П. Чибисова о положении на фронтах, затем просмотрели новый кинофильм «Иван Грозный». Игра Черкасова всех покорила.

12 апреля. Беседовал о подготовке к вступлению в члены партии с младшими командирами Совой, Лобковым, Евлаховым.

Прибывших из полка четырех коммунистов мы с Луковым определили по ротам. Теперь во всех ротах имеются парторганизации.

Всего в батальоне — 26 членов и 17 кандидатов партии.

Прошли занятия по обкатке бойцов танками и по изучению приемов борьбы с танками и самоходно-артиллерийскими установками средствами рот. Занятия были полезными, особенно для молодого пополнения.

13 и 14 апреля. Ротные партсобрания с докладами командиров рот. Повестка дня: «Коммунисты — опора командира в решении боевой задачи».

Беседы во всех взводах и ротах с личным составом. Участвовал в подборе (для каждой роты — по 2 человека) санитаров-носильщиков для выноса с поля боя раненых. Беседовал с ними.

Вместе с Ф. Г. Луковым проверяли готовность батальона к наступлению…»

Эти, даже отрывочные, записи показывают широкий диапазон работы замполита батальона.

После 30-минугной артподготовки утром 15 апреля полк начал атаку. Роты стремительно преодолели первую траншею перед селом и ворвались в Гожицу. Справа шел 2-й батальон, слева — 1-й. Пленные показали, что не ожидали столь быстрого нашего наступления. Немецкое командование считало, что ему противостоят ослабленные части. Сосредоточения новых сил оно не заметило. Полку удалось стремительной атакой взломать первую позицию в обороне противника и к 13.00 полностью овладеть селом, захватить пленных и уничтожить 12 транспортеров, 6 танков и самоходных установок 75-й немецкой пехотной дивизии.

Тон атаке 2-го батальона задавала 4-я стрелковая рота, которой командовал старший лейтенант А. С. Дементьев. Агитатор полка Ибрагим Андрухаев шел в наступление с этой ротой. На его глазах Дементьев поднялся из окопа вслед за старшиной Совой, пулеметчиком Кравицким, снайпером Бурцевым и с возгласом: «Вперед, гвардейцы!» — побежал к немецкому окопу. Рота стремительно мчалась на врага. Впереди всех по-прежнему бежал старшина Сова, рядом с ним — Кравицкий и Бурцев.

Когда Сова перепрыгнул немецкую траншею, он услышал, как Бурцев где-то позади возбужденно воскликнул: «Бейте их крепче!» После этого раздался взрыв гранаты, брошенной Бурцевым в немецкий окоп, послышалась частая стрельба. Сова бежал вперед. Село было все ближе и ближе. Опередив старшину, Кравицкий залег в овраг и длинными очередями обстрелял подвал кирпичного дома, откуда застрочил немецкий автомат, потом догнал Сову, и они побежали рядом. Догнал их и Бурцев. Немного поотстав, бежал с бойцами роты Дементьев. Вместе с ними — старший лейтенант Андрухаев, маленький, подвижный и легкий адыгеец.

Роту прикрывал пулеметным огнем сержант Радченко. Как только немцы начинали стрелять, Иван Радченко бил по огневой точке до тех пор, пока она не умолкала.

Противник открыл артиллерийский огонь севернее села Гожице, перед своим бывшим передним краем. Но он опоздал: 4-я стрелковая рота уже вела бой в селе.

Когда Дементьев подбежал к кирпичному дому, там был старшина Сова со своим отделением. Пулеметчик Кравицкий, снайпер Бурцев и еще несколько красноармейцев окружили дом, где засели гитлеровцы. Кравицкий, разрядив свой пулемет по фашистам, подполз ближе к осажденному дому и бросил гранату в окно. Немцы молчали. Выждав немного, Сова поднялся, шагнул к подвалу. Раздался выстрел. Сова покачнулся и упал вниз лицом. Стало ясно, что стрелял снайпер с чердака дома напротив. Бурцев бросился туда. На чердаке валялись гильзы. Снайпер сбежал.

Из подвала вывели двух гитлеровцев…

5-я стрелковая рота, наступавшая рядом с 4-й, вот уже несколько минут топталась на месте. Немецкая самоходка, меняя позицию, маскируясь за строениями, наносила нашим бойцам большой урон.

— Я обойду ее и уничтожу, — вызвался старший сержант Ахмедов. — Погиб мой друг — парторг роты Хидыров… Только что погиб от этой самоходки. Разрешите мне.

— Разрешаю, — сказал командир взвода лейтенант Ребенок. — Галанов, идите вместе с Ахмедовым!

И Ахмедов с Галановым поползли. А рота, затаившись, ждала. Они сумели незамеченными подползти к самоходке с тыла, внезапно забросали ее гранатами. 5-я рота двинулась вперед.

Андрухаев, успевший побывать и в 5-й роте, прибыл на КНП 1-го батальона и доложил мне об отличившихся в бою. Командир полка объявил им благодарность. Через двадцать минут Андрухаев и Нечесов разослали в подразделения листовку.

Противник отступил из села Гожице на высоту 259,3. Отсюда путь открывался к небольшому водному рубежу Ольше с господствующей над местностью высотой на берегу. Можно было не сомневаться, что противник будет яростно оборонять высоту. Мы понимали: чем быстрее наши роты выйдут на нее, тем меньшей кровью полку удастся прорваться к Ольше. Вот почему командир полка был недоволен действиями обоих батальонов. М. Г. Шульга потребовал от командиров батальонов немедленно выводить роты из села.

Свой НП Шульга перевел в юго-восточную часть села, в каменный дом с вместительным подвальным помещением, где мог работать штаб. НП разместился на чердаке, отсюда отлично просматривалась большая часть высоты, ее южного склона, падающего к реке.

К 14.00 батальоны завязали бой за высоту. Но в Гожице бои продолжались до вечера: отдельные группы противника укрывались в подвалах, вели губительный огонь, перекрывая путь ротам, особенно артиллерии, стремившейся поскорее выйти на юго-западную окраину села, чтобы поддержать дальнейшее наступление полка.

Ночью, когда напряжение спало, командир полка и штаб стали анализировать итоги дня, чтобы принять решение на новый бой. Было решено перегруппировать силы полка таким образом, чтобы развить успех 2-го батальона капитана Лукова. Комбату Лукову был подчинен артиллерийский дивизион капитана Матюшенко. М. Г. Шульга направил в этот батальон майора Румянцева с задачей организовать взаимодействие артиллерии сопровождения со стрелковыми подразделениями.

В течение ночи к исходному положению батальонов подтягивалась артиллерия, оборудовались огневые позиции, изучались направления для атаки, проводилась политработа с личным составом. Словом, делалось все необходимое для обеспечения успеха боя. В 8.30 16 апреля полк продолжил наступление. Гитлеровцы предприняли танковую контратаку. Вместе с танками шли немецкие самоходные установки и пехота. Захваченные нами в тот день пленные показали, что ночью к Ольше на автомашинах был подвезен пехотный батальон в составе трех сборных пехотных рот общей численностью до 200 человек. Он-то и был брошен утром в контратаку против нас. Немецкие солдаты, развернувшись в цепь, с 8 танками и самоходными установками пошли против 2-го батальона и потеснили его к вершине высоты. В то же время вражеская артиллерия открыла огонь по всему боевому порядку нашего полка.

Луков, Румянцев и Матюшенко сумели противопоставить немецким танкам огонь противотанковой артиллерии. Танки уклонились от атаки. Оставив свою пехоту, они повернули вправо и ударили во фланг нашего 1-го батальона. Батальон оказался в тяжелом положении. Он начал отходить к селу Гожице. Со своего наблюдательного пункта мы с Шульгой и Берлезевым видели это. Шульга и Берлезев остались организовывать артиллерийский огонь, а я побежал в батальон. По склону высоты шла группа бойцов, их было человек 20. Возглавлял ее сержант А. М. Руденко, командир стрелкового отделения. Я хорошо знал его, он был комсоргом 2-й стрелковой роты.

— Что вам приказано? — спросил я.

— Дальше не отступим. Лучше умрем, — ответил Руденко.

— Не обязательно умирать, надо было держаться. Верно говорю? — обратился я к бойцам, понимая, впрочем, что у Руденко выхода не было — он не мог оставить своих людей без прикрытия перед немецкими танками.

— Лично я не собираюсь умирать, — блеснул белозубой улыбкой пулеметчик Привалов. Другие бойцы молчали.

— Не будем терять время, товарищ Руденко. Располагайте часть людей вправо от меня, другую часть — влево и готовьтесь к бою. Немедленно окапываться и приготовить гранаты.

Руденко повел бойцов к видневшейся позади огорода канаве. Привалов полез на чердак и установил там станковый пулемет. Я взобрался к нему, чтобы посмотреть, что делается на поле боя. С чердака был отличный обзор — вплоть до реки и дальше, в заречье, терявшееся в дымке. Туман рассеивался, выглянуло солнце. Немецкие танки виднелись метрах в трехстах от села. Вокруг них рвались снаряды. Наша дивизионная и армейская артиллерия обстреливала их, немецкие танкисты не решались идти дальше.

К селу подходила рота М. Б. Балова. Метрах в ста южнее ее собирал своих бойцов командир 1-й стрелковой роты Р. П. Куделя. Я спустился с чердака навстречу им.

Вместе с Баловым ко мне подошел замполит батальона Игнатьев.

— Ранен Павленко.

— Тяжело?

— Трудно сказать.

— Свяжитесь с Юрковым, помогите ему подготовить бойцов к новой атаке. До вечера надо восстановить прежнее положение.

Балов с Игнатьевым пошли к телефону переговорить с Юрковым. Ко мне подошел Куделя. По его веснушчатому усталому лицу катился пот, он прерывисто дышал.

— Что случилось, Роман Платонович?

Рядом с Куделей шел комсорг батальона Калинин. Он что-то хотел сказать, видимо, собрался выручать Куделю, но тот жестом остановил его:

— Худо, товарищ гвардии майор… Сначала вроде все шло нормально. Здорово помог нам пулеметчик Матюшенко. Когда гитлеровцы поднялись в контратаку, Матюшенко как даст, как даст по фрицам, те и побежали. Рота бегом за ними. Метров пятьсот преследовали. А потом справа пошли немецкие танки и самоходки, открыли огонь. И все ближе и ближе подходят. А рота в чистом поле залегла… Стреляет паша артиллерия, но это же не прямой наводкой — кругом рвутся снаряды, а в танки не попадают. Танки к нам ближе, и снаряды ближе. И окопаться уже не успеть, и капав никаких нет… А отступать — боюсь, начальство взгреет.

Куделя откашлялся и продолжил:

— Справа от меня залег Матюшенко, из пулемета ударил по самоходке. А та по Матюшенко, и — как корова языком слизнула… А тут еще ближе подошли немецкие машины, бойцы не выдержали и задний ход дали. Танки и самоходки вслед им гвоздят и гвоздят… Полроты потерял, вот что хуже всего… Если бы бойцы не отошли — всю роту бы погубил… Скорее всего, я виноват не в том, что рота отошла, а в том, что я ее раньше не отвел в окопы на исходное положение, когда танки появились. Но ведь и не отвел в расчете на то, что начальство прикроет роту артиллерией… Так что давайте пополам делить вину за отступление.

По мере того как Куделя говорил, я проникался к нему все большим уважением.

— Вот таким-то, злым, ты мне больше нравишься, — сказал я. — А восстанавливать положение надо. До вечера восстановить. Такой приказ. Пойдем к твоему соседу, Балову. Он уже говорил с комбатом Юрковым. Сейчас все обдумаем насчет атаки.

Юрков прибежал к нам сам. Он уже имел указания командира полка относительно организации атаки. Немецкие танки и самоходные установки были отогнаны нашей артиллерией, но все еще курсировали на скатах высоты и в пойме реки Ольши. Комбат Юрков в ожидании артиллерийского налета обсуждал с командирами рот детали атаки, а я и Игнатьев беседовали с бойцами. Красноармейцы находились под впечатлением больших потерь, понесенных ротой при нападении вражеских танков и самоходных установок. Чтобы рассеять это впечатление, я рассказал им, как будет организована атака, что сейчас происходит выдвижение батареи истребительного противотанкового артиллерийского полка (иптап) для ее поддержки. Бойцы приободрились, закурили…

Артиллерийский налет длился 10 минут и был удачным. Точно стреляла по танкам и самоходным установкам батарея иптап. Когда 1-й батальон пошел в атаку, одна из немецких самоходок горела. Черный дым поднимался в небо. Игнатьев бежал в цепи 2-й стрелковой роты, недалеко от Балова, и подбадривал бойцов.

Красноармейцы мчались вперед. Скоро они миновали прежние свои окопы и, не останавливаясь, устремились дальше, к реке. Вдали, метрах в трехстах впереди наших, виднелись немецкие солдаты. Они оставляли высоту и уходили туда, где надеялись спастись: перед рекой у них были окопы, блиндажи, долговременные огневые точки. Вражеский огонь по ротам Балова и Кудели нарастал. Его вели в основном с западного берега Ольши, из долговременных огневых точек «железного пояса» — старых укреплений польско-чешской границы. Мы несли потери. М. Г. Шульге пришлось наступление временно приостановить.

Погибших вынесли к НП батальона. Среди них находились Р. П. Куделя, Г. Я. Привалов, А. М. Руденко.

Закончился еще один день боев в районе Гожице. Тяжелый день. Полк потерял много крови, много жизней воинов. Гитлеровцы, предчувствуя неминуемый разгром, сопротивлялись с яростью обреченных. Немецкое командование отдало приказ: гарнизон каждой долговременной огневой точки обязан обороняться до последнего патрона. За соблюдением этого приказа строго следили фашистские офицеры. И нам приходилось кровью платить за каждый разбитый дот и дзот, бронеколпак, за каждую укрытую в подвалах домов пулеметную точку. Борьба шла ожесточенная. Но как ни сопротивлялся враг, день закончился серьезной победой нашего полка: мы продвинулись вперед.

17 апреля с наступлением темноты боевое напряжение спало, а потом на весь участок, где недавно бушевало пламя, пришла тишина. Лишь изредка прошуршит над головой снаряд, разорвется где-то вдали… По звукам разрывов фронтовики безошибочно определяли и калибр и вид стрелявших орудий — горькая наука войны! И снова тишина.

Но эта тишина была обманчивой. И ночью продолжалась кропотливая работа. Ночь коротка, а надо все успеть сделать до утра: принять новое решение для организации боя, создать необходимый боевой порядок, подвезти боеприпасы, подготовить оружие, накормить и напоить людей, эвакуировать раненых, похоронить погибших.

Командир полка, его штаб, политработники готовили подразделения к новому наступательному бою.

Истекший день подтвердил, что противник использует против полка значительное число танков и самоходных установок. Командир дивизии выделил полку усиление. Нам дали иптап. Это была большая сила в борьбе с немецкими танками. Надо было умело ее использовать. Нам, политработникам, предстояло поработать с личным составом, помочь бойцам быстрее преодолеть танкобоязнь, вселить в них уверенность в силу нашей противотанковой артиллерии, противотанковых мин, гранат, надежность глубокого окопа, в котором боец при умелых действиях оставался неуязвимым. Парторг полка Поштарук, агитатор Андрухаев, новый комсорг Морозов, замполиты батальона, парторги и комсорги подразделений проводили беседы о мерах борьбы с танками, выслушивали предложения.

Мне довелось поработать во 2-м батальоне, действовавшем на главном направлении. Комбат Луков инструктировал командиров рот, готовил их к утреннему бою, а мы с замполитом батальона Ботовым беседовали с красноармейцами. В 4-й роте я поделился своими впечатлениями о действиях отважных истребителей вражеских танков осенью 1941 года под Москвой, когда воинам Панфиловской дивизии приходилось уничтожать немецкие танки гранатами и бутылками с горючей жидкостью. И тогда защитники Москвы проявляли незаурядную силу духа. А сейчас, в 1944 году, у наших гвардейцев прибавились артиллерия, умение, опыт. Я посоветовал: необходимо полнее использовать эти возможности.

О предстоящих боях я решил побеседовать и с минометчиками, которые должны были поддерживать 2-й батальон. Перед встречей с ними я спросил комбата Лукова, как он оценивает действия командира минометной батареи Гусаченко за истекший день. Луков хорошо отозвался о нем: «Откровенно скажу, минометчики помогли моему батальону. Гусаченко хороший мужик, не подводит в бою».

Капитана Гусаченко я нашел невдалеке от западной окраины селения Гожице, на огневых позициях батареи. Все было подготовлено к бою. Батарейцы поужинали, многие улеглись спать тут же, вблизи минометов. Солдатская постель незамысловатая: шинель да что под руку попадется. Хорошо, если не сырая земля под боком. Кто-то из бойцов наигрывал на губной гармонике песенку, другой вполголоса подпевал.

М. Г. Гусаченко доложил о готовности батареи к бою. Мы разговорились. Я узнал, что перед войной он с отличием окончил Ростовское артиллерийское училище, лейтенантом прибыл в пушечную батарею нашего полка, начал командовать взводом. Несколько раз Михаил Гаврилович был ранен, но всегда из госпиталя возвращался к нам. Полк в полном смысле слова стал для него родным домом.

Отец, мать, восемь братьев и сестер Михаила проживали в селе Сидоровка, под городом Шахты. Была у него в Шахтах и любимая девушка, Надя. Михаил показывал мне ее фотокарточку. Живой, остроумный, черноглазый, он оживленно рассказывал о батарее, о своем сослуживце А. В. Румянцеве, которого знал с 1941 года и с которым крепко подружился, о других лучших людях батареи.

Ночью перед боем мы оформили наградные листы на 34 красноармейца и командира. К ордену был представлен и Гусаченко. Из 2-й минометной роты к награде представили командира минометного расчета Чайку.

Сержанта Чайку все знали как хорошего скрипача. В свободное время он брал в руки скрипку, с которой не расставался, и давал своим товарищам концерты, пользовавшиеся в роте большой популярностью. Но ценили сержанта главным образом за боевые дела.

— Недавно особенно хорошо потрудился наш Чайка, — рассказывал командир взвода лейтенант Лелетко. — Дело было так. Стрелковая рота не может продвинуться, гитлеровцы головы не дают поднять. Чайка по фашистам— несколько мин. Те — молчок. Пока Чайка с немцами «разговор ведет», рота несколько десятков метров пробежит и укроется, отдышится. Фрицы опять начинают стрелять. Чайка присмотрится, подготовит данные — и пошел палить из своих самоваров-самопалов. Стрелковая рота поднялась и — перебежку на новый рубеж, пока немцы молчат. И так метров двести Чайка вел роту своим огоньком. Вот он какой скрипач-музыкант…

Подвиг Чайки был отмечен боевым орденом. Награждены были и связисты — командир взвода связи 2-го батальона младший лейтенант Чуприненко, телефонисты Шахтинаров, Фролкин и Стельмах.

Скупые строчки фронтовых записей, сохранившихся у меня, напомнили: лишь в течение одного дня боя Шахтинаров под огнем противника устранил около 40 повреждений линии связи. 40 за день! Он же вынес с поля боя тяжело раненного командира. Стельмах и Фролкин за день боев исправили до 80 порывов на кабельной линии связи. Для телефонистов не было пауз в бою — они шли на линию связи в любое время, как только умолкал телефонный аппарат и командир требовал: «Связь нужна, немедленно связь!»

Николай Чуприненко, совсем еще молодой офицер, пользовался репутацией опытного специалиста связи. Испортилась рация — Чуприненко, не дожидаясь мастера, сам ее починит. Что-то с телефоном не ладится — Чуприненко и в этом случае поможет.

Утром 17 апреля полк продолжал наступать. Батальон Лукова, имевший наибольший успех, дошел до дамбы, отделявшей пойму от реки Ольши. В бою особенно отличились взвод лейтенанта В. Ф. Ребенка и отделение Турхунбая Ахмедова. Используя складки местности, отделение Ахмедова обошло позицию немцев и уничтожило пулемет, открыв путь нашим бойцам и обеспечив их выход к дамбе.

В атаке погиб командир роты Турбин, был ранен лейтенант Ребенок. Приказав Ахмедову командовать взводом, лейтенант вырвал из блокнота листок, написал несколько слов и передал Ахмедову:

— Проститься с бойцами не успею — пойду в полковой медпункт. Прочти, Турхунбай, мою записку товарищам…

Ахмедов развернул записку:

«Товарищи бойцы и сержанты! Я ранен. Ухожу в госпиталь. Крепче бейте фашистов! Я на вас надеюсь. Желаю боевых успехов. Ваш командир лейтенант Ребенок».

Через несколько дней в дивизионной газете мы прочитали статью командира 2-го стрелкового батальона гвардии майора Ф. Лукова «Турхунбай Ахмедов — богатырь», а еще спустя несколько дней статью заместителя комбата по политчасти старшего лейтенанта В. Ботова, в которой сообщалось о том, что Ахмедов принят в партию, награжден орденом Красного Знамени.

Готовили Ахмедова к вступлению в партию парторг роты Сорокин и парторг батальона Нечесов. Прочитав Устав партии, Ахмедов пришел к Сорокину и сказал:

— Многое в Уставе вроде ясно, а вот рассказать… не могу.

— Понимаю вас, товарищ Ахмедов, — ответил парторг. — Книжечка эта небольшая, а мудрая. И понять ее надо, сынок, раз в партию идешь, понять умом и сердцем. А что не гладко рассказываешь — это ничего, коммунисты поймут. Воюешь ты, сынок, хорошо. Таких людей партия ценит. Верю — отличным будешь коммунистом.

Ахмедов знал, что если Николай Степанович Сорокин, их парторг и «дедушка» («дедушке» было 45 лет), кого назовет «сынком», — значит, он уважает этого человека. У Турхунбая веселее стало на душе. В перерыве между боями он вновь перечитал Устав ВКП(б), почти наизусть выучил его разделы о кандидатах в члены партии, правах и обязанностях члена партии, мысленно соизмерил, соответствуют ли его фронтовые дела требованиям, предъявляемым к вступающим в партию воинам. И только после этого решился написать заявление, в котором просил первичную партийную организацию принять его кандидатом в члены Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков).

Ахмедов пришел в окоп ротного парторга, подал ему свое заявление и попросил помочь написать биографию.

— Не умею я складно писать, — сказал Турхунбай, — помоги мне, Николай Степанович. Хочется написать ее от всего сердца.

— Что же, поможем, — ответил Сорокин. — Но, пожалуй, лучше меня это сделает батальонный парторг Иван Васильевич Нечесов…

У меня сохранился номер дивизионной газеты «Ворошиловец», в которой была опубликована биография Ахмедова. Позволю себе привести ее текст:

«Вся наша семья с первых дней войны участвует в защите Отечества. Мой старый отец, член ВКП(б), добровольно ушел на фронт, в 1942 году погиб смертью храбрых. Имею семь братьев, двух сестер. Все они — участники Великой Отечественной войны. Горжусь ими. Моему брату — водителю танка, старшему сержанту Шукиру Ахмедову — присвоено звание Героя Советского Союза. В семье я младший, мне 19 лет. Сделать чего-то особенного пока не успел. Торжественно клянусь, что твердо буду идти по стопам моего отца коммуниста, моих братьев и сестер. На фронте мне вручили несколько правительственных наград. Заверяю, что рука моя не дрогнет в борьбе с врагами нашей Родины».

Вскоре после беседы с Ахмедовым парторг Сорокин вместе с ротой пошел в атаку. Схватка с гитлеровцами носила ожесточенный характер. Вражеская пуля сразила Николая Степановича.

— Острая боль охватила мое сердце, когда нам сообщили, что погиб Николай Степанович Сорокин, — сказал своим товарищам Ахмедов. — Постараюсь заменить в партийном строго этого верного друга, наставника, бесстрашного воина-коммуниста.

Партийная комиссия политотдела единогласно приняла Ахмедова кандидатом в члены ВКП(б). Вернувшись в батальон, Турхунбай сразу же решил идти в свою роту, которая продолжала бой. Старшина Визнюк сказал, чтобы он немного передохнул:

— Вместе пойдем ночью, я ужин буду доставлять в роту.

Старшина Визнюк был себе на уме, у него вечно не хватало людей для подноса пищи и боеприпасов, бойцы были нужны на переднем крае, и старшине приходилось всякий раз выкручиваться, изыскивать подносчиков.

— Отдыхать некогда. Товарищи воюют, и я сейчас же пойду в роту, — упрямо ответил Ахмедов. — Надо торопиться бить фашистов. Война к концу подходит — как этого ты не понимаешь?

— Что ты, словно одержимый, рвешься! Успеешь еще, нанюхаешься войны вдосталь, если она все еще тебе в диковинку.

— Что такое «одержимый»? Плохо или хорошо? — допытывался Ахмедов. — Ты, наверное, худое слово говоришь?

— Да отвяжись ты… Не плохое это слово, — махнул рукой старшина.

И Ахмедов отправился в роту. Нашел он ее недалеко от реки Ольши и участвовал в бою. Он еще был под впечатлением волнующих минут пребывания на заседании партийной комиссии, принимавшей его в партию, и ему хотелось сразу же, немедленно сделать что-то такое, чтобы всем было ясно, как он любит партию, что он готов с честью оправдать звание коммуниста.

Бой становился все жарче. Гитлеровцы наседали со всех сторон. Рота несла потери. Отделение Ахмедова быстро передвинулось на левый фланг 2-го взвода, уничтожило немецкий пулеметный расчет, который строчил по нашим бойцам. Рота продвинулась вперед. Вражеская пуля пронзила руку Турхунбая, по он продолжал бой и лишь после выполнения боевой задачи отправился в медсанбат. Пробыв там несколько дней, Турхунбай вернулся в роту.

Война подходила к концу, но он все же успел не раз отличиться. Он взял в плен И немецких солдат. Командование наградило его еще одним боевым орденом.

18 апреля полк продолжал наступление. Батальон Лукова сделал новый рывок вперед, захватил дамбу перед рекой и село Ухыльско ключ к выходу на западный берег Ольши. В утренней атаке главную роль сыграла рота Балова, точнее, ее взвод, которым командовал лейтенант Трифонов. Взвод сумел обойти огневые точки противника и ворвался в деревню Ухыльско с тыла. В то же время 6-я рота атаковала вражеский опорный пункт с фронта. Маневр взвода Трифонова, по существу, решил судьбу опорного пункта, где оборонялась немецкая пехотная рота. Заслышав и увидев русских у себя в тылу, немецкие солдаты ослабили огонь и по 6-й роте, чем воспользовался стрелковый взвод Родионова. Он стремительно ворвался в населенный пункт. Красноармеец этого взвода Андраилов, смело бросившийся в атаку, захватил в плен двух немецких солдат, отобрав у них оружие, а другой боец, Андреев, забросал гранатами подвал, приспособленный под долговременную огневую точку. Взвод Трифонова захватил бронетранспортер с девятью немецкими солдатами, пытавшимися на нем удрать, оружие, склад с боеприпасами, уничтожил двенадцать гитлеровцев.

Гарнизон Ухыльско был разгромлен. Роты 2-го батальона действовали дерзко. Хорошо было организовано взаимодействие с пулеметчиками, минометчиками, артиллеристами. Серьезным препятствием был крупнокалиберный пулемет, который скашивал всех, кто пытался преодолеть дамбу. Луков связался с минометчиками. Они открыли огонь. Навесная траектория мин обеспечивала надежное поражение гитлеровцев за дамбой, противник понес большие потери. Взаимодействуя со стрелковой ротой, минометный расчет в составе Досанова, Нарханова, Бадзюна выдвинулся к дамбе. Его мины подавили вражеский пулемет. Наша рота перескочила дамбу, устремилась к реке, преследуя отступающих гитлеровцев. Те оставляли окопы.

Немецкое командование пыталось остановить убегающих солдат. Навстречу поддавшимся панике гитлеровцам вышло несколько танков и самоходных установок. Они остановили отступающих. Началась контратака. Позади немецких солдат находились их начальники, они гнали подчиненных вслед за танками.

Наши бойцы залегли в немецких окопах, заняли укрытия на дамбе, на окраине Ухыльско, открыв стрельбу по немецкой пехоте. Иван Радченко, прославленный пулеметчик, удобно примостившись на чердаке дома, огнем уничтожал фашистов. Гитлеровцы стали разбегаться в поисках укрытий, прятались в воронках, канавах, ямах. Троих настигла пулеметная очередь.

Два немецких танка и самоходная установка двигались по полю вперед без пехоты. Вокруг них заплясали разрывы артиллерийских снарядов. Один танк загорелся, зачадил черным дымом. Другой танк и самоходка повернули назад, ушли за реку.

2-й батальон продолжал наступление на правом фланге полка, но дальше реки не прошел. В пойме его остановил огонь немецкой артиллерии и пулеметов, расположенных в фольварке Червин и на западном берегу Ольши. Сложнее было на левом фланге. Батальон Юркова не имел успеха. Он еще раньше подошел к поясу немецких долговременных огневых точек, но без артиллерийской поддержки не смог выйти на западный берег реки. Дивизионное начальство сердилось. Командиру полка Шульге попало, и он, естественно, нажимал на Юркова, потребовал взять немецкий дот, преграждавший путь вперед. «Один-то дот можете взять?» — кричал в телефонную трубку командир полка комбату Юркову.

Горячность могла помешать делу. Начальник штаба Берлезев чувствовал, что Юрков взвинчен, расстроен, ему надо спокойно посоветовать, как выполнить задачу. И Берлезев высказал соображения, с которыми командир полка согласился. Советы Берлезева помогли Юркову. Надо сказать, что Шульга был горяч, а Берлезев уравновешен и спокоен; сочетание этих двух характеров при большом командном опыте Шульги было полезным для управления полком.

Вскоре Юрков доложил нам:

— Батальон овладел немецким дотом.

Уточняя задачу полку, командир дивизии приказал: взять фольварк Червин, расположенный западнее реки Ольши. Со своей обычной доброжелательной иронией генерал Колдубов говорил Шульге:

— Подумаешь, четыре шага тебе надо сделать до фольварка. Четыре шага — какое тебе усиление!

А потом серьезно:

— Усиление полк получит скоро, но для другой цели.

19-23 апреля полк делал эти «четыре шага». Необычайно трудными они были. С благодарностью вспоминаю наших артиллеристов Румянцева, Рыбина, Оничко, минометчиков Груздева, орудийный расчет в составе Кобы, Пилипенко, Кочегина, Хлестунова, минометные расчеты Харедко, Берадзе и многих других. Это они своим ратным трудом обеспечили такую огневую поддержку, которая позволила нашим малочисленным стрелковым батальонам выйти на западный берег Ольши, углубиться в зону вражеского «железного пояса», овладеть фольварком Червин. После этого во всех стрелковых ротах полка оставалось всего 25–30 бойцов. Это тот случай, когда солдаты все отдали Родине.

Присутствие политработников в ротах и взводах, на командно-наблюдательных пунктах, пунктах медпомощи, в хозячейках и тылах особенно важно в какие-то определенные, решающие моменты. Такие моменты политработники должны были уметь определить. И они их определяли, находили подходящие методы и формы работы с людьми. Правда, мне приходилось встречать некоторых политработников, которые ходили по подразделениям, задавали стереотипный вопрос «Как живете?», затем похлопывали собеседника по плечу и говорили что-либо приличествующее случаю. Мы не терпели такого бездумного отношения к людям, старались анализировать и обобщать виденное и услышанное, добивались того, чтобы партполитработа носила действенный характер, обеспечивала успех боя. Сошлюсь на некоторые примеры.

16 апреля, когда под ударом вражеских танков дрогнули наши роты, политработники срочно прибыли в них, чтобы помочь восстановить положение, заняли места в боевых порядках. И цель была достигнута.

Общение с бойцами и командирами позволяло выявлять достойных, обобщать передовой опыт. Этому способствовали, как уже говорилось, листовки. Вот текст листовки, составленный парторгом батальона Иваном Нечесовым в тот момент, когда надо было помочь молодым бойцам преодолеть танкобоязнь:

«Гвардейцы!

Горит немецкий танк перед вами. Это мы его подбили!

Танк не страшен. Красноармеец сильнее танка. Уничтожайте немецкие танки, они уязвимы. Отсекайте пехоту противника от танков и самоходок и уничтожайте ее.

Смелее, товарищи! Вы победите! Слава вам!»

К партийно-политической работе мы приобщали командиров подразделений, работников штаба. Активно участвуя в многогранном процессе воспитания красноармейцев и сержантов, офицеры лучше изучали подчиненных, вбирали опыт масс, знали положение в ротах, взводах, отделениях, расчетах. Наши командиры и красноармейцы жили единой мыслью, были охвачены единым патриотическим стремлением — разгромить врага, одержать победу.

На фронте мне часто вспоминались замечательные слова Н. К. Крупской о том, как высоко ценил Владимир Ильич Ленин близость командного состава нашей армии к красноармейской массе. Уместно привести эти слова.

«Помню, — писала Надежда Константиновна, — я присутствовала при одном докладе Ильичу о том, как недоверчиво относились к старым военным специалистам красноармейцы. Вначале приходилось учиться у военных специалистов — это понимали и красноармейцы, но к военным специалистам они относились сугубо настороженно, ничего им не спускали, даже в области бытовой. Настороженность красноармейцев была понятна: старорежимный командный и начальствующий состав далеко стоял от солдат. После, когда ушел докладчик, Ильич говорил со мной о том, что сила Красной Армии — в близости командного состава к красноармейской массе. Мы вспоминали с ним картины Верещагина, отражавшие войну с Турцией 1877–1878 гг. Замечательные это были картины. У него есть одна картина: идет бой, а командный состав в отдалении с горки смотрит на бой. Вылощенное, в перчатках, офицерье в бинокли смотрит с безопасного места, как гибнут в боях солдаты».

Наши командиры, вышедшие из гущи народа, не «с горки смотрели на бой», не «в бинокли смотрели с безопасного места, как гибнут в боях солдаты». Они постоянно находились с красноармейцами — и в жарких боях, и за обедом, и на отдыхе.

У меня остались самые добрые воспоминания о дружной работе партполитаппарата и командного состава полка. Мы, политработники, готовили командиру полка, комбатам материалы об отличившихся в боях людях, информацию о настроении личного состава, о состоянии дела с выполнением боевых задач, материально-бытовых запросах бойцов. Благодаря четкой, оперативной, достоверной информации, пожалуй, никто в полку так хорошо не знал людей, их настроений, чаяний и боевых дел, как политаппарат. О значении партийно-политической информации хорошо сказал А. А. Жданов, один из выдающихся деятелей нашей партии, бывший член Военного совета Ленинградского фронта. Партийно-политическая информация на фронте, говорил он, — это вышка, с которой все видно.

Верные слова.

Много цепного мы черпали из опыта работы политотдельцев нашей дивизии и корпуса. О некоторых из них я уже рассказывал. Считаю своим долгом отметить большую помощь, оказанную мне начальником политотдела дивизии Григорием Андреевичем Бойченко. На этом посту он сменил полковника И. П. Чибисова, назначенного начальником политотдела корпуса. Впервые в наш полк Бойченко прибыл 23 апреля. Познакомившись с М. Г. Шульгой, парторгом полка П. Г. Поштаруком, работниками штаба, Григорий Андреевич расспросил меня о том, какие трудности испытывают в работе замполиты батальонов, парторги подразделений, о состоянии марксистско-ленинской подготовки командного состава, о тех вопросах, которые волнуют личный состав. Я почувствовал, что новый начподив очень доброжелательно относится к людям, их запросам. Живой по натуре, общительный и принципиальный человек, Бойченко, как я убедился, обладал тем острым партийным чутьем, которое позволяло ему быстро улавливать пульс партполитработы, беспристрастно оценивать ее состояние. Высшим критерием оценки стиля и методов работы замполитов частей Григорий Андреевич считал результативность, а не количество проведенных партийных собраний, совещаний, политзанятий, бесед. Помню его рассказ о парторге соседнего с нами полка. Целыми днями этот парторг ходил по подразделениям, сказал начподив, Вроде бы все время он был занят, но конкретных результатов достигал маловато. Почему? Потому, что увлекался количеством бесед и мало заботился об их действенности.

Правильно поняв начальника политотдела, П. Г. Поштарук раскрыл свой блокнот и стал докладывать о том, где и что он делал в ходе боев, проходивших с 15 по 23 апреля. Оказалось, что за эти девять суток Павел Григорьевич побывал в обоих батальонах, участвовал вместе с ними в боях, помогал ротным парторгам в организации партийной работы, подготовил к приему в партию нескольких бойцов, представлял их на заседании дивизионной парткомиссии.

— Как пополняются первичные парторганизации вашего полка? — спросил Бойченко.

— За три недели принято в партию двадцать четыре красноармейца и командира.

— Во всех ли ротах имеете парторгов?

— Да, во всех. Но за последние девять дней в некоторых ротах дважды приходилось назначать новых парторгов вместо выбывших из строя в ходе боев.

— Какие вопросы обсуждаете на заседании полкового партийного бюро?

— Двадцать первого апреля, например, слушали доклад парторга минроты Кузьмича о работе с молодыми коммунистами. Ранее разбирали заявления о приеме в партию, обсуждали вопрос об авангардной роли коммунистов в бою, об усилении партийного руководства комсомольскими организациями, о пропаганде боевых традиций полка…

— Часто отвлекаете парторга от его основных дел? — спросил меня Бойченко.

— Случается, — ответил я. — Иногда оставляю его вместо себя на НП командира полка, иногда он готовит политдонесения.

Начподив, по-видимому, остался доволен нашей информацией. Обратив внимание на необходимость усиления индивидуальной работы с людьми, он познакомил нас с задачами, которые предстоит решать на марше к новому участку фронта. Григорий Андреевич подчеркнул, что марш будет нелегким и что следует заблаговременно подготовиться к нему, помочь командирам обеспечить высокую дисциплину и бдительность на марше, позаботиться о четкой работе тыловых подразделений.

В свете указаний, полученных от начподива, мы разработали и осуществили практические мероприятия по обеспечению всесторонней подготовки личного состава к маршу и новым боям. Мне удалось выкроить время для обобщения опыта работы батальонных парторганизаций в предыдущих боях. Я снова обратился к дневниковым записям парторга 2-го батальона И. В. Нечесова. Частично я цитировал те фрагменты из этих записей, которые относились к периоду подготовки батальона к наступлению. Теперь сошлюсь на фрагменты, фиксирующие штрихи работы батальонного парторга Нечесова в период наступательных действий.

«15.04. Актив. Взято в плен 15 немцев, захвачена деревня Гожице. Парторг 5-й роты Марков ранен. Заменяю его опытным коммунистом…»

Далее Нечесов занес в дневник фамилии бойцов и командиров, погибших или выбывших из строя по ранению. Такой учет был полезен. В часы затишья между боями парторг писал письма родителям воинов, погибших в бою.

«16.04. Ранен коммунист Насекин. Убит герой боя старшина Николай Сова. Оба заслуживают боевых наград.

Участвовал в наступлении 4-й роты. После атаки беседовал с ранеными.

Выпущены листовки об отличившихся в атаке.

Доложить комбату, его замполиту об отличившихся в бою Ганине, Снегиреве, Карпове, Кравце, Беляловой, Асанове, Ибрагимове. Все они достойны наград.

17.04. Снова отличились в бою телефонист Стельмах, радист Фролкин, красноармеец Морозов.

Батальон взял в плен 16 гитлеровцев. Захватил трофеи — рацию, 8 гранатометов, 7 пулеметов.

Вместе с 6-й стрелковой и пулеметной ротами участвовал в бою. Ночью в окопах провел совещания коммунистов обеих рот. Подвели итоги дневного боя. Выступили коммунисты Радченко, Гудалин, Гришин.

Приняли новое пополнение — 28 человек. Все — советские граждане, освобожденные из немецкого плена или репатриированные с территорий, ранее оккупированных фашистами. Беседовал с ними. Фашизм ненавидят. Рассказал им о боевых традициях полка, батальона.

18.04. Отличился и представлен к награде красноармеец Андраилов. Взял в плен двух фрицев. Связной Андреев забросал гранатами подвал с гитлеровцами. Командир взвода Родионов первым поднялся в атаку. Хорошо обеспечивала эвакуацию раненых фельдшер роты Рашевская. Представлена к награде.

Парторг 6-й роты Гришин выпустил за день 6 листовок, рассказав в них о мастерах боя.

С комбатом Луковым, его замполитом Ботовым обсудили вопрос о работе ротных парторгов. Отличные боевые вожаки. Представили к орденам Гусева, Маркова, Гришина. Александр Гришин представлен к ордену Славы I степени. Уверен, будет у нас полный кавалер ордена Славы.

19.04. Отличился красноармеец Тубрунек, крестьянин из Закарпатской Украины, — в 80 метрах от противника не раз проползал с боеприпасами. Рассказать закарпатцам.

Минометный расчет в составе Досанова, Нарханова, Бизюка уничтожил вражеский пулемет, рассеял до взвода гитлеровцев. Благодаря этому батальон смог продвинуться за дамбу. Поздравительные письма командира полка передали минометчикам и пулеметному расчету Радченко.

Проведена беседа со связистами.

Из 4 немецких самоходок, пущенных сегодня против батальона, 2 сожжены нашими артиллеристами.

20.04. Проведен ряд бесед в 5-й роте.

Представлено к наградам 26 человек.

21.04. Провел собеседование с товарищами, подавшими заявления в партию.

22.04. Участвовал в бою на западном берегу реки Ольши. После боя беседовал с красноармейцами 5-й роты. Рассказал им о подвигах гвардейцев батальона.

23.04. С товарищами, которые готовятся вступить в партию, провел занятия: «Устав ВКП(б) — закон жизни коммуниста».

Ночь на 24.04. Батальон — на марше. Нахожусь в пулеметной роте…»

Нам стало известно, что 22 апреля 60-я армия 4-го Украинского фронта заняла чехословацкий город Опаву и что это обстоятельство внесло существенную поправку в ситуацию, сложившуюся для нашего 3-го горнострелкового корпуса, а следовательно, и для нашей дивизии, ее полков. Для того чтобы полнее и точнее охарактеризовать обстановку в этот период, сошлюсь на воспоминания бывшего командующего 4-м Украинским фронтом генерала армии (впоследствии Маршал Советского Союза) А. И. Еременко. В своей книге «Годы возмездия» он пишет, что овладение Опавой позволило ему принять решение брать город Моравска Остраву не в лоб, а обходным маневром. Почему? «Брать в лоб, выкуривать засевшего там врага артиллерийским огнем и бомбовыми ударами авиации, — отмечает А. И. Еременко, — значило подвергнуть разрушению индустриальное сердце дружественной страны. Советские воины стремились вернуть чехословацкому народу его шахты, домны, мартены, заводы и фабрики, не причинив им ущерба, чтобы страна поскорее встала на ноги».

В соответствии с этим решением командующего была произведена перегруппировка войск. К исходу 29 апреля наши войска вплотную подошли к Моравска Остраве, расположившись для штурма города.

38-я армия должна была наступать с запада и юго-запада, 1-я гвардейская армия — с севера. Что касается нашего 3-го корпуса — он временно был выведен из оперативного подчинения 1-й гвардейской армии. Ему было приказано наступать с юго-запада в направлении Гуловчец, Витковице, Слатино. Корпус был усилен 322-й стрелковой дивизией. Наша 128-я гвардейская горнострелковая дивизия должна была наступать с западного берега Одера на город Забржек-на-Одере (часть Моравска Остравы).

В ночь на 24 апреля наш полк из района Гожице совершает марш в заданный район. Маршрут дивизии: Гожице, Пшув, Ратибор, Заудиц, Краварже, Сухе-Лезце, Гуловчец. Шел дождь. Марш был трудным. В пути полк находился до утра 25 апреля. Шли почти без отдыха — всего было несколько коротких привалов и одна четырехчасовая остановка, чтобы просушить одежду и обувь, немного поспать. Слабых и больных пришлось рассадить но повозкам. Весь основной груз, кроме личного состава, находился тоже на повозках. Жалоб на трудности марша я не слышал.

Под вечер полк переходил через реку Одер и село Крейценорт. Это было на стыке старых границ Польши, Германии и Чехословакии. Крейценорт — немецкий населенный пункт. Полк остановился недалеко от него. Впереди рвались снаряды. Надо было выяснить, как проскочить без потерь. Шульга забрался на своего коня и поскакал к разведчикам. Тяжелое, низкое, набухшее дождем небо давило на землю, на людей. Было бы совсем темно, если бы не багровый закат. Он, словно кровяная река, узкой полосой разлился по горизонту. Я стоял с товарищами на обочине дороги и смотрел на немецкое село, на его красные черепичные крыши с остроконечными башенками. Из села тянуло гарью, догорало какое-то строение. Кажется, знакомая, не раз уже виденная картина войны. И все же в этой картине было нечто новое: до сего времени горели советские города и села, польские, чехословацкие, теперь мы видели горящее немецкое село.

Мои мысли невольно перенеслись в родные края, в суровый 1918 год, когда родные братья ушли в Красную Армию, чтобы отстоять Советскую власть. В том же году отец вступил в одну из первых в стране сельскохозяйственных коммун. 17-летним парнем я вступил в Коммунистическую партию, чтобы в ее рядах строить социализм и коммунизм. И вот, когда Советская страна, никому не мешавшая и ни на кого не собиравшаяся нападать, пользовалась плодами своих мирных побед, в это время гитлеровская Германия обрушила на нее бомбы, танки, послала орды убийц и грабителей. Они разрушили тысячи городов, сожгли десятки тысяч сел. Своими чудовищными зверствами они хотели запугать мой народ, поставить его на колени. Не вышло!

Конечно, мы никогда не отождествляли и не отождествляем гитлеровских захватчиков со всем немецким народом. Мы едины во мнении с немецкими коммунистами, с их позицией, выраженной в воззвании Центрального Комитета Компартии Германии к немецкому народу. В этом документе, опубликованном 11 июня 1945 года, в частности, говорится: «Вину несут все те немцы, которые видели в политике вооружения «величие Германии» и приняли дикий милитаризм, марши и военную муштру за высшее благо для нации. Наше несчастье заключалось в том, что миллионы и миллионы немцев пошли на поводу нацистской демагогии, что яд звериной расовой теории «борьбы за жизненное пространство» смог отравить организм народа. Наше несчастье состояло в том, что широкие слои населения предали забвению чувство человеческого достоинства и справедливости и пошли за Гитлером потому, что он обещал им хороший обед и ужин за счет других народов в результате войны и грабежа».

…Глядя на немецкое селение, я сказал товарищам:

— Ну вот и дошли…

— Не все нашим плакать, пускай поплачут и фашисты, — отозвался парторг полка П. Г. Поштарук.

— Долго я шел до этого рубежа, — молвил Иван Нечесов.

— А что бойцы говорят? — спросил я.

— О, когда на привале объявили, что на немецкую территорию мы вступим вечером, только и разговору о том, что дошли наконец до гитлеровской Германии, теперь и войне скоро конец… Вспоминали, кто когда пришел на фронт, где воевал, у кого какой счет к фашистам, — рассказывал замполит батальона В. И. Ботов.

— Счет, говоришь, подбивают? — переспросил я.

— А как же! — ответил Василий Иванович. — Все надо вспомнить, все подсчитать и заставить нести ответственность.

Мысль эта — относительно счета — была не новая, но повторенная сейчас, перед этим горящим немецким селом, она заставила меня задуматься.

— Конечно, то, что мы говорим сейчас, что говорят наши бойцы и командиры о счете к фашистам, все это понятно и объяснимо. И счет мы предъявим. Можно не сомневаться, что он будет сполна предъявлен Советским государством. Но нам надо иметь в виду, что гитлеры приходят и уходят, а народ остается. Поэтому надо сейчас позаботиться о том, чтобы красноармейцы и командиры лояльно относились к трудовому немецкому населению, налаживали с ним контакты. Врагов в открытом бою будем уничтожать, преступников — вылавливать и судить, а с трудовым населением терпеливо работать, как подобает коммунистам…

Должен сказать, что наши опасения оказались напрасными. Советские воины, как и весь наш советский народ, показали себя истинными интернационалистами, умеющими перешагнуть даже через такую пропасть, какую вырыл немецкий фашизм между немцами и гражданами Советского Союза. Я не помню ни одного факта неподобающего отношения военнослужащих нашего полка к немецким пленным или рабочим, крестьянам, служащим.

…В первой половине дня 25 апреля, оставив позади город Опаву, полк сделал остановку в лесу, возле хутора Свобода: Моравска Острава была юго-восточнее нас. Нам дали двое суток, чтобы ввести в строй пополнение, полученное полком. Задача не из легких, если иметь в виду облик наших новых бойцов. Одна группа их, более ста человек, — это соотечественники, призванные в армию полевыми военкоматами 4-го Украинского фронта на территориях германского рейха. Люди эти были вывезены из Советского Союза немецкой оккупационной администрацией на работы в Германию или были освобождены Красной Армией из лагерей военнопленных. Вторая группа — 200 человек — жители Краковского воеводства Польши, украинцы по национальности, пожелавшие переселиться в Советский Союз и изъявившие желание служить в Красной Армии.

В войну мне довелось проходить с войсками через эти края. Должен сказать: бедность ужасающая — покосившиеся хибарки с земляным полом и с полным отсутствием какой бы то ни было мебели, не было даже скамеек, табуретов и столов; ребятишки с рахитичными головами и животами, потому что питались почти исключительно картофелем; плохо одетое население. Неграмотность, забитость, бескультурье.

Нам предстояло за двое-трое суток подготовить новый отряд бойцов Красной Армии. Вместе с И. Я. Науменко мы пошли побеседовать с пополнением, рассказать об обстановке на советско-германском фронте, о наших задачах на завершающем этапе борьбы. Беседа показала, что люди рвутся в бой, хотят внести свой вклад в дело разгрома фашистской Германии. Но они еще не умели воевать. Нельзя было терять ни одного часа. Мы мобилизовали ветеранов полка, всех опытных красноармейцев и сержантов на оказание всемерной помощи командирам в обучении новобранцев.

29 апреля полк сосредоточился в районе населенного пункта Янова перед рекой Одер, юго-западнее Моравска Остравы. На рассвете 30 апреля наша дивизия вступила в бой с задачей овладеть районом Моравска Остравы — городом Витковице.

При поддержке авиации и во взаимодействии с чехословацкой танковой бригадой части дивизии уничтожили противника на западном берегу Одера и, форсировав реку, завязали уличные бои в городе Забржек-на-Одере. Бой шел весь день. К вечеру наши части ворвались в Витковице. Очищая квартал за кварталом, они продвигались вперед. Полк вышел на окраину Витковице, а потом к Моравска Остраве.

С наступлением ночи бой разгорелся с новой силой. Несколько тысяч гитлеровцев, окруженных в Моравска Остраве, ринулись в яростную контратаку и, не считаясь с потерями, пытались прорваться в горы. До утра во всех районах города шли ожесточенные уличные бои. Лишь незначительная часть гитлеровских войск прорвалась на юг, в горы. План немецкого командования — задержать Красную Армию на рубеже Моравска Остравы — был сорван. Гитлеровцы потеряли в Моравска Остраве большое число солдат и офицеров, много техники. Наши войска, не останавливаясь, продолжали движение к городу Оломоуцу, прикрывавшему чехословацкую столицу Прагу.

Не могу не рассказать о некоторых эпизодах боев.

Когда полк приближался к Моравска Остраве, мне позвонил начальник политотдела дивизии подполковник Г. А. Бойченко. Он сообщил, что Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин считает необходимым освободить Моравска Остраву 30 апреля. Мы знали, что 30 апреля Красная Армия начнет штурм Берлина. Командир дивизии и начальник политотдела распорядились, чтобы указания Верховного Главнокомандующего как можно быстрее довести до всего личного состава.

Я вызвал политработников и некоторых штабных офицеров на инструктаж. После него мы направились в подразделения. Разъяснили воинам боевую задачу. Вскоре полк пошел в бой под лозунгом «Даешь Моравска Остраву!».

Мне довелось рассказать о требовании Верховного Главнокомандующего во 2-й стрелковой роте старшего лейтенанта М. Б. Балова. Красноармейцы и командиры заявили, что не пожалеют сил, чтобы выполнить задание командования.

Пока я беседовал во взводе лейтенанта Трифонова, красноармеец принес листовку. Ее прислал замполит батальона Игнатьев. Трифонов прочел листовку бойцам.

«Листок-молния.

Прочти. Быстрее передай товарищу.

Гвардейцы!

Перед нами река Одер. Применяйте любые средства для переправы и стремительно перебирайтесь на ту сторону! Не оглядывайтесь, инициатива полностью в наших руках, гитлеровцев теснят справа и слева. Смелее вперед! Победа будет за нами. Даешь Моравска Остраву!»

Одер я форсировал вместе с ротой Мухтара Балова. Глубина реки не достигала и метра. Часть бойцов шла по воде, а другая перебралась по наскоро построенному мосту. В роте было человек 40. Значительных потерь при форсировании не было. На восточном берегу продвижение роты задержал артиллерийский и ружейно-пулеметный огонь противника. Танки чехословацкой бригады ушли вперед, противник усилил стрельбу.

— Давай мне старшину Чербачиева, — приказал Балов командиру взвода Трифонову.

Тот позвал Чербачиева.

— Бери отделение и, маскируясь, выдвигайся вон к тому дому. — Балов указал старшине на окрашенный дом. — Уничтожить пулемет, он где-то на чердаке.

Чербачиев побежал выполнять задание, а Балов с ротой занял окоп на берегу Одера.

Сложнее все получилось в 6-й стрелковой роте, наступавшей левее роты Балова. Я следил за переправой взвода гвардии старшего сержанта А. А. Гришина. Рота форсировала Одер под огнем противника. Вражеская артиллерия пыталась остановить наших бойцов на обоих берегах. Я видел, как Гришин, поднявшись из воронки на западном берегу, бросился вперед. И вот он уже в реке, за ним бегут и другие. Рота на восточном берегу. Гришин бежит дальше. Рядом с ним Иван Нечесов. Вражеский снаряд упал прямо в группу наших бойцов. Люди шарахнулись в сторону, попадали. Два красноармейца остались лежать. К ним уже бежала фельдшер.

В окопе на берегу Одера рота Балова оставалась недолго. Чербачиев ракетой дал знать, что путь свободен. Действительно, немецкий пулемет не стрелял. Рота вышла на площадь перед заводом в поселке Забржеге и вновь была остановлена гитлеровцами, стрелявшими из небольшой рощи. И вновь Чербачиев, взяв свое отделение и отделение сержанта Матвеева, быстро начал обходить рощу. Но к полудню из рощи вышла большая группа пьяных немецких солдат. Она начала преследовать два наших стрелковых отделения, в которых насчитывался десяток бойцов. Чербачиеву и Матвееву пришлось вернуться в окоп, занятый взводом Трифонова. Стали всем взводом отражать атаку гитлеровцев. Балов выдвинул свой пулемет на чердак. Свинцовый удар пуль, мины — все это обрушилось на немецких солдат, лезших на 2-ю роту. Завершила уничтожение гитлеровцев наша самоходка — ее привел Чербачиев с соседнего участка. Она несколькими выстрелами перебила группу вражеских солдат. Рота Балова продолжала двигаться в глубь города.

В. И. Чербачиев был легко ранен в руку. Из санроты он вернулся к следующему утру.

Связной, явившийся с запиской от комбата Юркова к Балову, нашел нас на площади перед заводом. Он же принес мне записку младшего лейтенанта В. И. Борунова, адъютанта командира полка. В записке сообщалось, что мне надо прибыть к командиру полка. Оказывается, звонил начальник политотдела, сообщил, что взят Берлин и что Москва предстоящей ночью будет салютовать войскам, взявшим штурмом город Моравска Остраву. Весть эта вызвала огромную радость. С повой энергией гвардейцы бросались в атаки и громили врага. В ту же ночь многих из них — Балова, Чербачиева, пулеметчиков Палия и Гнатышева, стрелков Рогозина, Савина и других — мы представили к правительственным наградам.

В ночь на 1 мая в городе непрерывно шел бой. Связь со штабом дивизии почти отсутствовала. Кабель рвался. Радиосвязь была неустойчивой. Нерегулярной была и связь с подразделениями полка. Ее в основном поддерживали через офицеров связи и посыльных.

В городе находились довольно многочисленные немецкие части, потерявшие общее управление. Все они стремились уйти из города, беспорядочно атаковали, стреляли. Бои с разрозненными группами вспыхивали повсеместно. В небо взлетали, рвались мины, снаряды, фаустгранаты, визжали пули. И все это шумело, свистело, грохотало. Иногда гитлеровцы шли по ночным темным улицам города колоннами. Поскольку враг не сдавался, приходилось усиливать удары, уничтожать его. Так именно было на одной из улиц города, когда артиллеристы из нашей полковой батареи в упор расстреляли большую фашистскую колонну.

Командный пункт полка в этом ночном бою размещался в здании школы. Командир полка и его штаб постоянно испытывали затруднения из-за неустойчивости связи с батальонами и артиллеристами. То один, то другой офицер штаба бежал в подразделения с приказами и распоряжениями. Конечно, управлять полком в таких условиях было трудно. Решающим становилось знание каждым командиром в любом звене, да и не только командиром, но и каждым бойцом задачи полка, ибо действовать надо было упорно и целеустремленно, чтобы обеспечить выполнение плана боя. Наши командиры подразделений оказались на высоте: зная сектор города, где надо действовать, приблизительно зная, где должен быть тот или иной начальник, они умело организовали боевые действия и тем самым обеспечили и взаимодействие между силами и средствами полка.

В ходе ночного боя командный пункт полка оказался под ударом группы противника. Большая колонна немцев сбила автоматчиков, оборонявших КП, и атаковала его. В завязавшемся бою, в котором участвовали все, кто был на командном пункте, были ранены адъютант командира полка Гулий и, еще несколько человек. Наши бойцы взяли в плен немецкого полковника и майора.

В ночном бою мы несли значительные потери. Тогда же погиб парторг 2-го батальона гвардии младший лейтенант И. В. Нечесов. Немцы обстреляли группу наших бойцов, с которой он находился, фаустпатронами.

Уже после войны я обратился к А. А. Гришину с просьбой сообщить подробности гибели И. В. Нечесова. Я видел Ивана Нечесова 30 апреля на Одере вместе с Гришиным, в 6-й стрелковой роте. Александр Гришин ответил мне: «В своем письме Вы мне прислали фотокарточку Нечесова. Да, это Иван Нечесов, я его узнаю. Прошло более 20 лет, но он в моей памяти все еще как живой, как будто мы с ним только что расстались. Он был у нас парторгом в батальоне, и последние дни войны мы шли с ним в наступление почти всегда вместе. При бое за Моравска Остраву, я помню, мы с Ваней Нечесовым продвигались от дома к дому. В одном доме мы с ним остановились, освободив чехов из подвала (их туда заперли немцы, но не успели расстрелять, мы помешали). Освободили — и пошли дальше, бой не ждет. В ночь на 1 мая в городе трудно было понять, где немцы, а где наши, и в этой толчее мы разошлись с Нечесовым, я уже не помню, где и как. Утром я узнал, что Иван погиб. Это была большая утрата для батальона, мы потеряли замечательного коммуниста и товарища».

Обстоятельства, при которых погиб Нечесов, более подробно описал мне И. И. Королев, ныне офицер запаса, а тогда, в сорок пятом, — сержант-связист: «Нечесова я видел за час-два до его гибели. В боях за Моравска Остраву я обеспечивал телефонно-кабельную связь от КНП полка до 2-го батальона. Командно-наблюдательный пункт батальона располагался в небольшом доме, недалеко горел завод. Поздно вечером 30 апреля Нечесов в плащ-палатке, накинутой на плечи, явился в штаб батальона. Он пришел из какой-то роты, сейчас уже не помню точно. Спустя некоторое время рядом с нашим КНП началась сильная перестрелка. Оказывается, подошла группа немцев (сколько их было, ночью не удалось рассмотреть), они хотели пробиться из города. Все, кто был на КНП, выскочили из дома и начали отбиваться от наседавших гитлеровцев. Нечесов возглавлял группу бойцов, которые правее нас, связистов, вели бой. В эту ночь мы не отдыхали — вся она прошла в острых схватках. Сколько их было — пять, десять — не помню, одна схватка следовала за другой. В один из моментов подошла к КП наша рота, и Нечесов ушел с ней. На рассвете я увидел Нечесова мертвым — он лежал возле дороги, у небольшого мостика через ручей, там же лежали и другие погибшие в ночном бою. Всех их, героев ночной схватки с врагом, перевезли для захоронения на полковое кладбище где-то на окраине города…

Об Иване Васильевиче Нечесове у меня сохранилась хорошая память. Был он очень прост, доступен, близок к красноармейцам».

Утром 1 мая мне передали партбилет Ивана Васильевича Нечесова, 1917 года рождения, члена партии с 1943 года. Похоронили его вместе с другими гвардейцами 327-го полка, погибшими в Моравска Остраве, в городе Забржек-на-Одере 1 мая 1945 года.

Через 25 лет после гибели И. В. Нечесова бывший командир 2-го батальона Ф. Г. Луков писал мне: «Надо вспомнить хорошими словами парторга батальона И. В. Нечесова — неутомимого и боевого партийного работника, всеми нами уважаемого отличного человека».

Мы потеряли многих в Моравска Остраве — прах их приняла древняя земля чешского народа, за свободу которого они и сложили свои головы.

В течение ночи наша полковая пушечная батарея с боем продвигалась по улицам Моравска Остравы, дошла до центра города. Рассвет застал ее у ратуши. Бой закончился. Несмотря на раннее время, из домов вышли жители. Они приветствовали наших бойцов и командиров как своих освободителей. Улыбки, объятия, слезы радости — все это выражало неподдельную благодарность рабочих Моравска Остравы, стального сердца и угольной кочегарки Чехословакии, воинам Красной Армии, принесшим народу свободу.

Утром 1 мая 1945 года старший лейтенант А. А. Рыбин повел от ратуши батарею на запад, вслед за полком, выступившим на Оломоуц.

Не знал, да и не мог знать тогда Анатолий Рыбин, что он вернется сюда, в Моравска Остраву, через 23 года уже подполковником вместе с нашими войсками, чтобы еще раз помочь чехословацкому народу, защитить его от врагов. В 1945 году Красная Армия помогла народам Чехословакии избавиться от немецко-фашистской оккупации и приступить к строительству новой жизни, а в 1968 году она помогла трудящимся социалистической Чехословакии сохранить свои завоевания в жестокой борьбе с силами внутренней и внешней контрреволюции.

Ранним утром 1 мая сорок пятого года полк собрался на дороге, ведущей из Моравска Остравы на юго-запад. «Кукурузники» — самолеты У-2 — доставили в роты горячую пищу. Бойцы завтракали, радостные от сознания победы, возбужденные.

Когда завтрак закончился, мы провели полковой митинг. Он был коротким. Я зачитал приказ № 353 Верховного Главнокомандующего от 30 апреля 1945 года; всему личному составу полка за взятие Моравска Остравы в этом приказе была объявлена благодарность. Выступил Балов, еще кто-то, уже не помню, и в заключение — командир полка М. Г. Шульга.

— Ну, орлы, на Оломоуц! — провозгласил Михаил Герасимович вместо команды.

И полк колоннами двинулся на юго-запад.

Предстояли новые бои. Но мы уже были у финиша.

Радость светилась на лицах моих однополчан — радость близкой победы.