Глава 1

СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ

Самолет набрал высоту, табло погасло. В салоне первого класса немноголюдно, приятно освежает струя кондиционера. «Всего каких-то два часа – и дома», – удовлетворенно подумал Иван Кузьмич, отстегивая привязной ремень и удобно устраиваясь в кресле. Среднего роста, широкоплечий, солидный – преуспевающий советский руководитель, типичный представитель партхозноменклатуры. Возвращался он из поездки в Федеративную Республику Германии – провел там две недели в составе советской делегации.

Сидевший неподалеку от него известный журналист-международник Чижевский, узнав Ивана Кузьмича, удивился: «Да это никак Григорьев, собственной персоной?!»

– Интересно знать, – повернулся он к Веснину, работнику советского посольства в Бонне (они были в близком знакомстве), – почему Григорьев летит отдельно от всей делегации?

– А кто такой Григорьев? Шишка какая-нибудь? – поинтересовался Веснин.

– Не «какая-нибудь», а весьма значительная, – охотно разъяснил Чижевский. – Фактически ведает в аппарате ЦК распределением материальных благ. С тобой, как с другом, буду откровенен. – Он понизил голос: – За последний год дважды к нему обращался – машина мне понадобилась и путевки в спецсанаторий.

– Ну и как? Судя по результатам, ты, Лев Викторович, встретил взаимопонимание? – съехидничал Веснин; присмотрелся. – Хотя и вправду – впечатление производит приятное. Такое открытое русское лицо...

– Поверь, он вполне на своем месте. С ним и дело иметь приятно. Все решил оперативно, без волокиты. Мужик простой, но палец ему в рот не клади. Чувствуется – уважают его и побаиваются. Говорят, скоро возглавит всю службу. Шеф-то у него дряхловат, постоянно болеет.

– Ну на его месте не слишком бы я надеялся, – усмехнулся Веснин. – Сам знаешь эту систему: старик руководит не приходя в сознание, пока не вынесут... сам понимаешь, как.

– Попробую-ка с ним пообщаться, – поднялся с кресла Лев Викторович, лукаво подмигнув. – Нельзя упускать такой случай!

Чижевский, спецкор «Правды» по германоязычным странам, занимал видное положение в журналистике: его острые аналитические статьи известны миллионам читателей. Конечно, и Григорьев хорошо его знает и помнит. Лев Викторович уверенно, непринужденно направился к нему, намереваясь выразить свое почтение и обменяться несколькими словами.

– Прошу прощения, Иван Кузьмич, не помешаю? – подсев на свободное место рядом с Григорьевым, попытался он завязать беседу. – Мы ведь немного знакомы? И на приемах встречались, и разными пустяками вам надоедал. А я не из тех, кто забывает добро.

Иван Кузьмич вежливо кивнул, не проявляя, однако, видимого желания вступать в разговор.

– Погода хорошая, прибудем без опозданий! – бодро начал Чижевский, как бы не замечая, что сосед не расположен к общению. – А почему вы отдельно от всех? Если это, конечно, не государственная тайна.

Григорьев досадливо поморщился – не любил откровенничать с дотошными журналистами – береженого Бог бережет; однако ответил вполне дружелюбно:

– Пришлось задержаться, уладить кое-какие взаиморасчеты. Вы знаете – это мои вопросы.

– Ну а каковы ваши впечатления? Вы ведь первый раз посетили ФРГ, – продолжал расспрашивать Чижевский.

– Активно загнивают, – усмехнулся Иван Кузьмич. – Вконец затоварились. Им бы наш рынок сбыта!

– Удалось побывать в театрах, в магазинах? С жизнью, бытом познакомиться? – не отступал журналист. – Как насчет новинок техники? До чего радиоэлектроника у них вперед шагнула! Не сравнить с нашей! – Не дождавшись ответа, восторженно указал он на коробку на верхней полке. – Вот везу подарок шефу – у него на днях юбилей: магнитофон на транзисторах. То-то обрадуется! А вы тоже, наверно, отдали должное техническому прогрессу? Чем побалуете домашних? – осторожно коснулся он «деликатной» темы.

Иван Кузьмич безразлично пожал плечами, бросил с деланным пренебрежением:

– Времени не было на такие пустяки, слишком плотный график работы. Уставал я очень. А в выходные дни – сами знаете: экскурсии, приемы. Со страной хорошо познакомили, а вот развлечения – этого не получалось. – И взглянул на журналиста с чувством вежливого превосходства, подумав ехидно: «Пусть знают: в ЦК партии интересы не такие мелкие, как у них, щелкоперов».

– Извините, Лев Викторович, нездоровится мне немного. – Григорьев взял газету, твердо решив положить конец непрошеному интервью. Но при этом широко, по-свойски улыбнулся Чижевскому. – Все мысли, понимаете ли, уже дома...

«Не надо обижать пишущую братию, – мелькнуло деловито, – кто знает, с кем он дружбу водит... Небось на самый верх вхож».

Около полудня в просторной квартире «сталинского» дома зазвонил телефон; Агаша, домработница Григорьевых, сняла трубку.

– Алло! Кого вам? Вера Петровна! – позвала она хозяйку. – Это вас спрашивают!

В гостиной, меблированной гарнитуром красного дерева, Григорьева, гладко причесанная миловидная шатенка, с ясными серыми глазами, перелистывала, сидя на диване, журнал «Здоровье». Элегантный темный костюм красиво обрамлял ее привлекательную молодую полноту. За стеной кто-то разыгрывал на фортепиано упражнения.

Вера Петровна подняла трубку:

– Прилетает?! Когда? А во сколько заедете? Через час? Нормально! Будем готовы! – И она радостно отправилась звать дочь. – Света, солнышко! – Худенькая, большеглазая девочка лет пяти-шести усердно занималась в кабинете музыкой. – Папочка наш сегодня прилетает! Собирайся – встречать поедем!

Весело тряхнув золотисто-русой головкой, Света охотно соскочила со стульчика, сияя синевой глаз.

– Ура! Папулечка едет! – запрыгала она, хлопая в ладоши.

Вера Петровна подхватила ее на руки, расцеловала.

– Пойдем-ка, принаряжу тебя. Пусть папуля полюбуется, какая у него дочка – красивенькая, складненькая! Только надо пошевеливаться – скоро за нами машина прибудет.

Часа через полтора персональная «Волга» Григорьева подкатила к депутатскому залу аэропорта и встала в ряду таких же черных служебных машин. Подошли встречающие Ивана Кузьмича, помогли Вере Петровне и Свете выйти, и вся группа устремилась к входу в здание.

Улыбающийся Григорьев спустился по трапу подрулившего авиалайнера одним из первых. Пожал руки сотрудникам, крепко обнял и расцеловал близких. Все проследовали через депутатский зал, где ожидал багаж, к машинам.

Иван Кузьмич с начальственной теплотой попрощался:

– Спасибо, товарищи, за встречу, очень тронут. Когда приступлю к работе? Завтра же! Отдыхать некогда – надо срочно писать отчет. – И, как бы отвечая на немой вопрос, со значением добавил: – Ну да, Самому. Есть о чем доложить!

В машине ждали жена и дочь; водитель услужливо распахнул переднюю дверцу.

– Нет-нет! Сегодня я сзади сяду – поближе к своим. Трогай! – Григорьев блаженно откинулся на спинку заднего сиденья и обнял жену. – Наконец-то! И расслабиться можно, и стать самим собой! Как же я соскучился по своим ненаглядным! Скорее бы очутиться дома!

– Ты хоть нормально там питался, Ванечка? – желая о многом расспросить и не зная, с чего начать, задала «дежурный» вопрос Вера Петровна.

– Принимали нас, можно сказать, по-царски. Обстановка, обслуживание – получше, чем у нас в ЦК. Словом, западный сервис! Это они умеют, сволочи! – покосившись на водителя, добавил Григорьев тихо.

– Кормили на убой – и на выбор: французская кухня, китайская, еще черт знает какая... Вку-усно все! Но разве с твоей готовкой сравнится, Веруся? – вовремя спохватился он, улыбаясь. – Ты же у нас признанная мастерица!

– А что делали в свободное время? Развлекались поди? – затронула Веруся щекотливую тему.

– Да что ты! Какие там развлечения, родная! – посетовал Григорьев, немного переигрывая. – Будто не знаешь, какая обстановка? Холодная война – все время начеку. За день так вымазывались – скорей бы в отель да на боковую!

– Знаю я эту вашу «боковую»! – шутливо, недоверчиво вздохнула она, прижимаясь к мужу. – Не одну бутылку небось опорожнили.

– Напрасно беспокоишься, Веруся, – самодовольно ухмыльнулся Иван Кузьмич. – Лишнего не приму, сама знаешь. Совсем не пить нельзя – чужаком станешь. Но как некоторые – неважно кто – себе позволяют... – рассмеялся он, очевидно вспомнив комичный эпизод. – Упаси Бог! На то у меня голова на плечах имеется. Разве не доказал?

Машина уже выехала на Кутузовский проспект и приближалась к дому Григорьевых.

– Спасибо, Женя, – поблагодарил Иван Кузьмич молодого водителя, когда тот внес чемоданы в прихожую. – Оставь вещи здесь и на сегодня можешь быть свободен. Завтра заедешь в обычное время, – добавил он, видя, что водитель замешкался.

– Ванечка! Обед подавать? Проголодался с дороги? – заглянула в прихожую Вера Петровна – она уже успела переодеться в домашнее и выглядела свежей и привлекательной.

– Мне-то есть не хочется. – Иван Кузьмич взял в руки по чемодану. – Да что на меня равняться! Вы же не обедали? Вот отнесу в спальню и составлю вам компанию. – Он подумал. – Но если немного потерпите, – таинственно улыбнулся, предвкушая удовольствие, – откроем сначала, – и кивнул на чемоданы, – взглянем, что я вам со Светочкой привез, а? Как ты на это смотришь?

– Положительно! Нам же обед не пойдет впрок, если ты будешь только присутствовать. Будь по-твоему, полюбуемся на гостинцы! – И, взяв оставшиеся сумки, Вера Петровна последовала за мужем.

Уютная спальня Григорьевых была обставлена стильной мебелью под карельскую березу; гарнитур стоил недешево. Иван Кузьмич раскрыл чемоданы и принялся извлекать роскошные подарки и раскладывать на широкой кровати.

– Не хотел говорить при посторонних, но грешно же из Германии обратно везти валюту. У нас в «Березке» такого и в помине нет! – победно взглянул он на жену. – Выкроил вот время на покупки, хоть и не без труда.

– Ну и изобилие у них товаров! – Он невольно понизил голос: – Прямо как при коммунизме! Мы его строим, строим, – голос его зазвучал саркастически, – а они, глядь, уже построили! Тут и призадумаешься... Нелогично ведь получается? – Иван Кузьмич осекся – зашел слишком далеко, даже перед женой. – Надеюсь, угодил? Точно твои размеры, из самых лучших магазинов! Не поскупился! Тебе будут завидовать! Смотри, какие платья, а?!

Вера Петровна растерянно развела руками.

– Куда мне, Ванечка, столько?.. Ты же знаешь, кроме дачи, я нигде не бываю... В театр раз в год ходим – тебе все некогда. На приемах мне с тобой бывать не положено. Перед родными выпендриваться грех – они так нуждаются...

– Ничего, будешь красоваться перед подругами, знакомыми, – полушутя-полусерьезно успокаивал Григорьев. – Мое положение обязывает – ты должна хорошо одеваться. Да тебе и самой приятно все это иметь – я же вижу!

Иван Кузьмич ласково привлек к себе жену, крепко обнял и поцеловал. Она благодарно ответила на поцелуй – и с трудом вырвалась из его объятий, шепча:

– Ванечка, милый, погоди немного, остынь! Нас ведь ждут с обедом. Позови Светочку! – пустила она в ход верный прием. – Лапуся не дождется, когда ты покажешь ей подарки.

– Ну конечно, Боже мой! – опомнился Григорьев, переводя дыхание. – Прошу у суда снисхождения! Сама знаешь, родная, как ты на меня действуешь. Ведь не были вместе две недели!

– Светочка, лапочка! – громко позвал Иван Кузьмич дочку. – Иди скорей сюда! Ведь знаю – ты где-то здесь, рядышком.

Девочка стремглав вбежала в спальню и повисла на шее у отца. Он расцеловал ее и поставил на ноги.

– Ну, расскажи папе, как ты тут в мое отсутствие? Маму слушалась? – Попытка придать голосу строгость не удалась: – Ладно, доченька. Знаю, ты у нас послушная, умница и всегда ведешь себя хорошо. А как у тебя идут дела по музыке? Скажи папе правду: трудно приходится?

– Да нет, не очень. Мне нравится, – тихо проговорила Света. – А что ты мне привез? Покажи! – без обиняков перешла она к более интересной теме.

Иван Кузьмич разложил перед дочерью груду подарков: тут и красивая, яркая одежда, и туфельки всякие, и забавные механические игрушки, и, конечно, большая, роскошная кукла. Не проявив никакого интереса к нарядам и бегло взглянув на игрушки, Света все внимание сразу перенесла на куклу.

– Я назову ее... Машенька! – радостно заявила она, прижимая новую куклу к груди. – Буду ее любить больше прежней! Как я плакала, папочка, когда ее разорвала Вовки – на Чапа! Посмотри, разве она не самая красивая?

– Твоя Маша красивее всех кукол в Москве, – охотно подтвердил Григорьев, целуя дочь.

За празднично накрытым столом с хозяином дома во главе, кроме Веры Петровны и Светочки, сидели соседи Григорьевых, супруги Винокуровы, и Евдокия Митрофановна – родственница, приехавшая погостить.

Борис Ефимович Винокуров возглавлял машиностроительный трест; жена его, Капитолина Львовна, преподавала английский в вузе.

Иван Кузьмич увлеченно рассказывал обо всем, что видел в ФРГ, а если что спрашивали, отвечал охотно – подробно и остроумно. Борис Ефимович – он там тоже побывал, в командировке, – изредка его дополнял.

– А кто эта пожилая женщина? – вполголоса спросил он жену, указывая глазами на Евдокию Митрофановну. – Впервые ее вижу. Родственница?

– Родная тетка Веры. Вырастила ее и младшую сестру после смерти матери, – так же тихо пояснила Капитолина Львовна.

– А что стряслось с родителями?

– Отец погиб в сорок третьем, мать вскоре умерла от тифа. Тетя Дуся заменила сироткам родителей – они их едва помнят.

– Значит, тетка им как мать?

– Ну да. Вера очень ее любит. А живет тетя Дуся вместе с младшей сестрой – Варей.

Действительно, хоть и тяжелое житье-бытье в деревне, Евдокия Митрофановна знала, что незамужняя Варвара, медсестра в сельской больнице, нуждается в ней больше, чем старшая сестра. Вот и отклонила настойчивые просьбы Веры Петровны (хоть старшенькая и была всегда ее любимицей) переехать к ней в столицу, помогать растить Светочку.

– Вон у тебя сколько помощников! – отбивала она обычно очередную атаку Веры Петровны. – И домработница, и шофер продукты на дом доставляет, и в садике Светку обхаживают как принцессу! А у бедной Варьки после дежурства и сготовить сил не остается. Так что поживу в деревне, пока здоровья хватит, – заключала она, горестно вздыхая: нет ведь для нее никого ближе Верочки, да и та к ней привязана всем сердцем, ей одной открывает сокровенное.

Винокуровы, извинившись, покинули праздничное застолье – к ним неожиданно приехал сын, надо с ним побыть. За чаем Иван Кузьмич поинтересовался делами в деревне:

– Митрофановна! Расскажи-ка теперь ты, что нового в наших краях? Как дела у Варвары? Как поживают соседи Ларионовы? Есть ли вести от их Сеньки? Мы ведь с ним, пацанами, немало вместе набедокурили.

Тетя Дуся неохотно оторвалась от шоколадно-вафельного торта – обожала его, да редко видела.

– А что хорошего в деревне-то, Вань? У Варьки – без перемен. Только и знает – с работы и на работу. А младший Ларионов сгинул: где-то он на Камчатке, родителей забыл. Рыбачит там вроде. Старики его совсем захирели. Как приусадебный участок у них отрезали, продали они скотину – одной картохой питаются. Да ты будто не знаешь, – взглянула она на него с укором, – ничего нонче нет в деревне! Это не как у вас – разносолы. В магазине пусто, как в войну. Да ты, Ванюша, не подумай худого, – поспешно добавила она извиняющимся тоном. – Дай-то вам Бог! Хоть вы хорошо живете. А деревенским туго приходится.

– Это оттого, старая, что разленился народ, работает спустя рукава, – нравоучительно возразил Григорьев. – Посмотрела бы, как трудятся люди в той же ФРГ. Какое качество, какая производительность! Ленин что говорил? «Коммунизм – это высшая производительность труда», – привычно процитировал он.

– Ванечка, ради Бога! – вмешалась Вера Петровна. – Не надо тете Дусе про коммунизм... Им в деревне и без того тошно!

– Как же, построють у нас коммунизьм! – подала голос Евдокия Митрофановна, сбиваясь на деревенский говор. – Денег не платют и жрать нечего! Кто же стараться работать-то будет? Да обратно же скотине кормов не хватает!

Григорьев досадливо наморщился. «Ну и глупая старуха! Объяснять ей – пустое дело», – подумал он. Но жена так любит тетю Дусю. И он терпеливо продолжал приводить свои доводы:

– Неправильно хозяйствуете! Нет кормов, говоришь? А кукурузу посеяли? Вот она, палочка-выручалочка! Хрущев учит-учит, а вы... Директиву партии выполнять нужно.

– Она же, эта кукуруза, не растет у нас, Ваня. С ней только зря силы потратили, – робко вставила Евдокия Митрофановна. – Начальство с ног сбилось, народ замордовали, а толку чуть!

– Бездарное у вас начальство! Но ничего, партия строго спросит с нерадивых руководителей, – не терпящим возражений тоном заключил Иван Кузьмич. – Хрущев всерьез за дело взялся. Сказал – к восьмидесятому году наш народ будет жить при коммунизме, и мы эту задачу выполним! Будем работать до седьмого пота!

Григорьев своим ключом открыл дверь квартиры, положил красивый кожаный портфель на кушетку, снял дубленку, убрал в шкаф. «Вера еще с вокзала не вернулась, – подумал недовольно. – Вечно носится с родней». В роскошно отделанной ванной умылся, вытерся пушистым полотенцем, аккуратно причесал остатки белесых волос. Вернувшись в холл, взял со столика стопку газет и направился в гостиную – почитать, пожалуй, до прихода жены.

– Веруся, ты уже дома?! – удивленно воскликнул он, увидев жену: лежит на диване, лицо заплакано. – Когда же ты успела проводить Митрофановну и вернуться? А слезы почему? Не прячь глаза, я же вижу! Что случилось, ты нездорова? – расспрашивал он встревоженно.

Вера Петровна вытерла платочком глаза и судорожно вздохнула.

– Тетя Дуся настояла, чтобы я не ждала отправления. Мы с Женей сразу вернулись, и я его отпустила. А как ты добрался?

– Взял дежурную машину. Но ты мне зубы не заговаривай! Выкладывай, что тебя так расстроило! – нетерпеливо потребовал Григорьев, чувствуя ее нежелание объясняться.

Вера Петровна, откинувшись на спинку дивана, печально посмотрела на мужа. Помолчала немного, снова вздохнула – не решалась, видно, начать неприятный для обоих разговор.

– Сам знаешь, Ванюша, как тяжело живут тетя Дуся и Варя. Собрала я и отправила в деревню все, что смогла: продукты там самые необходимые, одежду кое-какую для сестры. Ей мужа бы найти пора, а она разута и раздета! – произнесла она извиняющимся тоном, будто в этом ее вина.

– Ну и правильно сделала! Бог делиться велел с ближними, – облегченно вздохнул Григорьев; сел рядом с женой на диван, ласково погладил ее по голове. – Плакать-то зачем?

– Не могу спокойно думать об их тяжелой жизни, когда мы тут как сыр в масле катаемся. Кусок в горло не лезет! – В глазах Веры Петровны вновь заблестели слезы. – Ну разве это справедливо, Ванюша? – Она придвинулась к мужу, взяла его за руку. – Тетя Дуся всю жизнь в колхозе горбатилась. Варя вкалывает и днем и ночью – людей лечит. Не заслуживают они разве лучшей участи? Почему только нам жить по-человечески?

Григорьев плотно сжал губы и сурово посмотрел на жену.

– Ну вот, только этого недоставало! Что на тебя сегодня нашло? Вдруг совесть заговорила. Ты же у меня не дуреха! – воскликнул он, выдернув руку и хлопнув ею по колену. – Мы всегда лучше других жили, – продолжал он убежденно. – Знаешь ведь: на данном этапе действует принцип социализма – «каждому по труду». А мой труд – не чета обывательскому! Уравниловки нет и не будет! У руководителей и впредь будет материальных благ больше – с учетом ответственности. Это нам положено по праву. Не стыдиться, а гордиться надо!

– Ну а как людям в глаза смотреть? Ведь вокруг такая нищета! Когда же и для них жизнь станет лучше? – не сдавалась Вера Петровна.

Григорьев встал с дивана и ласково, но решительно, протянул руку жене.

– Успокойся, Веруся, хватит кукситься! Все, что мы имеем, предоставлено нам государством по заслугам – заработано моим нелегким трудом. Поверь, скоро весь народ будет жить лучше. Нужно только выполнять программу партии, всем лучше работать, и мы этого добьемся! – Он помолчал. – Но вот о чем хочу тебя попросить: помогай родне сколько хочешь, но встречайся с ними пореже, чтобы разница в положении не колола глаза. И еще – надеюсь, подумав, ты со мной согласишься: пожалуйста, не приближай к себе людей не нашего крута. Чем выше становится мое положение, тем разборчивее мы должны быть в выборе друзей и знакомых.

Степан Алексеевич Розанов сидел за столом в бедно обставленной комнате своей малометражной «хрущевской» квартиры, проверяя школьные тетради. «Хрущобами» прозвали тесные квартирки в пятиэтажных домах – в 60-е годы дома эти как грибы росли в окраинных районах Москвы; цель – поскорее расселить коммуналки. Разномастная мебель досталась Розанову по наследству от родителей: на приобретение новой, более современной, у хозяев недостало средств.

Крупный, слегка сутуловатый, как многие высокорослые люди, с красиво посаженной головой и волнистыми золотисто-русыми волосами, Розанов выглядел бы привлекательным, если бы не старомодный, мешковатый костюм и неухоженная, плохо подстриженная бородка.

«Опять просижу до одиннадцати, – уныло подумал он. – Не успею прочитать новый материал – завтра рано вставать». Невеселые мысли завладели Розановым, мешая работать. «За последний месяц ни на шаг не продвинулся с диссертацией. А ведь замечаний не так много, – мысленно упрекнул он себя. – Но куда денешься? Нужно кормить семью. Придется снова взять нагрузку в вечерней школе. А то Лидия загрызет». Словно подтверждая эти опасения, из кухни донесся грохот посуды – ее явно швыряли.

– Ну вот, легка на помине! – испуганно прошептал Розанов. – Сейчас начнется очередной концерт! Теперь и за полночь не управиться!

В дверях появилась Лидия Сергеевна – высокая, яркая брюнетка; ее красивое лицо дышало неприкрытым гневом.

– Нет, ты прямо полное ничтожество! – без предисловий набросилась она на мужа. – Это надо же! Отказаться от поста директора спецшколы! Зиночка, секретарша, мне все доложила. – Перевела дыхание и исступленно завопила: – Не умеешь командовать, руководить коллективом?! А что вообще ты можешь? Доколе прикажешь считать рубли до получки?

– И чего из-за такого лопуха все переживают?! – продолжала она уже потише, но голосом, полным презрения. – Ни на что ты не годен! Ни как муж, ни как отец. О дочери хотя бы подумал! Почему она должна быть хуже других, бедняжка? – Наденька, детка! Поди сюда на минутку! – И, видя, что Степан Алексеевич сделал протестующий жест рукой, повысила голос, злобно косясь на мужа: – Иди, Надюша, посмотри на папу – совсем он тебя не любит!

Из смежной комнаты выглянула очень красивая, не по возрасту крепкая, статная девочка, с ямочками на румяных щеках, темноволосая, как мать, с ярко-синими отцовскими глазами.

Родители, как всегда, ссорятся... Надя попыталась ретироваться, но Лидия Сергеевна ее остановила.

– Подойди сюда, бедненькая моя! – приказала дочери. – Не повезло тебе на папу! – привычно запричитала она, прижимая к себе Наденьку.

Та тоже заревела в голос.

– Поплачь, родная, но знай: мама тебя в обиду не даст! Всем пожертвует, чтобы ты была счастлива! Ведь ты моя единственная радость в жизни! – проговорила сквозь слезы, искренне жалея себя и дочь.

Остро ощущая свою беспомощность и какую-то внутреннюю пустоту, Розанов сдвинул в сторону стопку тетрадок и поднялся из-за стола. Эти скандалы, хоть и стали нормой их семейных отношений, всегда выбивали его из колеи, не давали работать.

– Лида, успокойся! – стараясь держать себя в руках, примирительно попытался он объяснить. – Все не так обстоит, как ты думаешь. Ну сколько можно тебе повторять?

– Надюшенька, детка, – Розанов с силой, но нежно оторвал дочь от Лидии Сергеевны. – Иди-ка спать! Не слушай маму – видишь она расстроена? Мы с ней сами разберемся, как всегда.

Наденька не понимала – почему ее мама и папа, такие большие и красивые, все время ругаются – и продолжала горько плакать.

Степан Алексеевич взял дочь на руки, поцеловал и отнес в ее комнатку. Уложил в постель, успокоил и вернулся – надо сделать еще одну попытку помириться с женой.

– Ну как ты не понимаешь, – стараясь говорить как можно мягче, обратился он к Лидии Сергеевне, усадив ее на диван, служащий им супружеской постелью. – В настоящий момент я не могу согласиться. Если стану директором – прощай диссертация! Псу под хвост несколько лет напряженной работы! Конец мечтам об ученой степени и достойном будущем нашей семьи. Дело не только в том, что я не люблю командовать людьми и предпочитаю работать самостоятельно. Подумай сама: ну соглашусь, стану директором. Тогда придется положить все силы, чтобы оправдать доверие руководства и коллектива. На это уйдут годы, моя диссертация безнадежно устареет. Для меня это самоубийство! Такую жертву я принести не могу.

Лидия Сергеевна упрямо поджала губы, глаза ее высохли.

– Ну, конечно, дождешься от тебя жертвы! – все так же враждебно, но уже более спокойно бросила она мужу. – Ты же законченный эгоист! Сделаешь свою научную карьеру, когда мы с дочкой уже загнемся! Тоже мне профессор кислых щей!

– До чего же ты, Лида, груба и несправедлива, – устало поморщился Степан Алексеевич. – Разве я мало стараюсь для семьи? На двух работах кручусь да еще выкраиваю время для подготовки к защите. Я же не только для себя одного это делаю. Ну да Бог с тобой! Ложись спать, а мне работать нужно. – И снова занялся тетрадями.

Дождливый московский день. Крупные капли колотили в окна пустого класса обычной средней школы. К Степану, как условились, забежал после уроков его старый друг Игорь Иванов. Он усадил гостя за учительский столик, пододвинул свободный стул, сел сам и пошутил:

– Ну вот, Игорек, располагайся с удобствами. Здесь нам никто не помешает поговорить по душам. К сожалению, у меня дома обстановка к этому не располагает. Рассказывай, какие у тебя проблемы и чем могу помочь!

– Не везет мне с женщинами, Степа! Не умею вовремя в них разобраться. Сначала бурные чувства, а потом каждый раз выясняется, что настоящей любви не было. Мне еще нет тридцати, а уже – два развода, да теперь еще и квартиру потерял! В третий раз мне уже не решиться.

– Неприятное положение, согласен. Но причин для паники не вижу, – спокойно отреагировал на жалобу друга Степан. – Женятся и по пять раз. Вот то, что квартиру потерял и снова ютишься в коммуналке, – отягчающее обстоятельство. Тут я тебе сочувствую!

– А что мне оставалось делать? – понуро объяснил Игорь. – Жанна успела матушку прописать и не было никаких перспектив разменять однокомнатную «хрущовку» хотя бы на две приличные комнаты. Когда моя тетка предложила жить у нее, плюнул на все и оставил им хату.

– Главное – не раскисай, старик! «Се ля ви», как говорят французы. Ты не один в таком положении. Забыл, что я еще в первый год женитьбы собирался развестись с Лидой? И много ли выиграл от того, что до сих пор тяну эту лямку?

Иванов несогласно качнул головой.

– Не равняй меня с собой, Степа. Я бы рад был оказаться на твоем месте! Знаю, что плохо живете с Лидой, все время ругаетесь. Но она родила тебе дочь, хорошая хозяйка, трудолюбивая и, насколько знаю, тебе не изменяет. А могла бы! Потому что знаю – ты ее не любишь. Да и злится она на тебя, думаю, тоже за это.

– Может, ты в чем-то и прав, Игорек. Но мне кажется, что главная причина ее скандалов – это несостоявшиеся мечты о моей карьере и материальном благополучии. Хотя это верно, – честно признался другу Степан, – как женщине я уделяю ей недостаточно внимания. Ничего не могу с собой поделать – не по душе она мне!

– Вот видишь! А у меня наоборот: я к ним всей душой – позволяю из себя веревки вить. Полностью выкладываюсь. А они этого не ценят! Жанна дошла до того, что связалась с нашим женатым шефом. Да еще насмеялась надо мной, утверждая, будто пошла на это ради моей карьеры. Такое не прощают!

Степан недоуменно повел плечами, грустно предположил:

– А может, Игорек, нам судьбой противопоказано быть женатыми? Конечно, холостую жизнь отягощают проблемы быта. Зато – полная свобода!

– Нет, тебе этого делать нельзя! У тебя дочь растет. И мне кажется, что семейное счастье – в твоих собственных руках. А у меня – совсем другое дело! Вряд ли теперь решусь на новый брак. Да и привести жену некуда.

– Насчет дочери ты прав! – согласился Степан. – Я очень люблю Наденьку и терплю все выходки Лиды исключительно из-за нее. Все эти годы только она спасает наш брак. Думаю, и впредь многое стерплю ради ее счастья.

Он поднялся, тряхнул своей красивой головой, как бы сбрасывая тяжкий груз сомнений, и, ободряюще взглянув на старого друга, заключил:

– Я думаю, Игорек, нам все же нужно оптимистичнее смотреть в будущее. Верить народной поговорке, что «терпение и труд – все перетрут». Главное – не терять надежду, и удача непременно придет! А тебе советую, – пошутил с доброй улыбкой, – встретишь подходящую дамочку с квартирой – не теряйся, женись! Сам знаешь, Бог троицу любит!

– А что? – повеселел и Игорь, вставая. – Почему бы мне не рискнуть еще раз? Смелость – она ведь города берет! Но сейчас пойду делать в моей комнатушке ремонт. Я тетке обещал, что сегодня закончу.

– Сегодня никого не принимаю! – раздраженно заявил Василий Семенович Чайкин секретарше, входя в свой кабинет и располагаясь за большим, солидным столом.

С самого утра он пребывал в дурном расположении духа. Сначала ему испортил настроение «доброжелательный» звонок приятеля, поспешившего сообщить, что он лишен премии за квартал. В довершение Василий Семенович за завтраком поссорился с женой – из-за сущего пустяка: упрекнул, что пересолила омлет. Обычно, зная ее обидчивость, он воздерживался от замечаний, но сегодня нервы подвели. «Теперь снова надуется и дня два не будет разговаривать, гусыня», – мрачно думал Чайкин, мысленно ругая себя за допущенную оплошность. «Уж не везет, то во всем!» – вздохнул он про себя, нехотя приступая к работе.

Просторный, хорошо отделанный и оборудованный кабинет свидетельствовал о видном служебном положении хозяина. На столе – селектор, три телефонных аппарата; в углу – большой телевизор; кожаная мебель сияет новизной; на стене красуется портрет Хрущева.

Небольшого роста, нестарый еще, но уже полноватый и лысый, Василий Семенович не пользовался успехом у женщин; он и женился отнюдь не на красавице. «Ничего, с лица воду не пить, – практично рассуждал в свое время Чайкин, предлагая будущей жене руку и сердце. – Зато цветущая, крепкая и хозяйка что надо!»

С юности влюбчивый, Василий Семенович, увы, обладал столь же пылким темпераментом, сколь и невзрачной внешностью. В последнее время он страдал от недостатка женской ласки. Холодная по натуре супруга держала его на «голодном пайке», а очередной роман на стороне благополучно окончился полгода назад. «Надо что-то предпринимать, быть активнее!» – решил Чайкин, размышляя над этой проблемой. Из задумчивости его вывел неожиданный телефонный звонок.

– Как же, как же, дорогая Лидочка! – просиял он, узнав голос. – Разве можно забыть те дивные вечера в нашем санатории? Как кружились мы с вами в вихре вальса! Жаль только, был там со своим «самоваром», а не то... – намекнул он, многозначительно: разговор его заинтересовал. – Так чем могу быть вам полезен, Лидочка? Очень рад, что вспомнили обо мне.

Лидия Сергеевна звонила со службы, из Управления дошкольного обучения, где занимала скромную должность инспектора. Она прикрыла трубку рукой, чтобы не слышали сотрудники, и, понизив голос, печально призналась:

– Нужда заставила, Василий Семенович. Только вы можете помочь! Неловко отвлекать вас от дел, но у меня нет другого выхода. Долго колебалась, прежде чем к вам обратиться. – И, убедившись, что никто не подслушивает, просяще прошептала в трубку: – Мне срочно нужно с вами увидеться, Василий Семенович! Это не телефонный разговор. Когда сможете – чем раньше, тем лучше! Можно даже сегодня? Конечно, согласна! Записываю...

Обрадованная удачей, Лидия Сергеевна тут же побежала отпрашиваться у начальника. А Чайкин, положив трубку, повеселел. «Правду говорят, что жизнь в полоску! – радовался он, предвкушая удачу. – Вон ведь как дело обернулось! Плохо началось с утра – так, может, к вечеру повезет».

Готовясь принять Лидию Сергеевну, Чайкин тщательно замаскировал лысину жидкой прядью волос, «занятых» у виска, и постарался принять в кресле самую значительную, как ему казалось, позу.

«Не может сорваться. Чувствую – выйдет дело!» – с вожделением думал он, томясь в ожидании, зримо представляя томные глаза, соблазнительную фигуру, полные, стройные ноги... Такой красотки у него еще не было; не женщина – мечта!

– Прошу вас, пожалуйте, дорогая Лидочка! – забыв о «позе», бросился он навстречу входящей Розановой. – Располагайтесь поудобнее! Нам здесь никто не помешает.

Галантно помог снять шубку, повесил в стенной шкаф; тепло, дружески обнял гостью за плечи, усадил в мягкое кресло и, устроился в таком же напротив.

– Ну рассказывайте, что случилось. Будьте со мной откровенны, – попросил он мягко, интимно.

Розанова привычным движением поправила пышную прическу и устремила на Василия Семеновича печальный взор.

– Видите ли, я нахожусь в тяжелом положении. – Голос ее звучал тихо, на глаза навернулись слезы. – Она потупилась. – Мне стыдно это говорить, но вам признаюсь: у меня никчемный муж! Мы едва сводим концы с концами. Терпела бы, если б не дочь! Такая она у меня чудесная, способная девочка! А мы ничего не можем ей дать. – Выдержала паузу, подняла на Чайкина полные надежды красивые глаза. – Вот я и подумала: не помогли бы вы мне устроиться на работу в вашей системе? В престижное детское учреждение. Это же в вашей власти! Вы такой влиятельный человек! – И, видя, что Василий Семенович призадумался, горячо продолжала: – Анкета у меня чистая, опыт есть – не подведу! Век буду вам благодарна! – Бросила на него многозначительный, томный взгляд. – Стань я самостоятельной – избавилась бы от постылого мужа...

– Ну что вы, дорогая Лидочка! Как вы можете сомневаться! – Чайкин ласково взял ее за руки. – Да я в лепешку расшибусь, но все для вас сделаю, что в моих силах! И даже более того, – игриво пообещал он. Подал шубку, проводил до дверей, почтительно поцеловал руку. – До скорого свидания, Лидочка! Позвоните мне в следующий четверг, в это же время.

В крошечной кухоньке, тесной, жаркой, с обшарпанным столиком и грубыми полками – убогой, в общем, – Розанова в небрежно распахнутом простеньком халатике казалась экзотической птицей, с высокой грудью и длинными обнаженными ногами.

– Входи, Мариша! Кто тебе открыл, Степан? – не отрываясь от плиты, где готовился завтрак, обернулась она к соседке.

Марина – ее близкая подруга, с ней хоть душу отведешь, поделишься сокровенным.

– Ох, Мариша, дорогая, нет у меня больше сил жить со своим кретином! Было бы куда – бежала бы без оглядки! – В очередной раз пожаловалась на мужа.

– Ты, Лид, всегда горячишься, когда ссоритесь, а потом у вас все о'кей, – скептически улыбнулась Марина. – Как же, отдашь ты такого видного муженька! Ему все бабы в округе глазки строят. Вмиг уведут!

– А вот и дуры! – зло огрызнулась Лидия. – Думают – под потолок, так и герой. А он, может, весь в ботву ушел.

– Ну так уж и «в ботву»! То-то вы дочку соорудили! Да и сама рассказывала, что отбила Степана у лучшей подруги. Зачем тогда старалась?

– А он раньше был совсем другой: интересный, в ученые обещал выйти. Верке я завидовала. Она ради Степана жениха готова была бросить. Вот я ей нос и утерла! Вечно она брала надо мной верх. А я взяла и увела у нее милого! – И вдруг снова поникла. – Да только Бог, видно, наказал меня за мои грехи! Нет у меня с ним счастья!

– Брось! Неужто Степан так плох? – Марина разыгрывала безразличие.

– А что в нем хорошего? Настоящий мужик должен обеспечивать семью! Живем в постоянной нужде... И еще... скажу тебе, подруга: уж и не помню, когда испытывала удовлетворение. Инфантильным он стал, ведет себя как эгоист... не старается, как раньше, для меня.

– Может, слишком устает, да и ты с ним не больно нежна...

– А черт его знает! – отрезала Лидия, решив прекратить откровенности. – Мне от этого не легче! – Подхватила сковороду и с грохотом опустила на кухонный стол.

Марина мгновенно отреагировала – понимающе ретировалась. В кухню с ревом вбежала Наденька.

– Что случилось, детка? – встревожилась Лидия. – Поделись с мамочкой своим горем! – нагнулась она к дочери, целуя ее и ласково прижимая к себе.

– Папка отшлепал... Больно! – пожаловалась Наденька, держась за мягкое место.

– Что же ты натворила? – Лидия Сергеевна тщетно старалась придать голосу строгость.

– Конфе-еты ела... а папка – «нельзя до еды»... Ну я не послушалась, а он меня – по попке! – Девочка заревела громче, размазывая по щекам слезы.

Розанова резко выпрямилась и гневно крикнула:

– Степан, поди-ка сюда!

Завязывая на ходу галстук, вошел Степан Алексеевич – умытый, причесанный, представительный и бодрый. Впечатление портили лишь дешевый пиджак и плохо отутюженные брюки.

– Ты что руки распускаешь?! – привычно накинулась на него жена. – Педагог называется, новатор! Науку развиваешь? А методы старорежимные! Тоже мне воспитатель!

– Ну что ты расшумелась? – вяло отбивался Розанов, втискивая свое большое тело в узкое пространство между окном и кухонным столом. – Подумаешь, шлепнул пару раз! Трижды предупреждал: «Не прикасайся к сладкому до еды!»

Но Лидия обрадовалась поводу разрядиться:

– Бить ребенка горазд, а новые сандалии купить – это нет! Папаша называется! Вот перейду на новую работу – и ты вообще нам с Наденькой не нужен!

Степан Алексеевич привык к утренним встряскам, но все же попытался миролюбиво урезонить:

– Постеснялась бы ребенка, Лид! Да и подумай, прежде чем переходить. Придется ведь холуйствовать перед высокопоставленными, иначе на этой работе не удержишься. Стерпишь ли, при твоем-то самолюбии?

– Еще как стерплю! Все вынесу! Зарплата-то вдвое больше твоей! А продуктовые заказы какие – только в кино увидишь. Тебе-то все равно, что я маюсь в очередях, любуюсь на пустые прилавки, достаю все по знакомству! Хватит с меня! – хлопнула по столу Лидия. – Наконец-то Наденька будет хорошо питаться! Теперь я смогу ей дать все, что требуется. У нее отличные физические данные – выращу из нее чемпионку!

В своем кабинете, самодовольно откинувшись на спинку кожаного кресла, Чайкин с нетерпением ждал звонка Лидии Сергеевны. Пришлось похлопотать, прежде чем выполнил ее просьбу – подходящей вакансии не оказалось. Но «не имей сто рублей, а имей сто друзей». Друзья и выручили: оперативно организовали перевод заведующей правительственного детского сада на другую работу. До этого она целый год обивала пороги, безуспешно пытаясь решить свою проблему: квартира в новом микрорайоне не в радость – очень уж далеко ездить на работу. А тут чудом все устроилось!

Долгожданный звонок! Василий Семенович живо снял трубку.

– Лидочка? Очень рад! Все в полном порядке! Думаю, то, что требуется, – будете довольны. Не нужно благодарностей, – хохотнул он в трубку, невольно понижая голос. – «Спасибо» тут не пройдет. Нам с вами, Лидочка, надо встретиться в приватной, так сказать, обстановке. Обсудить некоторые нюансы вашей новой работы. – Он лукаво усмехнулся и продолжал мягко: – Конечно, я с радостью пригласил бы вас в ресторан отпраздновать наш успех, да сами понимаете... Так что придется встретиться на частной квартире. Идет? – Спросил, уверенный, что отказа не последует. И тут же просиял: – Ну вот и ладненько! Записывайте телефон и адрес. Как насчет завтра вечером, часиков в семь? Чудесно, жду вас!

Он встал с кресла и заходил взад-вперед по кабинету, радостно потирая руки. Давно уж договорился с холостым приятелем – у него однокомнатная в новостройке: «Будет оказия – воспользуюсь». Вот повезло ему, что Никита еще не перебрался, – сегодня же заедет к нему за ключами.

– Остановитесь, пожалуйста! Кажется, здесь, – попросила Лидия таксиста.

«Ну и грязь! Всю обувь испорчу...» Она растерянно огляделась: как бы получше пробраться по мусору, оставленному строителями, к подъезду нового кирпичного дома? «А, ладно, все равно сапоги старые! Так... лифт, конечно, не работает – придется пешком на шестой этаж...»

Чайкин открыл сразу – он ждал ее с нетерпением уже полчаса. Одетый по-домашнему, но элегантно, в мягком, пушистом свитере, он ловко снял с нее шубку, красиво протянул великолепные цветы, ласково, осторожно обнял.

– Лидочка! Как я мечтал о нашей встрече! Вы даже во сне мне являлись! – приговаривал возбужденно, пока она поправляла перед зеркалом прическу. – Проходите, будьте как дома! – И распахнул дверь в комнату.

«Еще не обжито, не обставлено...» Лидия увидела стол, тщательно накрытый для ужина. Вся мебель: этот стол, несколько стульев и шикарный сексодром – диван-кровать – развернут, застелен дорогим, невиданным покрывалом. В углу – великолепная радиола, а по стенам – аккуратно расставлены чемоданы, узлы, разложены стопы книг... Хозяин, видно, не спешит обосноваться на новом месте.

– Отпразднуем наш скромный успех? – Василий Семенович, широко улыбаясь, показал Лидии на стол: – Прошу вас, будьте хозяйкой! Не умею я ухаживать за дамами...

– Да вы не беспокойтесь, я уж сориентируюсь, – улыбнулась ему в ответ Лидия.

Такую закуску – сплошной дефицит! – и по тарелкам разложить приятно. «Деловой мужик! – отметила она про себя. – Умеет создать условия».

– Ну что ж, тост за нашу встречу! – не сводя с Лидии горящего взора, Чайкин наполнил рюмки марочным армянским коньяком. – За волшебницу судьбу, которая дала нам друг друга! – произнес он воодушевленно. – И только на брудершафт! Пора нам перейти на «ты». Может, перестанешь быть такой официальной? – Он встал и подошел к ней вплотную.

Чокнулись стоя, переплели руки, выпили до дна... Он тут же заключил ее в объятия, и губы их сомкнулись в долгом поцелуе.

– Погоди, дорогая! – с трудом отрываясь от нее, задыхаясь, но овладевая собой, прошептал Чайкин. – Ведь мы оба – прямо с работы. Давай немного подзаправимся – у нас весь вечер впереди! – Он пригладил растрепавшиеся волосы, включил радиолу, поставил пластинку: романтический блюз...

Не меньше полутора часов просидели они за столом: бутылка коньяка опустела; многое рассказали друг другу и изрядно оба захмелели. Чувствовали себя так, будто давно и близко знакомы. Он поведал ей, как холодна и неприветлива жена; она – как плохо живется ей с мужем.

«Ты называла меня аистом...» – призывно звучала мелодия томного танго. Василий Семенович безмолвно пригласил Лидию танцевать, и тела их сразу тесно соприкоснулись. Он обнимал ее, прижимал к себе с такой неожиданной силой, что ей передалось его возбуждение. «А ничего себе мужичок! – мысленно оценила она, ощутив его вздыбившуюся плоть. – По виду не скажешь...»

Лидия понимала, конечно, на что идет, когда отправлялась сюда. Что ж, как мужчина он ее совершенно не привлекал – не в ее вкусе. Мужа она давно разлюбила. Темпераментная, не обремененная предрассудками, давно уже завела бы любовника, но ей фатально не везло на мужчин. Редко кто нравился, и никто не оправдывал ожиданий: всегда внешность не соответствовала содержанию. Измены мужу до сих пор приносили ей одни разочарования.

Низенький, невзрачный Чайкин тем более не вызывал у нее поначалу сексуального интереса. Но сейчас, прижимаясь к нему в танце, чувствуя его страстное желание, она ощущала сладкую истому: как нежно он ласкает ее руками, опуская их все ниже со спины на бедра... Наконец, прервав танец, они остановились у постели. После долгого и жаркого поцелуя он дрожащими от нетерпения пальцами стал расстегивать пуговицы ее платья.

– Пусти, я сама! – прошептала Лидия, мягко высвобождаясь из его объятий.

Быстро разделась, скользнула под одеяло.

Чайкин, тяжело дыша, сбросил одежду, лег рядом. Ему не терпелось овладеть ею, но он не стал торопиться. Надо завоевать эту красавицу не на один день... Осыпая поцелуями ее лицо и шею, он терпеливо вел любовную игру – в этом он понимал толк. Обнимая одной рукой, другой ласкал ее роскошные груди и, почувствовав, как затвердели соски, двинулся ниже, нежно дойдя до заветного места...

«Понимает, что нужно женщине...» – мелькало в голове у Лидии. Она чувствовала, как волна наслаждения разливается по всему телу; дыхание ее стало прерывистым, она сжала его в объятиях и впилась в губы страстным поцелуем.

– Давай, давай, Васенька! – шептала она, охваченная нестерпимым желанием.

Он с силой вошел в нее, и любовники соединились в страстном порыве, все ускоряя темп, задыхаясь от наслаждения...

– Только не останавливайся! И не спеши! – молила она, постанывая, крепко обхватив его ногами, энергично двигаясь с ним в такт.

Волны наслаждения поднимались все выше – и достигли наконец кульминации. Она вскрикнула, испытывая давно забытое, ни с чем не сравнимое блаженство, и руки ее упали. Но он продолжал двигаться все сильнее – она еще несколько раз испытала острое наслаждение. «Хорош мужик! – думала благодарно, чувствуя к нему неожиданную огромную нежность. – Хоть на этот раз повезло...»

Последнее сладкое усилие – и он, громко застонав, обессиленный, откинулся на подушки.

– Спасибо, Васенька! – Прижимаясь к нему, обнимая тихонько, Лидия нежно его поцеловала. – Ты... ты на высоте!..

«Погоди, я тебе еще не то покажу! – самодовольно думал Чайкин. – Вот только передохну немного».

 

Глава 2

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Лидия Сергеевна пребывала в отличном настроении. Вот уже две недели она заведует правительственным детским садом высокой категории: оборудован великолепно, снабжается отлично. По-хозяйски неторопливо, в сопровождении старшей воспитательницы обошла анфиладу светлых, благоустроенных помещений и остановилась у дверей своего кабинета.

– Вроде бы все в порядке, Алла Борисовна. Проветривать только почаще – душновато. Дети должны дышать чистым воздухом! – начальнически строго заметила она, открывая ключом дверь. И добавила помягче: – Погодите минутку – хочу вас кое о чем расспросить. – Жестом пригласила проследовать за ней в кабинет. Расположилась поудобнее в кресле, усадила перед собой сотрудницу.

– Алла Борисовна, как вы можете охарактеризовать старшую возрастную группу? Что за девочки в ней? Вы знаете, там моя Наденька. Естественно, меня это интересует.

– Группа хорошая, Лидия Сергеевна, вашей дочери повезло. Думаю, ей там понравится, – услужливо доложила воспитательница. – Дети в основном спокойные, послушные. Среди девочек самая добрая и приятная – Света Григорьева. Неплохо Наденьке с ней подружиться. Да и полезным может оказаться: Григорьев – это фигура! – Со значением взглянула на начальницу и продолжала: – Есть, правда, несколько капризных. В основном по части еды: этого не хочу, то не нравится! Понятно – родители избаловали. Больше других фокусничает Катя Кузнецова. Девочка обещает вырасти законченной эгоисткой: черства, себялюбива, не придет на помощь подруге.

– Ну что ж, очень вам признательна, Алла Борисовна. По всему видно – вы неплохой психолог, к детям внимательны. Думаю, мы с вами поладим.

Отпустив сотрудницу, Лидия Сергеевна сняла трубку и набрала знакомый номер.

– Василий Семенович? Васенька! – Она невольно понизила голос. – Что не звонишь? Я соскучилась! – Услышав, видимо, ожидаемый ответ, продолжала, уже деловито: – Как работается на новом месте? Все в порядке! Коллектив – что надо! Детишки, правда, балованные, сам знаешь, чьи. Но ничего, привыкаю. Главное – Наденьку пристроила, в старшую группу. Воспитатели говорят, ей там будет славно! Как насчет среды? – И кокетливо засмеялась, машинально поправляя прическу. – Что ж, надо подумать. Ну конечно же! А ты сомневался? – добавила она интимным шепотом. – Пока, дорогой, целую! – Положила трубку, мечтательно расслабилась...

Однако безмятежное состояние длилось недолго: в кабинет без стука ворвалась Надя – чем-то явно огорченная.

– Что случилось, Наденька? Разве я не велела тебе без нужды сюда не приходить? Объяснила же: нельзя перед другими показывать, что ты дочка начальницы! Ты должна быть такая же, как все дети.

– Ну да, такая же! – У девочки слезы показались на глазах. – У всех девочек папы – начальники, а мне что говорить? Мой папа просто учитель!

– Скажи – директор, если хочешь. Какая разница? Все равно не узнают. И это все твои беды?

– Нет, не все... Скажи, мам, игрушки у всех общие? – И, видя, что мать утвердительно кивнула, продолжала с детской запальчивостью: – А почему девочки не дают мне своих кукол поиграть? Говорят – принесли из дома!

Лидия Сергеевна поднялась с кресла, подошла к дочери, присела.

– Ну вот, так и знала, что ты расстроилась из-за пустяка. Тебе что – кукол не хватило? Здесь их вон сколько, и все общие. Отправляйся-ка играть и не отрывай меня от дел! – Любовно шлепнула Наденьку и мягко, но настойчиво выпроводила из кабинета.

Раннее утро. В своей тесной кухне Лидия Сергеевна привычно хлопотала у плиты, напевая какой-то модный мотивчик. Куда девалось ее обычное плохое настроение? Закончив готовку, поставила шипящую сковороду на подсобный столик и громко позвала:

– А ну, народы, завтракать! Не то все остынет!

На кухне появился Степан Алексеевич, с газетой в руках, а за ним, на ходу заплетая косичку, Наденька.

– Что-то ты, Лида, сегодня больно веселая – уж не «Волгу» ли в лотерею выиграла? – пошутил он, бросив на нее удивленный взгляд. – Так ты уж скажи нам, не скрывай!

– Считай, что получше! – бойко ответила она, со скрытой насмешкой глядя на мужа своими загадочными глазами. – Теперь вряд ли кто сможет испортить мне настроение. Даже ты!

Розанов привычно втиснулся на свое место за кухонным столом и приступил к завтраку, пропустив мимо ушей ее язвительный выпад и продолжая дивиться происшедшей с женой метаморфозой.

– Неужели на тебя так благотворно подействовала перемена работы? Ведь еще совсем неизвестно: как у тебя пойдут дела на новом месте? – спросил он, отправляя в рот порцию омлета. – Хотя, как сказал поэт: «Надежды юношей питают, отраду старцам подают».

– А чего тут много рассуждать? Ишь, расфилософствовался, – незлобиво проворчала Лидия Сергеевна, подсаживаясь к столу. – Радуйся, человече, тому, что выручают обстоятельства, раз самому поднять жене настроение не под силу.

– Значит, нравится новая работа? Я имею в виду не материальные условия, а контингент, с которым тебе придется ежедневно общаться, – продолжал интересоваться Степан Алексеевич. – Коллектив, наверно – одни женщины? Или и мужички сносные есть? – пошутил, добродушно улыбаясь. – Уж очень у тебя сегодня глаза блестят. Я в точку попал?

– Ну и что, если так? – в тон ему ответила Лидия Сергеевна. – Будто, если заведу роман, шибко огорчишься. Не больно ты мной интересуешься! Наверно, только рад будешь? Признавайся: ведь я права?

– Ладно, Лида! Думаю, хватит балагурить, – перестав улыбаться, строго произнес Розанов. – Не стоит забывать, что Наденька не такая уж маленькая и все понимает. Ради нее мы многое должны прощать друг другу!

– Вот это ты дело говоришь! – согласно кивнула жена. – Мы оба – живые люди и, конечно, не безгрешны. Может, и стоило бы, раз плохо ладим, разбежаться, – задумчиво посмотрела она на него своими черными цыганскими глазами. – Но боязно, как это отразится на Наденьке? Наверно, все же стоит попробовать ради нее более терпимо относиться друг к Другу.

Розанов с интересом взглянул на жену. Таких спокойных, трезвых речей он от нее еще не слышал. Но то, что она предложила, одобрил:

– Вполне согласен с тобой, Лида! Впервые ты рассуждаешь так разумно. В последнее время наши отношения дошли до крайности. Но если сможешь быть ко мне снисходительнее, то и я наберусь терпения. Мне тоже дорога наша дочь!

Лидия Алексеевна со скрытой насмешкой вскинула на него свои черные очи.

– Считай, что на этот раз мы с тобой договорились. Помучаюсь еще немного, – произнесла снисходительным тоном. – Чем черт не шутит: а вдруг из тебя все же выйдет великий ученый? – добавила, уже откровенно издеваясь.

– Напрасно иронизируешь, – обиженно нахмурил брови Розанов. – Если перестанешь меня нервировать и дашь спокойно работать, то мне удастся добиться всего, к чему стремлюсь. Я в себя верю!

– Ну что ж! Как говорят в Одессе: будем посмотреть, – вполне добродушно заключила Лидия Сергеевна. – А теперь давайте чай пить!

Сняла с плиты чайник и наполнила всем чашки.

– Наденька! Тебе с молоком? – ласково спросила дочку. – Ну ладно, как хочешь, – не стала настаивать как обычно, когда та отрицательно замотала головой. – Хотя, по-моему, с ним вкуснее и полезнее!

В то утро ранний завтрак в семье Розановых прошел на удивление спокойно и мирно.

Был погожий вечер, когда Лидия Сергеевна спеша домой с сумками в руках в подъезде столкнулась с соседкой Мариной. Та явно собралась в гости или на ответственное свидание – не пожалела косметики и одета очень нарядно.

– Привет, подруга, – белозубо улыбнулась ей Розанова. – И куда торопишься в таком расфуфыренном виде? Никак завела интересного знакомого? А может, наконец жених на горизонте объявился?

Марина была рада немного поболтать с подругой.

– К сожалению, с женихами нынче туго! – весело ответила без тени грусти. – И на новые интересные знакомства мне не очень-то везет. А иду в ресторан на юбилей сослуживца и совсем не спешу – до встречи с приятельницей в метро еще есть время.

Она с интересом посмотрела на непривычно веселую и счастливую соседку и, не скрывая жгучего любопытства, спросила:

– Скажи, что с тобой происходит, Лидочка? Тебя просто не узнать – так вся светишься. Ну не скрывай от подруги: ведь завела роман? – потребовала от нее признания, делая большие глаза. – По тебе вижу, что так! Кто он такой? Наверно, какой-нибудь невообразимый красавец?

– Ну что ж, почти угадала! От тебя невозможно что-либо скрыть, – ответила ей Розанова, сияя самодовольной улыбкой. – Но ты ошибаешься в главном.

– Ничего не понимаю! Объясни мне популярно, – Марина просто сгорала от любопытства. – В чем же я ошибаюсь? Ведь вижу – завела кого-то! Ты стала другой – довольной жизнью!

Встретив Чайкина, Лидия Сергеевна действительно ощущала себя по-женски счастливой и решила не таиться от своей самой близкой подруги.

– Я и правда, Мариша, влюблена! Никогда и ни с кем еще мне не было так хорошо, как с этим человеком, – призналась, отведя в сторону затуманенный взор. – Но ты, если бы увидела его, ни за что этому не поверила.

– Как интересно! – поразилась подруга. – Неужто он такой уродливый – вроде Квазимодо? Мне трудно представить тебя рядом со страшилой. Прости, но как ему с такой внешностью удалось затащить тебя в постель?

Лидия Сергеевна выдержала паузу, насмешливо глядя на Марину, и снисходительно объяснила:

– С чего ты взяла, что мой Васенька такой страшный? Я этого не говорила! Ну и фантазия у тебя, кума, разыгралась – курам на смех. Права ты в одном, – счастливо улыбнулась она, – мне и в голову не пришло, когда с ним познакомилась, что так придется мне по душе. Внешне он не в моем вкусе: лысенький, с брюшком, маленького роста. Представляешь: на целую голову ниже меня!

– Но ты так и не объяснила, как ему удалось тебя соблазнить, если внешне он такой непривлекательный? Чем же он тебя взял?

– Стыдно признаться, но все обстояло проще простого, – после небольшого колебания решила быть до конца откровенной Розанова. – Он оказал мне большую услугу и пожелал оплаты «натурой». Не думаю, что пошла бы на это, если бы мой благоверный вел со мной себя как настоящий мужчина. Я ведь и не предполагала, что – Васенька – такое сокровище!

– Ну и что теперь собираешься делать? Разойдешься со Степаном? – стараясь не обнаружить своей заинтересованности, спросила Марина. – Неужто бросишь его на съедение нам, незамужним?

Лидия Сергеевна беззаботно тряхнула головой, всем своим видом показывая подруге, что не желает в данный момент решать трудные проблемы.

– Пока всерьез об этом не думаю. Уходить от Степана, как ты знаешь, мне некуда. Я его как женщина мало интересую – и слава Богу! Теперь есть кому меня утешить, – произнесла она с нежностью в голосе, но тут же погрустнела. – Хотя мой Васенька женат и не знаю, бросит ли ради меня свою мымру.

– Неужели ты, Лидочка, долго выдержишь такую двойную игру? – выразила сомнение подруга. – А Степан? Ведь он не простит тебе измены, когда узнает. А шила в мешке не утаишь!

– Сама знаю, что долго не выдержу. Да и противно все время кривить душой и изворачиваться. Не по мне это! – грустно призналась Розанова. – Если сумею получить собственное жилье – и думать долго не буду. Покончу с обманом! Вот ты, Мариша, – вопрошающе подняла глаза на подругу, – как бы поступила на моем месте?

– Спроси чего-нибудь полегче, – ловко ушла та от ответа. – Слава Богу, я не в твоем положении. Ты, Лидочка, – сильная, сама справишься! Ой, уже опаздываю, – хватилась она, взглянув на часы. – Приятельница меня, наверно, заждалась. Но мой тебе совет: подумай, стоит ли терять Степана? Не верится мне, что он так плох. Может, и ты виновата, что ваша жизнь пошла наперекосяк. Я не первый год вас знаю и, если честно – завидую тебе, как и многие другие.

– По правде говоря – и я в растерянности, – упавшим голосом призналась ей Лидия Сергеевна. – На душе у меня – муть!

Радостное выражение на ее лице померкло; взгляд, обращенный на подругу, стал тяжелым. Она отлично понимает – их дружба нисколько не помешает той увести от нее мужа, если Степан этого захочет. Будущее ей видится в сплошном тумане.

В красиво обставленной, прекрасно оборудованной кухне Григорьева помогала домработнице Агаше мыть посуду.

– Вы чем-то расстроены Вера Петровна? – Агаша сразу уловила: хозяйка не в своей тарелке.

– Да не то чтобы расстроена, скорее, озабочена... – Григорьева как бы решала в уме сложную задачу. – Понимаешь, Светочка просит подарить ей собачку. Целая проблема!

– Ну вы и скажете – проблема! Нормально – собака в семье. Дите разве вырастет добрым, если не любит животных?

– Света и так добрая девочка. А собака нас свяжет по рукам и ногам. Ну куда мы ее денем, когда поедем отдыхать, к примеру, в санаторий? Не выбрасывать же на улицу?

– Как можно, Вера Петровна?! – всплеснула руками Агаша. – Выбросить свое животное? Грех-то какой!

– Вот видишь? Нельзя заводить собаку не подумавши. Светочка еще мала, не понимает.

– Не согласна я с вами, хоть убейте! – решительно заявила Агаша. – Нужно уважить Светочку – купить ей песика. Окромя пользы, ничего не будет. Да и вам с хозяином забава и радость. А насчет остального не беспокойтесь! Я привычная. У нас в семье завсегда были собаки. А со мной что приключится – в деревню, к вашим, можно отправить. Там животных любят!

– Ну надо же! – лицо Веры Петровны прояснилось. – Как ты всегда умеешь меня успокоить, Агаша. Добрая ты душа! Я-то думала, что права, а выходит наоборот. Пойду обрадую дочку. – И направилась в детскую, где Света перед сном играла с куклой.

– Доченька, солнышко мое! – весело начала она. – Так какую собачку ты хочешь? К дню рождения ты ее получишь – решено!

– Мамулечка, милая, как я рада! – Света, тряхнув золотистой головой, повисла на шее у матери. – Мне хочется такую маленькую... в пятнах... мордочка квадратиком, ушки вперед торчат. Фоксика, как у Вовки! Сама все буду делать: кормить, гулять! Буду ее очень любить!

«Добрая растет девочка, золотое сердечко», – растроганно думала Григорьева, укладывая дочку в постель, обнимая и целуя перед сном.

В просторном зале игротеки детского сада стоял веселый шум. Большинство ребятишек с увлечением занимались игрушечной железной дорогой; многие, особенно мальчики, предпочли конструктор и разные механические игрушки; несколько девочек играли в куклы.

В уютном углу зала, уставленном игрушечной мебелью, Света Григорьева и Катя Кузнецова заботливо укладывали спать своих заморских красавиц. Особенно роскошной была Катина кукла: огромная, в пышном платье, с закрывающимися голубыми глазами и длинными белокурыми локонами. Подошла Наденька, остановилась и замерла в безмолвии перед необыкновенной куклой. Катино сокровище неудержимо влекло ее – искушение, слишком велико: она схватила куклу и потянула к себе, взмолившись:

– Катя, Ка-атенька, дай мне поиграть с ней немного! Пожалуйста! Ты ведь не жадина! Я ведь с ней ничего не сделаю!

– Ну вот еще! Это моя дочечка! Никому ее не дам! – решительно отвергла просьбу Катя, не выпуская куклу из рук.

Девочки молча тянули куклу, каждая к себе; наконец более сильная Надя одержала победу – выдернула ее из рук хозяйки и... порвала куклино нарядное платье. Не стерпев такой обиды, Катя заревела и вцепилась Наде в волосы. Та, бросив куклу, ударила Катю кулачком по лицу, и девочки, сцепившись, упали на пол. Надя и тут взяла верх – оседлала противницу.

Света, с изумлением и страхом наблюдавшая неожиданную ссору, подбежала и попыталась их разнять:

– Да перестаньте же, девочки! Наденька, отпусти Катю! Ей больно! – потянула она ее за платье; не помогло – тогда сильно тряхнула за плечи.

Это привело Надю в чувство – она поднялась на ноги, тяжело дыша. Катя осталась сидеть на полу, размазывая по щекам слезы и кровь, капавшую из ушибленного носика.

– Бедняжка, и тебе досталось! – Света подняла Катину куклу и, прижав к груди, стала поправлять на ней разорванное платье.

Дети их окружили, забросив игры, и кто с любопытством, кто со смехом наблюдали, чем все кончится. Прибежала Алла Борисовна, которой кто-то сообщил о происшествии.

– Что случилось, Катенька? Кто тебя так? За что? – встревоженно бросилась она к пострадавшей, поднимая ее с пола.

– Ку-уклу о-отняли! Они-и! – еще громче зарыдала Катя, указав рукой в сторону Светы и Нади. – Я... я не дава-ала... А они отобра-али! Это моя кукла! Мне ее па-апочка мой привез!

– Ну, Света, от тебя я такого никак не ожидала! – всплеснула руками Алла Борисовна. – Такая воспитанная девочка! Кукла у тебя ничуть не хуже.

От этой вопиющей несправедливости Света потеряла дар речи и, машинально прижимая Катину куклу к груди, залилась горькими слезами. Надя, сообразив, что Алла Борисовна во всем винит Свету, перестала плакать; укор совести заставил ее прийти на помощь подружке.

– Это Катька сама виновата! Жадина-говядина! – заявила она угрюмо, опустив глаза. – Ее попросили только дать поиграть. Вот и получила!

– Ну ладно, – после небольшого раздумья произнесла Алла Борисовна и, подняв Катю с пола, взяла ее за руку. – Пойдем-ка, умоем личико! А с вами я потом разберусь! – пригрозила она Свете и Наде. – Так и знайте: если виноваты – будете строго наказаны. Чтобы другим неповадно! – добавила она громко, строго посмотрев на притихших детей.

«Теперь неприятностей не оберешься, – огорченно думала она. – Ума не приложу, как сказать заведующей, что замешана ее дочь. Надо же было мне именно в этот момент отлучиться! Просто злой рок какой-то! Ведь могут и премии лишить».

И чего ты такая жадная? Дала бы девочкам поиграть с твоей куклой! – в сердцах выговорила она Кате, ведя ее в умывальную. – Нечего теперь нюни распускать! Что за трагедия? Сейчас умою тебе личико и будешь сиять, как новая копеечка!

– Ну скажи, почему маму не слушаешься? – У себя в кабинете Лидия Сергеевна журила дочку. – Разве я тебя не предупреждала? Не просила вести себя тихо, не задирать других детей? Ты что же, хочешь, чтобы тебя и твою маму выгнали из такого чудесного садика?

Наденька стояла понурившись и шмыгала носом – признак подступающих слез. Пришлось усилить аргументацию:

– Хочешь вернуться обратно – туда, где так плохо кормили и тебя обижали хулиганы мальчишки?

Заливаясь слезами, Надя отрицательно мотала головой. «Кажется, доходит», – поняла Лидия Сергеевна.

– Не хочешь? Тогда скажи мамочке правду: что такое с тобой происходит? Чего тебе не хватает?

– Я хочу... такую же куклу... как у Кати! – опустив голову, прошептала сквозь слезы Наденька. – Почему у них есть, а у меня нет?

– Да будет у тебя такая же! – успокоила ее мать. – Только немножко погоди. С первой же получки и куплю!

– Ты всегда... только... обеща-аешь! – пуще прежнего зашлась в плаче Надя. – Ничего ты не купишь! Даже песика не разрешила мне оставить. Я же его на улице подобрала, и покупать не надо! Он такой... несчастный, а ты... ты велела его выбросить...

– Объясняла же я тебе, дочка: нам самим есть нечего, а не то что кормить бездомных собак. Да и одна зараза от них! – попыталась спасти положение Лидия Сергеевна, чувствуя, что дочка ей не верит. – Ну хватит! Прекрати немедленно! – прибегла она к испытанному силовому методу. – Кукла у тебя будет! Но если ты еще раз повторишь подобную выходку – я отцу расскажу, а у него, ты знаешь, рука тяжелая!

Девочка испуганно замолчала.

– Обещай мамочке, что никогда больше так не будешь, и иди умываться. А главное, запомни как следует: кто спросит – ссору с Катей затеяла не ты, а Света. Тогда, может, все и обойдется!

– Но ведь Света ни в чем не виновата! Я ведь тебе, мамочка, уже говорила, – робко возразила Наденька, но, поймав ее гневный взгляд, умолкла.

– Ты что же, хочешь, чтоб тебе попало? Не будь дурехой! Ничего Свете не будет, вот увидишь!

Отпустив дочь, Лидия Сергеевна откинулась в кресле и стала массировать руками виски – от всех этих переживаний голова разболелась. «Это цветочки, а ягодки впереди», – опасливо размышляла она, предвидя объяснения с родителями Кати и Светы – вот будут неприятности-то!

– Уж и не знаю, как улажу конфликт с мамашами! На завтра пригласила к себе Григорьеву, но ума не приложу, в каком плане вести разговор, – пожаловалась мужу Лидия.

Супруги довольно мирно пили чай в тесной своей кухоньке, придя с работы. Степан Алексеевич слушал жену, просматривая газету.

– Тебе же известно, какой у них гонор, у высокопоставленных! Ведь не поверит Григорьева, что дочь подралась из-за куклы: у них только птичьего молока не хватает. Во всем, конечно, обвинит меня – мол, недосмотрела. Вот невезение! Только раздобыла хлебное место – и на тебе: выгонят еще, да из-за сущего пустяка! – Она помолчала. – А все почему? Да просто у ребенка нет такой куклы! Брось газету! – потребовала она. – Сидишь, будто тебя не касается! Другие отцы переживают за детей, а тебе все равно, что твоя дочь страдает! – Лидия уже вопила, затевая очередной скандал. – Эгоист! У тебя в жилах кровь или... моча?

Муж упорно не отвечает – тем хуже для него. Лидия монотонно запричитала:

– И что я в тебе тогда нашла? Зачем молодость загубила? Такая видная девка была – первая на весь район: ударница, делегат комсомольских съездов! Большого начальника могла подцепить. Так нет же, на тебя напоролась! Черт меня попутал!

«Как же умеет все перевернуть с ног на голову, – мысленно отметил Розанов. – Забыла, как за мной бегала, умоляла жениться». И еще глубже уткнулся в газету, стараясь не слышать несправедливых, обидных слов.

– Еще бы! Как мне было устоять? – не унималась жена. – Приехал: красавчик, интеллигент, будущий ученый!

Всех девок заворожил. Даже подруга Верка жениха своего хотела бросить! Вот я и клюнула, дура деревенская! Поверила, что в люди выйдешь. «Аспирантура», «профессура»! – издеваясь, очень похоже передразнила его голос Лидия Сергеевна. – Как же, держи карман шире! Бог меня наказал, что отбила тебя у подруги, вот и мучаюсь! А она ведь тебя любила!

При последних словах Степан Алексеевич встрепенулся – достала его все-таки.

– Хватит чушь молоть! – Взволнованный, он отложил газету. – Знаешь отлично, что Вера мне изменила. Своими глазами видел: утром мы с ней решили пожениться, а вечером того же дня обнимается с Иваном. Сколько жив буду – никогда не прощу!

– И дурни же все вы, мужики! – презрительно пожала плечами Лидия. – Умная баба окрутит любого – он и не заметит. – Она уже приняла решение расстаться с Розановым: к чему теперь скрывать от него правду? – А ты и поверил тогда всему, что я набрехала про Верку, чтоб тебя от нее оттолкнуть? – самодовольно ухмыльнулась она. – Гениальная идея – послать тебя посмотреть на их прощание. Предвидела я: хоть и пригласила она Ивана, чтобы порвать, но годы-то прежней любви со счетов не сбросишь!

Розанова ее слова поразили как удар грома; одно мгновение ему даже показалось – сердце перестало биться. Он встал во весь рост, задыхаясь от гнева.

– Так, значит, ты... ты все подстроила? Уже тогда знала, что Вера решила порвать с Иваном и ехать со мной?

– Конечно! А ты будто не видел, что я к тебе липну, из кожи вон лезу, чтоб отвратить от Верки? Постоянно на подругу наговариваю! – без зазрения совести призналась Лидия в своем предательстве. – Но тебе ведь и я была небезразлична? Хотел обеих трахнуть! – Она вдруг опомнилась: к чему сейчас все это? – Ну-ну, успокойся! – Муж, похоже, еле сдерживал ярость. – Судьба меня довольно покарала. Не надо бы мне лезть между вами. Такая вы были сладкая парочка – аж млели! Признайся, Степан, – спал с ней? – За смешком ей хотелось скрыть поселившиеся в душе боль и горечь.

Не помня себя от гнева, Розанов шагнул к ней: еще немного – и он, кажется, способен свернуть ей шею, так ее сейчас ненавидит! Схватил за плечи, тряхнул с нечеловеческой силой. Лидия Сергеевна застонала от боли, в ее глазах застыл ужас и изумление: таким она мужа никогда не видела, несмотря на постоянные ссоры. Не предполагала даже, что он на такое способен.

Огромным усилием воли Степан Алексеевич справился с внезапным порывом и, тяжело дыша, ослабил железную хватку. Оттолкнул жену, резко повернулся, ринулся в прихожую и, схватив в охапку верхнюю одежду, выбежал из дому.

Перепуганная Лидия, с округлившимися глазами, онемев, смотрела ему вслед...

А Розанов, глубоко потрясенный услышанным, шатаясь как пьяный, шел по заснеженной вечерней Москве. Голова у него была как в тумане. Рой мыслей одолевал его, и главная – убийственное открытие: по собственной вине утратил он счастье, которое посылала ему судьба!.. Предаваясь отчаянию, он не заметил, как ноги сами привели его к знакомому старому дому, где родился и вырос, «Хорошо бы Игоря повидать! – с надеждой подумал он. – Поговорить, облегчить душу».

Игорь Иванов, друг детства, все так же жил в коммунальной квартире их старого дома. С женой недавно разошелся – поймет все, как никто другой.

Поднявшись по широкой обшарпанной лестнице, Розанов в ряду кнопок нашел нужную и нажал четыре раза. К счастью, друг оказался дома.

– Вот это сюрприз! – удивленно приветствовал его Иванов, открыв входную дверь. – Уж кого не ожидал, так это тебя. Проходи, дорогой, не зацепись только – в коридоре все заставлено.

– Ты так погряз в заботах о семье, что я решил не докучать тебе своими холостяцкими делишками, – добродушно приговаривал Игорь, сопровождая Розанова в свою комнату по длинному коридору коммуналки, загроможденному всяким хламом. – Раздевайся, присаживайся и выкладывай старому другу, что у тебя стряслось! – Он поставил на стол немудреную закуску, пиво, початую бутылку водки.

– Спасибо, Игорек! – вздохнул Розанов, тяжело опускаясь на стул. – Ты знаешь – я непьющий, но сегодня – как раз кстати.

Налили по полной за встречу, чокнулись, закусили. Иванов откинулся на стуле, приготовившись внимательно выслушать друга.

– Сегодня и мой семейный корабль пошел ко дну, – грустно признался Степан Алексеевич; помолчал, собираясь с мыслями. – Ты ведь в курсе, что у нас с Лидой постоянные нелады. Живем как кошка с собакой. – Перевел дыхание, посмотрел другу в глаза, словно искал сочувствия. – Корит она меня постоянно – не умею содержать семью. Терпеливо я все сносил, все попреки, старался улучшить положение, но сегодня... всему пришел конец. – Он судорожно вздохнул и продолжал свою исповедь: – Прозрел я. До меня дошло, в чем причина наших постоянных ссор. Все проще простого! – Его губы скривила горькая усмешка. – Не любим друг друга и, что самое ужасное, похоже, и не любили никогда!

– Погоди, что-то не пойму, – удивленно прервал его Игорь. – Вы с Лидой, два таких великолепных экземпляра человеческой породы, поженились не по любви? Что же вас заставило? Непостижимо!

– Нет никакой загадки! Я тогда переживал драму – предательство девушки. Вот ее-то и любил – по-настоящему. Да ты, может, помнишь? А рядом оказалась Лида, ее подруга. Очаровательная, сексапильная... – И завершил с грустной иронией: – Утешила она меня, а потом оказалось – забеременела. Вот и женился!

– Ну и что здесь трагичного? Обыкновенная история. Сколько пар потом живут нормально. – Иванов непонимающе пожал плечами. – Вам-то что помешало?

– Никого я не смог полюбить после той девушки, Веры. Тем более – Лиду. Бездуховна, вульгарна. Поначалу, конечно, страсть... Ну а постоянные ссоры уничтожили и это.

– Но ты же терпел до сих пор! Мужик ты здоровый, любишь дочь, – счел своим долгом Игорь охладить друга, удержать от поспешного, быть может, рокового шага. – Вот защитишься, поднимешься, разве ваша жизнь не наладится?

– Нет, все бесполезно! – как бы взвешивая слова, медленно произнес Розанов. – Лида мне не раз заявляла, что вышла замуж лишь в силу обстоятельств. Сначала думал – это она в запальчивости, чтоб побольнее задеть в ссоре. Но сегодня окончательно понял – правда это. – Степан Алексеевич решительно сжал губы, взгляд его стал жестким, твердым. – Раньше я ради дочери пытался изменить наши отношения к лучшему. Но сегодня от Лидии узнал то, что не прощу никогда!

Он стукнул ладонью по столу, как бы ставя завершающую точку в разговоре:

– Призналась мне, что сознательно оклеветала свою подругу, Веру, – ту самую девушку, о которой я тебе говорил. Никакого предательства с ее стороны не было! А я-то, как последний дурак, поверил наветам этой змеи и сам своими руками загубил свое счастье!

– Тогда это – проблема, – подумав, согласился Игорь. – Скорее, даже трагедия!

– Не ожидала я от вас такой оплошности, – упрекнула Розанова Аллу Борисовну, когда та явилась к ней для объяснений. – Почему вы отсутствовали? Прошу только выложить мне все как на духу! Вчера я была не в силах разбираться – дико болела голова.

– Уж не говорите, дорогая Лидия Сергеевна, – извиняющимся тоном и преданно глядя в глаза начальнице, быстро заговорила Алла Борисовна. – Сама не могу объяснить, как такое могло со мной произойти. Уму непостижимо! – Она горестно всплеснула руками. – Обычно, когда мне нужно отлучиться, я оставляю за себя младшую воспитательницу. – Оправдываясь, она энергично жестикулировала. – А тут позвали к телефону. Смотрю – дети весело играют, все спокойно. Думала – ничего, ведь несколько минут... И надо же! – Она виновато опустила голову. – В этот момент все и произошло!

Розановой нравилась Алла Борисовна. Ее лояльность и тактичность позволяли надеяться, что она станет опорой своей начальнице в коллективе. И Лидия Сергеевна решила не применять к ней слишком строгих мер.

– Ну что ж, будем считать этот вопрос закрытым, – с некоторым укором, но добродушно заключила Розанова. – Полагаюсь на ваш высокий профессионализм и уверена, что вы сделаете необходимые выводы на дальнейшее. Придется мне принять весь огонь на себя, – печально вздохнула она, укоризненно глядя на повеселевшую Аллу Борисовну. – Вы свободны. Можете возвращаться к своим обязанностям.

Та поспешно выскользнула из кабинета.

«Главное – правильно поговорить с Григорьевой. Дай Бог, пронесет», – размышляла Лидия Сергеевна, стараясь сосредоточиться, собрать все силы к ее приезду. Из состояния задумчивости Розанову вывел звонок телефона.

– Ах это вы, Мария Андреевна? – подобострастно пропела она в трубку. – Узнала, конечно! Ваш голос ни с кем не спутаешь. Да, да! Кошмарная история. – Лицо ее приняло строгое и печальное выражение. – Я так переживаю! Ведь Катенька – моя любимица! Что вы говорите? Воспитательница уже свое получила! Это никогда не повторится, ручаюсь вам! Вы спрашиваете, как наказали обидчицу?

Лидия Сергеевна притворно вздохнула.

– Вот сижу и ломаю над этим голову. Не знаю, что и делать! – Она сделала паузу и, понизив голос, пояснила: – Так это же дочь самого Ивана Кузьмича! Вот именно! А вы говорите «что здесь раздумывать»... Свою-то дочь я строго наказала, чтобы впредь не лезла, – беззастенчиво врала она Кузнецовой. – Бедняжка хотела их разнять, да ей самой досталось на орехи! Что я намерена предпринять? – переспросила она и решительно пообещала: – Я уже пригласила мамашу Григорьеву. Не сомневайтесь – будет серьезный разговор. Спасибо, Мария Андреевна! Хоть вы понимаете, как нам здесь нелегко. – И положила трубку.

«Ну хоть с Катиной мамой дело уладила!» – И она облегченно вздохнула.

Казенная зимняя дача в Серебряном бору утопала в снежных сугробах. Воздух был чист и прозрачен. В жарко натопленной горнице второго этажа, занимаемого Григорьевыми, зима не ощущалась.

– Не знаю, дорогая, что и делать, слишком балует Иван Кузьмич Светочку, – посетовала Вера Петровна соседке с первого этажа – они сдружились за два года, пока пользовались этой дачей. – Боюсь, испортит дочку. Представляете? Света подралась в садике с подружкой, отняла у нее куклу. Будто ей своих мало! Просто не верится! Не узнаю свою добрую, отзывчивую малышку. Раньше на нее никогда не жаловались.

– Может, кто-то из детей на нее оказывает дурное влияние? – предположила приятельница: хорошо зная девочку, она тоже была удивлена.

– Вот скоро придет машина, поеду к заведующей, выясню. Тут явно какое-то недоразумение! – И Григорьева решительно поднялась из-за стола – пора собираться в дорогу.

– Хотя, может быть, вы и правы, – задумчиво проговорила она, провожая соседку к выходу. – Раньше Светочка была со мной всегда искренней, а теперь и врать научилась. Набедокурила, а признаться не хочет. «Не виновата, – говорит, – не отнимала». А ведь все видели! Нужно браться за нее всерьез. Научить отвечать за свои поступки! Вот и машина сигналит. Вернусь – все вам расскажу.

Помахав на прощание соседке, Вера Петровна стала одеваться. «Пожалуй, прихвачу для заведующей коробку конфет», – деловито решила она.

Перед приездом Григорьевой Лидия Сергеевна привела к себе в кабинет Свету.

– Заходи, не бойся! – Она ласково усадила девочку в кресло. – Скоро приедет твоя мама, и мы все выясним. Я знаю, ты ни в чем не виновата. Ты и не думала отбирать чужую куклу. Наденька мне все рассказала, во всем призналась. Бедняжка раскаивается в своем дурном поступке и больше никогда так не будет. Но у меня к тебе большая просьба. – Розанова, изобразив добрую улыбку, погладила девочку по головке. – Не выдавай Наденьку! Иначе ее исключат из садика, и даже я не смогу помочь. – Она помолчала. – У тебя доброе сердечко, знаю. Ты мне с самого начала понравилась больше других девочек. Правда-правда, – льстила она, умильно воззрившись на Свету. – А с твоей мамой мы решим все по-доброму, Никому не будет плохо, – заверила она. – Тебе не придется говорить неправду, – только помолчи, когда я буду беседовать с мамой.

Зазвонил телефон.

– Что, приехала? Проводите, пожалуйста, ко мне! – попросила она в трубку. И не скрывая беспокойства, сообщила Свете, глядя на дверь с тревогой и любопытством: – Вот и твоя мама пожаловала!

Григорьева решительно вошла в кабинет – и, едва взглянув на новую заведующую, застыла в изумлении. Да, не ожидала... В свою очередь, увидев и узнав Веру Петровну, Розанова изменилась в лице и как ужаленная выпрыгнула из кресла.

– Невероятно! Глазам своим не верю! Ты?! Какими судьбами, зачем здесь? – растерянно бормотала она, лихорадочно соображая, что от нее понадобилось бывшей подруге. Потом овладела собой и с самоуверенным выражением важно опустилась в кресло. – Конечно, я рада твоему приходу, Вера. – В тоне ее прозвучало деланное радушие. – Столько лет не видались! Но, прости, сейчас поговорить нам не удастся: вот-вот мама этой девочки войдет. Особа важная, ждать нас с тобой не будет!

Григорьева – она уже оправилась от неожиданности – усмехнулась:

– Не стоит беспокоиться, Лида. Особа, которую ты ждешь, – это я, а Светочка – моя дочь! Да приди ты в себя! – потребовала она, видя, что Розанова близка к обмороку.

Лидия Сергеевна, несколько секунд пребывавшая в шоке, последовала ее призыву, судорожно вздохнула; сознание ее прояснилось.

– Ну конечно же, Григорьева, – с трудом выговорила она, как бы обращаясь к самой себе. – Как я раньше не догадалась? Знала ведь, что ты вышла за Ивана, и его потом перевели в обком. Но ведь Григорьевых в России почти как Ивановых... Ну никогда бы не подумала, что Ванька Григорьев так высоко взлетит! Вот она, фортуна! – воскликнула она, не скрывая жгучей зависти. – Ты вышла замуж от тоски, а теперь – высокопоставленная дама! Я – вроде бы по любви, но по уши в дерьме! Да что это на меня дурь напала?! – спохватилась Лидия Сергеевна. – Кто старое помянет – тому глаз вон! Мы же, Вера, лучшими подругами были!

Вера Петровна сумела отогнать невольно нахлынувшие горькие воспоминания. Но категорически отвергла предложенный Розановой интимный тон.

– Насчет «лучших подруг» – не слишком ли... нахально сказано? Ведь я давно знаю правду, Лида. Но когда мне стало известно о твоих подлых интригах, поздно уже было. Не скрою, много горя хлебнула я по твоей милости.

– Ну полно, Вера! Тебе ли жаловаться на судьбу? – вполне искренне возразила Лидия Сергеевна. – Не сердиться, а благодарить ты меня должна, что увела я Розанова, не дала порвать с женихом. Степан же оказался ничтожеством. Нет мне с ним жизни! Довольна?

– Могу согласиться с тобой только в одном, – серьезно откликнулась Григорьева, пропустив мимо ушей последнее откровение Лидии. – Ваня меня не подвел. Женился, не стал слушать деревенских сплетен. Ни разу меня не попрекнул. Счастье мое не в том, что он многого достиг, – она это подчеркнула, холодно взглянув на бывшую подругу. – Оказался прекрасным мужем и отцом.

– То, что было, – быльем поросло! – твердо заключила Григорьева, давая понять: прошлое ее больше не волнует. – Иди, солнышко мое! – обратилась она к дочери. – Поиграй пока с детьми! А мы тут разберемся во всем.

Света, истомившаяся за время непонятного для нее разговора взрослых, охотно выскочила из кабинета. Розанова взглядом проводила девочку – и ее вдруг осенило.

– Вот это да! – Она хлопнула себя по лбу. – Только сейчас до меня дошло, почему мордашка твоей Светы с самого начала показалась мне такой знакомой: она же вылитый Степа! Так ты говоришь, Иван – образцовый отец? – со спокойной наглостью продолжала она, как бы размышляя вслух. – Неужели, Вера? Ведь Степан даже не подозревает!

Вера Петровна внутренне похолодела – не сумела скрыть своего испуга. Розанова поняла: попала в точку! Опомнившись и решив, что отрицать очевидное бесполезно, Григорьева, стараясь держать себя в руках и казаться спокойной, тяжелым взглядом смотрела Лидии в глаза.

– Глубоко ошибаешься, если думаешь, что буду говорить с тобой на эту тему. – Она как-то особенно четко произносила каждое слово. – Ведь ты не глупа, отлично понимаешь, что эта неожиданная встреча создает для нас проблемы. Будь поосторожнее, а то не поздоровится! – И Вера Петровна умолкла, всем своим видом показывая: продолжения разговора не будет.

– С дочкой я сама разберусь, – бросила она небрежно, поворачиваясь, чтобы уйти. – Мне кажется, нам обеим есть над чем подумать, Лидия Сергеевна, – перешла она на официальный тон. – На сегодня с меня достаточно! – И, не прощаясь, не ожидая, чтобы ее проводили, направилась к выходу.

 

Глава 3

ЭКСКУРСИЯ В ПРОШЛОЕ

В своей роскошной спальне, лежа рядом с мирно похрапывающим мужем, Вера Петровна никак не могла уснуть, вся во власти воспоминаний. «Этого надо было ожидать, – думала она, вновь ощущая давно забытую острую душевную тоску. – А ведь уверила себя – что похоронено навсегда. Видно, от прошлого не уйти!»

Как в калейдоскопе мелькали яркие, быстрые, горячие эпизоды молодости: первые объятия Вани – страстные, острые... свое к нему большое чувство... и, наконец, счастливое умопомрачение, которое пережила, встретив Степана...

Словно вчера это было: ее, скромную девчонку, впервые, как взрослую, пригласили на гулянку к соседям Ларионовым по случаю «дембиля» их сына Семена. Волею судьбы за столом она оказалась рядом с его другом Иваном – коренастым, белобрысым парнем, с располагающей, широкой улыбкой. Вера знала его с детства, еще мальчишкой часто забегал к Ларионовым – учились ведь все в одной школе. Никаких таких чувств раньше друг к другу не испытывали: для старшеклассника Григорьева она кто – малявка...

И вот, сидя рядом с ней за праздничным столом, поглядывает на нее со все возрастающим интересом. Выпили все уже немало, танцы в разгаре... В небольшой горнице молодые пары тесно прижимаются друг к другу.

– Потанцуем? – Иван встал и протянул Вере руку. Она только улыбнулась в знак согласия – и они закружились в вальсе.

Вере и приятно, и тревожно: как крепко обнимает он ее сильными руками, как смотрит – открыто, призывно. Глаза его говорят: «Очень ты мне нравишься!»

В деревне у девушек нет выбора... Иван не тот волшебный принц, что является Вере в юных мечтах. Но он считается парнем видным, у местных женщин о нем добрая молва. Перед армией изрядно погулял, немало из-за него ссор среди молодок и вдовушек.

Проводил он ее до дома, конечно, – все давно уж разошлись. А они долго еще стояли у калитки – все прощались. Он обнимал ее, тесно прижимал к себе, и она ощущала его мужскую силу. Целовал умело, раздвинув языком губы, – впервые она почувствовала сладость поцелуя. И раньше, провожая домой с танцев, парни пытались ее целовать, но небольшой опыт с этими слюнявыми ухажерами не принес ей никакой радости. А ему... ему она стала отвечать на ласки... Иван осмелел, попытался ее увлечь в густые кусты сирени, разросшиеся возле сарая.

– Верочка, ну пожалуйста! – жарко шептал он, притиснув ее к дощатой стене и дрожа от возбуждения. – Ты такая... красивая, хорошая... так мне нравишься!.. – И впивался в ее губы, крепко прижимая к себе.

Волна молодого, неудержимого желания пронзила ее... Но Вера опомнилась, встрепенулась, тихо взмолилась:

– Ванечка, милый! Прошу тебя, не надо! Не могу я так! – И решительно (трудно-то как!) высвободилась из его объятий, судорожно переводя дыхание. – Тебя, видно, избаловали бабы, вот и хочешь всего сразу... А я... у меня еще никого не было... – робко призналась Вера; помолчала, добавила более уверенно: – И до замужества – не будет!

Иван рассердился, конечно, – что за переходы девичьи! Он уже остыл, успокоился; приосанился, произнес гордо:

– Ну как хочешь. Хороша ты, Верочка, спору нет. Но такого мужика, как я, поискать еще надо! Смотри не пробросайся. Бегать за тобой не стану!

После первой встречи долго они не виделись. Ивана Григорьева, уже работавшего до армии трактористом, послали на курсы комбайнеров; вернулся он – Вера уехала учиться на зоотехника. Но мимолетная с ним близость не прошла для нее бесследно. Стал он ей интересен, с жадным любопытством следила, насколько возможно, за его делами и успехами. А достиг он за это время немалого. Возглавил комсомольско-молодежную бригаду, и она прогремела аж на весь район. По итогам года двадцатитрехлетнего бригадира наградили орденом; избрали делегатом съезда. Когда девушка оказалась дома, Ивана в деревне уже не было – пригласили в райком партии; там он стал руководить всей работой с молодежью.

Встретились снова только через год, опять по случаю – на деревенской свадьбе. Скромно сидела она среди подруг, исподтишка наблюдала за Иваном: все время окружен людьми; в нем уже видят человека, от которого кое-что зависит. И от недостатка женского внимания не страдает – увиваются вокруг него бойкие бабенки, лезут с разговорами, танцевать подбивают... А ее, Веру, он весь вечер будто и не замечает, хотя она пользуется успехом – от кавалеров отбоя нет. Но вот гости стали расходиться, и Иван, вроде случайно, оказался рядом, поинтересовался тепло:

– Как поживаешь, Верочка? Давно мы не видались! Замуж еще не вышла? Что-то не заметил у тебя постоянного ухажера. Хотел подойти, поговорить, – не моргнув глазом соврал Иван, – да к тебе не подступиться! Можно провожу? Знать хочу, как живешь. Ребята меня извинят. – И, свысока взглянув на соперников, ожидавших девушку, уверенно взял ее под руку.

Первое ее побуждение – выдернуть руку, оттолкнуть его, наказать, что столько времени не интересовался... Но все у нее внутри замирает, сердце трепещет... Опустив глаза, подчинилась его воле. Всю дорогу до дома Иван, тесно прижимая, рассказывал, как много ему пришлось работать, чтобы показать себя, завоевать авторитет.

– Верочка, милая, – признался, – не поверишь, может, но не до баб мне! Пристают, конечно, всякие... но честно: ничего путного у меня и в помине не было! – И, поняв, что Вера обижена на него, с жаром продолжал: – А тебя-то как часто вспоминал! Кругом полно баб, а ни одна мне не люба. Будто свет клином на тебе сошелся! Все собирался нагрянуть, да совестно. Уж очень плохо мы тогда расстались...

– Ладно, Ваня, что вспоминать, – тихо вздохнула она. – Не сержусь я на тебя. Ведь знаю, какой воз ты на себе сейчас тащишь.

– Вот именно! – Обрадовался Иван, еще крепче прижимая ее к себе. – Как хорошо, что ты это понимаешь! Но работа работой, а личная жизнь своего требует! – Остановился, горячо и прямо глядя ей в глаза; помедлил немного и, как бы решившись, без обиняков объявил: – Квартиру мне выделили, в новом доме – в августе сдадут. Попросил двухкомнатную, сказал – женюсь.

Почувствовав, как она инстинктивно отшатнулась, он торопливо добавил:

– Ты за кого, Верочка, меня принимаешь? Я же не полный идиот! Да, пришла мне пора остепениться. Но женой своей вижу только тебя! Никакая другая мне не нужна! Времени хватило это понять. – Не дожидаясь ответа, обнял ее, горячо поцеловал тем, особым поцелуем.

Веру его слова ошеломили; самые разные чувства бушевали у нее в душе. Но устоишь разве перед таким натиском... Никто из парней не сумел до сих пор завоевать ее сердце, а он, Ваня, казался недосягаемым. Теперь, когда открылся, – растерялась она.

Ясно ему – девушка не находит еще слов для ответа; предчувствуя победу, стиснул ее в объятиях, покрывая лицо жаркими поцелуями.

– Веруся, дорогая, не говори мне сейчас ничего! – прошептал ей на ухо. – Давай я зайду к тебе завтра вечерком. Погуляем, обо всем потолкуем... У меня в клубе совещание, но к семи – свободен. Лады? – Повернулся и твердо зашагал прочь.

Всю ночь и весь следующий день Вера провела словно ее заколдовали. Предложение для нее прозвучало громом среди ясного неба. Вот чего не ждала! Никого у нее нет – и вдруг... «Уж не сон ли это? Да все девки умрут от зависти!» – мелькнула тщеславная мысль; тут же ее сменили тревога, сомнения. Да любит ли его так, чтоб прожить с ним всю жизнь? Время надо, чтобы разобраться в своих чувствах. Парень что надо, заводит ее, но как-то у них получится, не ошибется ли она?..

Сомнения одолевали Веру, не давали работать. Не выдержав, как только выдалось время, она побежала в детский сад (Лида была воспитательницей в младшей группе) – с кем же посоветоваться, как не с лучшей подругой?

– Ты чего примчалась в такую рань? Почему не работаешь? – удивилась открывшая дверь нянечка.

– Да вот отпросилась на часок. Лиду мне надо. Она на месте?

– Ага. Пойдешь к ней или позвать?

– Пусть выйдет, если можно. Всего на несколько минут.

Лида не заставила себя ждать, и ее блестящие от любопытства цыганские глаза говорили: понимает – у подруги случилось что-то экстраординарное. Они присели на лавочку, и Вера без лишних слов открыла ей свою душу:

– Лидушка! Ты поймешь меня лучше всех. Я ведь ночь не спала – все решала: как быть? Вчера Ваня Григорьев сделал мне предложение. На полном серьезе! Я не нашлась, что сказать, а он завтра придет за ответом.

– А чего тут долго думать? Выходи! – уверенно заключила подруга, и Вера заметила прозвучавшую в ее голосе зависть. – Все равно лучше Ивана тебе никого не найти. Ничего-то нам с тобой не светит, кроме здешних мужиков. И так уж засиделись в девках!

Вера грустно покачала головой.

– А как же любовь, о которой мы мечтали? Как прожить всю жизнь с человеком без настоящей любви?

– Так, как наши бабки и мамки выходили, – небрежно пожала плечами Лида. – Ведь в старину все решали родители. Мы же изучали литературу.

– Так то – бабки и мамки. Сейчас другие времена. Ваня какой-то уж больно обыкновенный, свой – вроде брата. С детства его знаю, и никогда он мне не нравился – ну, в этом, – Вера стыдливо замялась, – смысле. Вот твой Павлик хоть красивый..

– А толку-то что? – иронически скривила губы Лида. – Все равно – мужик мужиком. Годится лишь на баяне играть и, – озорно сверкнула глазами, – для этого дела. Не боись, подруга, Иван тоже справится. Пока в райцентр не уехал, по нему тут многие бабоньки сохли. Говорят – силен мужик!

– Ты, Лида, только на это все переводишь, – поморщилась Вера. – А я вот сомневаюсь – смогу ли быть Ване доброй женой? Не подведу ли его? Да и себя жалко...

– Ну и зря мучаешься! Иван – мужик деловой. В райкоме партии работает, наверх стремится – ногами землю роет, – в голосе подруги откровенная зависть. – Попомни мое слово: станешь скоро женой начальника, будешь как сыр в масле кататься. Я бы на твоем месте не отказалась!

Тяжело вздохнув, Вера поднялась. На лице тоска – подруга ее не убедила.

– Ладно, побегу на работу. Меня там, наверно, уже хватились.

Она торопливо ушла, не обратив внимание, что Лида осталась сидеть, хмуро глядя ей в след, – завидовала удачливой подруге и все же не считала ожидавшее ту будущее столь радужным, как только что расписывала.

Непривычные, суматошные мысли так извели Веру, что, когда вернулась она с работы, ее состояние заметила тетя Дуся:

– Что-то ты в растрепанных чувствах нонче? Не отпирайся, племянница, не глухая – слыхала, как ты ночью все ворочалась. И сейчас лица на тебе нет!

– Ой, тетя Дусечка, родная! Тяжко мне, правда! Решать надо! – призналась Вера, вздохнула глубоко и поведала тетке о своих сомнениях: – Ваня Григорьев вчера меня провожал и... предложение сделал. Да-да! Не приснилось мне, – подтвердила она, видя, что у Евдокии Митрофановны от изумления глаза округлились. – И встречались-то мы с ним до того всего раз – в прошлом году. А теперь вот жениться хочет – только на мне! – Радостное чувство охватило ее, и она горделиво взглянула на тетку.

– Так чего ж ты так мучаешься-то, дитятко? Ведь вижу – нравится он тебе, по сердцу. Да и нет у тебя вроде никого...

Знала бы я!

– Конечно, никого нет. Только... мы с ним друг друга-то и не знаем... Разве о таком я мечтала? Ваня какой-то... слишком свойский, простой...

– А тебе, касатка, прынца подавай? Где их взять, прынцев-то? Простой, говоришь? А что в этом плохого? Мало знаешь? Да он с детства нам ясен как стеклышко!

– Не то я имела в виду, тетя. Ведь мы и не встречались почти, – застенчиво пояснила Вера. – Как все получится, кто знает?..

– Еще как получится! – подмигнув, хохотнула тетя Дуся. – У него с полдеревней здорово получалось, а ты что – особенная? – И добавила, уже серьезно: – Ну будет, касаточка моя! Дай-ка я тебя поцелую! Ваня – мужик достойный, сама знаешь. Первый в районе жених! Это счастье тебе выпало! Чего ждать журавля в небе?

– А не поладим, тогда что?

– Да отчего ж не поладите? Девка ты серьезная, покладистая, делать все умеешь! И Иван – мужчина деловой, ответственный. Далеко метит... Уж он-то сумеет жену и детей обеспечить! К тому же не пьет! Золотой мужик – цены ему нет, – убежденно привела она решающий довод.

– Что ж, родная, будь что будет! – облегченно вздохнула Вера. – Видно, Иван – моя судьба!

– Вот и ладно, душа моя, вот и хорошо, – обрадовалась Евдокия Митрофановна. – Только спешки-то не надо. Время у вас есть привыкнуть друг к дружке и полюбиться!

В тот год май выдался необычайно теплым. Пышно цвели яблоневые сады, наполняя воздух своим ароматом. Обнявшись, тесно сплетя руки, Вера и Иван вышли за околицу села, к старому, заброшенному омету. О многом уже переговорили: он рассказал о своей жизни в городе, какими делами ворочал.

– Все бы хорошо, да холостяцкий быт заедает, – посетовал полушутя. – Времени ведь свободного нет, а тут нужна свежая рубашка. Да и поесть вовремя не мешает. А уж как еда столовская надоела! – И лукаво посмотрел на Веру, сильнее прижимая ее к себе. – Ну и далеко же я шагну, Веруся, если тылы обеспечим! – пообещал горделиво. – Вот поженимся – сама увидишь! – И стал делиться планами на будущее – и правда заманчивыми.

Вера ему призналась, не скрыла: не забывала их встречу, часто о нем думала, скучала...

– Может, потому никто мне и не понравился? – И улыбалась ему, прижимаясь теснее. – После тебя они мне все... неинтересными казались.

Подошли к навесу, остановились, тяжело дыша от переполнявшего обоих желания; молодая кровь ударила им в голову. Иван крепко обхватил ее своими сильными руками, увлек на прошлогоднее сено. Губы их соединились в жарком поцелуе, тела – в страстном объятии. Вера, слабо сопротивлялась, – видно, сказалось долгое ожидание любви: томительная слабость разлилась по всему телу...

– Веруся, родная, – умоляюще шептал Иван, сжимая одной рукой ее упругую грудь, а другой снимая с нее трусики. – Прошу тебя! Ты же веришь мне?! Теперь, когда все у нас решено!

– Нет, нет! Не надо, Ванечка, – жалобно упрашивала Вера, сама охваченная страстным желанием и чувствуя, что не в силах больше сопротивляться.

Видя, что она вся дрожит и почти готова сдаться, Иван, по опыту зная неотразимость своего солидного мужского достоинства, положил на него ее руку, одновременно направляя в заветное место.

– Ванечка... какой же он... большой, – испуганно шептала девушка, в то же время страстно мечтая: поскорее бы! – Мне... мне будет очень больно?..

– Не бойся, глупышка... Все... хорошо, – хрипел Иван от усилий, осторожными, мягкими толчками стараясь лишить ее невинности.

Наконец ему это удалось. Вера испытала мгновенную боль, уступившую место упоительному ощущению – естество ее заполняется, острое наслаждение перерастает в затопляющее блаженство...

Стремясь затянуть развязку, Иван замедлил движения. Она почувствовала, как он напрягся, опомнилась, взмолилась в ужасе:

– Ванечка... милый... только не в меня! Прошу тебя, родной... пожалей, – лепетала она, заливаясь слезами.

Видно, она и впрямь ему мила, – сделав над собой мучительное усилие, он в последний миг со стоном вышел из нее, отвалил на бок; теплая струйка задела ее ногу...

– Спасибо, Ванечка, милый, – растроганно шептала она, чувствуя: вот теперь он ей по-настоящему дорог. – Теперь знаю – любишь... У нас ведь все впереди...

Вера Петровна беспокойно заворочалась в постели, не в силах справиться с охватившим ее волнением. Как наяву промелькнул перед ней их с Ваней «медовый месяц»... С того памятного майского вечера встречи стали регулярными. Получив в свое распоряжение «козла» – маленький открытый вездеход, – Иван прикатывал к любимой при первой возможности. Предавались они любви со всем самозабвением молодости; Иван предохранялся, берег ее. Вере нравилось доставлять ему удовольствие. Ей самой ласки его приносили наслаждение, хотя порой она ощущала разочарование: ждала от физической близости чего-то большего – неземного. Действительность оказалась намного проще, грубее.

Вскоре их отношения приобрели уравновешенность, спокойствие. Много времени проводили просто гуляя: строили планы на будущее, обсуждали, как обустроят свой семейный очаг. Все шло своим чередом до выпускного школьного бала – тогда Вера впервые встретила Степана...

В тот вечер они с Варькой долго возились в своей чистенькой деревенской горнице, собираясь в школу на торжественный вечер.

– Верусь, ты что, передумала идти? – Варька все прихорашивалась перед зеркалом. – Мне же аттестат вручают! Такой исторический момент!

– С чего ты взяла? Я уж почти готова. – Вера прибирала в ящиках комода.

– Так ты же еще не причесывалась! Когда успеешь-то? – удивилась Варька.

– А для кого мне стараться? – отшучивалась Вера. – Ванечки не будет, а другие мне неинтересны.

– Вера, а ты правда насовсем уедешь жить в район, когда поженитесь? – Сестренка осторожно припудривала вздернутый носик. – Что-то вы с ним все молчком да втихаря... Скро-омненькие! Будто секрет, что вы с ним спите! – И весело рассмеялась, показав сестре язык. – Районной начальницей стать намереваешься?

– Скажи спасибо, что жалею твою прическу испортить. Так бы и оттаскала за волосы, – беззлобно огрызнулась Вера. – Что дерзишь-то старшей сестре? Охальница!

– Ну ладно, ладно... Я же шутя! Извини, пожалуйста! – Варька состроила умильную рожицу. – А насчет того, что на вечере нравиться некому, – у тебя, сестрица, полный прокол! – И задорно рассмеялась. – Разведка донесла: вручает аттестаты красавец неимоверный: двух метров ростом, интересный, молодой – ну прямо Евгений Матвеев! Его из самого Центра прислали! Инспектор вроде... Чего-то проверяет у нас в школе. Девчонки все в него повлюблялись. Не чета твоему Ивану! Ну скажи мне правду, – она насмешливо скривила губки, – что ты в нем нашла? Простой деревенский мужик... неотесанный... Да и ростом не вышел. А тут молодой ученый, – продолжала она поддразнивать старшую сестру. – Это же шанс!

– Глупа ты еще. Что понимаешь? – с добродушным превосходством парировала Вера. – Небось слышала: мал золотник, да дорог. А тебя, конечно, только сказочный герой устроит! Знаю, было время – и я этой дурью мучилась. Ладно, хватит трепаться, – оборвала Вера решительно. – Пойдем, а то и впрямь опоздаем!

Однако сообщение сестры ее заинтриговало. «Интересно, что за герой такой явился?» – с любопытным ожиданием думала она, шагая рядом с разнаряженной Варькой по знакомой дороге в школу.

Вера Петровна зажмурила глаза – и картина того незабываемого школьного вечера еще ярче засияла в памяти. Празднично украшенный актовый зал; сидит она между Варькой и Лидой Деяшкиной, своей близкой подругой, – та пришла чествовать младшего брата. Не отрываясь, в смятении чувств, уставилась на выступающего с недлинной речью приезжего инспектора – того самого, о ком жужжала Варька. Слова до нее не доходили, да и неинтересно, о чем он там держит речь.

Девчонки не преувеличивали! Это он – тот волшебный, сказочный принц, чей образ она лелеяла в девичьем сердце! Это он являлся ей, как пушкинской Татьяне, в сладостных снах... О нем она мечтала, представляя своего суженого, моля Бога о любви и счастье...

Высоченный, атлетическая спортивная фигура, красиво посаженная златокудрая голова, ярко-синие глаза на продолговатом мужественном лице... Сказочно хорош!

Черноокая красотка Лида тоже, кажется, поражена в самое сердце.

– Нет, ты только взгляни, Вер! – толкнула она локтем в бок подругу. – Вот это мужик! Ну прямо киногерой! Куда до него нашим! – И, азартно сверкнув цыганскими очами, поправила пышную прическу. – Начнется вечер – обязательно окручу! Вот увидишь!

– Ты верна себе, девушка, – опускаясь с небес на землю, откликнулась Вера. – Ищешь приключений на свою голову? А что скажет твой Павлик? Равнодушно наблюдать ведь не будет!

– Ничего, потерпит! – бесстрашно заявила Лида. – Ему даже полезно, а то слишком много о себе понимает. Возомнил, что первый парень на деревне!

«А Лида своего добьется, – впервые позавидовала подруге Вера. – Человек она свободный, а уж собой хороша – ни один мужик не устоит!» И правда, Лида очень эффектна: высокая, статная, с пышной, соблазнительной грудью, тонкой талией и полными, стройными ногами.

– Что ж, тебе и карты в руки, – вздохнув, согласилась Вера. – Желаю успеха!

Танцы разгорелись вовсю... Среди кружащихся пар самая красивая – Лида и Степан, приезжий инспектор.

– Знаешь, подруга, – возбужденно сообщила Лида в перерыве между танцами, – Степан этот, оказывается, ученый, а не просто школьный учитель! Пробудет у нас аж две недели! Собирает какой-то материал для диссертации...

– Вижу, ты времени зря не теряла. – Вера мысленно представила себя на месте подруги. – Неужто он с тобой только о науке говорил?

– А ты как думаешь? – самодовольно ухмыльнулась Лида, уходя от ответа. – Посмотри-ка на Павлика – вот рожа-то перекошена! Степан так меня прижимал – думала, его кондрашка хватит! Придется следующий танец потоптаться с ним, – добавила она со смешком, – чтобы охолонул. А то, боюсь, дело дойдет до драки – опозорит нас перед Центром!

Пользуясь тем, что Лида отправилась утешать своего кавалера и больше к нему не липнет, Степан подошел к Вере.

– А вы почему не танцуете? Я видел, вас приглашали. – Он говорил непринужденно.

– Нет настроения, – каким-то не своим, севшим голосом ответила Вера, – да и неинтересно мне.

– Давайте все же потанцуем, – мягко предложил Степан, когда оркестр заиграл плавное танго. – Это не помешает нам поговорить. Мне вот интересно узнать – почему такой симпатичной девушке не хочется повеселиться?

В его голосе Вера почувствовала искреннюю теплоту и, молча выражая согласие, протянула руку. Танцуя, познакомились, обменялись короткими репликами. Инстинктивно ощущая родственность душ, без лишних слов наслаждались обществом друг друга. Вопреки заявлению Лиды Степан вел Веру легко, свободно, не стремился грубо ухаживать, как другие. А ей... ей с ним так хорошо, что порой кажется – сон это все...

– Все-таки, Верочка: почему вам неинтересно на вечере? Вы ведь так и не открыли мне свою тайну, – шутливо напомнил он.

– А это вовсе не – секрет, – не принимая шутки, серьезно ответила Вера. – Просто здесь нет человека, с которым мне интересно.

– Но вы все же пришли без него?

– Только потому, что сегодня моя младшая сестра получила аттестат. Между прочим, из ваших рук. Вон как ей весело здесь! – указала она на Варьку, хохотавшую в кругу сверстников.

– Очень жаль, что вам, Верочка невесело. – Степан не стал уточнять ее обстоятельств. – Но ведь сердце красавиц склонно к переменам, – улыбнулся он ей как-то особенно дружески. – Я пробуду здесь дней десять, – надеюсь, мы еще встретимся. Если не помешают люди, которые вам интересны. Мне этого очень хочется, Верочка! Говорю серьезно. – Он проводил ее до места и с нежностью пожал руку.

Вера, испытывая одновременно сожаление и чувство облегчения, осталась стоять, рассеянно глядя ему вслед.

Вера Петровна откинулась навзничь на подушку, чтобы унять сердцебиение. Ох эти решившие ее судьбу дни молодости – и сладкие и страшные... Ведь надо же такому случиться, что Ваню именно тогда на учебу вызвали в обком! Будь он с ней – не дал бы всему этому произойти... Вот она дома, в родной деревне... Отбивается от агрессивно наступающей тети Дуси.

– Ты что же это творишь, Вера?! Просто тебя не узнаю! Ты же не Варька-сорвиголова? У тебя же совесть есть! – Перевела дыхание и сердито продолжала: – Как ты можешь бегать на свидания к этому приезжему молодцу, словно вертихвостка? А что как Ваня узнает? Всему конец!

– Дусечка, родная! – умоляюще простонала Вера. – Мне и так тяжело, а ты еще добавляешь! Неужели не видишь, что сейчас вся жизнь моя решается?

– Чего здесь решать, когда у вас с Иваном все решено! – Тетя Дуся аж задохнулась от возмущения. – Ты что же – предать его собралась? Чем он тебе плох?

– Нe понимаешь ты мою душу, мою сердечную тоску! А ведь ты у меня единственно близкий человек! – с горьким упреком, со страданием отбивалась Вера. – Ваня – не тот мужчина, для кого я создана, кто люб моему сердцу! Поняла я это, только встретив Степана. Сама себя не знала... – Она с отчаянием смотрела на тетку, борясь с подступающими слезами. – Ваня хороший... очень! Он свой, понятный, родной... Люблю его, но не так... не по-настоящему! Мне с ним и хорошо, но только телом, не душой! Моя душа не ему принадлежит. Ведь сердцу не прикажешь!

Евдокия Митрофановна не приняла ее доводов. Укоризненно покачала головой, подбоченилась, изрекла сурово:

– Будь на твоем месте Варька – просто ей велела бы: выкинь дурь из головы! А то взяла бы вожжи и отходила по мягкому месту... – Глубоко вздохнула и ожесточенно признала: – Но ты, Вера, девка серьезная, говоришь не сгоряча. Потому я просто теряюсь: как вправить тебе мозги-то?

Она умолкла на мгновение и сменила тон, заговорив задушевно, проникновенно.

– Разве как баба я тебя не понимаю? Красивый мужик Степан – ну прямо прынц! Но ведь с лица воду не пить! Чужой он нам, из другого мира! А как разлюбит, бросит? Ты что же, хочешь жизнь себе поломать? – снова горестно всплеснула она руками, впадая в отчаяние. – Ваня же свой, надежный. Можно ли такого мужика менять на проезжего гусара?! Опомнись, Веруся!

Глаза у Веры вновь наполнились слезами, – жалко и себя, и любимую тетку... Она туманно представляет будущее со Степаном, страдает, что рушатся их с Ваней планы. Сама не знает, что скажет ему, когда он приедет... Но собралась она с духом, осушила слезы, заявила твердо:

– Сердцу не прикажешь, родная. А Степа у меня здесь, – положила она руку на грудь. – Он – моя судьба!

– Ты же его совсем не знаешь! – не сдавалась тетка. – Ну как ты можешь ему довериться?

– Да любит он меня! Вижу ведь, не слепая! Мы созданы друг для друга! – Счастливая улыбка осветила ее лицо.

– Это деревенская-то девчонка и городской ученый человек – пара? Ты в своем уме-то?

– А он говорит, претят ему ученые мадам и разные авантюристки, которые ему проходу не дают. Ничего не умеют, все о высоких материях и чувствах, а поесть не приготовят... – Вера перевела дыхание и победно взглянула на тетю Дусю. – Степа говорит – всегда представлял свою девушку такой, как я. Как меня увидел – показалось даже, что раньше знал!

– Ну что ж, Веруся, может, и взаправду он, твоя судьба! – призадумавшись, сложила оружие Евдокия Митрофановна. – Да поможет тебе Бог!

Приняв окончательное решение, Вера успокоилась: теперь легче; скоро придет Степа, они обо всем поговорят. Ведь так многого она о нем еще не знает – даже отчества и фамилии... А ведь кажется, что дороже его у нее нет никого на свете!

Она все выглядывала в окошко. Завидев дымок сигареты, – Степан ожидает ее, стоит на их месте под деревом, – Вера радостно выбежала из дома и повисла у него на шее. Он нежно ее обнял и, целуя, посетовал:

– До чего быстро пролетела неделя! Мы так мало успели сказать друг другу! – Взял ее за руки и, с любовью глядя в глаза, признался: – Ты мне нужна, Веруся! Работать не могу, все думаю о тебе. Нельзя нам разлучаться! Мысль, что ты можешь вернуться к Ивану, сводит меня с ума! – И пылко обвил руками ее талию, покрывая лицо поцелуями. – Давай уедем вместе со мной! Бросай все к черту! Проживем как-нибудь...

Вера приникла к нему всем телом – как она любит его, каждой своей клеточкой... Счастливая, что ее сказочный герой любит ее и зовет с собой, она все же спустилась с небес на землю. Серьезная, ответственная натура, совесть взяли верх.

– Степочка, дорогой, я бы с радостью! Но ты пойми меня: не могу я уехать, не поговорив с Ваней. Не заслужил он этого! Такой был со мной хороший, а я с ним поступлю... Ну... Ведь он ни о чем не подозревает! Ты сам меня уважать не будешь! Да и я себе этого не прощу! – Вера взяла его большую руку в свои, ласково прижалась губами, шептала умоляюще: – Ты мой самый любимый, родной!.. Приеду к тебе сразу, как с ним поговорю... Ваня любит меня... простит!.. – Отпустила его руку; голос ее окреп. – Нам и жить-то пока негде – сам говорил – у вас всего одна комната. Мама болеет, ее еще уломать надо. Давай мы потерпим немножко, а?

Не ожидавший отказа Степан, резко отстранился, уязвленный.

– Тогда докажи, что любишь, что Иван для тебя ничего не значит! – запальчиво потребовал он. – Я так уехать не могу. Ты меня с ума сведешь!

Вера нежно обняла его, поцеловала.

– Неужели, Степа, ты не веришь мне, ревнуешь? – прошептала она, радуясь его любви и ревности.

– А ты как думаешь? Буду спокоен, только когда ты станешь совсем моей! – прошептал Степан, страстно ее обнимая и целуя.

Переполненная любовью, тоже сгорая от желания, Вера приняла решение.

– Будь по-твоему, милый! Сегодня вечером, – предложила она горячим шепотом, – как наши уснут, – приду на сеновал... Только... постарайся тихо-тихо подойти... Знаешь ведь деревенских сплетников...

Вспоминала Вера Петровна единственную их со Степаном ночь – и сладко замирало сердце в груди... Не повторяется в жизни такое счастье. Как томилась она тогда в ожидании, пока не раздался условленный стук в дверь.

– Любимый мой! Долгожданный! – И обвила его шею, прижимаясь молодым, горячим телом, прикрытым лишь легким халатиком.

Степан нежно, ласково, долго целовал ее лицо, шею, грудь. Потом поднял на руки, понес, как ребенка, и опустил на одеяло, постеленное на сене. Лег рядом, неспешно стал ласкать губами, языком все ее тело, захватывая ненасытным ртом мочки ушей, напрягшиеся соски, бархатистую кожу живота и самое нежное, чувствительное место.

– Как я люблю... обожаю тебя, моя сладенькая! – горячо шептал он, дрожа от возбуждения и страсти, чувствуя по ее прерывистому дыханию, что и она желает его, как он ее.

Многоопытные ученые дамы и развратные красотки, с которыми довелось иметь дело молодому, привлекательному аспиранту, неплохо обучили его искусству секса, и теперь он приносил его на алтарь своей первой настоящей любви. Ее первый, Иван, силен, но бесхитростен; сейчас с ней опытный любовник, знающий женщину. Неторопливо, дразняще лаская самые чувствительные места, чутко контролируя собственное состояние, Степан довел до исступления ее страстную жажду. Только почувствовав, как она прерывисто дышит и вздрагивает, нетерпеливо притягивая его в себя руками, он осторожно, плавно, медленно овладел ею и стал двигаться с возрастающей силой, меняя темп и направление, щадя ее и считаясь с ней.

Вера и в мечтах не представляла, что можно испытывать такое наслаждение. Волны блаженства то подымали ее ввысь, то опрокидывали в бездну страсти и желания. Наконец острота наслаждения достигла высшей точки, и она изошла, испустив крик утоления. Лишь уловив этот момент, Степан с мучительным стоном позволил себе завершение, и она, ощутив, как горячая струя мужского семени устремилась внутрь ее естества, растворилась в последнем, райском блаженстве, ослабила, обессиленная, объятия... Он тяжело дышал, недвижно, улыбаясь в темноте, лежал рядом, отдыхал...

«Вот теперь наверняка попалась...» – поняла Вера, инстинктивно чувствуя это. Но, Боже, как хорошо, – она испытывала такое полное физическое удовлетворение... ни о чем худом не хотелось дальше думать. Что же, раз они вместе теперь – решат и эту проблему.

Степан уезжал через два дня, в понедельник, а накануне, воскресным утром, уже не таясь постучал в дверь ее дома. В этот ранний час деревня еще просыпалась. Вера накинула халатик, впустила его в сени, поцеловала, едва касаясь.

– Говори, Степа, потише! Тетя Дуся и Варька спят... Что в такую рань-то?

– Понимаешь, Лешка Савельев – остановился я у него, знаешь, – уговорил мальчишник устроить. Проводить меня хотят. Вот и забежал – предупредить. Хочу, чтобы ты – за хозяйку! Что нам теперь скрывать? Пусть все знают!

– Жалко-то ка-ак, милый ты мо-ой! – с досадой протянула она. – Мне-то днем сегодня на ферме надо быть. Быка привезут... он выходных-то не признает. Но... постараюсь я... освобожусь, может, пораньше...

– Ладно, управимся как-нибудь, – разочарованно вздохнул Степан. – Но ты приходи – обязательно! Проститься! Ведь завтра рано утром – в дорогу. Леша обещал подбросить до станции, Вот возьми... Не потеряй: тут все мои московские координаты. Прости, что разбудил! – И так поцеловал, что заснуть ей уже не удалось.

Теперь пришел черед самых страшных воспоминаний. Тот ужасный день... Не дай Бог когда-нибудь еще пережить такое! Только потом от Леши Савельева узнала она, как все было. В самый разгар мальчишника неожиданно заявилась Лидия: ей срочно Розанова – очень надо!

Степан неохотно поднялся из-за стола, вышел в сени – ничего он не ожидал приятного от этой встречи. Привык к приставаниям смазливых бабенок, знал их уловки. А Лидия, судя по поведению ее на школьном балу, как раз такого сорта ягода.

– Удивлен, конечно, моим приходом. Еще больше удивишься, как услышишь, что скажу! – с ходу объявила она, сумев-таки заинтересовать.

Оставалось с дружеским сочувствием поднять на него прекрасные черные очи, опушенные длинными ресницами.

– Вряд ли ты поймешь, почему я, подруга Веры, решила ее разоблачить, открыть тебе глаза. Но не могу я спокойно смотреть, как хитрюга эта обманывает подряд всех лучших мужиков! Даже тебя, такого, как ты, вокруг пальца обвела!

– Что-то сомнительно... твое сочувствие мужикам. «Пожалел волк кобылу»... – Недоверчиво взглянул на нее Степан. – Какая тебе корысть, что вредишь подруге?

– Пора проучить Верку Панову! Только справедливо! На всякого мудреца довольно простоты! – она тоже знает поговорки. – Ведь что творит тихоня эта?! Все знают: районной начальницей хочет стать, за Григорьева замуж выходит. А что? Иван – жених завидный! Не секрет, что в близости они, и давно. Он к ней чуть не каждый день прикатывает.

Степан возмущенно замотал головой – не желаю, мол, слушать! – и повернулся уже уйти.

А Лидия закончила скороговоркой:

– Так надо же! И тебя захомутала! Одного мужика ей мало, ненасытной! И того хочет, и другого... А завтра – третьего!

Степан ни единому слову не поверил, но горький осадок остался – задело его больно.

– Постыдилась бы, Лида! – Нехорошо так говорить о подруге! Не красит это тебя! Врешь ведь все! – бросил с презрением. – Вера с ним больше не встречается, она не такая!

– Не веришь, дурачок? Так пойди, сам убедись! Вот сейчас вы тут гуляете, а она с Иваном милуется! Своими глазами его «козла» у Веркиного дома видела! Почему, думаешь, ее здесь-то нет?

Внутри у Степана все похолодело.

– Ты говори, да не заговаривайся! – с несвойственной ему грубостью вспылил он. – Иван в области, на следующей неделе только будет.

– Это она тебе сказала? – насмешливо вскинула Лида соболиные брови. – А мне, верно, привиделось? Ладно! Обидно только, что ты такой... простофиля! Из-за вертихвостки какой-то других не видишь, которые ничуть не хуже. – С нежной укоризной обожгла Степана черными как ночь цыганскими глазами и исчезла – стремительно, как и появилась.

А Степан, растерянный, стоял, раздумывал... И вдруг не выдержал: схватил пиджак, сигареты и, провожаемый недоуменными взглядами приятелей, выскочил из дому с полной неразберихой в голове. Что он сделает, что скажет, когда увидит любимую?.. А подходя к Вериному дому, уже издали увидел вездеход Вани Григорьева...

«Так это правда, правда!» – стучало в мозгу. Он остался стоять под деревом, наблюдая за домом и пытаясь привести в порядок мечущиеся мысли, принять какое-то решение.

В доме у Веры шло в это время жаркое объяснение между ней и Иваном. Проливая обильные слезы, она горестно наблюдала, как он вне себя бегает по горнице.

– Что мне теперь через тебя будет?! Все кинул, как узнал, – сюда прикатил! Вера! – Неужто правда это, Веруся? – Остановился на секунду, взглянув на нее с убитым видом. – Уж от кого, а от тебя не ожидал! Ты же на предательство не способна.

Она только молча утирала льющиеся градом слезы.

– Неужели между нами все кончено? Из-за чего? Какой-то заезжий фрайер... Ведь ты моя, родная! Ты ж меня любишь, знаю! – Задыхаясь от негодования и горя, он все старался заглянуть ей в глаза. – А как же наши встречи-то?.. Ночи наши жаркие?! Веруся, а? Их-то со счетов не сбросишь, а?!

Не в силах выдержать сердечные муки, Вера разрыдалась. Иван молча ожидал ответа, и она, собравшись с духом, умоляюще глядя на него, тихо начала, прерывисто дыша:

– Люблю я тебя, Ванечка, это правда... Да ты и сам знаешь. – На миг умолкла и заставила себя все же произнести главное: – Но лишь теперь поняла: не так тебя люблю, как нужно... как ты... заслуживаешь...

– А его... как следует любишь?! – взорвался Иван, сжав кулаки. – Неужто веришь – он для тебя лучше, чем я?! Не могу этого понять! Не доходит! – самолюбиво поджал он губы. – Одумайся, Веруся, пока не поздно! Ведь пожалеешь потом, наплачешься! – И отчаянно взмахнул рукой, продолжал, будто обращаясь к самому себе, осыпать ее упреками: – Что же теперь-то, а? Ведь мне квартиру дали – на двоих! Как товарищам в глаза посмотрю, а? Под корень ты меня рубишь, Вера!

Собрав все свое мужество, Вера уняла наконец слезы. – Что ж тут поделаешь, Ванечка? – Она говорила тихо, но твердо. – Это сильнее меня. Сама предчувствую – не туда иду... Но... видно, судьба моя такая! – И, как бы прося прощения, умоляюще смотрела ему в глаза. – С тобой все... ясно, понятно. Ты свой, домашний, надежный... Но сердце мое влечет иной мир, незнакомый... Манит меня как магнит... Тяжело вздохнув, Иван взял себя в руки, с жалостью и недоумением взглянул на Веру – как на больную.

– Да на тебя какой-то дурман нашел! Рассудок ты потеряла, Вера! – Сурово сдвинул брови, сжал кулаки. – Эх, набил бы этому хлыщу морду! Да жаль – нельзя руки марать! Не решит это проблему. – Встал, нахлобучил кепку. – Ничего, видно, не поделать! Будь здорова! – бросил ей без злобы, уходя. – Подумай хорошенько, взвесь еще раз, пока не поздно. Ведь губишь и свою, и мою жизнь!

Вера неожиданно для себя почувствовала прилив острой жалости. По ее вине рушатся их так тщательно продуманные планы! Ей жаль себя, его... все то хорошее, доброе, что совсем недавно связывало их друг с другом... Она ведь благодарна Ивану за любовь его, новое, истинное чувство не делает его чужим для нее. "Никогда себе не прощу, если так уйдет!.. – молнией мелькнуло в голове. Повинуясь внезапному порыву, бросилась ему вдогонку.

– Ванечка-а! Погоди-и, ми-илый! – С криком выбежала на крыльцо, отчаянно повисла у него на шее. – Знай – никогда тебя не забуду! Пусть хоть что! Поцелуемся на прощание! Прости ты меня, дуру неблагодарную! Прости!..

Иван поддался ее порыву – крепко обнял, поцеловал; мягко отстранил; быстро сел в машину и, рванув с ходу, покатил по дороге.

В полном смятении чувств, ничего не видя и не слыша, у ворот своего дома растерянно глядела Вера вслед его машине – и не заметила, не почуяла подошедшего к ней Степана.

– Ну что ж, Вера, вижу – правду о тебе люди говорят, – произнес он, еле сдерживая гнев и презрительно глядя в ее заплаканные глаза. – Так вот какая твоя игра! На два фронта! – И, схватив ее за плечи, уже крикнул, потеряв самообладание, в боли и ярости: – Лицемерка, лгунья! Значит, не любишь больше Ивана? А как твой бык? Привезли?

Вера чувствовала себя совсем разбитой, опустошенной; в голове что-то страшно стучало... Нет у нее сил еще на одно объяснение.

– Погоди, Степа, не горячись! – Голос ее прозвучал тихо, жалобно. – Дай мне объяснить. Мы с Ваней только что попрощались. Навсегда, Степа!

Но Степан, не помня себя от обиды и разочарования, не желал и слушать.

– Ну и осел же я, что поверил! – кричал он, готовый ее ударить. – Решил – нашел наконец порядочную девушку! Это когда кругом одни шлюхи! А на поверку – ты такая, как все!

– Степочка, что ж ты делаешь-то?! – не в силах больше ничего возразить, ужаснулась, взмолилась Вера. – Зачем говоришь такое, о чем потом жалеть будешь?!

– Жалеть буду? У тебя, видно, совсем мозгов нет! Наоборот, слава Богу, что так обернулось!

Одно стремление им овладело – наказать ее за нанесенное ему оскорбление, за свою обиду! Как можно больнее уязвить ее самолюбие!

– И ты, дура деревенская, всерьез решила, что годишься мне в жены?! Ученый и колхозница – хороша была бы парочка! Но Бог миловал – пронесло! – самозабвенно бросал он ей в лицо оскорбительную ложь. – И, видя, что удар достиг цели – Вера близка к обмороку, – завершил расплату: – Прощай и забудь о том, что между нами было! Не вздумай писать – все равно читать не буду! Записку выбрось – теперь мы чужие! Вера только и смогла простонать сквозь слезы:

– Зачем ты так со мной, Степа?.. Какой ты жестокий оказался... Никогда я тебе не врала. – Сделала над собой последнее усилие, попыталась еще раз объяснить:

– Ну как мне было просто так-то расстаться с Ваней – женихом своим?! Мы же любили друг друга! Должны были проститься по-хорошему! Я же не каменная! – И, захлебнувшись слезами, тихо добавила: – Думала – любишь, поймешь... А теперь вижу – ошиблась. Зачем оскорблять? Решил бросить – так и скажи!

Степан не предполагал, что способен столь жестоко насиловать свою душу, беспардонно лгать, быть таким беспощадным – с ней... Но, пережив жестокое разочарование, считая себя глубоко оскорбленным, не желал тогда ни слушать ее, ни видеть. Не ответил – ни звука, ни слова, – гордо вскинул голову, резко повернулся и, широко шагая, исчез в темноте.

Вера не сомкнула глаз всю ночь.

– Ты что же не пошла на работу– то? Уж не заболела ли? – обеспокоилась Евдокия Митрофановна, заглянув к ней поутру. – Беда какая стряслась? – Она ласково смотрела в опухшее от слез лицо племянницы. – Не скрывай от тетки, облегчи душу!

– Ой, Дусечка, родненькая, пропала я! – с убитым видом призналась Вера. – Бросил меня Степа, приревновал к Ивану! Кончено все с ним!

– Ну так что же теперь – вешаться? На нем свет клином не сошелся! – утешала, как могла, тетя Дуся. – Предупреждала ведь – ничего у тебя с ним не получится. Как в воду глядела! Да не слушаете вы старших-то. – И жалеючи гладила Веру по голове. – Успокойся, касаточка моя! Все скоро пройдет, забудешь ты своего прынца!

– Нет, родная, не забуду! Вот это не даст! – Вера красноречиво положила руку на живот. – Чует мое сердце – память он о себе навсегда оставил.

– Да неужто?! – в ужасе всплеснула руками тетя Дуся. – Как же вы допустили-то? Такие грамотные!

– Вот допустили, – грустно, но спокойно сказала Вера. – Ведь решили вместе уехать, пожениться. Верила я ему, любила. Не боялась забеременеть.

– Ну что же теперь – помирать? – придя в себя от сногсшибательного известия, деловито изрекла Евдокия Митрофановна. – Нужно думать, как поправить дело. – Задумалась на мгновение, размышляя о чем-то своем, сокровенном. – А что, Ваня – сильно обиделся?

– Конечно! Не простит он меня никогда. Он такой самолюбивый! – раскаиваясь, как с ним обошлась, еще пуще опечалилась Вера. – Сама дура, все с ним испортила. Но ведь нечестно его обманывать!

– Что и говорить! – Тетя Дуся пожевала губами. Глаза у нее заблестели – в голову пришла дельная мысль. – Так, говоришь, Ваня самолюбив? Это хорошо.

– Чем же это для меня хорошо? – не поняла ее одобрения Вера.

– Самолюбив – значит, гордый, не захочет потерять свой авторитет, – как бы сама с собой рассуждала Евдокия Митрофановна. – Для него нож острый показать, что какой-то хлыщ взял над ним верх. Вот увидишь, касатка, – простит и забудет! – уверенно добавила она, победно взглянув на племянницу. – Он сам до смерти хочет, чтоб ты к нему вернулась. Да и любит тебя, знаю!

Вера недоверчиво ее слушала, как бы оценивая реальность сказанного, но глаза у нее высохли, и в них затеплилась робкая надежда. Видя это, тетя Дуся окончательно решила – вот и выход из положения.

– Ну, вот что, дитятко мое, нечего сопли распускать! – голосом, не допускающим возражений, скомандовала она Вере. – Время не ждет! Собирайся-ка и отправляйся в город, к Ване! Повинись ему по-хорошему. Авось все поправится, Бог милостив!

– Да что ты говоришь, родная? – с сомнением покачала головой Вера. – Ведь я люблю и уважаю Ваню. Как же мне его обманывать? Как в глаза смотреть?

– Очень даже просто! – уверенно отрезала тетя Дуся. – Все сможешь ради ребенка. Он ни в чем не повинный! А Иван будет хорошим отцом. – Подумала немного. – Открываться ему не надо – это всем хуже! А Ивану и в голову не стукнет. У вас с ним все могло произойти, тоже знаю. Иди, не теряй времени! С Богом!

Каким удивленным было лицо Ивана, когда поздно вечером дверь его комнаты в общежитии открылась и Вера с плачем бросилась ему на шею. Наверно, сразу все понял – не стал ни о чем расспрашивать, а обнял за плечи и ласково усадил на единственный стул, только и сказав:

– Присаживайся, Верочка, будь как дома! – Словно между ними ничего не произошло. – Как здорово, что мой сосед смотался в командировку, – никто нам не помешает. – И внимательно осмотрел виновато притихшую Веру, стараясь скрыть радость. – Будешь моей гостьей – никуда я тебя на ночь не отпущу! С комендантом как-нибудь улажу. – Подошел к ней и, видя, что она не находит слов, выручил: – Так и знал – не подведешь меня, одумаешься! Ведь мы созданы друг для друга, Веруся!

Осторожно привлек ее к себе, как бы проверяя, почувствовал, что она благодарно ему отвечает, наклонился, крепко поцеловал в губы.

– Есть хочешь? – поинтересовался он по-домашнему деловито.

Вера отрицательно замотала головой, а он скомандовал:

– Тогда спать ложимся! Завтра рабочий день. Ничего объяснять не надо. – И закрыл ей рот поцелуем, видя, что готовится излить наболевшую душу. – Я и так, Веруся, все понимаю. Главное – ты здесь!

Последнее, что он сказал, раздеваясь:

– А хорошо, что я не отказался от двухкомнатной квартиры.

В ту ночь Иван превзошел самого себя – так был внимателен, нежен, неутомим. Только под утро, совершенно обессиленные, забылись они коротким сном.

Вспомнила Вера Петровна и то, как произошел крутой поворот в партийной карьере Ивана. В тот вечер он, всегда сдержанный, вернулся с работы сильно подвыпившим и необычно оживленным. Расцеловав и усадив на диван, рассказал ей о своей необыкновенной удаче.

– На меня положил глаз сам Николай Егорович! Ты даже не представляешь, что это означает, как высоко я могу взлететь!

– Объясни подробней, Ванечка! Я ведь ничего не понимаю в ваших делах, – попросила Вера. – Кто такой Николай Егорович и почему ты так рад, что ему понравился? Он большой человек?

– Еще какой – член ЦК КПСС! Проверяет, как в нашей области выполняются решения партии по посевам кукурузы. Сейчас все поймешь!

Иван шумно перевел дыхание и, волнуясь, продолжал:

– Меня вызвал к себе Илья Федотович – первый секретарь райкома, а у него сидит такой важный весь из себя мужчина – ну этот представитель ЦК.

– Николай Егорович? – у Веры от любопытства округлились глаза.

– Ну да. А Илья Федотович показывает ему на меня и говорит: «Это – наш лучший молодой инструктор, Григорьев Иван Кузьмич. Отличный работник! За год перевел под кукурузу лучшие угодья – буквально силком, преодолевая сопротивление на местах. Он вам все и покажет. Волевой, умный парень и выдержка не по летам. Думаю сделать его третьим секретарем райкома».

– Неужели, Ваня? Он так тебя при нем расхваливал? – изумилась Вера.

– Слушай дальше! Николай Егорович посмотрел на меня и говорит: «Я же этого парня знаю. Мы ему орден в Кремле вручали, ведь так? Ну и память у меня!» Дружески мне улыбнулся и сказал такое – держись крепче, Веруся, а то упадешь!

Иван гордо взглянул на притихшую жену.

– "Отличная характеристика, Иван Кузьмич! Нам в ЦК недостает молодых кадров. А как у него с моральным обликом, семейное положение?" – это он к Илье Федотовичу.

– И ты думаешь, – недоверчиво произнесла Вера, – он это серьезно?

– Вот именно! – возбужденно подтвердил Иван. – Слушай дальше – как нам повезло. Знаешь, что ему ответил секретарь райкома?

– Что он сказал? – Вере передалось возбуждение мужа.

– А то, что у меня прекрасная невеста – тоже передовая работница совхоза и скоро свадьба. И что райком партии вручит нам в подарок ордер на двухкомнатную квартиру!

– Так и сказал представителю ЦК партии? – просияла Вера. – Ему придется сдержать свое слово!

– Еще бы! Ведь и сам Николай Егорович будет гостем на нашей свадьбе!

– Как так? Ты его пригласил и он не отказался? Свадьба ведь не скоро – мы еще даже не зарегистрировались.

Иван радостно рассмеялся.

– Николай Егорович сам напросился, сказал: «Люблю свадьбы, не откажусь, если молодые пригласят», а наш секретарь ему: «Значит, в следующую субботу быть и свадебке. Какая же мы власть, если не сумеем все быстро организовать!» Так что готовься, Веруся! – и Иван крепко прижал к себе жену.

Те погожие дни золотой осени принесли ей много радости. Перед свадьбой помочь устроиться на новой квартире приехали тетя Дуся и сестра Варька. Их привез на своем «козле» Иван, когда его сослуживцы уже сгружали с машины и заносили в дом мебель, Вера обняла и расцеловала своих:

– Наконец-то! Я без вас совсем запарилась! Варька! Дусечка! Сейчас будете мне помогать. Мебель-то какая – чешская «комната»! Вы никогда ничего подобного не видели! А тебя, Ванечка, твои товарищи заждались, – добавила, ласково глядя на мужа. – Они не могут сами холодильник получить.

Григорьев вместе с товарищами уехал на грузовике, а Вера со своими вошла в новую квартиру и, сияя от счастья, показала отделанный кафелем санузел, кухню с газовой плитой, светлые комнаты. В спальне, кроме старого шкафа и никелированной двуспальной кровати, пока ничего нет. Зато чешская мебель поражает непривычным комфортом и красотой.

– Это что же за диван такой? Углом! – изумляется Евдокия Митрофановна. – Ничего подобного не видывала! Как же на нем спать? А деньжищ-то сколько стоит? Откуда у Ивана?

– Уж и не говори, денег это стоит – уйма! Ване на службе кредит оформили и материальную помощь оказали, – объяснила ей Вера. – А диван раскладывается вот так, – используя подушки спинки. Сегодня будете на нем спать.

– Веруся! Почему буфет такой странный? Это маленький бар в него вделан? Для разных там бутылок – как в кино? – в свой черед удивилась Варька.

– Совершенно верно – бар! Для разных напитков, не обязательно спиртных. Может, еще для чего, – пожимает плечами Вера, – но я, как и ты, этого пока не знаю. Западная культура, словом. Нами еще не освоена.

Они весело засмеялись и приступили к уборке квартиры. Вскоре раздался гудок – прибывшей машины – это Иван привез холодильник. Его внесли и установили на кухне. Хозяин поблагодарил и отпустил своих помощников. Они удивлены:

– Неужто, в эту субботу уже свадьба? Когда же вы все успеете приготовить? К чему такая спешка?

Григорьев с добродушным видом почесал затылок.

– А от меня, хлопцы, это не зависит. Начальство так велело! Потому что, – с гордым видом оглядывает товарищей, – наш кремлевский гость пожелал на моей свадьбе присутствовать. На следующий день он уже отбывает в Москву. Так что в субботу у нас соберется начальство и самая близкая родня, а в воскресенье откроем двери для всех наших друзей.

– Но все же объясни: как вы успели столько всего наготовить? И на какие шиши?

– Долго ли, умеючи? – широко улыбается Иван товарищам. – А если серьезно, мы с Верусей с копыт сбились, чтобы всего хватило. Она у меня хозяйка – всяких солений навалом. Самогону мои из деревни прислали, дефицит в райкоме дали, а горячие блюда принесут из ресторана. Деньжат я сам прикопил, да еще мне как молодожену материальную помощь выделили. Вот так – таким путем!

А какая была свадьба! Как сильно изменилась всего за трое суток их новая квартира! По всему было видно, что они с тетей Дусей и Варькой потрудились на славу. Появились вешалка и большое зеркало в прихожей, шторы на окнах, эстампы и фотографии на стенах, много цветов.

Гости уже за празднично накрытым столом; он – составной и занимает всю комнату. Во главе стола – начальство и почетный гость – Николай Егорович; молодые – посредине. Близкой родни мало. Отец Ивана, как и Веры, погиб на фронте, а мать тяжело больна. По его сторону – братья Дмитрий и Федор с женами да старый холостой дядя, помогавший матери растить детей. А по Верину – тетя Дуся, Варька и соседи Ларионовы. Свидетели молодых – Люба из совхоза и Семен Ларионов вместе с другими их близкими друзьями сидят скромно в конце стола – робеют перед начальством. Первый секретарь райкома привычно постучал по столу, требуя внимания.

– Дорогие друзья, – поднимает бокал. – От руководства района и от себя лично горячо поздравляю молодых с вступлением в брак. Желаю им долгой семейной жизни и большого личного счастья! Семья – основная ячейка нашего общества. А что она у Ивана с Верой будет образцовой, можно не сомневаться! Горько!

Все хотят чокнуться с молодыми. Они поцеловались. Слово берет молодой, но уже немного обрюзгший секретарь райкома комсомола.

– Ваня Григорьев – член партии, но совсем недавно был одним из лучших комсомольцев района. И Верочка Панова ему подстать. Сейчас они, как к все мы, самоотверженно трудятся во исполнение задач, поставленных партией по исправлению ошибок, допущенных из-за культа личности Сталина. Предлагаю, – поднимает свой бокал, бросив взгляд в сторону почетного гостя, – выпить за дорогого Никиту Сергеевича Хрущева, чтобы у нас к 1980 году, как он обещал, был построен коммунизм!

Гости дружно чокнулись – их больше интересовал процесс, а не слова. Лишь Варька с потемневшим лицом отставила свою рюмку, и это заметил Николай Егорович; улыбаясь, поинтересовался у жениха:

– А почему, Иван Кузьмич, твоя свояченица не хочет поддержать тост своего комсомольского вожака? Не нравится Никита Сергеевич Хрущев? Или в чем-то с ним не согласна?

Все притихли в ожидании скандала, а Иван аж побагровел.

– Не стоит обращать внимания на эту дурочку! – попросил гостя. – Варька у нас известная бузотерка. Может всякое ляпнуть! Она сначала говорит, а потом лишь думает.

Такое унижение, да еще перед всеми Варя вынести не могла:

– Ты, Ванечка, у нас очень умный, спору нет! Но я и сама за себя отвечу. Да, не согласна, что на Сталина все валят. Это нехорошо – на покойника, который ответить не может. А где был Хрущев во время культа личности? Разве не участвовал? Наш папа погиб – «за Родину, за Сталина». Думаю, ему сейчас было бы обидно!

Все замерли в ожидании реакции партийного руководства. Разряжает обстановку сам «виновник» – Николай Егорович.

– О, святая простота! – патетически воскликнул он среди настороженного молчания. – Вот чем хороша молодость – своей искренностью и прямотой! Но в реальной жизни все сложнее. Кто перенес период массовых репрессий, знает, как трудно было бороться против культа личности. Ваш папа, Варенька, воевал и погиб за правое дело! И никто не оспаривает выдающуюся роль Сталина в великой Победе советского народа над немецким фашизмом.

Николай Егорович поднял свой бокал.

– Давайте, дорогие друзья, помянем героических отцов Ивана и Веры, а вместе с ними всех сынов и дочерей нашей Родины, отдавших жизни за наше счастье! Без которых был бы невозможен сегодняшний праздник.

С чувством облегчения все дружно выпили и закусили. Скоро за столом царило оживление; все шутили, смеялись. Оправившись от шока, Иван взял инициативу в свои руки – встал с бокалом в руке.

– Хочу от всей души поблагодарить руководство за заботу, проявленную ко мне и Вере в связи с нашей женитьбой. Мы с ней простые люди и понимаем, что такое возможно только в советской стране, где власть принадлежит народу. Так выпьем же за родную партию, которая ведет нас от победы к победе! Моя свояченица повзрослеет и поймет, что ошибки отдельных руководителей – ничто перед коллективной мудростью КПСС!

Его дружно поддержали; свадьба набирала обороты.

Иван с Верой вышли в прихожую проводить начальство. Застолье еще продолжалось. Из открытых дверей доносились шум, веселый смех. Нестройные голоса затянули песню: «По диким степям Забайкалья...». Илья Федотович держался крепко; очень довольный, похвалил Ивана:

– Молодец! Не подвел. Все было на высоте! Посидели хорошо и Николаю Егоровичу, похоже, понравилось. Это нам пригодится!

– Моя заслуга невелика, – скромно говорит Иван, подавая руководителю плащ. – Я лишь стараюсь делать все так, как вы мне советуете.

– Это неплохо, что ты себя не переоцениваешь, – одобрительно заметил первый секретарь, – но результаты у тебя отличные. И женушку оторвал себе на славу и поработал как надо – выводы комиссии самые благоприятные! Так что – сверли на пиджаке дырочку для нового ордена.

Николай Егорович попрощался с молодой хозяйкой. Изрядно навеселе он плотоядно оглядел ее чарующую стать, пожал руки, не скупясь на комплименты.

– Много слышал о вас хорошего, но действительность еще лучше! Мне и говорить и танцевать с вами было приятно. А уж как вкусно накормили – слов нет! Вы не смотрите, Верочка, что я такой тощий, – добродушно подшутил он над собой. – Люблю хорошо поесть! Только вот – не в коня корм...

– Спасибо на добром слове! Но моего тут мало – больше из ресторана, – не приняла незаслуженной похвалы Вера. – Не было времени, а то угостила бы вас по-настоящему вкусными вещами.

– Не скромничайте, Верочка! Таких хрустящих огурчиков я в жизни не ел! И соленые рыжики – высший класс! Обязательно запишите рецепт и передайте с мужем. Моя жена тоже неплохая хозяйка. Пусть осваивает передовой опыт! – весело засмеялся высокий гость и, посерьезнев, добавил: – Вы оба мне очень понравились! Иван Кузьмич умен и энергии у него невпроворот. Если у вас в семье будет порядок, далеко пойдет! Мне кажется, что в вас он нашел именно то, что надо! Был бы я моложе...

Николай Егорович ласково пожал ее руки, в холодных «рыбьих» глазах зажглись хищные огоньки... Немного напуганная, Вера постаралась перевести разговор в спокойное русло.

– Я обязательно передам с Ваней рецепты засолки и кое-что еще... раз вы такой любитель вкусной еды, – мило улыбнулась она высокому гостю, осторожно высвобождая руки. – Например, как готовить пирог с рыбой, – он у меня хорошо получается. Большое спасибо вам, Николай Егорович, за оказанную нам честь и доброе отношение к мужу!

– Ну что, Илья Федотович, пожалеем хозяев и отправимся восвояси? – вновь обретя сановный вид, повернулся высокий гость к руководителю района. – Мы неплохо провели время. Недаром еще древние мудрецы сказали: веселие Руси – есть питие. После трудов полезно немного расслабиться!

С одобрительными возгласами районные руководители окружили Николая Егоровича, и он, сопровождаемый свитой, покинул свадьбу. Проводив высоких гостей, Иван задержал Веру в прихожей.

– Ну твоя сестричка и дает! – недовольно выговорил он. – Вечно ляпнет непотребное! Чуть не осрамила нас перед начальством. Вот уж верно в народе говорят: простота – хуже воровства!

– Не сердись на нее, Ванечка! – мягко возразила Вера. – Такой уж Варька прямой и честный человек. Разве она не права? Это даже сам Николай Егорович признал!

– Просто он очень мудрый – как все большие люди. Глубоко видит. Иначе не взлетел бы так высоко! – стоял на своем Иван. – На этот раз обошлось, но ты, Веруся, предупреди эту шалопутку: пусть прежде думает, чем говорит!

Но долго сердиться в такой день он не мог. Горячо обнял молодую жену и, испытывая понятное томление, тихо прошептал:

– Скорее бы все разошлись и оставили нас вдвоем! Однако переложить свои обязанности было не на кого, и новобрачные неохотно вернулись к гостям. Свадебное гулянье продолжилось.

С особой теплотой вспомнила Вера Петровна солнечный морозный день в райцентре, когда незадолго до родов к ней снова приехали тетя Дуся и Варька. Улицы были расчищены, но по сторонам проезжей части высились сугробы; скрипел под ногами искрящийся снег. Она была в короткой беличьей шубке, на Евдокии Митрофановне, нагольный полушубок. Крепко держа под руку тетю, поднялась к себе на второй этаж и открыла квартиру, гордо выпятив большой живот, пригласила:

– Проходи сюда, Дусечка! Полюбуйся на румынский спальный гарнитур.

Такой в, магазине не купишь. С обкомовского склада Ване выписали, за успехи в работе поощрили. Такой уж он у меня – всего себя отдает делу! А где Варька? И почему вас привезли в райком, а не домой?

– Так Ваня распорядился – чтоб лишних разговоров не было. Новый инструктор в совхоз приезжал, его Ваня и попросил нас прихватить, – объяснила тетя Дуся, восхищаясь новой спальней и все время поглядывая на ее живот. – Варька сразу в кино умотала – там новый фильм показывают. Скоро примчится.

Поняв по красноречивым взглядам Евдокии Митрофановны, что ее интересует больше всего, Вера поспешила успокоить тетю.

– Ты во всем, Дусечка, оказалась права, – благодарно улыбнулась, гладя по ее натруженной шершавой руке. – Ваня, похоже, ничего не подозревает. Да и что значат день-два разницы? Хотя, – на ее лицо набежала тучка, – может, о чем-то и думает... Но никогда ничего не скажет. Не тот характер!

Очень довольная, Евдокия Митрофановна, с любовью глядя на племянницу, удовлетворенно переспросила:

– Так, значит, Веруся, у вас с Ваней все рядком-ладком? Не ссоритесь?

– Да что ты, Дусечка! И в помине этого нет! – радостно подтвердила Вера. – Мы с Ванечкой живем душа в душу. Понимаем друг друга с полуслова! Ты знаешь, что он мне вчера сказал? – горделиво вскинула глаза. – Мол, даже не предполагал, что так хороша семейная жизнь!

– Я знала, Веруся, что все уладится, – растрогалась тетя Дуся, утирая глаза платочком. – У тебя же золотое сердечко! К тому же работящая, хозяйственная. Тебя ли не ценить? Но ты и дальше старайся ему угодить. Он того стоит!

– Само собой, Дусечка! Как же не понять? – согласилась Вера. – Ему нужно хорошо питаться и ни о чем не заботиться, кроме работы. Вот я и создаю дома самые лучшие условия. Ваня доволен! Хотя теперь ему придется испытать временные неудобства, – с грустной улыбкой добавляет она, поглаживая живот. – Это уж точно выведет меня из строя. Надеюсь не на долго.

– Конечно. Веруся! Не сомневайся! Обычное бабское дело, – подбодрила ее тетя Дуся. – А как ведет себя Ваня? Хочет ребенка?

– Как тебе это лучше объяснить? – сказала Вера, немного подумав. – Ваня больше заботится обо мне. Ждет не дождется, когда разрешусь! И все же сердце подсказывает, что он будет любить ребенка, как меня. Я уверена в этом!

– Дай-то вам Бог! – вздохнула Евдокия Митрофановна. – Но нужно, Веруся, завести еще хотя бы одного. А как назовете, когда родится? Уже решили?

– Конечно же, Дусечка! Если мальчик, будет Иваном Ивановичем, а родится девочка, назовем Светланой – чтоб светлой была ее судьба!

Заметив, что тетя сильно утомлена нелегкой дорогой, Вера помогла ей подняться, отвела в ванную, а сама пошла в гостиную – расставить и застелить диван.

Не забыть ей и последовавшие за этим тяжелые дни, когда судьба, казалось, вновь висела на волоске. Как же потрясла ее тогда встреча с земляком Лешкой Савельевым! Она выходила из аптеки и буквально столкнулась с ним нос к носу.

– Здравствуй, Леша! Рада тебя видеть, – приветливо улыбнулась она ему, хотя их встреча сразу напомнила о Степане. – Наверно, директора привез? Как там наши поживают?

– А, Верочка! Наше вам почтение! Легка на помине! – хитро прищурил и без того узкие глаза Савельев. – Мы с Иваном обедали в райкоме и только о тебе разговаривали. До чего же ты симпатяга! Даже с пузом.

– Кончай, Лешка, загибать! Сама знаю, что подурнела, – возразила Вера, но его слова были приятны. – Наверно, дочка будет. Когда девочек носят, они отбирают у матери красоту. Ну и чего это вы с Ваней обо мне судачили?

– Да он все допытывался у меня, спала ты или нет со Степой Розановым, – с заговорщицкой ухмылкой напрямую ошарашил ее Лешка.

– И что... ты... ему ответил? – с трепещущим сердцем, запинаясь, произнесла Вера, не обращая внимания на его хамоватый тон. – Надеюсь... не наплел... чего знать не можешь?

– Само собой. Не такой уж я дурак, – все так же нагловато глядя ей в глаза, подтвердил Савельев. – Хотя знаю не так уж мало... Степа был сам не свой, как узнал, что ты его с Иваном обманываешь.

– Узнал, говоришь? Уж не от тебя ли? – с горьким укором посмотрела на него Вера. – Хотя ты, Лешка, не подлый. Да и зачем тебе было этим заниматься?

– Вот это ты правильно сказала – в самую точку! Поищи среди тех, кому надо было, – одобрительно ухмыльнулся Савельев и, немного поколебавшись, махнул рукой. – Эх! Не хотелось мне лезть в это дело, но открою тебе правду: Деяшкина, стерва, прибегала к нам специально сообщить Степе о твоем прощальном свидании с Иваном.

Вера считала, что пережила уже свое горе, но вновь почувствовала острую сердечную боль, и на ее глаза непроизвольно навернулись слезы.

– Теперь все ясно. Спасибо тебе, Леша, – произнесла скорбным голосом. – Конечно, только Лидка могла такое сотворить. И как же я раньше не раскусила эту гадину? Ну да Бог ее за это накажет!

– На Бога надежда плохая. Он слишком высоко и плохо оттуда видит, – пошутил Савельев, не замечая ее страдания. – Иначе разве допустил, чтоб Лидка добилась своего? Она же вроде захомутала-таки Степу. Значит, ты не слыхала? Жаль хорошего человека!

– Ты первый из наших, кого я вижу за последние недели. У тебя есть еще сногсшибательные новости? – вяло поинтересовалась Вера, предчувствуя новые огорчения. – Опять про Лидку?

– Про нее, хитрую стерву, – хмуро подтвердил Лешка. – Не знаю, как ей удалось охмурить Степу, но в канун Нового года он приезжал и забрал Лидку в Москву. Слух прошел – беременная она. Может, и от него, – добавил он с презрением и обиженно пожаловался: – А ко мне даже не зашел, не то я бы открыл ему глаза на эту проходимку!

Вера была потрясена и едва устояла на ногах, вновь ощутив безутешное горе. Но все же сумела взять себя в руки; с вымученной улыбкой сказала:

– Спасибо, Леша, что открыл мне, хоть поздно, как было дело. Ну я пойду домой. Плохо себя чувствую. Передай привет всем нашим!

Слабо кивнув Савельеву, Вера вышла из аптеки и, изо всех сил стараясь не поскользнуться и не упасть, пошатываясь, побрела к дому. Куда девались покой и радостное настроение, царившие в ее душе все последнее время? С болью и тоской она думала о своей несостоявшейся волшебной мечте.

Еще одно потрясение Вера испытала в разговоре с мужем. Иван пришел домой с сумками, полными продуктов.

– Где же, Ванечка, ты раздобыл столько всего? – приятно удивилась она, принимая у него сумки. – Соседка жаловалась, что в магазине совсем пусто. Ничего нет, даже спичек!

– А это нам заказы в столовой выдали. Мне досталось аж два! Все знают, что нас уже фактически трое, – весело пошутил он, снимая меховое полупальто и бурки. – Вот и проявляют чуткость. Ну когда уже? – добавил серьезно, косясь на ее огромный живот.

– Со дня на день можно ждать, – озабоченно ответила Вера. – Как начнутся схватки. Если тебя не будет – соседка Тоня отведет. Или подмогу вызовет.

– Ладно, не бойся, – успокоил ее Иван. – Я буду начеку, где бы ни находился. Опасаюсь только одного – чтоб срочно не вызвали в обком партии. Но и тогда прежде, чем туда ехать, отправлю тебя рожать. А как здоровье Евдокии Митрофановны? Жаль, что ее нет здесь, рядом с тобой.

Вера грустно вздохнула. Ей в эти трудные дни очень недостает тети Дуси.

– Что поделаешь, Ванечка! Старость, болезни. Занемогла она, иначе была бы здесь, со мной. Да и тебя бы обиходила. Приедет, как только поправится. А что ты сказал насчет обкома? – обеспокоенно подняла на него глаза. – Зачем вызывают?

Иван самодовольно приосанился. Стараясь скрыть свою радость, сказал небрежным тоном:

– Из обкома запросили мое личное дело. Мне еще утром наш кадровик по секрету сказал. Так что, будущая мамаша, нас с тобой ждет очередное повышение по службе! – широко улыбнулся, не сдержав эмоций. – Может быть, назначат третьим секретарем. Хотя, скорее всего, хотят взять меня на работу в областной комитет партии. Интересно, что предложат?

– Ванечка! Как же так можно? – недоуменно округлила глаза Вера. – Если тебя переведут в обком, ведь тогда нам насовсем придется туда перебираться? А тебе здесь только квартиру дали! И относятся так чудесно!

– Ну и что из того! Таких работников, как я, всюду ценят! – гордо выпятил грудь Иван. – Мне сегодня Илья Федотович целый час мозги полоскал. Чтобы не вздумал соглашаться на перевод в обком. Даже сулил свое место со временем уступить, – он насмешливо улыбнулся. – Словно это – предел мечтаний! Будто нет ничего лучше, чем всю жизнь просидеть в нашем занюханном райцентре!

– А по-моему, Ванечка, не так уж плохо наша жизнь здесь устроена. Какую замечательную квартиру нам дали! Как здесь тепло и уютно! Природа, особенно летом, лучше просто не бывает! И работа тебе по душе.

– Это как посмотреть, Веруся! – не согласился Иван. – Меня, конечно, все уважают и ценят. Но и развернуться негде! Я знаю, что способен работать еще лучше, подняться еще выше. А тут перспектива не та! Да и жить интереснее в большом городе. Разве не так?

Он возбужденно прошелся по комнате, потом, как бы вспомнив о чем-то, остановился и лицо у него потемнело.

– Обкому потребовалась моя медицинская карта, я зашел за ней в нашу поликлинику и, знаешь, что оказалось? – бросил мрачный взгляд на жену.

– У тебя не все в порядке со здоровьем? – испуганно спросила Вера, предчувствуя недоброе. – Но ты ведь никогда ни на что не жаловался.

– Это так, но доктор сказал мне одну неприятную вещь, – Иван замялся, по-видимому, колеблясь – стоит ли говорить, но все же решился. – Мол, в армии я перенес болезнь, из-за которой не могу иметь детей.

Заметив, как побледнело лицо жены, торопливо добавил:

– Да не пугайся ты так! Будто не знаешь, каковы здешние эскулапы. Не верю я этому пьянчужке. Говорю ему, что мы ждем ребенка, и, знаешь, что он мне отвечает?

– Что, Ваня? – помертвев от страха, еле слышно прошептала Вера.

– Значит, вам повезло – вот что он мне сказал! – с горечью ответил Иван и, остро взглянув ей в глаза, добавил: – Вроде бы намекая, будто мне кто-то помог. Какая ерунда! Ведь это же наш ребенок, Веруся?

– Ну конечно, Ванечка, – только и смогла ответить она, чувствуя, как у нее мутится рассудок и разрывается сердце.

Но Григорьев взял себя в руки и гневно заключил:

– В шею надо гнать таких горе-специалистов! Разве можно говорить такое будущему отцу? Знают же – без детей нет настоящей семьи.

Однако Вера уже его не слушала. С искаженным от боли лицом стонала, держась руками за живот. Начались схватки. Быстро одевшись и тепло укутав жену, захватив с собой все необходимое, Иван повел ее в родильное отделение больницы, расположенное недалеко от их дома.

Вновь остро переживая давние события, Вера Петровна посмотрела на безмятежно спящего рядом мужа. «Неужели уже тогда Иван догадался, что Светочка не его ребенок?» – горестно подумала она, но тут же отбросила эту мысль, вспомнив, с какой искренней радостью отнесся он к рождению дочери. Иван позвонил сразу, как только роженицу перевели в специально отведенную палату.

– Веруся, дорогая моя! Как я рад, что все уже позади! Что доктора говорят: полный порядок? Я так и знал! Ничуть не сомневался!

– Да, Ванечка, врачи сказали – роды были легкие. Поздравляю с дочуркой! – радостно сообщила Вера. – Она здоровенькая, крупная – четыре килограмма! Это – рекорд! Я ее уже кормила.

– Я очень счастлив, Верусенька! Теперь у нас – настоящая семья! А уж как соскучился по тебе – слов нет! Не чаю, когда смогу вас с дочкой забрать домой. За тобой ухаживают нормально? А то вернусь – я им такое устрою: мало не покажется!

– Не бери в голову, Ванечка! – успокаивала она его. – Ухаживают – как за королевой. Даже ординаторов выселили, чтобы меня поместить отдельно и телефон был рядом. С этим все в порядке. И чувствую себя замечательно! А как у тебя идут дела? Когда вернешься?

– Мои дела обстоят просто как в сказке! Я такого даже не ожидал!

– Ну говори скорее, Ванечка! – Вера сгорала от любопытства. – Не томи, а то у меня молоко пропадет! Неужели нам придется переезжать? А где жить будем?

– Не боись! От хороших вестей молоко не пропадает, – весело шутил муж. – Нам, конечно, придется переехать. Но вот куда – ни за что не догадаешься!

– Ну, Ванечка, милый, не мучай! – умоляла она. – Куда мы поедем?

Он еще немного помедлил и с гордостью сообщил:

– В столицу нашей родины – Москву. Буду работать в аппарате ЦК партии! Переводят по личному указанию самого Николая Егоровича! Выходит, не забыл он нас! Тут уж никто палку в колеса не вставит. Ни Илья Федотович, ни кто другой. Партийная дисциплина! Завтра вылетаю на собеседование. Но это так – простая формальность.

– Вот что судьба с нами делает! Как же не верить после этого в чудеса? А где же мы в Москве жить будем? Да еще без прописки?

– Ну уж, ты слишком наивная, Веруся. Это же ЦК партии – верховная власть! Все у нас будет: и прописка, и квартира! Об этом даже не думай.

– А когда ждать тебя? Меня до этого не выпишут? – забеспокоилась Вера.

– Не волнуйся, пальцем не тронут! Илья Федотович уже знает. Он на меня не в обиде. Если б перешел в обком – другое дело. А с ЦК партии не поспоришь! Думаю, задержусь не более чем на пару деньков.

Вера никак не могла прийти в себя от свалившегося на них огромного счастья и сказала на прощание:

– Ну, Ванечка, желаю успеха! Жить в столице – это большая удача. Возвращайся, милый, поскорее. Мы с доченькой будем тебя очень ждать!

Она положила трубку, и радость на ее лице померкла – непроизвольно пришли мысли о том, кому Светочка обязана жизнью и кто бросил ее на произвол судьбы.

Из глаз Веры потекли слезы, обильно смачивая больничную подушку.

Последнее, что вспомнилось Вере Петровне, – это залитая ярким солнечным светом палата районной больницы; лежа в кровати, она кормила грудью маленькую дочь. Дверь открылась, и вошел Иван: на плечи наброшен халат, в руках живые цветы, на лице – сияющая широкая улыбка. За ним следовала медсестра.

– Ну где тут молодая мама и ее новорожденная? – радостным голосом воскликнул он, положив цветы на тумбочку у кровати. – Как же я рад вас видеть, мои дорогие, здоровенькими и красивыми! Я только что приехал и сразу к вам!

– Ванечка, миленький! Наконец-то! – переполненная счастьем, улыбнулась ему Вера, передавая ребенка медсестре. – Ты только погляди, какая прелестная у нас с тобой дочурка! Самая красивая! Разве не так? Хочешь подержать ее на руках? Не бойся!

– А как же! Давно мечтал об этом, – живо откликнулся он, осторожно беря на руки маленькое тельце и с интересом разглядывая розовое сморщенное личико девочки. «Мордашка круглая, волосенки белесые. И впрямь похожа на меня, – мысленно отмечает, с удивлением испытывая сердечную теплоту и отцовскую нежность к этому слабому беззащитному созданию. – Вот чудеса-то!»

– Ну и как она тебе, Ванечка? Правда, лучше не бывает? – требует ответа Вера. Для нее дочь – лучшее из всех произведений на свете. – Теперь я не боюсь рожать. Подарю детишек сколько захочешь, – весело пошутила, бросив на него теплый взгляд. – Раз у меня так здорово получается!

– Ну пока нам с тобой хватит и одного! Ведь опять придется устраиваться на новом месте, – с вымученной улыбкой говорит Иван, осторожно передавая ребенка медсестре.. Сердце его гложет тоска от сознания своей несостоятельности, но по нему этого не видно. – Представляешь, Веруся, сколько впереди у нас хлопот?

Он подсел к Вере на кровать и, приободрившись, рассказал:

– Нам с тобой дали прекрасную трехкомнатную квартиру в большом очень красивом доме на Кутузовском проспекте. Эти дома называют «сталинскими». В них высокие потолки, большие кухни и, вообще, отличная – планировка. Я уже врезал свои замки и, пока мы еще здесь, там сделают косметический ремонт. Так что посадочная площадка у нас обеспечена.

– А что это за район? Магазины близко? И как долго тебе добираться до работы? – с радостно блестящими глазами интересуется Вера. – Москва ведь она очень большая, Ванечка!

– Считай, самый центр. Престижный район. Все есть что нужно для жизни. И все под рукой, – с гордостью объяснил Иван. – Мало кто из москвичей имеет такое хорошее жилье. А на работу меня будет возить служебная машина, хотя и недалеко. С личным шофером. Вот так-то. Знай наших!

– Да уж! Повезло несказанно! – восторгалась Вера. – Разве мы могли с тобой мечтать о таком, Ванечка? Разве ты предполагал, что тебя так возвысят?

– Почему это думаешь, что не предполагал? – бросив на нее укоризненный взгляд, самодовольно произнес Иван. – Ты меня недооцениваешь, Веруся! Да я еще, когда у нас на свадьбе побывал Николай Егорович, уже почуял, что дело этим не кончится. Так оно и вышло!

Он привлек ее к себе, крепко поцеловал и сказал вставая:

– Значит, сделаем так, Веруся! Сегодня еще побудешь здесь. Обследуешься, соберешь все, что нужно в дорогу. А завтра я вас заберу. Привезу домой, чтобы проверила, как я упаковал вещи, и – в путь. Теперь отправлюсь в райком, попрощаться и договориться о помощи.

Сбросив с плеч ненужный ему больше халат, Иван Григорьев вышел из палаты. Со счастливыми слезами на глазах Вера смотрела в след мужу. Она все еще не могла поверить в выпавшую на ее долю неслыханную удачу, в то, как бережно и с какой любовью принял на руки муж ее дочь.

«Надо сберечь наше семейное счастье – любой ценой!» – очнувшись от волнующих воспоминаний, мысленно решила Вера Петровна и, измученная свалившимися на нее переживаниями, наконец заснула.

 

Глава 4

ВОСПОМИНАНИЯ ЛИДЫ

– Хоть мы с тобой не разговариваем, считаю долгом поинтересоваться: здорова ли ты, Лида? – удивленно спросил Розанов жену, лежавшую на диване-кровати. Он, как всегда, проверял за столом школьные тетради. – Несколько минут уже наблюдаю, как ты книгу читаешь – держишь вверх ногами. Так что, удобнее?

Потрясенная неожиданной встречей, Лидия лежала ничком, не в силах ее пережить. Вот это да – бывшая подруга поднялась на такую недосягаемую высоту! А ведь они могли поменяться местами! Вот и миловалась бы Верка со своим ненаглядным Степочкой в «хрущобе», а не с Иваном – в роскошных каменных палатах. Боль и злоба переполняли ее коварную, завистливую душу. Как же она так оплошала?.. Лидия Сергеевна отложила в сторону книгу – какое уж тут чтение – и, не отвечая мужу, перевернулась навзничь, заложив руки за голову. Воспоминания властно захватили ее, и она не противилась: надо разобраться – как же все произошло...

Как она торжествовала тогда, на том вечере в школе, когда познакомилась с Розановым. И потом, когда сумела оттолкнуть его от Веры. Но, собственно, из-за чего она все делала-то? Не очень он ей был нужен – у нее тогда неплохо ладилось с Павликом. Ну понравился ей Степан, но не больше! Что же, какие события решили ее судьбу? Случайная встреча с ним в московском театре – вот с чего все началось.

Послали ее в столицу, на Всесоюзные сборы пионервожатых. Жила в «Комсомольской деревне», на окраине Москвы, рядом со знаменитым дворцовым ансамблем Кусково. В тот день они с подружкой Нюрой – их поселили в одной комнате – вернулись к себе раньше обычного: куда бы пойти развлечься? Занятия только начались, и девушки не успели еще завести кавалеров.

– Может, сходим на эстрадный концерт, посмеемся? – предложила Лида. – Видела афишу – Шуров и Рыкунин.

– На них билетов не достанешь! – вздохнула Нюра. – Пойдем-ка в театр. По будням если не в Большой – всюду можно попасть.

Так они оказались в тот вечер в театре, на спектакле «Мадам Бовари»: то, что происходило на сцене, показалось им хотя и далеким от их собственной жизни, но увлекательным. А актеры как играли – все по-настоящему: и любовь, и измены, и страдания... А уж наряды какие у Эммы – госпожи Бовари!

– Что ни говори, подруга, а в Москве в любом театре артисты талантливые! – восторгалась Нюра. – Какая игра! Я прослезилась даже несколько раз...

– Да уж! В столице есть куда пойти, это тебе не деревня, – согласилась Лида. – Культурно люди живут! – Она и не скрывала зависти к этим «людям».

В фойе, пробираясь между цепочкой зрителей, выстроившихся в очередь за пальто, Лида нечаянно толкнула высокого мужчину, разговаривавшего со своей спутницей, – тот от неожиданности выронил номерок, который держал в руке, и повернулся к ней.

– Нельзя ли поосторожнее?

– Вот так встреча! – изумленно воскликнула Лида, узнав Розанова и позабыв извиниться.

– Лида?! – в свою очередь поразился Степан, поднимая номерок. – Какими судьбами? Я имею в виду не театр, а Москву. – И не ожидая ответа, торопливо добавил, слегка коснувшись ее руки: – А знаешь, Лида, я хотел бы тебя кое о чем спросить. Можешь задержаться на минутку?

– Я здесь с подругой... – Лида указала на Нюру, нетерпеливо ожидавшую поодаль.

– И я не один. – Степан любезно обернулся к своей спутнице: – Ты извинишь меня, если я отлучусь ненадолго? Наша очередь еще нескоро.

Интересная, по-столичному шикарно одетая дама, на вид много старше Степана, с деланным безразличием кивнула. Лида передала свой номерок подруге; они отошли в сторонку, где можно свободно поговорить.

– Ну как вы там живете? Что нового? – начал Степан. – Ты надолго приехала?

– На сборы комсомольского актива меня послали. Пробуду еще месяца полтора. – Лида пытливо глядела на него своими цыганскими глазами. – А тебя какие наши новости интересуют?

– Понимаешь, Лида, я потерял связь с коллегами из вашей школы, а мне надо знать... – Степан запнулся, стараясь сообразить, как лучше спросить о Вере.

Лида нетерпеливо ерзала, переминаясь с ноги на ногу; нет, сейчас это ему не удастся...

– Ты что, правда спешишь? Не хотелось бы комкать разговор этот. – Он так и не изложил, что же его интересует.

– Я рада нашей встрече! Честно! И поговорить с тобой хочется... – Лида откровенно заигрывала, поднимая и опуская густые ресницы. – Но меня подруга ждет – нам еще в Новогиреево добираться. Да и у тебя мадам скучает.

– Эта мадам – жена моего шефа. Он сейчас за границей, вот я и составил ей компанию. Мои друзья. Она, между прочим, доктор наук.

– Будет оправдываться! – рассмеялась Лида, лукаво прищурясь. – Знаем мы эту дружбу! Мужа, значит, заменяешь?

– Ну вот что, Лидочка, – Степан взял ее руку в свои большие ладони и без обиняков предложил: – Давай перенесем наш разговор на более подходящее время. Идет? – Достал записную книжку, ручку. – Какой у вас там номер и когда лучше звонить?

Лида подняла на него глаза, как бы оценивая – заслуживает ли, – улыбнулась кокетливо.

– Давай лучше свой, Может, и позвоню. Жди!

– Ну что, все забыть ее не можешь? – спросил Степана старый друг, Игорь Иванов, – который жил с ним в одном доме и заскочил починить телевизор как неплохой знаток радиотехники. – А я думал – внезапная смерть матушки у тебя все перешибла. Да и женским вниманием ты не обделен. – И с невольной завистью окинул друга взглядом.

– В душу она мне запала. Сам себя не понимаю – что в ней нашел? – откровенно признался Степан. – Ведь знаю женщин – стольких уже повидал... Что за колдовство? – Он встал из-за стола, где занимался, выпрямился во весь рост, расправил плечи, сделал несколько резких движений разминаясь. – Понимаешь, она какая-то особенная. Необычайно... естественная, что ли... искренняя. И красива необычно... До нее я таких не встречал. – Степан помолчал, вспоминая, добавил печально: – Расстались мы с ней паршиво. Приревновал ее к жениху, не стал даже слушать. Да что я тебе говорю – ты все знаешь. – Он горько усмехнулся. – Теперь уж не поправить! А смерть мамы только добавила тоски. Сильнее чувствую одиночество.

Игорь, продолжая возиться с телевизором, снизу вверх смотрел на друга.

– Это тебе-то жаловаться на одиночество? Да у тебя от женщин отбоя нет!

– Ты не веришь, а меня тошнит от этих нахалок! Наглые, беспардонные! – брезгливо поморщился Степан. – Ну что за секс без любви? И выкладываться неохота. Утолил желание – и все!

– Удивляюсь я тебе, Степа, – отозвался Игорь, не прекращая работы. – Мне всегда казалось, ты мужик без комплексов, но, вижу, у тебя пунктик. Ведь твоя пассия – простая деревенская девчонка, а ты – интеллигентный человек!

– А мне порой кажется, что как раз на селе еще и остались чистые, сердечные люди. Поиспортили горожан прагматизм, суета.

– Ну что же, бывай на природе почаще, еще встретишь такую же! – рассмеялся Игорь. – Главное – не унывай! – Проверил результаты работы, собрал инструменты и весело взглянул на Степана. – Вот и порядок: еще поработает ветеран. – И заметив, что Степан в своей лучшей рубашке, свежевыбрит, причесан, поинтересовался: – А ты что, ждешь кого-то?

– Одну знакомую. Между прочим, тоже деревенская. Очень интересная брюнетка. Немного прямолинейна, но зато – огонь!

– Ну тебе и карты в руки! – добродушно напутствовал его, уходя, Игорь. – Желаю полной виктории!

Когда раздались два звонка, известившие, что к нему пришли, Розанов уже покончил с работой. «Это наверное, Лида!» – обрадовался он и пошел открывать по длинному, слабо освещенному коридору, с грохотом задевая за предметы, выставленные за ненадобностью соседями.

– Добро пожаловать! – приветствовал он Лиду. – Долго пришлось добираться? – И распахнул дверь в свое скромное обиталище.

Лида вошла: большая комната, с красивым эркером; заставлена разномастной старинной мебелью; чисто, прибрано, но женскому глазу сразу становилось ясно – здесь живет холостяк. С удовольствием отметив это важное обстоятельство, Лида пришла в хорошее настроение. Длинная дорога в забитом народом транспорте порядком ее утомила, и она совсем повеселела, что Степан ее встречает как гостью: ставит на стол бутылку вина, фрукты, немудреную закуску.

– Извини, Лидочка, что так скромно принимаю. Давай отметим нашу встречу, чем Бог послал, согласна? – дружески предложил он с обаятельной простотой.

– Была бы согласна, если ты ради меня старался. – Лида ослепительно улыбнулась и поправила прическу. – Да ведь знаю, для чего пригласил. Не такая уж я дура! – Села за стол, аккуратно расправила красивое платье и томно подняла на Степана неотразимые глаза. – Ну что, сразу выкладывать все о Верке или сначала отметим встречу? – произнесла беспечно, со скрытой насмешкой.

– Обо всем успеем поговорить, Лидочка, – откровенно, по-мужски взглянул на нее Розанов, поддавшись ее очарованию. – Конечно, выпьем за нас, молодых и красивых! За нашу встречу! – И посерьезнел: – Мне и так ясно, что приятных новостей для меня нет.

Во взоре у Лиды зажглись мстительные огоньки – стараясь говорить спокойно, с иронией, поведала ему то, что его интересовало:

– Так вот, Верка живет не горюет. Не успел ты за порог – она тут же укатила в райцентр, к Ивану. Там и живут, квартиру получили. – Бросила на Степана быстрый взгляд – как он это примет – и, не выдержав, съязвила: – Верка своего добилась – районной начальницей стала. Выпе-ендривается! А чем гордиться-то? У них там грязь, все равно что у нас в деревне! Говорят, уже с пузом ходит.

При последних словах Розанов физически ощутил острую боль в сердце. «Так вот что... Вера ждет ребенка... Теперь-то точно все кончено!» Он, собственно, был готов к тому, что услышал: внешне казался спокойным, лицо не выдавало, какая буря бушует внутри. Он налил по полному стакану себе и Лиде, произнес с деланным равнодушием:

– Ну и Бог им в помощь! Мне просто интересно было. Давай лучше думать о себе!

. Выпили, и Лида бойко стала рассказывать о своих делах, то и дело сверкая ослепительной, белозубой улыбкой.

Когда покончили со всем спиртным, что у него имелось, Степан изрядно захмелел, откинулся на стуле. Мысли его витали непонятно где, в голове полный сумбур. «Отключился парень», – поняла разгорячившаяся Лида и уселась к нему на колени, прижалась грудью, призывно зашептала:

– Ну будь мужиком! Посмотри на меня – разве не хороша?.. – Обняла его, поцеловала со страстью, расстегнула рубашку, запустила руку внутрь, ласково, нежно поглаживая его грудь. Степан откликнулся на ее любовный призыв – кровь заиграла; обхватил ее за талию одной рукой, а другой стал гладить полную, стройную ногу, скользя по бедру все выше, закипая неистовым желанием.

– Что, нравятся посадочные огни? – жарко прошептала она ему прямо в лицо. – Аэродром не хочешь увидеть? – И увлекла его к кровати.

Лихорадочно сбрасывая на ходу одежду, они упали на постель в тесном объятии. Ничуть не стесняясь своей искушенности, Лида уселась на него верхом, и они отдались во власть пьяного, бурного секса.

– До чего же неохота в деревенскую грязь возвращаться после столичной жизни! – заявила Лида подруге. – Какая там тоска! Ни тряпок, ни продуктов... вообще ничего. Пообщаться культурно не с кем!

Девушки хлопотали в уютной комнате женского общежития «Комсомольской деревни», приводя в порядок и укладывая свои пожитки: сборы кончены, послезавтра им домой.

– Разве Павлик тебя не ждет? – с любопытством отозвалась Нюра. – У вас ведь с ним была любовь. Неужели совсем забыла из-за Степана?

– Этот Павлик хорош на безрыбье, – призналась Лида с циничной усмешкой. – А так – хамло порядочное, грубый мужик, и все. К тому же ревнив не в меру. С тем не говори, этому не улыбнись... Нудный... Надоел!

– Со Степаном как у тебя, ничего не вышло? – сочувственно поинтересовалась подруга. – Вы ведь с ним часто встречались.

– Так он со мной от скуки развлекается, больше по моей инициативе. Ты же видела, какой красавчик? Избалован бабами! – Лида не скрывала разочарования. – И не думает о серьезном, о женитьбе.

– А нравится он тебе? Что-то не замечала, чтобы ты по нем сохла, – скептически констатировала Нюра.

– Да как может он не нравиться? Мне все встречные бабы завидуют, когда видят нас вместе! При этом москвич, комнату имеет, будущий кандидат наук! – со вздохом перечислила его достоинства Лида. – Куда мне до него!

– Так я тебе и поверила, что ты стушевалась! Это с твоим-то нахальством? – рассмеялась Нюра. – Если б влюбилась – тебе бы все нипочем!

– Головы я с ним, правда, не теряю – слишком мало старается. Позволяет только себя любить, – неохотно поделилась она сокровенным. – Бабы его испортили. Но мужик хорош – лучше не бывает.

– Тогда в чем же дело? Штурмуй! – посоветовала многоопытная Нюра. – Не устоит!

– Думаешь, не пыталась? – расстроенно призналась Лида. – И так и эдак уговаривала – ни в какую! Говорит – не могу семью содержать. Сначала диссертацию защитить надо.

– Но, вообще-то, Нюрочка, – сообщила она подруге потеплевшим голосом, в котором звучали горделивые нотки, – Степан уверяет, что лучше меня у него никого нет. И сама ему нравлюсь, и что все делать умею, не то что городские лентяйки!

Нюра любила подругу за энергию и веселый нрав; выдала беспроигрышный рецепт:

– Раз так, у тебя один выход остается – ловить его «на брюхо»! Он же интеллигент, хорошо воспитан мамочкой. Если еще и совесть есть – гарантирую стопроцентный успех!

Совет, однако, Лиду не воодушевил.

– Думаешь, не пробовала? – Она понурила голову. – Даже не пыталась предохраняться – ничего не вышло.

– Ну и простофиля! Считала я – ты хитрей! – рассмеялась ей в лицо умудренная подруга. – Да ты просто объяви ему об этом как можно правдоподобнее! Неужели не сможешь разыграть? При твоих-то способностях!

– А как откроется? – с сомнением покачала головой Лида. – Что за жизнь у нас тогда будет?

– Самая что ни на есть нормальная! – убежденно заявила Нюра. – Потому что простит! Ты молодая, могла ошибиться. В любом случае ты станешь москвичкой – и прощай, как говоришь, деревенская грязь!

По азартно сверкнувшим цыганским глазам подруги она поняла, что убедила: Лида задумалась, принимая ответственное решение.

– До чего заездили тебя бабы, Степа! – полушутя заметил приятелю Иванов, забежавший к нему по какой-то надобности перед уходом на работу. – На тебе лица нет, и сам – кожа да кости. Как тебе достает сил заниматься наукой? А эта Лида действительно хороша. Не женщина – мечта! Мне бы такую! – вздохнул он завистливо.

– Да, уж темпераментом ее Бог не обидел. Хорошо мне с ней, как ни с кем, – признался Степан. – Конечно, кроме той, о которой я тебе говорил. – Лицо его затуманилось. – Как бы тебе объяснить?.. Тело радуется, а душа у меня тоскует...

– По-моему, это у тебя бзик какой-то. – Игорь явно не понимал друга. – Чем же тебя околдовала та... ты говорил – Вера?

– Да не могу я толком этого объяснить даже себе! – с досадой воскликнул Степан. – Она никак не красивее Лиды, хотя тоже... статная, соблазнительная... – Наверно, в том дело, что мне по душе не яркие, самоуверенные, ловкие женщины, а скромные, уступчивые, нерешительные... Такие, которым хочется помочь, защитить. Мне показалось – Вера именно такая: душевная, мягкая... Таких, как она, красивых и с милым моему сердцу характером, я до нее не встречал. Ко мне лезли совсем другие!

– Но ты сам же говорил, что все это оказалось лишь видимостью и ты в ней разочаровался, – напомнил приятель. – Может, таких и нет вовсе, они только прикидываются тихими?

– Тут ты, пожалуй, прав, – печально согласился Розанов. – Глупо, конечно, гоняться за призрачной мечтой. Но ведь сердцу не прикажешь! Лишь однажды оно у меня открылось для любви. Захотелось все отдать, даже пожертвовать собой – и это оказалось ошибкой! – Степан тряхнул головой, будто сбрасывая груз прошлых ошибок. Голос его повеселел: – А с Лидочкой у меня все намного проще. Баба она горячая, деловая, энергичная и, что немаловажно, не белоручка. С такой по жизни шагать легко! Если честно – жаль мне, очень жаль с ней расставаться!

– Ну что ж, куда-нибудь тебя кривая выведет. А мне пора бежать на работу, – спохватился Игорь, с дружеской теплотой пожал Степану руку и торопливо выскочил в коридор коммуналки.

Степан долго еще стоял в задумчивости, – противоречивые чувства тревожили его душу. Инстинкт самосохранения противится союзу с Лидой, но за время горячих встреч он к ней сильно привязался, до боли в сердце не хочется и терять...

Он так и не смог разобраться в своих чувствах – даже после бурной ночи прощания, проведенной с Лидой накануне ее отъезда домой. Лежал обессиленный, боролся с подступающей дремотой, грустно думал, что с ее отъездом вновь навалятся на него хозяйственные и сексуальные проблемы, от которых встречи с Лидой его избавили.

А неутомимая его партнерша, чувствуя себя бодрой, будто не истрачено столько сил, нежно ласкалась к нему, лихорадочно размышляя и готовясь к решающему разговору.

– Ну что ж, милый Степочка, пора мне собираться на вокзал. – Неподдельная тоска прозвучала в ее голосе. Еще вчера она покинула «Комсомольскую деревню» и приехала к нему с вещами. – Хоть ты и клянешься мне в верности до гроба, но чует мое сердце – через неделю найдешь другую. Вернее, она тебя найдет и уведет от меня навсегда! Все вы, мужики, одинаковые! – с укором подняла она на него дивные черные глаза, затуманенные подступившими слезами. – Что ученые, что неученые...

Не в силах преодолеть физической и духовной расслабленности, отогнать мучительно подступающий сон, Степан только и вымолвил:

– Ну что ты сырость разводишь? Сказал же – ты мне нужна, я к тебе привык. И защиты ждать не буду. Диссертация на мази... Мне хорошую работу предложили, и я не отказался. На хлеб с маслом нам хватит. Вот только закончат расселять нашу коммуналку, дадут отдельную квартиру, как обещали, и я тебя вызову! – неопределенно пообещал он. – Будешь у меня хозяйничать, пока тебе не надоест... – Видно, эта заманчивая перспектива его ободрила – он продолжал более внятным, окрепшим голосом: – В Новых Черемушках строят целый массив домов из готовых панелей. Это очень быстро... К Новому году обещают сдать.

– А к какому Новому году? Следующему? – недоверчиво охладила его пыл Лида. – К тому времени ты меня уже бросишь...

– Это ты меня, наверно, бросишь, – поддел ее Степан. – Что-то не такой была сегодня твоя страсть. Или сказалось, что ты в растрепанных чувствах? Боюсь, забудет меня моя ветреная цыганочка... – Прижал ее к себе, поцеловал.

– Уж я-то не забуду, тебе бояться нечего. – Она решилась – пора начать атаку.

– Это откуда же у тебя такая уверенность? – с добродушной усмешкой посмотрел он на ее лицо: выражение какое-то... угрюмое, тревожное... – Да ты никак сердишься на меня?

– Как же мне не расстраиваться и как я могу забыть тебя, милый мой Степа, когда он вот где! – хлопнула она себя по животу. – Напоминальник твой! – Лида громко всхлипнула, и из глаз ее, к вящему удивлению, потекли настоящие слезы.

Она так вошла в роль, что искренне жалела себя и свою покалеченную жизнь.

Степан был потрясен этим неожиданным осложнением. Ну никак не предполагал, что деловая и практичная Лида допустит роковую оплошность. Он отнюдь не обрадован перспективой сделаться вдруг отцом – считает, что момент неподходящий. Но природное благородство потомственного интеллигента взяло верх.

г – Лидочка, дорогая моя девочка! – Он ласково притянул ее к себе. – Стоит ли так бояться и горевать? Не думал я, что так скоро стану отцом, но, видно, судьбы не избежать... Родишь – будет одним больше в роду Розановых! – заявил с энтузиазмом, убеждая скорее самого себя. – Я буду очень рад! Хоть, конечно, не ко времени это... Ребенок... это все сильно осложнит... Но другого выхода нет! Поженимся – и конец всем проблемам!

Лида с радостными слезами осыпала его поцелуями – она торжествовала победу...

– Поезжай домой, собирай чемоданы и жди моего сигнала. Как все устроится – я дам знать. – Тон у него был обреченный, но и решительный. – А может, и сам за тобой приеду... если позволят обстоятельства. Не горюй, Лидок, – прорвемся!

Степан заключает ее в объятия, и Лида с любовью и благодарностью ему бурно отвечает. Их взаимная страсть вспыхивает с новой силой. Они наслаждаются друг другом так ненасытно, словно расстаются навсегда.

Лидия Сергеевна вспомнила свое возвращение в деревню и последующие переживания. Был солнечный день и уже лежал снег, когда к платформе маленького полустанка прибыл московский поезд. Молодые попутчики помогали ей выгрузить вещи. Она поблагодарила их, ослепительно улыбаясь. Поезд тронулся. В защитном шлеме и кожаной куртке подошел Павел Гущин. Лидия удивлена и разочарована. Небрежно бросила бывшему любовнику:

– Как ты здесь очутился? Меня, что ли, встречаешь? А где Лешка Савельев? Договорились же, что подбросит на директорской машине.

– А ты теперь только на легковых разъезжаешь? – криво усмехнулся Павел. – Стала важной особой после курсов? Со мной и знаться не хочешь? Почему не сообщила, что приезжаешь?

– Не слишком ли много вопросов, Павлик? Ну прямо допрос мне учинил, святой праведник! – с ходу перешла в атаку Лида, зная, что лучшая защита – нападение. – Думаешь, не слыхала, что с медсестрой Зинкой любовь крутил, пока меня не было? Чья корова мычала, а твоя бы – молчала!

С независимым видом встряхнула головой.

– Потому не сообщила. Между нами, дружок, теперь быть ничего не может! Все, кончилась наша любовь! Что, зря запал пропал? – насмешливо улыбается, видя, как у него вытянулось лицо. – Теперь меня не повезешь? Или вывалишь из мотоцикла по дороге?

– Не знаю, что тебе наплели насчет меня и Зинки, – мрачно процедил сквозь зубы Павел, – а только мне ясно – подцепила в Москве какого-то хлыща. У тебя это запросто!

– А хотя бы и так? Ты мне не муж и не опекун, – бесстрашно бросила ему в глаза Лида. – Если хочешь знать правду, скажу: да, я встретила там хорошего парня, скоро выйду замуж и перееду жить в Москву.

Видя, что Павел всерьез переживает их разрыв, сменила тон.

– Ну чего ты расстраиваешься? – мягко увещевает его. – Подумай сам: разве я гожусь тебе в жены? А так миловаться сколько еще можно? Мы ведь уже не дети. Давай расстанемся по-хорошему! Разве нам плохо было вместе? Есть чего вспомнить!

– Ладно! Что с тебя взять, – смягчился по доброте своей Павел. – Живи как знаешь. Немало ты мне нервов потрепала, Лидка, но ведь и правда: есть что вспомнить. А я без тебя не пропаду. Сама знаешь! – гордо повел своими широкими плечами. – Найду замену не хуже.

Павел поправил на голове шлем и без труда поднял тяжеленный чемодан ворча:

– Уж не знаю: чего ты туда натолкала и поместится ли в коляске? Пойдем! Придется тебе потрястись за моей спиной. Но ведь не в первой?

Вскоре мощный мотоцикл Павла Гущина с Лидией на заднем сиденье и коляской, доверху нагруженной ее вещами, уже несся по хорошо накатанной зимней дороге.

Не забыла Лидия Сергеевна и тот волнительный зимний вечер накануне Нового года. Когда, запоздав после работы, она вошла в жарко натопленную горницу избы, ее встретила встревоженная мать Анфиса Ивановна.

– Пошто так долго задержалась? Я уж подумала: не случилось чего? Вишь, все уже остыло! – указала она на накрытый стол. – Подогреть?

– Нет, мама! Есть не хочется – аппетита нет, – устало ответила Лида. – А задержалась потому, что в моей группе карантин объявили: двоих пришлось в больницу отправить с корью. Да вот еще Павел у дома встретился. Опять ко мне приставал!

– Вот кобель! Когда же он тебя оставит в покое? – недовольно ворчала мать. – А что, от твоего Степана так ничего и не слыхать?

– Наверно, ему сейчас не до меня. С учеными делами не ладится или с получением новой квартиры, – задумчиво ответила Лида, как бы стараясь разгадать эту загадку. – А может, завел себе другую. На него все бабы вешаются.

– Зачем так говоришь? Или что знаешь? – заволновалась мать. – Рассказывала ведь мне, что он – не из тех, которые обманывают.

– Так-то оно так, но эта его доброта и мягкотелость, боюсь, все погубят! – заволокли слезы черные глаза Лиды. – Не может он устоять, когда к нему лезут нахальные красотки. И на этот раз у него кто-то есть!

– Ну зачем терзаться-то понапрасну? Ведь тебе толком ничего не известно, – урезонивает ее мать. – Дай ему телеграмму! Должен же он ответить, коли такой благородный! Обязан!

– А почему, по-твоему, он не отвечает на мои письма? Уж черкнуть пару строк время-то найдется, – затуманенными от слез глазами Лида смотрела на мать. – Ответ один – совесть ему не позволяет! Наверно, Федор Трофимович мне правду сказал. Я ведь сегодня к нему забегала.

– Неужто он уже из Москвы вернулся? Что-то больно быстро, – удивилась Анфиса Ивановна. – Ты его просила разузнать о Степане?

Лида достала платок и, утирая слезы, неохотно ответила:

– Ни о чем я его не просила – не знала, что посылали в Москву на учительскую конференцию. Но он виделся со Степаном в его институте.

– Что же такое тебе сказал Федор Трофимович? О чем плохом мог узнать?

– Да не говорили они обо мне – только о своей школьной науке. Но Трофимыч сказал, что Степан любезничал с молодой ученой дамой и ему показалось, будто они в близких отношениях. Плохи мои дела, мамочка! – уже не сдерживала слез Лида.

Анфиса Ивановна ласково обняла ее, стараясь утешить. Хорошо зная боевой, неунывающий характер своей дочери, поражена тем, что так упала духом. «Знать, и правда бросил ее, подлец! Зачем она сдалась ему, московскому ученому? – лезли в голову горькие мысли. – Бедная моя Лидка!»

К дому Деяшкиных подкатили сани. Возница и лошадь заиндевели, от них идет пар. Брат Лиды Юрка, одетый в длинный тулуп и валенки, достал из саней пушистую елочку и тащит в сени.

– Ну и елку я вам привез – загляденье! – очень довольный, сказал сестре и матери, раздеваясь. – Пришлось немало порыскать по лесу, пока не отыскал такую, как хотелось. Будет с чем встретить Новый год!

Вчерашний десятиклассник Юрка – высоченный детина со смоляным чубом и черными жгучими глазами. Он и Лида совсем не похожи на свою мать – маленькую голубоглазую женщину с круглым лицом и русой косой, уложенной венцом на голове. Видно, когда-то засмотрелась на цыгана.

– Завтра я вам ее установлю, а вечером украсим и зажжем елочные огни. Новый год уже на носу! – деловито продолжал он. – Ну чего приуныла, Лидуха? Надо весело встретить наступающий. Сама знаешь: как встретишь – такой и год будет!

– Я бы рада, Юрок, да настроение не то, – пожаловалась Лида, накрывая на стол, чтобы покормить брата.

Непосредственный Юрка нахмурился. Он любил сестру и переживал в душе из-за того, что она оказалась в двусмысленном положении.

– А от твоего москвича по-прежнему – ни слуху ни духу? Что же это он себе позволяет? Обещал жениться или нет? Я, сеструха, ему этого не спущу. Будет иметь дело со мной! – грозился, поводя широченными плечами.

– Ладно, не горячись, Аника-воин! – с ласковой укоризной охлаждала его пыл сестра. – Ты хоть здоровенный малый, а жизни еще не знаешь. Такие дела силой не решить! Но, если потребуется, – добавила, видя, что брат обиженно засопел носом, – я тебя сама попрошу. Ладно?

– Вот какой у нас защитник вымахал! – порадовалась мать. – Жаль ваш отец не дожил, не видит... А что, Лидушка? Может, снарядим его, – пусть съездит в Москву к Степану? Узнает хоть, в чем дело, поговорит по-мужски! Уж больно некрасиво с его стороны получается, – ее кратковременная радость угасла.

– Будет вам тоску нагонять! И без того на душе кошки скребут, – рассердилась Лида. – Ничего не надо пока делать. Я ему на днях новое большущее письмо отправила. Должен ответить, если живой! Ну а обманет – он у меня попрыгает! – воинственно сверкнула глазами. – Не видать тогда ему научной карьеры!

Она с трудом успокоилась и скомандовала:

– Все, хватит пустых разговоров! Давайте ужинать!

Но сесть за стол они не успели. Дверь распахнулась, и в комнату вместе с клубами пара ввалился Степан Розанов. Это было для всех столь неожиданно, что Анфиса Ивановна, Лидия и Юрка не могли выговорить ни слова и лишь молча таращились на позднего гостя, не веря своим глазам.

Степан, улыбаясь во весь рот, молча оглядел своих новых родственников, которых видел впервые. Так же молча снял с плеч и поставил на пол рюкзак. И лишь расстегнув меховую куртку, весело пошутил:

– Что-то не вижу, чтобы вы были рады гостю. А, Лидочка? Наверное, сочли, будто никогда больше не появлюсь? Вообще-то, когда в снегу застряла попутка, на которой сюда добирался, я тоже подумал, что нам не суждено больше свидеться. Замерзну в степи, как ямщик!

– Ну ты и даешь, Степа! – оправившись от шока, наконец обрела дар речи Лида. – За все время от тебя не было никаких вестей! И вдруг свалился – как снег на голову! Мне бы впору обидеться, – произнесла с упреком, но не смогла сдержать рвущейся наружу радости: – Да я так счастлива, что снова вижу тебя!

– И умница, что не обижаешься! Все поймешь, когда расскажу, какие горы мне пришлось за это время свернуть, – с довольной улыбкой объяснил Степан. Ему хотелось ее обнять, но стесняло присутствие родни. – Может, все же познакомишь меня со своими? А то неловко.

Лида познакомила его с матерью и братом; повела умыться с дороги. Вскоре на столе появились бутылка, всяческие соленья, и все дружно уселись за стол праздновать встречу.

– Я ведь там с ног сбился, – охотно рассказывал Степан, разомлев от тепла и выпитого. – С утра и до поздней ночи – непрерывно в бегах. Приходя домой, валился замертво и тут же засыпал – не в силах был написать ни строчки.

– Какие же это у тебя были дела? – с осторожной настойчивостью поинтересовалась Анфиса Ивановна. – Лидочка здесь вся извелась.

– Я не снимаю с себя вины, но вы бы все поняли, если бы побывали в моей шкуре! Меня просто замотали бюрократы справками. – Степан досадливо поморщился. – Ни в какую не хотели давать двухкомнатную квартиру. Выручило то, что мне как ученому положена дополнительная площадь.

Бросив теплый взгляд на Лиду, продолжал оправдываться.

– Думаете, забыл о том, что обещал? Напрасно! Я собирался сразу же приехать, как только решится вопрос с квартирой. Но все время приходилось это откладывать. Вот почему ничего не сообщал – из-за неопределенности!

Не зная, что еще сказать в свою защиту, Степан умолк. Возникшее неловкое молчание разрядила Лида. Многозначительно глядя на мать и брата, мягко предложила:

– Может, хватит вопросов? Ты же устал с дороги, Степочка! Считай, что полностью оправдан. Пойдем, я уложу тебя отдохнуть.

Ничуть не стесняясь родных, она нежно обняла его за шею, прижавшись своей пышной грудью. Потом помогла подняться и повела в свою комнату.

Как только они остались одни, Степан стиснул Лиду в своих мощных объятиях. Она темпераментно ему ответила – соскучилась по мужской ласке.

– А как наш животик? – шепотом поинтересовался он, нетерпеливо запуская руку под распахнутый халатик. – Растет или еще рано?

– Растет, – не смущаясь, жарким шепотом лгала она, опуская его руку пониже и тесно прижимаясь. – А ты кого бы хотел: сына или дочь?

– Не знаю. Кого Бог пошлет, – неуверенно произнес он между поцелуями. – Во всяком случае, расти наше чадо будет в квартире со всеми удобствами! Я не сказал разве, что уже перевез туда вещи?

Эта замечательная новость так захватила воображение Лиды, что даже сдерживала ее чувственное томление. Ослабив объятия, она радостно восклицает:

– Степочка! Милый! Ты уже все это сделал? Просто не верится!

Гордясь проделанной огромной работой, он довольно повел плечами. Патетически воскликнул:

– Да! Все как в волшебной сказке. Как в чудесном сне! Но это, дорогая моя Лидочка, быль! Прощай, родное Замоскворечье! Прощай, родительский кров, где прошли детство и юность!

Догадавшись, о чем она порывается его спросить, весело сказал:

– Знаю, что тебе не терпится узнать. Где это? Что за квартира? Так вот, докладываю хозяюшке, – шутливо взял под козырек. – Район отдаленный, но зеленый и благоустроенный. Дом пятиэтажный, квартира из двух комнат. Все удобства, горячая вода. Санузел совмещенный, но что это после коммуналки?

Глядя на него сияющими от счастья глазами, Лида с несвойственной робостью спросила:

– Степочка, милый, а когда это можно будет увидеть? Хотя бы одним глазком! Умираю, как хочется!

– Да я же за тобой приехал, дуреха! Старался обустроить квартиру – чтобы там все было, что нужно для жизни. На новую мебель финансов не хватило, но ты ведь, – Степан бросил на нее ласковый взгляд, – и старью сумеешь придать новый блеск, не так ли? Наведешь красоту под стать хозяйке?

– О чем разговор? Конечно! Я так рада, милый! Так счастлива!

Лида бросилась целовать и обнимать его, не в силах сдержать бушующие эмоции. В этот миг ей казалось – нет женщины счастливее ее. Она торжествовала. Наконец, сбылись ее мечты! Куда там до нее везучей Верке. Пусть сидит со своим мужиком в жалком райцентре. Она же станет настоящей москвичкой, будет блистать в столице как жена ученого!

Полными радостных слез глазами Лида смотрела на Степана. Какой же он милый и красивый! Ей казалось – она влюблена в него, как никогда раньше. Не говоря ни слова, выражая охватившее ее страстное желание лишь красноречиво пылающим взглядом своих прекрасных глаз, потянула его к постели, на ходу срывая с себя и с него одежду. Они бросились в объятия друг друга, и пружины деревенской кровати жалобно заскрипели.

В эту ночь оба предавались любви с небывалым азартом и самозабвением; испытывая высшее блаженство, твердо верили, что им предстоит долгая и счастливая семейная жизнь. И Бог сжалился над Лидой: произошло невероятное – она забеременела, хотя уже не надеялась, что сможет стать матерью.

Лидия Сергеевна на мгновение оторвалась от своих воспоминаний и рассеянно посмотрела на мужа: все работает, ссутулился за обеденным столом... «Просто удивительно, – думала она. – Ведь он и сейчас такой красивый... а стал мне совсем неинтересен». А как хорошо начиналось – казалось тогда, счастливее ее нет на всем белом свете...

Она вновь откинулась на подушки и закрыла глаза – не видеть печальной действительности... попытаться возродить счастливые моменты их лучшей поры... И вспомнила, какую испытала радость, когда впервые перешагнула порог этой самой квартиры...

...Вот она уже в Москве, в Новых Черемушках... Огромный жилой массив панельных пятиэтажек. Морозный день, деревья запорошены снегом. Они со Степаном вошли в подъезд своего дома, держа в руках многочисленные свертки; поднявшись по узкой лестнице на четвертый этаж, остановились перед свежеокрашенной дверью.

– Фу, черт, плохо подогнали! – ворчал Степан, возясь с заевшим замком. – Ничего у нас не могут сделать по-человечески! Сплошь дефекты. Приходится все исправлять самому. Прошу, дорогая, – пригласил, открыв все же входную дверь; пошутил: – Будь как дома!

Весело улыбнувшись в ответ на шутку, Лида, на седьмом небе от счастья, вошла в свою новенькую малогабаритную квартирку. Она отнюдь не кажется ей жалкой и тесной. Конечно, многое нужно еще сделать, чтобы навести уют. Но все равно – какая красотища!

– А когда нас зарегистрируют? Долго еще ждать, Степа? – спросила, по-хозяйски разбирая принесенное и раскладывая по своим местам.

– Что, не терпится поскорее поставить печать в паспорте? – шутливо поддел ее он. – Думаю, недельки две еще протянут. Но ты не беспокойся! Очень скоро станешь законной гражданкой Розановой. Получишь фамилию красивее твоей!

Не обращая внимания на его шуточки, Лида поправила прическу перед большим старинным зеркалом в прихожей и деловито спросила:

– Степочка, а что вы с друзьями решили насчет новоселья? Будем ждать, пока распишемся или устроим пораньше?

– Нет, настолько оттянуть не выйдет! Придется пригласить на следующую субботу. И так друзья ворчат, что зажимаю! – ответил Степан, доставая дрель, чтобы сверлить отверстия под кухонные полки. – Думаю, Лидок, мы за неделю управимся? Да и день подходящий. Все успеют перед работой хорошо восстановиться.

Немного подумав, принял решение:

– А свадебный банкет устроим в ресторане, в узком кругу: только с Игорем и его подругой Жанной – они будут нашими свидетелями в загсе. Как там распишемся, так и отправимся пировать. На пышную свадьбу у нас, Лидок, – Степан бросил на нее извиняющийся взгляд, – денег нет, и взять их негде. Без того – в долгу как в шелку!

– Не бери в голову, милый! – беззаботно отозвалась Лида. – Я же понимаю! Делай так, как считаешь нужным. Конечно, хотелось бы пригласить своих, но что поделать? Напишу им и все объясню.

– Вот и умница! Трезво оцениваешь наше положение, – одобрительно улыбнулся Степан. – Но обязательно упомяни: как только немного оправимся, мы пригласим их в гости.

Первое огорчение она испытала, когда праздновали свадьбу.

...Красивый зал ресторана «Птичий полет» был полон. Гремел джаз. Среди танцующих – Степан, Лида и их свидетели – Игорь со своей подругой Жанной. Они уже побывали в загсе и теперь здесь празднуют это торжественное событие.

Кроме Розановых, в зале были еще молодожены. В правом углу за длинным столом расположилась шумная свадьба. Но взоры присутствующих прикованы к Лидии и Степану – так они эффектны и гармонично подходят друг другу: он – почти двух метров росту, в строгом темном костюме, с отливающими золотом волнистыми волосами, и Лида – высокая, статная брюнетка, в светлом шелковом платье, туго обтягивающем ее на редкость соблазнительную фигуру.

В перерыве между танцами Степан с Игорем усадили своих дам и вышли покурить, а Лида и Жанна, достав из сумочек косметику, стали подкрашивать губы и поправлять прически.

– Хоть мы, Лидочка, еще мало знакомы, но мне хочется с тобой пооткровенничать, – с дружеской простотой сказала Жанна, припудривая курносый носик перед зеркальцем – она была уже изрядно навеселе. – Открой секрет: как тебе удалось заарканить такого великолепного мужика? Не обижайся и пойми меня правильно! Спору нет – ты собой очень хороша, но я о другом: как же ты сумела затащить его в загс? Никому этого не удавалось, сколь ни старались! Поделись опытом!

Крепкому организму Лиды хмель нипочем, и делиться сокровенным она не собирается. Однако отталкивать от себя вновь приобретенную подругу ей тоже не хочется. Уклончиво, но доверительным тоном ответила:

– Я сама удивляюсь. Наверно, Игорь тебе говорил: не очень-то надеялась, что Степа на мне женится. Бескорыстно его любила! Но все же, – самодовольно добавила, закончив подкрашивать губы и любуясь на себя в зеркальце, – думаю, он нашел во мне то, чего нет в других женщинах.

Нотки превосходства, прозвучавшие в ее голосе, больно задели самолюбие Жанны и, она не без ехидства возразила.

– Зря себя переоцениваешь! Я слышала от Игоря как раз обратное тому, что ты думаешь. Видно, секрет твой в чем-то другом. Ну не хочешь делиться со мной своим опытом и не надо! А жаль! Мы с Игорьком уже два года – и все ни в какую! Не хочет второй раз жениться!

– А что другое ты могла слышать от Игоря, – с деланным равнодушием произнесла Лида. – Он-то чего знает? Такими вещами не делятся – даже с близким другом.

– Вот и снова ошибаешься, – с усмешкой возразила простушка Жанна, решив проучить ее за самонадеянность. – Степан до последнего уверял Игорька, что все еще любит какую-то единственную и неповторимую. И вовсе не тебя имел в виду!

– Он случайно не называл свой идеал по имени? – насмешливо, как бы не веря, вскинула на нее свои жгучие черные глаза Лида. – Чушь какая-то!

– Никакая это не чушь! Степан много о ней говорил Игорю. Он запомнил ее имя и мне называл. Только вот я не удержала в памяти – ни к чему было, – равнодушно парировала Жанна.

– Уж не Верой ее звать, часом? – догадалась Лида. – Мне что-то Степа о ней говорил, – со злобным блеском в глазах приврала она. – Ну как, вспомнила?

– А ведь точно – Вера! – радостно воскликнула Жанна. – Вот видишь: я тебе правду говорила.

В конце зала показались Степан с Игорем, и подруги умолкли в ожидании своих мужчин. Обе были рады окончанию тягостного разговора.

С волнением вспомнила Лидия Сергеевна и тяжелые дни беременности. Ей тогда очень помогла дружба с Жанной. Прибежала она, отпросившись с работы и в тот день, когда ей пришлось лечь в больницу...

– А я тебя заждалась, Жанночка, – открывая входную дверь, мягко упрекнула ее Лида. – Думала уже, что не придешь, и мне придется двигать в больницу одной. Степа сегодня никак не смог вырваться – у него обсуждение диссертации на кафедре.

– Троллейбус в пробке застрял, – оправдывалась Жанна раздеваясь. – Какая-то автомобильная авария случилась. Ты мне лучше объясни, почему ложишься в больницу. По телефону я ничего не поняла.

– Врачи говорят, что у меня сложная гинекология. Как будто неправильное положение плода и что-то еще, – поделилась с ней своими женскими проблемами Лида. – Если даже не будет осложнений, наверно, придется делать кесарево сечение. А пока главное – не допустить выкидыша.

– И ты ни чуточки не боишься операции? Может, выкидыш безопасней для твоего здоровья? Сидела бы дома!

– Да что такое ты говоришь! Неужели не понимаешь? – с отчаянными нотками в голосе воскликнула Лида. – Мое сердце чувствует: это судьба дает мне единственный шанс родить ребенка! Знаю, что рискую жизнью, но если струшу – не видать мне счастья!

Жанна с интересом и уважением смотрела на свою красавицу подругу. Она осознавала, что сама на такой героизм вряд ли способна. Резонно предположила:

– А почему бы тебе, Лидочка, не повременить с рождением ребенка? Пока не подлечишь свою гинекологию? Вы же со Степаном еще молодые и сможете иметь детей, сколько захотите.

Лида бросила пристальный взгляд на подругу, как бы оценивая, можно ли ей довериться. Она перенервничала и испытывала необходимость излить кому-нибудь свою душу.

– Тяжело об этом говорить, но держать в себе еще тяжелее, – опустив голову, произнесла севшим голосом. – Ближе тебя, Жанночка, у меня здесь никого нет. Поэтому открою – что меня мучит. Не любит меня Степа! И женился на мне только из-за ребенка, Теперь все понимаешь? Не будет ребенка – и жизни у нас с ним не будет!

– Да что ты, Лидочка! – изумленно всплеснула руками подруга, – Я ведь не слепая – вижу, как трогательно он о тебе заботится, какими глазами на тебя смотрит. Просто у тебя на почве беременности развилась болезненная мнительность!

– Нет, ошибаешься! – возразила Лида с мрачным упорством. – Он, конечно, физически ко мне привязан – как к любовнице. И свою ответственность сознает, так как душа у него благородная и совесть есть. Но если не рожу – все пропало! Не смогу его удержать!

– Не понимаю! Ты что-то скрываешь, – недоумевала Жанна. – Неужели у него есть другая женщина? Я бы это знала от Игоря.

– А ты и знаешь. Сама мне говорила, – выкрикнула Лида, и ее глаза заволокли злые слезы. – Он до сих пор не может забыть мою бывшую подругу Верку. Это ей принадлежит его душа, а мне – только его тело!

– Вот оно в чем дело? Выходит, это – старая история, и ты Веру знаешь? – осознала, наконец, Жанна, что за пожар бушует в душе ее подруги. – Тогда мне многое понятно, хотя беспокоишься ты напрасно. Игорек говорил, что эта Вера замужем, счастлива, и у них вроде уже есть ребенок.

– Ладно! Что толку много рассуждать? Я просто объяснила тебе, почему так хочу этого ребенка, – чтобы лучше поняла мое состояние, – уже более спокойно сказала Лида, сумев взять себя в руки. – Вот рожу его, и все у нас со Степой будет в порядке! Забудет наконец проклятую Верку! Ну двинемся в путь! Что нужно, у меня уже собрано.

– Да, действительно пора! И не вздумай больше волноваться! Сама знаешь: в твоем положении это вредно, – поддерживала ее подруга. – Такси я не заказала, потому что поймать сейчас частника не проблема!

Одевшись и захватив с собой все необходимое, Жанна с Лидой закрыли квартиру и пошли ловить попутную машину.

Уже лежа в больнице, узнала Лида о неудаче Степана с защитой диссертации. Он ей рассказал об этом, ничего не скрывая.

– Работа у меня, конечно, не без недостатков, но завалили меня не из-за них, а потому, что против меня выступила жена нашего заведующего кафедрой. Она тоже член ученого совета, а муж – его председатель. Вот я и не добрал голосов! Теперь, по сути, придется все начинать сызнова. Но я, Лидок, не сдамся!

– Это не та ли дама, с которой я тебя видела в театре? Важная такая гусыня, – припомнила Лида. – Я тогда сразу поняла, что она твоя любовница. Значит, теперь старуха тебе отомстила?

Степан угрюмо молчал – врать ему не хотелось и обсуждать прошлое тоже.

– Не простила, выходит, что ее бросил и на мне женился. Ну что ж – как женщина я ее понимаю, – довольно спокойно заключила Лида и с неожиданной теплотой утешила мужа: – Ничего, Степочка, не унывай! Все говорят: ты очень талантливый! Прорвешься!

– Но мне теперь с кафедры придется уйти, – удрученно признался Степан. – Ведь все понимают, в чем дело. Старый профессор закрывал глаза на измены жены, однако, чтобы замять этот скандал, поспешит от меня избавиться.

Он уныло помолчал и объявил:

– Я решил, Лидок, временно устроиться на работу учителем в школу. А там – посмотрим!

– Ну и правильно, Степочка! Главное – не унывай, – поддерживает его Лида. – Ведь и я пойду работать, когда рожу и немного оправлюсь. Проживем – как все люди. А ты еще защитишься!

– Спасибо тебе на добром слове, – благодарно поцеловал ее Степан. – Ты права, все у нас будет в порядке.

Однако продолжал хмуриться, и Лида догадалась:

– Какие-то еще неприятности?

– Да так, это уже мелочь... по сравнению с незащитой, – мялся он. – Знаешь, кого я встретил, когда уходил из института? Федора Тимофеевича!

– Выходит, он снова в Москве? – насторожилась Лида. – Там у наших что-то стряслось?

Степан отрицательно качает головой.

– Нет, дома у вас все в порядке. Федор Тимофеевич кое-что сообщил мне о Вере, всколыхнул старое, – честно признался он, – то, что хотелось бы забыть...

– И что же такое интересное ты о ней узнал? – с деланным безразличием спросила Лида, хотя ее душу вновь захлестнула волна ревности и злобы.

Но Степан колебался, говорить ли жене то, что сообщил ему при встрече Федор Тимофеевич. «Если узнает, что Вера с мужем живут в Москве – вновь примется меня к ней ревновать», – резонно опасался он и решил сказать ей лишь часть правды:

– А они с мужем уже не живут в райцентре. Его перевели на другую работу – повысили вроде. Да еще – дочка у них родилась. Говорит: живут счастливо.

Это известие ранило Лиду в самое сердце, но она не подала виду и, стараясь казаться спокойной, посоветовала:

– Ты, Степочка, выбрось эту проходимку из головы. Знаю, до сих пор не можешь простить ей того, как с тобой поступила. Но былое – быльем поросло. А я тебе верный друг!

Как самое радостное событие вспомнилось Лидии Сергеевне рождение дочери... Было уже очень тепло – окна палаты родильного дома распахнуты настежь. Держа на руках долгожданную дочь и блаженно улыбаясь, она лежала на кровати – на седьмом небе от счастья, что все уже позади и ее страдания окончились.

Роды были очень тяжелыми и одно время обе – и она и дочь, находились в критическом состоянии. Но все обошлось – операцию сделали удачно, и вскоре они уже были вне опасности. Сильный организм Лидии быстро оправился после операции. Ребенок родился здоровым, упитанным и развивался нормально. Это с удовлетворением отметил дежурный врач, разрешив выписку.

– Все! Можете отправляться домой. Если не возражаете, сообщим вашему мужу, чтобы приехал вас забрать, – весело произнес он, любуясь на молодую мать и энергично сосущую грудь малышку. – Так что собирайтесь!

И вот она уже готова и нетерпеливо посматривает на часы. Наконец-то два часа! Это значит, что Степа с Игорем на его «Москвиче» уже прибыли и ожидают внизу. Лида волнуется: почему так долго нет персонала, чтобы помочь ей с ребенком выйти к встречающим? Но вот дверь открылась, и в палату вошел дежурный врач в сопровождении медсестры.

– Розанова, за вами прибыли, – сообщил он бодрым голосом. – Если готовы, то берите свои вещи, а мы поможем. Счастливого пути!

Они спустились вниз по лестнице, и у ее подножия Лидия видит своего красавца мужа с большим букетом живых цветов в компании с улыбающейся во весь рот Жанной. Они бурно выражают свою радость, что-то кричат, но она их не слышит. Не выдержав, Степан взбежал на несколько ступенек и вручил цветы.

– Лидочка, дорогая, как я счастлив, что все кончилось благополучно! – говорил волнуясь. – Мы тут все извелись! Значит, это – наша юная дочь Надежда? Дайте-ка на нее взглянуть!

– Можете не только взглянуть, а взять ее на руки, папаша! – авторитетно заявила медсестра, передавая крошечный сверток Степану. – Привыкайте с самого начала обращаться со своим ребенком.

Розанов неловко держит красиво уложенный конверт с дочерью на вытянутых руках, не зная, что с ним делать дальше. Он боится взять его покрепче, чтобы случайно не причинить вред столь хрупкому созданию. Присутствующие улыбаются, глядя на его замешательство.

– Да ты смелее обними свою доченьку. Степа! Чего это вдруг оробел? – весело смеется Лида. – Она такая же женщина, как все, только маленькая. – Да еще какая хорошенькая! Здесь ни у кого больше нет таких. Вся в папу!

Степан осторожно прижал свою дочь к груди, с любопытством всматриваясь в крошечное розовое личико, и ему кажется, будто узнает в нем черты, хорошо знакомые по старым семейным фотографиям. Сердце у него учащенно бьется; с удивлением чувствует – этот маленький комочек человеческой жизни навсегда стал для него любимым и родным.

С дочерью на руках в сопровождении Лидии и Жанны, осторожно ступая, Степан вышел на улицу. Неподалеку их поджидал в своем стареньком «москвичонке» Игорь. И хотя салон тесен, обивка потерта и пахнет бензином, все в отличном настроении! Смеясь и обмениваясь шуточками, они весело катят в Новые Черемушки праздновать прибавление в семье Розановых.

А ведь ей тогда казалось, что счастлива, и все было нипочем... Вспомнила, как Степан пришел домой из школы, получив продовольственные заказы. Лида уже укладывала дочь спать – укачивала ее, расхаживая по комнате и напевая вполголоса колыбельную. Убедившись, что ребенок уснул, опустила его в кроватку и побежала в прихожую встречать мужа. Обняла, поцеловала:

– Степочка, милый! Жду тебя не дождусь! Горячий ужин на плите. Очень вкусный! Наденьку я уже уложила. Она хорошо поела и теперь крепко спит. Ну как? Правда, я молодец?

Степан поставил на пол тяжелый портфель, передал ей сумку с продуктами. Отдуваясь, устало сказал:

– Вот, прими! Я взял все, что давали, – ведь мне в очередях стоять некогда. Но денег, конечно, не хватило. Пришлось у завуча одолжить до получки. Теперь не знаю, – озабоченно нахмурился, – что делать. Ведь вся зарплата уйдет на долги! Придется, видно, заняться репетиторством.

– Ничего, муженек, прорвемся! – с несокрушимым оптимизмом заверила его Лида. – Постараемся жить поэкономнее. Чай, не баре! Да и я очень скоро работать пойду. Как только нашу дочурку в ясли устроим, – бодро строила она планы на будущее. – А до этого донором стану! Я ведь здоровенная баба! От Наденьки не убудет.

– Конечно, ты права, Лидочка! Мы с тобой молодые, сильные и справимся с житейскими проблемами! – бодрился Степан. – Не нам одним трудно приходится. Просто я с непривычки очень устаю. Да еще портит настроение, что из-за сверхурочной работы у меня не останется ни сил, ни времени для занятий наукой.

Он встряхнул головой, как бы освобождаясь от груза досаждающих ему мыслей и, повеселев, обнял жену.

– А я все равно своего добьюсь! Стану ученым, не сомневайся! Сейчас у меня – временная пауза. Не собираюсь сдаваться! Ставь на стол ужин, а я пока пойду мыть руки.

Сидя в их маленькой кухоньке и с аппетитом поглощая вкусное жаркое, приготовленное умелыми руками жены, Степан делился впечатлениями от своей новой работы.

– Хотя встретили настороженно, мне быстро удалось установить контакт с моим классом и учителями. Ученикам понравилось, как веду занятия, а в маленьком коллективе сразу все становится известно, – он лукаво улыбнулся. – Вот коллеги и прониклись ко мне уважением. Понравилось, видно, и то, что ничего из себя не строю, – все же знают, что я окончил аспирантуру и вел научную работу.

– А как ваши педагогики? Наверное, сразу принялись тебе глазки строить, Степочка? Есть хоть красивые? – в цыганских глазах Лиды зажглись ревнивые огоньки. – Да ты не отрицай, все равно не поверю! Знаешь сам, как действуешь на женские сердца.

– Не беспокойся, равных там тебе нет! – добродушно парировал ее обвинение муж. – Поначалу, правда, были попытки завязать более тесное знакомство. Но как только узнали, что я – молодожен и счастливый папаша, сразу потеряли ко мне интерес.

– Ну да! Будто и среди учительниц нет нахалок. Вся надежда лишь на то, что у тебя, мой миленький, силенок на них не останется. Уж я об этом позабочусь! – смеялась Лида. – Иначе ты из вежливости не сможешь отказать – так хорошо воспитан.

Однако, похоже, что Степану удалось погасить ее ревность. Подав десерт и наливая в чашки ароматно заваренный чай, она со счастливой улыбкой призналась:

– А вообще-то, у меня такая бесконечная радость на душе, что мне ничто не может испортить настроения. Я чувствую себя в силах преодолеть любые трудности, горы свернуть! Ведь сбылись все мои мечты, и даже более того!

Немного разомлевший от покоя и вкусной еды, Степан с живым интересом слушал откровения жены. Ему приятно то, что она говорила.

– Я с детства была хороша собой и, естественно, мечтала о возлюбленном, под стать себе. Но о таком, как ты, даже не гадала! – восторгалась Лида. – Когда подросла, задумала перебраться в столицу. Разве в провинции жизнь? Ведь все лучшее – в Москве. Но это было нереально. Ничего-то мне не светило. И вот тебе чудеса! Все, что снилось, – сбылось. А о том, чтобы родить ребенка, я даже не мечтала. До сих пор не могу в это поверить!

Перевела дыхание и с азартом продолжила изливать душу:

– Мне не очень-то везло, хоть я и старалась. Все самое лучшее всегда доставалось моей подруге Верке. Она меня опережала во всем. Лучше училась. За ней ухлестывали лучшие парни. Ей всегда – почет и уважение, а на мою долю – одни насмешки! Даже ты, Степа, поначалу обратил свое внимание на нее, а не на меня.

Эти воспоминания всколыхнули горечь в душе Лиды, и в ее черных глазах вспыхнули злые огоньки.

– Но теперь все! Верка повержена мной на лопатки, – восклицает она с мстительным торжеством. – Был у нее шанс, когда она тебя охмурила, да весь вышел! Теперь пусть сидит в нашей глухомани, локти себе кусает. Не думаю, что много радости у нее миловаться с неказистым Иваном. Такой же мужлан, как и все остальные! Ну наплодят детишек – вот и все ее счастье. Куда ей до меня!

Ее злобное торжество, черная завистливая ненависть к бывшей подруге неприятно поразили Степана, всколыхнули в нем боль и сожаления, о которых почти сумел забыть. Лида совершила роковую ошибку.

– Не понимаю, чего тебе далась Вера, если, как говоришь, безоблачно сейчас счастлива? – бросив недовольный взгляд, укорил ее Степан. – И вообще, мне кажется ненормальным, что ты так ее ненавидишь. Это патология какая-то! Ну лучше училась, кому-то больше нравилась? Нехорошо быть такой завистливой! Она же вроде ничего не делала, чтобы тебе навредить? И теперь тоже. Зачем же ты ей желаешь несчастья?

– Ну как же ты не поймешь? – выходя из себя, почти кричала Лида. – Верка ничуть не лучше меня, но измучила мою душу, постоянно доказывая свое превосходство. Сейчас же она по сравнению со мной – в дерьме! Как же мне не торжествовать, не радоваться своей победе? А ты это почему ее защищаешь, Степа? – бросает обиженно. – Неужели все еще не можешь забыть эту мерзавку?

Розанов с жалостью и недоумением смотрит на красивое лицо жены со сверкающими гневом черными глазами, в мгновение ставшее для него чужим. Его душа не приемлет злобы и несправедливости. «Вот и ошибаешься насчет Веры. Рано обрадовалась, – без всякого сочувствия, язвительно мелькает у него в голове. – Сказать, что ли, ей, что Вера в Москве? Нет, этого делать нельзя. Еще пропадет молоко!»

Решив прекратить неприятный разговор, он встал из-за стола. Вытер салфеткой руки и, не отвечая прямо на вопрос, предложил.

– Брось дурью мучиться, оставь Веру в покое и радуйся жизни! Какое теперь нам до нее дело? У нас своих забот и радостей вполне хватает.

Лида тоже поняла свою ошибку и как ни в чем не бывало принялась убирать со стола и мыть посуду. А Степан, все еще испытывая внутренний дискомфорт, отправился в комнату проверять школьные тетради.

Лидия Сергеевна вновь прервала воспоминания и открыла глаза: та же «хрущоба», но теперь она выглядит такой бедной, жалкой... Вот ведь как получилось... Она невольно закипала обидой, гневом. Думала – вырвалась вперед, чего-то добилась, а на деле оказалась в дерьме! Ну что это за жизнь? Она все более ожесточалась. Степан ничего не достиг – жалкий учителишка! Диссертацию так и не дожал, только трепался! Зарабатывает столько, что до получки не хватает, хоть и делает вид, будто напрягается!

Она чувствовала себя обманутой, с ненавистью смотрела на Степана, трудолюбиво склонившегося над ученическими тетрадями.

– Нет, я так не оставлю! Не смирюсь! – произнесла она вслух вполне отчетливо – пусть Розанов слышит. – Сама всего добьюсь! Не позволю Верке торжествовать, насмехаться надо мной!

В этот момент Лида совершенно забыла, что Вера никогда ничего плохого ей не делала, а, наоборот, она сама постоянно ей досаждала и строила козни. Остро ощутила, как в душе поднимается волна черной злобы и зависти к бывшей подруге – еще сильнее, чем в прежние времена.

– Ну погоди! Ты мне за все заплатишь! – прошептала с жгучей ненавистью и стала обдумывать план мщения.

Наконец вздохнула удовлетворенно, – кажется, нашла приемлемое решение. «Все это я сделаю ради моей ненаглядной Наденьки! – как бы оправдываясь в собственных глазах, убеждала себя Лидия Сергеевна. – Она – моя единственная радость, смысл моей жизни! Способная, смелая – вся в меня. Ради нее пойду на все, чтобы изменить жизнь к лучшему! Хоть здесь счастье мне улыбнулось, хоть в главном повезло!» Эта мысль ее немного успокоила, и Лидия Сергеевна задремала – треволнения совсем лишили ее сил.

 

Глава 5

ШАНТАЖ

Василий Семенович Чайкин восседал в своем кабинете, визируя срочные документы и откладывая в сторону второстепенные. Он так углубился в бумаги, что не сразу взял трубку местного телефона.

– Лидочка, ты? Откуда говоришь? Из бюро пропусков? – В тоне его, впрочем теплом, не чувствовалось прежнего энтузиазма. – Жаль, не предупредила – у меня по горло работы. – Он досадливо поморщился, придется ее принять – и нажал кнопку вызова.

Немедленно возникла секретарша и застыла в ожидании приказаний.

– Оформите заявку на Розанову, вы ее знаете, – распорядился Чайкин. – А когда придет, проводите ко мне и никого не впускайте. – Встал с кресла и, разминаясь, прошелся по кабинету.

Отношения с Лидией Сергеевной уже не такие бурные – у него появилась еще одна хорошая знакомая. Тем не менее они иногда встречались, к взаимному удовольствию. Супруга его по-прежнему ничего не ведает, и ему иногда кажется, что ее это нисколько не волнует. «Ну и рыбья кровь!» – не переставал он удивляться ее странной натуре.

Дверь кабинета приоткрылась, и Лидия Сергеевна заглянула, осведомившись официальным тоном:

– Можно к вам, Василий Семенович?

– Да заходи, не стесняйся! Зоечка – свой человек, не болтлива. Секретарша хорошо вышколена, знает свое место.

– Что привело, дорогая? Присаживайся сюда и выкладывай, – небрежным жестом указал он на мягкое кресло у журнального столика и сам сел рядом. – Ну что стряслось?

Розанова поудобнее устроилась в кресле, машинально поправила прическу и сказала уже без стеснения:

– Мне, Вася, срочно нужна кое-какая информация о Григорьеве Иване Кузьмиче. Сам понимаешь, это не телефонный разговор.

Видя, что у Чайкина от удивления поднялись брови, с усмешкой его успокоила:

– Да не волнуйся, я не закадрить его собралась, мне это нужно для другой цели. Так ты о нем достаточно осведомлен?

Василий Семенович бросил на нее настороженный взгляд, немного помолчал, размышляя; сдержанно ответил:

– Да кто же его не знает? Большой человек. А ты к нему какое имеешь отношение? – И еще раз взглянул на нее глазами, в которых светилось любопытство.

Розанова решила, зачем так уж темнить, и частично раскрыла правду:

– Представляешь, Вася, он оказался мужем одной моей знакомой, которую я знаю с детства. – Весело, с показной откровенностью подмигнула. – Вот я и хочу использовать это знакомство.

– Ладно, просвещу тебя, Лидочка. – Он уже все обдумал. – Пользуйся моей добротой! Григорьев, – он стал серьезным, – руководит хозяйственным комплексом в управлении делами ЦК. А мы ведь с тобой материалисты? Так что сама суди о его возможностях и влиянии там, наверху. – И, сделав выразительный жест, поднял глаза к небу. – Ведь знаешь, всем всегда чего-нибудь нужно. А Григорьев из тех, кто это может.

– А помочь получить квартиру может? – напрямую поставила интересующий ее вопрос Лидия Сергеевна.

– Еще как может! – заверил ее Чайкин. – Достаточно ему моргнуть – поднесут на блюдечке с голубой каемочкой. А ты что, серьезно?

– Куда как серьезно, Васенька. Это, пожалуй, мой единственный шанс вырваться из домашнего ада, уйти от моего дундука.

– А что, у тебя может и получится, – бесстрастно подтвердил Василий Семенович. – Если супруга Григорьева захочет тебе помочь. – И, закончив деловую часть беседы, взглянул на нее с нескрываемым восхищением. – Ну и аппетитная ты баба, Лидочка! Прямо смотреть на тебя равнодушно не могу! Лучше скажи – когда встретимся?

– Позвоню, самой хочется, – бросила на него игривый взгляд Розанова. – Но прости, сейчас мне не до этого. Созвонимся, как всегда! – И легкой походкой направилась к выходу.

Вечером того же дня Розанов сидел за ужином, как всегда, уткнувшись в газету и старался не слушать разглагольствований жены. Театр одного актера – они уже несколько дней не разговаривали. Он и спал бы отдельно, да негде.

– Ты бы только ее видел! Это не Верка! Этакая толстая, важная мадам, – с желчью в голосе поведала она ему о своей неожиданной встрече. – Что делаешь вид, будто тебе неинтересно? Знаю – до сих пор по ней сохнешь! – Голос ее поднялся до крика. – Сам всегда твердил: «Тихая, скромная, каких мало»! – передразнила она, бросив на мужа презрительный взгляд. – Слышал бы только, как она со мной говорила! Как смотрела! Свысока – как на шушеру. А по какому праву? В чем ее-то заслуга? – Лидия Сергеевна остановилась, задыхаясь от злости, зависти. – Это все Ваньки Григорьева заслуги! Это он высоко взлетел – не терял зря времени, как некоторые! Такой невидный был мужичок – метр с кепкой! Зато когти рвал, умел к начальству подладиться. – Она помолчала. – Ты и представить себе не можешь, какую силу Иван набрал! Он там, наверху, всех снабжает! К нему на поклон министры идут! Эх, в жизни такого не могла себе представить, дура я недалекая! – упрекнула она себя с горькой досадой.

– А как выглядит Вера? Говоришь, пополнела? – отложив газету, нарушил обет молчания Степан Алексеевич.

– Я же сказала: старая, толстая, как тумба, но важнющая! В общем, гусыня гусыней, – без зазрения совести привычно врала она мужу. – Это надо уметь – от хорошей-то жизни так опуститься! Я голливудская звезда против нее, хоть и горе мыкаю. – Лидия Сергеевна гордо выпрямилась и с черным от злобы лицом пригрозила: – Но она у меня попляшет!

– Да чем же ты можешь ей досадить? Соли на хвост насыплешь? – преодолевая отвращение к жене, насмешливо бросил Розанов. – За что ты ее так ненавидишь? Никогда не понимал этого.

– А хотя бы за то, что тебя мне подсунула, – как всегда, извращая факты, вполне серьезно уколола его Лидия Сергеевна.

– Ну опять у тебя крыша поехала! – устало произнес Розанов, снова беря в руки газету. – Сама из кожи вон лезла, чтобы нас разлучить. Добилась своего, а теперь ей же хочешь за это отомстить? Ты просто ненормальная!

– Да разве тебе понять, недоумок?! – взвилась от злости Лидия Сергеевна. – Не заслужила она такого счастья! Хвостом вертела, обманула Ивана-дурака, и все ей с рук сошло! Я ее отучу нос задирать! Ванька все узнает. Посмотрю тогда на ее рожу.

Степан Алексеевич хотел отмолчаться, но последние слова его заинтриговали, он не удержался:

– Какую же тайну ты опять выведала? Очередную клевету затеяла?

– И вовсе это не клевета, а чистая правда, – презрительно взглянув на Розанова и решив не раскрывать до времени все карты, процедила сквозь зубы Лидия Сергеевна. – Ребенок у нее не от мужа, я это точно узнала, а Иван и не подозревает. Теперь усек?

– Ну и яду в тебе, Лида, – у гадюки меньше! Уж лучше бы я тебя никогда не знал! – Степан Алексеевич встал, чтобы уйти. – Убедительно прошу – замолчи: Надю разбудишь. Это ужасно, если она уродилась в тебя!

Вернувшись из парикмахерской и отпирая входную дверь, Вера Петровна услышала настойчивый звонок телефона. «Наверно, Агаша на кухне – не слышит», – с досадой подумала она, торопясь поднять трубку.

– Ванечка, ты?! – воскликнула она обрадованно. – Я только вошла. А почему ты так рано? Что-то забыл дома? Да, слушаю вас внимательно, товарищ командующий! – шутливо произнесла она, вытягиваясь в струнку, будто он ее видел. – Ваш приказ будет выполнен! Значит, приедешь обедать не один? С Николаем Егоровичем? – Она удивленно подняла брови и продолжала уже серьезно и деловито: – Я обо всем позабочусь, обед будет на высоте! – Подумала немного, мысленно проверяя свои ресурсы, добавила: – Пожалуй, все есть... разве что из деликатесов... Пришлешь с водителем икры и рыбки? Не помешает, у нас на исходе. Ладненько! – И с улыбкой положила трубку.

Ее всегда радовало, когда муж обедал дома, и ничуть не досаждало, если он привозил с собой «нужных» людей, – даже интересно. Быстро переоделась, прошла на кухню и вместе с Агашей занялась стряпней. К прибытию Ивана Кузьмича все было готово. В просторной столовой, обставленной красивой полированной мебелью кавказского ореха, радовало глаз обилие изысканных блюд и закусок.

– Недурно вы с Агашей потрудились! – похвалил Григорьев, входя с Николаем Егоровичем в столовую.

Мужчины уже привели себя в порядок – готовы к трапезе. Николай Егорович, галантно поцеловав руку хозяйке – они уже знакомы, – весело заявил:

– А вы все хорошеете, Верочка! Очень рад вас видеть. Уж извините за вторжение. Моя-то половина в Карловы Вары укатила – лечиться. Вот Кузьмич и пожалел меня, – вернее, мой желудок. – Он сделал паузу, с удовольствием отметив, что щеки ее порозовели, и мягко продолжал в том же духе: – Всем известно, что вкуснее вас никто не готовит. Наши кулинары вам в подметки не годятся!

Веру Петровну смутил этот поток комплиментов, и она сделала протестующий жест рукой.

– Вы, конечно, это из вежливости говорите, Николай Егорович. Всем известно, что вы дамский угодник. Но слушать все равно приятно, – улыбнулась она ему, бросив благодарный взгляд.

– Какая уж тут вежливость! – запротестовал гость. – Да простит меня Иван Кузьмич, но свои успехи и авторитет он по справедливости должен разделить с вами!

Видя, что она хочет выразить свое несогласие, он предупреждающе поднял руку:

– Не спорьте, не возражайте! Ивану Кузьмичу совсем не вредит, что у него образцовая супруга, а вашу дружную семью всем ставят в пример. Не забудьте – вы живете «под колпаком»: у нас хорошо работают спецслужбы.

За обедом между Николаем Егоровичем и хозяином дома состоялся важный служебный разговор. Первым не выдержал Григорьев:

– Николай Егорович, мы все о том да о сем толкуем. Ну а если серьезно, скажи: почему решил нынче составить нам с Верой компанию? Чую я – неспроста, – обратился он к гостю со своей широкой, располагающей улыбкой.

– Тут ты не ошибся, Кузьмич. Есть проблема, которую я хотел обсудить в домашней обстановке. Верочка нам не помешает, она – свой человек, – подтвердил Николай Егорович. Лицо его приняло серьезное, значительное выражение. – Есть мнение – омолодить руководство нашим хозяйством. Ты, Кузьмич, успел показать, что не только хорошо знаешь дело, но тебе можно доверять, на тебя можно положиться. – И испытующе посмотрел на Григорьева, сохраняющего полную невозмутимость и терпеливо ожидающего, что последует дальше. – Так вот, есть мнение, что старик – ты знаешь, о ком я говорю, – слишком зазнался, считает себя незаменимым, развел родственников, стал чересчур алчным. Короче, им недовольны! – Николай Егорович снова сделал паузу и, пристально глядя на Ивана Кузьмича, открыл, ради чего приехал: – Завтра на бюро будем этот вопрос решать. Думаю, предложить тебя, но не хочу рисковать, – признался он с начальственной откровенностью и, помолчав, чтобы хозяин лучше почувствовал ответственность момента, потребовал: – Так что, Иван Кузьмич, если есть какие грешки – не подводи, выкладывай как на духу! По-дружески говорю: останется между нами, без последствий. Но если что утаишь – пеняй на себя! Ведь ты меня знаешь. Подумай, прежде чем ответить. – Брови его грозно сдвинулись, что свидетельствовало: требует полной искренности.

– Понял вас, Николай Егорович, – чувствуя важность момента и невольно переходя на «вы», твердо заверил высокого гостя Григорьев, глядя ему прямо в глаза. – Мне и думать нечего: я весь как на духу. Нет за мной лыка, которое могли бы поставить в строку. Чист как стеклышко! – добавил он с понятной гордостью.

Николай Егорович облегченно вздохнул, и лицо его разгладилось. В таких ответственных делах ему, несмотря на высокое положение, нельзя ошибаться. Он считал, что знает Григорьева, – изучил его анкетные данные; но ему нужно лишний раз утвердиться в своем решении.

– Ну и хорошо, ну и славно. – Он повеселел и оживился. – Будем здоровы, а остальное все придет. Выпьем, Иван Кузьмич, – обратился он к хозяину, – за твою новую успешную работу. Наливай-ка по полной! – И запросто попросил хозяйку: – Верочка, подвиньте, пожалуйста, поближе заливного судачка.

В пасмурный февральский день, когда колючий ветер швырял в лицо хлопья мокрого снега и вьюжило, к остановке детского сада подкатил переполненный троллейбус. Поеживаясь от холода, Лидия Сергеевна Розанова в толпе пассажиров выбралась наконец наружу и пошла по направлению к входным воротам. Уткнувшись в воротник шубки, она и не заметила, как ее обогнала черная «Волга»: остановилась у детского сада...

Выскочил молодой водитель, ловко открыл заднюю дверцу и помог выйти... Григорьевой и Свете.

– Ну солнышко мое, здесь сама иди, ножками, – напутствовала дочку Вера Петровна, открывая калитку во внутренний дворик.

Вернулась к машине и хотела уже садиться, как ее окликнула, подходя, Лидия Сергеевна:

– Вера Петровна, Вера! Поговорить нам нужно.

– Не о чем нам говорить, – холодно взглянула Вера Петровна. – Все, что нужно, выяснили уже.

– Глубоко ошибаетесь, уважаемая гражданка Григорьева, – возразила Лидия Сергеевна бывшей подруге с знакомой той спокойной наглостью. – Очень даже есть о чем. И так надо сделать, чтоб большой начальник Иван Кузьмич не узнал. Вы, думаю, в этом заинтересованы. – Грозный намек прозвучал в голосе, а во взгляде читалась откровенная угроза.

– Ты что же, шантажировать нас вздумала? – Вера Петровна старалась быть хладнокровной, но сердце ее учащенно забилось. «Ну вот, начинается! – подумала. – Сразу поняла, как ее увидела; сердцем почувствовала – опять козни будет строить. Не показывать бы ей, негодяйке этой, что боюсь...»

– Не стоит горячиться, Вера. – Розанова красноречиво указала на водителя, зло сверкнув глазами. – Иначе очень плохо все может обернуться. Ведь ты меня знаешь: я-то не боюсь – ничего и никого. – И добавила вкрадчиво: – Давай по-хорошему. – Видя, что Григорьева в замешательстве умолкла – вроде готова сдаться, – Лидия Сергеевна усилила натиск: – Ведь начну действовать – так уж поздно будет. Как бы вам с Ванечкой не пожалеть!

Вера Петровна, не сдержав охватившего ее гнева, резко повернулась и открыла дверцу, чтобы сесть в машину. Но трезвый ум, природный здравый смысл повелели взять себя в руки. Она сделала над собой усилие, обуздала гнев и самолюбие, приостановилась и, обернувшись к Розановой, не глядя на нее бросила:

– Ладно, может, позвоню – если сочту нужным.

На настойчивый звонок Лидии Сергеевны дверь долго не открывали. Наконец она распахнулась, показалась соседка – Марина: на голове бигуди, на лице косметическая маска.

– Прости, Лидочка, в ванной была, не сразу услышала звонок. Заходи! Вижу, у тебя ко мне дело?

– Знала, что ты занята, – не пришла бы. Раз красоту наводишь, – видно, спешишь на свидание? – проворчала Розанова, входя за Мариной в ее уютное гнездышко.

– А вот и не угадала! – не обращая внимания на брюзжание подруги, хозяйка весело усадила ее на софу рядом с собой. – У нас на работе сегодня торжественный вечер, меня отпустили пораньше, чтобы успела принарядиться.

– Так ты не спешишь? – облегченно вздохнула Розанова. – Мне срочно нужен твой совет.

Умная, опытная Марина много старше и жизнь знает лучше – поможет сориентироваться в затеянной ею опасной игре. Тем более что она без комплексов, нрава авантюрного и обожает всякие интриги. В таком деле – просто незаменима.

– Ну, так какие у нас проблемы? – с любопытством поинтересовалась Марина. – Излагай – время еще есть.

– Да вот решила прижать одну мерзавку, бывшую подругу, – не стараясь ничего приукрасить, но и не говоря всей правды, поделилась Лидия Сергеевна. – Много гадостей она мне сделала, мы давно порвали отношения, но недавно вдруг встретились. – Сейчас она высоко взлетела: муж ее стал влиятельной фигурой, многое может. У них ребенок – дочь. Как я узнала, семью считают образцовой. – И, не испытывая больше терпения подруги, перешла к главному: – Понимаешь, стало мне кое-что известно: дочка-то у нее не от мужа, а он и не подозревает!

Вот так сногсшибательная история – глаза у Марины расширились, азартно заблестели, но она терпеливо слушала.

– Сначала я просто хотела открыть ему глаза – пусть проглотит пилюлю. Такой человек унижения и обмана не простит! Вот я и решила... – И ровным голосом стала излагать план действий. – Ведь по ее вине я влачу жалкое существование. Мне нужна компенсация! – Перевела дыхание и, возбужденная, открыла наконец свой замысел: – Мужу ничего не скажу, но от нее потребую: настропали его сделать мне отдельную двухкомнатную, да еще полностью обставить на высоком уровне. Им по силам – есть и средства, и возможности!

Лидия умолкла и, не скрывая волнения, с тревожным ожиданием подняла взор на Марину.

– Мне нужно знать твое мнение: реально такое требование? Сегодня она мне позвонила, назначила встречу на завтра. Мне бы подготовиться, чтоб не свалять дурака. От этого зависит, изменю ли жизнь к лучшему! – Выговорив все это залпом, Лидия уставилась на подругу, с нетерпением ожидая ее реакции: не хватила ли она через край?

– Ой, какая же интересная у вас ситуация! Сразу и не оценишь, – откликнулась Марина после паузы. – Мне бы знать, что у тебя с этой дамой произошло, – тогда, может, разберусь. Только... сейчас времени нет. Но если и правда она у тебя в крупном долгу и может расплатиться – бей по банку! – решительно поддержала она. – Вроде ситуация позволяет. Не захочет она нарушать спокойствие семьи – даже если муж способен простить. Да и ударит сильно по авторитету – в верхах это большое значение имеет. – И, видя, что подруга разочарованно насторожилась, успокаивающе взяла ее за руку.

– Погоди, не паникуй. Тут в другом закавыка. Если муж узнает или догадается – все пропало! Ничего делать не станет. Значит, проблема в том, чтобы супруга нашла подходящий предлог. А сумеет она? От этого все и зависит.

– Она умная, та еще хитрюга! – не скрывая своей ненависти, воскликнула Лидия Сергеевна, стараясь убедить себя саму.

– Ну ладно, будем надеяться, – заключила Марина, давая понять, что разговор окончен. – Но ты хорошенько подумай! Может, ты и подскажешь ей, как быть. Дело нешуточное!

В «Национале», одном из лучших кафе Москвы, днем свободно. Беспрепятственно пройдя мимо швейцара в фойе, Лидия Сергеевна разделась и зашла в туалет привести себя в порядок. Нервничала она сильно: слишком многое для нее зависит от этой встречи. В зале Григорьевой пока нет. Лидия села за свободный столик.

– Кофе и пирожное, – попросила она подошедшего официанта. – Я жду приятельницу.

Она успела выпить чашечку и собиралась заказать еще одну, когда увидела Веру Петровну: идет между столиками...

Выглядит – лучше некуда; одета дорого, элегантно: туфельки невиданные и сумочка; строгий английский костюм; гладкая прическа, – в общем, вид прямо неприступный; красивые ножки демонстрирует – вон какой разрез на юбке... Заметила ее... подходит...

Вера Петровна села напротив Лидии и, не здороваясь, предложила:

– Ну выкладывай, что задумала. Ничего хорошего не ожидаю. И учти: разговор у нас будет короткий!

– Не кипятись, отдышись с дороги. – Розанова старалась произносить свой текст как можно спокойнее, увереннее. – Вот идет официант: выпьем по чашечке кофе. Я не лясы пришла с тобой точить. – Убедившись, что ее выслушают, Лидия сделала заказ и хладнокровно продолжала: – Считаю нужным восстановить справедливость. А ты хочешь, нет ли, – мне в том поможешь!

– Каким же образом? На что рассчитываешь?! – не выдержав, взорвалась Григорьева.

– Перебивать не будешь – все тебе растолкую, – мрачно подняв на нее жгучие глаза, пообещала Лидия. – По твоей милости я сижу в полном дерьме. Ивана тебе мало было – ты и Степана охмурила. Потом бросила, он с горя на мне женился и сделал меня несчастной.

– Да все же наоборот! – воскликнула Вера, испугавшись неподдельного страдания, отразившегося в глазах, прозвучавшего в голосе бывшей подруги. – Степа бросил меня и уехал навсегда. По твой вине – я же знаю!

– Пустые слова! – с презрением и злобой возразила Лидия. – Розанов мне, конечно, нравился – эдакий киногерой приехал! Но он на меня и не взглянул бы, не дай ты ему коленом под зад!

– Ну это дело прошлое, – взяла себя в руки Вера, желая прекратить бесполезные препирательства.

– Это для тебя – прошлое, а для меня – самое что ни на есть настоящее! – с неподдельной горечью парировала Лидия. И, мобилизовав всю накопившуюся боль и обиду, полная жалостью к себе за неудачную свою судьбу, стала коротко, жестко предъявлять счет: – Во-первых, хоть Степан и женился на мне, мужа я не получила. До сих пор по тебе сохнет, импотентом стал, расходимся мы с ним. Во-вторых, из-за тебя забросил диссертацию, работает простым учителишкой, семью прокормить не может, нормальную жизнь нам с дочкой обеспечить.

Слушала Вера эти лживые обвинения молча – невыносимо, глаза наполняются слезами... Наконец не выдержала:

– Врешь ты все! Он мне ни строчки потом не написал! Ни разу моей судьбой не поинтересовался!

– А что ему интересоваться? Все знали – ты вышла за Ивана, вы ждете ребенка.

Заметив, что при этих словах Григорьева как-то сникла, Лидия поняла: вот он, подходящий момент; с угрюмой решимостью перешла к делу:

– Я хочу, чтобы вы с Иваном заплатили за мою искалеченную судьбу. Мне нужно уйти от Розанова. Пусть сеет разумное, вечное, но без меня! Требую: вы с Иваном сделайте мне отдельную квартиру. Знаю – ему это под силу. Не для себя стараюсь – для дочери, чтобы ей хоть достойно жить.

Вера Петровна сдерживалась, памятуя, где они находятся.

– Я, конечно, не согласна ни с одним твоим словом. Не верю тебе ни на грош. – Она старалась не смотреть на шантажистку – противно. – Ты извратила факты, преподнесла все как тебе угодно. Никогда бы я тебя не подвела и Степу не отдала, если б ты не влезла между нами. Так что пеняй на себя! С чего это ты решила, что я приму всерьез твой бред и сделаю что ты просишь? – поинтересовалась она внешне спокойно, но испытывая внутреннюю дрожь – предугадывала ответ. – А если я не соглашусь?

– Куда ты денешься... – не скрывая мстительного торжества, сверкнувшего в глазах, опровергла ее спокойствие Лидия. – Представляешь свою семейную жизнь, когда все узнают, что твоя Света – не от Ивана. Прежде всего – он сам. – Развивать красочную перспективу она не стала – главный козырь впереди. – Ты уверена, многое уже в этом направлении продумала. Но, возможно, упустила из виду другое неприятное обстоятельство: ведь и Степан узнает, что Света – его дочь?

Да, Верка весь этот кошмар представляет: все ее мысли – на перепуганной физиономии. Кажется, победа близка, надо бить в одну точку.

– Степа же потомственный интеллигент, возвышенная душа! – издевательски продолжала Лидия, наслаждаясь эффектом. – Как узнает – в покое вас не оставит. Это я тебе гарантирую! Не бросит свое дитя на произвол судьбы.

Григорьева поникла головой – повержена на обе лопатки. Что же, пора ее немного успокоить.

– Напрасно ты так разволновалась. Договоримся – так я и не подумаю ему об этом докладывать. Пусть считает, что Наденька – его единственная дочь. Мне это на руку. Хоть он и гроши получает, но алименты мне пригодятся! – И цинично рассмеялась, с удовольствием наблюдая: Верка в шоке, никак не оправится.

Чувство одержанной победы помогло справиться с переполнявшей ее злобой и ненавистью. Примирительно дотронувшись до безвольно лежащей на столе руки Веры, она искренне пообещала:

– Не беспокойся! Если сделаете, что прошу, – никто никогда ни о чем не узнает! Буду сидеть тихо как мышка. Представляю себе силу и власть твоего мужа – наслышана. Не в моих интересах, чтобы он стер меня в порошок. Пусть лучше ничего не ведает!

Главное сделано, об остальном можно договориться потом. Лидия Сергеевна поднялась и взяла сумочку, собираясь уйти.

– Да, Вера, попрошу еще минуту внимания, – добавила она как бы между прочим. – Денег у нас совершенно нет, так что обстановка квартиры – за тобой. Это дело ты сможешь провернуть и без ведома мужа, – усмехнулась она со своей обычной самоуверенностью. – И направилась к выходу.

Григорьева, совершенно разбитая, осталась сидеть, пытаясь собраться с мыслями.

 

Глава 6

БЕГСТВО ВЕРЫ ПЕТРОВНЫ

– Иду-у! Одну минуту! – крикнула Вера Петровна, услышав нетерпеливые звонки в прихожей.

«Кто бы это мог быть? Никого вроде не жду»... И отправилась открывать входную дверь.

– Вот это сюрприз! – изумилась она, увидев весело улыбающуюся сестренку. – Как я рада тебя видеть! Проходи, проходи! Как это в Москву тебе удалось вырваться – рассказывай. – Взяла из рук Вари чемоданчик, повела по холлу.

– У нас экспедитор заболел, а надо ехать за дефицитными лекарствами – выделили по лимиту. Вот я и напросилась. – Варька сбросила легкое не по сезону пальтишко. – Так что принимай почетных гостей! – И бросилась Вере на шею, расцеловала, – так соскучилась...

Миловидное ее лицо, с ямочками на щеках, сияло здоровым румянцем. Сестры были похожи, только Варя ростом пониже и весь облик как-то круглее, что ли, проще.

– Пойдем – умойся, я жду тебя на кухне. Проголодалась ведь с дороги. Перекусим, обо всем поговорим.

– Спасибо, старшенькая! – охотно послушалась Варя. – Люблю повеселиться, а особенно – поесть!

Через полчаса, накормив сестру сытным, вкусным завтраком, Вера Петровна повела ее в гостиную и усадила рядом с собой на диван. За едой Варя уже успела рассказать о здоровье тети Дуси, о своей работе, изложить все деревенские новости.

– А теперь поведай-ка старшей сестре свои сердечные тайны, – попросила она мягко, задушевно. – Как личная твоя жизнь?

Несмотря на свой общительный, даже как будто легкомысленный характер, в сердечных делах Варвара скрытничала, неохотно делилась с близкими. Но здесь, в этой красивой гостиной так уютно... Приятная расслабленность и тепло разлились по телу после обильной еды; глаза сестры устремлены на нее с любовью и искренним интересом... Все располагает к откровенности.

– Не везет мне на этом фронте! – посерьезнев, призналась Варя и грустно вздохнула. – Ты не поверишь, но до сих пор у меня так никого и не было. Все думают – Варька разбитная, бойкая... а я в этих делах еще ничего и не смыслю. Ну и пусть думают! – Гордо тряхнула головой, задрав и так вздернутый носик.

– Да неужели за все время никто тебе по-настоящему не понравился, и в тебя никто не втюрился? – удивилась сестра. – Ты же такая заводная!

– Не без этого, конечно, сама знаешь... Только... кто мне нравился – смотрели как на шмакодявку. А парни, которые за мной ухлестывали, мне и на дух не нужны!

– Ну а теперь... ты взрослая, работаешь. Что же мешает? – Вера Петровна ласково взяла ее руки в свои, переживая за нее. – Больница большая – ты же встречаешь там хороших, интересных людей...

– Говорю тебе – не везет. – Варя начинала уже тяготиться этим разговором. – Всех стоящих давно расхватали. Кто ко мне лезет и нравится – женат, а я еще не так низко пала. «Хороших, интересных», как ты сказала, на горизонте что-то не видно. – Обняла старшую сестру, прижалась к ней, как в детстве, и шутливо пообещала: – Не горюй, все еще впереди! Какие наши годы? – И встряхнулась, вскочила с дивана, оправила платьишко, весело спросила:

– А как у вас сейчас – в театры попасть можно? Мне бы хотелось использовать свободное время на полную катушку! Чтоб было что вспомнить в нашей глуши.

Вера Петровна оторвалась от грустных мыслей: хоть и не везет Варьке на личном фронте, но ведь не останется ее миловидная, симпатичная сестренка старой девой.

– Мы с Ваней в театрах почти не бываем: ему все некогда, да и устает. Без него же мне ходить не пристало, да и неинтересно. Говорят, в кассах очереди, билетов не достанешь. Но для тебя – проблем нет!

– Это как же – для меня «нет»? – не поняла Варя. – На меня билет с неба, что ли, упадет?

– Считай, что так. У Вани есть книжечка специальная – абонемент. По нему в любой театр, на любой спектакль всегда можно взять два билета.

– А что он за особенный такой? Почему это для всех билетов нет, а для него – всегда пожалуйста? – недоумевающе подняла на сестру глаза Варя. – Несправедливо!

– А потому, что он не такой, как все! Почему вы с тетей Дусей никак этого не поймете? – досадливо поморщилась Вера Петровна. – У него высокая должность, ответственная работа – недосуг стоять в очередях за билетами. Ладно рассуждать! Вот, держи! – И протянула сестре маленькую красивую книжечку. – Предъявишь в кассу за час-два до начала – получишь билеты на любой фильм или спектакль. Для того специальная бронь.

Вера Петровна так соскучилась по своей единственной сестренке – не сдержала горячих чувств, обняла ее, расцеловала и только после этого отпустила:

– Ладно, беги по своим делам. Только об обеде не забудь! Святым духом сыта не будешь! В столовых кормят плохо.

Утром следующего дня, отправив Свету в садик с водителем, Вера Петровна решилась наконец за завтраком поговорить с мужем. Варя поднялась спозаранку и, наскоро перекусив, убежала: времени у нее в Москве в обрез – ночью уже ехать домой.

– Знаешь, после вчерашней поддачи так спалось – не слышал даже, как ты встала. – Иван Кузьмич, ласково взглянув на жену, развернул газету.

Просторную кухню заливал солнечный свет; уже веяло весной.

– Ты что, торопишься куда? – удивился он: что-то Вера необычно суетится, подавая на стол. – А где Агаша?

– Агашу я отослала на базар, за зеленью. – Вера Петровна немного смутилась, поняв, что муж заметил ее нервозное состояние. – Торопиться мне сегодня некуда. Маникюр обновить, но этим займусь днем. Для тебя все стараюсь. – И с кокетливой улыбкой взглянула на мужа.

– Думаешь, возражать буду? Рад, что ты всегда в порядке. Годы тебя не берут! Но меня не провести. – И взглянул ей в глаза. – Чем-то ты озабочена последнее время. Хотел вчера еще спросить, но устал очень и сразу уснул.

– Ты, Ванечка, насквозь все видишь, от тебя ничего не скроешь. – Она силилась говорить спокойно, шутливо, но улыбка получилась грустная: внутри все трепетало от страха. – Ты прав, у меня необычная проблема... не знаю, как к тебе с ней и подступиться.

– Ну ты даешь, Веруся! – самодовольно рассмеялся супруг. – Когда это было, чтоб я тебе отказал? Да я для тебя Луну с неба достану!

«Что ж, пора приступать! Но как трудно-то врать в глаза родному человеку... Да простит меня Бог!» – думала Вера Петровна. Угрызения совести терзали, вся ее честная, прямая натура протестовала против новой лжи в отношениях с мужем. Но она должна сделать все, лишь бы сохранить семейное благополучие.

– Понимаешь, Ванечка, произошло непредвиденное, – осторожно начала она, видя, что муж отложил газету и внимательно слушает. – В детский сад назначили новую заведующую. И ты знаешь, кем она оказалась?

– И кем же? Надеюсь, не Фурцеву так понизили? – иронически поднял он брови, удивляясь, почему ее волнует такой пустяк.

– Лучше бы кем угодно, только не Лидкой Деяшкиной! Надеюсь, помнишь такую? – Она не приняла его шутливого тона. – Положение очень неприятное.

– Да чем же это? Лиду помню: эдакая черноглазая краля... – Иван Кузьмич пристально смотрел на жену. – Помнится, вы с ней из-за чего-то рассорились. Ну и что? В гости не зови, не общайся. А хочешь – как ее назначили, так и уберут. В одно касание.

– Ни в коем случае! И не вздумай! – испуганно воскликнула Вера Петровна и, просительно глядя, нежно взмолилась: – Ну прояви терпение, Ванечка, выслушай меня! Это не каприз. – Кажется, теперь не перебьет. – Дело совсем не в том, что мы с Лидой когда-то поссорились. Она была мне близкой подругой, и, хотя мы разошлись, я как раз хочу ей помочь – в трудное положение она попала. Но об этом разговор впереди...

Так Ване, как всегда, – не терпится – в чем суть проблемы. Она сделала умоляющий жест рукой:

– Ну дай все объяснить, дорогой, не торопи! – Глубоко вздохнула и продолжила: – Важно то, что Светочка в этом садике не поладила с девочками в своей группе. Дело аж до драки дошло, представляешь? Она, конечно, не виновата! Знаешь нашу добрую малышку. В общем, решила я избавить Светочку от этих девчонок, тем более что среди них и Лидина дочка. – Она перевела дыхание и с надеждой взглянула на мужа. – Все трудности мы, Ванечка, можем решить разом. Ты ведь сам говорил, что нам предлагают новую квартиру – на Патриарших прудах? Ускорь это дело – и все станет на свои места!

«Бежать без оглядки! Вот выход из положения! – стучала в голове спасительная мысль. – Скорее уехать подальше от Лиды, порвать с ней все контакты! Не видеть ее больше, ничего о ней не слышать!» Она твердо решила форсировать переезд на новую квартиру.

Слушая жену, Иван Кузьмич отлично понимал: очень хочет поскорее получить новую квартиру в тихом центре Москвы – это по всем параметрам лучше того, что у них сейчас, на Кутузовском проспекте. Но какая связь между переездом на новую квартиру, появлением в детском саду бывшей подруги Веры и улаживанием отношений дочки с девочками в садике?..

– Объясни, пожалуйста, как повлияет наш переезд на проблему с детским садом. Я что-то не понял.

– Если переберемся в другой район – можно перевести Светочку в кремлевский сад. И по новой должности тебе ведь положено, да?

– Допустим. Ну и что?

– А то: Светочка сменит обстановку, а мне не надо будет видеться, даже изредка, с Лидкой Деяшкиной.

– Да что она за цаца такая, чтобы с ней так церемониться? Пошли ее... куда следует! – рассердился, но вовремя взял себя в руки Иван Кузьмич. – Ты, Вера, известно, добрая душа. Но носиться с этой... не заслужила она, это уж слишком!

Вере Петровне удалось наконец справиться с волнением.

– Какая бы она ни была, это бывшая моя подруга и твоя землячка. Она сейчас в ужасном положении: расходится с мужем, а жить приходится вместе в малометражной «хрущобе». Страдает ребенок. – С непривычной суровостью подняла свои ясные серые глаза на мужа, потребовала: – Ты должен устроить ей квартиру, Ваня! Не для нее, а ради меня, Светы, ради нашего счастья! Не просила бы, если б не знала – можешь. Сделай это для нас – не пожалеешь!

Иван Кузьмич был озадачен. С такой горячностью его обычно уравновешенная, сдержанная жена требует для бывшей подруги такого серьезного одолжения. Для подруги, с которой и встречаться больше не желает... Потакать не настроен, нет – глупость это! Но он инстинктивно чувствовал какую-то недоговоренность, какой-то подвох... Хотел резко возразить, однако, верный себе, сдержался, взглянул в ее взволнованное, милое лицо, мягко попытался образумить:

– Веруся, ты же у меня умная, рассудительная. – Он будто уговаривал малого ребенка. – Представляешь хоть, о чем просишь? В какое положение меня ставишь? Для себя и своей семьи я могу обо всем просить, даже требовать. Нам положено! Но для какой-то Деяшкиной? Что обо мне подумают?

Видно, доводы его не действуют – он сделал последнюю попытку:

– Ты правильно считаешь: обращусь – мне ни в одном районе не откажут. Но думаешь задаром? Ошибаешься! Эти коршуны потребуют столько, что мне придется идти на сделку с совестью, рисковать своим именем и положением!

Он явно преувеличивал, но прагматичная его натура противилась ненужным, вредным хлопотам. И зачем только настолько близко к сердцу любимая жена принимает эту ситуацию? Переживать станет – долго и глубоко... Ладно, придется пойти ей навстречу, ради спокойствия в семье.

– Ну будь по-твоему. – Он встал, подошел к Вере Петровне. – Ты не расстраивайся. Дело не простое, но попробую. Чего не сделаешь для драгоценной женушки! – Наклонился и заключил ее в объятия.

В прекрасный, солнечный мартовский день черная «Волга» Григорьевых, миновав Никитские ворота и выехав на Малую Бронную, свернула в тихий переулок рядом с Патриаршими прудами и остановилась у красивого, новенького кирпичного дома – восьмиэтажного. Он вклинился между старомосковскими домами, как свежий пирожок, вместо снесенного, сиял широкими окнами, зеркальными стеклами внушительного подъезда.

Из машины выскочил водитель Женя, открыл заднюю дверцу, помог выйти дамам – Вере Петровне и приятельнице ее, Капитолине Львовне. Приехали посмотреть новую квартиру – предоставили Ивану Кузьмичу после повышения в должности.

– У нас смотровой ордер на двадцать восьмую, – бросила на ходу Вера Петровна поднявшемуся навстречу вахтеру.

Прошли по широкому вестибюлю к лифтам, поднялись на шестой этаж. Квартира великолепна: просторный холл, коридор облицован дубовыми панелями; везде вместительные стенные шкафы. Светлая кухня размером с большую комнату; к ней примыкает кладовая – метров восемь. Оборудование кухни, сантехника – все импортное, самое современное.

– Ну как впечатление, Капочка? Правда, здорово? – Веру Петровну это великолепие очаровало.

– Знаешь, Веруся, кажется – лучше и быть не может! – выговорила онемевшая от восхищения Капитоли-на Львовна. – Я просто в телячьем восторге! – Завистью она не грешила, в жизни видела много хорошего, но человек ведь всегда стремится к лучшему. – Честно скажу – не отказалась бы от такого жилья, хоть переезды – дело тяжелое. – А вообще-то, если здраво рассудить, чем плохи наши с тобой «сталинские»? Потолки высокие, комнаты просторные, большие кухни... А все не то! – признала все же печально и решительно. – Старье выпирает, сколько ни ремонтируй. Да еще грязные подъезды, лифты... подонки гадят, как ни следи! Нет, что ни говори, здесь – новый уровень жизни. Дай Бог каждому!

– Сама не люблю переездов! – поддержала Вера Петровна. – Всегда что-нибудь бьешь, теряешь... Не считая хлопот. Но жить в таких роскошных условиях, конечно, счастье. Всем бы так... Не пойму вот, – она показала на цветной кафель, сверкающие хромом детали сантехники и оборудования, – где строители достали эту роскошь? В магазинах-то ничего подобного нет...

– Ну как – где? За границей, конечно, купили, для дома, построенного по спецзаказу. А говорят – стране валюты не хватает!

– Да уж, все это, особенно плита немецкая с грилем, стоит, наверно, недешево...

– Но не для вас, дорогая! – успокоила Веру Капитолина Львовна. – У них там, на Старой площади, расценки еще довоенные.

– А знаешь, Капочка, в подвальном этаже для каждой квартиры еще помещение предусмотрено – для хранения вещей, – вспомнила Вера Петровна. – Пойдем посмотрим?

– Интересно бы, но... – Капа с сожалением взглянула на часы; – времени уже нет. В общем, все ясно: замечательная квартира, чудный дом! Жаль, что так умно строят только спецдома, для себя, а об остальных и не думают. А мебель как – будете обновлять? Кухню?

– Вряд ли... Все совсем недавно купили. Разве что холодильник побольше...

Со Светочкой как решили? В старый садик возить? Не далековато ли?

– Ни в коем случае! Иван Кузьмич уже договорился насчет кремлевского. Там ей лучше будет. Да нам уже к школе скоро готовиться. – Еще раз окинула взором свои будущие апартаменты и пригласила: – Пойдем, Капочка, пора – водитель заждался.

Непосвященным дома ЦК партии на Старой площади – обычные московские дореволюционной постройки – казались недостаточно комфортабельными для самого могущественного учреждения власти в стране. Однако за фасадным комплексом зданий, во внутреннем дворе, высились современные многоэтажные корпуса, оборудованные по последнему слову науки к техники.

В просторном, как кинозал, кабинете Иван Кузьмич разговаривал по одному из стоящих на столе телефонов.

– Виктор Ильич? Ничего, что потревожил? – И самодовольно усмехнулся: обрадованный секретарь райкома партии разразился целым потоком восторженных слов. – Говоришь – я вне конкуренции? Сразу все дела бросил? Ну это зря! Человек я простой, не гордый, мог и подождать. Ладно, к делу. – Он изменил тон на более служебный. – Заявка ваша удовлетворена полностью, но вами представлены не все документы. Пришли кого-нибудь, пусть разберутся и поправят. Соответствующее указание я уже дал. – Сделал паузу, выслушивая благодарственные речи.

– У меня еще для тебя приятная новость: ты включен в делегацию по закупке оборудования, которая отправится в Париж и ряд других городов Франции в мае. – Тихонько хмыкнул в ответ на радостное удивление собеседника. – «Далековато от идеологии»? Не по твоей специальности? – Иван Кузьмич заговорил совсем серьезно и важно: – Торговыми делами тебя, надеюсь, занимать не будут. Ну а познакомиться с их жизнью, с идеологией, так сказать, в натуре – не помешает. Ты ведь никогда не был во Франции? Вот и увидишь, откуда произошел коммунизм.

– Постой, Виктор Ильич, а то забуду, – мягко прервал он благодарности и комплименты в свой адрес: командировка во Францию в большой цене. – У меня к тебе небольшое дело. Ты весь внимание? Так вот. Нужно помочь одной женщине. Знаешь ведь – я всегда готов прийти на выручку. Тут землячка моя – выросли вместе – в беду попала: разводится с мужем. Словом, нужна двухкомнатная, для нее с дочерью. А у вас дом сдается. Откуда знаю? Разведка работает! Мы все здесь знаем! Значит, поможешь? У хорошего хозяина всегда есть резерв? Вот и лады. Мне нельзя отказать? Что ж, Виктор Ильич, знаю: на тебя можно положиться, – вновь перешел Григорьев на официальный тон. – Ее данные: Розанова Лидия Сергеевна; вся необходимая информация – у моего секретаря. Он с ней свяжется и пришлет, когда понадобится. Ну будь здоров!

Иван Кузьмич положил трубку и поморщился, будто проглотил кислое: неприятное дело. Виктор Ильич не подведет, но завалит новыми заявками. "Ладно, что поделаешь. Семейное благополучие дороже! – утешил он сам себя: начинал уже догадываться, в чем причина зависимости жены от бывшей подруги.

– Как доехала, тетя Дуся? Тяжело в дороге? – Вера Петровна помогла тетке выйти из вагона и передала ее скромный багаж водителю Жене.

– Тяжело, касаточка! Приболела я – желудок чтой-то подводит, – пожаловалась Евдокия Митрофановна. – Но разве усидишь дома, когда знаешь, что нужна тебе? – Они под руку пошли к машине. – Сразу собралась, как мне Варька передала твою просьбу. Она еще несмышленая, в таких делах не помощница. Пользуйся, пока тетка жива.

Вере не терпелось излить душу, спросить совета, но в дороге какой разговор: эта тема не для ушей водителя. Дома она накормила тетю Дусю, уложила отдыхать с дороги на диване в кабинете мужа, а сама села рядом, молча поглаживая ее руки и не зная – с чего начать.

– А я уж так рада, что тебя снова вижу, Веруся! Да и по Светочке соскучилась. Погощу немного, подсоблю. – Евдокия Митрофановна сочувственно глядела в глаза племяннице. – Что случилось-то? Варька толком не поняла. Иван обижает? Зазнался поди, забравшись еще выше? Теперь, видно, не просто ему угодить...

– Да что ты, Дусечка! – оживилась Вера Петровна. – Ваня ничуть не зазнался! Всем доволен. Только домой приезжает поздно – слишком много работает. Дело в другом, а посоветоваться не с кем.

– Ну рассказывай тогда. А я-то уж думала – у вас никаких бед, одни радости. Что стряслось? Говори, облегчи душу!

– Виной всему опять Лидка Деяшкина. Снова она мне поперек дороги, – без предисловий выложила Вера. – Знала я, что они со Степой поженились, живут здесь, в Москве. Но судьба миловала – не сталкивались. Мы с Ваней мало где бываем. – Вздохнула и, волнуясь, продолжала: – Думала, они со Степаном живут хорошо. Да вот недавно встретила ее неожиданно и призналась она: ненавидят друг друга, разводятся.

– Ну а тебе-то что? – не выдержала Евдокия Митрофановна. – Вновь заболело сердечко? Все еще не забыла Степана?

– Нет, родная. Былое быльем поросло. Ничего я не хочу менять в своей жизни! – решительно возразила Вера Петровна. – Хотя не скрою: легче мне стало после Лидкиного признания, что не любит он ее и не любил никогда. Наверно, правду говорит: Степан не мог полюбить такую – грубую, подлую...

– Тогда что же он тебя-то бросил и не вспомнил?! – возмутилась тетка. – Как это понять?

– Да жизнь так поворачивается иногда – трудно понять. Степан ведь думал – предала я его. Слишком поздно понял, что сам стал жертвой обмана.

– Ну и Бог с ними! Пусть пожинают, что посеяли! Тебе-то что убиваться?

– Беда не в том, Дусечка... – Голос Веры прервался от подступивших слез. – Прознала Лидка, что Света – Степина дочь. В детском садике ее увидела, а правду не скроешь: Светочка – вылитый отец.

– Ну и что? Позлится и перестанет. Думаешь, откроет все Степану? А какой ей резон? – рассудительно возразила тетка. – Одни убытки! Ты же от него ничего не требуешь? Ей на руку!

Вера Петровна лишь горько покачала головой.

– Будто Лидку не знаешь... Грозит все открыть Ване, шантажирует меня, негодяйка... И ведь может рассказать – запросто! Теперь понимаешь, что в душе у меня творится? Как я этого боюсь!

Евдокия Митрофановна помрачнела.

– Да-а уж... Дело сурьезное. – Видно, и она растерялась. – Лидка на это способна. Такого Ивану наплетет, так все извратит... жизнь вам отравит. – Но неунывающая ее натура взяла верх. – Только без паники, Веруся. В жизни и не такое случается. Иван – крепкий орешек. Дорожит тобой, семьей – справится. Не тот отец, кто родил, а кто вырастил.

Но эти простые слова не утешили Веру – лишь усилили ощущение безысходности.

– Дусечка, родная! – взмолилась она. – Давай лучше подумаем – как быть? Каково Ване узнать, что Света не его дочь? Ведь у нас детей больше нет и не будет. Врачи сказали. А самолюбие его? Авторитет, которым он так дорожит? – И горько разрыдалась, зарывшись лицом в теплую грудь тети Дуси.

Евдокия Митрофановна переживала молча, не находя слов: как утешить, успокоить? Поразмыслить надо, выход найти... Но что тут сделаешь?.. Наконец не выдержала:

– Ну хватит плакать, Берусь! Слезами горю не поможешь. Говори, что надумала, и мне, может, что в голову придет.

– Лидка за молчание, знаешь, что требует? Чтобы Ваня ей квартиру устроил двухкомнатную! Говорит – уйдет тогда от Степана и начнет с дочкой новую жизнь. Что делать, Дусечка?

Тетя Дуся молчала, осмысливая сказанное, а Вера возмущенно продолжала:

– Представляешь? Такой гадине за весь вред, который причинила, еще квартиру поднести?! Когда коренные москвичи годами очереди ждут! Как подумаю, что она своего добьется, – прямо с души воротит! – Она помолчала, успокоилась. – Но что поделаешь? Попросила уже Ивана. Правды, конечно, не сказала. До чего же тошно! – Вера понурила голову. – А что, если Лидка квартиру получит – и все же нагадит?.. С нее станется! Как ты считаешь?

Лицо у Евдокии Митрофановны стало жестким, суровым. Она грозно сдвинула брови и, успокаивающе взяв племянницу за руку, твердо пообещала:

– Пусть только попробует – будет иметь дело со мной! Я ей так и скажу: ты еще молодая, у тебя дочь, а мне своей старой жизни не жалко! Она характер мой знает. Если так – ей конец!

– Ну Дусечка, ты это слишком! На такую жертву, надеюсь, тебе идти не придется! Я сама предупреждала Лидку: Иван тогда сотрет ее в порошок. Ты права – ее только страх удержит! Да, еще: эта нахалка кроме квартиры, требует, чтобы я ей материально помогла – обстановку купить. Говорит, нет денег даже на переезд. Считает – я ей обязана.

– За какие же такие заслуги? – насторожилась, ничего не понимая, тетка.

– Говорит, Богу я должна молиться, что Степана у меня увела. А то мне, а не ей пришлось бы с ним горе мыкать. Этим, считает, обеспечила счастье мое с Ваней. Каково?..

– А что? В этом, пожалуй, она права, – повеселев, оценила юмор ситуации тетка Дуся. – И впрямь – заслужила. Если б не она – не видать вам с Иваном такой сладкой жизни. Деньги-то у тебя найдутся? Верно, немало надо? Как мужу объяснишь?

– Не понадобится тут ничего объяснять. Ваню денежные дела не интересуют. У меня на книжке скопилось. Сниму, сколько надо – он и знать не будет.

– Прости старуху за любопытство: откуда у вас столько денег-то? – удивилась тетя Дуся. – Ты не работаешь, живете на широкую ногу, сладко едите и еще остается?

– Ты просто не знаешь нашей жизни, – терпеливо объяснила Вера Петровна. – Продукты нам на дом присылают. Это положенный Ване продовольственный паек. Все вещи покупаем на валюту от его командировок. Так что почти все идет на книжку.

– Та-ак... вроде бы поняла. Так бы всем жить! – вздохнула Евдокия Митрофановна. – А как со Степаном решила? Ничего не говорить? Вообще-то жалко его.

– Жаль, конечно, – снова затуманилась Вера Петровна, – да нельзя. Тогда уж точно все открылось бы. А как трудно жить ему будет... Он и так теперь алименты Лидке должен платить, а зарплата учителя маленькая. Что же делать, придется кривить душой. Ложь во благо – не ложь! – заключила она, успокаивая себя и тетку.

– Лидия Сергеевна, с утра в дурном настроении, в волнении прохаживалась по своему кабинету. Ни за что накричала на уборщицу тетку Маню – некстати под руку подвернулась.

С тех пор как Григорьевы забрали дочь из детского сада, связь с ними прервалась, и Веру Петровну она ни разу не видела.

Навела справки, узнала: переехали с Кутузовского проспекта к Никитским воротам, в элитный, тихий район. Только вчера Василий Семенович сумел-таки (одному ему известными путями) раздобыть номер их домашнего телефона.

Розанова вне себя от злости и зависти, возмущалась: «Хапают себе самое лучшее, а до других им и дела нет! Но им еще отольются наши слезы! За все заплатят!» Она мучилась сомнениями: неужели допустила просчет, и Верка не сдержит слова? Здорово ведь тогда пронять ее удалось... Позвонить бы ей, поскорее все выяснить! Нет, нельзя: лишняя суета – делу во вред. Но все же не удержалась – уселась в кресло, набрала номер.

– Веру Петровну, пожалуйста. Вера? Привет! Это случайно не тетя Дуся подходила? Ну и память у меня! Сколько лет прошло, а голос ее узнала. Да что зря трепаться! Перейдем к делу. – Голос ее стал жестким. – Я смотрю – уж не убежать ли ты от меня вздумала? Не только Свету забрала из садика, но даже квартиру сменила. Насилу узнала твой новый телефон. К чему все это? Ты ведь знаешь – я от своего не отступлюсь!

Приняв окончательное решение, Вера Петровна перестала нервничать. Спокойно выслушала, не без удовольствия отметила в Лидкином голосе страх и беспокойство, прятавшиеся за резким, наглым тоном.

– Зря паникуешь! – ответила с презрением. – Думаешь, у меня только и дел, что тобой заниматься? Неужели всерьез считаешь, что способна кого-нибудь напутать? Переехали туда, где нам удобнее. А насчет твоего дела... – и умолкла, услышав, как тяжело, часто дышит в трубку ее врагиня, – оно, можно сказать, состоялось. Я слов на ветер не бросаю. Для тебя сделали исключение – внесли в список на двухкомнатную в районе ВДНХ. Под честное слово Ивана Кузьмича. Срочно оформляй развод, не то ордера тебе не выдадут! – Что-то еще надо ей сообщить... ах да: – Какие документы и куда подавать – тебя известят. Дом сдается через месяц.

Лидия Сергеевна почувствовала себя на вершине блаженства. Такого быстрого и плодотворного результата не ожидала... Но сумела сдержать первый порыв ликования и осторожно осведомилась, сама сознавая, что переходит все границы нахальства:

– А как насчет финансов, Вера? В пустую квартиру я Наденьку не повезу. На Степанову рухлядь у меня прав нет, да и не нужна она нам.

– Напрасно беспокоишься, у меня память хорошая. Нужная сумма приготовлена. Хочу думать, что, получив все, ты наконец угомонишься. Иначе тебе несдобровать! – Вера Петровна положила трубку и тяжело перевела дыхание. Какая все же неслыханная наглость! Это уметь надо... Как могла она не распознать, столько лет дружить с такой негодяйкой?..

 

Глава 7

РАЗВОД РОЗАНОВЫХ

В это солнечное утро погожего весеннего дня Лидия и Чайкин еще нежились в постели. Сегодня суббота, можно никуда не спешить: редкий случай, когда Василий Семенович может себе позволить не ночевать дома – жена уехала на неделю погостить у двоюродной сестры.

После бурной любовной ночи он чувствовал, что еще не восстановил силы. "До чего же темпераментная баба моя Лидочка! И что еще мне, дураку, надо? – лениво думал он, вспоминая недавний разрыв со своей второй подругой, молодой журналисткой, – познакомился по делам службы. Несмотря на юность, эта особа имела изрядный сексуальный опыт. Худенькая, стройная, не так красива, как энергична и инициативна. Перед ее молодым натиском Чайкин не устоял: узнав о неудачном его браке, сделала его объектом своего внимания. Наверно, и отбила бы у Лидии Сергеевны, не зайди слишком далеко.

Что задумала, о Господи! Чтоб он с женой развелся! Пробы негде ставить, а туда же: «Все жене расскажу!»... А та, конечно, сразу – в партком. Аморалку пришьют – и все. Хорошо еще застукал ее с прежним возлюбленным, а то не отделался бы легким испугом. Счастливо избавился...

Лидия Сергеевна, дремавшая на его плече, открыла глаза, села, лениво потянулась.

– Ты уже проснулся, Васечка? Полежи, милый, отдохни от трудов праведных! – рассмеялась она хрипловатым со сна голосом. – Сейчас встану, займусь завтраком... Как хорошо не спешить... Мой дурак сегодня обещал Наденьку в зоопарк сводить – полдня в нашем распоряжении. Есть хочешь: кофе, яичницу? – И вопросительно вскинула на него большие черные глаза.

– Да чего-то есть еще не хочется... Приляг лучше рядом, поговорим за жизнь, поворкуем как голубки, – благодушно предложил он. – В общем, расслабься.

После вчерашних возлияний у Лидии тоже не было аппетита. Она охотно опять легла, прижалась к нему, стала любовно поглаживать.

– Э-э, да ты не в фо-орме, – упрекнула разочарованно. – А еще в гости звал... Да ладно, давай просто лоболтаем – ночью перетрудились. Ведь нам есть о чем поговорить?

– Начнем с моей благоверной, – предложил Василий Семенович. – Помоги мне как друг, как женщина разобраться наконец: что она за человек? Сколько живу – никак ее не пойму!

Последнее время Лида и Чайкин встречались у очередного его приятеля – тот отбыл с семьей за рубеж и предоставил квартиру в его распоряжение.

– А чего здесь не понять, – весело отозвалась Лидия. – Не любишь ты ее, а она – тебя.

– Чего же она тогда за меня цепляется? Папа-генерал, единственная дочка... На что я ей? Как собака на сене! – недоумевал Василий Семенович. – Сдается, она физически недоразвита: мужчины ее не волнуют. Фригидными, что ли, таких называют... – Невесело рассмеялся, поделился: – Понимает, конечно, что хоть иногда должна выполнять супружеские обязанности. И что же? Лежит колода колодой... Только меня терпит. Ну как жить с такой?

– А ты брось ее, Васенька, – осторожно предложила Лидия Сергеевна. – Неужели тебе это не надоело? Детей у вас нет. Так зачем же терпеть?

– Легко сказать, – возразил Чайкин. – Во-первых, уйти некуда, а во-вторых, такой скандал устроит! Я ее знаю. Чуть что не по ней – сразу жалуется в партком. Папаша научил. – И признался искренне: – А для меня, Лидочка, работа дороже всех баб на свете! Хоть и жить без вас не могу, такие вы сякие! – Рассмеялся, обнял ее, чмокнул в ушко.

– Положим, первую проблему решить можно. – Лидия мечтательно обволокла его бархатным взглядом. – Скоро квартиру получу – говорила уже тебе. Только развод с Розановым оформлю... – Она помолчала. – А ты не очень-то верил, что у меня это выгорит, а, Васенька? – напомнила она ему, торжествуя, гордясь своим успехом.

– Тут ты оказалась молодчиной! – похвалил он, нежно похлопав ее по мягкому месту. – А когда новоселье?

– Думаю, недельки через две, как суд состоится. – Довольная собой, она глубоко вздохнула, проговорила нежно: – Теперь нам, Васенька, не придется встречаться, как бездомным, по хатам твоих приятелей, одалживаться перед ними. А может, – она игриво покосилась на него с веселым вызовом, – тебе у меня понравится и расстанешься наконец со своей «колодой» ?

«Ну вот, и ты туда же! – насмешливо подумал Василий Семенович. – Фиг тебе с маслом!» Но вслух сказал:

– А что? Все может быть. Лучше тебя, черноокой, мне все равно никого не найти!

Он уже почувствовал прилив новых сил и привлек Лидию к себе, умело возбуждая у нее ответное желание, и, позабыв о завтраке, они погрузились в любовную игру.

Как всегда, быстро – она вечно торопилась – Розанова шла к зданию с вывеской «Юридическая консультация», заметной издалека. Двое мужчин, беседовавших у входа, прервав разговор, восхищенно воззрились на нее. Несмотря на скромное, короткое платье, а может быть, именно благодаря ему, она выглядела очень эффектно: высокая, с пышной прической, красивыми, длинными ногами...

Ей нравилось, когда на нее смотрели мужчины, и она не осталась равнодушной. Бросив на них жгучий взгляд, порозовела от удовольствия; вошла в вестибюль, отыскала нужную дверь, постучала:

– Здесь консультируют по бракоразводым делам? – И вошла.

Ей указали нужный стол, она села в предложенное кресло и обратилась к юристу:

– Мне хотелось бы выяснить, какие трудности и подводные камни меня ожидают во время процесса. На днях суд, и Для меня важно, чтобы все решилось с одного раза.

Она выложила на стол копии документов; юрист внимательно просмотрел, уточнил некоторые детали и заключил оптимистическим тоном:

– Мотивировка у вас в порядке, тем более что муж не возражает. Развод по взаимному согласию не слишком сложен; ребенок здесь не помеха. Обычное дело. Опасаться надо другого.

– Чего же именно? – насторожилась Лидия Сергеевна.

– Вы заявили, что вам с ребенком есть куда уйти от мужа – вам выделили квартиру. Даже просили ускорить оформление развода.

– В чем же затруднение?

– А в том, что судья может заподозрить авантюру: фиктивный развод с целью увеличения жилплощади. Это затянет процесс.

Увидев, что у нее от огорчения вытянулось лицо и она разочарованно затихла, консультант ободрил:

– Ничего страшного здесь нет. Вам не нужно бояться, поскольку в вашем деле все чисто. Ведь так?

Лидия Сергеевна утвердительно закивала головой и оживилась.

– Так что бы вы рекомендовали? Как себя вести, чтобы все кончилось благополучно?

– Будьте оба предельно честны и искренны. Ведите себя естественно, без театральных эффектов. Важно, чтобы вам поверили. Нужно, чтобы и муж держался соответственно – если он тоже желает развода. – Он явно проникался сочувствием к этой красивой женщине. – Вы оба должны на суде проявить серьезность, показать решимость покончить с неудавшейся совместной жизнью. Тогда вам поверят и разведут, к взаимному удовлетворению, – заботясь в том числе и о нормальных условиях жизни для дочери.

По мере того как он говорил, волнение Розановой улеглось.

– Спасибо вам, я немного воспряла духом! – заявила она юристу. – Думаю, все будет как надо. Муж – честный человек, вызывает доверие. Мне фальшивить не придется, все идет от души. Какая там фикция, когда мы все трое живем как в аду!

– Ну вот и отлично. Желаю вам успеха! – Консультант сложил бумаги и протянул Лидии Сергеевне: прием окончен.

– Отложи наконец в сторону свои тетради!

Был вечер того же дня; Лидия Сергеевна пришла домой с работы.

– Ведь в пятницу суд! Мы хоть все и обговорили, но, если начнешь мямлить и нас не разведут, я... я не знаю, что сделаю! – Она повысила голос, привычно себя взвинчивая. – Убью тебя, отравлю, зарежу! Мне нельзя упускать эту квартиру! Дорогой ценой далась!

– Ну что еще ты от меня хочешь? – равнодушно откликнулся Степан Алексеевич, неохотно отрываясь от работы.

– А то, что на суде ты не должен отмалчиваться, а сказать истинную правду! Что, мол, не любишь меня больше, терпеть не можешь такое положение. – И добавила язвительно: – Еще лучше, если признаешься, что любишь другую. Ведь так оно и есть, я-то знаю!

Розанов подумал немного, сказал серьезно:

– Со мной все ясно, а вот как с Наденькой? Каково ей будет без отца? – И замолчал, понурив голову.

– Уж лучше без отца, чем такой никудышный! – смерила его презрительным взглядом Лидия. – Думаешь, если родитель, то и отец? Ошибаешься! Отец – тот, кто помогает растить ребенка. А от тебя толку как от козла молока!

Видя, что Степан со страдальческим видом снова схватился за тетради, она вспомнила, зачем затеяла этот разговор, и спохватилась.

– Постой, не злись! Скоро от меня избавишься. Ну извини, – обратилась она к нему уже совсем иным тоном. – Давай поговорим по-хорошему. Ведь все равно нас будет связывать дочь.

Ее метаморфоза возымела действие: Степан Алексеевич, сжав зубы, повернулся к ней: что скажет на этот раз?

– Сегодня я снова советовалась с юристом, и не зря. – Сделав паузу, она серьезно взглянула на него. – Нельзя, чтобы суд заподозрил, что мы затеяли фикцию, чтобы получить еще одну квартиру. Сечешь? – И усмехнулась горько. – Это у нас-то с тобой – фикция? Когда мы оба мечтаем больше не видеть друг друга!

– Ну ладно, убедила, – не выдержал ее излияний Розанов. – Говори, что я должен делать? Мне работать нужно.

– Ты должен быть не только искренним, но и активным, чтобы судьи поняли: наша совместная жизнь невозможна! Ведь ты такой положительный – как тебе не поверить! – уже не без злой иронии добавила она. – Разрешаю даже расписать, какая я мерзавка.

В пятницу выдался чудный весенний день: звенела капель, светило яркое весеннее солнце. Лидия Сергеевна, вся во власти волнения и страха, после очередного совещания с опытной Мариной – они обсудили возможные острые моменты предстоящего испытания – прибыла в суд раньше назначенного времени. Степан Алексеевич (он все утро провел в библиотеке) уже ее ждал.

Заседание началось вовремя и протекало спокойно, в обычном порядке. Были зачитаны все документы, заслушаны обе стороны. Лидия Сергеевна осталась довольна: Розанов, с ее точки зрения, вел себя безупречно. Нисколько не пытался ее очернить, а себя представить в выгодном свете; серьезно и убедительно поведал о полном несходстве характеров, воспитания, проанализировал причины их ссор, делая упор на бытовую сторону жизни. Но признался, что накопившаяся ненависть к жене полностью атрофировала его к ней физическое чувство и продолжение брака невозможно. В заключение заверил судей, что любит дочь, но ребенку невыносима такая семейная обстановка.

Хотя его речь произвела на всех сильное впечатление, но формализм принятой процедуры взял верх. Судья, приятная немолодая женщина, тепло обратилась к Розановым:

– Может, дать вам все-таки время подумать? Неужели ради дочери невозможно перешагнуть через накопившееся зло и найти путь к примирению, не делать рокового шага? Ведь вы еще молоды и любили друг друга! – Она с надеждой смотрела на них, ожидая ответа.

Первой встрепенулась Лидия Сергеевна.

– Товарищ судья, – прочувствованно обратилась она к ней голосом, полным неподдельного страдания и горечи, – простите, если нарушаю этику, но вы женщина – поймите меня! Сколько же мне мучиться?! – Из глаз ее потекли обильные слезы. – Этот кошмар длится уже два года!.. Все уже думано-передумано. Разве ребенку будет лучше?! У нас ведь – при ней! – постоянная ругань, а то и драки! До того уже дошло. Так ненавидим друг друга, что, не дай Бог... – она сделала паузу, словно не решаясь выговорить страшное слово. – А я не хочу в тюрьму! Мне надо дочь вырастить и на ноги поставить! – И умолкла, захлебываясь слезами.

– Неужели у вас зашло так далеко? – обратилась судья к Розанову, сохранявшему во время речи жены мрачное молчание. – Ваша жена говорит правду?

– Ну что ты онемел?! Скажи судье все как есть! – сорвалась на крик Лидия Сергеевна. – Ведь ненавидишь меня, не любишь! Не спишь со мной незнамо сколько!

– Гражданин Розанов, – снова, еще настойчивее спросила судья, – это правда?

– Да, это истинная правда, товарищ судья, – наконец выдавил из себя Степан Алексеевич, испытывая мучительный стыд под взглядами многочисленных любопытных глаз. – Ненавижу и жить с ней не смогу!

– Ну что ж, пожалуй, все ясно, – обменявшись взглядами с народными заседателями, подвела итоги судья и объявила:

– Суд удаляется на совещание!

Всем своим существом сознавая – дело выиграно, Лидия Сергеевна радостно утерла слезы.

В уже знакомое кафе «Националь» бывшая Розанова явилась после бессонной ночи, проведенной с сердечным другом Василием Семеновичем Чайкиным. Накануне они как следует отметили долгожданный развод Лидии Сергеевны и ее ордер на двухкомнатную квартиру – уже получила. Обильные возлияния и любовная невоздержанность оставили свой след – косметика, увы, не помогла сегодня: лицо опухло, глаза покраснели и под ними набухли некрасивые мешочки. В общем, вид помятый, она не так привлекательна, как обычно, – сама понимала.

Вера Петровна ждала за столиком у окна; видно, рассержена – ничего хорошего не жди.

– Извини меня, Вера, – смущенно, без присущего ей нахальства только и выдавила Лидия Сергеевна, усаживаясь за столик напротив нее. – Домашние обстоятельства задержали.

– Можно подумать, что наша встреча нужна мне, а не тебе, – не сдержала раздражения Вера Петровна. – Ну да ладно, надеюсь, сегодня мы закончим наши отношения раз и навсегда!

– Кому нужна наша встреча – замнем! – зло сверкнула глазами Лидия Сергеевна – привычная наглость возвращалась. – Главное, надеюсь, ты принесла.

Григорьева, взглянув на нее с нескрываемым отвращением, еле сдерживая гнев, открыла сумочку, достала толстый пакет.

– Здесь вполне достаточная сумма – купить современный мебельный гарнитур и оплатить расходы по переезду. Я цены знаю. – Она смотрела бывшей подруге прямо в глаза. – Хочу, чтобы ты хорошо усвоила, что сейчас тебе скажу. Подумав, я согласилась: своей счастливой семейной жизнью обязана тебе. Строя мне козни и поссорив со Степой, ты заставила меня вернуться к Ивану Кузьмичу. Иначе мы с ним не поженились бы. – Вера Петровна тяжело вздохнула, проговорила устало: – Надеюсь, ты довольна: всего добилась, можешь теперь начать новую жизнь. Зла тебе не желаю, несмотря на все твои подлые дела.

Лидия Сергеевна, подавленная переполнявшими ее противоречивыми чувствами, не отвечала. Григорьева встала и в заключение с достоинством и скрытой угрозой объявила:

– Твой счастливый вид, Лида, говорит о том, что мы с тобой полностью рассчитались и больше о тебе не услышим. Иначе разговор другой будет. Желаю удачи! – И повернулась, чтобы уйти.

Лидия Сергеевна слабым жестом руки ее остановила:

– Погоди, Вера, не задержу, – пообещала она просто. – Мне так надо, чтобы наконец повезло! Почему бы и мне не быть счастливой? Я ведь ничего еще себе?.. Неужели не смогу?..

– Сможешь, – если пить не будешь. От тебя уже с утра несет! – Не желая больше видеть и слушать эту негодяйку, Вера Петровна устремилась к выходу.

В тесной «хрущобе» Розанова царил беспорядок. Посреди узлов, картонных коробок, чемоданов, собранных Лидией для переезда на новую квартиру, Степан Алексеевич как ни в чем не бывало занимался своим обычным делом – проверял тетради учеников.

– Ты бы хоть сейчас очнулся, недоумок! – издевательски бросила ему бывшая жена, упаковывая очередную коробку – вещей оказалось на удивление много. – Красавица жена его покидает, дочь увозит, а ему все нипочем! Ну прямо робот, а не человек! – Пронять его никак не удавалось, но Лидия продолжала в том же духе: – Хоть бы помог напоследок – мужик все же! Из чувства благодарности. – И расхохоталась – достала все же: оторвался от работы, удивленно поднял на нее глаза.

– Ты это всерьез? За что же мне тебя благодарить?

– Да хотя бы за то, что квартиру тебе оставляю, мебель всю фамильную. Разве это не условия для вполне обеспеченной жизни? Другая, померкантильнее, чем я, уж точно потребовала бы свою законную половину, а на ребенка – еще больше.

– Ну что ж, делай расчеты, я не возражаю, – спокойно ответил Розанов. – Мне от тебя благодарности не надо. Проживу как-нибудь.

– Ладно уж, я не жадная! Тебе и так Наденьку больше десяти лет придется обеспечивать. Живи!

Да ее доброта нисколько его не растрогала – угрюмо насупился, опять уткнулся в тетради! Лидия решила позолотить пилюлю:

– На нервы ты мне теперь не будешь действовать – думаю, со временем мы с тобой поладим. Что бы я там на суде ни говорила, а отец ты неплохой, Наденьку любишь. Не стану мешать вам видеться.

Совесть ее не тревожила за то, что обманула, исковеркала его жизнь, но ей почему-то остро захотелось оправдать себя в его глазах.

– Хочу, чтобы ты знал, – заявила она, подойдя к нему вплотную и закрыв рукой тетрадь. – Я ухожу не только чтобы попытать счастья лично для себя. Делаю это главным образом для Наденьки. Наилучшие условия ей создам! Хоть ты меня в грош не ставишь, вот увидишь: такого мужика отхвачу – закачаешься! Знай, что потерял!

Мучения Розанова прервал резкий звонок в прихожей.

– Ну вот и машина пришла за вещами! – вздохнула Лидия с облегчением, – и ей долгожданное расставание нелегко оказалось перенести. – Будь здоров, не поминай лихом! – только и сказала она на прощание, навсегда покидая дом, в который когда-то вступала с такой радостью и надеждой на счастье.

– А вы, Раиса Павловна, довольны своей квартирой? – спросила Лидия Сергеевна соседку – та под благовидным предлогом зашла поболтать.

Раиса Павловна Конкина – еще молодая, но довольно тучная женщина, жена милицейского работника, проживала этажом выше. Добродушная, общительная, она нигде не работала – вела домашнее хозяйство: у них с мужем трое детей. С Лидией Сергеевной она познакомилась в тот день, когда грузчики заносили новую мебель, – дала ряд ценных советов.

За прошедшие после переезда недели Лидия Сергеевна успела обжить новую квартиру. Большую комнату уже обставила – в модном чешском гарнитуре есть все необходимое для домашнего уюта: красивый, удобный шкаф для одежды, буфет с баром и – гордость хозяйки – угловой раскладной диван-кровать; тут же кресла, журнальный столик. В маленькой, очень солнечной комнате – Наденькиной – пока только ее кроватка и тумбочка, перевезенные со старой квартиры.

Лидии Сергеевне удалось пораньше уйти с работы и сейчас она вешала на стену приобретенный по случаю эстамп, слушая доброжелательную болтовню соседки.

– Квартира у нас почти такая же, как была, – охотно рассказывала Раиса Павловна. – Кухня даже меньше, чем в блочном доме, откуда выехали. Но зато здесь дополнительная комната для младшеньких – там-то уже тесновато было.

– А как вам наш дом, район? – подала реплику хозяйка, лишь для поддержания разговора.

– Дом, конечно, не сравнить: кирпичный, первой категории. Стены-то какие! Вы обратили внимание, Лидочка? А подъезд какой красивый! И планировка очень удобная: большая прихожая, санузел раздельный. Вы же из «хрущобы» выехали? Так разве можно сравнить?! В малометражных повернуться негде и панели такие тонкие, а здесь – нормальные человеческие условия! – А ваше, Лидочка, впечатление от новой квартиры? – Соседка заранее радовалась ответу. – Вижу, что довольны – так и сияете!

– Ну, сияю я, положим, по другой причине. – Лидия Сергеевна решила, что солиднее не выдавать всей полноты своего счастья. – Наконец-то удалось освободиться от опостылевшего мужа, изменить судьбу к лучшему. Да я вам говорила уже. От близкой соседки секретов нет, – лукаво улыбнулась она, – все равно узнает! Что до квартиры и дома, так они на должной высоте, как мы того заслуживаем. Правда, Раечка? – Рассмеялась, напустила на себя важность. – В жизни все относительно. Ведь в цековской системе работаю, в курсе, как наша знать живет, какие сейчас дома и квартиры сооружают! Но я не завистливая – меня и эта вполне устраивает.

Их разговор был прерван дверным звонком – пришла Наденька с прогулки: Лидия Сергеевна по дороге с работы забрала ее домой.

– Ну и румянец! Хорошо погуляла? – Она помогала дочке раздеться. – Как девочки? С кем-нибудь уже подружилась?

Наденька лишь утвердительно закивала головой.

– В туалет, мам, и есть хочу! – заявила она, едва освободившись от верхней одежды. – Потом все расскажу...

– Ну тогда мой руки и за стол! – скомандовала Лидия Сергеевна, целуя дочь. – Обед давно готов.

Когда Наденька убежала, Раиса Павловна вполне искренне восхитилась:

– Ну и красотка у вас растет, Лидочка! Прямо с обложки журнала «Здоровье». А у меня одни мужики, – посетовала она, впрочем, без грусти. – А так хотелось девочку!

Раиса Павловна сделала паузу и задала вопрос, который давно вертелся у нее на языке:

– Мне только одно непонятно, Лидочка. Почему вы оставили такого видного и симпатичного мужа? Неужели из-за того, что мало зарабатывал? А может, он завел другую?

На минуту лицо у Лидии Сергеевны приняло недовольное выражение, но она хотела поближе сойтись с соседкой и решилась на откровенность.

– Конечно, нищенская зарплата отца Наденьки сыграла свою роль, – поведала ей доверительным тоном. – Но ушла от него не из-за этого. И не потому, что изменял.

– А из-за чего же? – нетерпеливо вырвалось у любопытной соседки. – Неужто руки распускал или, может, алкаш? На вид он такой солидный и достойный мужчина!

Лидия Сергеевна тяжело вздохнула.

– Вы снова не угадали, Раечка! Вовсе не то, и не другое, – со злыми нотками в голосе открыла ей «правду». – Розанов пренебрегал мной как женщиной. На вид он, может быть, и хорош, а на деле – полное дерьмо!

– Вот уж никогда бы не подумала, – изумилась Раиса Павловна, простодушно переходя на «ты». – Неужели коротышка, что к тебе наведывается, Лидочка, лучше отца Наденьки? Выходит, из-за него ты ушла от мужа?

– Да красавчик Розанов в подметки не годится Васечке! – выкрикнула в сердцах Лидия Сергеевна, тоже переходя на «ты». – То есть моему другу Василию Семеновичу, с которым ты скоро познакомишься. Сама знаешь, с лица воду не пить. Он, может, внешне не блещет красотой, но меня вполне устраивает.

– Значит, вы скоро поженитесь? Это хорошо! Тебе ведь будет намного легче, – порадовалась за нее добрая Раиса Павловна и тут же увяла, увидев, как у соседки вытянулось и потемнело лицо. – А что? Неужели женат?

– Женат и развестись пока не может, – решив быть до конца откровенной, сумрачно объяснила Розанова. – Такие сейчас у него обстоятельства. Поэтому до свадьбы еще далеко!

Осознав ее ситуацию, Раиса Павловна пригорюнилась:

– Выходит, соседушка, что и с милым другом тебе ничего не светит, и такого видного мужика, как отец Наденьки, ты тоже потеряла. Неужели не жалко? Хоть убей, не верю! – от сопереживания у нее на глаза навернулись слезы.

Искреннее сочувствие доброй соседки наполнило Лидию Сергеевну жалостью к себе, и ее дивные черные глаза тоже заволокли слезы.

– А вообще-то неправду я сказала тебе о Розанове. Хороший он человек, и мужик что надо. Но женился на мне без любви и до сих пор любит другую. За это я презираю его и ненавижу! Ну скажи: чем я плоха? – воскликнула она, гневно поводя своими цыганскими глазами. – Поэтому его и мерзавку, которую любит, не прощу до конца своих дней!

– Ты очень хороша, Лидочка! Просто раскрасавица! – с искренним чувством горячо произнесла Раиса Павловна. – Не горюй! Будешь еще очень счастлива! Я в этом уверена!

Она достала платочек, чтобы вытереть слезы и спохватилась:

– Ну все! Домой пойду! Скоро мои обедать притопают. Ты, Лидочка, не стесняйся – зови, если что понадобится. Я всегда к твоим услугам.

"Хорошая, простая баба. Везет мне на соседей, – закрыв за ней дверь, подумала Лидия Сергеевна. Дружеская поддержка соседки придала ей сил, у нее вновь поднялось настроение, и она отправилась на кухню кормить дочку.

– Не тужи, Степа! Теперь, когда Лида уехала, скажу откровенно: от дрянной бабы избавился, – с искренним сочувствием глядя на пригорюнившегося Розанова, утешал Игорь Иванов, – для того и зашел: поддержать старого друга.

Они сидели за столом на кухне опустевшей «хрущобы» – отмечали начало новой, холостяцкой, жизни Степана Алексеевича.

– Дело прошлое, – признался Игорь после небольшой паузы, – но она ведь и ко мне клеилась – жаловалась на тебя, наговаривала всякое. – Поднял на друга извиняющийся взор, добавил: – Красивая же такая, стерва. Поняла, наверно, что я в этом плане тебе завидовал. Но разве мог я предать тебя, воспользоваться вашими неладами? Не стал, конечно, ее слушать, понять дал – не на того напала. Тебе ничего не сказал – считал бестактным.

– Знаю, Игорек, и то, что можешь мне сказать, и много больше. Не один год с ней прожил, – тяжело вздохнув и не поднимая глаз, медленно, будто каждое слово давило его, отвечал Розанов. – Думаю, другой на моем месте вряд ли выдержал бы столько оскорблений и унижений. Но я терпел, нес свой крест. Сам допустил ошибку – сам ее расхлебывал, как мог. Ради дочери, Наденьки. Но ничего не вышло! – Он тряхнул крупной, красивой головой. – Не будем больше о ней, о Лиде. Что толку? Да и пересуды всякие, пусть и справедливые, не мужское дело! – И расправил нахмуренные брови, пытаясь взять себя в руки; как боец, потерпевший поражение в схватке, он остро переживал фиаско в личной жизни. – Налей-ка, дружище, водочки – выпьем за то, что жизнь продолжается, и есть в ней, кроме женщин, цели, за которые стоит бороться!

– Ну ты и джентльмен, Степа! Сразу видно – профессорский сынок. О женщинах – либо хорошо, либо никак, – одобрил Игорь, наливая в рюмки и раскладывая по тарелкам закуску. – Я-то – мужик пролетарского воспитания: не могу вспоминать свою стерву без матерной характеристики. Столько крови она мне попортила! Давай лучше о будущем, и выпьем за то, чтобы оно было счастливым. Нам обоим здорово досталось!

Чокнулись, закусили чем Бог послал; помолчали; потом Игорь спросил:

– Что думаешь делать дальше? Какие ближайшие планы? Боюсь, к тебе тут же приклеится новая пассия, еще похлеще. Ты на это везучий.

– Нет уж! Тут требуется большая передышка – так все внутри перегорело, – признался Розанов. – Не расположен я сейчас к общению с прекрасным полом. Спасет меня, наверно, от тяжелых дум, – с мягкой иронией продолжал он, и в голосе его зазвучала надежда, – работа, и только работа. А ее как раз невпроворот. Я вовсе не расстался с мыслью о защите.

– Неужели найдешь в себе силенки для этого? После такой-то нервотрепки? Тогда ты просто двужильный!

– А что остается? Для меня главное – восстановить уважение к себе. Заняться делом, которое целиком бы меня захватило. – Степан Алексеевич глубоко, свободно вздохнул, чувствуя, что к нему возвращаются уверенность в своих силах и оптимизм. – Какое счастье, что я удачно выбрал тему и она еще не устарела. Верю я в успешную защиту и добьюсь этого во что бы то ни стало!

– Ну что ж, друг, от всей души желаю тебе победы! Они еще раз чокнулись, заговорили о текущих делах.