Перед ужином я разваливаюсь в кресле и выпиваю почти целый графин бренди. Я стащил его из библиотеки Оттеруэла. Уверен, что после нашего разговора он хорошенько приложился к нему. Видимо, слуга знает свое дело. Когда я захожу в библиотеку, графин оказывается полным.
Бартон молча чистит мой фрак.
— Что ты рассказал ей?
Я прерываю молчание.
— Кому, сэр?
— Не прикидывайся идиотом. Служанке леди Элмхерст.
Он молчит и продолжает усердно водить щеткой.
— Я жду ответа.
Он откладывает щетку в сторону и протягивает мне фрак.
— Сказать по правде, сэр, мы вообще не говорим — ни о вас, ни о леди Элмхерст.
Велю убрать фрак.
— Душно. Я надену его перед тем, как буду спускаться к ужину.
Он внимательно смотрит на меня и переводит взгляд на графин.
— При такой скорости, сэр, боюсь, ваш спуск к ужину произойдет гораздо стремительнее, чем вы ожидаете.
— Попридержи язык.
Я наполняю бокал.
— Я слышал, репетиция была непростой, — произносит он после короткой паузы и протягивает мне шейный платок.
— Именно поэтому я и не хочу говорить о репетиции.
Мое сознание несколько затуманено выпитым бренди, однако я вновь возвращаюсь к затронутой теме:
— Я плачу тебе, Бартон, в том числе и за то, чтобы ты говорил обо мне с этой служанкой Мэри, или как ее там звать. Так почему же ты не отрабатываешь то, что получаешь?
— Я сделал все, что от меня зависело. Теперь ваш черед.
— Мой черед?
Я протягиваю руку и беру платок.
— Я пьян, но завяжу его лучше, чем ты трезвый. Булавку с изумрудом, если тебя не затруднит! Продолжай! Я с удовольствием выслушаю твой совет!
Я встаю и подхожу к зеркалу. Должно быть, это качаюсь я, а не зеркало. Мои руки не подводят меня. Завязываю платок. Идеально.
Бартон кладет булавку в мою ладонь.
— Я вспоминаю старые добрые времена, сэр, до того, как вы познакомились в Венеции с графиней. Так вот, к этому времени уже дело было бы в шляпе. Мы бы давно были в пути. Или уже на новом месте, где…
— Все идет по плану, Бартон, верь мне!
Странный призыв из уст мошенника, обращенный к другому мошеннику. Однако мы — союзники. По крайней мере мне всегда так казалось.
— Ведь ты не хочешь пропустить спектакль?
— Не хочу, — сэр. Конечно; не хочу. — Он бросает нежный взгляд на фальшивую бороду, аккуратно завязанную на старой подставке для парика, — Понимаю, сэр. А бренди?..
— Часть плана, Бартон. Часть плана.
Я решительно вкалываю булавку в платок.
— Фрак, сэр!
Он помогает мне надеть фрак.
— Благодарю, Бартон.
Я направляюсь к дверям. Превосходно. Я очень доволен собой. Моя походка тверда, как всегда.
— Сэр?
Он протягивает мне что-то черное. Не разберу, что это. У меня немного двоится в глазах.
— Что еще, Бартон?
— Ботинки, сэр.
Я опускаю глаза и вижу ноги в, чулках. Ах да. На ужин джентльмену пристало являться в ботинках.
Обеденный стол красного дерева в гостиной Оттеруэла то опускается, то поднимается. Странно. Издалека я слышу собственный голос. Очень красноречиво рассуждаю о пьесе и актерском мастерстве. Никто и не догадывается, что я пьян. Все внимательно слушают и кивают головами.
Лишь одна дама хранит молчание. Она сидит чуть поодаль, на противоположной стороне стола. Обращаясь ко всем, я не отрываясь смотрю на нее. Стол продолжает качаться, зажженные свечи причудливо прыгают, и только одна она неподвижна, словно Полярная звезда. Я не вижу никого, кроме нее.
Кэролайн. Что же мне делать, что вообще происходит со мной? Точнее, что она делает со мной? И почему она так холодна ко мне? Я нахожу решение. Красного вина. Еще красного вина.
Мы идем в гостиную пить чай. Миссис Гиббоне пылко говорит о чем-то. Я не понимаю о чем, но это чрезвычайно оживляет атмосферу.
Возвращаюсь в столовую за бутылкой, которую я спрятал за гобеленом. Этой хитрости я научился в те времена, когда нам с Бартоном приходилось особенно туго. Кажется, вскоре нам придется вспомнить весь набор уловок и обманов из нашего арсенала. Если только не удастся обольстить и заманить в свои сети Кэролайн. И чем скорее, тем лучше.
Выхожу в сад. Деревья и кусты скрывает сумрак, лишь редкие светлячки кружатся и исчезают во тьме. Я вижу Кэролайн в объятиях Линсли. Ну вот, теперь мне все понятно. Конец игре. Она была его любовницей. Я понял это, как только увидел их вместе, еще в день приезда. Теперь она хочет вернуть его. Это разобьет сердце бедной миссис Линсли. Мне не верится, что моя Кэролайн способна на такую подлость. Однако теперь все встало на свои места. Бренди и вино помогли мне понять очевидное.
Она остается одна. Опирается на каменную балюстраду и тяжело вздыхает. Наши взгляды встречаются.
«К добру ли эта встреча при луне, надменная Титания?»
Бутылка выскальзывает у меня из рук и разбивается, вино растекается по каменным плитам. Словно кровь.
Она бежит в дом, а я остаюсь в ночи один. На горизонте вспыхивает и гаснет последняя зарница. В ночном небе сумасшедшей каруселью крутятся звезды. В таких случаях говорят «сердце разбито». Не знаю, есть ли оно у меня?
Леди Кэролайн Элмхерст
— Вся прислуга только и говорит о том, что вы и мистер Линсли собираетесь бежать! — с волнением в голосе сообщает мне Мэри на следующее утро.
— Ну что за чепуха! — Я поднимаюсь с кровати, начинаю ходить по комнате и не переставая повторяю текст из пьесы. Вечером состоится генеральная репетиция, а до тех пор Оттеруэл разрешил всем отдыхать. — Что тебе еще удалось узнать от твоего дружка, мистера Бартона?
— Сказать по правде, миледи, мы вообще не говорим о вас.
Мерзкая девчонка.
— Надеюсь, ты не позволяешь ему распускать руки. Смотри у меня, Мэри, иначе уволю.
— Да что вы, миледи! — Ее глаза полны ужаса. — Да чтобы я позволила ему это! Я порядочная девушка и берегу свою честь!
Ха! Так я ей и поверила, плутовке! Уверена, они без конца только этим и занимаются.
— Я голодна! — заявляю ей.
Но это не так. Спущусь к завтраку, просто чтобы хоть чем-то занять себя. Ночь была душной, и мне плохо спалось. Я извела себя дурными мыслями. Мне почти удалось завести подруг. Правда, Филомена не рассказала мне о своей беременности. Это меня расстроило! Затем я обидела Фанни и огорчила Филомену. Что ж! У них снова есть повод ненавидеть меня. Не сомневаюсь, их это объединит еще больше.
Так оно и происходит. Я вхожу в залитую утренним солнцем столовую. Увидев меня, дамы начинают оживленно беседовать и называют имена людей, которых я не знаю. По ходу разговора выясняется, что они их тоже не знают.
— А Садлеры уезжают на лето в Шотландию, — заявляет Фанни, свернув газету. — Наконец-то им удалось выдать дочь замуж.
Филомена морщит лоб.
— Неудивительно, ведь она такая милая девушка! Джеймс, не трогай руками варенье.
— Никогда не слышала эту фамилию, — удивляется миссис Райли. — Быть может, вы имеете в виду Солтеров? Их дочь сбежала с поэтом, а потом пыталась утопиться в ванне. Лет тридцать назад.
— И ей это удалось? — озабоченно спрашивает Филомена.
— Слава Богу, нет. Из ванны вылилось столько воды, чуть гостиную не затопило. Она была довольно полной девушкой.
Миссис Райли украдкой смотрит на меня.
Это я-то полная?! У меня просто большая грудь, а так я очень даже стройная! У меня самая красивая грудь среди всех присутствующих здесь дам. Уверена, мужчины придерживаются того же мнения. Со дня моего приезда Оттеруэл так ни разу и не посмотрел на мое лицо.
— Нет-нет, это не могли быть Солтеры. Их дочь сбежала вместе с учителем танцев и его лучшим другом, таким женоподобным джентльменом. Все трое поселились в одном доме — кажется, в Честере. — Леди Оттеруэл выхватывает газету из рук Фанни. — О Боже, только взгляните на это платье! С такой линией талии мы все будем выглядеть ужасно! Мне совсем не по вкусу эта последняя мода. Где ты прочла сообщение о помолвке, Фанни? О Солтерах или как их там?
— Справа. Под статьей о венерических заболеваниях и пилюлях.
Впервые за это утро Фанни выразительно смотрит на меня.
— Ты ошибаешься, — произносит леди Оттеруэл, сосредоточенно глядя в газету, — здесь этого нет.
— Предлагаю немного прогуляться, дамы.
Филомена вытирает джем с лица своего сына и встает.
Не обращая на меня никакого внимания, все поднимаются и покидают столовую.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не показать им вслед язык. Кладу на тарелку хлеб и масло, наливаю чай. Он уже остыл. Придется звать слугу. На звон колокольчика появляется заспанный лакей. Несмотря на позднее утро, он зевает и поправляет на себе парик. Судя по всему, эти бедняги репетировали свои роли всю ночь. Излагаю ему свою просьбу.
— Прошу меня извинить, миледи. Нам не дают ключи от чайного короба. Они находятся у экономки и леди Оттеруэл. Ума не приложу, куда они все ушли.
Так, значит, слуги тоже в сговоре!
— Что за вздор ты несешь!
Я вынимаю шпильку и подхожу к каминной полке, на которой стоит чайный короб из красного дерева. Минута нехитрой работы, и замок открыт. Слуга, открыв рот, с изумлением смотрит на меня.
— Нас учили этому в школе. Вот и пригодилось! А теперь будь добр, ступай принеси горячей воды.
Мне вновь приходится отправить его за кипятком, когда он приносит теплую воду. Когда же он придет? Подозреваю, кухня расположена на другом конце поместья. Что же еще мне надо сделать, чтобы получить чашку горячего чая? Это просто нелепо!
Теперь я вспоминаю, где видела его. Этот слуга держал надо мной зонт, пока я воплощала свои художественные фантазии во время пикника. Кажется, теперь он не прочь поболтать со мной. Еще бы! Он, верно, хочет увильнуть от менее приятных обязанностей по дому. Из разговора с ним я узнаю, что джентльмены отправились на прогулку верхом. Хорошо. По крайней мере какое-то время я смогу избежать неодобрительных взглядов мужского общества. А пока я могу позволить себе роскошь, не торопясь позавтракать. И выпить столько чашек чаю, сколько мне захочется.
Да, мне предстоит трудный день. Надеваю шляпку и выхожу в сад. Избегая жарко палящего солнца, я не спеша прогуливаюсь в тени. Что-то мне не по себе. Что это? Быть может, я не выспалась? Или это отсутствие голода после легкого завтрака так странно сказывается на мне? Нет, не в этом дело. Наверное, это оттого, что я плохо переношу одиночество.
Не понимаю, с чего это я стала такой впечатлительной? Глубоко в саду в зарослях папоротника я вижу поросшую мхом каменную скамью. Здесь так приятно и тенисто! Подходящее место для чтения романа или модного журнала. Жаль, что я не догадалась взять с собой что-нибудь почитать. Сажусь на скамью. Разомлев в тени и зевнув пару раз, я укладываюсь вздремнуть. Конечно, я не собираюсь засыпать прямо здесь…
Мистер Николас Конгриванс
Утреннее похмелье не самое приятное ощущение. Мне просто необходимо проветрить голову. Прогулка верхом — то, что мне нужно, чтобы прийти в себя. Оттеруэл по-хозяйски, с гордостью, показывает нам с Линсли свои владения. Он пребывает в великолепном расположении духа, то и дело обращая наше внимание на дома арендаторов. Один из них напоминает Парфенон.
— Великолепно! — Линсли сдерживает свою кобылу. — Мне кажется, Оттеруэл, у этого дома протекла крыша. Смотри, как просела кровля.
— Чепуха! — хмурится Оттеруэл. — Что ты скажешь, Конгриванс? Дом построен по моему проекту.
— Вы настоящий профессионал, сэр. Но, кажется, труба у дома несколько покосилась.
Оттеруэл приподнимает шляпу и здоровается с женщиной на огороде. Она пропалывает грядки. Маленький ребенок едва стоит на ногах, держась за ее юбку.
— Доброе утро, миссис Фелл. Как ваш малыш Джек?
— Доброе утро, милорд. Меня зовут миссис Фуллер, а это моя дочь, Джоан. Эти господа правы, крышу и трубу надо чинить. В доме очень сыро, а в кухонном шкафу растут грибы…
— Хорошо, хозяйка. Управляющий навестит вас, когда освободится.
— Он очень недоволен тем, что его арендаторы, как назло, сменили свои имена и пол.
Возвращаемся к дому. Лошади скачут галопом по зарослям вереска и дрока. Высоко над нами, в ярком синем небе, кружат два коршуна. Спешиваемся и отправляем лошадей на конюшню. Оттеруэл и Линсли идут в дом завтракать. У меня нет аппетита. Пожалуй, прогуляюсь по саду. Утреннее похмелье и прогулка верхом не помогли мне даже на время забыть о Кэролайн.
Я не могу перестать думать об этом — Кэролайн в объятиях Линсли, их тихий шепот и смех. Что происходит со мной? Ах, как хочется услышать от нее, что это было недоразумение, просто дурной сон. Я тоскую без ее улыбки, мечтаю о поцелуе, я готов нарвать ей цветов. Совсем как Бартон для своей Мэри. Никогда раньше мне не приходилось испытывать что-либо подобное к женщине — какое-то смущение, растерянность. А может, это любовь…
Любовь? Да нет, этого не может быть. Все дело в этой сентиментальной и глупой пьесе Шекспира, летнем зное и ее откровенных нарядах, оголяющих великолепную грудь. Я просто не узнаю себя. Надеюсь, я не подхватил неизвестную доселе инфекцию, барахтаясь в венецианском канале! Инфекцию, которая поразила мой мозг. От этих мыслей мне не становится легче.
Я брожу по саду Оттеруэла, среди искусно подрезанных тисовых деревьев, по заросшим мхом и папоротником тропинкам. В конце одной из них стоит каменная скамья. На скамье лежит Кэролайн. Спит. В одной руке она держит ленты от шляпки, другая покоится под щекой. Она выглядит совсем юной, умиротворенной и беззащитной. Так и хочется заслонить ее от всех невзгод этого мира. Таких, к примеру, как я.
Подхожу ближе. Это случилось будто вчера. Она падает в обморок… Я подхватываю ее на руки… Ее нежное тело в лесу, в зарослях папоротника… Наши невинные объятия на театральной сцене… Ее веселый смех, добрая улыбка и шляпка, полная наживки для Уилла.
Неужели она все еще влюблена в Линсли? Мы с ней не говорили об этом. Джентльмену не пристало задавать даме подобные вопросы.
Локон падает на ее щеку. Я опускаюсь на колени.
— Кэролайн, — едва слышно произношу я и глажу ее волосы.
Она вздыхает во сне. При иных обстоятельствах этот вздох можно было бы описать как стон. Я прикасаюсь к ее щеке, нежной и гладкой. Пусть спит. Сейчас я уйду. Но перед тем как уйти, хочу задать один вопрос. Мне очень нужно знать, любит ли она Линсли. Разумеется, я останусь на премьеру и не нарушу слово джентльмена.
Соблазн дотронуться до нее, обнять и поцеловать ее так велик! Даже если ее отношения с Линсли завершены, здравый смысл подсказывает, что мои надежды призрачны. Мне не удалось завоевать ее. Придется смириться. В Англии достаточно богатых вдов, не столь разборчивых и щепетильных. Придется нам с Бартоном отправиться на популярные курорты — в Бат, например. Однако сначала мне необходимо поговорить с ней.
— Кэролайн, — шепчу я снова.
— Ник, — еле слышно произносит она.
Она помнит мое имя! Имя, которым меня никто не называл столько долгих лет! Кажется, я схожу с ума от счастья. Для нее я готов на все, я горы сверну ради нее…
— Кэролайн, я люблю тебя.
Что? Неужели я произнес это вслух? От страха я замираю. Она падает со скамьи и, скверно ругаясь, приземляется на шляпку — ту самую, в которой несла наживку для Уилла.
— Какого чёрта вы это делаете, Конгриванс?
Я хочу помочь и протягиваю ей руку. Она с ненавистью отталкивает ее и, путаясь в юбках, с трудом поднимается на ноги.
— Проклятие, я могла сломать шею. Вы что, сумасшедший? Какого дьявола вы подкрались ко мне? Нигде мне нет покоя от этих идиотов и развратников! Только и знают, что пялиться на мою грудь!
— Мадам, я…
— Не смейте отрицать! Я знаю, кто вы на самом деле, Конгриванс.
Она замолкает на мгновение, чтобы перевести дух.
— Вы… знаете?
Я теряю дар речи. Никогда прежде я не чувствовал себя таким растерянным. Она топает ногой:
— Что вы уставились на меня? Какие игры вы затеяли со мной?
— Я?
— Со мной так нельзя. Вы думаете, у меня сердце каменное? Вы волочитесь за каждой юбкой, а я совсем одна, все друзья отвернулись от меня и…
— А вы, значит, невинны, как агнец? Да вы и Линсли…
— Какой же вы болван, Конгриванс!
И бросается на меня. Мне становится не по себе — ее нельзя назвать хрупкой женщиной. В то же время я понимаю, что это почти признание в любви. Пусть весьма необычное. Она хватает меня как в тиски, мы теряем равновесие и падаем на скамью. Она оказывается сверху меня.
— Теперь говорите вы! — требует она.
У меня перехватило дыхание. Я лежу с открытым ртом, словно рыба, оказавшаяся на суше.
— Послушайте, — шипит она, — я равнодушна к Линсли. Мне нет до него никакого дела. Я сделала то, на что у вас духу не хватило. А вы в это время напились до безобразия.
— Что вы хотите этим сказать?
— Этим я хочу сказать, что вы — круглый дурак. Я говорила с ним о Фанни и Уилле.
Кажется, можно вздохнуть с облегчением, хотя в моем положении сделать это не представляется возможным. И все же мне повезло — в ее глазах я всего лишь жалкий похотливый трус. Слава Богу, она не знает о моих бесчестных планах. Однако сейчас меня это мало волнует. Она лежит на мне, и ее глаза пылко горят. Не от желания, разумеется, а от гнева. Но на это я с радостью закрываю глаза. Мое беспомощное положение не может не радовать меня.
Я начинаю стонать.
— Сейчас же прекратите!
— Кэролайн, кажется, я ушибся, когда падал.
— Чепуха, с вами все в порядке. — В ее голосе слышатся тревожные нотки. — Сейчас я поднимусь.
— Не надо. Лично меня все устраивает. Я готов лежать здесь с вами целую вечность.
— Без еды я вряд ли смогу, — хмурится она.
— Мадам, я пытаюсь объясниться вам в своих чувствах, а вы в это время думаете о том, как бы не похудеть.
— Кто же еще подумает об этом, как не я? Боюсь, что вы, Конгриванс, на самом деле доведете меня до изнеможения.
Как замечательно двусмысленно звучат ее слова! Я безумно люблю ее…
Нет, не то. Я безумно хочу ее.
— Что ж, я на это способен. Но поскольку я не в силах пошевелиться, может, вы поцелуете меня?
— Может, вы попросите об этом как следует?
— Поцелуйте меня, моя скромница. Если вы, конечно, не возражаете.
— Может быть, и не возражаю.
Ее взгляд мечтателен и нежен. И вот я уже не вижу ее глаз. Я вообще ничего не вижу. Я вдыхаю тонкий аромат, чувствую тепло ее чудного тела, его роскошные округлые формы.
— Сейчас же уберите руки с моих бедер, Конгриванс.
Я открываю глаза.
— Скажите, что любите меня!
Она внимательно смотрит на меня.
— С какой стати?
— Проклятие, Кэролайн, идем скорее в кровать…
В мгновение ока она оказывается на земле. Приподняв подол платья, она ставит свою ногу, обутую в элегантные туфли, на ту часть меня, куда дамы, как правило, не ставят свои ноги.
— Кажется, вы несколько забылись, сэр. Мы вернемся в дом с разных сторон. — Она нагибается и поднимает с земли свою смятую шляпку. — Черт, Конгриванс, вы наступили на нее. Видите след от вашего башмака?
— Извините, я не заметил.
Встаю на ноги и стряхиваю мох.
— Не важно. Отдам Мэри, когда Бартон бросит ее.
Леди Кэролайн Элмхерст
Коварный соблазнитель! Позвал меня в кровать! Белым днем, на дворе! Представляю, как Мэри открывает комнату и входит с кипой белья. Конечно, мы могли бы придвинуть к двери что-нибудь из мебели. Ничего не имею против небольшой перестановки мебели, перед тем как… Ничто так не возбуждает. Уверена, Конгриванс пошутил бы на этот счет, выдал бы какую-нибудь остроту. Я вижу его улыбку…
Но я отказала ему. Наверное, я сошла с ума. Разве мне не хотелось этого с момента нашей встречи? Он признался в любви. Что же помешало мне ответить ему? Например, так: «Сэр, я неравнодушна к вам». Или: «Мистер Конгриванс, вы не могли не заметить моей заинтересованности в вас». Или: «Мой румянец подскажет вам, как высоко я вас ценю». Или: «Ник, я так люблю тебя, что умру, если мы сейчас же не отправимся в кровать».
Признаться в любви легко, когда он так близко, что голова идет кругом, когда думаешь лишь о его прикосновении. Нет, так просто я не сдамся!
Я не ухожу. Не торопясь стряхиваю мох с платья. Он стоит рядом и глаз с меня не сводит. Даже на расстоянии я чувствую его возбуждение. Это хороший знак.
Как же мне поступить? Передумать и упасть в его объятия? Ни в коем случае я не сделаю этого. Исключено. Не хочу казаться простушкой, сгорающей от любви. В конце концов, я не Мэри, а вполне благоразумная женщина. Я дождусь момента, когда Николас Конгриванс объявит о своих намерениях. Только тогда я готова забыть о своей чести… или о том, что от нее осталось.
Генеральная репетиция оказывается настоящим кошмаром. Мистер Линсли наклоняется над столом, где он хранит свой реквизит, и страшно ругается. Все в беспорядке, а кое-что исчезло. Тем временем Пак приносит с кухни большую морковь. Она заменит ему цветок, сок которого, попав в глаза, внушает страсть. Жаль, что некоторые из актеров отпускают неприличные шутки по поводу этой моркови. Даже Оттеруэл посмеивается, цитируя что-то из лексикона пастухов. Надо думать, эти слова заимствованы из какой-нибудь пьесы Шекспира. Очень скоро Уилл и Джеймс, проголодавшись, съедают морковь и берут ананас.
Вскоре они съедают и ананас, уговорив одного из слуг разрезать его. Леди Оттеруэл, наверное, хотела съесть его сама, потому громко ворчит. Царица эльфов так отчаянно жестикулирует, что теряет свое крыло.
Когда Дарроуби и Конгриванс появляются в сцене сражения, меч Дарроуби застревает в ножнах. Дарроуби краснеет как рак, пытаясь вынуть его. Это выглядит так потешно, что даже Фанни не может сдержать смех. И это лишь одна из многочисленных неприятностей во время генеральной репетиции. Не думаю, что Фанни специально наступает мне на ноги и велит менять заученные движения, выставляя меня полной идиоткой.
Эта репетиция, кажется, никогда не кончится. Мы все зеваем и через силу произносим реплики. Тем временем на сцене появляются ремесленники. Сдается мне, они играют намного лучше, чем мы. Бартон выступает в роли Пилы и еще изображает стену. Неожиданно их игра прерывается каким-то странным звуком. Оказывается, это малыш Джеймс решил не уходить далеко, а написал возле одной из колонн во дворце Тезея, прямо у всех на виду.
— Джеймс, джентльмены обычно не делают это в помещении и на глазах у дам.
Мистер Линсли спешит к сыну и уносит его за кулисы. Вскоре малыш возвращается и просится на колени к матери. Даже Уилл, знаток Шекспира, наш самый профессиональный актер, не считая своей матери, забывает текст эпилога и громко ревет. Филомена чуть не валится с ног от усталости. Я вижу ее припухшие глаза, и у меня сжимается сердце.
Наконец репетиция заканчивается, и мы все отправляемся ужинать. Но вряд ли у кого-то еще есть силы на еду. Джентльмены остаются в столовой за бокалом вина, дамы отправляются в гостиную пить чай. Фанни необыкновенно жизнерадостна. Она пытается всячески поднять наше настроение и утверждает, что неудачная генеральная репетиция всегда означает успех на премьере. Не знаю, как остальные, а я как-то не очень в это верю.
Гости прощаются друг с другом и, зевая, расходятся по комнатам.
Я сижу на диване у окна, не в силах пошевелиться от усталости. Посижу еще чуть-чуть и пойду спать. Придется будить Мэри. Наверное, она заснула прямо в кресле, дожидаясь меня. Открываю окно, чтобы вдохнуть вечерней прохлады, но за окном так же душно, как в комнате. На горизонте полыхает зарница. Когда же прольется спасительный дождь?
Я вспоминаю такое же лето. Уж минул год. Я сидела у раскрытого окна, вдыхала аромат ночного сада и ждала…
— Вы устали, — Конгриванс возвращает меня в реальность, — идите спать.
Он садится на диван рядом со мной. Как давно я не слышала такого мягкого обволакивающего голоса. Он остался далеко в моем прошлом, когда Элмхерст пытался ухаживать за мной. Как правило, это служило прелюдией к тому, чтобы увлечь меня в спальню. Что ж, меня не надо было долго упрашивать. Наверное, Конгриванс думает о том же. Или я ошибаюсь? В его голосе столько нежности! Могу ли я верить ему?
— Сейчас пойду.
— О чем вы думаете? Вы расстроены, и это тревожит меня.
— Когда умер Элмхерст, стояла такая же теплая летняя ночь.
Он кивает в ответ. Я благодарна ему; за это молчание. Наверное, теперь он знает обо мне все. Что ж, это неудивительно. Не сомневаюсь, что леди Оттеруэл посвятила его в подробности моей жизни. Представляю, что она наговорила ему! Он по-прежнему молчит, только берет мою руку и сжимает ее.
— Вы были абсолютно правы, — наконец произносит он.
Я теряюсь в догадках, пытаясь понять, что он имеет в виду.
— Я должен был объясниться с Линсли. Я обещаю поговорить с ним. Я верну вам доброе имя, Кэролайн.
— Вы очень добры, Конгриванс, но вряд ли вам удастся сделать это.
Я знаю, что говорю. Со мной вечно происходят какие-нибудь неприятности. Не одно, так другое. Во многом я виновата сама.
— И все же я поговорю с Линсли. — Он смотрит на наши переплетенные пальцы. — Наступит время, когда вопрос законности рождения Уилла… даже если отец искренне любит его, все равно встанет перед ним. Ему будет очень непросто.
— Вы говорите так, будто…
— Не сейчас. — Он встает с дивана. — Как-нибудь потом я расскажу вам…
Он помогает мне подняться. Неужели Конгриванс — незаконнорожденный? Я уже готова спросить его об этом, но он останавливает меня, коснувшись пальцем моих губ.
Держась за руки, словно маленькие дети, мы выходим из гостиной в холл. Лунный свет мягко разливается по дубовым половицам и лестнице. Мы медленно поднимаемся наверх.
Неужели все произойдет этой ночью? Ему хорошо известно, где находится моя комната. Впрочем, и я знаю, в какой комнате живет он. Мы останавливаемся. Не слышно ни звука — только наше дыхание.
Он поворачивается ко мне, подносит к губам мою руку и нежно целует пальцы. Я касаюсь его лица. Нежность переполняет меня. Нет, это не флирт, это что-то большее. Его доброта, его забота, его неожиданная откровенность так трогают меня! Пожалуй, я смогла бы полюбить его, доверить ему свои чувства и разделить его тревоги и сомнения.
Я готова пойти к нему… Дверь медленно отворяется, и на пороге с горящей свечой в руке появляется Бартон.
— Вели ему уйти на ночь, — шепчу я.