Поздно ночью Лотен тайно привел новообращенного в Обитель Эйкона на Волчьем Клыке.

— Он говорит, что им движет боль за страдания людей, — сказал Лотен.

— Этого мало, — ответил эйкон Глис раздраженно. — Я хочу знать, к чему она его побуждает. Приведи его ко мне.

Лотен вышел вызвать новообращенного.

— Делай, что он скажет, — прошептал он.

Их сапоги выстукивали энергичную дробь на серых камнях пола.

— Ваша милость…

— Не кланяйся мне так. Только мои последователи кланяются мне. Чего ты хочешь?

— Я хочу служить Тирану.

Эйкон фыркнул, выражая тем самым полное недоверие. Это можно было сравнить с пощечиной, и новообращенный покраснел.

— Я долго учился, сэр. В поисках истины я пришел к тому, во что верите вы: самая великая добродетель — Ворсай.

— Вот как? А почему ты пришел ко мне? Почему бы тебе не молить Ворсай о милосердии и не удовлетвориться этим?

— Я хочу служить делу Ворсай.

— Хочешь, конечно. И ты ждешь, что я тебе поверю? Я что, по-твоему, глупец?

— Но, сэр…

— Ты, наследник Древней Веры, приходишь ко мне и ждешь, что я скажу, как я жажду, чтобы ты служил Ворсай, и тем самым вынесу себе приговор?

— Прошу вас, сэр! Я говорю правду! Я ненавижу Магию. Я больше не могу жить ложью бесчестных обещаний!

— Я тебе не верю.

— Вы должны верить! Я сделаю все, что вы скажете, чтобы доказать вам это!

 

Глава 9

Прошло три недели с тех пор, как Сина с Фаллоном уехали из Кровелла, а Ньял до сих пор не получил от нее никаких известий. В Морбихане не было другого способа послать сообщение, кроме как через сеть кочевников-пикси, которые постоянно путешествуют, торгуя разными вещицами и скотом да передавая новости. Пикси сообщили только, что Фаллон со своей ученицей благополучно добрались до Гаркинского леса. Ньял порадовался, что любимая в безопасности, и занялся делами, помня слова Сины о том, что ничего не изменится.

Но кое-что уже изменилось. Просыпаясь, Ньял теперь не смотрел первым делом на далекие остроконечные горы. Тим заметил, что даже во время важнейшей работы — отлучения годового приплода жеребят от кобыл Ньял часто казался рассеянным.

В Кровелл то и дело кто-нибудь приезжал за советом к Телерхайду. Отведя очередной караван с товарами, вернулся Нед и по просьбе своего отца остался участвовать в бесконечных переговорах и делиться тем, что узнал о проблемах городов.

Однажды к полудню небо на севере затянули грозовые тучи, воздух стал жарким и тяжелым. Надеясь, что дождь не пойдет, пока не вывезут сено с высоких лугов вблизи Холма Единорога, Ньял не обращал внимания на усталость и боль в плечах. Чтобы уберечься от крапивы и чертополоха, растущих среди травы, он надел крепкие крестьянские сапоги и штаны. Летнее солнце пекло вовсю, пропитанная потом рубаха прилипла к телу, из травы выпрыгивали кузнечики. Ньял взмахивал косой в неторопливом ритме, его печальный тенор то усиливался, то слабел. За ним, как клин гусей в небе, шли Тим и крепкие кровелльские крестьяне, взмахивая косами и соединяя свои голоса в древней песне жнецов.

До вечера было далеко, и Ньял остановился, чтобы отереть пот со лба. И с удивлением увидел вождя пикси Финна Даргу, спешащего к косарям по жнивью. Крестьяне, заметив, что Ньял остановился, дали косам отдохнуть и подняли головы.

Перепрыгнув каменную ограду, окружавшую луг, Финн замахал зеленой шапкой и подбежал пыхтя к взмокшим от пота косарям. Хотя пикси доставал Ньялу только до подмышки, его карие глаза излучали безмерную силу и симпатию.

— Телерхайд пропал! Его лошадь только что вернулась с пустым седлом!

— Дракониха раздери! — выругался Ньял.

На неровной почве вблизи Гаркинского леса лошадь легко могла оступиться, а сучья какого-нибудь сухого дерева могли выбить неосторожного всадника из седла. Даже Ньял неоднократно бывал сброшен там своей кобылой и шел домой пешком, со страхом думая, как будут потешаться Нед и Руф Наб. Телерхайд любил ездить в тех краях, и. хотя повелитель Кровелла редко терял лошадь, даже он не был застрахован от опасностей, которые таила в себе дикая местность.

— Парни, — крикнул Ньял крестьянам. — Наш господин потерялся, и мы должны найти его. Тим, закончишь этот акр и, если мы не вернемся через час, подключайся к поискам.

— Хорошо, сэр.

Авелаэр пасся неподалеку, привязанный к дереву у края дорожки. Когда Ньял сел в седло, жеребец прижал уши и затанцевал боком, а потом бойко зашагал по дороге к Кровеллу. Финн трусил рядом с ним.

— Брэндон сказал, что поедет с Ландесом и Недом по нижней дороге к реке Тьме. Ты поезжай по лесной тропе, встретишься с ними у расколотого молнией дуба. Мои ребята пойдут цепью по лесу, и мы будем поддерживать связь с вами обоими. И еще Брэндон просил тебя поторопиться: ты же знаешь, как Телерхайд ненавидит ходить пешком!

— Да уж! — засмеялся Ньял.

Через четверть мили он натянул поводья и остановил Авелаэра перед высокими деревянными воротами. Пикси помахал рукой и потрусил дальше к Кровеллу. Лесной дорогой пользовались крестьяне, чтобы возить дрова с окраин Гаркинского леса. Недавние дожди размыли колеи, дорога стала топкой, и Ньял распорядился не ездить по ней на телегах, пока она не просохнет. Дорога еще не высохла, и Авелаэр ступал осторожно, опустив голову. Ньял наклонился вбок, ища следы лошади со всадником, но смотрел не слишком внимательно, потому что Телерхайд, даже когда лесная дорога была сухой и легко проходимой, предпочитал ехать кругом, через луга, длинной дорогой. Слева Ньял слышал свист и похожие на птичьи крики звуки — это переговаривались пикси.

Дорога пошла немного в гору, почва стала плотнее. По правую руку луга и заросли сменились деревьями и молодой порослью. Авелаэр вытянул голову и, заржав, перешел на рысь. Ньял не стал его осаживать. Дорога шла то лесом, то лугом, а то пересекала лесные поляны, где порой бродили табуны диких лошадей. Лучи послеполуденного солнца пробивались через полог листьев над головой, и пятнистая тень ложилась на дорогу. Мысли Ньяла обратились к Сине.

Когда дорога пошла вниз по обрыву над рекой, со стороны гор донеслись раскаты грома и над лесом начали собираться тучи. Поднявшийся ветер говорил, что надвигается гроза. Авелаэр нетерпеливо затряс головой, когда Ньял перевел его на шаг. Если Телерхайд ехал здесь, лошадь, поскользнувшись на крутом спуске, могла сбросить его. Ньял внимательно осматривал деревья и кустарник по обе стороны от дороги.

Он почти закончил спуск, когда Авелаэр остановился и поднял голову, насторожив уши и раздувая ноздри. Птичье щебетание пикси смолкло, и казалось, даже деревья напряглись, чтобы слушать. Ньял подтолкнул жеребца, тот осторожно пошел вперед, выгнув шею, готовый в любой момент понести. Проследив за его встревоженным взглядом, Ньял увидел то, что испугало коня.

— Эй! — крикнул он.

Телерхайд сидел, прислонившись к расколотому дубу. Авелаэр прянул в сторону, и Ньял нетерпеливо потянул уздечку, возвратил коня на дорогу и пришпорил. Лошадь попятилась, вскинув голову.

— Отец! — крикнул Ньял. — С тобой все в порядке?

Телерхайд сидел спиной к Ньялу, ноги его были вытянуты. Одной рукой он опирался на землю, другой схватился за грудь. Ньял подумал, что старый воин ударился при падении и хочет отдышаться, чтобы потом встать смеясь. Начался дождь, морось заволокла поляну. Телерхайд не двигался, и Ньялу стало вдруг не по себе от тишины.

— Телерхайд! — позвал он снова хриплым шепотом. Когда Ньял заставил упирающуюся лошадь подойти поближе, волосы у него на руках зашевелились. Он соскочил со спины Авелаэра и побежал, путаясь в густой траве.

Телерхайд был убит. Его тело даже не пытались спрятать: он лежал там, где упал, у края дороги. На вопли Ньяла прибежали пикси и собрались на краю поляны. Подъехал Брэндон. Он спрыгнул с лошади с помертвевшим лицом. Звуки плача привели к месту трагедии Ландеса и Неда.

Ландес первым пришел в себя и стал уговаривать потрясенных братьев искать следы убийцы вдоль дороги. Но напрасно: по неосторожности люди и пикси затоптали все следы. Но раны на теле Телерхайда рассказали многое. Его ударили из-за спины по правой руке, и он не смог ею защищаться. Он повернулся лицом к нападавшему и получил несколько ударов по щиту прежде чем был нанесен тот единственный, что пробил щит и угодил прямо в сердце.

Брэндон склонил голову и заплакал, когда Ландес и Нед подняли тело, чтобы положить его поперек седла.

— Подожди, — сказал Нед. — Что это?

Они снова положили Телерхайда на землю, и Ландес дрожащими пальцами коснулся зияющей раны. Каменное острие засело в мякоти. Ландес выдернул его и показал.

— Это наконечник от копья пикси, — сказал Финн невыразительным шепотом.

Нед угрожающе поднял меч:

— Предатель!

Ньял встал рядом. Огненный Удар холодил и оттягивал к земле его руку.

— Почему? — требовательно спросил он вождя пикси. — Почему убили лучшего из морбихан?

— Ньял, нет! — закричал Финн. — Телерхайд был моим другом! — Пикси подтянулись к своему вождю, перебирая пальцами тетиву коротких луков. — Мы приехали, чтобы чествовать тебя и обменять шкуры шалков на зерно. Зачем нам убивать человека, который спас нас от Новой Веры?

— Опустите мечи! — Брэндон встал между ними. Его бледное лицо было залито слезами. — Моему отцу нечего было бояться Других. И у группы Финна Дарги не было при себе никаких копий, когда я встретил их у ворот прошлой ночью. Они были вооружены только луками, которые держат сейчас.

— Спасибо, милорд, — прошептал Финн Дарга.

Нед отступил, явно разочарованный.

— Значит, это были тролли, — сказал он. — Мати-«Красный Плащ» и его тролли.

— Бандиты! Подонки! — В голосе Ландеса звучала ненависть. — Отбросы всех наших племен. Раньше они никогда не уходили так далеко от гор.

— Но зачем троллям убивать Телерхайда? — допытывался Ньял.

— Возьмите наконечник с собой, — приказал Брэндон, не ответив брату. Он только кивнул Ньялу, и вместе они подняли тело Телерхайда на лошадь. Скорбная процессия отправилась к дому.

 

Глава 10

Весть о смерти Телерхайда разлетелась быстро. Кто мог, поспешил в Кровелл, чтобы отдать последний долг человеку, который был щитом Древней Веры. Общины Других, рассыпанные по всему Морбихаыу, исполняли ритуалы скорби в соответствии со своими обычаями. Они были испуганы и обеспокоены. Многие люди разделяли эти чувства, но, как бывает по кончине любого великого мужа, нашлись и такие, кто втайне ликовал.

Погребальный костер сложили на вершине Холма Единорога. Нужно было ждать прибытия Фаллона, чтобы были соблюдены ритуалы, которые сопровождают похороны великого героя. Глубокая тишина воцарилась в Кровелле. Прибывали соболезнующие.

Резкие птичьи крики пикси донесли известие до Фаллона, и быстроногий единорог великанов доставил его в Кровелл ближе к вечеру второго дня после убийства. Смотреть на Фаллона было смешно — сидя позади великана, чародей цеплялся за шерсть на спине Ур Логги. Все они взмокли от пота после скачки из Гаркинского леса. Фаллон повидал Брэндона. Тот замкнулся и скрывал свои чувства под маской официальности. Ньял же сторонился гостей и откровенно горевал.

Погребальный костер был готов. Маленькая процессия извилистой тропой пошла к вершине холма. Кроме Неда и Ландеса, Адлер с Бенаре были единственными северными лордами, кто услышал известие вовремя, чтобы успеть на похороны. Чтобы добраться до Кровелла, они сутки ехали из Элии — города Адлера на побережье. Финн Дарга пришел со своей группой пикси. Когда Фаллон разжег факельный огонь, пикси выпустили в воздух град стрел. Ур Логга встал на колени рядом с чародеем и завертел своими длинными пальцами палочку для разжигания огня. Когда пламя вспыхнуло, каждый скорбящий запалил факел и положил его в костер.

Сина молча стояла рядом с Ньялом до самого заката и в сумерках. А костер горел и горел. Когда взошла луна, Сина ушла, чтобы помочь Фаллону в гадании на углях. Она простояла на коленях рядом с чародеем всю ночь. Ее слезы падали рядом с его слезами. На рассвете девушка принесла Фаллону хлеба и немного бренди.

— Что вы видели, Мастер? — спросила она.

— У меня нет Дара Пророчества, — ответил он глухим голосом. — Я не видел ничего.

Последней церемонией было «Прощание», проводимое традиционно у устья логова Матери-Драконихи высоко в Троллевых горах. Пещера представляла собой глубокую расселину в сизой скале. Из расселины выбивались клубы сернистого пара. Считалось, что это пламя дыхания Драконихи греет камни вокруг пещеры и поэтому там никогда не застывает лед, даже глубокой зимой. Темный вход был не очень велик: три великана не смогли бы встать там рядом.

Широкий уступ ближе к входу в пещеру сильно сужался и не мог вместить десятков скорбящих, приехавших изо всех уголков Морбихана. Семьи пикси, оборванные лесные эльфы и торжественные великаны вперемежку с зажиточными людьми-крестьянами и состоятельными гномами теснились перед нагретыми камнями у входа и в беспорядке растянулись по тропе, которая зигзагами пересекала поверхность утеса. Перед входом в пещеру хлопали на ветру красочные флаги, разрывая тишину, охватившую горы.

Брэндон, новый повелитель Кровелла, опустился на колени перед темным отверстием в скале. Только его губы шевелились, когда он шептал священные слова, повествуя Драконихе о смерти героя. Брэндон исхудал, ожесточился. Сразу за ним стоял на коленях Ньял, опустив голову, словно погруженный в раздумья. В шаге от братьев, там, где уступ расширялся, стояли на коленях Царственные Другие и северные лорды. Брэндон закончил священное слово. Он обернулся, протянул руку брату. Ньял, выведенный неожиданно из печальной задумчивости, подвинулся к Брэндону.

— Я клянусь, — прошептал Брэндон хрипло, — своей жизнью и жизнью моего брата, я клянусь тебе, Бессмертная Дракониха, что смерть моего отца будет отомщена! — Его глаза горели, и только несколько лордов в первом ряду заметили: Брэндон сжал руку Ньяла с такой силой, что младший брат сморщился от боли.

Брэндон встал и поднял тяжелый щит Телерхайда, сохранивший следы нападения. Герб Кровелла, двуглавый дракон на бордовом поле, зловеще уставился на собравшихся, когда новый повелитель Кровелла повесил щит на резной столб перед устьем пещеры. Брэндон постоял минуту, склонив голову, затем повернулся лицом к остальным лордам.

Ньял первым шагнул вперед, опустился на одно колено:

— Я признаю тебя законным повелителем Кровелла и вручаю тебе мой меч и мою жизнь.

Брэндон сжал руку Ньяла и поднял его на ноги.

Толстяк Ландес, почерневший от горя, прошел по каменистой земле, немного хромая из-за старой раны, полученной в битве за Гаркин. Он пожал руку Брэндона и прошептал хрипло:

— Брэндон, я признаю тебя новым повелителем Кровелла. Прими мою дружбу и поддержку.

— Благодарю вас, лорд Ландес, — ответил Брэндон. Они обнялись.

Следом подошел Нед.

— Повелитель лорд Кровелла, — не стал распространяться он. Нед пожал Брэндону руку, и голубые глаза сверкнули на его красивом лице, как драгоценные камни.

Один за другим остальные лорды признавали Брэндона и занимали свои места в ряду справа от него. В течение прошедшей погребальной недели они неоднократно приносили как ритуальные, так и самые искренние соболезнования. «Прощание» было заключительной церемонией, в которой все поворачивались лицом к будущему.

Когда к Брэндону подошел Фаллон, все умолкли. Чародей, бывший ростом чуть выше Ньяла, посмотрел на нового повелителя снизу вверх и провел руками в воздухе, приводя жизнь Брэндона в гармонию с Законом. Затем, не проронив ни слова, он занял свое место слева от Брэндона. Один-единственный чародей, а справа — два десятка лордов.

Как правило, только люди-мужчины участвовали в «Прощании», ибо только люди считали Дракониху святой покровительницей воинов. Но Телерхайд был не только человеком-героем, но и первым Полководцем Пяти Племен.

По обыкновению быстрый и энергичный, Финн Дарга вышел вперед.

— Мои поздравления, новый повелитель Кровелла, — сказал он высоким звенящим голосом. — Пикси Морбихана поддерживают тебя.

Запела серебряная труба, и к устью пещеры пробралась эльфийская королева. Ее крошечное личико опухло от слез, в длинные золотые волосы были вплетены желтые и оранжевые ленты — эльфийские цвета траура. Миниатюрная даже для эльфа, она двигалась с величественной грацией, почти смешной для того, кто росточком всего по пояс человеку. Королева была первой женщиной из всех племен, участвующей в такой церемонии.

— Милый, милый Брэндон, бедный сиротка! — закричала она.

Брэндон вежливо наклонился к ней и удивился, когда она поцеловала его в щеку долгим поцелуем. От королевы пахло эльфийским бренди.

Следующим подошел Мэрдок— снефид гномов. Он говорил мало, о его чувствах сказали его суровое лицо и мрачный взгляд. Изо всех племен люди и гномы были самыми близкими друг другу по обычаям и воинственности. Мэрдок и его сын Руф Наб были Телерхайду дороже многих людей.

Возвышающиеся надо всеми два великанских короля были последними из Других. Их расчесанная густая шерсть лоснилась. По обычаю великанов они подошли приветствовать Брэндона, не поднимая глаз от земли. Кланяясь, каждый вежливо уступал дорогу другому, и ни тот, ни другой не шел первым. Наступила неловкая пауза Брэндон вздохнул и протянул руки им обоим.

— Ваши величества, — сказал он, разрешая их проблему.

— Мои соболезнования, — прошептал Ур Логга, более высокий из двоих. Он был одет в церемониальную юбку и держал в руке символическую сломанную ветвь.

Вторым был Ур Банфит, король горных великанов, живущих близ Фенсдоунской равнины. Его шерсть отливала золотисто-каштановым, как у всех великанов-южан. Ур Банфит учтиво отводил глаза, когда говорил, но был потрясающе прямолинейным для великана. Он признал новый титул Брэндона, потом наклонился и прошептал:

— Мы сражены горем. Ваш отец был великим героем, которого мы ценили и к которому были привязаны. Мы искренне надеемся, что это не начало Дракуна.

Толпа тревожно всколыхнулась. Эйкон Глис поднялся со своего места. Его малиновая, шитая золотом мантия замерцала на свету, подчеркивая громадность его тела. Из-за своей фигуры он казался представителем еще одного племени, созданием, существующим отдельно от остальных.

— Мой дорогой повелитель Кровелла, — сказал он нараспев. Его звучный голос заполнил устье пещеры и пролился на беспокойную толпу людей и Других, стоящих на тропе внизу. Кое-кто из людей внимал ему с тайным восторгом, но для Других и тех, кто любит Закон, его слова казались леденящими.

— Твой отец в конце концов был моим другом. Он был великим человеком, человеком дальновидным, мужественным. Человеком, благодаря которому Новая Вера мирно живет бок о бок с Древней Верой предков.

Медоточивый голос продолжал греметь. На губах Брэндона застыла тусклая улыбка: смесь вежливости и презрения.

Ньял поискал взглядом глаза эйкона, но встретил алчущий взгляд голодного зверя. Эйкон радовался смерти Телерхайда, Ньял не сомневался в этом. Он горько посмотрел на окружающую его группу людей и Других и шагнул ближе к Брэндону, словно прикрывая его спину.

Братьям из Кровелла понадобится вся дипломатичность и весь ум до последней крохи, чтобы найти убийцу и понять причину преступления.

Пропела эльфийская труба. Недельная церемония похорон Телерхайда закончилась. Дракониха извещена о смерти героя, новый наследник признан всеми. Исповедники Древней Веры надеялись теперь, что их Дракониха примет Телерхайда в Собрание Павших Воинов.

Плотная толпа, заполнившая опасный путь к пещере, начала расходиться. Кто-то пробивался к пещере, чтобы хоть мельком увидеть Царственных Других и лордов, остальные повернули назад. Большинству Других нужно было возвращаться к своим домам в Гаркинском лесу, людям — к своим поместьям и фермам на побережье. Все Пять Племен шли вместе по узкой тропе, объединенные горем и долгими церемониями. Царственные Другие и лорды подождали у входа в пещеру, пока толпа не поредеет, потом и сами стали спускаться.

Подошел Ландес, сжал руку Брэндона:

— Придет весна, мы поднимемся отрядом в горы и уничтожим всех троллей, каких найдем. Мы отомстим за него, Брэндон, и избавимся от кровожадных паразитов.

Брэндон покачал головой:

— Слишком многое нужно обдумать, лорд Ландес. Я не убежден, что это были тролли.

— Мы должны положить конец слухам. Жирный эйкон так и хочет, чтобы люди решили, будто это дело рук ни в чем не повинных пикси. Мы должны заявить ясно, что только тролли способны на такую подлость.

Когда он ушел, Брэндон сел, привалившись спиной к скальному выступу и подставив лицо осеннему, подернутому дымкой солнцу. Ньял сел сбоку от него, с другого бока примостился Руф Наб. Наставник Брэндона с тех пор, как тот был ребенком, Руф Наб сидел теперь настороженный, положив правую руку на рукоять кинжала и наблюдая за всеми, кто проходил мимо. Его бдительность не ослабла и тогда, когда возле братьев на минуту остановился Фаллон.

— Господин Фаллон, — приветствовал его Брэндон. — Вы прочитали знаки?

Бледно-голубые глаза Фаллона продолжали следить за редеющей толпой.

— Я прочитал, но мне не нужны никакие знаки, чтобы понять, что эйкон Глис — корень этого, милорд.

— Да, думаю, вы правы. Но я хотел бы быть уверен. Ландес думает, что это были тролли. Доказательство, Мастер, вы можете дать мне доказательство? Мне нужна не только рука, сделавшая это, но и голова, которая это задумала.

— Я могу сказать тебе вот что, — ответил Фаллон. — Ищи у себя дома. Друг привел его к смерти. Ни один враг не смог бы подойти к нему сзади, пока он был жив.

Брэндон кивнул, не удивившись:

— А будущее?

Фаллон вздохнул:

— Ты тоже, Брэндон? Все спрашивают меня о будущем. Я чародей, а не какой-то там пророчествующий шарлатан. Подвинься, Ньял, дай мне сесть.

— Вы читали пепел моего отца. Что вы видели?

— Я видел суматоху и растерянность. Но относилось ли это ко мне или к Морбихану, я не могу сказать. Я не силен в пророчествах.

— Хорошо, — сказал Брэндон, вставая. Рядом с ним, чуткий, как терьер, вскочил на ноги Руф Наб. — Ньял! — В голосе Брэндона звучал приказ. — Вели своему человеку седлать лошадей. Я хочу как можно скорее вернуться в Кровелл. Нам есть чем заняться.

— Брэндон! — Голос чародея остановил Брэндона на полушаге. Ньял повернулся, чтобы послушать. — Будь терпелив. Рука, которая держит оружие, может оказаться так близко, что ты не увидишь ее.

— Это что, предсказание, Мастер Фаллон? — спросил Брэндон.

— Конечно, нет! Я советую тебе прикрыть тылы и действовать осмотрительно. И без Магии ясно, что твоего отца убил не какой-то неуклюжий незнакомец. Это был кто-то, кто, вполне возможно, также и твой противник и равен тебе по силам. Если ты ищешь мести, ты должен иметь терпение.

— Спасибо, Мастер Превращений. Если потребуется терпение, чтобы отомстить за моего отца, оно у меня будет.

— Тогда действуй в гармонии с Законом, Брэндон.

Брэндон закрыл глаза и отвернулся.

— Как вы можете верить во все это, господин? — прошептал он ожесточенно.

— Во что — во все? — нахмурился Фаллон.

— В Закон. Если какой человек и жил всегда в гармонии, то это был отец. Если есть Закон, почему он мертв?

— Брэндон! — охнул Ньял.

— Нет, пусть говорит. — Чародей положил руку на плечо юноши. — Все подвластно Закону, Брэндон, даже смерть Телерхайда. Когда нам больно, мудрый смотрит глубже и пытается понять.

Брэндон закусил губу.

— Вы можете мне сказать, почему Телерхайда убили?

Фаллон покачал головой:

— Кто знает, как кончится жизнь человека? Паутина Причины и Следствия опутала нас всех, даже Телерхайда. Но Закон работает для тебя, веришь ты в него или нет. Я надеюсь, ради тебя же самого, что ты в гармонии с его принципами. — Он быстро начертил в воздухе пентаграмму передо лбом Брэндона. — Действуй в гармонии с Законом, — повторил он. — И ты тоже, Ньял.

Брэндон отвернулся и быстро зашагал прочь от пещеры. Ньял последовал за ним, уходя все дальше от того места, где щит Телерхайда сверкал на послеполуденном солнце

 

Глава 11

Это случилось сразу после зимнего солнцестояния. Дикий единорог, выгнанный зимним голодом со своего обычного пастбища около Клюквенных болот, сломал низкую каменную стену у реки и уничтожил большой запас зерна. Следующей ночью он вернулся и сильно побил копытами гвардейца, который пытался прогнать его из амбара.

В течение всей той долгой осени Брэндон помнил о совете Фаллона. Он с сомнением относился ко всем людям Морбихана, как к тем, кто поддерживал Телерхайда, так и к тем, кто выступал против него. Хоть это ему претило, Брэндон искал тонкие способы проверить каждого, кто стоял перед ним, задавая вопросы, скрывающие двойной смысл. Он ни с кем не делился своими мрачными подозрениями, даже с красавицей Гвенбар, родившей ему сына всего через несколько дней после Прощания. Брэндон назвал его Телерхайдом. Тел-младший, так стали звать ребенка.

Посетители хлынули в ворота Кровелла. Приходили Другие, жаждущие увидеть новорожденного и получить совет Брэндона. Приезжали лорды — те, что хотели поглядеть на нового повелителя Кровелла и понять, что же будет теперь, когда Телерхайда нет. Брэндон следовал политике своего отца, ничего не предпринимая такого, что повредило бы торговле с Моером, но твердо противодействуя тем, кто требовал для людей права заселять Гаркинский лес. Когда он приветствовал гостей, он искал в их глазах и словах конец нити, ведущей к убийце отца.

Некоторые лорды пытались убедить Брэндона, что Телерхайд умер от руки одного из давних недругов людей — троллей. Они ссылались на каменный наконечник и время года, в которое, как говорили, тролли бродят далеко от Троллевых гор. Одним из этих людей был Нед. Он часто наведывался в Кровелл и призывал идти отрядом в горы, чтобы очистить их от паразитов.

Шли месяцы. Метели укрыли поля и предгорья вокруг Кровелла легким снежным покрывалом. Запертый в замке зимней стужей, Брэндон стал еще более угрюмым и неприступным. Отсутствие сведений злило его.

— Тролли тут ни при чем, готов поклясться, — повторял он Ньялу, грея руки у очага. От зимнего сквозняка колыхались гобелены на стенах. — Никто из Других его бы пальцем не тронул, даже тролль. Это был один из нас, людей. Или фанатик Новой Веры. Но кто?

Ньял колебался. Иногда он не сомневался, что прав его брат, иногда верил, что убийцы — тролли. Слишком часто его мысли были заняты Синой и крестьянскими делами. Он пытался убежать от тяжелой тучи траура, нависшей над Кровеллом, отвлечься от мрачных мыслей в трудах. На ферме готовились к отелу скота.

Вторжение дикого единорога мобилизовало всех. Крестьяне и гвардейцы оставили дома и разложили в полях костры, чтобы отпугивать дерзкого зверя. Люди собирались большими группами и были рады тому, что их тревожит всего лишь возможность нападения дикого животного, а не мрачные замыслы убийцы. Ньял повел часть мужчин восстанавливать разрушенную каменную стену, а Брэндон остался один в большом зале. Он стоял у окна и смотрел на костры. Казалось, даже он избавился от мрачной апатии. Его терпение иссякло.

Той же ночью пикси понесли приглашения во все концы Морбихана. Царственные Другие, северные лорды, Фаллон и эйкон Глис приглашались на охоту на единорога. Ответы пришли быстро. Эйкон отказался, но послал своего лейтенанта Тирла. Королева эльфов отправила делегацию своих мужей. Великаны отказались и прислали послание протеста. Фаллон, солидарный с ними, отправил вместо себя Сину. Она официально вручила Брэндону протест великанов против охоты вообще (и охоты на единорогов в частности), в котором с огромным тактом была изложена ненависть великанов к охоте.

Несмотря на утрату зерна, Ньял сумел распорядиться запасами так, чтобы стол был накрыт роскошно. Завтракали до зари, свет факелов освещал лица гостей, поглощающих пироги с мясом и наваристый охотничий суп. Королевские эльфийские мужья собрались у ножки стола и завели бодрую охотничью песню. Снефид гномов стучал в такт кружкой. Брэндон непринужденно ходил среди гостей, время от времени останавливаясь, чтобы прошептать несколько слов кому-нибудь на ухо. Он улыбался, но там, где он проходил, от веселья не оставалось и следа.

Ньял сидел с Синой около очага, сжав под столом ее руки. Сина засмеялась над чем-то из сказанного юношей и наклонила голову к его голове. В конце концов их лбы соприкоснулись. Он что-то прошептал, а она снова засмеялась. Брэндон подошел к Ньялу сбоку.

— Извините, миледи, — сказал он. — Мне на минуту нужен мой брат.

— Конечно. — Сина улыбнулась Брэндону, но под столом крепко сжала руку Ньяла, удерживая его.

— Ньял! — резко сказал Брэндон и отвернулся.

— Иду! — Ньял нехотя высвободил руку.

Маленькая комната, примыкавшая к большому залу, была освещена дрожащим пламенем факела. Брэндон нетерпеливо остановился в дверях, Руф Наб и Тим уже ждали братьев.

— Ньял! — повторил Брэндон.

— Да иду, иду! — Ньял был зол. Хотя Сина приехала в Кровелл еще позавчера, ему никак не удавалось остаться с ней наедине больше чем на несколько минут.

Брэндон закрыл дверь и повернулся. Его лицо осунулось, глаза стали темными и мрачными.

— Сегодня мы поймаем человека, который убил отца. Мне нужен каждый из вас, чтобы подкараулить его, — сказал он. — Руф. я хочу, чтобы ты следил за лордом Ландесом.

— Не говори мне, что ты подозреваешь его! — возроптал Ньял. — Он мой будущий тесть!

— Я подозреваю всех, — ответил Брэндон. — Не доверяй никому, Ньял! Ты должен следить за Тирлом. Отец никогда бы не повернулся спиной к приспешникам эйкона, но я уверен, Тирл знает ту руку, которую мы ищем. Следи, с кем он разговаривает и кого избегает. Тим, ты займешься городскими лордами: Адлером, Бенаре и их компанией. Мы охотимся за куда более крупной дичью, чем единорог. Убийца отца сейчас в этом доме, я уверен. Как хозяин, я поеду впереди. Ньял, держись на расстоянии, но прикрывай меня со спины. Руф, когда охота начнется, вы с Тимом займете места по обе стороны от Ньяла. Подпускайте ко мне любого, но следите в оба. — Глаза Брэндона были холодными и бесстрастными, какими были всю зиму. — Я пустил слух, что знаю убийцу и назову его имя после охоты. Убийца нападет на меня.

— Это небезопасно, — проворчал Руф Наб. — Мне не нравится, что ты делаешь себя мишенью.

— Для ловушки нужна приманка. Смотрите в оба, и к ночи этот человек будет у нас в руках.

У Ньяла не осталось времени вернуться к Сине: затрубили охотничьи рога, и охотники собрались во дворе.

День Сина провела в доме, играя с Телом-младшим и болтая с Гвенбар. В воздухе повисли тяжесть и уныние. Гвенбар казалась бледной и рассеянной. Даже Тел-младший капризничал — хныкал и плакал, пока няня не унесла его спать.

— Ты чародейка? — спросила Гвенбар Сину.

— Пока нет.

— Но ты знаешь целительство? Может, ты задержалась бы на несколько дней и понаблюдала за Брэндоном: он нездоров. С тех пор как убили его отца, он как помешанный. Не ест, мало спит,

— А что говорит ваша Целительница?

— Она тупица! — сварливо ответила Гвенбар, и на ее хорошенькое лицо легла тень беспокойства. — Она дает ему зелья, от которых он только слабеет. Он больше не пойдет к ней.

— Я сделаю, что смогу, — пообещала Сина. Она сама не спала прошлой ночью. Несмотря на радость снова видеть Ньяла, девушка чувствовала непонятный страх.

Было уже темно, когда охотники наконец въехали в ворота Кровелла. Раненые собаки лежали поперек седел. Охотники перепачкались и устали, но их буквально распирало от рассказов. Единорог выбежал из леса, чуть не растоптав нескольких пикси. Собак спустили слишком рано, и, когда те затравили единорога в предгорьях на дальнем берегу Тьмы, всадники были оттуда в несколько милях — они преодолевали брод. Единорог оторвался от собак и устало побежал назад, в Гаркинский лес, из которого его выгнала зимняя бескормица.

В конюшне стоял такой холод, что даже вода в корыте подернулась льдом. Сина завернулась в тяжелый коричневый шерстяной плащ и пошла за Ньялом. Тим подвесил факел повыше, и Сина занялась собаками. Она накладывала травяные мази на их раны, как учил ее Фаллои. Самая тяжелая рана была у старого охотничьего пса, одного из любимцев Телерхайда. Он скулил от боли, но утих, когда Ньял прошептал ему что-то. Сина зашивала глубокую рану, в которой виднелись ребра. Закончив работу, девушка погладила седую голову собаки.

— Хороший пес, — сказала она ласково. Пес лизнул ее руку. В свете лампы его похожие на волчьи глаза были большими и кроткими.

— Будь проклят этот единорог! — выругался Ньял.

— Единорог только защищался, — сказала Сина, смывая собачью кровь с рук. — Великаны ездят на единорогах, и они у них всегда смирные. Они стоят на привязи, а великанские дети играют возле их ног.

— Этот единорог чуть не до смерти забил одного из наших людей. А мы должны позволить Телу-младшему играть у его ног?

Тон Ньяла удивил девушку.

— Всякий, подвергшийся нападению, окажет сопротивление, Ньял. Ты не можешь винить единорога за то, что он такой, какой есть!

— Я знаю. Прости, Сина. — Юноша протянул к ней руку, и она обняла его, не желая, чтобы что-то жестокое или злое разъединило их.

Они вздрогнули, услышав чье-то покашливание. В дверях стоял Тим.

— Прошу прощения, сэр, но время ужинать. Вас будут ждать.

Сина поспешила к себе в спальню переодеться. Трудно быть нарядной, когда учишься у чародея, особенно когда приходится жить в логове великана, но она привезла с собой свое последнее хорошее платье. Оно было соткано эльфами из прекрасной шерсти, и Сина любила его, потому что оно было выкрашено одуванчиком в темно-бордовый Цвет, почти такой же, как поле на гербе Кровелла. Сверху она набросила свой небесно-голубой плащ. Ньял отдал девушке полированное бронзовое зеркало, и она, хмурясь, смотрела в него, расчесывая свои длинные черные волосы деревянным гребнем. Темно-зеленые глаза, смотревшие на нее из зеркала, были тревожными.

— Я не позволю этому дому сделать меня печальной! — проговорила Сина. И засмеялась, ибо ей показалось нелепым, чтобы какое-то место, а особенно дом, где она была так счастлива, могло иметь над ней такую власть.

За ужином она почти не видела Ньяла. Он сидел рядом с Брэндоном за длинным столом. Шел непринужденный разговор. Подали восхитительно приготовленное мясо. Высокий легкий хлеб, которым славился Кровелл, запивали галлонами яблочной водки из плодов, выращенных в местных садах. Гости веселели на глазах, но Ньял и Руф Наб оставались трезвыми. Брэндон холодно улыбался, наблюдая, как все наслаждаются едой. Сам он пил только воду из серебряного кувшина.

Поздно ночью Сине приснился сон. Фаллон спрашивал ее о чем-то, а она не могла ответить. Ее разбудил стук. Девушка накинула голубой плащ и в темноте пошла к двери. При свете факела она узнала Тима.

— Брэндон заболел, миледи. Ньял просит вас прийти побыстрее.

Не до конца проснувшаяся Сина пошла за Тимом по коридорам наверх. Несколько гостей стояли у двери в комнату Брэндона. Ее отец тревожно улыбнулся ей, стоявший рядом с ним Адлер низко поклонился, когда девушка проходила мимо.

Нед встретил ее в дверях.

— Ему стало плохо вскоре после ужина, — прошептал он. — Он не знает, где находится.

Брэндон лежал на своей кровати. Гвенбар стояла на коленях на полу возле него, держа его руку обеими руками, ее золотые волосы растрепались. Ньял утешал ее, гладил по плечу.

Сина встала на колени возле кровати.

— Брэндон, — спросила она, — что случилось?

Брэндон взглянул на Сину. Несмотря на то что Нед держал над Брэндоном горящий факел, его зрачки были большими и неподвижными. Тени лежали вокруг глаз лиловыми кругами. Он с трудом, учащенно дышал.

— Брэндон, — повторила девушка. — Это Сина. Что случилось?

— Сина, — прошептал он. — Где Ньял?

— Здесь.

— Гвен?

— Тоже здесь.

— Я не чувствую своих рук, — прошептал он. — Я словно уплываю.

— Ты лежишь на кровати. И Гвенбар держит тебя за руку — сожми его руку крепко, Гвенбар. Чувствуешь?

— Ньял… убийца отца… Нед… — В горле у Брэндона захрипело, и тело сотрясла сильная судорога.

— Брэндон! — в тревоге закричал Ньял.

Гвенбар заплакала.

Сина потребовала горячей воды для приготовления настоя. Ее руки тряслись, когда она перебирала небольшой запас трав, который привезла с собой. Наконец она выхватила мешочек с шалфеем. Ее пальцы долго возились с узлом

А Брэндон лежал без сознания. Когда настой был наконец приготовлен, он не смог проглотить ни капли. Дверь в комнату Брэндона была закрыта, и некоторые из гостей провели ночь по другую ее сторону в тесном коридорчике. Сина боролась за жизнь Брэндона. Она укутывала его холодные руки и ноги одеялами, наполняла воздух дымом от горящих крапивных стеблей, пыталась разбудить больного. Но пальцы Брэндона становились все холоднее, а дыхание — все реже. Брэндон умер, когда на ярком зимнем небе зажглась заря.

 

Глава 12

Однажды весенним вечером лесной эльф по имени Слипфит сидел неподвижно возле рощи вековых дубов в чаще Гаркинского леса. Его большие уши напряженно ловили каждый звук, глаза неотрывно следили сквозь струи дождя и сумрак за человеком, стоящим под самым большим дубом. Человек стоял, запрокинув голову, будто ждал, что дерево заговорит.

Одинокий лесной кочевник, Слипфит много лет обретался в этих краях и даже в сгущавшейся полутьме сразу узнал Фаллона — Мастера Превращений. Говорили, если застать чародея за работой, исполнится самое заветное желание. Суеверие, конечно, но этот эльф, как, впрочем, большинство эльфов, был очень суеверен.

Фаллон прорицал. Вернее, пытался прорицать. У всех чародеев и волшебниц есть свой особый Дар, но у каждого из них бывают трудности с каким-нибудь из колдовских искусств. Превращение — Дар Фаллона — приходило к нему естественно, как дыхание. Но вот с пророчеством дело обстояло совсем по-другому. С тех пор как Китра открыла в себе Дар Пророчества, оно стало священной обязанностью Хранителей Магии. Но для Фаллона пророчество оказалось самым тягостным, самым мучительным трудом.

Ему нужно было хоть мельком увидеть ткань времени. Нити настоящего грозили бедой, и звание Мастера Чародея требовало от Фаллона употребить все свои магические силы для защиты Пяти Племен. А с недавних пор в душе Фаллона поселилось острое беспокойство. Хотя зима выдалась на редкость мягкая, жители Морбихана не могли не заметить, что весна не наступает слишком долго.

Солнце прошло уже половину пути к летнему солнцестоянию, а зубчатые горы, возвышающиеся над лесом, все еще были покрыты снегом. В предгорьях холодные, сердитые бури, спускавшиеся с вершин, встречались с теплыми ветрами с побережья и вместе терзали землю. То замерзая, то оттаивая, реки вздулись и затопили берега. Почки на деревьях набухли, но ледяной ветер тут же заморозил их. На залитых дождями лугах гнили ростки молодой травы. Ручьи превратились в реки, дороги — в потоки грязи. Все мало-мальски разумные люди и Другие предпочитали посиживать дома и берегли оставшиеся запасы сухих дров.

После смерти Брэндона Фаллон неделю постился, но видение так и не пришло. Теперь же он проголодал трое суток и двое суток не спал. Он ужасно не любил истязать свое тело, но не знал иного способа вызвать видения. И вот, избрав последнее средство, он отдал себя во власть непрекращающихся бурь.

Фаллон стоял под исполинским дубом, закрыв глаза и обратив взор внутрь себя. Было жутко холодно. Время от времени крупка мокрого снега обжигала кожу. Сумерки сгустились, сырой ветер пронесся по дубовой роще. Эльф задрожал и спрятался в дуплистом дереве. Фаллон изо всех сил боролся с желанием уступить своему Дару, выйти из замерзшего, голодного, изнуренного старческого тела и превратиться в кого-нибудь теплого и пушистого. «В волка», — пришла к нему непрошеная мысль. «В волка с густым мехом и полным брюхом. А потом мы бы прижались друг к другу — я-волк и я, — и я бы согрелся».

Яростный порыв ветра пронесся по возвышению, на котором стоял старик. Сквозь завывания ветра Фаллон услышал громкий треск. Сук соседнего дерева рухнул к его ногам, кончики веток хлестнули по лицу. Чародей выругался, но другой порыв ветра ударил по нему, сдул его бороду вбок. Он впился взглядом в темное небо:

— Китра! Дай мне знак!

Но дрожь, сотрясавшая худые плечи чародея, быль вызвана холодом, а не той энергией стихий, которую он призывал. Его слезы смешались с дождем, и ветер сдул их со щек.

— Создатели! Дайте же мне увидеть' — Фаллон едва слышал собственный голос за ревом ветра Он закрыл глаза. Изнеможение накатило на него ледяной волной, но с ним наконец пришло что-то еще. Фаллон вздрогнул так, что чуть не упал, и отдался во власть видения.

В поднимающемся легком тумане мелькнула река, с неудержимостью катившая свои пенистые воды по перекатам. Человек в полном облачении Мастера Чародея ждал на берегу. Внезапный страх пронизал Фал-лона. Но когда он попытался очнуться, он почувствовал, как его захватило и понесло вверх. Земля превратилась в крошечное пятнышко, а затем вновь с головокружительной быстротой понеслась ему навстречу.

Пламя полыхнуло на фоне серого неба. Снефид гномов опустился на колено, склонил голову. Рядом стояли Руф Наб с бродячим эльфом. Фаллон мельком увидел лица северных лордов и мейги, королевы эльфов. Там же был Финн Дарга и с ним — несколько пикси, а сзади исподлобья смотрел Ур Логга. Сина — бледная, с ввалившимися глазами — держала факел. Слеза скатилась по ее щеке, когда она взглянула на неподвижную фигуру, объятую пламенем. Она произнесла слова, которых Фаллон не расслышал из-за треска пламени, и бросила свой факел в костер. Мастер Чародей — вот кто лежал недвижимый на погребальном костре.

А затем — громче рева реки, громче треска костра — донеслись до Фаллона другие звуки. Он услышал шум далекой битвы: пронзительные крики пикси и эльфов вперемешку с басовым ревом людей и лязгом стали.

Но только он попытался всмотреться, как звуки битвы притихли, а яркое видение потускнело и погасло.

— Гром и молния! — с досадой проговорил Фаллон и рухнул как подкошенный.

Бродячий эльф услышал восклицание. Поглубже натянув свою выцветшую фетровую шляпу, он выглянул из дупла. В полумраке Слипфит с трудом разглядел чародея, лежащего под деревом. Эльф выскочил из своего укрытия, чтобы помочь упавшему человеку, и тут его глаза уловили какое-то движение. Легкая белая дымка вокруг чародея рассеялась. Слипфит с опаской подошел ближе — любопытство пересилило обычную эльфийскую осторожность. Дымка внезапно сгустилась. Обомлев от ужаса, Слипфит понял, что смотрит на огромного серого волка с глазами такой голубизны, что они светились даже в темноте. Эльф попятился, задохнулся, ухватился за рукоятку кинжала.

Не замечая перепуганного эльфа, волк отряхнулся и лег рядом с чародеем, прикрыв его своей шерстью. Эльф едва осмеливался дышать. Волк долго укрывал человека от ветра, потом внезапно замерцал свет, и волк исчез. Фаллон встал, подышал на руки и поплотнее запахнул свой рваный плащ. Из дубовой рощи он направился прямо к тому месту, где скрывался эльф.

— Нет! — воскликнул испуганный Другой, но в дупле он сидел как в ловушке.

Услышав возглас, колдун остановился и огляделся.

— Здравствуй! — сказал он наконец, всмотревшись в дупло. — Что ты здесь делаешь?

— Нет! Отойди! Оставь меня! — Эльф размахивал ножом, пытаясь казаться грозным и страшным.

— Кто ты? Ты голоден? Хочешь, пойдем со мной вниз, погреешься?

— Отойди! — Эльф взмахнул ножом, а когда чародей отступил, он выпрыгнул из дупла и стал, пятясь, протискиваться в заросли, грозно выставив перед собой оружие. — Не поймаешь ты меня, гнусный пожиратель эльфов!

— Подожди! — громогласно повелел чародей, и эльф остановился, потрясенный исходящей от старика силой. — Да я тебя знаю. — Фаллон шагнул ближе и посмотрел эльфу в глаза. — Слипфит? У меня только что было видение, и ты присутствовал в нем. Ты не помнишь меня? Я Фаллон. Мы познакомились в Гаркине.

— Фаллон-волк… — пробормотал Слипфит.

— Да, Мастер Превращений. Где тебя носило? Ты нужен своей семье.

— Убирайся! — крикнул эльф, вдруг разъярившись. — Убирайся! Оставь меня!

— Ну ладно. — Фаллон снова задрожал от холода. — Еще увидимся, — сказал он и, спотыкаясь, пошел к кургану великанов.

Какое-то время Слипфит дрожал, то ли от холода, то ли от испуга — он и сам не знал. Никогда еще ему не было так одиноко. Впервые с тех пор как он много лет назад покинул дворец мейги, ему отчаянно расхотелось быть бродячим эльфом, одиноким, скитающимся по Гаркинскому лесу. Ему вдруг захотелось, чтобы у него были друзья и теплый дом.

Фаллон быстро шагал по лесу, ежась от ветра и от собственных леденящих мыслей. Когда он впервые задумал стать Мастером Чародеем — как давно это было! — он пришел к своей наставнице за пророчеством. Глядя на пламя очага сквозь огромный, с человеческую голову, кристалл кварца, она сказала:

— Ты будешь испытан трижды. В первый раз тебе придется победить свою собственную природу. Во второй — победить любовь. В третий — победить смерть.

Поначалу пророчество разочаровало его, но до сих пор оно сбывалось. Изучение Магии потребовало от Фаллона огромной борьбы со своим характером. Чтобы отправиться с Телерхайдом на Гаркинскую битву, он отказался от любви, хотя и не без грусти. Бросить вызов смерти еще предстояло, но уже до убийства Телерхайда он почувствовал, что это последнее испытание неумолимо приближается. Если бы ему пришлось просто умереть, как всем людям, что ж, он бы не стыдился: ведь справиться с двумя из трех великих испытаний уже почетно. Смерти Фаллон не боялся, потому, что был стар, и потому, что Хранителю Магии часто бывает дано предвидеть собственную смерть. Будь Морбихан сильным, а Пять Племен — свободными, он бы ушел из жизни без угрызений совести. Но чутье чародея подсказывало ему, что не все ладно в Морбихане.

Фаллон содрогнулся, на этот раз не от холода, а от тревоги. Это болезнь, подумал он, стараясь забыть о пронизывающем ветре. Зло гуляет на свободе, страну трясет как в лихорадке. Но вот как лечить? Скорее бы пришел Дар к Сине, подумал Фаллон с тоской. Морбихану долго не выстоять без Магии.

Чародей сражался с ветром, пробираясь к высокому бугру. Эта заросшая древними дубами часть Гаркинского леса была холмистой, кое-где попадались скалистые уступы. Затерявшийся среди обычных холмов земляной бугор отличался только тем, что огромные дубы на нем были чуть ниже. Хорошо заметная тропинка обрывалась у подножия этого необычного холма. Для невнимательного глаза она просто исчезала, но стоило присмотреться, и перед вами открывался вход: два огромных валуна, а сверху — массивная каменная перемычка. Вход был высотой в два человеческих роста и такой ширины, что в него легко входили рядом два единорога. Урский Курган — так назывался этот холм — дом великанов Гаркинского леса.

Глубоко под землей, почти в самой середине кургана, Сина занималась вычислениями. Она сидела возле очага, рассеянно теребя прядь своих темных волос. Бывало, Фаллон так же задумчиво пощипывал бороду.

Кругом в таких же каменных комнатах с высокими потолками было тихо: великанская община спала. Да почти все в лесу спали. Но сны — союзники Сины в те времена, когда жизнь казалась более приятной, — измучили ее. Ночь за ночью девушке снился Ньял, бешено скачущий на своем гнедом коне, и она просыпалась в страхе. Она исхудала, осунулась, побледнела за долгую зиму и затянувшуюся весну, проведенные под землей в общине великанов. Но в эту ночь щеки Сины раскраснелись, глаза в свете очага сверкали зеленым блеском.

Ее камень для заметок был слишком мал, чтобы вместить множество символов, испещривших гладкий каменный пол. Кусочком древесного угля Сина записала на нем только результат, после того как вычла, морща от напряжения лоб, дату летнего солнцестояния из фаз луны. Легкий, но острый трепет волнения охватил ее. Итог на камне для заметок означал, что скоро настанет полное лунное затмение. Сина старательно пересчитала все еще раз, дважды проверяя каждую формулу. Предсказание упрямо явилось снова.

Сина встала и потянулась. Усталость давала себя знать. Дрова в очаге за ночь догорели, и теперь девушка расшевеливала угли, пристально вглядываясь в них. Древние мудрецы вроде Китры видели в пламени будущее, но светящиеся угли ничего не сказали Сине. Она отвернулась, чтобы еще раз взглянуть на дело своих рук. Сина любила свое искусство, которое позволяло ей, забравшейся глубоко в толщу земли, предсказывать, что случится в небесах. Но теперь, когда работа была закончена, Сина чувствовала себя опустошенной. Одиночество охватило ее, и она снова подумала о Ньяле, тоже одиноком в холодных, одетых трауром коридорах Кровелла. Кутаясь в изношенный шерстяной плащ, девушка подвинулась ближе к огню и задремала, положив голову на руки.

Даже сквозь сон она услышала приход Фаллона: волна силы и энергии вторглась в сны Сины и разбудила ее. Чародей стоял посреди комнаты, изучая записи на полу. Он промок насквозь, длинные седые волосы висели мокрыми сосульками. Сколько раз Сина латала его плащ, а подол опять волочился лохмотьями по полу, стирая драгоценные формулы по мере того, как колдун переходил с места на место.

— Мастер Фаллон, — вздрогнула спросонья Сина.

Он махнул на нее рукой, чуть не обрызгав.

— Прости, Сина, я не хотел тебя будить. Вижу, ты славно потрудилась.

— Да, Мастер. — Девушка встала и плотнее завернулась в плащ. — У вас есть какие-нибудь новости о Ньяле?

— Ни слова. Да ты не волнуйся, у него все в порядке.

Сина сдержала зевоту и с беспокойством посмотрела на чародея.

— Вы опять выходили в бурю, — сказала она.

Фаллон хмыкнул, и то было не согласие, не отрицание, а лишь признательность за заботу.

— Что это? — спросил он, продолжая просматривать расчеты ученицы.

— Попытка предсказать затмение, — ответила Сина.

— А-а-а. — Губы чародея заметно двигались, когда он проверял ее вычисления. Когда он дошел до конца записей, плащ начисто вымыл за ним пол.

Через какое-то время Фаллон снова сказал:

— Гм. Неплохо. Очень неплохо. — Он повернулся к Сине. — У тебя талант к вычислениям. Я не учил тебя всему этому.

Сина зарделась от похвалы.

— Не учили, Мастер. Но на днях вы разговаривали с Ур Логгой, помните? И я подумала… ну, я подумала, что надо попробовать.

— Очень хорошо, — повторил Фаллон. — Хотя легче предсказывать затмения по древнему обычаю — в каменном круге. Но приятно сознавать, что и при затянувшейся непогоде можно предсказать, что случится в небесах. Ты все сделала правильно. Что у тебя получилось?

— Через два дня после Движения Камня наступит лунное затмение.

— Вот как? — С минуту чародей разглядывал ученицу, думая о чем-то своем, затем повернулся к огню. Сина вдруг заметила, что он дрожит.

— Мастер, скорее снимайте мокрую одежду!

Фаллон сбросил плащ, и Сина с удивлением увидела, что грудь учителя обнажена. Она взяла чайник, гревшийся возле очага, и налила горячей воды в кружку, бросив туда щепотку ивовой коры. Укутав чародея своим одеялом, девушка подождала, пока Фаллон не перестал дрожать, затем подала ему настой.

— Вы не должны выходить так легко одетым. Простудитесь и не ровен час умрете, — побранила Сина учителя.

— Всякое бывает, — согласился Фаллон, прихлебывая ивовый чай. — Но работы много. А знаки такие странные… Я не понимаю их. — Он молчал несколько минут, и Сина тихо сидела рядом с ним, глядя в огонь. — Как же я забыл! — воскликнул вдруг Фаллон. — У меня кое-что есть для тебя.

Он снял с шеи мешочек из мягкой кожи и протянул его Сине. Она осторожно взяла мешочек, оказавшийся странно тяжелым, развязала. Внутри лежало кольцо Целителя.

— Ты давно должна была получить его. Я попросил снефида отлить кольцо, — сказал Фаллон. — Вчера утром пикси наконец-то доставили его.

Кольцо было тяжелым, блестящим и состояло из семи звеньев, замкнутых в цепь. На каждом звене стоял свой знак, соответствующий одному из Семи Принципов Закона.

— Мастер! Спасибо! — Сина надела кольцо на средний палец левой руки и вытянула руку перед собой, любуясь тем, как сверкает кольцо в свете очага. Неожиданно лицо ее омрачилось. — Я не уверена, что заслуживаю его, — сказала она тихо.

— Ты получила право носить его с тех пор, как вылечила Ньяла. У великанов ты обучилась мастерству повитухи, так что теперь ты знаешь еще больше. — Фаллон нахмурился, видя, что Сина не слушает его. — Ты снова думаешь о Брэндоне? Перестань. Он был первым больным, которого ты не спасла, но, боюсь, не последним. Целители могут заниматься, так сказать, починкой тела, но не в их власти одолеть смерть. — Собственные слова напомнили Фаллону о пророчестве, и он умолк, не понимая, как же это можно сделать.

Послышалось смущенное ворчание. Ур Логга высился в дверях, его руки были измазаны грязью, а с волосатых плеч и головы стекала вода.

— Ваше величество! — поздоровался Фаллон и почтительно склонил голову. — Только не говорите мне, что вы выходили в лес в такую погоду!

— Еще одна течь, — пожаловался великан. — Пока мы ее заделали, но не знаю, долго ли продержится заплата.

Сина подала великану таз с чистой водой и полотенце.

— Благодарю вас, леди Сина. — Великан сел у очага и вымыл руки.

— Есть какие-нибудь вести из Кровелла, ваше величество?

— Ниоткуда нет никаких вестей, — проворчал великан, качая косматой головой. — Пикси — и те никуда не идут, сидят в шатрах и ждут, когда прекратятся дожди. У нас вот-вот кончатся дрова, Мастер Фаллон. Долго ли нам ждать весну?

— Надеюсь, недолго, — ответил чародей, — но я не гадалка. — Великан продолжал пристально смотреть на него, вопросительно подняв большие брови. — Я ничего такого не видел, нет, — добавил Фаллон, с деланным интересом рассматривая свою чашку.

— Вы видели Последние Дни, — мягко упрекнул великан.

— Ничего подобного! — запротестовал Фаллон. — Я видел кое-какие беспорядки, это верно, но я не ясновидец.

— Это Дракун, — прошептал великан. — Я видел это во сне.

— Дракун? — переспросила Сина.

— Это из великанских мифов, — объяснил Фаллон. — Они верят, что Китра напророчила гибель Морбихана.

— Когда Китра жила в Гаркинском лесу, ей было дано увидеть Последние Дни, и она назвала их Дракуном, — пояснил Ур Логга. — Гибели нашего мира будут предшествовать определенные знаки.

Фаллон молчал. Сина спросила:

— Какие?

— Сначала — смерть героя, — ответил Ур Логга. — Потом — возвышение предателя.

Глаза Сины расширились, вспыхнули ярко-зеленым огнем.

— Вы думаете, убийство Телерхайда было таким знаком?

— Чушь! — резко возразил Фаллон. — Каждый из нас когда-нибудь умрет.

— Третье знамение — безобразия с погодой, — упрямо продолжал великан. — Нынешняя весна совсем не похожа на весну. Скорее она похожа на осень.

— Мы не первый год живем в Морбихане, и поздняя весна нам не в новинку, — возразил Фаллон. — Ваше величество, не поддавайтесь унынию, это опасно.

— А другие предупреждения какие? — спросила Сина.

— Всего их семь.

Великан глубоко вдохнул и начал декламировать. Голос знаменитого певца эхом загремел в каменной комнате:

Тоскливым плачем прозвучали последние строки:

— Пророчество слишком туманно, — возразил Фаллон, — и может быть истолковано по-разному.

— Это наследие Китры, которое она нам оставила! — проговорил Ур Логга негромко, но настойчиво. — Ее «Учение из Башни». Великаны свято хранят ее слова уже много столетий.

— Вы полагаете, именно это и происходит сейчас, ваше величество? — спросила Сина.

— Великий герой убит, — ответил великан. — А кто, кроме предателя, убил бы Телерхайда? Боюсь, путаница с временами года тоже наступила. Крыша у нас никогда прежде не протекала.

— Это три из семи знамений, — рассуждала Сина. — И совсем скоро все морбихане Древней Веры соберутся наблюдать Движение Камня.

— Камень разбит, — повторил великан слова песни, решительно мотая головой. — Мастер Фаллон, а что с луной?

— При всем моем уважении, ваше величество, протекание крыши — это, конечно, неприятно, но это еще не конец света, и затмения — всего лишь явления природы, — запротестовал Фаллон. — Кроме того, для предсказания затмения нужен каменный круг и безоблачная ночь. Нет ни того, ни другого.

— Но, Мастер, — воскликнула Сина, — а мои расчеты…

Фаллон сделал резкое движение рукой. Хотя он стоял в другом конце комнаты, Сина почувствовала, как что-то мягко ударило ее в грудь и заставило замолчать.

— Какие расчеты? — осведомился великан.

— Да нет, ничего. — Сина запнулась. — Это я так…

— Твои расчеты предсказывают затмение? — настаивал Ур Логга. Он протянул руку и ласково коснулся плеча Сины. Ее разум как бы окунулся в темную воду. Глаза великана расширились. — Ты предсказала знамение! Значит, Дракун наступил! — В голосе великана слышался страх.

— Чушь! — нетерпеливо крикнул Фаллон. — Сина только пробует себя в вычислениях, о какой уверенности тут может идти речь? Кроме того, затмение, если оно наступит, предопределено изначально, ваше величество. Это связано с движением луны и солнца и так же непреложно, как сам Закон.

— Но леди Сина думает, что оно наступит…

— Леди Сина — ученица! Еще недавно ей бы здорово повезло, если бы она не отравила собственных родителей, приди они к ней с обычной простудой. Она не без способностей, она может производить подсчеты, это верно, но она еще ничего не знает о подлинной Магии.

Сина вспыхнула, отвернулась к очагу и принялась шевелить тлеющие угли.

Великан немного помолчал, потом робко продолжил:

— Но погода стоит совсем не та, какой следует быть, Мастер Фаллон, вы не можете этого отрицать. А как насчет гибели Магии? Вам не страшно, мой друг?

— Я боюсь только глупых слухов. Магия не погибнет, пока у нас хватит смелости любить свою жизнь.

Великан почесал косматую голову. Беспокойство в его больших карих глазах сменилось легким недоумением. Через минуту он улыбнулся Сине, блеснув клыками в свете очага.

— Прелестное кольцо. Ты теперь Целительница? Поздравляю.

— Спасибо, ваше величество.

Сина провела пальцем по бесконечным звеньям. Кольцо сидело удобно. Оно было теплое и тяжелое.

Ур Логга встал, чтобы уйти, а когда чародей и его ученица поклонились ему, застенчиво кивнул.

Как только великан удалился, Фаллон повернулся к Сине:

— Нельзя расстраивать Царственных Других всякими слухами!

— Но, Мастер, я ничего такого ему не сказала.

— Знаю, знаю. Но будь осторожна в его присутствии: великаны прозорливы — таков, возможно, их Дар. Никому о затмении не говори. Нельзя допустить, чтобы эти мысли пустили корни в великанской общине.

— Но почему? Разве мы не должны предупредить все Племена?

Фаллон нетерпеливо покачал головой:

— Я не хочу, чтобы все болтали и волновались! Дракун — или любое бедствие — не нагрянет к нам из Моера, его не завезет эйкон. Бедствия вырастают из нас самих. Мы сами создаем их утратой веры. Китра сказала: «Не думай о беде, или накличешь ее». Не говори никому ни слова, ты меня поняла?

— Да, Мастер Фаллон. Но с вами мне можно поговорить?

— Конечно. Разве я когда-нибудь отказывал тебе в этом?

— Если задуматься о погоде и смерти Телерхайда, не странно ли, что Движение Камня и полное затмение произойдут так скоро друг за другом?

Фаллон нахмурился, его светлые глаза потемнели.

— Выражайтесь яснее, леди Сина.

Девушка на миг задержала дыхание и сказала, осторожно подбирая слова:

— Не может ли быть так, что это и вправду четыре из великанских знамений?

Чародей взревел:

— Четыре? Где вы видите четыре, леди? Даже изо всех сил напрягая фантазию и допуская, что ты правильно вычислила затмение, я насчитываю с натяжкой три.

— Я… я только хотела сказать… я только предположила, что если при Движении Камень упадет, то тогда будет четыре…

— Если! — фыркнул чародей. — Ты уже стала пророчицей? — И прежде чем Сина успела ответить, он продолжил: — Быть чародейкой — значит принять на себя определенные обязательства. В частности, не носиться с мыслями о бедствии! Даже если бы ты предвидела какую-то трагедию, дело чародейки — предотвратить ее действием, словами и мыслями! Причина рождает следствие!

— Мастер, я только спросила…

— А ответа нет! Я вижу только три случайных события и ничего другого! Эйкон меня раздери! — выругался Фаллон. Сина никогда не видела его таким разъяренным. — Ты не должна предаваться рассуждениям такого рода, ты поняла меня?

— Но…

— Никаких «но»! — Фаллон начертил в воздухе таинственный знак и жестко сказал: — Я налагаю на тебя Оковы Молчания! Тебе запрещено говорить о Дракуне с кем бы то ни было. Понятно?

Сина почувствовала, как Оковы сомкнулись на ее губах и на горле.

— Но, Мастер, это нечестно!

Фаллон удивленно посмотрел на нее. Первый раз за все свое ученичество она открыто возразила учителю.

— Ученичество не бывает честным, Сина. Это тяжелый труд, так что делай, как велено. Когда обретешь Дар, он станет руководить тобой. А пока ты подчиняешься мне.

Нижняя губа Сины задрожала.

— Может, я уже обрела Дар. — Фаллон поднял бровь, и девушка заторопилась: — Вы сказали, что у меня способности к вычислениям и логике. Если затмение наступит, а я уверена, что наступит, значит, я использовала свой талант для предсказания. А с помощью логики я могу рассудить, что при наличии трех других знамений Движение Камня в этом году решающее! Так может, это и есть мой Дар?

— Логика и умение считать? — Фаллон был в ужасе. — Ты равняешь их с Даром? Леди Сина, предсказание так же отличается от пророчества, как факел от молнии! Оба дают свет, но разве можно их сравнивать? Не беспокой меня подобной чушью в такие тяжелые времена. Когда ты действительно обретешь Дар, тебе незачем будет спрашивать, есть он у тебя или нет. Ты будешь это знать!