Ее невинный поцелуй вызвал в нем бурю. Он усадил ее к себе на колени. Губы его были изголодавшимися, требовательными. Она закрыла глаза и отдалась на милость победителя. Она отчаянно нуждалась в том, чтобы он прижимал ее, обнимал своими руками волшебника. Миранда хотела еще хотя бы раз пережить это захватывающее, сладкое приключение. Она уже знала, что любит его. И не видела ничего плохого в том, чтобы украсть несколько секунд наслаждения как плату за вечность, что придется прожить вдали от него.

Он взялся за подол ее платья, приподнял его достаточно высоко, чтобы скользнуть под него рукой, провел пальцами по обтянутой чулком ноге. Внутренний голос звал ее откинуться на спину, раскрыться перед ним, отдать ему все, что у нее есть.

В окна мчащегося экипажа изредка заглядывал свет уличных фонарей и покрывал все пространство внутри причудливыми тенями. Он впился губами в ее шею, слегка покусывая, так, что у нее внутри все задрожало. Его рука лежала на ее груди. Другая пробиралась все выше по ноге, коснулась подвязки и достигла нежной, чувствительной кожи у основания.

Она не отступала, смело отвечая на его поцелуи, обхватив его за сильные широкие плечи и наслаждаясь его мужественностью. Когда он тронул большим пальцем ее набухший сосок, она вскрикнула, но он прильнул к ее рту своими губами, заглушая звук.

Как же она хотела раз и навсегда отдаться ему! Разве это будет неправильно? Она же любит его. Что еще нужно?

Той рукой, что находилась под юбкой, он гладил ее по внутренней поверхности бедер.

Стоит ей только решиться переступить черту, отправиться с ним туда, где они могут насладиться друг другом и просто быть вместе…

Они слишком рано приехали к пункту назначения. Внутри у нее все сжалось от боли разочарования.

Своим затуманенным сознанием она понимала, что карета останавливается. Он неохотно оторвался от нее, обхватил ладонями ее лицо, прижался лбом к ее лбу.

— Приехали.

Ей хотелось кричать. Слишком скоро! Она хотела большего, требовала большего. Но, наверное, это было к лучшему. Только что она чуть не утопила все свои принципы в Темзе, лишь бы провести еще несколько секунд в его объятиях. Она потерлась щекой о его руку.

— Спасибо, что доставили меня домой.

— Это не…

Дверь кареты стала открываться, и Миранда быстро переместилась с его колен на сиденье рядом. Лакей в ливрее дома Вайльдхевенов заглянул внутрь с бесстрастным выражением лица.

— Добрый вечер, ваша милость.

— И тебе добрый вечер, Бенджамин.

Вайльд привстал и стал пробираться к выходу.

Потрясенная тем, что он привез ее в Матертон-хауз, а не к ней домой, она лишь надвинула капюшон пониже, чтобы ее никто не узнал. Почему они здесь? Что он задумал?

Он спустился на землю и обернулся, чтобы подать ей руку. Она не торопилась выходить, раздумывая, не остаться ли ей на месте с требованием, чтобы ее отвезли домой. Стоило ли давать слугам повод для сплетен? Он терпеливо ждал, пока она боролась с сомнениями. В конце концов она решила обсудить с ним этот вопрос с глазу на глаз. Зачем устраивать спектакль на потеху окружающим?

Она приняла предложенную руку, заметив, как сладко заныло у нее в животе от мысли, что они проведут вместе чуть больше времени. Он помог ей выбраться из кареты, затем быстро повел по ступенькам парадного крыльца к двери, услужливо распахнутой дворецким.

— Добрый вечер, ваша милость.

— Добрый вечер. — Вайльдхевен снял шляпу и передал ее лысеющему дворецкому. — Отпусти всех слуг, Треверс. Скажи, что на сегодня рабочий день окончен. Не хочу, чтобы меня беспокоили.

— Хорошо, ваша милость.

С лицом, на котором не было написано ровным счетом ничего, дворецкий закрыл дверь и покинул элегантный холл, унося шляпу хозяина.

Вайльдхевен посмотрел на Миранду. В его черных глазах горело желание.

— Пойдемте со мной, дорогая. Есть кое-что, что я хотел бы вам показать.

Но она не шелохнулась.

— Почему мы здесь? Это не мой дом.

— Правильно, этот дом мой.

Сожаление оставило привкус горечи на губах. Он вел себя, как типичный мужчина. В карете она слишком многое ему позволила, и он явно решил…

— Я по-прежнему не намерена ложиться с вами в постель, — тихо произнесла она, зная, какая слышимость в подобных домах. — Я не должна здесь с вами находиться.

— Как же понимать то, что произошло в карете?

— Благодарность, не более того.

От смущения она готова была провалиться под землю, но все-таки выдержала его взгляд.

Он усмехнулся.

— Чмокнуть в щеку — вот это благодарность, Миранда. То, что было между нами, — это нечто большее.

— Секундное помрачение, — прошептала она. Слезы сдавили горло, но она не намерена была их проливать. — Пожалуйста, Вайльд, не усложняйте то, что и без того сложно. Велите снова подать экипаж, пусть меня отвезут обратно домой.

— Но я же знаю, что вы меня хотите, — нежно произнес он.

— Это так. — Она теребила ручки своей сумочки. — Если бы я искала любовника, мой выбор несомненно остановился бы на вас. Если бы искала. Но я не ищу.

— Когда хотите убить в мужчине желание, не стоит говорить такие вещи.

Она зажмурилась.

— Знаю. Просто пытаюсь быть честной.

— Вам нужна определенность. Гарантии. Но, дорогая моя, в этой жизни ни в чем нельзя быть до конца уверенным. Будь это так, мой ребенок был бы сейчас жив.

— Вот именно.

— А вместо этого есть только вы и я. — Он провел рукой по ее щеке. — Я никогда не стану вас принуждать, моя дорогая девочка. Если вы захотите, чтобы я стал вашим любовником, просто скажите. А тем временем я бы все-таки хотел вам кое-что здесь показать. Вы будете первой, кто это увидит. Пойдемте со мной. — Он снова одарил ее улыбкой. — Обещаю, что не стану угрожать вашему целомудрию.

Он смотрел на нее с неподдельным восхищением, его прикосновения были нежны. Время и обстоятельства всегда были против них, поэтому она не могла отвергнуть последний шанс. Она кивнула, позволив ему снова взять себя за руку и повести к изогнутой лестнице.

В его доме было немало роскошных комнат. Но она меньше всего ожидала, что он приведет ее в музыкальную студию.

По одному ее виду можно было определить, что это его святая святых. Во всей обстановке угадывалось присутствие мужчины — темный интерьер, ковры цвета хвои и отполированные до блеска музыкальные инструменты, отливающие огнями в свете ламп, расставленных по всей комнате. У окна грациозно изогнулась арфа. На небольшой подставке на столе лежала скрипка. Помпезное фортепиано производства фирмы «Бродвуд» — какой декаданс! — сияло глянцевой поверхностью. У стены стоял стол с разбросанными по нему бумагами. Очень удобное на вид кресло пристроилось у самого камина, рядом расположился маленький столик, предназначенный для легких закусок.

— Слуги знают, что я люблю работать над своей музыкой по ночам, — сказал он, прикрывая за ними дверь. — Иногда я засиживаюсь здесь до рассвета, чересчур увлекшись и полностью отдавшись во власть музыке.

— Какая чудесная комната!

Она подошла к арфе, завороженная величием и красотой этого инструмента.

— Она принадлежала еще моей матери, — пояснил он. — Несколько лет назад моя мать снова вышла замуж и сейчас живет в Италии. С тех пор никто не прикасался к инструменту.

— Очень жаль. Такая прекрасная арфа заслуживает того, чтобы на ней часто играли.

— Я тоже так думаю. — Он подошел к ней и потянул завязки на плаще. Она удивленно приоткрыла рот и растерянно наблюдала за тем, как он снимает накидку с ее плеч. Его глаза сверкали озорным блеском. — Только прошу, не ругайтесь. Вы вполне ясно дали понять, что дальше этого вы раздеваться не намерены.

Ее сердце ухнуло вниз, затем совершило замысловатый кульбит, но лицо оставалось строгим.

— Не забывайте о манерах, Вайльдхевен.

— Конечно-конечно. — Он отвесил глубокий поклон, взмахом руки указывая на кресло. — Миледи, вас ожидает ваш трон.

— Какая манерность! — Она прошагала к креслу и уселась в него. — Вы удовлетворены, ваша милость?

Он вытянулся по струнке и перебросил ее плащ через руку, как хорошо вышколенный слуга.

— Я бы так не сказал, но я не позволю этому испортить мой сюрприз.

Она насмешливо фыркнула в ответ на его клоунаду и терпеливо ждала, пока он повесит ее плащ на спинку стула.

— Я не могу здесь долго оставаться. Мне нужно вернуться к Джеймсу.

— Энни и остальные позаботятся о нем должным образом. — Он принялся рыться в разбросанных на столе бумагах, пока наконец не нашел то, что искал. Взяв несколько листов, он повернулся к ней. Какое-то время он был неподвижен.

Несвойственная ему нерешительность озадачила ее намного больше, чем если бы он вдруг стал кричать.

— Что-то не так?

— Нет-нет.

Он испустил глубокий вздох, после чего направился в противоположный конец комнаты, взял пюпитр, легко подхватив его одной рукой, будто это была соломинка, и вынес его в центр. Он разложил на нем свои бумаги, и она издалека сумела рассмотреть на них ровные ряды с написанными от руки нотами.

Музыка!..

Он собирался сыграть для нее одно из своих произведений?! От такой чести у нее буквально перехватило дыхание. Она не заслужила такого щедрого подарка.

Он немного неуверенно улыбнулся, потом подошел к столу и взял с подставки скрипку со смычком. Вернувшись к пюпитру, он стал перебирать струны скрипки и подкручивать колки, чтобы добиться более глубокого и чистого звучания. Это заняло несколько минут.

Какой же надо быть впечатлительной идиоткой, чтобы возбудиться при виде того, как он настраивает музыкальный инструмент! Ее пульс внезапно участился, тело бросило в жар. Ее жадный взгляд был прикован к его пальцам, которые так искусно перебирали струны.

Наконец он оторвался от скрипки и посмотрел на нее.

— Над этой частью оперы я работал с тех самых пор, как умерла моя жена. Это ария молодой женщины, которая только что потеряла ребенка. Ее еще никто не слышал.

Она приложила руку к бешено бьющемуся сердцу.

— Для меня большая честь услышать ее первой.

— Боюсь, вы единственная из всех, кого я знаю, кто сможет оценить ее по достоинству. — Он поднес инструмент к подбородку и внезапно поморщился. — Миранда, прошу меня простить, но я не смогу так играть.

— Не переживайте. Может, как-нибудь в другой раз.

Она встала, стараясь не выказать ему своего разочарования.

— Нет, нет, сидите. — Рукой с зажатым в ней смычком он указал ей на кресло. — Просто мне нужно произвести еще кое-какие приготовления.

Она присела, а он пошел обратно к столу и положил смычок и скрипку. После чего снял с себя сюртук и сложил его на стол, оставшись в одной белоснежной рубашке, которая плотно облегала его внушительный торс. От неожиданности Миранда даже рот приоткрыла. Потом он ослабил простой, но такой элегантный узел на галстуке, снял его и бросил поверх сюртука. После чего, снова вооружившись скрипкой и смычком, встал к пюпитру.

Ох уж эти проделки судьбы! Без своего дорогого пиджака и стильного галстука Вайльдхевен стал выглядеть как-то… настолько естественно! Белая рубашка выгодно подчеркивала его атлетическое телосложение — широкие плечи, узкую талию. А его узкие брюки… Она поспешно отвела взгляд, чтобы слишком явно и пристально не разглядывать то, что вызывало у нее живейший интерес. Когда она поймала себя на том, что продолжает исподтишка на него поглядывать, то переместила свой взгляд выше. Прядь угольно-черных волос падала ему на лоб. Пользуясь тем, что он остался без галстука, она детально изучала его шею и вдруг поняла, что полностью покорена.

Он положил смычок на пюпитр и, взяв скрипку под мышку, свободной рукой закатил рукав, потом повторил то же с другой рукой. Взору Миранды открылись сильные, мужественные руки. Во рту у нее непроизвольно потекли слюнки, как будто перед ней поставили лакомый кусочек пирога.

— Теперь все должно пойти как по маслу. — Одной рукой он взял скрипку за гриф, а в другой сжал смычок. Поднеся скрипку к подбородку, он вдруг посмотрел на нее и замер. — Ох, Миранда, простите, наверное, сначала нужно было попросить у вас разрешения снять сюртук. Я совершенно обо всем забываю, когда дело касается музыки.

— Ничего страшного, — едва пролепетала она. — Будучи человеком творческим, я вас полностью понимаю. Пожалуйста, не обращайте внимания.

— Я ценю вашу снисходительность. — Улыбка на его лице была такой милой, такой по-мальчишески наивной, что она с трудом могла поверить, что это тот самый мужчина, который едва не довел ее до оргазма на ее же обеденном столе.

Но стоило ему провести смычком по струнам, как она поняла, что перед ней настоящий мастер.

Скрипка проникновенно пела о любви матери и ребенка. Рыдала о невыносимой горечи утраты и отчаянии. Оплакивала разбитые сердца и искалеченные жизни.

Музыка накрыла ее мощной волной, заставила почувствовать мучительное отрицание, гложущее чувство вины. Ужасную, горькую, ни на миг не утихающую боль. Ответственность и страдание. Пытку от сознания того, что ты жив. Она терялась в ней, тонула.

Потом — вдруг слабый проблеск света. Надежды. Любви, заново родившейся на свет.

К тому моменту, когда скрипка издала последние звуки, слезы градом катились по ее щекам.

Вайльд открыл глаза — они были закрыты во время исполнения — и посмотрел на нее. Она возилась со своим ридикюлем, пытаясь извлечь оттуда платок. Крошечный ридикюль выпал из дрожащих рук. Вайльд тут же опустился перед ней на колени, кладя скрипку на пол и подавая ей сумочку. Но ее руки все равно не могли справиться с завязками.

Он мягко отстранил ее трясущиеся пальцы, ослабил шнурок, затягивавший сумочку, и достал из нее платок. Но вместо того чтобы отдать его ей, он сам принялся вытирать ей слезы.

От его нежности она окончательно утратила над собой контроль. Она прижала свою дрожащую руку к его руке.

— Это было самое проникновенное произведение, которое я когда-либо слышала. Я потрясена до глубины души.

Он на миг опустил голову, уткнувшись взглядом в ковер.

— Спасибо.

— Так ужасно, — пролепетала она. — В одночасье потерять жену и неродившегося сына. Это был несчастный случай? Болезнь?

— Нет. Совсем другое.

Он вложил платок в ее руку и опустил сумочку на колени. После чего поднялся и пошел ставить скрипку на специальную подставку.

Она следила за ним взглядом, недоумевая, отчего он весь будто окаменел, почему его движения вдруг стали резкими и угловатыми.

— Вы не хотите рассказать мне, что произошло?

Он не ответил, а просто молча вернулся за пюпитром. Взяв его в одну руку, а ноты в другую, он отнес пюпитр обратно в угол. Затем повернулся к столу и бросил ноты, по которым только что играл, в общую кучу.

— Вайльд? Пожалуйста, ответьте.

Он весь напрягся, как струна, оперся обеими руками о стол и опустил голову.

В комнате повисла тишина. Тяжелая. Напряженная. Как душная накидка в летнюю жару.

Миранда поднялась с места, положила платок вместе с ридикюлем на кресло, на котором сидела, и направилась к нему. После секундной нерешительности она осторожно коснулась его руки.

Он стряхнул ее руку и посмотрел ей в глаза. В его темных глазах читалась неприкрытая мука, рот страдальчески кривился. От него веяло опасностью, непредсказуемостью.

Он был истерзан.

Боль, исходившая от него волнами, была практически осязаема. Она не могла вот так его оставить. Она отважно подошла к нему еще ближе и положила руку на грудь. Она чувствовала ладонью, как бьется его сердце. Оно было полно жизненных сил. Что бы он ни делал, во все вкладывал душу, страсть.

Он стоял неподвижно, только ноздри раздувались.

— Случилось что-то ужасное, — прошептала она. — Я вижу. А самое страшное, что вы не можете об этом даже говорить.

Он закрыл глаза, содрогаясь всем телом.

— Вайльд. — Она подошла к нему вплотную, обвила шею руками и положила голову ему на грудь. — Мне так жаль, что вам довелось пережить столько страданий.

Из его груди вырвался звук — то ли всхлип, то ли смех, то ли крик боли. А может, все вместе. Он тоже обхватил ее руками, крепко прижав к себе, словно норовя раздавить. Как будто это помогало ему вытеснить страдание наружу.

Миранда прильнула к нему, стараясь Принять на себя хотя бы часть его боли. Как вообще она могла подумать, что этот человек способен бросить женщину, ждущую от него ребенка? Он так остро все переживал. Он никогда не смог бы так просто избавиться от человека, который в нем нуждался.

Он зарылся лицом в ее волосы. Он водил руками по ее спине, но не для того, чтобы возбудить, а чтобы убедиться, что рядом с ним настоящий, живой человек. А она продолжала шептать ему утешительные слова, надеясь дать ему тем самым силы вернуться к реальности.

— Она убила моего ребенка, — сдавленно произнес он.

Она вся содрогнулась внутри, но постаралась этого не показать.

Он выпрямился и заглянул ей в глаза. Боль залегла складками в уголках его глаз и губ, заостряя черты лица и делая его похожим на старика.

— Она убила моего ребенка, — повторил он более отчетливо. — И во время этого погибла сама.

— Ох, Вайльд…

— Это был брак по расчету. — Он наконец отпустил ее и наклонился к бару, стоявшему прямо у стола, который Миранда поначалу не заметила. Оттуда он извлек бутылку, бокал и вопросительно посмотрел на нее.

Она отрицательно покачала головой.

— Спасибо, не нужно.

— Надеюсь, вы не обидитесь, если я немного пригублю. — Не дожидаясь ответа, он открыл бутылку и налил немного ликера в бокал. — Брак был устроен нашими отцами. Она была очень красивой и, как я обнаружил потом, не менее самовлюбленной. — Он задумчиво посмотрел на ликер и сделал большой глоток. — Настолько самовлюбленной, что боялась, что ребенок испортит ее красоту.

— О, нет!

Миранда в ужасе зажала рот рукой.

— Она пошла к местной знахарке, которая дала ей какие-то травы. Это снадобье должно было помочь ей избавиться от ребенка.

— Но она ведь не могла не знать, что рано или поздно вы захотите, чтобы она родила вам наследника.

— Ее это не волновало. Для нее важен был лишь престиж, который давал ей статус герцогини, и собственная внешность. Она буквально взбесилась, когда обнаружила, что беременна. Я думал, что это естественный страх перед родами или что-то подобное. Наверное, стоило отнестись к этому более серьезно. Но я был вне себя от счастья, что скоро стану отцом. — Он разом выпил до дна все содержимое бокала. — Она погибла, а вместе с ней и ребенок. А я и пальцем не пошевелил, чтобы не дать этому случиться.

— Откуда вам было знать, что она собирается причинить себе вред?

— Себе? Нет, собой она рисковать не собиралась. Только ребенком. — Он поставил стакан на стол. — Только моим ребенком.

— Ужас какой. — В горле застрял комок, она обхватила себя руками. — Теперь я понимаю, почему вы избегаете Джеймса.

Он потер глаза рукой.

— Да, он напоминает мне о том, кого я потерял.

— Мне очень жаль, что я вот так ворвалась в вашу жизнь и навязала вам Джеймса.

— Что? — Он вскинул голову и изумленно на нее уставился. — Вы хоть сами понимаете, что вы для меня сделали, Миранда Фонтейн? У меня внутри все было мертво, пока на пороге моего дома не возникли вы, с вашими высокоморальными принципами и упрямством, и не вернули меня к жизни.

Она покачала головой.

— Нет, я только еще больше усугубила положение, когда всучила вам Джеймса.

— Неправда. — Он обхватил ее лицо ладонями и заставил смотреть себе в глаза. — Я совершенно растворился в своей музыке, в своем прошлом. Меня терзали воспоминания. Вы вернули меня к жизни. И за это я вам очень благодарен.

Он почтительно поцеловал ей руку.

Вся ее сила воли и выдержка вмиг растаяли, как колотый лед на солнце.

Он отстранился с улыбкой на лице и нежностью в глазах. В доме было тихо, слуги уже спали. Музыкальные инструменты охраняли его, как стражи, тускло поблескивая в свете лампы. Завтра она собиралась отменить все оставшиеся представления, забрать Джеймса и уехать с ним из Лондона.

Но сегодня… Сегодня ей представлялся последний шанс украсть у судьбы Несколько мгновений счастья, которые потом она будет хранить в памяти до конца своих одиноких дней. Потому что она наверняка знает, что другого такого мужчину она не встретит никогда. Только что он открыл ей свою душу. Наверное, настало время сделать то же самое и ей.

— Как ваше имя, ваша милость?

Она отступила на шаг, медленно расстегивая перчатку. Он неотрывно следил за движениями ее рук.

— Торнтон.

— Торнтон Матертон, герцог Вайльдхевен?

Она медленно сняла перчатку с руки.

— Вообще-то, мое полное имя Торнтон Элистер Эдвард Гидеон.

Он продолжал пристально смотреть на нее, пока она неспешно избавлялась от второй перчатки.

— А я Миранда Катерина. — Она улыбнулась и положила перчатки на стол. — Маме очень нравился Шекспир.

Она принялась вытаскивать шпильки из волос. Черные как смоль локоны рассыпались по плечам, доставая до пояса. Она положила шпильки на тот же стол и потрясла головой. Ее распущенные волосы сверкали в свете лампы подобно черному янтарю.

— Миранда, — хрипло прошептал он. — Что ты делаешь?

— Я передумала.

Она взяла его руку и прижала к своей груди.

Прикосновение к ее податливому телу разбудило в нем тщательно сдерживаемое желание. Он обхватил ее за талию и властно привлек к себе. Ее женственная фигурка и его мужественное тело гармонично слились, как две половинки одного целого. Губы ее цриоткрылись, а веки опустились. Он чувствовал, как под его рукой твердеет ее сосок.

— Не нужно со мной играть, Миранда, — предупредил он, сходя с ума от ее запаха. — Я слишком сильно тебя хочу.

— Это не игра. — Она обвила руками его шею, прижимаясь к нему еще сильнее. — Я хочу, чтоб ты занялся со мной любовью, Торнтон.

— Ты же сказала, что не станешь ничьей любовницей.

Он припал к ее шее, легонько покусывай.

— А этого и не будет. — Она выгнула шею, позволяя ему захватить как можно больше. И взглянула на него потемневшими глазами, затуманенными греховной страстью. — У нас есть только эта ночь, Торнтон. Если ты не можешь принять мои условия, я уйду.

— Неужели ты сможешь так просто уйти?

Он потянул за лиф ее вечернего платья, провел языком по обнаженным выпуклостям декольте.

У нее перехватило дыхание, от изумления и неожиданности она тихонько вскрикнула, чем крайне его позабавила. Он запустил пальцы в вырез ее платья. Нашел и потеребил сосок.

— А ты сможешь так просто меня отпустить? — Она застонала, когда он коснулся наиболее чувствительной точки. — Пожалуйста, Вайльд, только скажи «да». Скажи, что мы сможем провести эту ночь вместе.

— Мы будем вместе этой ночью. — Он закрепил свои слова таким головокружительным поцелуем, что она от избытка чувств впилась ногтями в его плечи и стала об него тереться. Закончив ее целовать, он зажал зубами ее нижнюю губу. Сознание его затуманилось; кровь застучала в висках, требуя, чтобы он овладел ею. Здесь. Сейчас.

— Завтра поговорим, — выдавил он.

— Поговорим. Хорошо. А теперь целуй меня, пока я не сошла с ума.

Он впился губами в ее губы, крепко прижимая к себе, запустив руку в ее черные как смоль волосы. Она выгнулась ему навстречу, беззвучно призывая: «Ближе! Крепче! Сейчас!».

Не в его правилах было разочаровывать даму.