Но вернемся к нашему походу вверх по Б. Дмитровке. На первом этаже флигеля дома 5/7, выходящего на Б. Дмитровку, в советские времена на первом этаже был открыт и долгое время существовал магазин кондитерских изделий и конфет многих сортов и производителей. Не помню, как он назывался. Сегодня большая часть первого этажа этого здания занята меховым магазином «Екатерина».
Далее по нечетной стороне Б. Дмитровки следует четырехэтажный дом без видимого номера. Это здание также относится к дому № 5/7 под наименованием «строение 5». Оно вплотную прижимается к дому № 9, и хорошо мне знакомо. Хотя это здание не имеет архитектурной ценности, однако, как помещение на одной из центральных улиц Москвы, обладает конкретной и очень большой материальной стоимостью. В настоящее время все вывески с этого дома сняты, а сравнительно недавно на его первом этаже красовалась конкретная вывеска – «МОЛОКО». Весь первый этаж этого здания был занят магазином, торгующим молоком и молочными продуктами. Естественно в те годы я и понятия не имел, что до революции этот магазин принадлежал купцу А. Чичкину – владельцу сотней подобных магазинов по всей России, продавцы которых каждое утро выходили на улицы в белоснежных халатах и выливали в сточные канавы вчерашний товар.
Вся наша жизнь, как ни крути, во многом состоит из выполнения бесчисленных поручений, которые диктуются конкретными требованиями повседневной жизни. Это – норма жизни, норма бытового человеческого существования. Всем нам приходится выполнять всевозможные поручения с детских лет и до глубокой старости. Одно из первых ответственных заданий, которое пришлось на мою долю в детстве, заключалось в самостоятельном хождении в вышеупомянутый магазин за молоком. Почти каждое утро мне вручали большой синий бидон под молоко и рубль – с наказом купить несколько литров молока и доставить его домой. Бабушке в то время не приходилось беспокоиться о моей безопасности. Киднэпингом тогда в Москве никто не занимался, а попасть под движущийся транспорт на Б. Дмитровке было довольно трудно. Автомобильного движения практически не было, а изредка проходящий с шумом по улице трамвай был виден издалека.
Обычно, не спеша, разглядывая все вокруг, я медленно шествовал по Пушкинской до магазина «Молоко». Здесь мне наливали белую жидкость в бидон, после чего я в том же темпе минут за 10–15 совершал обратный путь домой.
Первый этаж этого здания занимал магазин «Молоко»
Однажды, возвращаясь с бидоном, полным молока, уже поднимаясь пешком по лестнице на второй этаж к нашей коммунальной квартире, затеял сам с собой игру на проверку своей «мужской» силы: повесил бидон и подержал его на большом пальце правой руки – получилось, смог удержать бидон, палец не разжался. Потом проделал такую же операцию с указательным пальцем и, в конце-концов, дошел до мизинца. Мизинец подкачал, не выдержал, разжался, бидон грохнулся на каменную площадку перед самой дверью в нашу квартиру. Молоко обильно оросило площадку, да и внутри бидона что-то отскочило. Тогда мне досталось прилично, но за дело.
Вспомнил об этом случае из далекого детства, когда прочитал краткое сообщение в газете «Московский комсомолец» от 29 марта 2012 года под заголовком «Киллер попал в «Молоко», где рассказывалось, что в Москве на днях был убит директор ООО «Здоровье», арендатор «старинного московского магазина «Молоко», что на Большой Дмитровке». «Сыщики не исключают, – говорилось в этом сообщение, – что убийство коммерсанта может быть связано с его участием в рейдерских махинациях по захвату «лакомого помещения». Таковы современные «забавы» взрослых дядей, проливающих не молоко, а кровь ради «игр» с недвижимостью в центре города. Новые времена, новые песни, новые «игры».
На противоположной стороне Большой Дмитровки, напротив бывшего магазина «Молоко», берет свое начало Дмитровский переулок, заканчивающийся на Петровке. Здесь в 1883 году в меблированных номерах небольшой гостиницы, в конце этого переулка, покончил с собой доцент Московского университета В. О. Ковалевский, разорившийся в результате неудачных коммерческих операций. Его супруга, Софья Ковалевская, первая в России женщина-профессор математики, ставшая членом-корреспондентом Петербургской академии наук, в это время находилась заграницей.
После Дмитровского переулка четная сторона домов вплоть до Столешникова переулка полностью утратила свой облик прошлых лет – ровного ряда 3–4 этажных неброских зданий, стоящих, вплотную прижавшись друг к другу. Вскоре осознаешь, что новое обличие этому участку Б. Дмитровки невольно придает зияющая дыра в шеренге домов в том месте, где сравнительно недавно стоял дом № 14. Упомянутое здание было снесено после очередного провала грунта, произошедшего в этом месте. Что будет здесь построено – пока не известно. Дом № 16 снесли в 2004 году и восстановили в «новой архитектурной редакции»: с тыла к нему вплотную пристроен корпус, значительно больший по объему жилых помещений оригинального строения.
Старый дом № 16, не обладая особыми архитектурными достоинствами, был в свое время хорошо известен москвичам и не только им. В этом доме в коммунальной квартире номер 3 научный сотрудник Московского зоопарка, Вера Чаплина, в 1936 году вырастила львицу «Кинули», от которой отказалась её родная львица-мать. Такое, оказывается, и у зверей бывает. О том, как ей удалось «воспитать» молодую львицу в условиях коммунальной квартиры, В. Чаплина подробно рассказала в своей книге «Кинули», которая в наши годы пользовалась большой популярностью, и вызвала многочисленные отклики не только москвичей, но и жителей других городов страны. Письма В. Чаплиной, как тогда рассказывали, направлялись по адресу: Москва, Пушкинская улица, дом 16, «Кинули».
На первом этаже одного из снесенных домов когда-то работала небольшая парикмахерская, где я за десять копеек стригся сначала под «полу бокс», а позднее под «польку» – две стандартные фасонные модели мужской стрижки тех лет. Рядом с парикмахерской располагались комиссионный магазин со своим узким кругом привилегированной клиентуры и кафе «Зеленый огонек», специализировавшееся на обслуживании таксистов. На углу Б. Дмитровки и Столешникова переулка в мое время находилась «Булочная-кондитерская», где мы покупали хлеб, а рядом с нею работала Сберкасса – отделение Сбербанка, по-современному. Вместо снесенной «Булочной» теперь престижное место на углу Б. Дмитровки и Столешникова переулка по четной линии домов заняло новое двухэтажное здание, специально построенный для известной французской компании «Луи Виттон».
Нечетная сторона Б. Дмитровки от Камергерского переулка по направлению к Столешникову на вид выглядит более сохранившейся. Бывший магазин «Молоко» все так же прижимается к своему соседу – импозантному дому № 9, пожалуй, самому эффектному зданию на этой улице.
Ранее всю территорию, где сегодня стоят дома 9 и 11, занимала большая усадьба с главным домом в глубине и флигелями, выходящими на Б. Дмитровку. В 1805–1839 годах этой усадьбой владел генерал Н. Н. Муравьев, который в одном из флигелей открыл и содержал на собственные средства специализированное военное училище. Для пополнения источников дохода генерал сдавал в 1827–1831 годах свою главную усадьбу Английскому клубу, пока последний не перебрался на Тверской бульвар.
В 80-х годах позапрошлого века в этом флигеле процветало одно из самых популярных злачных мест Москвы – «Салон-де-варьете», которое в народе называли «Соленый вертеп». А в 1868 году М. Н. Катков открывает здесь свой лицей, который в 1873 году получает статус «Императорского» и переезжает в новое, специально для него построенное здание у Крымского моста, где в настоящее время разместилась Дипломатическая академия МИД РФ.
В начале XX века усадьба, о которой идет речь, вместе со всеми строениями перешла в собственность известного купца-меховщика Н. А. Михайлова, который по проекту архитектора А. Э. Эрихсона перестраивает и надстраивает строения, выходящие на Б. Дмитровку, превращая их в доходные дома с квартирами для сдачи в аренду. На первом этаже дома № 9 он открывает роскошный меховой магазин, а во дворе – первый в мире холодильник для хранения меховых изделий.
Наиболее представительным на этой стороне Большой Дмитровки, бесспорно, выглядит дом № 9. Архитектор снабдил его рельефным фасадом, облицованным двухцветным серо-зеленым и кремовым кафелем – великолепный образец московского модерна с не совсем типичными для такого стиля египетскими «вкраплениями» – масками фараонов.
Самый представительный жилой дом на Б. Дмитровке
В настоящее время дома № 9 и 11 полностью расселены. Только их первые этажи еще оккупированы заведениями общественного питания. Собственник или собственники этих домов, очевидно, находятся в поиске наиболее выгодных вариантов их использования. Такое предположение выглядят логичным, если войти во двор и посмотреть на дома сзади. Облезлые стены с отваливающейся штукатуркой, грязные окна, прогнившие карнизы – неприглядная картина разрухи, характерная для собственника-временщика – наглядное свидетельство отсутствия настоящего хозяина.
Однако во дворе дома № 9 продолжает функционировать «Первый и единственный в России холодильник, приспособленный для хранения исключительно меховых вещей, платьев и ковров». Холодильник, как уже говорилось, был построен купцом А. М. Михайловым – поставщиком Двора Его Императорского Величества по проекту инженера Н. Г. Лазарева. Холодильник начал работать в 1912 году и работает до сих пор.
В моей памяти дом 9 отложился не по причине его архитектурного оформления или детективных историй, связанных с деятельностью «Салон-де-варьете», а по ассоциации с проживающей в нем нашей первой школьной учительницы английского языка. Английский язык в нашей школе мы принялись изучать с 5 класса. Языковые занятия вела преподавательница, Елена Михайловна Аренс, которая не была профессиональным педагогом ни по образованию, ни по призванию. Внешне она значительно отличалась от всех наших учителей. Она была немолодой, наверное, лет 45-и, красила волосы в рыжий цвет, курила и одевалась не так, как все наши педагоги. Чаще всего она приходила на уроки в просторных и длинных шерстяных кофтах, одетых поверх платья. Никто из наших учителей так не одевался. Кроме того, у неё был большой кожаный портфель ярко желтого цвета, явно иностранного происхождения. Елена Михайловна проживала в одной из квартир дома, о котором мы ведем речь. Каждый день она выходила из высоких арочных ворот этого дома и, со своим привлекающим внимание окружающих портфелем, поднималась вверх по Б. Дмитровке к нашей школе, которая сегодня оказалась «за спиной» Совета Федерации РФ. Теперь пройти с Б. Дмитровки к школе нельзя – государственные учреждения у нас бдительно охраняются. А раньше путь преподавателя английского языка от дома до школы занимал минут десять. Елена Михайловна, наверное, хорошо знала английский язык, работала заграницей, однако, повторюсь, она не имела ни педагогического опыта, ни детей, общение с которыми могло бы подсказать ей, как лучше поладить с неуправляемой оравой послевоенных сорванцов.
Не по годам продвинутые школьники тех лет быстро распознавали слабые стороны своих преподавателей и знали, с кем из них можно было вести себя фривольно, а где нужно было соблюдать принятые нормы поведения. Нашими любимыми дисциплинами до английского были уроки пения и черчения. На них мы делали все, что заблагорассудится: свободно переговаривались, смеялись, ходили по классу, двигались на партах, пели дурными голосами, выходили без спроса в коридор и т. д. Бедные преподаватели этих предметов ничего не могли с нами поделать. Они только грозились пожаловаться на наше поведение директору школы, но никогда этого не делали. Мы это знали и бессовестно пользовались возможностью безнаказанно вольничать, а то и просто вести себя на этих уроках по-хамски вызывающе.
Когда Елена Михайловна впервые появилась в нашем классе, она, не зная, как лучше установить контакт с учениками, захотела сразу окунуть нас в ауру своего предмета. Она заговорила с нами на иностранном языке. «Здравствуйте, дети, – сказала она по-английски, а потом произнесла фразу, немедленно приковавшую наше внимание: Who is absent today?» – кто сегодня отсутствует? В русской транскрипции это звучало как: «Хуис эбсент тудей?». Чтобы долго не распространяться, скажу, что в следующий раз, когда она вошла в класс, 40 глоток дружно орали, якобы по-английски – «кто сегодня отсутствует», с небольшой коррекцией в произношении и акцентом на первом слове. Она растерялась, но сделала усилие, чтобы свести наш хулиганский выпад к шутке, похвалив класс за желание немедленно приступить к изучению английского разговорного языка. Однако овладевать ни устной, ни письменной английской речью мы вовсе и не собирались. По нашему глубокому убеждению, более бесполезным предметом, чем английский, были, пожалуй, лишь пение и черчение. Ни в нашей повседневной жизни, ни в самых смелых мечтах о жизни будущей, английскому языку в ней места не находилось. Так вплоть до старших классов весь процесс изучения английского языка для большинства наших мальчишек сводился к написанию в учебных текстах произношения английских слов русскими буквами, да откровенных подсказок при устных ответах, с которыми Елена Михайловна ничего не могла поделать.