Смит умирал от жажды.

Укрыться от солнца было негде. Мир казался плоским, твердым и сухим, без воды и без тени. Смит все шагал и шагал по выжженной солнцем земле, тщетно пытаясь найти местечко, где можно было бы прилечь и отдохнуть, спрятаться от испепеляющей жары. Мысль, что он скоро умрет, уже не волновала его. Теперь Смит понял, почему человеком овладевает странная апатия, которая предшествует смерти и делает ее даже желанной. Он уже собирался броситься прямо на песок и забыться, но вдруг увидел какое-то пятно на колеблющейся линии горизонта.

Дерево…

Язык Смита распух, ему казалось, что во рту у него что-то толстое и горячее. Было раннее утро. Ночью негр осушил последнюю скорлупу и вот сегодня, еще до захода солнца, он умрет. Смиту показалось, что он уже не может держать дерево все время перед глазами. Что-то случилось с сердцем, лоб внезапно стал холодным и его вырвало.

Смит сел на песок. Надо отдохнуть, пока не кончится рвота… Сердце трепетало, как перепуганная птичка, захваченная врасплох в своем гнезде. Но он помнил о дереве и, с трудом поднявшись, упрямо пошел к нему. А оно казалось таким далеким!

Смит шел совершенно раздетым. Ночью его охватил невыносимый жар. Стремясь как можно скорее подставить себя под струю прохладного ветра, который начал задувать с востока, он брел ему навстречу, забыв и пустые скорлупы, и ботинки, и шляпу. Затем скинул брюки и рубашку и нес их некоторое время в руках, пока видел в этом какой-то смысл. Он шел всю ночь напролет и, наконец, в изнеможении упал на песок… Потом снова взошло солнце.

Но дерево исчезло. Смит в изумлении остановился и обнаружил, что все дальше уходит от него. Пока он стоял, число деревьев перед его глазами увеличивалось, их стало два. Потом они слились в одно. Он опять двинулся к нему.

Внезапно земля ушла из-под ног. Смит, споткнувшись о большой камень, который тщетно пытался обойти, упал словно с ходулей и выругался.

Он полз по обожженной земле и камням. Пыль набивалась ему в глаза. Боли от ушибов он не чувствовал: добраться до дерева, чтобы умереть в его тени — вот его цель.

Он долго отдыхал, лежа на животе. Солнце поднималось все выше. Обнаженный человек одиноко лежал на плоской равнине, где не было ничего живого. Откуда-то издалека прилетел и стал кружиться в небе стервятник. Потом еще один.

Смит открыл глаза и, присмотревшись, увидел впереди «свое» дерево, которое оказалось каким-то странным растением, крошечным кустиком менее фута высотой с толстыми, словно каучуковыми листьями. Негр лежал всего лишь в десяти футах от него.

Собрав остатки сил, Смит подполз к дереву, положил голову под тоненькие веточки с несколькими десятками листьев и отбросил камешки из-под щеки. Он не уйдет отсюда; дальше все равно идти некуда: земля вокруг иссушена и бесплодна.

Солнце поднималось все выше, жестокое и безжалостное.

Спустя несколько часов Смит открыл глаза. Почему он еще не умер?

На мгновение Смит взглянул на себя как бы со стороны. Он лежал на песке под маленьким кустиком. Потом картина перед его глазами закрутилась, как в быстро меняющихся кинокадрах. Площадь песков составляла сначала один акр, потом — десять, сто… Наконец, она выросла до квадратной мили и дальше уже ничего не менялось. Нигде не было ни дерева, ни воды. Песок, камни и ничего больше. Голая и необитаемая земля, над которой он когда-то пролетал, была похожа на окоченевшую и безжизненную Луну. А пески все росли, достигнув уже сотен квадратных миль.

Он снова впал в забытье. В мире оставалось только одно страдание.

Открыв глаза, Смит увидел ногу, очень маленькую запыленную сухощавую ногу. Некоторое время он смотрел на нее, потом она пошевелилась, приблизилась к нему и толкнула в плечо. Он повернул голову, взглянул вверх, но солнечный свет больно ударил в глаза, и Смит отвернулся, прикрыв их рукой. Медленно, с большим трудом он сел.

Перед ним стоял крошечный человечек. Гном с морщинистым от старости лицом. Пигмей с желтоватой кожей. В отдалении стояли в ожидании еще десять или двенадцать человек.

Бушмены… Смит попытался улыбнуться. Сморщенный гном с широким сплющенным носом и выпуклыми бровями наблюдал за негром. Он был, вероятно, не более пяти футов ростом и держал в руках лук длиной менее ярда. Пять или шесть стрел торчали из подвешенного к бедру колчана, сделанного, по-видимому, из древесной коры. Одежду его составляла треугольная набедренная повязка и широкая шкура, перекинутая через плечо. У пояса висела кожаная фляга.

Бушмен заговорил. Смит как-то читал, или, может быть, слышал от Гриммельмана о языке бушменов. Однако их речь, словно пришедшая из древнейших времен, была так непохожа на все, что он слышал прежде. Гном издавал удивительные, какие-то нечеловеческие звуки: это было щелкание и чмоканье, рокотание и карканье. О чем говорит этот маленький человек? Что они с ним сделают? Внезапно ему захотелось остаться одному; лучше умереть в одиночестве, чем оказаться в руках людей из каменного века. Они будут его пытать, разрежут на части и съедят. Смит пошарил вокруг себя рукой по песку и нащупал камень величиной с кирпич.

Крошечная морщинистая женщина с лицом монгольского типа, словно обтянутым тканью, одетая в свободную бесформенную шкуру, отделилась от толпы и направилась к старику. Она держала в руках палку, к которой были привязаны страусовые яйца. Отвязав одно, женщина протянула яйцо бушмену. Тот взял его. Вода. Они действительно переносили воду в скорлупах.

Бушмен вынул пробку и передал яйцо Смиту. Негр стал жадно пить. Жидкость была горячей, соленой и чем-то пахла, но это была вода! Теперь он проживет еще некоторое время. Смит заставил себя отдать яйцо бушмену. Как бы они не решили, что он принесет им чересчур много забот, если выпьет целую скорлупу, и не застрелили бы его отравленной стрелой из лука.

Коротышка, забрав страусовое яйцо, отошел от негра к остальным бушменам и обратился к ним с речью, объясняясь все теми же странными звуками; кое-кто отвечал ему, но большинство стояли и слушали. Бушмен, вероятно, был вождем, а группа состояла из членов его семьи, или была с ним в кровном родстве, или же, возможно, представляла собой род.

Смит поднялся на ноги. Бушмены могли спасти его, вывести из пустыни. У него вновь закружилась голова. Он сделал несколько неверных шагов в. сторону, отчаянно стараясь удержаться на ногах. Он не должен быть обузой; бушмены куда-то идут, и Смит хотел идти с ними. Они не причинят ему вреда, но вполне могут бросить в песках.

Он выпрямился, и земля перестала двигаться, головокружение прошло. Показывая на него пальцами, бушмены расхохотались. Один из них изобразил обморочное состояние, а все остальные, забавляясь, последовали его примеру. Смит наблюдал за ними с легкой улыбкой на губах. Неожиданно он понял, что они сейчас уйдут.

— Эй, не подождете ли вы секунду? — это был его голос, но какой-то хриплый и истеричный. Рот болел, а язык так распух, что поворачивался с трудом. Бушмены, уже отошедшие от него, остановились и оглянулись. Смит пошел к ним, пытаясь объясниться жестами. Он показывал то на себя, то на них и передвигал пальцами, как это обычно делают дети, изображая идущего человека.

Бушмены поняли. Одни нахмурились, другие рассмеялись. Все смотрели на вождя. Тот потер морщинистые скулы, пригладил рыжеватые волосы и потрогал мочку уха. Потом сделал знак, разрешающий Смиту присоединиться к ним. Затем он повернулся и пошел. Все они — с десяток низкорослых мужчин, женщин, детей и высокий негр — двинулись за ним.

До сознания Смита дошло, что на нем ровным счетом ничего нет. В его памяти стали всплывать смутные картины. Он вспомнил ту прохладную ночь, когда, сбросив одежду, пошел навстречу ветру, спеша пересечь пустыню, пока не наступит жара, от которой он лишался рассудка. Смит шагал, стараясь не наступать на большие камни. Ноги болели, в животе бурлило от выпитой воды, но голова становилась ясной. Он пытался не отставать от бушменов, однако это было но так-то просто: маленькие человечки двигались довольно быстро.

Тут Смиту пришла в голову любопытная мысль. Он говорил с бушменами по-английски, но язык этот был им непонятен и звуки его речи казались им бессмысленными. Вероятно, никто из них никогда не слыхал ни английского, ни немецкого ни даже любого африканского языка. Они были аборигенами, живущими в самых глухих уголках пустыни, и избегали встреч с белым человеком. Самое любопытное в этой ситуации то, что и сам-то он был негром.

Будь он белым, навряд ли ему удалось бы остаться живым. Бушмены, наверное, не подошли бы к нему, бросив умирать от жажды в пустыне. Или, может быть, убили бы его. При встрече с бушменами лучше быть негром, чем одиноким, безоружным и беспомощным белым… Бушмены думали, что Смит африканец.

Он еще не чувствовал себя в безопасности, так как слышал, что бушмены недолюбливают негров, живущих с ними по соседству. Бушмены — охотники, а негры разводят скот и ведут оседлый образ жизни, поэтому вражда их стара, как мир. Но у Смита не было другого выбора. Он должен был остаться с ними или умереть.

Бушмены шли вперед, и негр, стараясь не отстать, почти бежал за ними.

Почва снова стала тверже, покраснев от пучков сухой травы; кое-где на бесплодной земле попадались одинокие деревья. Впереди показался дымок. Бушмены радостно залопотали и ускорили шаг. Ноги у Смита дрожали, он теперь почти бежал. Смит понимал, что бушмены остановятся здесь на отдых и, возможно, поедят.

Дети постарше с визгом бросились вперед, оторвавшись от основной группы. У костра сидело трое. Один стоял, двое наклонились над огнем. Три газели — две из них были уже наполовину разделаны — лежали рядом. Дети. осмотрели каждую тушу, а один малыш изобразил стрелка из лука. Бросив на негра продолжительный взгляд, охотники задали старому вождю несколько вопросов и вскоре, казалось, забыли о пришельце.

Потом все взялись за газелей. Острыми кремневыми ножами отрезали от туш куски мяса, бросали их в огонь и принимались за внутренности. Только у одного из них было стальное лезвие, у другого — квадратная медная пластинка с заточенной стороной. Бушмены радостно щелкали языками, оживленно переговаривались, окровавленными руками вытаскивали требуху из костра и с жадностью набрасывались на нее. По-видимому, охотники вышли еще до рассвета, чтобы успеть затравить дичь и подстрелить из своих крошечных луков. Им повезло. Свою добычу охотники принесли в заранее обусловленное место. Джеферсона удивило, каким образом бушмены сумели найти дорогу именно туда, где их ждали охотники, так как никаких признаков какого-нибудь следа он не заметил.

Смит, не раздумывая, стал голыми руками отрывать от одной из туш кусок окровавленного мяса. Он не хотел этого делать, но при виде жарившихся ломтей потерял здравый смысл. Бушмены могли убить его только за то, что он прикоснулся к их добыче. Возможно, у них существовали какие-либо табу или ритуалы. Но ему было не до этого. Он обезумел от голода и не мог ждать, пока ему предложат пищу.

Рядом тонким осколком кремня умело отсекал мясо крошечный подросток. Мальчик орудовал ножом умело и точно. Он поднял глаза, увидел негра, улыбнулся и протянул ему только что вырезанный кусок. Сидевшие рядом тоже одобрительно посмотрели на Смита. Казалось, всем им эта сцена доставила видимое удовольствие.

Смит отошел в сторону, нашел прочную колючую ветку и переломил ее о долено. Проткнув мясо острым концом, он присел у огня. Желудок сводила судорога от предвкушения пищи: сочного, красного, истекающего жиром, поджариваемого на огне мяса.

Он съел не менее фунта мяса газели, наполовину сырого и сгоревшего, засоренного песком. Потом кремневым ножом, найденным около туши, отрезал еще кусок. И теперь сидел на корточках рядом со всеми и поджаривал мясо, наблюдая, как оно обгорает, а жир испаряется. Он был слишком голоден, чтобы ждать, пока все прожарится, и объедал закоптившиеся места точно так же, как это делали бушмены. Смит чувствовал, как восстанавливаются от горячего мяса силы, как разливается теплота в желудке. Он остался жив!

* * *

Лучи теплого утреннего солнца пригревали Бэйна. За завтраком (дыня, суп из мяса антилопы и жареной ящерицы) он рассказал о пчелах. Некоторое время все смотрели на него с явным недоверием. А Майк продолжал с упоением говорить о банке из-под кофе, кусочках сахара, о том, как выследил пчел и обнаружил гнездо.

— К чему эти секреты? — спросил О'Брайен. — Что ж ты раньше не сказал об этом?

— Прежде чем рассказать, надо было подумать. — ответил Бэйн, — и найти способ отделаться от пчел. Иначе достать мед будет нелегко.

— Ну, это просто, — с видимым раздражением проворчал О'Брайен.

— Я не позволю их убивать, — с неожиданным вызовом произнес Майк, в упор посмотрев на охотника.

Это прозвучало как ультиматум. Все посмотрели на Бэйна. В нем стали проявляться твердость и смелость, которых раньше никто не замечал.

— Не будь дураком, — буркнул О'Брайен, чувствуя, что старик Гриммельман и даже Грэйс поддерживают Бэйна.

— Медом займусь я, — заявил Майк. Я нашел гнездо и знаю, как туда добраться. Пчел — не убивать!

— Согласен, — поддержал его Гриммельман. — Нельзя без конца убивать, убивать и убивать…

— Какое это имеет значение? — проговорил охотник.

— Зачем уничтожать пчел, если в этом нет необходимости? — вставила свое слово Грэйс.

— Может быть, нам все же и примется это сделать, — сказал Бэйн, — но я хочу сначала попробовать выгнать их из гнезда.

— Каким образом? — спросил О'Брайен.

— Покажу, когда придем на место, — ответил Майк. Поднявшись, он зашел в пещеру, чтобы захватить все необходимое для осуществления своей цели.

…Они шли к гнезду. Впереди шагал Бэйн. В руках у него был длинный гаечный ключ, сложенная мотком веревка висела через правое плечо. О'Брайен нес тяжелый чемодан. Там лежал топор, гвозди и несколько дынь. У Грэйс была длинная палка, к которой она привязала разбитую крышку от фляги, почти доверху наполненную горячими углями из никогда не угасающего костра. Гриммельман тащил сумку с вытесненной на ней маркой какой-то авиакомпании, в которой стояли фляга, несколько бутылок из-под виски и небольшая жестянка, доверху наполненные водой.

Спешить им было некуда. Держась в тени утесов, они шли уже по знакомому пути. Подойдя к пирамидке, сложенной Бэйном, путники увидели жужжащих над ней черных пчел. Скинув груз, они отдохнули, напились воды и съели несколько дынь.

Рассматривая летку гнезда и окружающие камни, Бэйн был вне себя от восторга. Как же детально он все запомнил! Утес в этом месте не был гладким: повсюду выступали громадные потрескавшиеся скалы, нависающие над каньоном. Летка была укрыта в одной из щелей такой скалы, ближе к утесу и защищена сверху и сбоку выступающим камнем. Казалось, она ведет в какую-то скрывающуюся за огромной скалой впадину, заполненную воском, медом, пыльцой и пчелами. Скала была длиною в восемь и шириной в пять футов и прилепилась на теле утеса, словно гигантский прыщ.

Гриммельман подошел к Бэйну и, прикрыв глаза от солнца, стал рассматривать утес.

— Не думаю, чтобы тебе удалось достать мед, — проговорил он.

— Я намерен разрушить всю скалу, — ответил ему Бэйн, подойдя к утесу.

Нужно было взобраться на скалу и осмотреть ее. Майк снял свои изорванные ботинки и попросил подошедшего к ним О'Брайена:

— Подсади меня!

Охотник сцепил пальцы обеих рук. Бэйн, опершись на них, ухватился за выступ и стал взбираться. Через три минуты он был уже на высоте двадцати футов, обследуя верхнюю часть скалы. Над леткой она достигала ширины около фута, и далее уже спускалась до самого основания, у которого находился сейчас Бэйн. Подтянувшись выше, он стал шарить по скале рукой, надеясь найти широкую и глубокую трещину, но ее не было. Скала составляла одно целое с утесом. От упавшей сверху глыбы, осколки которой под действием времени и стихий уже давно превратились в глину и песок, образовав почву каньона, осталась лишь небольшая узкая впадина.

Однако в одном месте, у основания, скала крошилась. Бэйну удалось вынуть осколок черного камня. Всунув палец в образовавшееся отверстие, он нащупал другой осколок, который зашевелился под рукой, но дальше не поддавался. Майк осторожно вытащил из-за пояса гаечный ключ, положил его па выступ и нашел более надежную опору для левой ноги. Спутники Бэйна молча наблюдали за ним снизу, с опаской следя за его движениями.

Взяв ключ, Бэйн стал постукивать им около шатавшегося камешка, пока тот не выскочил, образовав отверстие величиной с наперсток. Майк очистил отверстие, вставив туда конец ключа. Потом он стал наносить ключом резкие удары сверху вниз. Скала поддавалась плохо, но в конце концов камень уступил холодной стали. Бэйн снова и снова ударял ключом по краю отверстия. Он весь покрылся потом, руки ныли. Минут через пять напряженной работы углубление увеличилось до размеров пачки сигарет, но все оказалось забитым раздробленными и расшатанными камешками. Его, конечно, можно расширить, однако сделать это будет совсем не просто. Тем не менее Бэйн чувствовал удовлетворение. Прекратив долбить, он спустился вниз передохнуть в тени.

— Мы сделаем это, — произнес он, отдуваясь. — Уверен, что сделаем.

— Сшибить скалу? — воскликнул О'Брайен, которому Гриммельман уже рассказал о плане Бэйна. Охотник, однако, сомневался в его реальности.

— Да, — ответил Майк. — Это только вопрос времени. Послушайте меня. О'Брайен должен найти сухое дерево и сделать стремянку, чтобы удобнее было взбираться на скалу и слезать с нее. Поднявшись наверх, мы разожжем костер в трещине и будем поддерживать его. Грэйс могла бы, если удастся, собрать хороших дров или вообще все, что может гореть. Вот в чем идея: от костра скала сильно нагреется. Потом мы плеснем туда холодной воды. Что произойдет?

— Она треснет! — воскликнул О'Брайен.

— Растрескается, — подтвердил Бэйн, — расколется и раскрошится. Потом я снова поднимусь наверх, выгребу осколки и буду ключом углублять и расширять трещину. Затем мы повторим все сначала. Именно так древние люди долбили камни. Нужны только огонь, дрова и время.

— Очень хорошо, очень хорошо, — сказал Гриммельман, кивая головой, — просто отлично.

— А к вам, — обратился Бэйн к старому немцу, — у меня будет особая просьба. Вы должны помочь отделаться от пчел.

Майк поднялся и отошел в сторону. Гриммельман двинулся за ним.

— Надо их побеспокоить, — проговорил Бэйн. — Не правда ли, если их разозлить как следует, то они все улетят?

— Да, — ответил старик. — Мы могли бы заставить их собраться в рой и покинуть гнездо. Но что для этого надо сделать? Дым не годится. Он только успокоит пчел.

— Я и не говорю о дыме, — сказал Майк. — Но как вы расцениваете такой план? Я взберусь футов на пятьдесят на утес и поищу расщелину, куда можно было бы воткнуть палку или, возможно, мой ключ. Потом мы привяжем к одному концу веревки большой камень, а другой перекинем через воткнутую палку. Подтянув камень до уровня летки, мы как тараном будем бить по гнезду.

Гриммельман кивнул. Он реально представил себе план, задуманный Бэйном. Веревка и камень образуют как бы маятник. Скала расположена на высоте в двадцать футов, однако они смогут управлять движением маятника снизу с помощью еще одной веревки. От ударов камня в скрытом от их глаз гнезде рухнут тяжелые соты, яйца высыпятся из ячеек, рабочие пчелы и куколки погибнут, как только вытечет мед.

Землетрясение в мире насекомых. И оно не прекратится. Оставшиеся в живых пчелы станут восстанавливать разрушенные соты, собирать свое сокровище — мед и пыльцу. Матка перестанет откладывать яйца. Порядок в гнезде нарушится. А удары будут следовать один за другим до тех пор, пока в гнезде не наступит полная анархия, граничащая с безумием.

Гнездо начнет роиться. Матка подаст команду рабочим пчелам. Начнется движение навстречу неизвестности внешнего мира, который матка видела всего один раз. Огромная бесформенная масса выплеснется из гнезда и понесется через каньон. Рой выберет спокойное место где-нибудь на высоком уступе; сотни разведчиков устремятся в поисках свободных расщелин. Один из них найдет подходящее пристанище, и матка полетит туда, полузадушенная своими слугами и телохранителями. Она уцелеет, а когда новые белые соты будут готовы, снова начнет откладывать яйца. Жизнь пчел не угаснет.

— Да, я полагаю, это хороший план, — согласился Гриммельман. — Примемся за дело.

* * *

Стюрдевант все шел. Можно было уже не сомневаться в том. что он попал в пустыню Намиб. В спину бил горячий ветер, дующий в сторону прохладного океана. Кругом расстилалась страшная песчаная пустыня с пересохшим руслом реки, растерявшим свои воды в глубоких песках. Временами ветер становился настолько силен, что подхватывал песок и закручивал его, образуя песчаные вихри.

Теперь Стюрдевант доберется до побережья, до Берега Скелетов. Ружья у него уже не было. Он расстрелял все патроны и бросил его там, в ущелье.

Он снова напился и, спотыкаясь, побрел дальше, пока не нашел место, где можно было укрыться от солнца. Сохранившихся от сезона дождей луж больше не попадалось и идти днем стало рискованно: канистры опустели.

Намиб. Тысячи миль песков, простирающихся вдоль побережья океана и в некоторых местах уходящих далеко в глубь суши. Там-то и находился пилот; каждый его шаг был шагом к берегу океана. Но сколько еще идти? Благоразумнее ли не отходить от русла реки? Там все-таки встречались лужицы — остатки некогда бодро бежавшей по узкому ущелью реки. Впереди он может найти лишь тот же песок и море…

Море будет соленым. Холодным. Здесь проходит ледяное Бенгельское течение из Антарктики. Но если он дойдет до побережья, то сможет остаться в живых, а если и погибнет, то, по крайней мере, в холодной воде.

Спустилась ночь, и Стюрдевант двинулся дальше. Он шел босым: ботинки развалились уже давно. Пилот был так изможден, что передвигался и засыпал больше по привычке, чем по необходимости. От его тела, почти невесомого, не осталось ничего, только кожа да кости, связанные мускулами.

Взошла луна, окрасив ландшафт в бело-голубые тона. Утесы исчезли, сменившись пологими песчаными берегами высохшей реки. Через некоторое время пилот оставил русло и пошел по берегу, все время прислушиваясь и вглядываясь в темноту, надеясь различить огни или дорогу.

В конце концов он так устал, что, будучи не в силах идти дальше, опустился на песок. Не останавливаться! Откуда-то из небытия пришел приказ. И Стюрдевант подчинился ему. Через силу поднявшись, он снова пошел. Больше ему не встретится ни единая лужица: русло реки растворялось теперь в сплошном песке. Он думал обо всем: расставлял в алфавитном порядке знакомых писателей —

Аллен, Бентли, Коллинз… Потом стал вспоминать поэмы, которые ему нравились, и пытался прочесть из каждой первую строку. Старался вспомнить все места, где когда-либо проводил ночь, все книги, которые когда-либо читал.

Потом из мертвой тишины ночи до него донесся странный звук. Он был ему чем-то знаком, но сначала никак не доходил до сознания. Потом пилот понял. Это шумел океанский прибой.

Стюрдевант побежал. Первое, что он увидел, были блики лунного света на поверхности океана. Темные волны набегали на берег, неистово закручивались и умирали на каменистой прибрежной полосе. Освободившись от своей ноши, пилот отбросил канистры в сторону и остановился. А волны плескались о его босые ноги. Итак, ему суждено остаться в живых и удалось совершить невероятный переход. Теперь он спасет и остальных.

Стюрдевант сел, позволив волнам плескаться у его ног. Море было холодным. Набрав полный рот воды, он сплюнул. Сухости в горле как не бывало. Вдоль берега тянулись следы автомобильных шин. Стюрдевант встал и пошел по ним.

Вдалеке он увидел домик, небольшой беленький домик, построенный на дюнах в безопасном отдалении от полосы бурных прибоев. Стюрдевант заспешил к нему, шагая по широкой колее, оставленной колесами «Лендровера».

Дверь оказалась на запоре. Табличка говорила о том, что дом является собственностью международного алмазного синдиката. Контакт с цивилизованным миром был установлен.

Разбив стекло, он пролез в окно. Маленький домик оказался складом и в то же время жилым помещением. Обе половины разделяла сетка. Стоя босыми ногами на цементном полу, Стюрдевант осмотрелся: кровать с одеялами, керосиновая плита, полки с консервными банками, зеркало и таз, небольшой книжный шкаф, набитый дешевыми изданиями и старыми журналами. Он прошел в склад и обнаружил там бочки с маслом, канистры с бензином, коробки с консервами и ящик с рабочей одеждой. Корзины и ящик имели торговые марки Англии, США и Южно-Африканской Республики.

Он вышел куда-то на побережье Юго-Западной Африки. Найдя ключ, пилот открыл несколько банок консервов и начал поглощать все подряд: консервированную говядину, персики, нарезанные ломтиками, кукурузу в початках. Сварил кофе. Сделав глоток, почувствовал какую-то странную тошноту и решил больше не пить. Необходимо было вновь приучить себя к богатой калориями, питательной цивилизованной пище. Нагрев воды, Стюрдевант стал бриться. Он намеревался пробыть здесь некоторое время, так как был слишком слаб для того, чтобы отправиться дальше вдоль побережья. Бритва коснулась краев его густой бороды, снимая длинные рыжие волосы. Он снова намылил лицо. Чувство было необыкновенно приятное. Снова побрит, снова в цивилизованном мире. Следовало бы еще постричься и переодеться.

Побережье это только теперь стало называться Алмазным Берегом. Впервые его открыли португальцы, искавшие Джона Престера и сказочные золотые города, о которых в средние века ходили легенды. На пустынном побережье они встретили лишь несколько обнаженных бушменов — рыбаков и собирателей моллюсков, ожидающих, когда соленый океан выбросит на берег величайший из всех своих даров. Это был мертвый исполинский кит, которого прибило к берегу по воле случая.

Вдоль берега сохранилось всего несколько бухт. Морские разбойники, обнаружив их, послали в глубь пустыни вооруженных завоевателей. Они пробирались через глубокие пески, боролись с насекомыми и воевали с бушменами, а потом плелись назад к своим кораблям. Это был самый ужасный мир, который им когда-либо приходилось видеть, казавшийся страшнее ледяного царства далекого севера или конголезских джунглей. Они прокляли и покинули его. Но один из них, наиболее решительный, а, может быть, просто наиболее глупый, поплыл дальше на юг, достигнув отлогого мыса. Звали его Диас.

До восьмидесятых годов восемнадцатого века люди избегали этих берегов. Однако нашелся один немец по имени Людериц, который выспорил у вождя готтентотов двадцать миль бесплодного побережья. Он обратился к своему правительству с просьбой обеспечить его коммерческие интересы, но на это в те времена никто просто не обратил внимания. Потом Германию охватил колониалистский зуд, и она захватила не только эти двадцать миль, но и обширную территорию, значительно превышавшую размеры первоначального приобретения. Так создалась первая немецкая колония в Африке.

Однако Германия торжествовала здесь недолго. Началась первая мировая война, и южно-африканская армия заставила немцев вернуть все свои завоевания. Колония стала подмандатной территорией Лиги Наций, но в действительности власть оказалась в руках Кейптауна.

Потом на берегах Оранжевой реки кто-то нашел в песке алмазы. Началась великая погоня за легкой наживой. Отныне побережье получило наименование — Алмазный Берег.

Приготовив себе чай и открыв банку груш, Стюрдевант свернулся калачиком на кровати и попытался заснуть, прислушиваясь к шуму прибоя, обрушивающегося на безлюдный берег. Дверь была открыта, и духоты в маленьком домике уже не чувствовалось. Наступил полдень.

Итак, это был Алмазный Берег, а домик — своеобразный дальний пост, один из пунктов снабжения, разбросанных, вероятно, на громадном протяжении вдоль берега, принадлежащего компании. Здесь не было необходимости разрабатывать алмазы в копях, камни собирали прямо в глубоком песке. Россыпи оказались аллювиальными. Бульдозеры принялись сдвигать и перемещать песок, а люди выбирать драгоценные камни. Каждый год с этого, далекого берега в ювелирные магазины Нью-Йорка, Лондона и Парижа текли алмазы на миллионы долларов.

Стюрдевант повернулся на узкой кровати и провел рукой по голове. Найдя ножницы и расческу, пилот вышел наружу, сел на песок и, поставив перед собой зеркало, стал подрезать спутавшиеся рыжеватые волосы. Ветер подхватывал их и уносил прочь. На нем была чистая одежда: простое белое белье и рабочий комбинезон на молнии, толстые шерстяные носки и высокие тяжелые ботинки. Все это обмундирование, предназначенное для африканцев — служащих компании, он взял из кладовой. Стюрдевант был сыт, чист, выбрит и спал на удобной кровати. Пока кто-нибудь не придет, он останется здесь и наберется сил.

Часа через три Стюрдевант проснулся и встал. Больше спать он не мог. Ему приснились Майк Бэйн, Грэйс Монктон, О'Брайен, Гриммельман и Смит. Они ждали его голодные, больные, отчаявшиеся, надеясь, что он вернется на самолете и спасет их. И он должен их спасти, это его долг…

Выйдя из домика, пилот почувствовал запах соленого моря. Не было ни лодки, ни машины, на которой он смог бы двинуться вдоль берега. Дорога по побережью уходила в нескончаемую даль, на юг. Как далеко были места, где жили люди, где стояли телефоны и радиопередатчики?

Вернувшись назад, пилот вошел в кладовую, взял автомобильную покрышку, откатив ее по дюнам к ровному месту на широком пляже. Потом он пошел за спичками и банкой моторного масла. Пляж был усеян прибитым к берегу побелевшим лесом. Целых полчаса он работал, таская бревна и укладывая их на покрышку. Потом, полив всю кучу маслом, он поджег ее. Черный дым столбом взвился в ясное небо. Теперь сюда должны прийти, чтобы выяснить причину пожара. Сидя на песке, пилот наблюдал, как пламя пожирало сухое дерево.

Стало темнеть. Закусив консервированной ветчиной, кукурузой и ломтиками ананаса, Стюрдевант улегся спать. На этот раз он выпил и кофе, хороший крепкий кофе со сливками и сахаром. Костер погас. Утром он разведет еще один дальше по пляжу, где пилот заметил выброшенный на берег лес.

Внезапно Стюрдевант проснулся. Его ослепил яркий свет, кто-то больно толкал в ногу. Он услышал голоса.

Стюрдевант сел, свет уже не бил в глаза. Он понял, что карманный фонарик отвели в сторону. В проеме двери стоял крупный мужчина, белый человек с фонариком в одной руке и с пистолетом — в другой. На нем была широкополая шляпа, легкий пиджак и грубые штаны. За его спиной стоял другой мужчина, помоложе, с копной светлых волос и тоненькими усиками.

— Не двигайся, — приказал первый. — Сиди смирно!

— Бог мой! — воскликнул Стюрдевант. — Я не могу поверить в это, просто не могу.

Двое вошли в домик. Блондин держал в руках ружье. Потом в двери появился негр. Мужчина с фонариком поставил на стол керосиновую лампу, поднес спичку к фитилю и отрегулировал пламя. Стюрдевант протирал глаза и позевывал.

— Ничего глупее ты не мог придумать, — произнес старший.

— Лучше будет, если сейчас же отдашь нам камни, — добавил блондин, поднимая ружье.

— Камни? — недоуменно спросил Стюрдевант. — Именно. Отдавай алмазы, и мы постараемся облегчить твою судьбу!

— Алмазы? — переспросил пилот и расхохотался. Люди пришли сюда с оружием. Они и не думали спасать его, а решили арестовать, как вора и похитителя алмазов.

— Меня зовут Стюрдевант, — начал он объяснять, откашлявшись. — Я — пилот. Мой самолет потерпел аварию в центре страны, пожалуй, в сотнях миль отсюда. Где-то в глубине пустыни Намиб. Мне пришлось совершить чертовски трудный переход. Мой самолет разбился. Там, в черных горах среди пустыни осталось пять человек. Они умирают от голода. Я добрался сюда через пески, придерживаясь русла пересохшей реки.

— Ты пришел? — спросил блондин. — Пришел сюда оттуда?

— Да.

— Это невозможно. Тебе следовало бы придумать более подходящую историю.

— Да кто вы, наконец, такие, черт вас подери? — Пилот не на шутку рассердился.

— Отдавай камни, — снова потребовал старший. — Прежде всего отдай камни.

— Если бы я захотел воровать алмазы, — сказал пилот, покачивая головой, — какого дьявола стал бы я разводить костер?

— Какой костер?

— Выйди и посмотри на берегу. Я сжег одну покрышку твоей алмазной компании. Можешь выставить за нее мне счет.

Старший кивнул негру, и тот исчез в ночной тьме. — Костер мог быть сигналом самолету, которого ты дожидался, или судну. — сказал блондин.

— Как тебя звать? — спросил Стюрдевант.

— Бауэр.

— Почему не хочешь мне поверить? Откуда ты взял, что я ворую алмазы? Это же глупо!

— Мы знаем, что ты пришел сюда за алмазами, — упрямо твердил свое Бауэр. — Все это собственность компании. Ни сюда, ни отсюда пути нет. Тебе как-то удалось найти россыпь, может быть, подкупив рабочего. Тебя выбросил самолет и должен был за тобой вернуться. Твой костер — это сигнал самолету, а не попытка привлечь наше внимание. Но что-то не сработало. Друзья убежали и бросили тебя здесь. Да, не повезло.

— И ты не смог бы пройти столько, — добавил старший. — Пустыню мы знаем. Там нет воды. Вероятно, ты пришел не оттуда.

— У меня было две канистры с водой, — убеждал пилот. — Много дней я тащил их на спине, пока они не опустели. Потом обнаружил ложбину и, выкопав яму, добрался до воды. Вдоль ущелья иногда попадались лужи.

— Где канистры? — спросил Бауэр.

— Где-то там, в песках, — ответил Стюрдевант. — У меня было еще и ружье, но, расстреляв патроны, я его бросил. Питался ящерицами, съел большую черепаху и ловил карпов в лужах.

— Рассказывай сказки! — проворчал Бауэр.

— Здесь не разбивался ни один самолет, — поддержал другой. — Прошло уже три года с тех пор, как разбился самолет в тысяче миль отсюда. Мы знаем об этом, так как внимательно следим за информацией о полетах.

— Какая авиакомпания? — спросил Бауэр. — Что за машина?

— Моя, — ответил пилот, — мой собственный самолет. Почему нам не поехать вместе и не проверить мои слова? Я назову людей, с которыми вы можете связаться, и они все подтвердят. Меня хорошо знают даже в преисподней.

Возвратился негр и подмигнул старшему.

— В пятидесяти милях по берегу на север у нас есть поселок. С тюрьмой. В следующем месяце грузовик увезет тебя оттуда в Ораньемунд и сдаст регулярной полиции. Мы работники компании «Си-Ди-Эм» . Моя фамилия Паттерсон. Пожалуй, нам пора ехать.

— Отвезите меня сейчас туда, — попросил Стюрдевант.

— В следующем месяце, — повторил Паттерсон. — Чертовски далеко ехать. Здесь ходит специальный грузовик, который развозит почту. Придется подождать. Не спеши. Все равно просидишь несколько лет в тюрьме.

— Не пойдет, — заявил пилот. — Мне необходимо связаться с кем-нибудь и рассказать о пассажирах. Они умирают там, в черных горах, которые с воздуха похожи на кисть руки. Я должен выполнить свой долг. На мне лежит ответственность за их жизнь.

— Не валяй дурака, — прервал его Бауэр. — Твои россказни сущая ерунда. Не было ни одного сообщения об аварии с самолетом, да ты и не мог бы совершить такой переход.

— Про тебя не скажешь, что ты похож на человека, которому пришлось перенести такие трудности, — добавил Паттерсон. — Ты тут уже дня четыре или пять копаешь и сгребаешь алмазы. А друзья твои, видно, струсили и не вернулись.

— Я побрился и постригся, а одежду взял здесь в комнате, — продолжал убеждать их Стюрдевант. — Пришел сюда вчера утром в одних изорванных штанах. Больше ничего на мне не было.

— Покажи штаны, — потребовал Бауэр.

— Я бросил их в костер.

— Ты сжег одежду и надел спецовку компании на случай, если тебя поймают за добычей алмазов, — засмеялся Бауэр. — Отдавай камни, не выводи нас из себя.

— И побыстрей, — добавил Паттерсон.

— Боже, ну и идиоты! — воскликнул Стюрдевант.

— Эй, ты потише, — оборвал его Бауэр, — а то наденем наручники.

— Возьмем его с собой. — Паттерсон жестом приказал пилоту встать и следовать за ними.

Выходя, Стюрдевант почувствовал, как Бауэр уперся дробовиком ему в спину. Пара идиотов.

Включив фонарик, Паттерсон задул лампу и закрыл окно. Вынув связку ключей, он запер дверь.

Они пошли вдоль берега. Стало холодно, и Стюрдевант пожалел, что не взял жакет. Паттерсон посадил его на переднее сиденье «Лендровера» рядом с Бауэром, который сел за руль. Паттерсон и негр залезли в кузов. Вспыхнули фары, взревел мотор, и грузовик покатился по затвердевшему песку. По одну сторону шумел прибой, по другую — проплывали темнеющие дюны. Внезапно свет фар выхватил из темноты выцветшую табличку:

«ЗАПРЕТНАЯ АЛМАЗНАЯ ЗОНА. ПРОХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН»

Несколько часов езды, и они подъехали к группе домов. Двое пожилых мужчин с любопытством рассматривали Стюрдеванта, пока его вели к небольшой бетонной пристройке с узкой щелью вместо окна и тяжелой дубовой дверью на поржавевших металлических петлях.

Паттерсон осветил фонариком маленькое помещение. В нем стояли узенькая койка и ведро. Больше ничего. Несмотря на сопротивление Стюрдеванта, Бауэр втолкнул его в каморку и стал закрывать дверь.

— Не надо… ради бога… не надо, — пилот все еще пытался удержать дверь. Но вот она захлопнулась, кто-то повернул ключом в замке. Сырость и холод охватили пилота. Очутившись почти в полной темноте, он повернулся, пересек камеру и направился к койке.

Внезапно все переживания, тревоги и отчаяние последних дней сломили его. Он бросился на постель и безудержно зарыдал.

Стюрдевант проснулся. Где-то лаяла собака. Близился рассвет. Пилот долго лежал не двигаясь. Он остался жив, а ведь это казалось невозможным. Он уцелел, защищен от солнца, ему прохладно, можно поесть и отдохнуть. Закрыв глаза, Стюрдевант медленно повернулся и зевнул. Пилот мог бы пробыть здесь и месяц, да и с полгода отсидел бы без труда. Ему надо отоспаться и поправиться, чтобы вновь проделать этот невероятный переход через пустыню. Его заперли здесь на месяц. Неделю назад в черных горах месяц показался бы ему целой вечностью… А может быть, кто-нибудь из них уже заболел или даже умирает. Нет, ему нельзя оставаться здесь, он должен выбраться из тюрьмы и обратиться за помощью. Его ждут там, в каньоне: Майк Бэйн, Смит, старый Гриммельман, Грэйс и О'Брайен. Они не смогут продержаться еще месяц.

Пилот сел и посмотрел на зарешеченное окно. Потрясение прошло. То, что ему не верили, уже не вызывало в нем какого-то странного безразличия. Он должен бороться, должен заставить поверить себе. Стюрдевант подошел к окну. Собака замолчала. Он крикнул, лай возобновился и стал более яростным. Где-то хлопнула дверь. Ухватившись за железные прутья и глубоко вдохнув воздух, пилот закричал изо всех сил:

— Выпустите меня!

Поселок просыпался. Слышались голоса, крики, сумасшедший лай собак, хлопанье дверей, брань. Пилот улыбнулся. Его снова ждут неприятности и немалые, но все это уже не пугало.

— Выпустите меня!

Шаги приближались, сердитые голоса изрыгали поток ругательств, темно-серый предрассветный мрак прорезали лучи фонариков.

— Этот ублюдок накличет на нас беду.

— Может, он свихнулся?

Потом кто-то подошел к двери, заскрипел засов и завизжали ржавые петли. В лицо, ослепив, ударил свет. Перед ним возникли опухшие от сна сердитые лица Паттерсона, Бауэра и еще каких-то мужчин. Несколько мгновений они молча смотрели на него.

— Разбился самолет, — начал Стюрдевант, как будто рассказывал об этом в первый раз. — Вы должны вывезти меня отсюда. Надо найти и спасти моих пассажиров.

Он ясно видел, как Бауэр развернулся, чтобы нанести удар, но не сделал даже попытки увернуться. Его ударили кулаком в живот. Пилот упал, задыхаясь и корчась от боли. Сильные руки схватили и вновь поставили его на ноги.

— Снова плетешь свои небылицы?

— Меня зовут Стюрдевант. Я имею права пилота. Поверьте!

— А! Так ты не собираешься замолчать?

— С воздуха то место выглядит как большая черная рука, окруженная песками…

Бауэр снова ударил его. Сильная боль исказила лицо пилота, он отшатнулся в сторону, пытаясь удержаться на бетонном полу.

— А, может, он не врет? — раздался чей-то голос.

— Сломать негодяю шею, вот что надо с ним сделать. — Закон еще мягковат для таких птичек.

— Я шел сквозь пустыню с двумя канистрами воды, — твердил свое Стюрдевант, приподнимаясь. — Однажды я убил черепаху. И ловил ящериц. У меня было ружье…

— Тащите его наружу. Они поволокли пилота через узкую дверь, разорвав на нем рубаху. Резкий удар вновь обрушился на него. Это был Паттерсон.

— Лучше прекрати, парень. Будь поумней.

Стюрдевант оказался на свежем воздухе. Небо было молочно-голубым, звезды еще ярко горели. Наступил час, когда рассвет сменялся днем. Вокруг пилота уже собралось много мужчин, и люди все подходили, освещая свой путь фонариком. Сдерживаемые на поводках собаки рвались и злобно ворчали.

— Разбудил весь поселок, сучий сын!

— Его схватили, когда он поджидал самолет. У будки номер четыре.

— Вы должны выслушать меня, — снова заговорил пилот. — Самолет разбился в пустыне. Люди ждут помощи. Они не продержатся долго…

Кто-то вновь ударил Стюрдеванта, он тяжело опустился на колени и сплюнул кровь себе на руки.

— У вас есть радио, — проговорил он. — Свяжитесь с теми, кто меня знает. Могу назвать фамилии. Я должен спасти людей…

— И одет-то как служащий компании.

— Поучи его манерам, Джерт.

Они подняли его, придерживая за руки, вывернули голову назад.

— Ты получишь сполна за свое вранье!

— Я говорю правду, вы, гнусные негодяи!

Он попытался увернуться от нового удара, но, задохнувшись, тяжело рухнул на жесткую землю. Они стали бить Стюрдеванта ногами. У него началась рвота. Пилот плакал от чувства собственного бессилия. Кто-нибудь из них, возможно, поверит ему. Может быть, удастся убедить хоть одного, если он будет настаивать, требовать, бороться.

— Хватит с тебя?

— Самолет разбился… помогите им… радио…

Стюрдевант потерял сознание.

Они поволокли его по земле и, втолкнув в маленькую тюремную камеру, заперли. Потом разошлись по домам, болтая, смеясь и покуривая сигареты.

* * *

Пчелы улетели с утеса, покинув каменное гнездо, и собирались роем у другой, затерянной в горах трещины в скале. На третье утро Бэйн и его спутники обнаружили, что пчел в гнезде не осталось, за исключением отдельных рабочих особей, бесцельно ползающих около узкой летки. Грохот ударов большого камня, как и рассчитывал Майк Бэйн, выгнал их из жилья. Теперь можно было продолжать разрушение скалы и попытаться достать мед.

Чтобы выгнать пчел, им пришлось поработать немало. В небольшом углублении, обнаруженном Бэйном на поверхности скалы, развели костер. Сначала Майк поджег траву, прутья и кору, а потом подложил дрова. Горел костер, накапливались угли, скальный грунт нагревался. Скоро к скале невозможно было уже прикоснуться. Бэйн перестал раскачивать глыбу и по шаткой лестнице, сколоченной О'Брайеном, взобрался на утес. В руке он держал флягу, наполненную водой, которую выплеснул сначала на огонь, а потом на близлежащие камни. Костер, зашипев, погас, вода перелилась через край лунки и стала капать вниз на песок и глину.

Бэйн устроился поудобней и вынул из-за пояса свой ключ. От удара ключом камень подался; холодная вода вызвала неравномерное охлаждение скалы, она трескалась и крошилась, уступая стали. Бэйн взял небольшой камень и бросил его вниз, чтобы все увидели результаты своего труда. Он выгреб мокрую золу и снова принялся долбить скалу.

Они не стали разводить новый костер в расширенной лунке. Бэйн решил сначала выгнать пчел. Грэйс и Гриммельман возвратились в пещеру, а О'Брайен остался помочь подвесить камень.

Часа через два все было готово: пятидесятифунтовая глыба висела в проволочной сетке, привязанной к веревке.

Послышались тяжелые удары камня по утесу, осколки посыпались во все стороны. Из летки вылетели рассвирепевшие черные пчелы. Бэйн и охотник отошли. Удары прекратились. Майк отвел камень в сторону насколько это было возможно, нацелил его на гнездо и отпустил. Камень стукнулся об утес и отскочил.

— Мне это не нравится, — произнес он. — Мы поступаем как негодяи.

— Выгорит ли твоя затея? — спросил О'Брайен, вытирая пот с лица; пчелы его совершенно не интересовали.

— Все будет в порядке, — ответил Бэйн. — Пчелы уже не захотят здесь оставаться и улетят в более спокойное место.

Час спустя они возвратились в пещеру. И вот теперь пчел не было.

Скала под действием огня и воды начала трескаться. Они снова и снова разводили костер.

— Есть только одно небольшое обстоятельство, затрудняющее дело, — проговорил О'Брайен.

— Какое? — спросил Бэйн.

— Когда скала рухнет, она погребет и нас под собой.

— Мы применим дистанционное управление, — сказал Майк. — Забьем в трещину кол, подвесим к нему на веревке бутыль или флягу. Потянув за веревку, перевернем бутыль и выплеснем воду. Все на достаточном расстоянии.

Охотник кивнул. Он отошел туда, где на длинной веревке висел камень. Взявшись за поводок, отвел глыбу: тяжелый камень пронесся по воздуху и ударил в край выступа.

— Немного рановато, — проговорил Бэйн. — Это только для практики, — пояснил О'Брайен. — Возможно, камень поможет нам облегчить эту проклятую работу.

Они трудились целый день. Грэйс таскала горячие угли, Бэйн и О'Брайен, обливаясь потом, долбили скалу, вколачивали колья в углубляющуюся трещину, разводили новые костры.

Бэйн осуществил свой проект, теперь можно было лить воду в трещину с помощью дистанционного управления. О'Брайен начал долбить глыбой по скале.

— Теперь уже скоро, — решил Бэйн. Они сидели в тени и наблюдали, как из трещины поднимается дым. — Может быть, начнем?

О'Брайен, взяв в руки несколько сухих сучьев, осторожно взобрался по лестнице и бросил их в огонь.

— Попробуем, — сказал Бэйн.

Все поднялись. Подойдя к утесу, Майк взял веревку и, отодвинувшись в сторону, осторожно натянул ее. Бутыль приняла почти горизонтальное положение. Бэйн потянул за веревку, она перевернулась и хлынула вода, с шипением сбегая в глубокую трещину, заполненную горячей золой. О'Брайен ухватился за поводок, отведя глыбу, нацелил ее на скалу и, отбежав в сторону, в последний момент отпустил веревку.

Раздался страшный треск, как будто выстрелили из ружья, и громадная скала рухнула, как только глыба ударила по ней. Земля вздрогнула, и всех путников, стоявших далеко в стороне, сильно тряхнуло.

Они застыли, не двигаясь, не веря тому, что сделали. На месте скалы зияла сейчас огромная ниша, заполненная слоями бесцветных сот. Часть их оторвалась и упала на землю. Подняв соты, все набросились на ароматный мед, сочившийся из трещин.

— Бесподобно! — воскликнул О'Брайен, вонзая в соты зубы. — Я ничего подобного никогда не пробовал.

Они поглощали сладкий мед, чувствуя, как прибывают силы.

Бэйн подошел к скале и, рассматривая ее, заметил чередующиеся полосы посветлевшего камня, которые говорили о степени распространения трещины после каждого костра. Отколоть огромный кусок скалы им удалось благодаря терпению и с помощью тех простейших способов, которыми пользовались еще древние египтяне. Теперь они получили, вероятно, не менее сотни фунтов меда.

— Как-то надо сохранить эти запасы в пещере, — проговорил О'Брайен и, подняв упавшую лестницу, полез к гнезду. — Могу только сказать, что работы будет чертовски много.

Оторвав большой кусок сот, он бросил его Бэйну. Мед они могли хранить только в самих сотах, поскольку не имели никаких сосудов для жидкостей. Придется носить соты в сумках и чемоданах, складывая их потом в прохладной пещере.

Первый груз несколько миль до пещеры несли Грэйс и Бэйн. Взяв факел, Бэйн сложил сочащиеся медом соты в самом дальнем конце пещеры на прохладном полу как раз под промоиной. Затем они вернулись к О'Брайену.

До конца дня путники выбирали соты из гнезда. Сгибаясь под тяжестью груза, они по очереди таскали соты в пещеру, пробираясь вдоль каньона. Больше всего меду принес в своем спальном мешке О'Брайен — каждый раз по сотне фунтов сот. Он был великолепен в своей мощи: мускулистый, покрытый потом, медом и песком. Гриммельман носил понемногу и не спеша. Грэйс и Бэйн таскали мед с лихорадочной поспешностью.

Отдыхать было нельзя. Оставить мед без присмотра — значило потерять его. Когда они таскали соты, вокруг вился рой вороватых пчел, да и другие насекомые тоже прилетели полакомиться. Появились маленькие птички, которые становились все смелее и порхали теперь совсем близко. Почуяв добычу, явились за своей долей воинственные муравьи. Неподалеку уселся бабуин, внимательно наблюдая за людьми.

Наконец работу закончили. Оставили только соты, в которых почти не было меда. Все выпачкались тягучим нектаром, песком и грязью и устали, как никогда. Отмывшись в прудике, вошли в пещеру и без сил повалились на песок. Всех охватило незнакомое чувство пресыщения от обильной, сладкой пищи.

Над пустыней опустилась ночь. У Гриммельмана еще хватило сил развести костер, в то время как Грэйс, Бэйн и О'Брайен даже не пошевелились.

* * *

…Джеферсон Смит провел с бушменами уже трое суток. Они все время куда-то шли по пересохшим равнинам и изредка встречавшимся лугам. Природа стала мягче. Пустыня осталась позади, ближе к северу стали появляться признаки более богатой фауны: увеличилось число звериных следов, стало больше птиц и растений. Смит вспомнил: Гриммельман и Стюрдевант говорили о том, что Калахари — это не сплошная пустыня, в ней не хватает только поверхностной воды. «Это «Громадная страна Жажды»».

На следующий же день, после того как бушмены подобрали его, Смит сделал много интересных наблюдений. Он увидел, как бушмены добывают воду из пересохшего песчаного русла. Старая женщина выкопала ямку в песке глубиной, равной длине своей руки. Нарвав травы, она скатала из нее плотный шарик размером с грейпфрут и положила на дно ямки. Воткнула в травяной шарик длинную камышовую трубочку и столкнула песок в ямку. Потом взяла пустую скорлупу страусового яйца и поставила его на песок рядом с торчащей камышинкой. Достав из сумки с пожитками короткую палочку, женщина удобно устроилась на песке. Потом она взяла один конец палочки в уголок рта, а другой всунула в отверстие скорлупы. Потом взяла в рот еще и камышовую трубочку и стала втягивать воду. Прошло несколько минут — никакого результата. Женщина усердно работала, и Смит. заметил, как сотрясалось от усилий все ее тело: плечи поникли, спина напряглась, пот сбегал с морщинистого лица.

Внезапно изо рта вниз в скорлупу побежала тоненькая струйка воды. В вырытой ямке воды, конечно, не было, но с помощью трубки создавалось разряженное пространство, и из влажного песка выступала вода. Впитавшись в травяной шарик, она поднялась по трубочке. Просто невероятно! Вот почему бушмены могут жить там, где погибают другие.

Наконец они достигли местечка, где редкие кочки, покрытые коричневой травой, были разбросаны по красноватой песчаной почве на обширном пространстве, а тощие деревца стали попадаться на каждом шагу. От группы отделились и убежали на запад два охотника.

День угасал, а они все шли, пока не увидели струйку дыма, вздымавшуюся высоко в небо и извещающую о прибытии охотников. Бушмены ускорили шаг в предвкушении обильной пищи. Тотчас начался пир. Смит съел два куска и завалился спать. Мясо он поглощал теперь как настоящий бушмен, съедая все, что мог вместить желудок, как только представлялась такая возможность. Жизнь — это процесс отправления жизненных функций: еда, питье, борьба за существование. Смит был наг, но не одинок. Бушмены стали его друзьями. Негр пытался говорить с ними, и они улыбались при этом, хотя и не могли его понять. Смит придумывал им имена. Так, женщину, впервые напоившую его, он назвал Магги. Вождя — Платоном, потому что он необычайно походил на бюст знаменитого грека, которого Смит хорошо представлял себе по учебнику. Охотникам он дал имена — Фу-Манчу и Ринклбелли. Придумал Смит имена и детям: Битл, Сын-номер-один, Насти.

Теперь негр был уже почти уверен, что бушмены не тронут его. Они стояли далеко от цивилизации, но совсем не казались жестокими. Может быть, они передадут его какому-нибудь белому человеку, представителю власти или полицейскому патрулю? Должны же они понимать, что, оставшись один без воды и пищи, он пропадет.

Выбрав себе место для ночлега, Смит лег на спину и долго глядел на небо, огромный купол которого опрокинулся над ним. Как далеко он был сейчас от городов, ярко освещенных электрическими огнями и забитых автомашинами? Сколько миль отделяло его от них, сколько лет, сколько столетий?

На рассвете снова двинулись в путь. Пустыня осталась позади. Бушмены шли по плоской и сухой саванне, где изредка встречались зеленеющие низины, испещренные следами куду и антилоп. Повсюду слышалось пение птиц. В щелкающих звуках языка бушменов Смит уловил новые нотки; их охватило какое-то возбуждение. Взрослые перестали экономить воду, а дети стали носиться, прыгать и играть, как заведенные. Фу-Манчу как-то ушел вперед один. Через несколько часов они догнали его — тот сгибался под тяжестью туши молодой газели. Однако бушмены не сделали даже привала. Они продолжали идти, торопясь пересечь однообразную саванну.

Наконец они достигли крошечной деревеньки, в которой жило десятка два бушменов небольшого роста. Жители деревни высыпали навстречу, послышались ставшие уже привычными Смиту приветствия, болтовня и восклицания. Они все осматривали негра с интересом, женщины, смущаясь и отворачиваясь, мужчины с недоверием, а некоторые и просто враждебно. Староста деревни, бурно жестикулируя, указал пальцем на незнакомца. Затем он обменялся несколькими фразами с Платоном. Смита охватил страх. В руках этих людей он был совершенно беспомощен. Вполне вероятно, что большинство из них впервые так близко видели незнакомого человека, негра, скорее всего врага; может быть, никто из них никогда не видел и белых людей. Они были последними из людей каменного века, оставшимися на земле, и Смит находился в их власти.

Однако бушмены не причиняли ему вреда. Между двумя вождями произошла какая-то сделка. Медленным шагом они прошли к группе деревьев, где их ожидали все остальные.

В деревне стояло несколько хижин из травы и колючих ветвей, напоминавших запущенные улья. Каждая из них была построена под низким искривленным от ветров деревцем, которое словно поддерживало это сооружение. Несколько стариков сидело перед хижинами, почти не обращая внимания на подошедшую к ним группу. Похожие на древние мумии, сидели они, греясь на солнце, неподалеку от бездымного костра. Их желтоватые тела были неправдоподобно испещрены морщинами. Смит никогда в жизни не видел таких старых людей.

На ветвях деревьев висели тонкие сухие ленты мяса. Почти около каждой хижины аккуратными рядками лежали наполовину зарытые в землю скорлупы страусовых яиц. В них хранились запасы воды. Жители деревни разошлись, занявшись каждый своим делом. Подведя Смита к одной из хижин, вожди дали ему понять, что он может здесь поселиться. Смит сел, улыбаясь и кивая головой. Подошел ребенок и принес ему скорлупу, другой притащил дыню цамка. Негр был голоден. Разбив дыню небольшой палкой, он начал жадно есть, а дети, собравшись вокруг, наблюдали за ним. Тогда он принялся развлекать их, строить им рожи, предлагать ломтики дыни, но эти миниатюрные создания с бегающими глазенками отшатнулись от него, испуганные и озадаченные видом черного гиганта, которого привело соседнее племя.

Смит продолжал наблюдать за жителями деревни. Он видел женщин с кожей абрикосового цвета, толкущих что-то в ступах, очищающих шкуры, возвращающихся из саванны с палками-лопатами и шкурами, полными кореньев и клубней. Пищу они готовили в глиняных горшках, а младенцев носили, подвешивая к бедрам. Женщины делали вид, что не обращают на него никакого внимания, но скрыть своего интереса никак не могли. В деревне бушменов Смит провел трое суток. Страх прошел. Никто и не думал убивать его, чтобы полакомиться человеческим мясом или принести в жертву с помощью какого-либо ужасного способа; его кормили и не беспокоили. Два охотника, Фу-Манчу и Ринклбелли, даже взяли его однажды с собой в поход через саванну.

Смит с сожалением понимал, что племена вот-вот разойдутся в разные стороны в поисках непостоянных и быстро исчезающих запасов пищи и ему придется покинуть деревню. Ведь бушмены — охотники, питающиеся тем, что посылает им природа. Хижины они используют всего лишь несколько недель в году, а остальное время передвигаются по обширной территории. Ни один современный человек никогда не жил среди настоящих бушменов, не мог понять их мыслей и чувств.

Вероятно, встреча двух племен происходила ежегодно. В это время молодые девушки встречали будущих супругов вне своей группы крови, вне своего рода. Наблюдая за ними, Смит замечал признаки зарождавшейся застенчивой любви между молодыми людьми и угадывал возбужденное состояние среди подростков, когда мимо них проходила красивая гибкая девушка.

Молодежь много танцевала. Каждую ночь. Один танец Смит хорошо понял. Две группы мужчин стояли на коленях лицом друг к другу. С перекошенными от ярости лицами они громко рычали и потрясали руками в воображаемом гневе. Это была, без сомнения, пляска воинов. После началась игра, уже хорошо знакомая Смиту. Вновь два ряда мужчин стали лицом друг к другу. Они хлопали в ладоши и негромко гудели. Неожиданно все выбрасывали руки вверх, выставив вперед несколько пальцев. Если число поднятых пальцев противостоящего соперника оказывалось большим, то он, приплясывая, подходил к проигравшему и уводил его к линии, разделяющей команды. Это напоминало Смиту игру в орлянку или перетягивание каната.

Некоторые танцы продолжались до глубокой ночи, и Смит засыпал, наблюдая за ними. Были танцы группы воинов вокруг большого костра из ветвей боярышника. Они едва двигались, извиваясь всем телом и стараясь идти небольшими шажками. Вокруг танцующих, хлопая в ладоши и топая ногами, ритмично двигались женщины. Был танец, имитирующий охоту: вокруг костра и через него грациозно прыгал бушмен, обхватив голову руками и выставив над головой два пальца, изображая рога.

Однажды бушмены затеяли любопытную игру, очень понравившуюся Смиту. Ему даже захотелось самому принять в ней участие, но он не решился это сделать, опасаясь нарушить какое-нибудь табу. По одну сторону хижин на плоской площадке собрались мужчины с длинными тонкими и гибкими прутьями. Один из них повесил на конец своего прута странного вида предмет, своеобразный твердый шар на кожаной плети. На другом конце болталось большое перо. Внезапно бушмен метнул шар высоко в воздух. Взлетев, удерживаемый трепещущим сзади пером, шар стал медленно падать вниз. Все бросились за ним. Один из играющих, высоко подпрыгнув, первым подцепил его своим прутом и снова бросил ввысь. Мужчины носились с невообразимой скоростью и проворством. Игра напоминала Смиту бадминтон или травяной хоккей. Наблюдать за ней было чрезвычайно интересно. Ему захотелось узнать, с какого времени играли в нее маленькие человечки и как давно вообще известна эта игра.

Цивилизация представляет собой тоненькую корочку. Смит пробил ее и стал бушменом. Если бы он остался с ними или присоединялся бы к какой-либо другой группе далеких от цивилизации людей, со временем их образ мыслей стал бы и его манерой восприятия окружающего мира, а потомки его стали бы настоящими бушменами.

Эта мысль ужаснула его. Он подумал об обычаях, привычках и системах, делающих их жизнь в незнакомом для бушменов мире такой легкой: о колоссальной промышленности, балансирующей на лезвии ножа; о кучке людей, управляющих всей этой машиной, и тех, которые умеют совершенствовать эту систему, добавлять к ней что-то новое. Современный человек — это паразит, пользующийся накоплениями прошлых столетий или дивидендами от крупных сделок. Он не добывает себе пищу, не строит себе дом, не воспитывает своих детей; его руки и мозг размягчены; он питается, действует и живет в изоляции от окружающей его естественной природы. Все это удобно, это цивилизация, которая может исчезнуть буквально за одну ночь, если разрушить механизм, приводящий ее в движение.

Смит проснулся. Ему улыбался Фу-Манчу, тряся за плечо. Негр вылез из хижины, встал и, потягиваясь, понял, что рассвет уже близок. Подошел Ринклбелли и перебросился несколькими фразами с Фу-Манчу. Смит поднял одну из скорлуп у своей хижины и напился. Появилась какая-то старушка, которая принесла большую глиняную миску. Все трое мужчин принялись за еду. Смит ел то измельченные клубни и коренья, перемешанные с толчеными кузнечиками и муравьиными яйцами, то жесткое высушенное мясо, отбитое в ступе. Было все равно, чем его кормили. Смит был голоден, а пища давала ему жизнь. Все остальное не имело значения.

Двое охотников, осторожно взяв его под руки, показали. сначала куда-то вдаль, затем на него и на себя. Смит кивнул и пошел вслед за ними, улыбаясь и махая рукой крошечным малышам и старикам, сидящим у хижин. Многие из них ответили ему тем же.

Негр поспешал за низкорослыми охотниками. Он почувствовал волнение, сознавая, что бушмены ведут его куда-то, стремясь вернуть в цивилизованный мир. Для них Смит был помехой, и они собирались от него отделаться, но не убивая его по крайней мере сейчас. Бушмены догадывались, что он пришелец из иного мира, а они побаивались того мира, опасались и переоценивали его могущество над ними. Они возвратят его в этот мир, чтобы не вызвать раздражение черных людей, обитающих вокруг. Войны прекратились, и любой мирный шаг пойдет им когда-нибудь на пользу.

Окружающая природа продолжала изменяться к лучшему. Деревья теперь росли гуще, почти как в парке. Но вот они снова пропали. Трое путников вступили в засушливый район: на песке росли только пальмы. Позже пески исчезли, началась обширная красноватая равнина с зарослями кустарников. Бушмены шли по прямой. Смит шагал в десяти футах сзади.

Где-то около полудня показалось селение. Перебравшись через низкий хребет, они увидели несколько дымков, поднимающихся в безветренное небо, а потом и группу невысоких домов. Бушмены возбужденно заговорили, заулыбались и стали спускаться к деревушке.

Волнение охватило и Смита. Это была не просто очередная деревня бушменов; виднелись глинобитные дома и блеск гофрированного железа. Здесь чувствовались отголоски цивилизации. Бушмены вывели его в безопасное место. Он заторопился за ними.

Навстречу по пыльной равнине из деревня шла группа людей: мужчины, женщины и дети, ярко одетые и шумные. Они подходили все ближе и потом внезапно остановились. Остановились и бушмены. Шум стих. Смит увидел, как бушмены взялись за свои маленькие луки. Негры из деревни тоже были вооружены копьями и дубинками. Полностью друг другу они не доверяли.

От большой группы негров отделился и подошел поближе к бушменам невысокий мужчина в старом пиджаке и грязных брюках. Очевидно, он был метисом: наполовину бушмен, наполовину негр. Остановившись в двадцати футах от Смита, метис начал переговоры с бушменами на их шипяще — щелкающе — чмокающем языке. Говорили они несколько минут. Негр волновался, сердился, улыбался, хмурил брови, смотрел с презрением. Наконец, его лицо выразило удовлетворение. Стоящая сзади толпа стала приближаться. Возбужденно затараторив, Фу-Манчу взмахнул своим луком и тоненькой стрелой. Переводчик закричал что-то на другом языке. Толпа отступила. Ядовитые стрелы бушменов были здесь хорошо известны. Переговоры завершились. Вождь повернулся к своим соплеменникам и что-то сказал им. Потом двое подростков вомчались к деревне.

Все это время Смит стоял, не проронив ни слова, слегка опасаясь, что в последний момент договоренность не будет достигнута, бушмены рассердятся и уведут его с собой. Очевидно, они пытались его продать и торговались сейчас с неграми. Ожидая своей участи, Смит, стоя на солнце, наблюдал за женщинами, показывающими на него пальцами. Скоро все это кончится.

Негры из деревни производили на Смита странное впечатление. Они были низкорослы, слабы и неряшливы, представляя собой нечто среднее между бушменами и африканцами, которых коснулась цивилизация. В них не было благородства Фу-Манчу, но и к западной культуре они, видимо, не приобщились. Носили эти люди изношенную одежду европейского покроя; свою они, скорее всего, не изготовляли. Одеяние было чрезвычайно пестрым. Кожа у одних — совершенно черная — делала их похожими на готтентотов, а другие, наоборот, казались совсем белыми. Лицо одного из них было явно малайского типа, голову другого украшали красные волосы, а все тело было покрыто какими-то пятнами.

Смит слышал, как однажды в пещере Стюрдевант рассказывал о подобных племенах, живущих в Калахари. Это были люди, отвергнутые обоими мирами, безнадежно связанные узкородственными брачными узами, изолированные в заброшенных селениях, представители странных полукастовых племен, которых избегали и белые, и черные, и бушмены.

Из деревни пришли двое подростков и привели с собой жирную телку. Вождь взял поводок и подвел животное к бушменам. Фу-Манчу вышел вперед и взял поводок, Ринклбелли стоял рядом, настороженно глядя на толпу. Она рассыпалась: негры повернулись и пошли назад к деревне. Тогда и Ринклбелли стал медленно, шаг за шагом отходить. Вслед за ним шел Фу-Манчу, уводя жирную телку.

К Смиту подошли четверо мужчин. Внезапно его охватил страх. Инстинктивно повернувшись, негр увидел фигуры двух крошечных человечков: они становились все меньше и меньше, постепенно исчезая вдали. Мужчины попытались заговорить с ним, но он ничего не мог понять и только тряс головой. Смит чувствовал, что ему не следует говорить по-английски до тех пор, пока он не увидит белого человека. Он не доверял этим людям. Стоит ему заговорить по-английски, как они убегут, потом придут снова, будут лебезить перед ним и, наконец, взвесив все до конца, убьют. Поэтому он улыбался, гримасничал, кивал головой, но молчал. Через некоторое время, так и не добившись от него ни слова, они увели Смита в деревню.

Задолго до того, как они подошли к первому глинобитному дому, Смит ощутил зловоние этой деревни, не имеющей даже примитивной канализации и изнывающей от палящих лучей солнца. Тяжелый запах вызывал у него тошноту.

Смит шагал рядом с неграми не как равный, а как пленник. Они расспрашивали его резко и грубо. Ведь он был куплен ими у бушменов. И стал их рабом.

Он шел теперь по грязной деревне. Ее жители уже перестали обращать на него внимание. Похожая на крысу собака зарычала из-под узкой перекошенной двери. Изрезанные колеями улицы и переулки были усыпаны гниющими отбросами. Его привели в конец улицы к недостроенной хижине. Трое мужчин, одетых в перепачканные глиной отрепья, на мгновенье прекратили работу, апатично взглянув на Смита. Один из них — поседевший чернокожий старик, другой — длинноногий мальчик с белесоватой кожей и лицом готтентота, третий был немного похож на бушмена.

В тени наполовину законченной стены сидел еще один негр. Поднявшись, он подошел к вновь пришедшим. Этот довольно высокий человек держал в руках дубинку. Он прикрикнул на строителей, и все трое вновь принялись за работу.

Подойдя к Смиту, негр с дубинкой внимательно осмотрел его, в то время как проводники болтали между собой. Неожиданно он схватил Смита за руку и втолкнул внутрь хижины, что-то выкрикивая при этом. Джеферсон подумал, не следует ли сказать о том, что он американец. Они, по-видимому, понимали по-английски.

Надсмотрщик продолжал орать на него, размахивая дубинкой. Закричал еще один негр. Их лица угрожающе исказились. Попятившись назад, Смит натолкнулся на старика и подобострастно закивал надвигающимся на него неграм: он согласен работать, он подчинится.

Трое мужчин месили глину в яме, подносили ее в пригоршнях к стенам и лепили на подсохшие места. Смит, побаиваясь тяжелой дубинки и презренных людишек, присоединился к ним и принялся за работу.

Четверо конвоиров ушли, а надсмотрщик возвратился и некоторое время стоял, наблюдая за рабами. Те продолжали бросать сухую глину в яму, иногда добавляя туда воды, а затем месили ее ногами и носили к шершавым стенам. Смит работал усерднее других: ведь надсмотрщик прикидывал, на что он способен. Негру явно хотелось ударить Смита, чтобы дать пришельцу почувствовать его новое положение: теперь он раб и должен подчиняться без промедлений.

День угасал, и Смит почувствовал облегчение. Он уцелел в пустыне, остался жив и будет жить. Наступит момент, когда в деревню прибудет белый полисмен, зоотехник-инспектор или какой-нибудь делец, в общем тот, кто спасет его, увезет отсюда и освободит. Он будет ждать, а пока останется рабом.