Грэйс и Гриммельман сидели и завтракали. Неожиданно они увидели О'Брайена, который поднимался из каньона с тяжелой ношей на спине, и сначала приняли его за Бэйна, но когда он подошел ближе, стало ясно, что это охотник. Только он один мог принести такую огромную тушу. Плечи и руки О'Брайена покрывала запекшаяся кровь, смешанная с песком. Рой мошек и мух надоедливо вился вокруг него.

О'Брайен страшно устал, и ему было не до разговоров. Он молча прошел в пещеру. Грэйс и Гриммельман последовали за ним. Они помогли ему накрыть драгоценное мясо, чтобы защитить от солнца и мух. Затем О'Брайен растянулся на рваном одеяле и застонал. Грэйс и Гриммельман принесли ему воды и немного пчелиных сот.

— Бэйн бросил меня, — пробормотал охотник. — Бросил. Ушел. Как и тот сумасшедший Смит.

— И ты пришел один? — спросил Гриммельман. — Ты позволил ему уйти?

— Он ушел, когда я спал, — О'Брайен закрыл глаза. — Взял все скорлупы, кроме одной. Мне с трудом удалось добраться до последней базы с водой. Я шел по его следам два или три часа. У меня больше не было воды. Хорошо еще, что он не забрал ружье.

Грэйс заплакала и отошла в глубь пещеры. Ей захотелось побыть одной в темноте, прилечь и подумать. Теперь вот и Майк Бэйн. Еще один поставил свою жизнь на карту. Безнадежная рискованная затея — найти выход во внешний мир.

Она слышала, как Гриммельман что-то говорил О'Брайену, затем голоса смолкли, и старик вышел из пещеры.

Теперь их стало только трое.

Потом они с жадностью набросились на мясо антилопы, принесенное О'Брайеном. Оставшуюся часть высушили на солнце и развесили в своей кладовой в дальнем конце пещеры.

О'Брайен уходил каждое утро я к вечеру возвращался с большими ящерицами, которых он ловил в отдаленных каньонах. Грэйс и Гриммельман вдвоем бродили в поисках пищи, обследуя давно знакомые им соседние холмы и скалы.

Наступил еще один рассвет и еще один завтрак у входа в пещеру. Они развели огонь от небольшого костра, который поддерживали всю ночь, и разложили перед ним съестные припасы. За последние два дня О'Брайену ничего не удалось найти. Мясо кончилось. Они ели только дыни с медом, запивая их теплой водой. Возможно, к вечеру удастся добыть ящериц.

— На днях я видел пчел, — произнес О'Брайен.

— Где? — спросила Грэйс.

— В дальнем каньоне, — ответил он. — Было бы совсем неплохо найти мед. Быть может, мед как раз и поддерживает в нас жизнь, а не мясо ящериц или другая пища.

— Я пойду с тобой, — сказал Гриммельман. — Возьмем немного сот и попытаемся отыскать гнездо. Когда взойдет солнце, можно будет легко проследить за полетом пчел.

— Отлично, — бросил О'Брайен. — Вы пойдете, Грэйс?

Она взглянула на него.

— Нет. Слишком далеко идти, да придется еще и карабкаться по скалам. На этот раз я останусь здесь.

— Да, — кивнул Гриммельман. — Даже для меня будет далековато, но придется идти. Я хорошо знаю пчел и их повадки.

— Если ничего не найдем, пойду опять в пустыню, — сказал О'Брайен. — Нам нужны антилопы. Хоть бы одна появилась поблизости!

— Может, Бэйн вернется, прилетит с самолетом, — проговорила Грэйс.

— Надеюсь, — ответил О'Брайен. — У меня иногда появляется чувство вины перед ним, да и перед Смитом тоже. Когда уходишь отсюда, все время кажется, что где-то за соседним холмом, за следующим перевалом стоит забор или проходит дорога. Это своего рода наваждение.

Гриммельман поднялся и сказал:

— Пойдем искать пчел.

И они ушли.

Грэйс смахнула с камня крошки, смыла жирные пятна и посыпала чистым песком, чтобы на него не садились мухи. Подбросив в костер сучьев, унесла подальше и закопала корки от дынь. Стало жарко. Тело покрылось липким потом. Грэйс вошла в пещеру, нашла свой небольшой саквояж с чистой одеждой, щеточками и расческами — все то, что она успела взять с собой из самолета.

Она подошла к прудику и разделась. Потом взяла одну из жестянок и, зачерпнув воды, плескала ее на себя до тех пор, пока не стала совсем мокрой. От мыла, которое было у нее в самолете, осталось лишь одно воспоминание. Она отошла на несколько шагов в сторону, туда, где был песок, и принялась натирать им тело, царапая бронзовую от загара кожу. Вернувшись к воде, она окунулась, смыла песок и почувствовала себя удивительно чистой и свежей.

Грэйс присела на каменную плиту и принялась под лучами солнца расчесывать волосы. Вначале гребенка застревала в ее свалявшихся густых золотистых волосах, но вскоре они стали мягкими и послушными. Она нашла в саквояже ножницы и подрезала волосы так, чтобы они едва касались загорелых плеч.

Тело Грэйс обсохло. Она достала из саквояжа чистую одежду: потертое белье, помятую блузку и юбку, которая ей стала теперь слишком велика. Ноги ее были босы: изящные туфли и тапочки давно уже развалились.

Грэйс так хотелось, чтобы О'Брайен был сейчас с ней, увидел ее такой свежей, чистой и прекрасной!

Она почувствовала, что голодна. Напившись воды и захватив с собой саквояж, Грэйс вернулась к пещере. Поев немного меду и закусив долькой дыни, она легла отдохнуть на прохладный песок.

* * *

О'Брайену и Гриммельману потребовалось два часа, чтобы добраться до тех мест, где, по описанию охотника, были пчелы. Им пришлось пересечь дно каньона, подняться на скалы и долго идти вдоль гребня, пока не удалось найти удобный спуск. Немного отдохнув в тени, они изменили направление и пошли по дну третьего каньона, затем начали подъем на следующий хребет. Наконец, они очутились в том дальнем каньоне, который назвали ранее каньоном ящериц. Он был вдвое уже главного и менее всего обследован. Мужчины снова присели в тени невдалеке от спуска.

— С моей стороны глупо было идти сюда, — сказал Гриммельман. — Старому человеку следует иметь больше здравого смысла.

О'Брайен ничего не ответил. Он сидел, выпрямившись, в напряженной позе, пытаясь разглядеть что-то вдали на противоположном гребне. Возможно, то была антилопа или бабуин. Гриммельман с обидой почувствовал, что О'Брайен не слышал ни единого его слова.

— Ну, так где же эти твои пчелы? — спросил старик, поднимаясь. О'Брайен был уже на ногах.

— Всего несколько сот футов отсюда.

Гриммельман не торопясь последовал за ним. Спешить было явно некуда, но немец чувствовал, что его медлительность раздражает охотника.

О'Брайен подождал Гриммельмана. Тот подошел и остановился около него. У отвесной скалы на чистом песке, там, куда никогда не заглядывало солнце, лежал один из принесенных ими из самолета чемоданов без крышки. Он имел два заплечных ремня и был приспособлен для переноски скорлуп, которые и лежали в нем. Скорлупы были привязаны тонкими ремешками и веревочками и очень походили на те ранцы, которые О'Брайен изготовил когда-то для Смита, Бэйна и для себя.

— Это тебе, — бросил О'Брайен.

Старик долго смотрел на чемодан.

— У меня мелькнула такая мысль, — сказал он. — А не заставил ли ты силой уйти Смита и Бэйна? Мне и раньше приходило это в голову. Но не оставалось ничего другого, как выслушивать твои версии. Вот что я тебе скажу. Я не уйду.

— Да, заставил уйти их и заставлю тебя, — ответил О'Брайен. — Но ты пойдешь в другом направлении. И найдешь то, что я не показал им. У меня есть карта, которая приведет тебя еще к трем скорлупам с водой, оставленным мною там, где я охотился. Когда они опустеют, будешь пить из скорлуп в чемодане.

— Почему ты заставил их уйти? — спросил Гриммельман. — И почему вообще в мире всегда существуют такие, как ты, которые навязывают другим свою волю, а те, другие, позволяют лишать себя жизни?

— Все мы не можем здесь оставаться, — ответил О'Брайен. — Ты знаешь это лучше любого из нас.

— Так пусть мы умрем, — сказал старик. — Съедим последнюю дыню, последний мед, последнюю ящерицу или то, что нам удастся добыть, и потом умрем. Нет никакой нужды обрекать друг друга на смерть в пустыне. Стюрдевант поступил неразумно и ушел сам, но другие… Ты убил их. Их кровь на твоих руках.

— Они должны были уйти, — твердил свое О'Брайен.

— Не тебе решать, кому уходить.

— Все вы уйдете!

— Я не уйду, — возразил Гриммельман. — Вернусь к пещере. Если и умру там, то буду знать: сделал все, что мог. Не расстанусь с жизнью только потому, что у кого-то в руках ружье. Я устал от подобных типов. Меня уже раз уничтожили такие же, как ты…

— Уходи, — мягко сказал О'Брайен. — Уходи или я убью тебя.

— Нет, — ответил старик.

— Застрелю, — повторил О'Брайен и подошел ближе.

— Это что, казнь? — спросил Гриммельман.

— Называй как хочешь. И то и другое — все равно смерть.

Старик слегка улыбнулся. Угрозы. Всегда угрозы. Всегда перед ним был кто-то с ружьем, кто приказывал ему делать то, чего он не хотел. Было время, когда это вызывало в нем страх, и он подчинялся, говоря себе, что его нельзя запугать. Он прекрасно понимал, что это ложь, и все же пытался оправдать себя. А в результате — кровь была на его руках… и гереро, и русских.

— Для начала я буду защищаться, — заявил старик.

Он переступил с ноги на ногу и поправил шляпу. Правая рука его опустилась в карман старой штормовки и нащупала нечто твердое — продолговатый кремень, наконечник копья, который он нашел среди скорлуп страусовых яиц.

— Драться уже поздно, — заметил О'Брайен.

Гриммельман кивнул. Да, охотник прав, поздно, слишком поздно. Его пальцы обхватили кремень, и старик почувствовал, как острый его конец выступает из вспотевшего кулака, словно нож. В руках у него было оружие.

— Возьми скорлупы, — приказал О'Брайен, сделав шаг вперед, и дулом ружья указал на чемодан.

Гриммельман покачал головой. Нет. Никогда. Он почувствовал себя страшно одиноким, как только может себя чувствовать человек; как тот мальчик из племени гереро, стоявший перед ними, когда офицер подошел и тщательно навел свой пистолет; как те русские военнопленные, опустившиеся коленями на снег…

Он умрет сражаясь: схватит ружье О'Брайена, разобьет его, ударит этого парня и всадит ему в грудь свой нож. Он не подчинится. Гриммельман вынул из кармана руку, сжатую в кулак, и двинулся вперед.

— Стой! — закричал О'Брайен. — Остановись!

А старик подходил с поднятой рукой. Из его кулака выступал двухдюймовый конец острого камня. Немец приближался, словно в исступлении. Взгляд его был страшен. Старческое лицо выражало гнев и ненависть.

— Стой! — снова заорал О'Брайен.

Старик был уже совсем рядом. О'Брайен ждал еще некоторое время, а затем шагнул в сторону и взмахнул тяжелым ружьем. Ствол ударил Гриммельмана по правой руке. Старик пошатнулся, пытаясь сохранить равновесие, и тяжело рухнул на песок.

— Старый идиот! — бросил О'Брайен. — Понял ли ты, что драка — это уже не для тебя?

Охотник постоял несколько мгновений, глядя на распростертого на песке старика, затем повернулся и пошел по каньону.

Гриммельман лежал на земле. Из ладони струилась кровь. Он слишком сильно сжал наконечник копья. Старик сел и бросил кремень. Он был счастлив. Не потому, что остался жив, нет. Он совершил свой первый великий поступок — боролся со злом.

Голова кружилась. Надо было укрыться от солнца, отдохнуть в тени и потом идти назад в пещеру к Грэйс. Может быть, О'Брайен где-нибудь караулит его, чтобы застрелить, но это уже не имеет значения. Он стар и многое пережил, а сейчас стал хорошим человеком… хорошим…

Рука старика холодела. Он потер ею о бедро, стер окровавленный песок, внимательно рассмотрел небольшой порез на ладони и понял, что умирает, что умрет через несколько минут.

Ладонь была иссиня-черной, и черные прожилки разбегались по ней к кончикам холодеющих пальцев и запястью. Наконечник был отравлен ядом бушменов. Старик сжал камень слишком сильно и порезался. Он сумел победить О'Брайена, но найдет смерть от древнего яда.

Гриммельман сидел под палящим солнцем и не чувствовал страха. Лучше умереть здесь, чем в холодной Европе. Солнце такое теплое. И много лет назад, будучи еще совсем юным, он уже побывал здесь.

Давно это было. Скрестив ноги, сидел бушмен с оружием, отравленным ядом, готовясь к охоте или к войне с белым человеком. Ядом страшной силы смазывал он наконечник нового копья. Как это было давно!

Внезапно Гриммельман почувствовал, что уже ничего не видит. В ушах стоял звон. Он лег на песок, оперся на левую руку. Земля под ногами начала вращаться все быстрее и быстрее. Яд подобрался к сердцу. Старик вздрогнул и затих навсегда.

* * *

Над затянутой знойным маревом землей, высматривая пауков, летает быстрая оса, окрашенная яркими полосами, отливающими металлическим блеском. Где-то в расщелине черных скал есть у нее вылепленное из грязи гнездо с личинками, куда оса натаскает пауков, а потом надолго закупорит его.

За нею с высоты наблюдает большая безобидная на вид коричневая муха. Вот оса находит сверкающую на солнце паутину, подлетает поближе и, почти не двигаясь, повисает в воздухе.

Внезапно коричневая муха хватает осу своими сильными длинными лапками. Завязывается борьба. Муха со своей жертвой стремится подняться ввысь, а оса пытается перевернуться, вонзить в тело противника смертоносное жало и парализовать его. Муха знает это и удерживает осу подальше от своего жирного брюшка. В отчаянье оса пытается вырваться и освободиться, но справиться с сильными лапками мухи не в состоянии.

Длинный заостренный хоботок опускается вниз и прокалывает спинку осы. Через мгновение все кончено. Большая коричневая муха улетает, а тело осы, высосанное досуха, падает на песок. Ветерок подхватывает его и несет вдаль.

* * *

О'Брайен вернулся к пещере, когда солнце уже садилось. Грэйс ждала его у входа. В руках она держала несколько сухих сучьев.

— Где старик?

— Он умер, — ответил О'Брайен.

— Я сразу поняла, что с ним что-то случилось, когда увидала тебя одного, — сказала Грэйс.

Удивительно, что гибель Гриммельмана почему-то не взволновала Грэйс, и она поняла, что предчувствовала эту смерть. И еще одна мысль, которую она старалась отбросить прочь и которой стыдилась, пришла ей в голову: теперь для нее и О'Брайена будет достаточно пищи, и они останутся совершенно одни.

— Он порезался своим бушменским камнем, — сказал О'Брайен. — На нем оказался яд, который и убил его. Мы шли, разыскивая пчел, как вдруг старик упал сзади. Когда я обернулся, то увидел, как Гриммельман кружился на одном месте и спотыкался, словно не видел, куда ему идти. Небольшой порез на его руке кровоточил. Он сел, и рука начала быстро чернеть. Через пять минут он уже был мертв. Помочь я ничем не мог. Это было страшно, ужасно. Старик нашел этот камень среди скорлуп страусовых яиц и носил его с собой в кармане.

О'Брайен прошел в пещеру, поставив ружье в нишу. Грэйс внесла раскаленные угли и бросила их на почерневшую золу вчерашнего костра. В сумке О'Брайен принес четырех ящериц и сморщенный огурец наррас. Ящерицы были уже выпотрошены, и Грэйс быстро поджарила их на сделанной Смитом проволочной решетке. Они поели мяса, меду и поделили огурец.

Наступила ночь, принеся с собой стужу. Они подбросили сучьев в огонь и, дрожа от холода, быстро забрались в спальный мешок, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Скоро им стало теплее.

— Как это случилось, что он порезался? — спросила Грэйс.

Она крепко обняла О'Брайена и почувствовала в нем настоящую мужскую силу. Что-то в гибели Гриммельмана было такое, о чем О'Брайен ей не сказал, нечто неясное и пугающее, но об этом она боялась заговорить.

— Больше ничего не произошло, — ответил он спокойно.

Его пальцы коснулись ее лица. Он повернул Грэйс к себе, поцеловал в губы, щеку, шею. А она подумала о своем бывшем муже, который казался ей сейчас таким далеким… Эндрю Монктон — нежно любящий, добрый и внимательный. Но это все, что в нем было: только доброта и внимательность.

— Теперь мы все переживем, — сказал ей О'Брайен. — Ты и я. И останемся в этих местах. Жить. Вдвоем.

Грэйс все стало безразлично. Руки молодой женщины обвили его шею. Ей было ни до Гриммельмана, ни до перспектив будущей жизни, ни до кого другого, кроме О'Брайена. В этом темном холодном мире для нее больше не существовало ничего, кроме его горячего и влажного тела, кроме человека, который ее любил и защищал от ужасов этой доисторической ночи. Их осталось только двое.

* * *

Солнце господствует повсюду. Обнаженные скалы дрожат от зноя. Жара становится невыносимой.

Старая и тощая коричневая муха тащится через ямку, засыпанную истертой в порошок глиной и нанесенным ветром песком, и взбирается на узкий гребешок. Ее крылышки обтрепались и съежились, она почти ослепла. В каком-то исступлении муха ползет по раскаленному камню, крылышки ее трепещут, она делает попытки приподняться над землей и снова падает на песок.

За ней наблюдает скорпион. Он выжидает. Крабоподобные клешни наготове, длинное членистое тело изогнулось дугой. На последнем сегменте — острый смертоносный коготь. Все знают его и боятся — так страшен стекающий с него яд. От него умирают даже люди. Муха оборачивается, видит прямо перед собой это чудовище, бежит, но уже поздно. Сильные клешни хватают ее и подносят к мощным челюстям.

Скорпион удовлетворен. Он нежится на солнце, этот владыка своего маленького мирка. Коричневые мухи — довольно редкая добыча; чаще попадаются муравьи или нагруженные густым нектаром пчелы, отдыхающие на пути к своему тайному гнезду. Но пробил час и скорпиона.

Протянув руку над валуном, молодой бабуин хватает его. Инстинкт говорит обезьяне, что жало насекомого страшно ядовито. Поэтому рука, так похожая на человеческую, осторожно поднимает вверх членистое тельце. Скорпион борется, стараясь своим извивающимся хвостом достать волосатую руку. Если ему удастся ужалить, только одна внезапная боль от укола заставит молодую обезьяну подскочить над отвесной скалой. Но скорпион не смог использовать свое оружие. Другой рукой бабуин оторвал последний из семи сегментов, на котором корчится теперь в муках острый коготь. Скорпион беспомощен. Бабуин рассматривает свою добычу, обрывает раздражающие его клешни и одним движением губ проглатывает насекомое.

Потом бабуин идет вдоль хребта и снова ищет что-то у неровного подножья утесов. Он отбился от стада, но нашел пищу, лакомый кусочек; его не оттолкнули более сильные самцы или бешеные самки, хватающие все подряд для своих детенышей. Довольная обезьяна, изредка подпрыгивая, быстро передвигается на четвереньках. Но и она находит свою смерть.

О'Брайен крался за бабуином более часа, как тень, бесшумно дюйм за дюймом переползая от скалы к скале даже тогда, когда большое расстояние в сотни ярдов отделяло его от добычи.

Потом наступил момент, когда мир сузился до черных четких линий в оптическом прицеле. Перекрестье остановилось на спине бабуина, охотник нажал на влажный от пота спусковой крючок, ружье дернулось в его руках, в нос ударил резкий запах пороха, раздался звон выброшенной латунной гильзы.

Пуля угодила в позвоночник молодой обезьяны. Изогнувшись, она высоко подпрыгнула, покатилась в пропасть и разбилась о скалы.

В воздухе раздался дикий рев бабуинов-часовых. Стадо в ужасе бросилось бежать от грома ружейных выстрелов. Смерть находила их, а они не понимали ее причины.

Снова наступила тишина. Ничто не двигалось. Зной волнами расходился над скалами и россыпями камней.

О'Брайен ушел, когда Грэйс еще спала. Проснувшись, она увидела, что осталась в пещере одна, и испугалась. Она вышла к костру у входа и съела свой скудный завтрак.

Где-то среди ущелий бродил О'Брайен, двигаясь от скалы к скале, как большая тень, и выискивая очередную жертву, любую, которая была бы только съедобна…

Сидя перед пещерой, Грэйс грелась в лучах утреннего солнца. Подбросив в костер несколько суковатых веток, она думала о том, что теперь они с О'Брайеном одни и никогда уже не покинут эти горы. Их не найдут. Они останутся здесь, состарятся и умрут.

Это было ясно с самого начала. Если бы границы цивилизованного мира или просто водоем находились поблизости, в каньоне определенно встретился бы какой-нибудь скот. Не может быть, чтобы траву и воду, такую драгоценную для этих мест, не использовали. Но никаких следов белых или черных людей, старых стоянок, фургонов кочевников-буров, ничего, указывающего хоть на какие-либо признаки цивилизации, здесь не было. Ничто не свидетельствовало о том, что в каньоне кто-то жил, за исключением бушменов, пребывание которых здесь относилось к очень давним временам.

Их не спасут. Разве что пролетит самолет, и летчик заметит людей в пустыне. Моторизованная экспедиция, пересекающая необъятные просторы песков, также может обнаружить их здесь. Но если это и случится, то лишь в далеком будущем.

Грэйс вернулась в пещеру и выпила оставшуюся в одной из бутылок воду. Подняв пустую скорлупу страусового яйца, она снова вышла на солнце, направляясь к прудику, чтобы искупаться и наполнить все сосуды.

Остановившись у воды, молодая женщина стала раздеваться.

Слева от нее среди скал что-то зашевелилось. Человек. Страх сковал ее сердце… бушмен… Грэйс повернулась и бросилась бежать, изо всех сил призывая на помощь О'Брайена.

Незнакомец быстро догнал ее, схватил и ладонью зажал рот. Грэйс попыталась вырваться, обернулась и сразу успокоилась. Это был Майк Бэйн.

Рыдая, стояла перед ним Грэйс. Она плакала от счастья. Майк вернулся. Он не погиб, не погиб…

— Где О'Брайен? — спросил Бэйн необычно резким голосом.

Грэйс молча вытирала глаза. От волнения она никак не могла застегнуть блузку.

— Где О'Брайен?

— На охоте, — проговорила Грэйс. — Откуда ты взялся? О'Брайен сказал, что ты ушел от него, стремясь выбраться отсюда. Мы думали, ты погиб.

— О'Брайен бросил меня там, Грэйс. Он приказал идти вперед и не возвращаться. Пригрозил, что убьет, если я вернусь. То же он сделал со Смитом. И сам сказал об этом.

Она не верила ему. Майк был грязен и изможден. Казалось, в любой момент он может упасть в обморок. Наверно, жара окончательно доконала его.

— Садись, Майк, — предложила Грэйс. — У нас еще есть кое-что. Покушай и отдохни как следует.

— Следующая очередь твоя, — продолжал Бэйн. — А также Гриммельмана. Если О'Брайен узнает, что я вернулся, то застрелит меня. Вот почему я и поджидал тебя у прудика, чтобы рассказать всю правду.

— Гриммельмана нет, — произнесла Грэйс.

— Как нет?

— Умер от яда. Порезался о наконечник от копья, который как-то нашел.

— Кто был с ним? Ты?

— Нет. Он ушел с О'Брайеном искать пчел и мед. В один из каньонов.

— О'Брайен — убийца, Грэйс. Он убил Гриммельмана. Под дулом ружья заставил Смита уйти в пустыню. Точно так же поступил и со мной. Не веришь?

— Это неправда, Майк, — Грэйс тяжело опустилась на песок. — Ты, должно быть, ошибаешься. Ты должен ошибаться.

— Поверь мне!

— Не знаю. — Долгим взглядом она посмотрела на него. — А впрочем, он жесток и, пожалуй, способен на это.

Но ведь она любила его и принадлежала ему.

— Хочешь пить? — спросил Бэйн, кивнув в сторону бутылки и большой яичной скорлупы.

— Да.

— Тогда пойдем к прудику, наберем воды и вернемся в пещеру, — предложил Майк. — Нам надо быть там к приходу О'Брайена. Следует отнять у него ружье. Он убьет меня, если я не сделаю этого раньше.

— Убьешь его? — воскликнула Грэйс.

— Если придется.

— Что же ты собираешься делать?

— Не знаю. Полагаю, мне следует его убить, но я вряд ли способен на это. Даже на О'Брайена у меня не поднимется рука.

— Не могу поверить, — проговорила Грэйс.

— У О'Брайена много шансов остаться в живых. Но одному, — продолжал Бэйн. — Кто-нибудь когда-то пролетит здесь. И О'Брайен дождется. Он расскажет о катастрофе и о том, как все мы погибли один за другим. Гриммельман — от яда, я — от укуса змеи, ты — от солнечного удара. А он уцелеет.

— Прекрати, Майк, — взмолилась Грэйс, вздрогнув. — То, что ты говоришь, ужасно.

Ей это казалось невероятным… Они направились к прудику.

Действительно ли Гриммельман умер от несчастного случая? Ведь возникло же у нее какое-то смутное предчувствие, когда охотник возвратился один. Но она быстро забыла об этом, пылая страстью к О'Брайену, и все другое перестало ее интересовать.

Потом Грэйс и Майк вернулись в пещеру и стали ждать охотника.

Он вернулся. Грэйс заметила охотника издали. Уперев руки в бедра, стояла она у входа в пещеру. Пришел О'Брайен, ее возлюбленный.

— Вот он, — просто сказала она.

Бэйн внезапно почувствовал в темноте, как страх овладевает им, сжимавшая гаечный ключ рука вспотела. Если он струсит, то погибнет, и очень скоро, а пережив столько, ему совсем не хотелось умирать. Авария самолета, страшная лихорадка первых дней, заражение крови — ведь прошел же он через все это! Майк припал в темноте к земле и стал молиться о победе над О'Брайеном.

Охотник подходил к Пещере. Босой, с непокрытой головой, без рубашки, сильный, обросший длинными волосами, мускулистый и дочерна загоревший под африканским солнцем — это был человек, не унывающий среди лишений и трудностей.

— Теперь скоро, — проговорила Грэйс. Она стояла у входа, ожидая, и не знала, сможет ли пройти через все это. О'Брайен подходил. Осталась сотня ярдов, пятьдесят, двадцать пять… В левой руке он нес туго набитый мешок с дынями.

— Я нашел несколько отличных дынь, — охотник поднял мешок повыше.

— Прекрасно, — ответила Грэйс. Он остановился перед ней с ружьем в одной и мешком в другой руке, наклонился, поцеловал в губы, потом в шею и направился в пещеру.

— О'Брайен!

Охотник повернулся, нахмурившись.

— Мне надо сказать тебе кое-что.

Он ждал. Ему хотелось поскорей уйти в пещеру, напиться и отдохнуть.

— У меня опять появилось какое-то предчувствие. О случае с Гриммельманом. — Грэйс глубоко вздохнула. — Мне все время кажется, что ты убил его.

Она должна знать все, должна все решить для себя, прежде чем позволить ему войти в пещеру, где в темноте охотника поджидал Бэйн.

— Я не убивал его, — твердо сказал О'Брайен.

И она поверила. Грэйс стояла между двумя мужчинами. Один из них всегда был трезв и спокоен, другой — подвержен галлюцинациям.

Тем временем охотник снова направился в пещеру.

— Стой! — вскрикнула Грэйс. — Там Майк Бэйн. Не входи. Он поджидает тебя с ключом в руке.

Вскинув ружье, О'Брайен отшатнулся назад.

— Майк там, в темноте, — продолжала Грэйс, отходя от охотника. — Говорит, что ты бросил его в пустыне. Он в ужасном состоянии, выдумывает всякие небылицы. Мы должны помочь ему… Ему кажется, что ты собираешься застрелить его.

Но О'Брайен словно не слушал ее. Остановившись, он отошел назад. Стало совсем тихо. Раздавалось лишь жужжание насекомых да неумолкающее потрескивание нагревающихся камней. Прошла долгая минута. Две.

Майк Бэйн вышел из пещеры и встал у входа. Он посмотрел на Грэйс, потом на О'Брайена. Этот грязный, прячущий глаза от резкого солнечного света бородатый мужчина в отрепьях шатался и, по-видимому, готов был упасть. Левая рука его была сжата в кулак, в правой он держал большой гаечный ключ.

— Расскажи ей правду! — потребовал Бэйн, наступая на О'Брайена.

— Не подходи ближе, — пригрозил тот. — Держись подальше. Предупреждаю!

— Расскажи ей правду! — снова крикнул Майк, не останавливаясь, занося ключ и вытянув вперед левую руку.

— Не подходи, Бэйн, или мне придется применить силу, — О'Брайен медленно отходил назад. — Ты был слишком долго на солнце и заболел. Убери ключ!

Зарыдав, Грэйс бросилась к Майку, схватила его за руку, тем самым лишив на какое-то время возможности сопротивляться. О'Брайен ринулся к нему.

Выругавшись, Бэйн яростно отшвырнул Грэйс. Женщина упала на песок, а Майк отскочил в сторону и пригнулся с ключом наготове, ожидая приближения О'Брайена.

Однако охотник остановился. Их разделяло расстояние не более десяти футов.

— Застрелю! — угрожал О'Брайен. — Брось ключ или я убью тебя.

Охотник боялся, что Бэйн бросится вперед и ударит ключом по стволу, сделав ружье бесполезным. Быстро нагнувшись, он положил ружье на землю и снова выпрямился.

Грэйс села на песке. Утесы над ней колебались, в небе горели два солнца, земля качалась. Болел локоть. Она почувствовала, что кожа на нем содрана, а рана кровоточит.

Поднявшись, женщина с криком побежала к О'Брайену и Бэйну, но, потеряв равновесие, снова упала.

Она видела, как они кружили один вокруг другого, словно боксеры на ринге. Ключ Бэйна сверкал на солнце. Безоружный О'Брайен стремился как можно ближе подойти к Майку. Стоит ему достать того рукой, и на этом все кончится. Он был достаточно силен, чтобы поднять и бросить своего противника на расстояние десятка футов. Но пока он пытался выхватить из рук Бэйна ключ. Одно страшное мгновение Майк колебался; потом его левый кулак разжался, и в лицо охотнику полетел мелкий песок. В ту же секунду Бэйн развернулся, взмахнул ключом и оказался за спиной О'Брайена, который в этот момент пытался протереть глаза и сохранить равновесие. Ключ обрушился на черную косматую голову. Один неверный шаг — и О'Брайен упал на песок.

Грэйс удивленно заморгала. Победил Бэйн. О'Брайен явно недооценивал его. А может быть, и она тоже? Может, он говорил правду… О'Брайен по какой-то непонятной причине боялся Майка. Поднявшись, она подошла к Бэйну.

— Он побаивался тебя, — проговорила она.

— Поверь мне, Грэйс, поверь хотя бы на минуту. Отпущу его, если не сумею доказать свою правоту.

Она кивнула. Вдвоем они втащили О'Брайена в пещеру. Длинным куском веревки Майк связал сзади руки охотнику.

— Могу ли я доверять тебе и попросить принести ружье? — обратился он к Грэйс.

Она вышла и, вернувшись, протянула ружье. Оно было заряжено. В небольшом мешочке на поясе О'Брайена Бэйн нашел еще несколько патронов.

Вдвоем они осмотрели голову раненого. Переломов не обнаружили. Бэйн полил воды на бородатое лицо О'Брайена. Застонав, охотник стал приходить в себя. Майк жестом приказал Грэйс удалиться. Она отошла в глубину пещеры.

О'Брайен открыл глаза, попытался встать и выругался, поняв, что руки его связаны.

— Развяжи меня, Бэйн.

— Ни за что, — возразил Майк, стоя с ружьем в руках. Этот злодей был опасен даже со связанными руками. Майк не мог рисковать.

— Где Грэйс? — спросил О'Брайен, осматриваясь.

— Пошла за водой к прудику, — солгал Бэйн. — Мы много вылили на тебя.

— Послушай, — заговорил охотник, — я сожалею о своем поступке. Но я обязан был так сделать, и ты должен понять меня. Ни ты и ни Смит не ушли бы сами; вы не из таких. Мне пришлось толкнуть вас на это. Но раз уж ты вернулся, так в чем дело?

— Что ты сделал с Гриммельманом?

— Ничего, — ответил О'Брайен. — Думаешь, я убил его? Ошибаешься. Он — упрямый старый дурак. Я хотел и ему помочь выбраться из пустыни, но он отказался идти. А ведь я все подготовил: базы с водой, карту, упаковку со скорлупами. Но он не пошел, а бросился на меня с наконечником от копья. Упал, порезался им и умер, отравившись древним ядом бушменов.

— Значит, ты убил его, — заключил Бэйн.

— Я сказал тебе правду, — уверял охотник. — И тебя я не убивал, не так ли? Хотя, конечно, мог бы и застрелить.

— Почему же ты сам не попытался пройти через пустыню? — спросил Майк. — Почему это должен был сделать старый Гриммельман?

— И его и мои шансы равны, — ответил О'Брайен. — Но он стар и почти уже прожил свою жизнь. Если бы не повезло ему, то он все же помог бы нам.

— Одним ртом стало бы меньше?

— Конечно, — согласился О'Брайен. — А что же еще?

Появилась Грэйс. Она вышла из темной пещеры и стала рядом с Майком.

— Ты лгал мне, — сказала она охотнику. — Если бы сказал правду, я, наверно, осталась бы с тобой, как бы ужасно и отвратительно это ни было. Но теперь я больше не надеюсь на тебя. И не могу доверять. Никогда.

— А я к тому же и боюсь, — добавил Бэйн. — Стоит лишь развязать тебя и отдать ружье, как ты сразу подстрелишь нас обоих, чтобы завладеть всеми запасами пищи.

Откинув голову назад, О'Брайен долго и громко хохотал.

— И ты действительно веришь всему атому? — спросил он Грэйс.

— Конечно, — ответила она. — То, что ты сделал со Смитом, — почти убийство. Вернее, это настоящее убийство.

— Я считал, он сможет нам помочь, — проговорил О'Брайен.

— А почему ты сам не попробовал? — опять спросил его Майк.

— Я уже сказал тебе. Я больше нужен здесь. Я умею охотиться. Разве я не добывал вам мясо? Не уничтожал бабуинов? А что сделал для всех нас Смит? Другое дело — старый немец, он был умен и знал пустыню. Но вслед за ним стоял я, ведь я — охотник! Да, я не имел права заставлять Смита или тебя уйти, но и ты тоже не имеешь права сидеть у меня на шее. Сейчас не правы вы. Нас осталось всего трое, и нам следует держаться друг друга.

— Мы собираемся прогуляться. Вставай, — приказал Бэйн.

— Куда?

— Встать! Грэйс, принеси моток веревки и жестянку с водой! Мы посадим его в яму.

— Не будь дураком, — бросил О'Брайен. — Развяжи меня. Не позволяй ему так поступать со мной, Грэйс, — стал он просить. — Ты же видишь, что у него на уме? Он хочет меня убить. Ему нужна только ты. Он свихнулся там на солнцепеке…

Но Грэйс ушла. О'Брайен поднялся, мотая головой, чтобы стряхнуть песок с волос. Мужчины вышли из пещеры.

— У меня нет выбора, — сказал Бэйн. — Либо ты, либо я.

О'Брайен стоял и долго смотрел на Майка, вглядываясь в его лицо. Потом он зашагал вверх по каньону к прудику. Из пещеры с мотком веревки и жестянкой появилась Грэйс. Она пошла следом за Бэйном.

Миновав прудик, они стали подниматься на утесы каньона. Майк держался на почтительном расстоянии от О'Брайена, сознавая, что тот может, как только представится возможность, рассчитаться с ним. Наконец, они добрались до вершины и остановились на черной скале высоко над пустыней. Солнце нещадно палило, бросая яркие блики на потную фигуру О'Брайена. Но здесь, наверху, чувствовался легкий ветерок.

Бэйн взмахнул ружьем, и они пошли дальше. Минут через пять показалась загадочная круглая яма, обнаруженная когда-то Майком и Грэйс. Яма была пятнадцати футов в глубину и почти такого же размера в диаметре. Какой-то странный колодец в скале с абсолютно гладкими стенами, отполированными за тысячи лет ветром и песком.

— Ложись! — приказал Бэйн О'Брайену.

— Помоги мне, Грэйс, — умолял охотник. — Не позволяй ему загнать меня туда… Ведь тогда я не смогу помочь тебе, и ты останешься одна с этим сумасшедшим.

— Ложись! — повторил Бэйн. — Не заставляй меня снова прибегнуть к нокауту. На этот раз он может оказаться роковым.

Опустившись на колени, О'Брайен повалился на бок и плашмя лег на живот. Обогнув колодец и найдя подходящее место, Майк крепко привязал веревку одним концом за выступ, а другой — бросил в яму. Вернувшись назад, он стал рядом с распростертым охотником, приставив дуло ружья к его голове.

— Развяжи его, Грэйс, — попросил он. — Распусти узел и тотчас отойди в сторону.

Женщина наклонилась и начала развязывать охотника. Как только узел ослаб, она быстро спряталась за спину Бэйна.

— Не пытайся встать, — предупредил Майк. — Делай только то, что скажу. Стоит тебе подняться на ноги, как я выстрелю.

— Не сомневаюсь, — отрезал охотник.

— Ползи к веревке! — приказал Бэйн.

— Боишься меня, а?

— Ты чертовски прав, боюсь, — согласился Майк. — Потому ты и лезешь в колодец.

— А не кажется ли тебе, что я могу встать и отобрать свое ружье? — проговорил О'Брайен.

— Давай! — бросил ему вызов Бэйн. — Может, тебе так будет лучше?

Однако охотник не встал. Он подполз к веревке и соскользнул по ней на дно колодца.

— Попозже мы вернемся и принесем все, что удастся найти для тебя, может быть, дынь, а может, меду, — сказал Майк, вытащив веревку и опустив вниз жестянку с водой.

— Благодарю, — ответил охотник. — Я припомню это тебе, когда выберусь отсюда. А пока мне не остается ничего другого как подчиниться.

Он метался по дну колодца взад и вперед, словно зверь в клетке.

— Не выкарабкается ли он? — прошептала Грэйс. Она вдруг испугалась, увидев охотника развязанным.

— Даже ящерица не сможет взобраться по этим стенам, — покачал головой Бэйн.

— Принесите еще и одежду, — крикнул О'Брайен. — Ночью здесь будет холодно.

— Ты действительно не намерен выбираться отсюда? — спросил Майк.

— Как-нибудь ночью приду и разбужу тебя, — ответил охотник.

— Смотри не ошибись, убедись сначала, что это я.

О'Брайен расхохотался:

— Вытащи меня отсюда, Грэйс, пока не поздно. Впрочем, ты скоро поймешь, с кем связалась, и сама прибежишь, чтобы помочь мне.

Но Грэйс ничего не ответила и пошла прочь от колодца. Смотав веревку в кольцо, Бэйн последовал за ней.

О'Брайен слышал, как уходили Грэйс и Майк. Он проиграл; они перехитрили его. Но его день придет.

Он обошел вокруг стен. Скала была скользкая и твердая как сталь, а сам колодец напоминал перевернутую воронку. Выбраться невозможно и о побеге нечего думать. Бэйн не оставит его без пищи и воды. И он подождет. Его оружие — время.

Итак, он в одиночке. А ночи будут холодными. Надо попросить Бэйна отдать ему старый пиджак или жакет. Может быть, придется провести здесь всю жизнь или долгие годы. О'Брайен сразу же отбросил эту мысль. Нет. В яме он пробудет не более дня. Всего только день. Завтра он выберется и уже никогда снова не попадет в этот каземат.

Прежде чем ночь опустилась над горами, Бэйн и Грэйс пришли к колодцу. Они бросили вниз два одеяла, спальный мешок и свитер Стюрдеванта. На склонах каньона ночи были холодными, но принести дров для костра оказалось невозможно. Более того, это было опасно. Бэйн не чувствовал уверенности в том, что О'Брайен беспомощен, даже находясь на дне глубокой ямы. Майку совсем не улыбалось снабжать этого злодея дровами. Уж слишком он изобретателен и находчив.

Они бросили вниз шесть дынь, немного сот и два куска сушеного мяса.

— Вытащи меня, Грэйс, — стал опять молить заключенный.

— Я боюсь тебя, — ответил ему Бэйн. — И Грэйс тоже.

— Это неправда.

— Правда, — подтвердила Грэйс. — С тобой что-то случилось. Нечто такое, что я чувствую, но понять не могу.

О'Брайен разразился громким хохотом; его белые зубы сверкали, длинные черные волосы разметались, касаясь мускулистых плеч. Он так смеялся, словно все, что с ним произошло, было просто веселой шуткой. Грэйс искоса взглянула на Майка. На какое-то мгновение оба почувствовали жалость к своему пленнику. Может быть, они все-таки ошибались?

— Лучше выпусти меня отсюда, Бэйн, — с угрозой сказал О'Брайен. — Сейчас я еще спокоен. Но через пару дней терпение у меня лопнет, и я выберусь отсюда. А потом брошу тебя в эту яму. Вас обоих. Лучше вытащите меня, пока я не разозлился всерьез.

— Ты не выберешься, — сказал Бэйн.

— Ну, это мы еще посмотрим. Как-нибудь ты придешь сюда и увидишь, что яма пуста. Дрожа от ужаса, ты помчишься к пещере, а я, быть может, буду уже поджидать тебя там. Или наблюдать за тобой с утесов, ожидая ночи, когда ты уснешь над моим ружьем.

— Тебе не выкарабкаться, — повторил Майк. — Ты похож на клопа в стакане. Лишь крылья могут помочь тебе сбежать.

— Последний раз предупреждаю, Бэйн. Вытащи меня.

— К сожалению, — вмешалась Грэйс, — мы не можем этого сделать. Ты бросил в пустыне Смита и Майка и пытался точно так же поступить со стариком. И ты будешь сидеть здесь, пока не придет помощь. — Она повернулась к Бэйну. — Пойдем, Майк.

Они ушли, и О'Брайен снова остался в одиночестве. Наступила ночь, стало холодно. Он лежал в спальном мешке и обдумывал возможность побега.

Он убежит. В этом у него не было теперь ни малейших сомнений. Убежит потому, что всю энергию, всю волю сосредоточит на своем освобождении. Побег из колодца — спасение, а секрет спасения — в умении приспосабливаться. Все обстоит весьма просто. Ты должен примениться к ситуации, ко времени, к месту, иначе погибнешь. Спасение сильнейшего означает лишь спасение наиболее приспособленного. Именно поэтому человек прошел долгий путь от собирателя подножного корма до владыки вселенной. Тело его было слабым и хилым, но человек получил возможность приспосабливаться к окружающей среде. Его организм не мог одинаково хорошо справляться со всеми необходимыми функциями, но какие-то действия оказался способен выполнять так, как этого требовала природа. Бездна времени ушла на это! Но человек чудесным образом изменился. Он приспособился и уцелел, в то время как тысячи других форм жизни исчезли.

Для современного человека выжить — это значит проявить свои умственные способности. Упрямые умирают как мученики; фанатики и философы погибают перед лицом внезапных изменений. Чтобы уцелеть в наше время, надо обладать гибким умом, уметь приспособиться к новым законам, идеалам и морали. У современных людей должен быстро меняться образ мышления.

И он выживет. Потому что оказался самым изворотливым из всех. Для него это не составит труда. Он свободен от глупой сентиментальности и не признает никаких законов.