За деревней с названием Осыпь Лег проселок, То прямо, то косо; Заворачивал в клевер медовый; Будто хвастался фермою новой; Вдоль ракитника вел над рекою, Прятал в спелую рожь с головою; Под волнистым шуршащим навесом Убегал к синеватому лесу. Тот проселок За долгие годы Утоптали, как ток, пешеходы. По нему шли туда, Где раскаты, Шли на смерть В сорок первом солдаты; Укатали проселок обозы, Застелили листвою березы; Сапогом да узорчатой шиной Пропечатана матушка глина… Выбегают проселки такие На большие дороги России.

Полыхает заря, Голубые За рекой розовеют снега, — Все знакомо, Но словно впервые Я встречаю твои берега. Здесь и летом, И в зимние стыни Провода без умолку звенят, И столбы электрических линий, Как дорожные вехи, стоят… От истоков До устья Великой Исходил я леса и поля: До чего же она многолика — Наша тихая Матерь-земля! Я дышал разнотравья цветеньем, Слушал пульс невидимых ключей, Упивался воинственным пеньем Одуревших в любви косачей, И не раз у лосиного стада, Замирая, стоял на виду… Как мне мало, Как много мне надо! Я к тебе, Как на праздник, иду.

Закипая ядреной Веселой листвой, Ты вовсю хорошела Над тихой Псковой. В половодье смиряла Строптивость воды, Отводила корнями обрыв От беды. Ох, и грузно же было В июльскую звень Из суглинка водицу тянуть Долгий день! А мальчишек В зеленой охапке качать! А влюбленных с темна до светла Привечать! А стоять у обрыва, Как зорька, светла!.. Для кого ж ты, сердяга, Была не мила?.. У Псковы я опять Вечерами брожу. И на корни витые взглянуть Захожу. Им трудиться не тридцать, А триста бы лет, Да какому-то злыдню Ты застила свет: К нашим бедам и радостям, Видно, легка, — Ободрала кору Ножевая рука. Сникли, съежились листья У суши в когтях… И добро бы — нужда человеку В лаптях!

Цветы повернули лица К восходу, навстречу свету. И ноченькою не спится: В разгаре недолгое лето. В полях — пора расцветанья, А это ведь что-то значит. Цветы сошлись на свиданье, Они и смеются, и плачут. Цветут на земле, не в сказке, На той, что снаряды рвали: На ржавой двурогой каске Цветы молодые встали.

Поет над родимым болотом, Трубит журавлиная стая, Сентябрь раскидал позолоту — Ни счета, Ни меры, Ни края!.. А утро студено и мглисто, Заря багровеет над логом. И кличет вожак голосистый, Бедует не птичьей тревогой. Узнать бы, о чем они тужат, Какая их гонит неволя?.. Но встал — И молчишь на разлужье, Захлестнутый песней до боли.

Россия велика, И столько в ней дорог: Изъезженных, Нехоженых, Забытых. И пусть писали про нее века, — Но все это — Лишь первая строка. А сколько строк и песен Неоткрытых!.. Сибирь меня звала В неведомую даль, Гудела, Океанилась тайгою. Ковыльная, Раздольная печаль, Как на крылах, несла, Заманивала первой бороздою. Алтайские хребты Сумели обучить Орлиному завидному полету… Но псковской неприметной красоты Мне все не разлюбить: Где ни был я, Все вижу Вяз у поворота — Маячит, Зримый всем Со всех сторон, Как знамя, над отцовскою землею. Давно ль на том яру Упрямый дед Антон Впервые бился с клятою ольхою? Там осьминоги-пни Корежились в огне, Трещал малинник, Зверь дрожал от страха… Но хлебушко в те дни Дед видел лишь во сне, Хотя от пота лопалась рубаха. Не оттого ль свое Мой дед не докосил, Не допахал, тот кряж и не засеял, Не видел, Как сюда Вел трактор в сорок сил Его же сын, От гордости светлея? Сын выкорчевал пни. Он гари распахал. Затеплились хлеба, Где буревалы стыли. В крутые эти дни Я мало понимал, Но думы тятины И мне знакомы были. С годами эта страсть Мужала, словно вяз, Оставленный Антоном за деревней. Земли отцовской власть Звала меня не раз Завидной новью, Сединою древней. Меня манила, Кликала она, Звала домой протяжными гудками, Воспоминаньями поила допьяна, Велела: Покажи, Что можешь ты Сыновними руками! Нет, Я не мог забыть За долгий срок Корявый вяз, Обветренный, Былинный. Да, Мне не разлюбить Завещанных дорог, Земли измученной, Отстроенной, Старинной.

Принесла ты с родных лугов Опьяняющий запах цветов: На ладонях — медвяный дух, На ресницах — землицы пух, На губах — полыни теплынь, А в глазах — раскаленную синь. — Поостынь, отдохни, сестра: Горяча сенокоса пора… И давненько же я, Давно Не бывал тут, не видел снов. А когда-то пахать и косить, И впервые взахлеб полюбить Довелось мне в отчем краю. На любимой земле стою И в тебе, сестра, узнаю Неуемную юность свою. Подождем говорить, помолчим, Поглядим, как лучатся лучи, — Над собой я утратил власть, Дай сперва надышаться всласть.

Мелькают бескрайние русские версты, Проносятся мимо стремглав… В зеленых деревьях Деревня, что остров, — Плывет в половодии трав. Плывет, Погруженная в думу-заботу, Под вечер устав от хлопот, А утро торопит, зовет на работу: Хозяева, дело не ждет!.. На лемехе плуга Земля не успела С весенней страды Прикипеть, А время озимые сеять приспело — Нам снова На пашне хмелеть. На час Оторвав от баранок ладони, В обнимку с землей засыпать. И снова в машинах, За счастьем в погоне, Рассветные зори встречать.

Отсугробились сугробы, Отдымили, Отплясала суматошная метель. Мы о стужах и о вьюгах Позабыли В эту звонкую апрельскую капель. Да и нам ли не забыть О непогодье. Если морем разливается река, И на льдинах лиловатые разводья Разбегаются При вспышке ветерка… За ночь инеем чуть-чуть посеребрены, Хороши Необозримые поля: Воды вешние веселым перезвоном В даль зовут И вдоволь радости сулят.

Шумят леса, кипят луга Сильнее с каждым днем; Искрятся, плавятся снега Под солнечным огнем. Земля умыта и светла, Хмелит дыханьем вод. Она еще не расцвела, — Цветений буйных ждет. Ждет, чтобы зеленью густой Украсить людям путь… И, словно к матери родной, К ней хочется прильнуть.

Гулкой подпоясанная речкой, Зорькой подрумянена, как в печке Ну, скажи, чт о пшенный каравай, Пашня за околицей лежала, Зерен полновесных ожидала Под задиристый грачиный грай. Солнышко ночей не досыпало, Поднималось, землю облучало, К полдню раскаляясь до бела. Облака над нею набухали, Проливались и спешили в дали Завершать весенние дела. В поле выезжали трактористы, Веселы, чумазы и плечисты: Начиналась жаркая страда. Гуд моторов повисал над краем, И дышала новым урожаем Свежая прямая борозда.

Вихрастый ветер-листобой Потерся о стога. Клок сена прихватил с собой — Унес в крутых рогах. Потом запутался в бору — Бор шевельнул плечом, И расшумелся говорун Неведомо о чем. А ветер озером пошел В поля и города. Дрожит на отмели закол И ежится вода. Озерный хмурится простор, Он весь в седых усах… — Эй, братцы, выключай мотор, Берись за паруса!

Я глазам своим не верю: Многолюдьем смущена, Не девчонка, а весна Отворила робко двери. Сразу лампочки — светлее, Улеглась неугомонь, Ахнула баском гармонь, И молчит, дохнуть не смея. А девчонка и не знает, Что по ней весь клуб вздыхает. Ждет того, кто всех милее, На кого взглянуть не смеет.

Воздух зноен, Спрессован туго. Свет, как пламя, Над кромкой ржи. Над широким приречным лугом Резвокрылый чибис кружит. А мотор все гудит, И небо, Будто колокол, над тобой. В нем стозвонная песня хлеба Раскаляет июньский зной. Перегретый мотор устало Напоследок вздохнул и затих. И такое вдруг заиграло, Засвистало, защебетало: Песен, песен-то — Сколько их! Ты катнул жернова-лопатки, Увлажненных не пряча глаз… Вот бы квасу теперь с устатку, Пол-ведерка бы — В самый раз. Но деревни вдали не видно. А вода — Тут подать рукой. И хозяйской походкой завидной К быстрине ты идешь над рекой. Приняла раскаленное тело, Холодком обожгла чуток, Обжурчала, Такого напела: Набирайся силенок, браток! А потом расплескалась в смехе, Поумерила юный пыл: Делу — время, Часок — потехе, Будет, парень, Мотор остыл.

Вались, как сноп, И до утра Блаженствуй в росной роздыми. Но огненные щи с костра Несут С приправой звездною. И хочешь, нет — Усадят в круг, А ложки, как созвездие. И полтора десятка рук За труд берут возмездие. Кухарка потчует ребят, Похваливает варево. И лезет ложка наугад — Помимо миски: — Эко, брат, Со щей-то пораспарило!.. Роса шарахнулась с куста: Хохочут Не до ужина, Как будто за день на мостках Двух норм не передюжено.

Врос поселок в подножье горы, Весь пронизанный солью, как потом: Дорогие морские дары Стоят людям нелегкой работы. Грохотал и ярился прибой, Буревестники глухо кричали… Сколько раз в черноте штормовой Ждали жены мужей на причале! Злые думы тревожили их, Сердце лапой когтистой сжимали… Утихал обессиленный вихрь, Открывая зеленые дали. И домой, рассекая валы, Подходили с добычей большою Люди с волею тверже скалы И широкой, как море, душою.

Хребты на сутулые плечи, Как бурку, Накинули ночь. Ручьи на гортанном наречьи Ведут бесконечные речи О том, Как друг другу помочь. До бешенства спорят, Как лучше Пробиться сквозь тяжесть громад? И, яростно пенясь, По кручам Несутся к утесам могучим, А те, Как могилы, молчат. И жутко бывает, не скрою, Услышать, Как дышит гранит, Как борются волны с горою, Огромной, Суровой, Немою, И думать: А кто ж победит?

Потомственные лесорубы, Не хмурьте в инее бровей. И без того мы с виду грубы, Но знаем: Многих не грубей. Гора под хлесткими хлыстами Столетних сосен и берез К морозу ухает, что камень. Чего ж ты встал, Как в землю врос? Нет, мы в открытую не плачем — Зрачки печаль едва лучат. Над каждым деревом лежачим, Как памятники, пни торчат. Стоят деревья, как солдаты, Они и падают без слов. Не забывайте, люди, даты Под корень сваленных лесов!

Вздыбилось море, Гривастое, злое, Играет с баркасом Опасной волною. И нам не до шуток. Но мы не заплачем: Не молим пощады, Не просим удачи. Волне разъяренной Врезаемся в гриву, Взлетев, Опускаемся В пропасть с обрыва. И снова, и снова Паденья и взлеты: Налево. Направо Руля повороты. И вдруг захлебнулся Мотор раскаленный. Баркас, как живой, Накренился со стоном. Ну что ж, мы не дремлем: За весла беремся, Сквозь волны упругие К берегу рвемся. В ладонях бугрятся, Вскипают мозоли: Мы насмерть схватились, И нам не до боли. Гребем, Не сдаемся стихии суровой И верим: За нами Последнее слово!

Среди безлюдья буйная река В гранит вгрызалась долгие века; Никто не знает, сколько лет подряд В горах ревел могучий водопад, Кремнистые дрожали берега, Гудела непролазная тайга. И только летом в солнечные дни Играли ярко радуги над ним. Над ним свечой взмывали птицы ввысь И молодые ястребы дрались.

А на горбатом гладком валуне Медведь верхом, — Как будто на коне. Застыл косматый бурый рыболов. Здесь все его: леса, река, улов…

И вдруг он показал зубов оскал: Зверь человека в чаще увидал. А тот стоял: за поясом топор, — Глазами шел недолгий разговор. Пришельца зверь не смог переглядеть: Ворча, в тайгу поковылял медведь. А человек сурово глянул вслед, — В глазах ни страха, ни сомненья нет. Он поплевал в ладони не спеша: Тайга ждала, стояла не дыша. Взметнулись щепки из-под топора — В ответ протяжно охала гора. Тайга медведем пятилась в тайгу — И пятистенок встал на берегу. С тех пор прошло немного — Сорок лет, Но лет таких, каких не видел свет! Любуйтесь: На гранитный пьедестал, Как памятник, весёлый город встал. В тайге суровой мы огни зажгли, Но старый пятистенок сберегли — Как память про того, кто смелым был, Кто путь сюда нелегкий проторил.

Ты после тяжелой работы, Березке под стать полевой, Водила еще хороводы В лугу, над певуньей Псковой. Высокие травы косила, Растила густые хлеба… Какой неуемною силой Тебя наградила судьба! Трудиться, любить, веселиться И плакать — все было с руки. Тебя резвокрылою птицей Зовут до сих пор земляки.

За рекою песня Вешней птицей Крыльями взмахнула, Поднялась. Закружила, На душу ложится, Полоняет песенная власть. Из деревни, Спрятанной когда-то В темь лесов Потомком кривичей, Вдоль домов, Заулочком горбатым Вымахнула силою крылатой В царство звезд И солнечных лучей. И забылись надолго невзгоды: Будто бы не жгли мороз и зной, Будто Нашу крепкую породу Тяжкие не испытали годы… Песня, Что ты сделала со мной!

Скворцы на родину летят. В слезах зима лихая: Не дровни большаком скрипят, Телега громыхает. И трактор, чуть засветит рань, Старается на пашне… Одна лесная глухомань Томится днем вчерашним. Ее лежалые снега Не тронуты нимало: Здесь до сих пор весны нога Следов не оставляла. Но близок, близок добрый день, Когда в лесных оврагах, — Где затаились мрак да тень, — Вскипит вода, как брага. Теплынью захлебнется стынь: Была, а вот — и нету. И жизнь сквозь бурые пласты Пройдет, Пробьется к свету!

Весна! А ты и не заметил, Как прокатился гром впервые, Как дождик, Яростен и светел, Отплясывая на рассвете, Омыл просторы ветровые; Как, буйствуя, Кипели зори, Пожаром полыхали в лужах, Как человека гнуло горе, Как радость оживала в душах; Разливы ржи, Садов цветенье Ты потому и не заметил, Что за своею серой тенью Не видишь ничего на свете.

Может, я и впрямь тебя не стою, Солнечной, как радость, озорной? Ho куда же мне — С моей бедою, Мне, С моей негаданной весной? Сверстники мечтают о полётах В звездную неслыханную даль. А меня зажабрила забота — По тебе нежданная печаль. Но гляди, Пути не до порога, Я и в самом деле не шучу, Вот возьму — и в дальнюю дорогу — На Луну в ракете улечу.

Звезды крупными зернами падают За околицу в спелую рожь. Я ведь знаю, что ты не придедь, Одиноко стою за левадою, — Ночь-красавица сердце не радует. Потянуло от озера холодом, Вздрогнул зябко, проснулся камыш. И опять виновато глядишь На восхода червонное золото…

Мы вместе. Заветные сбились мечты. Дорога летит под колеса: Машине навстречу Несутся кусты, Проселков кресты, Одиночки-мосты, Дремучие псковские сосны И туч полинялые космы… — Смотри: На снегу засмеялись лучи, Развиднили дальние дали. Лучи, как ладони твои, горячи, А сердце стучит: Ответь, не молчи! — И руки про все рассказали, О чем твои губы молчали. Мы рядом с тобою, Шофер — впереди. Летит под колеса дорога. А мартовский ветер степенно гудит: Свели вас пути, Чтобы вместе идти. Ну, что ж, я любви не перечу: Летите же счастью навстречу!

Отчего же ты притихла, Галя? Ждешь, поди, Парнишку у ракит?.. Листья нашумелись, задремали, Гладь речную солнце золотит. Будто шлемы витязей былинных, За рекою высятся стога, Легкая прохлада теней длинных Пала на крутые берега. Лес на горизонте вписан тонко В пеструю безоблачную даль. Родиной любуешься, девчонка, Отчего ж в глазах твоих печаль? Галя, Голосистая Галина, Русая до пояса коса, И меня когда-то у овина Чаровали высью небеса… Где бы ни была, Но этот кустик, Эту веху Первых с любым встреч, Завсегда, И в радости, и в грусти, Станешь ты в душе своей Беречь. Будешь вспоминать село Лесное, Нежность грубоватую ребят, Слушать, Слушать, Слушать, Как весною Журавли о родине трубят… Все длиннее тени, Гуще вечер, Только радость не затмить ему: Галя руки тонкие на плечи Положила Сашке своему. Воздух на густом ржаном настое Все хмельней. Нежнее, мягче свет. Тишина. Их в целом мире двое. Только двое! Ей — семнадцать лет.

Листья клена — лапы гусиные — Вмерзли в лужу, — Ни вон пути. В разноцвете листвы осиновой До чего же легко идти! Сыплет, Сыплет на плечи золото, Землю вызвездило листвой. До чего же ядрено-молодо: Сердце, радуйся, песни пой! Кто сказал, что в тиши осиновой Ходит-бродит тоска-береда?.. Здесь встречал я стада лосиные, Но тоски Не встречал никогда.

Не тонким гусиным пером Новили истории грани, — Рубили с плеча топором Державы надежное зданье. Сохой да тяжелым кайлом Взрывали землицу веками. Веками мечтали о том, Что будем хозяйничать сами. Тупилось о камни кайло. Шли в город, поближе к машинам. В дугу от работы свело Мужицкие крепкие спины. Иное узнали из книг, Иное — иною ценою, Но каждый работник постиг, Что жизнь не удастся без боя!

В пятнадцать, От батьки в наследство, Работа досталась ему. Он помнит: Холодному детству Обходчика дали суму. Болты и железные гайки — Не пух человечьим плечам: Почище свирепой нагайки Они отпечатали шрам… Весенние пенились воды, Февральский мороз лютовал. Обходчик в любую погоду Ходил, полотно врачевал: Подкручивал ржавые гайки, Выстукивал звонкий металл. Нередко зимой на фуфайке Ледышками пот застывал… И было такое: Дорогу Однажды порушить пришлось: Состав — Интервентам подмогу — Смахнуть под высокий откос. В боях, В неусыпных тревогах Характер он свой испытал. Он заново сладил дорогу, Которой хозяином стал.

Он наравне со всеми землю пашет, Молотит хлеб, выращивает лен. Как мы, он — рядовой, Но только старше, В боях жестоких крепче закален. …В четырнадцатом, парню молодому, Ему пришлось винтовку в руки взять. В далекую Галицию от дома Увозит поезд. — Прощевай же, мать! Под пули гнали за царя и веру. Он чашу лиха выхлебал до дна. Не только горе, — Правду полной мерой С жестокой щедростью отмерила война. В семнадцатом он твердою рукою Уже, как друга, трехлинейку сжал, За непроглядною окопной мглою Он ясный свет впервые увидал. С тех пор всю жизнь в лишеньях и невзгодах Боролся он за светлые мечты. Рубил киркой гранитные породы, Дивясь простору с горной высоты. Дороги поднимал в песках сыпучих, Заводы возводил в мороз и в зной… Но с каждою весной Все неуемней, жгучей Деревня отчая звала его домой. И снова он в родном заветном крае, На той земле, что мачехой была. Иные ветры пахаря ласкают, Иные совершаются дела. Его работа всем сегодня зрима, Все знают, как сильна его рука. Вот на таких, двужильных, Нерушимо Стоять России Вечные века.

В тот вечер холодный, В тот вечер Ты долго за ротою шла. Как ворон, на скорбные плечи Садилась чернющая мгла. С бойцами усталыми рядом Ты шла далеко за село И вслед Всепрощающим взглядом Глядела, глядела светло. Мы в ливни ходили стальные И видели: рядом ты шла По гневной великой России, Спасала в минуты лихие И совестью нашей была.

Гулко падали листья в ночь, Звонко сыпались в август звезды. Нам никто не может помочь: День и ночь Фронт уходит прочь… Ох, как душен холодный воздух! Обложили село кольцом, Топчут травы чужие солдаты. И над школьным резным крыльцом Хлещет свастикой флаг в лицо, Глуше, глуше боев раскаты. Кто нам скажет: когда, Когда Возвратятся наши с победой? На селе — не в страду страда: Придавила людей беда, И пути всего — до соседа. За село однажды тайком Ночь свела сыновей солдаток: Мы на цыпочках, босиком, Где бегом, Но больше ползком — Прочь от вражьих колючих рогаток. Мы ложились земле на грудь, Забывали про все невзгоды, Замирали, страшась дыхнуть, Слово другу боясь шепнуть, Землю слушали возле брода. Под щекою в мягкой пыли, Где Желча у камней смеется, Билось сердце родной земли. Это значит — Бои вдали, Это значит — Русь не сдается! Мне запомнилась эта ночь: Над рекою созвездий гроздья, И присяга — Отцам помочь… Гулко падали листья в ночь, Звонко сыпались В август звезды.

С плеч избитых, с израненных спин Дула черных зрачков не сводили. В ельник частый за дальний овин На расстрел партизан уводили. Над землей кровоточил восход, Стыл над гумнами месяц глазастый. Шли мальчишки в последний поход По колючему хрупкому насту. Шли раздетые, Шли босиком, След багровый в снегу оставляли. Их в деревне за каждым окном Наши матери благословляли. Сколько пролили женщины слез, Пряча скорбные очи в косынки… А у них даже в жгучий мороз В потемневших глазах ни слезинки.

На висках седина — не беда: Время знаком отличия метит Тех, кто клятву великую дал Быть за волю Отчизны В ответе.

Потускнела заката медь, Край передний во тьму погружен. На дыбы привстал, как медведь, У сожженной деревни клен. Близко утро, но нам не до сна: Пробегает мороз по спине. Будто каменная, тишина Надавила на плечи мне. Ты поймешь меня, друг, всегда, Сам окопную знал тишину, Сам в минуту прожил года, На войне ожидая войну.

Поля в пожарище бездонном, Хлеба исхлестаны свинцом. Война металлом раскаленным Тебя ударила в лицо. Но вечно близкие картины Пылают, видятся кругом: Созвездья над деревней стынут, Искрясь в сосульках под окном; Да у завьюженных овинов Цветут сугробы при луне, Мороз седеет на стене, И голубеет тень за тыном… Ты все поймешь: Как первый луч К земле уснувшей прикоснется, Как солнце выйдет из-за туч — И край заснеженный проснется. Тебе, Тебе ли не понять Лесную тишь и синь болота, Ту землю, что пришлось пахать, Горячей кровью поливать И орошать соленым потом.

Полюшко виды видало, Поле живет не с твое: Горькие песни певало, Тощее знало жнивье. Межи стояли, как стены. Только попробуй, затронь, — Вспомнит межу непременно В пасху христову гармонь. Благословленные властью И помолившись кресту, Колья со злобною сластью Бились на шатком мосту. Пенясь, река завивала Сбитых в крутые ключи… В голос жена причитала, Только кричи — не кричи… С майского ярого поля В шаткое вдовье крыльцо Веет голодною долей — Углится бабье лицо. Будь же ты проклята, Клята, В поле родимом межа!.. Нам ли по помнить, ребята, Время стыда-дележа? Помним не кровные счеты Дедов в угарном чаду — Старосты знаем работу Мы в сорок первом году.

Жилистый, на руку крепкий, Филька свой час не проспал. Даже урядника кепку Где-то, подлец, раскопал.

С хлебом на скатерти белой Бил чужеземцам поклон… Полюшко, что ж ты хотело? — Клятый вернули закон. Н а поле Филька покоен — Как же, евона взяла: Щупает землю ногою, Землю, что людям была Радостью, родиной, болью, В ней и восход, и закат… В бороздах крепкие колья, Словно занозы, торчат. Враз обескровились зори, Криком хотелось кричать… Горькое плакало горе В полюшке нашем опять. Будто и не было детства. Вот он — мужания срок. Приняли дети в наследство Мести нелегкий зарок. В дружбу подпольную веря, Мы в лопоухий бурьян Ставили, будто на зверя, Волчий на Фильку капкан. И довелось посмеяться: Фильке раздроблена кость. Но матерям отдуваться За малолеток пришлось. Поняли: волчьи капканы Нужно сберечь про запас. Имя      с тех пор —                        партизаны Стало священным для нас. В пади Сорокина бора, В топи Соколичьих мхов Нас проводили, просторы Под переклик петухов. Шли по родимому полю, Взяв его силу и страсть, Чтоб усмехаться от боли, Чтобы без крика упасть. Волю неслыханной болью Мы закалили, как меч. Ради любимого поля Можно ли сердце беречь? Можно ль тому удивляться, Что мы вернулись опять? Поле кричало нам: Братцы, Руки тянуло обнять!

Дорогие, Да сколько ж вас По Российским Бескрайним далям Незабвенных своих провожали В лихолетья Набатный час? …Вот ведь Время-то как течет. А давно ли, кажется, было! Ничевошеньки не забыла, Свято верила: Мой придет. А потом — извещенье: «Андрей…» — Ох, как сердце твое Кричало… Сколько ты Ночей отмолчала, Неприкаянной, Сколько дней? Только время, Как мудрый врач, Ножевые, душевные раны Врачевало. И поздно ль, рано — Звонче радость И тише плач. Где у счастья и горя Грань? Где черта У разлада и лада?.. Не тоскуйте, родные, Не надо! Отъярилась Свинцовая брань.

Кругом в страде, в кипении — Земля перед цветением: То в радужном сиянии, То в радостных дождях. Одна былинка ранняя Красуется в полях. Она — заря весенняя, Природы донесение О том, что скоро травами, Разливами хлебов, Зелеными дубравами Разбогатеем вновь.

Еще без бога и без веры, С природою не совладав, От страха в черные пещеры Людские прятались стада. Мой предок каменного века, Чтоб жить, коренья добывал, Сам нападал на человека И, словно зверь, вполглаза спал; Зубами рвал живое мясо, Не говорил еще, рычал. Потом, разборчиво и ясно, Впервые слово прокричал. То был, быть может, клич к собрату, Отчаянья предсмертный зов, Или поведала утрату Лесная первая любовь, Или другие страсти века: Земная радость, горечь, злость… Но мы-то знаем: человеку То слово не легко далось.

Дни короче, прозрачней стали. Глубже, радостнее печаль. Мы с волненьем осень встречаем, Каждый спелый лист примечаем, Что уносится в дымную даль. Удивленным, влюбленным взглядом Провожаем в отлет журавлей, Пролетающих горестным стадом Над колхозным притихшим садом, Над раздольем родимых полей. Видно, тяжко без нашего лета Птицам жить в стороне чужой, Коль уносят на юг фиолетовый Неба русского цвет голубой.

Ширь без края впереди, Резво мчатся кони. Ветер струнами гудит Да поземку гонит. На заснеженных лугах Сизый полдень дремлет. В шубу заячью снега Приодели землю. Бор задумчивый стоит В инее мохнатом. На веселый стук копыт Он гудит набатом. И, кажись, сама земля Мимо пролетает. А за лесом вновь поля — Ни конца, ни края.

Обветренный со всех сторон, Был день, как день — Не очень новый. Швырялся стаями ворон Над крышами закат багровый. Под вечер ветер присмирел, Устал, улегся по карнизам. Но за горой уже горел День новый В сутемени сизой.