Я, кажется, еще не понял, Зачем пришел на этот свет: На топоре обжечь ладони Или познать какой секрет? Уйти в раздумье, как в берлогу, С молвою не вступая в спор? И все ж найти свою дорогу Невзгодам всем наперекор? Иль жизнь несуетно простую Среди родных полей вести? Или, как жилу золотую, Любовь нежданно обрести? И за нее любую долю Принять, Как благостный покой? Иль замереть вот так от боли Над неожиданной строкой?

Порой придавит скукота: И я скорее мчусь из дома Попутной,               к старикам знакомым, Где вечно топится плита. Присунусь зябко у огня — До косточек промерз в дороге. Мне обжигает жаром ноги — Покой вливается в меня.

Как видно,                это испокон: Цветет в крови огня живина, Из самой сердца середины Исходит облегченья стон. И час,         и два сижу молчком, Дымит меж пальцев сигарета… Подкатит к сердцу теплый ком Да и растает без ответа.

Который год я лажусь ехать в дебри Калашниковской дорогой деревни. «Как постарел!..» — Приму соседок ахи, Раздам подарки —                            шали да рубахи. Как в детстве,                    посижу в кустах на речке, По-стариковски полежу на печке. Вспашу делянку дальнюю за брата — Здесь начинали вместе мы когда-то. Грачатами бежали за «фордзоном», Цены не зная майскому озону. С поклоном низким                                заявлюсь я к полю — Потери отдаются в сердце болью… Сулился нынче быть в родных болотах, Да, знать, опять мне помешает что-то. А по ночам Калашниково снится, Совсем бы мне туда переселиться.

Будем вместе веселиться — Ключик ты нашел к «частице» И открыл ее, как двери В старый бабушкин чулан. Я сначала не поверил, Думал — хвастает Иван. А сегодня на экране… Пригляделся: Точно — Ваня. Он в халате белоснежном И в перчатках, как хирург. Ты напомнил мне о прежнем Добротой спокойных рук. Родился Иван в рубашке, Со своей чудной замашкой. Забредем в горох к соседу — Тут, конечно, не зевай! А Иван начнет беседу, Словно мы попали в рай. Чуть чего — я ноги в руки И подальше от науки. Нас сосед учил крапивой — До сих пор зудит спина. Ты «удачлив» был на диво — Не моя, прости, вина. Встретил я того соседа, Про тебя завел беседу. Старый видел передачу — Сбил ты деда наповал: Говорит и чуть не плачет, На горох зеленый звал.

Они встречаются не часто, Не чаще,           чем в тайге женьшень. На мир глядят они глазасто, Всегда светлы,                      как майский день. Их называют простаками, И чудаками их зовут. Но кто они? Не знают сами. И вряд ли скоро их поймут. Чудак последнюю рубаху Отдаст,          оставшись нагишом. Он вроде не подвержен страху, Ему и плохо —                      хорошо. Он перетерпит,                       перебьется, Перезимует как-нибудь. На дармовщину не упьется… Он, может быть, Всей жизни суть — Та самая, Что в чистом виде Явилась доброю звездой? Он никого-то не обидит, Восстанет сам перед бедой. Сидит смиренно у калитки — Ему под солнцем благодать. Обобранный,                    считай, до нитки, Глядит:          чего еще отдать? И рано ль,              поздно ли Пройдоха Заявится,             ну как на грех, И оберет его до вздоха. И все ж чудак — Богаче всех.

Сосед с рожденья никому не верит, В самом рожденье                             он узрел обман. На сон грядущий запирает двери. Как двери,               запирает и карман. Который год                   мы дружбу не наладим. В любых делах, За что бы ни взялись, Он в выгоде, А я всегда внакладе — У нас вот так-то                         счеты завелись. Красуются березы над прудами, Сердца людские трогают до слез. Не долго думая, Сосед дровами Решил обзавестись                              за счет берез. Топор занес. Я цоп его за руку — Тут было вволю дыма и огня… Спасибо дому: Взяли на поруку Как хулигана злостного                                      меня. Известно всем: Соседские амбары Трещат по швам от всякого добра. А вдруг что надо —                              малый или старый Бегут ко мне, Ко мне бегут с утра. Уж знают — У меня-то без отказа. Отдать не брать —                            на это я мастак. И тут сосед нашелся: — Для показа Он бескорыстный этакий простак.

Мудрец сказал: — Пренебреги! — И перст воздел над головою. И я подумал: Что со мною? Вернусь-ка на своя круги. С тех пор я многим пренебрег, Что ежечасно донимало: Забыл,        что ты во зле сказала, Хотя досель забыть не мог. Не огорчил меня навет, Что на меня возвел коллега. Я босиком иду по снегу, Но у меня простуды нет. Я не ответил на хулу, Впервые не заметил мести, Не отворяю двери лести, Взашей, Взашей, гоню хвалу. Умей ненужным пренебречь, На мир взирай великодушно — И он у ног твоих послушно, Как добрый пес, захочет лечь. Мудрец-то прав: Пренебреги!.. Живи улыбчиво, красиво. Я стал покладистым на диво. Зубами щелкают враги.

О боже мой, не хочет сердце биться, Все норовит совсем остановиться. А я никак не слажу сам с собою, Готов принять возмездие любое.

Принять за то, Что всем ветрам открытый, Что чаще был голодный, Реже сытый. Вдруг затоскую по июньской ночи, Заманчивой, Как у любимой очи. Приму печаль                     сквозной осенней рощи, Во тьме спущусь                         к шальной реке на ощупь, Как будто я не слышу сердца сбои И не помечен трудною судьбою. Дожить бы до весеннего разлива, Уткнуться ветру                         в ласковую гриву, Прислушаться,                      как чибис в небе плачет… И все-таки мне верится                                      в удачу.

Кардиология. Просторная палата. Костлявый кто-то спрятался в углу. Так вот она —                      за все, За все расплата… Вдыхаю воздух —                           вязкую смолу. И потолок,                как палуба, покатый, От лампочки —                        зеленые круги. А мысли заблудились вне палаты — Друзья оставлены, Не прощены враги… А тот костлявый, в белом,                                         шевелится, То позовет, То сам идет ко мне. Хочу кричать: «Не уходи, сестрица!» — Но крика нет —                       не по моей вине. Не по моей вине опять не спится, И кажется: Я здесь давным-давно… Мне лишь бы в этом мире зацепиться Хоть взглядом за рассветное окно.

Диагноз, как выстрел, точен. Спускаюсь по виражу, Тихонько на обочину Из жизни ухожу. И вовсе затих, Подумав О бренности бытия. Покликать бы односумов: «Прощайте, мои друзья! Не поминайте лихом!» Поглубже вдохнул глоток И по-матросски, тихо, Пошел на последний виток. И встретился вдруг глазами — Какие глядели глаза! Коснулась лица руками — Меня щекотнула слеза. Слеза!.. Да не я ли матросом Разгуливал по волнам! Мне вскинуться альбатросом И пасть бы к ее ногам!

Я простынь тяжелую скомкал, Подался чуть-чуть вперед… Спасибо тебе,                    Незнакомка, Матросы — надежный народ.

Что значит «Т-зубец» в кардиограмме, Узнал я, на свою беду. Я накрепко прикован к панораме: Лежу, как в тягостном бреду. Торчат тоскливо трубы кочегарок, Ленивый дым над крышами курят, А в небе мутном                          солнышка огарок Чуть теплится                      который день подряд. И если приподняться на постели, Увижу Троицкий собор. Кресты над куполами Еле-еле В тумане различает взор. Готов отдать я                      сердце на поруки. Велю себе:               а ну-ка помолись! Авось всевышний снизойдет, За муки Безбожнику подарит жизнь. Прислушаюсь к себе. Но не услышу Я благости в душе своей. И не спаситель крыльями колышет — Поземку гонит суховей. Январский день —                             короток и печален — Опять у моего окна. И верой в жизнь                          я до смерти отравлен. Откуда все-таки она?

Спасибо, батя, за науку, Хотя она и тяжела. Но, положа на сердце руку, Она вперед меня вела. В ней суть отчаянно-хмельная, Хвати — И по морю пешком. Из века в век она, шальная, В миру ходила с посошком. Гонимая, И все ж колюча, — Она и в рубище красна. Ходила, дьявольски живуча, И улыбалась, как весна. Как на дрожжах, на ней вскипали Бунты по русским городам, Ее ломали и пытали… Ее в обиду я не дам. Я называю белым белое, А черным черное зову… Пробито сердце неумелое — Я навзничь падаю в траву. И все же вскидываю руку — Как будто в ней Заряд свинца… Спасибо, батя, за науку, Я верю правде до конца.

Невзгодами с лихвой богаты, Живем, Нещадно жизнь кляня… Наваливались дни-накаты Как будто бревна на меня. И вот пришлось: Лежу придавлен Больничной простыней-плитой. Но каждой клеточкой направлен, Стремлюсь                 отнюдь не в мир иной. Беда, Натешившись досыта, Быть может, стряпает кутью… А вот душа моя открыта, Цветет навстречу бытию. И тянет губы, как теленок (От счастья сам я замычал). Не плакал я, считай, с пеленок, А тут, брат,                чуть не подкачал. Гляжу под чуткие ресницы В глаза с веселой синевой: И верю — Ласковей сестрицы Не знал я в жизни никого. Теперь бы давние напасти, Бывалой силы добрый хмель! Я понял, что такое счастье, Познав больничную постель.

Я даже не подозревал, Что он живет на свете. В больнице сроду не бывал, Но вот везут в «карете».

Теперь лежу. Освобожден От дома и от службы. Владеет мною полусон, А может —                что похуже. И надо мною человек, С глазами следопыта, Глядит из-под тяжелых век — Тревожно и открыто. И день,         и два — Он все со мной… А я как будто снова Веду с фашистом смертный бой У рубежа лесного. Огнем зажатый с трех сторон, А за спиной — болото. А надо мною крик ворон… И дьявольски охота Мне жить в свои шестнадцать лет, Испить речной водицы. И чтоб не застили мне свет Картавящие птицы. С гранатой я шагнул вперед, Кляня врага безбожно… Очнулся. Нет, не подведет, С таким в разведку можно!

У каждого своя болячка, А коль своя, Так и мила. Иной готов, о ней судача, Допечь палату добела.

Он за день повторит раз двести И про укол, И про клистир… Каталка катит злою вестью, Больничный оглушая мир. Но тут как тут дедок запечный, Затеет важно разговор: Мол, под луной никто не вечный И господа гневить — позор. А сам восьмой десяток кряду Тихонько фукает в усы. — Дедок, годов твоих не надо, Добыть бы сердце, как часы. Нам, право, шутка не помеха, Готовы хохотать до слез. Не от добра идет потеха… Дедок-то прав — Не вешай нос!

Река лежала, как в неволе, — По ноздри самые в снегу. И у нее в застывшем горле Который месяц ни гу-гу. Лежала тихо и смиренно, Исхоженная вкривь и вкось. Но вот набрякли тропы-вены — Их тело синевой взялось. И я сгорал от нетерпенья, Апрель несуетный кляня, — Когда же кончится мученье? Как будто лед давил меня. Я поторапливал недели И верил — Все же повезет. …И вот тайком встаю с постели Иду к реке,               где стонет лед.

Не оторвусь, Гляжу на льдину, Что морду сушит на лугу. Не то что выплыть на средину — Шагнуть на льдину не могу.

Не фигурально выражаясь, Не ради красного словца: Который месяц сердцем маюсь, И не видать тому конца. Оно давным-давно разбито — Я в этом убедился сам. Но вот, тоской больничной сытый, Я снова обращаюсь к Вам. Вы снизойдите, Положите На грудь мою руки тепло. И я, Как новый долгожитель, Опять взгляну на мир светло… Увижу, Как в окошке звонко Апрельский полыхнет огонь… И сердце с радостью теленка Счастливо тычется в ладонь.

В реке Великой плавится заря И утекает в озеро Чудское. Мне видятся далекие моря. Сижу смиренно, предаюсь покою — Мне видятся далекие моря. Полярная звезда над головой Надеждой засветилась в темном небе, Доволен тем, что все-таки живой. Я размышляю о насущном хлебе. Уж тем доволен, что пока живой. Над берегом кремлевская стена, Ее венчает Троица святая. Ко мне вернулась, кажется, весна. Как хорошо домой явиться в мае! Ко мне вернулась, кажется, весна. В реке мигнули первые огни. Комар проснулся, тянет на добычу. Прислушайся и голову склони: Как хорошо домой мальчонку кличут! Прислушайся и голову склони.

Не верю дню рожденья слепо, Хотя на бланке есть печать: Не мог же взяться я из пепла, Из ничего себя начать? Бог весть какими шел путями, Чтоб видеть,                  слышать,                               просто жить. Из лыка первыми сетями Меня пытались изловить. А я в воде,               подобно блику, Был удивительно живуч, Взлетал над лесом легче крика И прятался в наплывах туч. И не случайно, Лишь стемнеет, Сажусь я, молча, на крыльцо. Моя душа, как даль, светлеет, Подставив космосу лицо. От непонятного застыну, Чему-то горько улыбнусь И, распрямив внезапно спину, Навстречу звездам засвечусь.