Деревья падают со звоном, Хлеба исхлестаны свинцом… Война металлом раскаленным Тебя ударила в лицо…

Но вечно близкие картины Пылают, видятся кругом: Созвездья над деревней стынут, Искрясь в сосульках под окном. Да у завьюженных овинов Цветут сугробы при луне, Мороз седеет на стене, И голубеет тень за тыном… Ты все поймешь: Как первый луч К земле уснувшей прикоснется, Как солнце выйдет из-за туч И край заснеженный проснется.

Тебе, тебе ли не понять Лесную тишь и синь болота, Ту землю, что пришлось пахать, Горячей кровью поливать И орошать соленым потом!

Гулко падали листья в ночь, Звонко сыпались в август звезды. Нам никто не может помочь: День и ночь Фронт уходит прочь… Ох, как душен Холодный воздух! Обложили село кольцом, Топчут травы чужие солдаты. И над школьным резным крыльцом Хлещет свастикой флаг в лицо, Глуше, глуше боев раскаты. Кто нам скажет: когда, Когда Возвратятся наши с победой? На селе — не в страду страда: Придавила людей беда, И пути всего — до соседа. За село однажды тайком Ночь свела сыновей солдаток: Мы на цыпочках, босиком, Где бегом, но больше ползком — Прочь от вражьих колючих рогаток.

Мы ложились земле на грудь, Забывали про все невзгоды, Замирали, страшась дыхнуть, Слово другу боясь шепнуть, Землю слушали возле брода. Под щекою в мягкой пыли, Где Желча у камней смеется, Билось сердце родной земли. Это значит — бои вдали, Это значит — Русь не сдается! Мне запомнилась эта ночь: Над рекою созвездий гроздья, И присяга — Отцам помочь… Гулко падали листья в ночь, Звонко сыпались в август звезды.

Полюшко виды видало, Поле живет не с твое: Горькие песни певало, Тощее знало жнивье. Межи стояли, как стены, Только попробуй затронь — Вспомнит межу непременно В пасху Христову гармонь. Благословленные властью И помолившись кресту, Колья со злобною сластью Бились на шатком мосту. Пенясь, река завивала Сбитых в крутые ключи… В голос жена причитала, Только кричи не кричи… С майского ярого поля В шаткое вдовье крыльцо Веет голодною долей — Углится бабье лицо.

Будь же ты проклята, Клята, В поле родимом межа!.. Нам ли не помнить, ребята, Время стыда-дележа? Нас, кто о меж а х по книжкам Вычитал страшную суть, Поле вздымало, как вышка, В завтрашний день заглянуть. Щедро оно одаряло Нас прямотою борозд, Выдало смалу орала, В небе — по пригоршне звезд. В пожни мы к батькам послушно Бегали, видно, не зря: Зябкими росами души Нам омывала заря. Нрав непокорный и кроткий — Псковским увалам сродни. Валкой мужицкой походкой Вышли в недобрые дни. Помним не кровные счеты Дедов в сивушном чаду — Старосты знаем работу Мы в сорок первом году. Жилистый, на руку крепкий, Филька свой час не проспал. Даже урядника кепку Где-то, подлец, раскопал. С хлебом на скатерти белой Бил чужеземцам поклон… Полюшко, Что ж ты хотело? Клятый вернули закон. На поле Филька покоен — Как же, евона взяла: Щупает землю ногою, Землю, Что людям была Радостью, родиной, болью, В ней и восход и закат… В бороздах крепкие колья, Словно занозы, торчат. Враз обескровились зори, Криком хотелось кричать!.. Горькое плакало горе В полюшке нашем опять. Будто и не было детства. Вот он — Мужания срок. Приняли дети в наследство Мести нелегкий зарок. В дружбу подпольную веря, Мы в лопоухий бурьян Ставили, словно на зверя, Волчий на Фильку капкан. И довелось посмеяться: Фильке раздроблена кость. Но матерям отдуваться За малолеток пришлось. Поняли: Волчьи капканы Надо сберечь про запас. Слово с тех пор                        «партизаны» Стало священным для нас. В пади Сорокина бора, В топи Соколичьих мхов Нас проводили просторы Под переклик петухов. Шли по родимому полю, Взяв его силу и страсть, Чтоб усмехаться от боли, Чтобы без крика упасть. Волю неслыханной болью Мы закалили, как меч. Ради родимого поля Можно ли сердце беречь? Можно ль тому удивляться, Что мы вернулись опять? Поле кричало нам: «Братцы!» — Руки тянуло обнять…

В тот вечер холодный, В тот вечер Ты долго за ротою шла. Как ворон, на скорбные плечи Садилась чернющая мгла. С бойцами усталыми рядом Ты шла далеко за село И вслед Всепрощающим взглядом Глядела, глядела светло. Мы в ливни ходили стальные И видели: Рядом ты шла По гневной великой России, Спасала в минуты лихие И совестью нашей была.

Бывает, пооблепит лень Тягучей паутиною… Тогда — как совесть — Давний день Встает с тропой лосиною, С медвежьей Васькиной спиной — И я за ней, Как за стеной. Ты мог послать на мост меня — На страшное и вечное. И все же сам В разгар огня Ушел тропой приречною. Ушел, Чтоб я остался жить: Довоевать и долюбить. Не знаю: Дрался ль за двоих В те годы горевые? Но помню я, Что болью Стих Обжег меня впервые. С тех пор, Василий, побратим, В тяжелый час И в светлый миг Я помню тяжкие пути, Что наперво душой постиг, И твой последний, Главный бой, — Он стал мне клятвой И судьбой! Тот бой несу, Что крест литой, Как взрыв, в душе упрятанный, Стал радостью и маетой, — В крови, Да незапятнанный. Василий, Он тебе под стать, — Мне совесть по нему сверять!

С плеч избитых, С израненных спин Дула черных зрачков Не сводили. В ельник частый За дальний овин На расстрел партизан уводили. Над землею Кровавый восход, Стыл над гумнами месяц глазастый. Два мальчишки В последний поход Отправлялись по хрусткому насту. Шли раздетые, Шли босиком, След багровый в снегу оставляли. Их в деревне за каждым окном Наши матери благословляли. Сколько пролили женщины слез, Пряча скорбные очи в косынки… А у них Даже в жгучий мороз В потемневших глазах Ни слезинки!

На висках седина — Не беда: Время Знаком отличия метит Тех, кто клятву великую дал Быть за волю Отчизны В ответе.

Потускнела заката медь, Край передний во тьму погружен. На дыбы привстал, как медведь, У сожженной деревни клен. Близко утро, Но нам не до сна: Пробегает мороз по спине. Будто каменная, Тишина Надавила на плечи мне. Ты поймешь меня, друг, всегда, Сам окопную знал тишину, Сам в минуту прожил года, На войне ожидая войну.

Дорогие, да сколько ж вас По российским бескрайним далям Незабвенных своих провожали В лихолетья набатный час? …Вот ведь время-то как течет! А давно ли, кажется, было! Ничегошеньки не забыла, Свято верила: мой придет! А потом — извещенье: «Андрей…» Ох, как сердце твое кричало!.. Сколько ты ночей отмолчала, Неприкаянной, Сколько дней? Только время, как мудрый врач, Ножевые, душевные раны Врачевало. И поздно ль, рано — Звонче радость, И тише плач.

Я приемлю это запустенье, Прошлого вдыхая горький чад: В два обхвата стены Маннергейма, Чахлою испятнаны сиренью, Будто спины мамонтов, торчат. Из-под сосен смотрят амбразуры — Не страшней пустых барсучьих нор. А представь: из этакой вот дуры Бьют по наступающим в упор. Под прямым, кинжальным, перекрестным Снег едва ль от смерти заслонит. Люди, как подкошенные сосны, Падали в искромсанный гранит. Политых хмельной солдатской кровью, Сколько здесь покоится могил! Лишь ракитник горестно, по-вдовьи, Голову над ними приклонил. Время боль утрат не притупило… Знаю я, что не когда-нибудь, А теперь Растет такая сила, Чтоб народы к братству повернуть. Верю я, что люди запустенью На святом совете предадут Так же вот, как стены Маннергейма, Самый страшный — атомный редут.

Деревни вдоль реки, Как поезда, С проулками, С ольховым ломким тыном… Мне по душе В вагонах тех езда. Но, кажется, Я снова опоздал: Прослыл в своем селенье Блудным сыном. Но в чем моя вина? Безус, простоволос Из дома бросился, Что из вагона, — И кубарем скатился Под откос. А поезд громыхал По перегонам. Я шел в огонь, Вжимаясь в землю, полз, От злости в голос выл, Совсем по-бабьи. Деревню, Как потрепанный обоз, Бросало, будто в пропасти, В ухабья.

Что человек усердно натаскал, Как муравей, По бревнышку веками, Подмял огнем Орды откатный вал, Попробуй вновь Дома поднять руками! На тех печищах Бабы, старики, Не изменив Привычкам и заботам, Ложили не венцы — Смолистые венки, Осыпанные, как росою, Потом. А я тогда На Балтике служил В заглавном чине Старшего матроса. На вахте Потихонечку тужил По августовским Выбеленным росам. Мне говорили: Ты свое бревно Кладешь в тот сруб Невидимо и скромно. Сберечь границу — Это все равно, Что выстроить деревни Для бездомных. Я верил: Это так, Но все же знал: Не топорище Взгорбило ладони, Не мною Новый выстроен вокзал, В полях объезжены Стальные кони. И я пришел К началу всех начал: Ходил на промыслы, Пахал, ковал подковы. И даже, каюсь, Дедов поучал, Как хлеб растить Или кормить корову. Но до сих пор В тот поезд не попал, Который не подвластен расписанью: То ль проскочил разъезд, Иль попросту проспал И на вокзал приехал С опозданьем… И тешусь только тем, Что новая строка Деревне-поезду Поможет выйти в кручу, Что стих прочтет Земляк наверняка И обо мне Подумает получше.