Не поросло быльем Былое, Не поросло. Оно, как в сказке золотое Плескун-весло. На сердце меты вековые Разрыв-травы. Кривых мечей Рубцы живые Всегда правы. Хоть шрамы давние —                                болючи: Горят, горят! Они, как правда, неминучи, Не покривят. Ты слушай, слушай: В их биенье Страда дорог, Самой России повеленье, Огня глоток!

Снег на землю падает — Тает, Снег на голову слетает — Старит… Встанешь утром, Не узнать низины здешние: Наметелили метели Горы снежные. Выхожу я спозаранку в стынь лиловую, Месяц теплится потерянной подковою. Ветер плачет: «Не развеять хмару белую!» К большаку тропу не скоро, видно, сделаю. Надо мной провисло небо темной тучею. Я швыряю снег лопатой загребучею… На деревне говорят: — Работа зряшняя, В снеги канула тропа твоя вчерашняя: С каждым днем на ней сугробы нарастают!.. Но не ждать же мне весны, Когда растают!

Калашники — Названье-то какое! С ним тяжела негрузная строка: Который год мне не дает покоя, Тревожит, Как былое старика. Купцовским прозвищем Зароди шутки, Деньги заради Хутор нарекли… Отсюда до Чудского двои сутки Двуколку кони парой волокли. Укатанных, Булыгой крытых трактов Округа не знавала никогда. Сюда пробиться Сдюжит только трактор, Когда осядет рыжая вода. Бурча утробно, княжат здесь болота, Спят водохлебы — ива да ольха… Сусеков не наполнила Забота, И клада не подкинула Соха. Но пахарь не искал земель богаче: Куда пойдешь? Повсюду Тушин мох. Попробуй Осуши тот мох на кляче, Когда он и доныне не иссох! Он и теперь еще питает стаи Тоскующих горласто журавлей. И лезет хмарь, Багунная, густая, Вливается в проталины полей. Кусты опять деревню одолели, Бредняк нахально лезет в огород… А мы, как гости, Поживем неделю И подаемся в Псков на целый год. Напутствуя Удачливых соседей, Дедок проговорит, Махнув рукой: — Какой дурак на жительство поедет В болотину с фатеры городской… Меня поспорить подмывает с дедом, Но я молчу: Мол, слово молвить лень, — Земляк-то прав. Не он, а я уеду Писать беду и радость деревень.

Я ищу, Все ищу свой заглавный стих. Он, как шорох в лесу, притих, Схоронился, как старый хитрец русак, — Я шукаю и этак, и так; Может, ветром завихрил в белынь-поля, На проселках порошей пыля… Или в озере дремлет ленивым линем, Или вдребезги лужи копытит конем, Иль на зорях моторами кличет меня, Переспелой росой звеня? А скорее всего — У той, у той, Что заходится маятой: Не домучить короткий июньский сон… В этом сердце мой стих, Как стон… Где б он ни был, Его я найду, Найду. И коль не на радость — Себе на беду.

Полыхает заря, Голубые За рекою теплеют снега, — Все знакомо, Но снова впервые Я встречаю твои берега. До чего же она многолика, Наша тихая матерь-земля!.. От истоков До устья Великой Исходил я леса и поля. И от устья опять — До начала Разливанная лада-волна Лютой вьюгой меня привечала, Жар-цветами дарила сполна! Здесь и летом, И в зимние стыни Без умолку гудят провода, И столбы электрических линий, Будто люди, Текут в города. За болотом фабричные трубы Не дадут в глухомани пропасть. Тянет солнышко жаркие губы, Чтобы к росной поляне припасть. По утрам дергачиные всклики Будоражат зеленую тишь. И птенцами рассветные блики Осыпаются в темный камыш. Я дышал половодья кипеньем, Слушал пульс потаенных ключей, Упивался воинственным пеньем Одуревших в любви косачей. И не раз у лосиного стада, Замирая, Стоял на виду… Как мне мало, Как много мне надо! Я к тебе, Как на праздник, иду!

Мелькают бескрайние русские версты, Проносятся мимо стремглав… В зеленых деревьях Деревня, что остров, — Плывет в половодии трав. Плывет, Погруженная в думу-заботу, Под вечер устав от хлопот, А утро торопит, Зовет на работу: — Хозяева, дело не ждет!.. На лемехе плуга Земля не успела С весенней страды Прикипеть, А время озимые сеять приспело — Нам снова на пашне хмелеть. На час Оторвав от баранок ладони, В обнимку с землей засыпать. И снова в машинах За счастьем в погоне Рассветные зори встречать.

Отсугробились сугробы, Отдымили, Отплясала суматошная метель. Мы о стужах и о вьюгах Позабыли В эту звонкую апрельскую капель. Да и нам ли не забыть О непогодье, Если морем разливается река И на льдинах лиловатые разводья Разбегаются При вспышке ветерка… За ночь инеем чуть-чуть посеребрены, Хороши Необозримые поля: Воды вешние веселым перезвоном В даль зовут И призадуматься велят.

Избы отцовской сени Мне дарят тихой просини Задумчивую милость. Сюда как будто осени Сама душа вселилась. Сюда, к лесной сторожке, Неслышные, сторожкие, Как лоси к водопою, Сошлись тихони-стежки — Ни сна им, ни покою! Толпятся в сенцах тени На невидимках-лапах Знакомо и туманно. Укропа крепкий запах Колдует безобманно. Вдыхаю сумрак пряный, Родной, Извечный, Странный. И вдруг — мороз по коже: Неужто я прохожий?!

В глухомани глухариной, На задворках у мшарин, Как журавль, Ногастый, длинный, Жил мужик, Не дворянин. Никогда он не был ловким, Не скопил рублевки впрок. Но, однако, сына Лёвкой На потеху всем нарек. С этим именем нездешним Жил я, весел и здоров: Рос, Гонял по водам вешним Краснолапых гусаков. И пришло, — Раскрылось слово Вещей силой колдовской: Батя Именем Толстого Взбаламутил мне покой. Хоть не сам себя, Так сына Высоко решил взмахнуть: От сохи да от овина — На крылатый песни путь! Я не знаю, может, это И заставило меня Путь прокладывать В поэты,— Нет же дыма без огня!

Опять меня тревожат журавли, И, чуя непогодье, ноют раны. Опять не спится: Вижу, как мы шли Сквозь полымя и стужу, Партизаны. Молчал сторожко дьявольский простор, Погибель и спасение сулящий. Октябрь костры червонные простер. А жизнь, что день, милей, А клюква слаще… Измаянных, Израненных в бою, Чуть сплоховал — Болото хоронило! Над нами журавли в косом строю, Срезая ветры, торопились к Нилу. Внимал их крику неоглядный мох И набухал туманом и тоскою. Я слушал их И к лютой боли глох, Сжимал ей горло слабнущей рукою. Который день тянулись прямиком, Под стать тревожной и печальной птице. Тебя, болото, Будто отчий дом, Мы покидали С клятвой возвратиться. Не только мох осилили,— Прошли Пути иные — этих не короче. Знать, потому о прошлом журавли Опять трубят — И сердце кровоточит!

С плеч избитых, С израненных спин Дула черных зрачков Не сводили. В ельник частый За дальний овин На расстрел партизан уводили. Над землей Кровоточил восход, Стыл над гумнами месяц глазастый. Два мальчишки В последний поход Отправлялись по хрусткому насту. Шли раздетые, Шли босиком, След багровый в снегу оставляли. Их в деревне за каждым окном Наши матери благословляли. Сколько пролили женщины слез, Пряча скорбные очи в косынки… А у них Даже в жгучий мороз В потемневших глазах Ни слезинки!

Воевал четвертый год, Свыкся, Битва — как работа, Только сердце жгла забота Неуемней всех невзгод. Сквозь огонь вела солдата День и ночь — Вперед, вперед, В ту страну, что виновата В бедах русского бойца До кровинки! До конца! Но пришел далекий срок — Долгожданная расплата: На чужой шагнул порог С наведенным автоматом. Фриценята у стены Жмутся в кучу, как зверята,— Дети горя и войны… В окна ластится закат, Догорает день на склонах… А в груди — Набат, набат! А в глазах — огней зеленых… «Дочка! Доченька Алена!.. Вот он, Вот отмщенья час — Полоснуть из автомата!..» — Воин зло сощурил глаз: — Что, спужалися, ребята? — И, скривив в усмешке рот, Из мешка достал краюху: — Ничего, бери, народ. Ни пера вам и ни пуха! Эх!..— И вышел из ворот.

Бывает, пооблепит лень Тягучей паутиною… Тогда — как совесть — Давний день Встает с тропой лосиною, С медвежьей Васькиной спиной — И я за ней, Как за стеной… Ты мог послать на мост меня — На страшное и вечное. И все же сам В разгар огня Ушел тропой приречною. Ушел, Чтоб я остался жить: Довоевать и долюбить… С тех пор, Василий, побратим, В тяжелый час И светлый миг Всё помню тяжкие пути, Что наперво душой постиг, И твой последний, Главный бой, — Он стал мне клятвой И судьбой, Стал радостью и маетой! Тот бой несу, Что крест литой, Как взрыв, В душе упрятанный,— Кровавый, Незапятнанный!

Деревни вдоль реки, Как поезда, С проулками, С ольховым ломким тыном… Мне по душе В вагонах тех езда. Но, кажется, Я снова опоздал: Прослыл в своем селенье Блудным сыном. Но в чем моя вина? Безус, простоволос, Из дома бросился, Что из вагона,— И кубарем скатился Под откос. А поезд громыхал По перегонам. Я шел в огонь, Вжимаясь в землю, полз, От злости в голос выл, Совсем по-бабьи. Деревню, Как потрепанный обоз, Бросало, будто в пропасти, В ухабья. Что человек усердно натаскал, Как муравей, По бревнышку веками, Подмял огнем Орды откатный вал. Попробуй вновь Дома поднять руками! На тех печищах Бабы, старики, Не изменив Привычкам и заботам, Ложили не венцы — Смолистые венки, Осыпанные, как росою, Потом. А я тогда На Балтике служил В заглавном чине Старшего матроса. На вахте потихонечку тужил По августовским Выбеленным росам. И вот пришел К началу всех начал: Ходил на промыслы, Пахал, ковал подковы. И даже, каюсь, Дедов поучал, Как хлеб растить И чем кормить корову. Но до сих пор В тот поезд не попал, Который не подвластен Расписанью: То ль проскочил разъезд, Иль попросту проспал И на вокзал приехал С опозданьем… И тешусь только тем, Что новая строка Деревне-поезду Подможет выйти в кручу, Что стих прочтет земляк Наверняка И обо мне Подумает получше.

Открыли купавы лица Навстречу восходу, До света: И ноченькою не спится — В разгаре недолгое лето. Июнь — В полях расцветанье, А это ведь что-то значит. Они сошлись на свиданье: Тихонько смеются и плачут. На грешной земле, Не в сказке, На глине, что бомбы рвали, На ржавой двурогой каске Цветы молодые встали!

Поет над родимым болотом, Трубит журавлиная стая. Сентябрь раскидал позолоту — Ни счета, Ни меры, Ни края!.. А утро студено и мглисто, Заря багровеет над логом. И кличет Вожак голосистый, Бедует Не птичьей тревогой. Узнать бы, О чем они тужат, Какая их гонит неволя?.. Но встал — И молчишь на разлужье, Захлестнутый песней до боли.

Здорово, Лайка, ласковая псина, Ну, что виляешь, мудрая, хвостом? В такую новь Пристала старь-кручина: Мой зверь не твой — Не заяц под кустом! Его не шуганешь заливным лаем, Не пуганешь — Пали хоть сотню раз. Не только ты — И сами мы не знаем, Откуда что навалится подчас. Хоть, право, в век двадцатый не до скуки: Он не скупится жару приподдать! Но все ж нет-нет душа заломит руки, Как будто время Тело покидать… И я в лесной сторожке — Неспроста. Но ты уймись, Не радуйся напрасно, И не дрожи от носа до хвоста, — Что толку лаять, Пусть и громогласно!

Обветренный со всех сторон, Был день, как день — Не очень новый. Швырялся стаями ворон Над крышами закат багровый. Под вечер ветер присмирел, Устал, улегся по карнизам. Но за горой уже горел День новый В сутемени сизой.

Раскидался закат по земле Затуманенными медяками. Октябриная роща во мгле Мне призывно машет крылами. Запоздалой отавой луга Никого теперь не обманут. Надивиться — И вся недолга, Будешь, нет ли потом упомянут. Север и к не на шутку печет, Искрометит листвою шало… Нам под сорок — Да все не в счет: Завор о жены, как бывало. Околдованные стоим С глазу на глаз с вещуньей Русью. Ничего-то не утаим, Мы как есть — перед очи твои С немотой, добротой и грустью. Принимаем, что было, что есть, Принимаем, рады не рады, Понимаем: Не сладко цвесть В листопады и снегопады!

Изба — избой, каких не мало Стоит у пыльных большаков, Какие Русь наоставляла Еще от дедовских веков. И чт о мне, чт о в избенке этой О четырех косых углах? И все же незажившей метой Вдруг припечет, как на углях! И снова вижу я окошки: Они как матери глаза. К ним полумрак мохнатой кошкой Ползет, ознобом пронизав… Мы поднялись в ином просторе: Один — моряк, другой — пилот, — На радость той избе и горе, Благословившей наш полет. Домой лишь изредка писали И обещали каждый год Родителям: Нагрянем сами На августовский огород. Когда, случалось, приезжали: С дороги — в баньку, и — к столу… И в рамках под стеклом дрожали Ребячьи грамоты в углу… Мы, гости, спорили ночами, Как жить да быть, Чтоб наш колхоз Из года в год дюжел плечами, А не кренился под откос. Но шумом не поможешь делу, — На нем и воза не свезешь. А осень знай себе звенела, Тихонько осыпая рожь. Не потому ль, что лишь советы Мы щедро сыпали тогда, Нам и теперь покоя нету, Когда селом идет страда?

Вались, как сноп, И до утра Блаженствуй в росной роздыми, Но щи духмяные с костра Несут с приправой звездною. И хочешь, нет —                       усадят в круг: Спеши повеселиться!.. Под звонкий ложек перестук Пошла, пошла работа рук — Испарина на лицах. Кухарка потчует ребят, Похваливает варево. И лезет ложка наугад — Соседу в миску… — Эко, брат, Со щей-то пораспарило!.. Роса шарахнулась с куста: Хохочут — ночь разбужена, Как будто за день на мостках Двух норм не передюжено!

Забыв о поплавке, Гляжу во все глаза — Как будто зорьку Я впервые вижу. На небе заиграла бирюза, Подпалиной прихваченная рыжей. Густая синь на запад потекла, Ершистые смывая с неба звезды. И ночь уже не ночь — Белым-бела, И распирает грудь, Как радость, воздух. Я закричать готов: — Гляди, гляди, Береза занялася, словно свечка!— И вот уже пожар вовсю гудит В кустарнике прибрежном И на речке. Забыв о поплавке, Готов опять, Как маленький, Рожденьем дня дивиться. И хочется мне Этот край обнять И ласковым березам поклониться!

Под полою у красавицы зари Отбивают косу косари: Звонкие литовки, будто тетива, Каждая по-своему поет. Замирая, слушает трава, Тянется, На цыпочки встает. Молоточки клювами стучат И с ресниц у д е вонек-девчат Склевывают звонко: «Чок, чок, чок!» — Золотинки — ласковые сны. Месяц, раскаленный пятачок, Стынет на ладони у сосны. Дробным цокотом Молчунья тишина Поразбужена, Зарей подпалена. По округе гул моторный вкривь и вкось Перестуком крепко-накрепко прошит. Спозаранку дело каждому нашлось, Только, чур, Коль веселиться — от души: Видишь, зоренька откинула полу!.. Пригласила нас хозяюшка к столу, На заречные луга с духмян-травой Всей деревнею на праздник даровой.

Я с морем бывал, Будто с полем: На ты. Я принял соленой его доброты. Случалось: Ложилась кругом тишина, И в поле меня уносила волна… А ныне и поле, как море, Опять На кручи кидает меня. И хочешь не хочешь — Приходится внять Велению страдного дня! Приемлю расплату. За беды твои Без хлеба оставь, без воды! Лишь в сердце обиды слепой не таи, — Чтоб вновь не случилось беды. Позволь хоть однажды Хозяином быть — И море не мог я вполсилы любить! Гривастое море — морщины у рта — О как пригодилась твоя доброта!

Хребты на сутулые плечи, Как бурку, накинули ночь. Ручьи на гортанном наречье Ведут бесконечные речи; Как лучше друг другу помочь? Как в каменном мире дремучем Пробиться сквозь тяжесть громад? И, яростно пенясь, По кручам Несутся к утесам могучим, А те, как могилы, молчат. И жутко бывает, не скрою, Услышать, Как дышит гранит, Как борются волны с горою, Огромной, Суровой, Немою, И думать: А кто ж победит?

Мне слова нужны малиновей заката, Голубее самой ласковой воды, Мне слова нужны, Как бревна в три наката, Что на фронте укрывали от беды, Чтобы добрые оставили следы. Где найти их, Чтобы — гр о зны и нежны? Мне слова Сполна надежные нужны! Мне ведь песню надо спеть О древнем крае, Зачинавшем Русь И плугом, и мечом, Защищавшем Русь И сердцем, и плечом, Ни сомнения, Ни устали не зная. Где найти Для этой песни самоцвет, Чтобы свет лучил Вперед на сотни лет? Как найти мне Настоящие слова, Чтоб от песни закружилась голова? Я пойду туда, Где теплятся восходы, Где из ночи тянут солнце трактора, Где, как ленты, В голубые вечера Красны девицы вплетают хороводы. На чудск у ю на озерную волну Нагляжусь И сердцем к берегу прильну. О великом князе-воине сполна Мне поведает плескучая волна… Возвратившись к нашим будням Из веков, Как за хлебом, За словами я приду — В вихревую деревенскую страду — На горластое собранье земляков.

Дни короче, Прозрачней стали, Глубже, Радостнее печаль. Мы с волненьем осень встречаем, Каждый спелый лист привечаем, Провожаем в дымную даль. Удивленным, Влюбленным взглядом Мы глядим на клин журавлей, Пролетающих горестным стадом Над притихшим, продрогшим садом, Над раздольем родимых полей. Видно, тяжко без нашего лета Птицам жить в стороне чужой, Коль уносят На юг фиолетовый Неба русского Цвет голубой!

Я опять удираю из дома В отчий дом, Где морянит весна, Чтоб взглянуть на родных и знакомых, На хмельных от воды и вина. Там, на зыбких мшаринниках, Море — Разливанная вешняя гладь, По утрам краснокрылые зори… Там житуха теперь — Благодать! Мужики в эту пору — Министры, Всяк себе господин до поры, Круты на руку, На ногу быстры, Хлебосольны, на шутку щедры. На досуге Живут без оглядки: Все замашки — наружу торчком: Потянуло Данилу к солдатке — На лучок с новгородским «сучком». До потемок, С придыхом да звоном Пантелеевы колют дрова: Пролежать — никакого резону, Коль неделя далась дарова. За одворком байненку подмыло, А хозяин с дружком обнялись: «Половодье постыло, да мило — Дело б делать, так нет — веселись…» Чтоб обнять и родных, и знакомых, Захмелеть от воды и вина, Что ни год — удираю из дома В те края, Где морянит весна.

Земля, как раненый солдат, Превозмогая боль-поруху, Шагнула к людям: «Друг и брат, Возьми последнюю краюху!» Как старый хлебороб, мудра, Доверчива, под стать ребенку, Дарила людям, Что могла: Косую в пять венцов избенку. Несмело утешала вдов, Сама — извечная вдовица, И звала в поле мужиков: «Пашите, люди, Пригодится!..» А мы, чего греха таить, Кто мог, по городам засели, Чтоб вкусно есть, Чтоб сладко пить… Да, видно, что-то проглядели. Но у земли простая суть: На стол не с неба подается! И рано ль, поздно ли — Взглянуть В глаза самой земле придется.

Закипая веселой, Ядреной листвой, Ты вовсю хорошела Над тихой Псков о й, В половодье смиряла Строптивость воды, Отводила корнями обрыв От беды. Ох, и грузно же было В июльскую звень Из суглинка водицу тянуть Долгий день! А мальчишек В зеленой охапке качать! А влюбленных С темна до светла привечать! А стоять у обрыва, Как зорька, светла!.. Для кого ж ты, сердяга, Была не мила?.. У Псков ы я опять Вечерами брожу И на корни витые взглянуть Захожу.

Им трудиться не тридцать, А триста бы лет, Да какому-то злыдню Ты застила свет. К нашим бедам — глух а , А к удачам — легка, Ободрала кору Ножевая рука. Сникли, съежились листья У суши в когтях… И добро б человеку Потребность в лаптях!

За деревню сквозь желтую осыпь Вел проселок То прямо, то косо, Опоясав низину подковой, Заворачивал в клевер медовый. Вдоль ракитника вел над рекою, Прятал в спелую рожь с головою И волнистым шуршащим навесом Убегал к синеватому лесу. Тот проселок за долгие годы Утоптали, как ток, пешеходы. По нему шли туда, Где раскаты, Шли на смерть В сорок первом солдаты. Укатали проселок обозы И листвой застелили березы, Сапогом да узорчатой шиной Пропечатана вязкая глина… Выбегают проселки такие На большие дороги России.

Живешь, заботой городского Насквозь прохвачен и прогрет. И вдруг Под ложечкой заноет, Да так, Что почернеет свет… С чего бы, Сам не понимаю, Тоской захолонуло в мае, Когда на влажных тротуарах Асфальт теплынью разморен: Его вздувает, что опару. Да что гудрон, Когда бетон Зеленой молодью пропорот. И вроде город мне не в город. Так вот с чего тупая боль Отозвалась под сердцем гулом: Полями вешними пахнуло… И ты хоть как себя неволь — Уснуть не сможешь: Ночь, другую Все видишь землю дорогую С крутым опасным половодьем, Когда ручей под стать реке, А в нем березы налегке Бредут, Смеясь над непогодьем. А бани, словно пароходы, В субботу густо задымят. И до потемок огороды Богато ведрами звенят. Листа березового запах, Мореного в жару сухом, Ложится в лунные накрапы Еще не сложенным стихом. В тех банях сверстники с устатку, Как боги, в облаках парят… Я сладко шевельнул лопаткой, Как будто жаром тем объят. И до утра усну едва ли. Я знаю: Ждут меня поля, Зовут, Зовут родные дали… Прости, Отцовская земля!

Не дед — бородища лопатой, Плечами покат, Звероват, — Лесничий Сергей Конопатый, Веснушчат, как рыжий закат. Такого ль хозяина ждали Увидеть в Медвежьем Виру: Увидели — И заскучали Собратья мои по перу. Все кажется им, Что на древней Земле чудаков-скобарей Слезятся курные деревни, Скрипят на ветру без дверей. А в них мужики бородаты, С ухваткой Медведю под стать, На крышах замшелых закаты Ложатся с полдня почивать… Ищите, Ищите, коллеги, Ну как же — остались следы: Еще громыхают телеги, И в чайной галдеж не с воды. Но бороду Для колорита Найдете у нас не везде. Да вряд ли собака зарыта, Хотя бы и в сверхбороде. Узнайте лесничего в деле, В потемках озябших лесов, Когда затяжные метели Свивают снега в колесо, И ветры березник в ободья Сгибают, Натужно звеня, — Когда затрубит половодье В воронку у каждого пня!… И что бы в лесу ни стряслося, Ответчик — Лесничий один: Зачислит на пенсию лося, Дожившего до седин, Накормит в мороз куропаток, Зайчишку-подранка спасет… На этих плечах непокатых Серега порядком несет!… И с деревом он человечен, А что безбород — не в укор: Он завтрашним, Завтрашним вечен, Как этот порубленный бор!

Небо — куполом иль мокрою рогожею, — В путь-дороженьке кал и ки перехожие. Потешали молодецкую братч и ну, В Киев-городе оплакали дружину Князя Игоря. И снова Русь былинная… То не песня в поднебесье лебединая, Перед бурей не птенцов скликают гуси — Взрокотали звончатые гусли. Шли кал и ки с песнями да охами — По векам, как по ступенькам. В стольный град Заявилися ватажно скоморохами. Слушай гусельки Кто рад и кто не рад! Смерды слушали — Душою приосанились. А монахи да ярыжки прячут нос: Чуть стемнело — к володыке, З е мно кланялись. Спешно стряпали на вольницу донос. И затеялось гонение на звончатые… Только видано ль, Чтоб песню на Руси На кресте распяли и прикончили! Наши деды гусли пронесли Через все кресты И все запреты, Деды — безымянные поэты!

Стих мой тихий                         в дорогу Да в ветер влюблен, Ни черту, ни богу Не молится он. Один заночует В лесу под сосной. И снова кочует С мешком за спиной. В мешке том рябины Рубиновый клад, Запевки, Былины Да притчи лежат; Настой медуницы В низине парной, Прохлада водицы В полуденный зной; Накрапы рассвета, И горькость, И мед: Горючее лето В мешке он несет.

В деревне привычно Стучится в окно. — Ну вот и отлично, Зажд а лись давно. Мне давечь сказала Соседка про вас… Пропустим по малой, С дороги — как раз. — По «сотенке» можно. — Пожалте за стол.— И дед осторожно Про песни повел: — Составлены вроде Толково на слух… — Но тут в огороде Взорвался петух. Хозяин степенно: — Пора и в кровать, — У нас не посменно: До солнца вставать. И стих не перечит, Он знает: Сейчас Не падки на речи В деревне у нас.

Ты, земля, не баловала лаской Хлеборобов, Родичей моих: Загибала мужикам салазки, Норовила кулаком под дых. А потом сама и вызволяла Из беды мой деревенский род: Ягодою свежею и вялой Да грибом в неурожайный год. Выдавала клена на ободья, Шелковой бересты и мочал… Дед пахал хозяйские угодья, В бороду до времени молчал… По себе, Не по рассказам знаю, Как берет костлявая беда. Что от нас осталось бы тогда, Если бы не доброта земная? Враг с огнем прошелся по хлебам — И поля мертвели, словно туши. Добрая земля в чащобах Нам Почерневшие выхаживала души. Мы кормились молотой корой И хмелели от малинового чая. Вот тогда и понял я впервой: Безгранична доброта земная. Доводилось мне потом встречать Посуровее края и посердечней, И везде, и всем земля — как мать В доброте и щедрости извечной. У моей единственной мечты Из веков проторена дорога: Людям бы вот столько доброты Черноземной, Искренней И строгой!