В которой Иван ещё раз убеждается в том, что он совершенно не разбирается в людях.

– Если ты лох – то это, млять, навсегда! – Маляренко был зол. Так лопухнуться! Он-то считал, что решил и просчитал всё. Так подставиться!

– Идиот! Мудак! Придурок! – яростно полоща в ручье свои джинсы, Иван костерил себя распоследними словами. – Что, мля, думал, Паша тебя просто так отпустит? Думал, Рома о твоих ботиночках позабудет??? – в ярости на самого себя, Маляренко изо всех сил пнул глиняный бережок ручья. – Ты ж, умник разэдакий, знаток, млять, человеческих душ, только что чуть свою жизнь в унитаз не слил.

Прооравшись, Ваня успокоился и развесив сохнуть на кустах выстиранную одежду, полез мыться. Занятие это было чертовски унизительно, Маляренко не помнил, чтобы подобное с ним случалось даже в детстве. Холодная вода окончательно охладила эмоции Ивана и он, наконец-то, включил мозги.

– Первое: вычислили меня очень просто – отвалил я после обеда. Значит, на ночь глядя никуда не пойду. Логично? Ага. Дальше. Останусь возле ручья, понятное дело. Ручей тут один, до дальнего в обратку – пяток км. А если я иду искать "выход", то, понятное дело, пойду не назад, а вперед – дальше по берегу. А есть ли там вода – неизвестно. Вот ведь блииииин. – Маляренко огорченно почесал затылок. – Конспиратор хренов, тут пройти то до моря пару километров вдоль ручья и всё! Костёр ночью не горел, но дым то! Гарь то далеко учуять можно!

– Уфффф. – сверкая голой задницей, Маляренко поплёлся к сумке с бельём. – Думать надо сначала. А потом делать.

– Второе: дядя Паша всё-таки решил меня "достать". Опять ошибочка. Ты, Ванюша, думал, что ты его узнал и вы по хорошему расстанетесь и он своим авторитетом ещё и Рому с Серым притормозит. Ага. Щаззз! Он им "фас" скомандовал. – весь в расстроенных чувствах из-за своей тупости, Иван присел на берегу. Прохладный утренний бриз приятно холодил тело. На груди наливался цветом громадный синяк, но дышать, слава Богу, это не мешало. Решив не обращать внимание на ноющую боль, Маляренко взял в руки копьё и внимательно его осмотрел – наконечник и древко были покрыты засохшей бурой коркой.

Иван вздрогнул: первая его мысль, была, как ни странно – о милиции и о тюрьме. Тюрьму и милицию Ваня всегда боялся. Умом понимая, что в нынешней ситуации – это смешно и глупо, он всё равно смотрел на копьё и переживал. Рефлексы на состав преступления и неотвратимость наказания в нём были вбиты намертво.

Затем, немного подумав, Маляренко решил, что во-первых – "пусть докажут" и во-вторых – "это была самооборона" и принялся отмывать своё оружие.

Почистив и тщательно вытерев копьё, Иван натянул мокрые штаны и, глядя на поднимающийся из поселковой кухни дымок, сформулировал третий вывод. Этот вывод ему совершенно не понравился, но ничего изменить было уже нельзя – слово было сказано.

– Надо идти в посёлок. – представив, как бежала ночью по степи Ксения, чтобы предупредить и спасти его, Иван понял, что другого выхода у него просто нет. – Убить то, конечно, не убьют – она баба очень красивая, но накажут жестоко. – Маляренко посмотрел на хищно блестевший наконечник копья. – Особенно, если я кого подрезал. Рома, падла, мстительный.

Когда окончательно рассвело и утро вступило в свои права, собранный и одетый, с сумкой через плечо и копьём на плече, Маляренко выступил в освободительный поход.

Если б раньше Ивану предложили в одиночку штурмовать, а проще говоря, напасть на лагерь в котором, как минимум, втрое превосходящие силы противника, которые жаждут его убить, он бы покрутил пальцем у виска. Сейчас же, после ночного кошмара, он не испытывал никаких особенных эмоций. Маляренко просто шёл, внимательно глядя под ноги и прикидывал судьбу Николая.

– В лучшем случае нейтралитет держит. – Иван не обиделся бы, если б приятель так поступил, всё-таки Ольга красивая девчонка и её беречь надо. Кто знает, как бы он сам повёл себя на месте Коли. – А в худшем… – не хотелось даже думать на эту тему. Ваня перехватил копьё наперевес и прибавил шаг.

Не пройдя и пары сотен метров по направлению к лагерю и обогнув небольшую "клумбу" Иван буквально наткнулся на сидящего на земле Рому.

– Ах ты ж! – от неожиданности Маляренко отскочил на три шага.

– Здравствуй, Ваня. – голос электрика был, к удивлению Маляренко, тих и спокоен и ничем не напоминал те безумные ночные вопли. – Ты в посёлок?

– Да. Привет. – "автоматом" вырвалось у Маляренко. Настороженно глядя на расслабленно жующего травинку бригадира, он отошёл еще на пару шагов. – Ты чего тут?

– Сижу. – электрик безразлично пожал плечами и отвернулся, как-будто речь шла не о нём. – Ты это… извини что я тебя камнем, ладно?

Маляренко поражённо смотрел на здоровенного бригадира. Рома сидел на земле, обняв руками колени и поправлял намотанные на ступни тряпки.

– И знаешь что… – электрик помолчал и покрепче обнял свои колени. – Передай там, – он мотнул головой в сторону поселка. – Кому надо… я это… тоже извиняюсь. Не хотел я.

В голове Ивана щёлкнуло и он осторожно подошёл поближе. Земля и примятая трава под Романом влажно темнели. Лицо Маляренко закаменело и, внутренне похолодев, он еле выдавил: – Сильно?

Бригадир закрыл глаза и снова кивнул в сторону посёлка.

– Иди.

Лагерь в роще встретил Ивана открытой калиткой и тишиной. Даже вечный ветер затих и листва погрузилась в недолгий сон. Маляренко, сбросив вещи перед входом в посёлок, взял покрепче оружие и пошёл вперёд, постоянно оглядываясь. Честно говоря, Ивану было всё-таки страшновато. Ермаков его пугал. Пугал на каком-то генетическом уровне и связываться с ним, у Ивана не было ни малейшего желания. Осторожно пробираясь и так никого и не встретив, Маляренко вышел к роднику.

– Здравствуй, Ваня. – сидящий за столом Сергей был спокоен и расслаблен. Здесь же с опухшим лицом сидела Светлана.

"Дежа вю". – Маляренко ущипнул себя за ухо. Получилось очень больно. – И тебе, Геннадьич, не хворать.

Сергей Геннадьевич Звонарёв всю свою жизнь работал на Ермакова. Сначала, еще в школе, он был на подхвате у местного авторитета Пашки, занимая привилегированную должность лепшего друга его младшего брата, с которым учился в одном классе. После армии мать уговорила Пал Фёдрыча, к тому времени – бригадира шабашников, взять дембеля Серёгу к себе разнорабочим, пока тот не успел по пьяни накуролесить. И с тех пор – пошло-поехало. Жить становилось лучше – жить становилось веселее, но всегда над младшим сержантом погранвойск царил Ермаков. И теперь, когда его не стало, Сергей чувствовал страшную пустоту, словно его выбросили из самолёта. Серый скосил взгляд на Юру, толстого и нерешительного мужичка из своей бригады – тот, весь обмотанный окровавленными тряпками, дрожал и смотрел на приближающегося Ивана, как приговорённый к смерти на своего палача. Мысленно брезгливо поморщившись, Сергей пожелал ему скорой смерти.

Нога, перебитая дядей Пашей, болела неимоверно.

– Ну, так что расскажешь? – "включив" всю свою наглость, Маляренко уселся за стол напротив Серого. – Какие новости? Где шеф? Чего в газетах… – Иван осёкся – бригадир закрыл лицо ладонями, плечи его тряслись.

Так, в полной тишине, прошло несколько минут. Ермаков не появлялся, пальцы, сжимающие копьё, устали и заболели. Толстый мужичок, имени которого Иван не знал, старательно изображал мраморное изваяние. Серый, навалившись на стол, беззвучно плакал, а Маляренко смотрел на всё это и не знал, что ему думать. Из за деревьев потихоньку стали выползать остальные члены общины, останавливаясь, впрочем, на почтительном расстоянии. Видя, что ближайшие к нему люди, говорить просто не способны, Иван решительно развернулся к остальным.

– Ты! – палец упёрся в незнакомую женщину. – Николая сюда позови, быстро!

Женщина молча замотала головой и залилась слезами.

Маляренко похолодел: – Что? Говори!

– Он без сознания пока. – всхлипнула женщина.

– Ксюша? – холод проникал всё глубже. – Где?

– Она в порядке, но боится и прячется.

Иван, испытывая невероятное облегчение оттого, что нет необходимости махать копьём, со всей дури ударил по столу кулаком: – Да расскажет мне кто-нибудь толком, что здесь произошло?!

Тонкие и красивые пальцы Светланы безостановочно плели и распускали лепную, цвета спелой пшеницы, тугую косу. Иван заворожено пялился на это действо, краем уха слушая новости от "офис-менеджера" и повара общины.

– А потом Рома камнем ударил по голове Пал Фёдрыча. – девушка сдержала рыдание и продолжила: – Он, – она показала пальцем на бригадира, – тогда под руку шефу случайно попал. После он уже ходить не мог. И Рома снова… камнем.

Девушка раскачивалась вперёд-назад, глядя в одну точку и продолжая плести и распускать косу: – А потом он меня… – Светлана замолчала и глазами показала на свою палатку. У Ивана занемели щёки. Ему хотелось вскочить и обнять девушку, хоть как то утешить её, но он понимал, что любое слово, любой поступок с его стороны в этой ситуации будут, как минимум, неуместны. Маляренко сочувствующе прикрыл глаза и спросил, звенящим от ярости голосом, обращаясь к бригадиру: – Ты что в это время делал?

– Я? – Звонарёв был спокоен как сфинкс. – сидел вот на этом самом месте. Когда Рома первый булыжник в шефа швырнул, я рядом стоял. Фёдрыч своей дубинкой отмахнулся и в аккурат – мне по бедру. Всё. Ходить не могу.

– И что? Никто не помог? Коля где? – повысил голос Маляренко. – А, да. С ним что?

Света вздрогнула: – Рома его ещё на входе… палкой… так и лежит.

– А Оля?

– Тоже. – девушка тихо заплакала. – Что же вы за люди такие… как звери…

Сергей отвёл глаза и продолжил: – Этот, как его, Лёша "мелкий" за шефа впрягся. Тоже сейчас валяется. Рома его сильно потоптал. Озверел он. – бригадир вздохнул. – Совсем.

Несмотря на трагизм ситуации, Ваня не мог не восхититься активностью электрика – поубивать, повырубать и перетрахать чуть не половину списочного состава общины! Вот это размах! Это, млять, по-нашему – гулять так гулять. Иван прислонил копьё к столу и схватился за голову – мужская "истерика" обошлась общине черезчур дорого.

– Мля! Наш пострел – везде поспел.

– Ты как? Убивать меня не собираешься? – чуть лениво поинтересовался Звонарёв. Стоящий рядом мужичок навострил уши и затаил дыхание.

– Света. Этот, – Маляренко мотнул головой. – Кого-нибудь бил? Нет? Не… не собираюсь. Живи. – Иван пристально посмотрел в глаза Звонарёву – тот в ответ едва заметно кивнул, мол, понял, спасибо, буду обязан. – А ты… как тебя… – Иван обернулся к безымянному мужичку. – Где поранился, солдатик? Уж не в ночном ли походе?

Помертвевший от ужаса мужчина едва кивнул и тихо пролепетал: – Он меня заставил. Я не хотел.

В этот момент Иван почувствовал две вещи: страшный голод и страшную ответственность.

– Уйди с глаз моих. – сил на разборки не осталось, внутри была пустота. Потом. Всё потом. – Светик, есть что покушать? И, пожалуйста, позови Ксюшу.

С Ксенией вышел облом. Глядя на Маляренко, как кролик на удава, она осторожно обошла его по большой дуге и подошла к сидящему Звонарёву. Иван понял, что он чего-то не понял. Судя по всему, у этой парочки было полное взаимопонимание и этой ночью никуда, тряся своей большой грудью, Ксюша не бегала.

Иван посмотрел на исходящий паром котелок ухи, взял ложку и принялся завтракать. Вокруг, в полном молчании, стояли его "соплеменники".

В этот день Маляренко так и не смог выяснить, кто же из женщин его спас. Все, кого он спрашивал о прошлой ночи, отказывались от чести быть спасительницей или вовсе молчали. Что делать с теми, кто не пришёл в сознание, никто не знал. Их просто отнесли в палатку. Настроение людей было подавленным, все работы прекратились – даже на рыбалку никто не пошёл. Взяв в помошники всех троих "ходячих" мужчин, Иван вынес тело Ермакова из лагеря. На дальней опушке они, поочерёдно меняясь, вырыли глубокую могилу и захоронили тело. На одолженном у Светланы костыле приковылял Серый, таща на себе сделанный из двух больших жердей, крест. Из женщин проститься с шефом не пришёл никто.

Рому они нашли на том же самом месте, где он и был. Электрик лежал на боку, крепко обняв свои колени. Тело успело окоченеть и мужчинам пришлось вырыть круглую могилу. День был в разгаре, солнце доползло до зенита и жарило изо всех сил. Уставшие люди молча поплелись домой.

Вернувшись, Иван с радостью узнал новость о том, что Оля очнулась. Несмотря на тошноту, огромную шишку на затылке и головную боль, она сразу попыталась привести в чувство лежащего рядом Николая. К удивлению собравшихся вокруг людей ей почти сразу это удалось.

Застонав и с шипением втянув в себя воздух, офицер открыл глаза. Народ радостно загомонил. Юморист и весельчак Коля был всеобщим любимцем. Было видно что со зрением у него пока трудности, но он старательно наводил резкость.

– Ба! Какие люди! – Коля разглядел склонившегося над ним Ивана. – С возвращением, дружищще.

Маляренко вдруг почувствовал, что напряжение, державшееся в нём с ночи, исчезло, а в груди поднимается тёплая волна. Он был счастлив оттого, что и в этом мире живут люди, которым он, Иван Андреевич Маляренко, не безразличен. Которые за него переживают и которые всегда рады его видеть. Он крепко пожал руку Николаю и, наклонившись, осторожно чмокнул в щёчку Ольгу.

"Всё будет хорошо". – подумал Ваня и выполз из палатки.