В ноябре — наконец-то! — свидание с родными. Танечка, Сережа, мама… Мамулька — молодец, держится, только бледненькая очень. Она мне сказала, что Саша Кайдановский вновь официально женился… В третий раз уже, зачем ему это? Сашу всегда окружали сплошные иллюзии…

Эту книгу я посвящаю Стасу. Но не могу не говорить и об остальном моем мужском окружении: дело в том, что и Сашу Збруева, и Павлика Арсенова, и Андрея Тарковского, и всех остальных Стас почитал. Сашей Кайдановским — искренне восхищался.

В Гнесинском давали «Гамлета», в очень своеобразной постановке. Главная роль — у Кайдановского, посмотреть спектакль мы пришли целой компанией: Павлик Арсенов, Маша Вертинская, я, Илюша Былинкин.

На сцене — симфонический оркестр. Появляется Гамлет. Черный свитер с белым воротом делают его лицо совсем бледным. Он смотрит в зал.

Он играл очень хорошо! Он чувствовал гениальный текст Шекспира по-своему. Было ощущение, что я впервые узнаю о принце датском.

Павлик тихо спросил:

— Сколько ему лет?

Шура Ширвиндт сидел рядом с нами. Я поинтересовалась о Сашином возрасте, Шура сказал:

— Двадцать один или двадцать два.

— Молодец! — похвалил Павлик Сашу Кайдановского.

Маше, Илюше тоже понравился спектакль и, конечно, Гамлет — Кайдановский.

На следующий день на репетиции Александра Исааковна Ремизова спросила меня о спектакле и о Кайдановском. Я с восторгом рассказала о своем впечатлении.

Александра Исааковна улыбалась:

— Вот и будет у вас новый князь Мышкин. Николай Олимпиевич сам понимает, что должен явиться новый князь.

Николай Олимпиевич Гриценко однажды перед спектаклем «Идиот» сказал мне:

— Грустно прощаться с ролью… Очень! Но… пора. Как ты думаешь?

Я не знала, что и ответить, начала лепетать о Саре Бернар, которой было много лет, но когда она играла, кажется, Жанну Д'Арк и на сцене ее спросили о возрасте, она выкрикнула: «Осьмнадцать!»

Николай Олимпиевич хохотал:

— Уж очень ты смешно крикнула «Осьмнадцать!», будучи сама, как восемнадцатилетняя.

Как-то Павлик Арсенов приходит домой и говорит:

— Сейчас на Арбате встретил Сашу Кайдановского, представился, поблагодарил его за Гамлета и пригласил к нам.

— А он?

— Сказал: «Спасибо. Не знаю. Может быть, и приду».

В это время подорожал коньяк. До подорожания Павлик мне говорит:

— Давай купим ящик коньяка. Позже — дорого будет.

Деньги были. Купили коньяк и большую банку очень вкусной ветчины. Приглашали симпатичных нам людей и угощали коньяком.

У нас в маленькой комнате на полу лежал очень красивый шерстяной ковер, будто осенняя трава. Еще было старинное кресло, похожее на трон. Иконы. И прислоненный к стене огромный серебряный поднос с каменьями. Когда приходили гости, мы клали поднос посредине комнаты и трапезничали, сидя на ковре. Уютно, необыкновенно красиво. К нам любили ходить гости.

Наступил день показа студентов 4-го курса, где учился Саша Кайдановский, Леня Филатов, Нина Русланова… — сильный курс у них был. Сашу и Нину, конечно, пригласили к нам в театр. Саше обещали роль князя Мышкина, но… он не сыграл этой роли.

Как и Стас Жданько не сыграл. Рогожи на, которого ему обещали. Отчего так происходит? Не знаю. Знаю только одно: это был удар как для Саши, так и для Стаса. У них постепенно развивалось неприятие театра. Была потеряна вера, а с потерей веры образовывалась пустота, от которой было невыносимо. Я была свидетелем той и другой трагедии.

Скажем, мы со Славой Шалевичем играем роли в спектакле и по сюжету отдыхаем в ресторане, а Саша — официант с подносом. Он приносит наш заказ. И все. Уходит. И это после Гамлета…

Он жил в общежитии театра Вахтангова и Однажды пригласил меня к себе домой, познакомил с женой — Ириной и подругой его любимой — Верой Шур. Она училась в университете на психолога.

В небольшой кухоньке над столом было несколько моих снимков из журнала «Советский экран» в фильме «Иена быстрых секунд», где я была спортсменкой по конькобежному спорту.

Мне Саша был очень интересен.

Мы часами слушали Вагнера. Саша замечательно читал стихи. Разговоры наши не касались ни театра, ни домашних дел. Мы говорили о Данте, о Байроне, о Пушкине. О гениях добра и гениях зла. Никогда не говорили о политике. Саша слушал меня внимательно, когда я говорила о религиозном чувстве, но я видела, что он серьезно не воспринимает эту тему. Меня это очень огорчало. Я все говорила: «Сашенька, наступит день, когда Бог тебе будет необходим. Обязательно наступит».

Он отчужденно смеялся. Он не понимал меня.

Я продолжала:

— Мне думается, что каждый атеист считает себя Богом.

— Не умничай, пожалуйста, — улыбался он.

Ирина, Сашина жена, родила девочку. Назвали ее Дашенькой.

Я старалась реже видеться с Сашей. Чувствовала, что он мучается этим.

Василий Сергеевич Ордынский утвердил Славу Любшина, Славу Шалевича и меня в фильме «Красная площадь». Я была несказанно рада. Эта работа отвлечет меня от желания видеть Сашу.

Съемки были в Ярославле.

Павел Оганезович Арсенов утвердил меня в своем фильме «Король-Олень», который снимался в Ялте. И в театре много работы было. Трудно, конечно, но интересно, очень интересно.

И вот однажды январским вечером я отправилась в Ярославль. Прихожу в купе, проводник приносит мне постель, ныряю в нее, от усталости закрываю глаза — вдруг дверь купе открывается и входит Саша Кайдановский.

— Вы в Ярославль, мадам?

— Да, месье. А вы куда путь держите?

— Тоже в Ярославль.

— По какой причине, извольте узнать?

— По той же, что и вы. На съемки в фильме «Красная площадь». Мне доверили небольшой эпизод, но не в этом дело. Подле вас хочу быть.

И сел близко-близко. Руку положил мне за спину. Обнял. Молчали. Так и не отходил от меня до самого Ярославля. Только иногда сетовал, что курить нечего. И все приговаривал:

— Какая ты умница, что не куришь!

Вышли из теплого вагона, и обрушилась на нас пурга.

К счастью, машина, пришедшая за нами, была недалеко, и поехали мы в гостиницу, но оказалось, что я проживаю в отеле «Медведь», а Саша в другом месте. Лица наши опрокинулись, но мы не сказали ни одного слова о своем испорченном настроении..

Мне нравилось сниматься в этом фильме. Я полюбила Василия Сергеевича Ордынского, режиссера «Красной плошали», я была влюблена в моих партнеров — Славу Любшина и Славу Шалевича.

Эпизод, который снимался следующим днем, не был трудным, и мы балагурили, много смеялись, бросались снежками. День был тихий.

Вечером, когда мы ужинали в ресторане, пришел Саша Кайдановский. Выпил водки и предложил мне пойти погулять. Я с удовольствием согласилась. Тишина. Звездочки, словно живые, подмигивают, подтрунивают, мол, нам все известно. Известно, что вы влюбились друг в друга.

А мы то иронизируем, то надолго умолкаем, то серьезничаем.

— Мадам, я хотел бы показать и рассказать вам о русском зодчестве. Я имею в виду ярославские храмы.

— Благодарю вас, но уверена, что со стороны меня будут некоторые дополнения к вашим рассказам.

— Очень хорошо.

Мы обошли множество церквей.

Было темно. Но это не омрачало нашей прогулки.

Саша снялся в своем эпизоде и уехал в Москву. Я же еще несколько дней работала в Ярославле, а потом тоже уехала, потому что в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» у меня не было замены.

Ада Владимировна Брискидова, педагог по французскому языку в нашем институте, встретив меня, спрашивает:

— Вы с Пушкиным Александром Сергеевичем дружите?

— Конечно. Правда, не знаю всех поворотов его судьбы, хотя Вересаева «Пушкин в жизни» подробно читала.

— Вот и хорошо, — улыбнулась Ада Владимировна.

Она была элегантной, с хорошей фигурой и роскошными волосами. Адочка постоянно курила. У нее был мундштук из слоновой кости с серебром, а пепел Адочка сбрасывала в маленький башмачок, тоже серебряный.

— Вы к нам? — она имела в виду Щукинское училище.

— Нет.

— Жаль!.

— У меня есть время, я пойду с вами.

По приходе она сказала:

— Саша Кайдановский сделал инсценировку, которая будет называться «Когда постиг меня судьбины гнев». Александр Сергеевич Пушкин. Ссылка. Михайловское. Он хочет предложить Василию Лановому и вам участвовать в этом спектакле. Основная ваша забота — это Анна Керн. Не откажите Саше. Пожалуйста.

— Он мне ничего не говорил.

— Смущается, нервничает — а вдруг откажетесь. Репетировать будем у меня. Я живу у метро «Динамо». От вас — два шага.

Адочка имела в виду метро «Аэропорт», где был наш с Павликом Арсеновым дом.

— Хорошо. Буду ждать официального предложения от Саши и Васи.

С Василием Лановым Адочка очень дружила. И Саша ей был дорог. Ко мне относилась с интересом. Я благодарна ей, что она помогла мне успешно сдать государственный экзамен по французскому языку. Ведь я почти не училась в институте. Играла в «Ленкоме», потом в Театре Вахтангова.

Адочка предложила мне выучить к госэкзамену монолог Марии Тюдор, естественно на французском. Подолгу занималась со мной. Говорят, что я хорошо читала этот монолог. Я и по сей день его помню. Вскоре Саша предложил мне участвовать в его инсценировке.

— Конечно, — согласилась я.

Он очень обрадовался:

— Сделаем этот спектакль, а потом много других. В них будет идти разговор о личностном — я. В России много, даже слишком много, личностей со странными, скорее страшными судьбами. Ты согласна?

— Да. Но… не только в России такое.

Я вгляделась в Сашу и сказала:

— Тебе бы Ван Гога сыграть.

— А я написал пьесу о Ван Гоге. Как ты угадала?

— Я очень увлечена им. Покажешь пьесу?

— Покажу.

— Если понравится, попрошу Евгения Рубеновича прочитать пьесу и… поставить ее.

Саша расплылся в улыбке. Я тоже. Потом он усмехнулся и грустно сказал:

— Не будет этого никогда.

Боже мой! Как же они так, наши руководители Театра им. Е. Б. Вахтангова? Почему они так? Имея Кайдановского в театре, предлагать ему текст «Кушать подано».

Прочитала пьесу о Ван Гоге. Показалось, что Саша не очень в материале, но это можно доработать. Ведь он абсолютный Ван Гог. Я говорю о визуальной схожести и подвижной нервной системе.

Отдаю пьесу и, чтобы он не ждал рассказа о моем впечатлении, сразу же говорю:

— Ты пишешь, что Ван Гог впервые приехал в Париж тогда-то, тогда-то и тогда-то. Но! Он и раньше был в Париже и встречался со своим братом Тео в Лувре, кажется, в квадратном зале.

— Нет!

Саша побелел.

— Нет! — закричал он. Я все правильно написал.

— Да нет же… Я говорю правильно.

Он резко повернулся и пошел.

Я тоже пошла в другую сторону.

Вдруг кричит:

— Валентина! Подожди!

Я остановилась. Он подскакивает ко мне и шипит:

— Давай спорить. Серьезно. Что бы ты хотела, если будешь права?

— Да ну тебя, Саша.

— Я прошу.

— То, что я хочу… на это не спорят.

— Говори.

— Видела у тебя «Библию» — «Ветхий завет»… «Новый завет» у меня есть, «Ветхого» — нет.

И продолжаю:

— Сегодня же и разрешим нашу проблему. Вечером. Либо ты ко мне домой приедешь, либо я — к тебе.

— Лучше ты. Посмотришь, как Дашенька подросла. Мы будем рады тебе.

— Хорошо. Так и сделаем.

Я поехала домой. Павлик приготовил обалденный луковый суп по личному рецепту, мы пообедали, потом я взяла толстенную книгу «Импрессионизм», нашла нужное мне место о Ван Гоге, пригласила Павлика поехать к Саше, рассказала, что мы поспорили. Павлик не смог поехать: к нему с визитом должен был кто-то прийти. Я взяла такси — и поехала на Арбат. Сейчас невозможно себе представить, что от метро «Аэропорт» до Арбата такси стоило всего 98 копеек.

Ира, жена Саши, встретила меня приветливо. Дашенька — прелесть. В яркой косыночке и улыбается. Я открыла книгу на нужной странице и отдала Саше. Он стал внимательно читать. После прочтения пошел к книжному шкафу и принес мне «Ветхий завет».

Начались репетиции по Александру Сергеевичу Пушкину у Алочки. Прямо-таки «Остановись, мгновенье, — ты прекрасно». Каждый раз на репетиции хотелось говорить эти драгоценные слова. В один из дней подошли к воспоминаниям Анны Керн. Довольно большой отрывок. Очень чувственный. Легко произносимый. Но волновалась я перед друзьями своими ужасно. Чувства овладевали мною. У меня подкруживалась голова, в глазах чуть стояли слезы, я бледнела и тут же краснела. Видела, что Саше все мои треволнения очень нравятся. И лицо Васеньки было вдохновенным. И Адочка смотрела в глубь меня. Закончила монолог Анны и, не сговариваясь, Вася и Саша зааплодировали. Приятно было.

А потом Вася читал «Я помню чудное мгновенье…». Я люблю его чтение, как будто рядом родник. Он романтик, наш Васенька. Но Саша чувствовал это стихотворение иначе. На что Вася сказал: «Читайте, читайте, Александр Леонидович!»

Саша прикрыл глаза и мучительно произнес: «Я помню чудное мгновенье…». Что такое со мной?

Именно с этого момента Саша стал для меня необходимым мужчиной. Я понимала, что это — горе, но как остановить то, что вовсе и не зависит от нас. Почему горе? У Саши были Ира и Дашенька. Я не хотела причинять боли ни им, ни моему Павлику. После смерти нашей доченьки я воспринимала Павлика как близкого, как самого родного мне человека, но женщиной, женой я больше не могла быть.

«Я помню чудное мгновенье…», а я буду всегда помнить этот день, когда Саша читал гениальный стих.

Мы имели большой успех с нашим спектаклем и в Москве, и на гастролях. Несколько раз были в Питере. Очень хорошо! Народу…

А потом мы стали лауреатами Пушкинского конкурса.