Комната шириной в пяток локтей. Каменная кладка, хранящая память о мастерах старины, делавших все на совесть. Зазоров между булыжниками почти не видно, да и раствор, что три столетия назад мастера замешивали с яичным желтком – для крепости – цепко держит камни. В эти швы и острие кинжала тяжело вогнать хоть на толику, не то что ноготь. А Васса, словно не замечая бесплодных попыток, скребла пальцами стену, в безмолвных рыданиях оплакивая ушедших перед ней друзей. И что это за герры такие, если даже не пустили даму первой, пусть хоть и на тот свет? Правду говорят – умирать легче, чем жить с осознанием утраты. Пусть и недолго жить.

Конвой, препроводивший ее до этой временной тюрьмы, втолкнул лицедейку внутрь крохотной комнаты и загрохотал засовом, запирая девушку. Вот после этого Вассария, давясь несказанным и невыплаканным, упала на колени. Сознание долга до этого момента держало отчаяние от потери в узде, не давая опустить руки. Но теперь все кончено… Теперь вожжи контроля спущены и чувства понеслись галопом. Боль, отчаяние, растоптанная вера в то, что можно что-то изменить… Язык ее не слушался, а глаза… Слезы просто текли, капая на подол платья.

Сколько так просидела девушка? Она и сама не знала. Просто спустя время откуда-то возникла мысль, что она Вассария дис Антер, урожденная Хайроллер, а не уличная девка. И потому не пристало ей выть, как бродячей побирушке в подворотне. Никто, никто не должен видеть ее последних слез. «Пусть не ради себя самой, но ради брата, любимого, ради славного имени деда, ради Леша в конце-концов, я должна быть если не стойкой, то гордой. Это единственное, что у меня еще есть. Не сломаться. До самого конца», – решила Васса.

Сознание сжалилось над лицедейкой. Девушка, приняв для себя это решение, провалилась в сон, как в бездну, распластавшись на каменном полу.

Разбудил Вассу лязг открываемого засова.

– На выход, – голос без цвета и запаха. Серый, как и мундир его обладателя.

Коридоры, бесконечные коридоры. То темные, еще не проснувшиеся, то затканные дымкой утреннего солнца. Вассе казалось, что по этим коридорам они уже вышли из резиденции и находятся по меньшей мере у городских стен.

– Прошу вас. – Этот стражник в противовес вчерашним был вежлив, открыв дверь в покои.

Здесь витал неистребимый дух камфоры и мяты, весьма специфический и навевавший ассоциацию с докторусами. Светлые стены, большие окна, не слюдяные – стеклянные.

Девушка шагнула за порог. Меньше всего она ожидала увидеть среди горы подушек его. Бледное лицо с каким-то снежным налетом. Даже белесая нитка шрама сейчас была не заметна – сливалась с кожей. Руки мужчины, безжизненно лежащие вдоль тела, поверх покрывала.

Сначала Вассария подумала, что Эрдена по обрядовой традиции обмыли и накрыли белой простыней, дав провести последнюю ночь, как и положено благопристойным покойникам, на кровати. Считалось, что так душа набирается сил для пути за грань. И если не дать умершему право «выспаться» перед похоронами, то душа может не осилить загробного пути и стать привидением, не дающим покоя живым. Васса подошла к ложу и наклонилась, запечатлевая на лбу мужчины поцелуй, потом слегка отстранилась, вглядываясь последний раз в родные черты.

Слабый вздох, едва уловимый, и то лишь потому, что девушка была близко к лицу мужчины, был самым дивным из всех звуков, которые довелось слышать лицедейке.

«Жив! Жив! Он жив!» – была ее единственная связная мысль в этот момент.

Веки почти покойника (и выглядел Эрден скорее как новый клиент погоста, нежели живой человек) чуть дернулись. Дознаватель медленно открыл глаза. Расширенные зрачки постепенно сужались, фокусируясь на девушке. Губы, разбитые, почти синие, прошептали:

– Исполнишь мою последнюю волю?

Эйфория первых мгновений сошла на нет при этих его словах. Лицедейка кивнула, соглашаясь.

– Да, все что угодно.

Мужчина нашел в себе силы улыбнуться:

– Тогда просто ответь «да» на вопрос: ты согласна стать моей женой на все то время, что отпущено нам Хоганом с этого мига и до самой нашей смерти?

– Да, да, еще раз да! Хочешь, я повторю это тысячу раз, только не умирай, прошу! – она кричала. Кричала не голосом, а той болью, что разрывала душу.

– Охрана должна была выполнить мое последнее желание и послать за связующим. Должно быть, он уже мнется под дверью, – прошептал Эрден.

Васса на этот комментарий горько усмехнулась: даже на смертном одре Эрден верен себе – все рассчитал и подгадал, даже ее согласие…

Она поднялась с колен и пошла к двери, отворив которую, убедилась в верности слов Антера. На пороге стоял связующий узами. Этот старичок в двухцветной хламиде, на своем веку соединивший не одну тысячу пар перед Хоганом, выглядел слегка заспанным и помятым.

«Наверняка вытащили из постели», – мелькнула мысль у девушки. Меж тем лицедейка махнула рукой, приглашая пришедшего пройти внутрь.

Связующий узами не был подвластен всерадетелю, хотя формально его положение обозначалось в духовном табеле между емирием и приходским хогановым служителем. Связующие узами – это особый сан. Они были до воцарения веры в единого Хогана и, статься, переживут поклонение еще не одному богу. Люди со временем забывают вышних, но про любовь, соединяющую сердца, не забудут никогда. А потому и вечны те, кто благословляет такие союзы.

Старичок грустно улыбнулся. Соединял он сердца и умирающих. Бывало. А потому служитель был спокоен, произнося традиционные слова клятвы, лично надевая через головы родовые кулоны. Одинаковые и жениху, и невесте, осеняя их при этом божественным знамением.

О том, откуда у служителя подвески, Вассария во время обряда не задумывалась. Она лишь смотрела на Эрдена, держа его руку в своей.

Произнеся ритуальную фразу: «Да пройдете вы по дороге жизни рука об руку, и звезды любви пусть от весны к весне сияют над вами лишь ярче…» – служитель кивком головы дал понять девушке, что она может наклониться и поцеловать мужа.

Васса осторожно, боясь причинить боль Эрдену, наклонилась. Касание губ, легкий весенний ветер, что черпает силы из вешних ручьев и птичьих трелей. Этого мужчине показалось мало, и он требовательно потянулся… Ожила и рука, проявив несвойственную для умирающего активность, помогая телу приподняться.

Васса, в первый миг поддавшись чувствам, ответила на призыв и не заметила бы, что произошло, если бы не покашливание служителя. Подняв на него взгляд, девушка увидела растерянное лицо связующего узами. Практика венчания с умирающими у старичка была, но чтобы со смертного одра после свадебного поцелуя поднимались – такого еще ни разу.

Васса, до которой дошла причина ошарашенного лица служителя, перевела взгляд на Эрдена. От недавнего жениха костлявой у него осталась только неестественная бледность.

– Я все объясню… – недопокойничек начал споро отползать на противоположную сторону кровати, подальше от новоиспеченной жены.

– И?

– Я подумал, что так ты точно согласишься стать моей законной женой, на этот раз перед небом, раз окружающие уже прочно считают нас повенчанными…

– Подумал, говоришь? – Девушку ничуть не смутил вид новоявленного мужа в одних панталонах и перевязи на груди из бинтов. Она надвигалась на него грозовой тучей.

– Я, пожалуй, пойду. – Тихий, потерянный голос связующего узами двое молодоженов даже не заметили. Эрден лишь машинально кивнул, намечая план отступления.

Наконец, когда Васса прижала его к стенке в обоих смыслах этого слова, мужчине надоело чувствовать себя виноватым, и он завершил то, на чем, собственно, их и прервал служитель – доцеловал-таки свою жену. На собственном опыте Антер убедился в народной мудрости: «Если начинается семейная ссора – мужчина ничего не должен говорить, он должен сразу целовать». Молва была права – способ эффективный и приятный. Вот только дознаватель искренне надеялся, что продолжение сего выражения – «а женщина сразу плакать» – останется для его жены тайной. Женские слезы – то еще испытание, а если они будут в глазах любимой – Васса из него веревки станет вить.

Один поцелуй плавно перешел во второй, третий, четвертый… Молодожены увлеклись. Васса запустила руки под рубашку мужа. Ее пальцы пробежались по рельефу мышц живота мужчины, скользнули ему на спину. Девушка инстинктивно хотела быть как можно ближе, прижимаясь к любимому все сильнее.

Эрден, не прерывая поцелуя, одной рукой ловко расстегивал крючки на платье, лиф которого уже начал сползать вниз. Вторую руку он запустил в волосы девушки.

У Вассы вырвался непроизвольный стон, еще больше распаливший мужчину. Его рука, до этого занятая неравной борьбой с крючками, спустилась ниже. Подол юбки благодаря стараниям Эрдена начал задираться вверх, обнажая ногу девушки в тонком чулочке. Новая территория требовала немедленного освоения по мнению мужчины, и его рука скользнула на бедро любимой.

Никогда еще он не испытывал такого безумного желания. Даже не сиюминутного обладания, а практически осязаемой потребности просто быть рядом, целовать, вдыхать ее аромат. Ее аромат, сводивший с ума… Так пахнут подснежники, напитанные первыми весенними лучами. Так пахнет только что распустившаяся листва. Ее мягкие, нежные губы, манящие. Их поцелуями невозможно было напиться. И ее непроизвольные стоны, неопытные ласки. Он уже практически не отдавал себе отчета в том, что происходит.

Звон разбитой вазы, стоявшей на прикроватном столике, был подобен набату. Пылкие влюбленные сумели оторваться друг от друга. Встрепанные, тяжело дышащие, они напоминали бегунов, которые только что обогнали знаменитых карумских рысаков.

Когда к девушке вернулась способность логически мыслить, а декольте и юбки были водворены на положенные им места, первый вопрос, который она задала:

– Как?

– Не поверишь, я улетел. – Мужчина мечтательно улыбнулся, все еще находясь в плену недавних воспоминаний. А потом начал свой рассказ, обстоятельный и неторопливый.

После того как Вассария скрылась за дверью, и Эрден, раненый, остался один на один со стражей, несколько клинов он сопротивлялся. И быть бы ему убитым, не появись герр Асмундий. Распорядитель, в это время как раз собиравшийся дать деру из дворца – подальше от благодатей всерадетеля, проходя мимо, увидел часть картины, что открылась ему из дверного проема: варварски разоренный стол и разбитую бутыль дорогого вина. Эрдена же и двух стражников, теснивших дознавателя в угол, Асмундий не увидел. Его взору предстал лишь один блюститель порядка, как раз тот, которого Васса от души и поприветствовала бутылкой вина.

Рачительная натура распорядителя не могла вынести такого произвола, и герр с обличительной речью направился в комнату. Напоследок решив отчитать нерадивых стражей.

– Что, собственно, здесь… – договорить он не успел.

Звон разбитого стекла прервал его монолог. Это был Эрден, решивший, что здесь его всяко ждет смерть, а потому стоит попытать счастья в левитации. Слевитировал дознаватель аккурат на любимый рододендрон императрицы. В пору своего цветения куст радовал всех, его созерцающих, шапками нежно-лиловых цветов, почти скрывавших под собою листву. Ныне же ветви растения встретили летуна неприветливо, однако падение смягчили.

Дознавателю повезло во второй раз, когда спустя буквально пару мигов его обнаружили «серые мундиры», а могли бы и прислужники всерадетеля. Летуна споро доставили в покои и доложили о случившемся начальнику охраны, а тот, в свою очередь, и Ваурию.

Император сам лично захотел присутствовать на допросе найденыша, но докторусы поумерили его пыл. Потому как на вопрос: «Может ли он говорить?» отрицательно качали головами и высказывали сомнение, что пациент вообще будет жить. Тогда-то монарх, вспомнив о подвеске, что оставила ему лицедейка в качестве доказательства вины всерадетеля, решил испробовать сей артефакт на Эрдене.

Творение отца Леша не подвело и на этот раз. Раны на мужчине затянулись мгновенно. А вот разговор, что был после – на добрых две свечи. Ваурий хотел знать все и в подробностях: о покушениях на великого инквизитора, о некоторых особенностях монастырского быта и о магическом прожекте всерадетеля.

* * *

В то самое время, когда Вассу препроводили в камеру, Иласа уже допрашивал начальник службы охраны императора. Бертран был пойман зелеными мундирами и передан имперским стражам со словами: «Не допускать к нему слуг Хогановых». Замечание весьма ценное и своевременное, озвученное по просьбе самого заключенного. На протяжении всего допроса на лице блондина блуждала загадочная полуулыбка. Но все по порядку…

Бертран, оставшись в злополучной мраморной зале в засаде, чтобы отвлечь спешащее подкрепление, уже прощался с жизнью, когда на грани слышимости до его уха дошли звуки. Это по анфиладе шествовала делегация веремцев. В голове мужчины моментально созрел план, настолько наглый и бесшабашный, что мог и сработать.

Дождавшись, когда всерадетельские прихвостни подойдут поближе, он метнул в них кинжалы и ножи, что успел собрать с трупов. Сталь рассекла воздух. Отсветы огня на вращающихся лезвиях исполнили свой короткий танец протяженностью в миг полета. Стоны тех, кому посчастливилось принять на грудь смертельную дозу железа.

Как только Илас метнул в неприятелей оружие, он, наплевав на все и вся, ломанулся в тот самый тайный ход, через который Вассу сюда и протащили. Нападавшие не зевали: рой болтов устремился к мужчине, ища поживы, впиваясь между ребрами. Слуги хогановы ринулись за убегавшим с энтузиазмом гончих, почуявших кровавый след подстреленной дичи. Осталось только ее загнать.

Каково же было удивление веремцев, когда им в спины врезался блондин, из груди которого торчало несколько болтов. Наглец, не снижая скорости, протаранил первую линию, накрепко увязнув в центре процессии.

Илас пытался проскочить через всю делегацию, но, запнувшись, ухватился за плечи какого-то низкорослого веремца, шедшего аккурат в центре. Житель болот оказался на диво хлипким и, не устояв на ногах, начал заваливаться, уже увлекая за собой мужчину. Шапка с нечаянной иласовой жертвы при падении слетела, явив миру великолепие рыжих волос: длинные косы, словно кольца огневеющей змеи. Блондин попытался как можно скорее встать, уперев ладони в грудь лежащего под ним низкорослика. Его рука соскользнула: там, где должна была быть приличествующая мужчине плоскость, прощупывалась округлость явно девичья, пусть и стесненная бинтами. Илас вгляделся в лицо посла: зеленоватые глаза оттенка больной бирюзы, пухлые губы, высокие скулы. Веремка была дивно хороша. Вот только насладиться зрелищем ему не дали. Тут же с двух сторон подхватили под локти, приводя в вертикальное положение.

Девушку подняли с особой заботой.

– Вы не ушиблись, княжна? – тихий шепот, долетевший до уха Иласа, все расставил на свои места, объяснив причину маскарада.

В империи политические переговоры, сугубо мужское дело, допустить к которому фьерр – значит сразу проиграть в дипломатическом сражении. Илас до последнего времени придерживался этой же позиции, считая, что политическую игру можно вести тремя способами: правильно, неправильно и так, как это делают женщины, то есть никак. Поскольку в большинстве своем они глупы, недальновидны и не умеют молчать.

Но, похоже, у правящего княжеского дома веремцев то ли не было наследника мужеского пола, которого можно было бы отправить на переговоры, то ли эта девушка не уступит лучшим дипломатам империи. А иначе зачем так рисковать и лицедействовать?

Хогановы служители же, ринувшиеся за Иласом, увидели лишь, как спины иноземных послов сомкнулись, скрыв от них несостоявшуюся добычу. Стрелять же в представителей дипломатической миссии… может быть, конечно, и рискнули бы (страх перед всерадетелем был велик), но уж слишком много было мракобесьих отродий. Начнись бой, неизвестно, кто бы победил. Опять же – политический скандал, которого руководитель «божьего» отряда, как человек в меру, но все же сообразительный, допустить не смел. Да к тому же приказ десницы был краток, но слова «без шума и не привлекая внимания» в нем присутствовали.

А потому главарь «хогановой дружины», скрипя зубами, сделал знак вернуться обратно в нишу потайного хода. Что происходило с Иласом, оказавшимся в окружении веремцев, для преследователей так и осталось тайной.

Посольство же вело себя совсем не дипломатически, приставив к горлу блондина невесть откуда взявшийся клинок. В голове Бертрана мелькнула мысль, что только он, Эрден, Васса и Леш были четырьмя идиотами, не протащившими в резиденцию оружия. У всех остальных, судя по всему, имелись и мечи, и кинжалы, а у некоторых даже и арбалеты.

Стальное лезвие клинка, отточенное на совесть, прорезало кожу, пустив кровь и заявив о серьезности намерений веремцев. Они меж тем со все более возрастающим удивлением разглядывали Иласа, нашпигованного болтами, стрелами и даже метательными ножами.

Сбитая им девушка заговорила первой:

– Поклянись, что будешь молчать об увиденном, и мы тебя отпустим.

Улыбка красила Иласа, как опытный маляр забор. Мужчина разве что не хохотал.

– Поклянусь, если не отпустите.

Он был пьян самым сладким из вин – мигом, когда в очередной раз удалось обмануть костлявую. Стоя с приставленным к горлу клинком, в окружении чужаков. Пьян и счастлив. Веремка не понимала состояния мужчины. По ее мнению, этот ненормальный должен был, по крайней мере, бояться за свою шкуру, но его же буквально распирало от радости. Это чувство было почти материальным и на диво заразительным. Ей хотелось улыбнуться в ответ. Единственное, что удерживало от этого поступка – осознание того, что она дочь древнего рода и через несколько свечей именно на ее плечи ляжет вся тяжесть ответственности за результат дипломатических переговоров.

– Прошу изъясниться.

Вместо этого блондин четко произнес:

– Я, Илас, сын Алияс-Гронта, потомок древнего рода Бертранов, клянусь кровью, жизнью и болью молчать об открывшейся мне тайне до того момента, пока ее раскрытие может навредить хоть кому-то из присутствующих здесь. – Он понимал, клятва была непродуманной, но что уж пришло в голову первым.

После этих слов блондин поднес ладонь к губам и с силой прокусил кожу, пуская кровь. Рука обагрилась, и он протянул ее веремке. Девушка в полном молчании ее пожала, подтверждая, что клятва принята. Лезвие исчезло с горла мужчины, дав тому вздохнуть полной грудью.

– Позволите ли вы пройти до зала приемов вместе с вами? – светский вопрос, не лишенный смысла, ибо, как полагал Илас, одному ему далеко не уйти – вся резиденция была нашпигована хогановыми служителями, как еж колючками. Опять же премиленькая веремка…

– Позволю. – Ответ девушки удивил и ее саму.

Процессия двинулась дальше, а рыжая ловко спрятала косы обратно под шапку. Только кончики острых ушей и остались торчать.

Илас заговорил спустя пару мгновений:

– Я понимаю, случившееся вас удивило… – начал было он.

Профиль девушки, словно высеченный из мрамора: величественный и спокойный. Она даже не повернула голову при этих словах в сторону мужчины.

– Позвольте мне в двух словах обрисовать ситуацию: как вы, может быть, заметили, меня пытались убить (и не сказать, чтобы уж совсем безуспешно) хогановы служители.

Медноволосая все же не удержала маски: любопытство порою сильнее воли и воспитания.

– И чем же вы так провинились перед дланниками? Совратили целый женский монастырь? Опорочили великого всерадетеля? – Она хитро стрельнула глазами в сторону Иласа.

Мужчина ей понравился. И даже не столько внешне, хотя красив он был по-своему, не приторно-правильной красотой смазливых юнцов. Сухой, жилистый, с прямым носом, бровями вразлет, тонкими губами – одним словом, вьюжный, зимний. Зацепило девушку что-то внутри него, во взгляде. Прямом, отчаянном, смелом. Да и впечатлило княжну еще и то, сколько железа было в груди блондина. Другой бы скулил от боли, просил о помощи…

Илас же, подбирая слова для ответа, аккуратно вытаскивал из груди болты и ножи, морщась и тихо шипя. Как только очередной метательный снаряд был извлечен из межреберья, он падал на пол с характерным для металла звоном. Таким образом, движение процессии проходило под специфический аккомпанемент.

«Дзинь… дзинь… дзинь…» – это мраморный пол приветствовал очередной наконечник болта. Веремцы на происходящее не реагировали, сохраняя на лицах вселенскую невозмутимость. Будто именно под такие звуки и полагается передвигаться послам по неприятельским анфиладам.

– Да уж, провинился, – начал Илас, – оказался в ненужном месте в ненужное время. А всерадетель (вот какая неприятность) – парень стеснительный, не захотел, чтобы у его милого увлечения были свидетели, и приказал меня изничтожить.

Зеленоглазая согласно кивнула. Она соотнесла слова мужчины с имеющимися у нее сведениями (своими шпионами Веремия по праву могла гордиться) о нездоровой любви главного имперского дланника к монашкам определенного рода. И пусть выводы ее о роли Иласа в противостоянии со всерадетелем были слегка ошибочны, но недомолвки на то и недомолвки, чтобы повернуть картину событий в нужный ракурс.

– Сами прекрасно понимаете, что в сопровождении посольства путь вам только до дверей зала приемов. Единственное, чем могу помочь – сдать вас…

Девушка замялась, ей захотелось узнать имя этого мужчины. Блондин правильно понял заминку.

– Илас, просто Илас.

Веремка благодарно кивнула.

– Узеримия, или просто Уза. Так вот, единственное – мы можем сдать вас, Илас, охране императора. А там уж не взыщите…

– Буду премного благодарен.

Двери зала приемов распахнулись чуть раньше, чем нужно. Жезл церемониймейстера ударил об пол, извещая о прибытии послов. Взгляды всех гостей устремились в проем, и в наступающей тишине прозвучал голос Мариции:

– Сволочь!

Несостоявшаяся невеста увидела мелькнувшую белобрысую макушку жениха, затесавшуюся в толпе ушастого посольства. Ее крик подтвердил незыблемую истину: влюбленная женщина может не замечать тысячи недостатков у объекта обожания, но его самого увидит за версту даже под личиной.

Никто, кроме Иласа, не понял, к кому именно была обращена реплика. Он повернулся к веремке, опережая ее вопрос:

– Это моя невеста, бывшая, и тоже хочет меня убить, наверное.

Мариция меж тем прокладывала себе путь сквозь толпу, как баржа полозь в реке, только что схваченной льдом: тяжело и решительно.

– Поэтому надо сдать меня дворцовой охране побыстрее…

Рыжая слегка опешила от такой наглости, а еще больше от последовавших за словами действий мужчины. Он на миг приблизился и буквально украл с губ девушки мимолетный поцелуй. Легкий, невесомый, дарящий надежды и ожидание большего. За эту свою выходку тут же получил хук от охраны княжны, был скручен двумя веремцами и с заведенными за спину руками отконвоирован в сторону.

Когда посольство входило в зал, Иласа среди прибывших уже не было, как и двоих охранников из посольства, что передавали его в этот момент императорской страже.

После того как мужчину доставили в казематы, расположенные в подвалах резиденции, на его губах все еще была шальная улыбка.

– А он того стоил, – прошептал Илас, садясь на каменный пол и зажимая руками болевшую после удара переносицу.

* * *

Стрелы слаженным роем летели в грудь Леша. Это была уже третья волна, и нападавшие подходили ближе и ближе с каждой серией выстрелов.

Контролировать столько железа сразу… На висках парня уже виднелись ручейки пота, в глазах двоилось, но он упорно сдерживал натиск. Задержать, дать Эрдену и Вассе время.

Пацан припал на одно колено, упорно вытягивая руки вперед, словно создал невидимый барьер и сейчас удерживал его. Леш готов был уже потерять сознание, когда на границе яви и видения прозвучал голос отца, дающего наставление: «Повелевать металлом – не значит вбухивать прорву сил в примитивные действия. Истинный мастер устраняет причину одним взмахом, а не борется со следствиями. Можно говорить свое слово каждой вещи в отдельности, а можно – всему металлу сразу. И чем проще слово, тем охотнее железо его услышит».

– Слово, чтобы металл услышал, – шептал, как молитву, Леш, сглатывая пот, текущий градом. – Слово, чтобы услышал…

Десять локтей, нападающие вновь перезаряжали арбалеты. И парень решился, из последних сил выдавив из себя слово, которое было любо булату, знавшему пьянящий аромат боя:

– БРОНЯ!

Сказанное покатилось раскатом, впитывая в себя все силы юного магика. Рычащее, скалящееся, как берсерк в битве, оно отразилось от стен, набирая мощь снежной лавины. Металл был рад, он ждал именно этого созвучья, чтобы вырваться в безудержном безумии…

Железо вокруг начало плавиться. Перетекали наконечники стрел и болтов, податливой рудой становились мечи, даже железный доспех, стоявший в одной из ниш, стал податливой ртутью. Оконные шпингалеты, рамы, обрамлявшие портреты, алебарды, гвозди, державшие потолочные балки, – все плавилось, все стекало и превращалось в монолитную стену, наглухо отделившую Леша от нападавших. Но парень этого уже не увидел – отключился раньше.

Когда же все закончилось, поперек коридора без единого просвета встала стена из цельного железа. Она оказалась гладкой настолько, что можно было без труда увидеть собственное отражение.

Спустя годы эта самая стена вошла в легенды как образ отчаянной решимости, веры в дружбу и… была ежедневно охаяна прислугой резиденции, которой из-за сего монумента приходилось совершать крюк, чтобы попасть в противоположный конец коридора. Снести сей монумент так и не смогли лучшие строители империи, как и проделать хоть небольшой вход в железе по центру. Металлу уж очень понравилось сказанное юным магом слово, и он был ему верен. Броня держит крепко, и все!

Но это все было намного позже, а пока парень, рухнувший без сил на холодный каменный пол, был найден дворцовым слугой, которого привлек шум в коридоре. Старик в ливрее воровато огляделся по сторонам, закинул руку мальца к себе на плечо и потащил его прочь от места событий. Наушники и шпионы были не только у всерадетеля. Инквизитор, подобно хитрому опытному лису, тоже имел отменный нюх и умел подбирать нужных людей. Сейчас один из них и отрабатывал причитающиеся ему злотни, руководствуясь принципом: «То, за чем усиленно охотятся хогановы служители, наверняка заинтересует и великого и ужасного».

* * *

Полночь. Тлеющие угли. Они почти не дают света, лишь жар. Красные, подсвеченные изнутри, Ваурию они напоминали глаза дракона, что любят описывать менестрели в легендах. Император смотрел в раззявленную черную пасть камина, держа в одной руке бокал красного вина, в другой – кипу отчетов. Монарх думал о том, каким будет мир в тот клин, когда рухнут устои веков и когда упадет покров с магиков. А он обязательно упадет.

В том, что нужно менять в империи незыблемые до этого правила, он сегодня убедился лично. Эта девчонка, по сути, еще совсем юное созданье, сумела сломить в нем уверенность, что всерадетель в открытую не выступит против Ваурия, пока монарх его не трогает.

Так или иначе, но появившаяся в его покоях фьеррина добилась того, за чем пришла: пусть и не сразу, но Ваурий взглянул на происходящее по-новому. Он, конечно, знал о том, что всерадетель за его спиной плетет сети, впрочем, как и великий инквизитор. Император понимал: нет в мире такого трона, который нельзя было бы пошатнуть, но способ, который выбрал хоганов дланник…

Беглый почерк писаря, составлявшего отчет: «Со слов Иласа Бертрана, он обладает способностью к немедленному исцелению, данной ему свыше при рождении. Оная не раз спасала ему жизнь во время службы в приграничье…» Ваурий посмотрел на другой лист: «Всерадетель под предлогом очищения души забирает одаренных детей в монастыри, где под его контролем…» Меж казенными листами затесалось письмо, то самое, где хоганову дланнику был предоставлен подробнейший отчет о покушении на великого инквизитора.

О том, чтобы отнять у всерадетеля главный козырь – магиков, Ваурий и думал этой ночью. Но как? Нет, конечно, у императора имелся тайный артефактчик, который за свои умения и получил индульгенцию, был избавлен от инквизиторского костра и казематов. Но то один, а у хоганова дланника – армия.

Мысль державного владыки зацепилась за одно слово в отчете: «контролем».

– А что, если взять детей со способностями под этот самый контроль в масштабах всей империи легально и на законных основаниях, поместив их не в монастыри, а в… кадетские корпуса или вроде того? – вслух размышлял Ваурий.

Угли в камине, словно соглашаясь со словами императора, начали потухать.

* * *

На следующий день Эрден и Вассария, а также великий инквизитор прибыли на личную аудиенцию к императору. Ваурий отмахнулся от приветственных этикетных расшаркиваний семейства Антеров, как от набившего оскомину ритуала. Монарх лишь удовлетворенно хмыкнул, скользнув взглядом по брачным подвескам молодоженов. «Шустер, ой шустер… поболее отца даже, – мелькнула мысль у владыки, – а артефакт и вправду с того света может вернуть, залечивая раны моментально. Вон уже какой свежий и здоровый вид… Отнять непременно, но чуть позже». Вслух же Ваурий тринадцатый произнес совсем иное, обращаясь преимущественно к Вассарии:

– Я долго думал над вашими вчерашними словами… о знаниях и оружии, в которые эти знания можно превратить… До этой свечи по всей империи мои люди отбирали тех, кто обладает сильным даром. Кого-то отдавали инквизиции, невинных – иногда отпускали. Но одна мысль всю ночь не давала мне покоя: эти магики – они действуют, чаще полагаясь на интуицию, они – одиночки. А что будет, если взяться за их обучение? С младых ногтей? Всерадетель до этого додумался же, – при этих словах Ваурий совершенно не по – императорски крякнул. – Но дабы не гоняться за дарованиями по всей империи… Подумалось предложить для таких отроков альтернативу – либо занимаешься магией и служишь на благо отечеству… либо… еретичество – в него народ верит истово.

– И как вы собираетесь организовать обучение сих чад? – Васса не удержалась-таки.

– Не я, а вы, мои дорогие. Раз ввязались в игры со всерадетелем, у вас теперь два выхода: или стать силой, с которой ему придется считаться, или пойти на дно. Директор первой в империи школы чародейства, – тут Ваурий кивнул на инквизитора, – будет хоганову дланнику костью поперек горла. А у меня убавится головной боли.

Великий инквизитор был просто «счастлив» от свалившейся на него должности. Глянув на свою невестку и сына и поняв, кого стоит благодарить за сей подарок судьбы, он ласково осведомился:

– А кто будет мне помогать на сем нелегком поприще?

– А вот эти двое и будут. – Монарх бесцеремонно поочередно ткнул пальцем в молодоженов.

Антер-старший почувствовал себя частично отомщенным.

– Простите, ваше величество. У меня два вопроса. – Эрден был сама вежливость и серьезность. – А как же то, что мы… не маги? Да и отношение к чародейству в империи, мягко говоря, отрицательное.

– То, что не маги – сами виноваты. Не противились бы козням всерадетеля, мирно полегли бы в ближайшей канаве, прикрывшись лапником, и проблем бы со школой не знали… Найдите себе разбирающихся в волшбе, пусть они и обучают дарований, а ваша задача – сделать так, чтобы десница не убил (во всех смыслах этого слова) данное начинание. А на второй вопрос: глашатаи уже объявили, что с тех, кто обнародует свой дар и придет в школу на обучение, явив тем самым готовность положить жизнь и способности на защиту отечества, снимается обвинение в чернокнижии. Им не будет грозить костер, как и иные инквизиторские репрессии.

Васса про себя хмыкнула: «Хороша альтернатива – либо костер и дыба, либо служение целям великой империи», – но вслух, разумеется, ничего не сказала.

На этом Ваурий посчитал, что беседа закончена, и поднялся из кресла.

– Простите, а можно просьбу? – подала голос девушка. Вскинутая бровь Ваурия была воспринята лицедейкой как знак продолжить.

– Место для школы… может быть, всерадетель проявит свою лояльность и в знак одобрения задуманному вами отдаст обитель святой Баяны? Благочестивое место не даст греховодить одаренным отрокам.

– Что же, весьма разумное предложение. Пусть будет обитель святой Баяны. – Император кивнул сам себе, словно соглашаясь со сказанным, и продолжил: – Официальная же церемония, на которой будет объявлено об учреждении школы и назначено ее руководство, состоится через два дня.

После этой фразы, не дожидаясь ответа, монарх развернулся и покинул комнату.

– И во что мы ввязались? – подытожил Эрден.

– Похоже, это на всю жизнь. – Вассария была с ним солидарна.

Но аудиенция на этом не закончилась. Дверь приоткрылась, явив охранника, а следом за ним Иласа и Леша.

Пацан имел вид крайне помятый и фингаловатый, но держался бойцовым воробьем. Илас же был похож на человека, который завтракает, обедает и ужинает исключительно уксусом. Но все это ровно до того мига, как вошедшие увидели новоиспеченных супругов.

Леш засиял не хуже злотого, кинувшись с объятьями. Блондин же придирчиво осмотрел Эрдена и, увидев у того на груди брачную подвеску, перевел взгляд на Вассу.

– Успел-таки, засранец… – комментарий тихий, скорее, для порядка, но дознаватель услышал и широко улыбнулся.

Пока мужчины играли в гляделки, Леш с упоением рассказывал Вассе историю своего чудесного спасения: он просто сообразил, что ему под силу создать броню из железа от пола до потолка. Это юный магик и сделал.

Илас сверлил Эрдена взглядом долго и основательно, но наконец оторвался от этого занятия под настойчивые требования Вассы поведать о том, как же он спасся.

Рассказ блондина получился до безобразия скупым.

– А у меня для вас радостная новость.

Леш замер, не иначе в ожидании чуда. Илас, убедившийся на собственной шкуре, что значение слова «радость» судьба трактует как-то иначе, нежели обычные смертные привыкли думать, приготовился к очередной пакости жизни.

– Вы вместе с нами отныне деканы в школе чародейства.

Новоявленные деканы были рады известию, как зайцы половодью: только что не кинулись топиться от счастья.

Спустя два дня состоялась та самая злополучная церемония. На великого инквизитора, борца с ересью, было возложено воспитание юных магических дарований. Всерадетель скрипел зубами и плевался ядом. Хоганова десница постоянно почесывался, глаза дланника слезились гноем, но к этому его состоянию придворные за последние несколько седьмиц уже привыкли и просто старались держаться в отдалении.

После того как официальная часть приема была закончена, Васса с Эрденом на правах влюбленных молодоженов поспешили удалиться. Илас под предлогом сопроводить молодых супругов до кареты тоже улизнул. Леш остался в компании угрюмого инквизитора.

– Ну пошли, что ли? – невесело протянул великий и ужасный.

Пацан лишь кивнул, соглашаясь. Оставаться в резиденции ему совершенно не хотелось. Он чувствовал здесь себя как диковинный зверек, выставленный на потеху толпе: все глазеют, обсуждают, только что не тычут пальцем.

В одном из коридоров, по которым Леш с инквизитором проходили, их ждала не то чтобы уж совсем неожиданная встреча.

– Люцианус-Виргилий-Мориэрта дис Антер, какой сюрприз! – Голос всерадетеля был до противного приветлив. – Мы с вами так толком и не поговорили на церемонии.

Инквизитор, внешне невозмутимый, внутренне подобрался. Он хорошо знал этого змея: если всерадетель решил поднять голову и зашипеть, а не затаиться, значит, в рукаве у него есть козырь. Какой?

– Простите, но какова же тема нашей с вами светской беседы? – в тон ему ответил инквизитор.

Всерадетель же, проигнорировав вопрос визави, кивнул на Леша:

– Смотрю, и щенка с собой приволок, как же, помню его папашу…

Леш было рванул в сторону дланника, но вовремя был пойман за плечо инквизитором. Антер, остановив пацана, жарко зашептал ему на ухо:

– Он только этого и ждет. Это провокация. За попытку покушения на высшее духовенство – смертная казнь. Даже я не смогу тебя вытащить.

Леш лишь сверкнул глазами, а потом всмотрелся в лицо всерадетеля. Ненависть, бушевавшая в нем первые мгновенья, начала соперничать с пытливым интересом ученого, увидевшего перед собой нечто интересное. Что именно, пацан сначала даже не понял, а потому прикрыл глаза, стараясь абстрагироваться от разговора. «Как там Эрден учил? Смотреть на детали…» – про себя думал Леш, а мозг уже выявлял несоответствия.

По рассказу Вассы выходило, что когда она сняла амулет со всерадетеля, он был ходячим трупом, разлагающимся на глазах. Сейчас же, хоть он весь и в струпьях, но живой и вполне готовый мстить. Что-то его не то чтобы спасло, но замедлило процесс разрушения. Еще один амулет?

Леш начал аккуратно сканировать дланника и нашел. Булавка, воткнутая в воротник, такая же простецкая, как и наложенные на нее слова. Это было даже не заклинание, вплетенное в металл при ковке, а неумело наложенный поверху, уже на остывшее железо, говор. Делал этот амулет тот, кто по силе уступал Лешу, а по умению – отцу пацана. Похоже, не удалось всерадетелю быстро сыскать такого же умельца, как некогда убитый им мастер, на замену, когда Васса украла амулет, вот и пришлось довольствоваться заговоренной булавкой. Заложенной в ней силы хватило ровно настолько, чтобы поддерживать в хогановой деснице жизнь, но не исцелить.

Парень даже не стал раздумывать. Месть с клинком в руках – дело благородное, но ему и такая, тихая, сойдет. Леш сделал шаг назад, уходя, словно прячась за спину инквизитора, а сам меж тем аккуратно снимал наложенные на булавку слова. После того как с амулета юный магик убрал слова исцеления, он произнес свое, одно, но действенное. «Разрушай», – неслышно прошептали губы пацана, но металлу и этого призрака звука было достаточно.

Меж тем всерадетель и инквизитор вели светскую беседу:

– Примите мои поздравления, у вас появилась невестка. – Хоганов дланник напоминал гюрзу, лениво извивающуюся кольцами. – И молодожены так ветрены, так влюблены в жизнь и друг в друга. Зачастую такая любовь может и раздавить мужчину, если что-то случается с его возлюбленной. Скоротечная чахотка, например, или удачное покушение обезумевшего фанатика…

При этих словах кулаки инквизитора сжались, а из ямочек, оставленных полумесяцами ногтей, начала сочиться кровь. Стервец знал, куда метить. Единственной слабостью великого и ужасного был сын. И если Васса погибнет… Его мальчик полюбил. Один раз и навсегда. Люцианус понял это по его взгляду, по тому, как он неистово защищал эту девушку, готовый умереть сам ради нее. Смерть Вассы Эрден если и переживет, то будет уже совсем другим.

Всерадетель убедился, что его слова достигли цели и, присовокупил:

– Возможно, что именно сейчас какой-то одержимый пытается избавить мир от одной из деканов мракобесьей школы, – и довольный произведенным эффектом хоганов дланник зашагал прочь.

Люцианус готов был рвануть с места совсем не по-инквизиторски, остудил его порыв голос Леша:

– Ему осталось ходить по земле не больше лучины.

– Почему?

– Только что я отомстил за смерть отца. Не стоит слепо доверять силе амулетов, особенно если ты не маг.

Удивительное дело, но Антер-старший все понял и без дальнейших пояснений, благодарно кивнув.

– Хорошо, что всерадетель не знает твоей истинной силы, иначе наверняка бы тщательнее подготовился к встрече. – Инквизитор вздохнул. – Знаешь, Леш, единственная пакость в том, что на смену этой змее приползет следующая.

– Знаю, придет. Последователи всерадетеля так просто не отстанут. Но новому дланнику нужно будет время, чтобы освоиться, уж потом он начнет мстить и расшатывать трон, пока же у нас будет фора.

Инквизитор внимательно посмотрел на мальца. Уже седая прядь в русых волосах. Взгляд не юноши, а успевшего повидать многое мужчины, но ведь у пацана еще борода расти не начала.

– Из тебя выйдет неплохой политик, может, даже дипломат, и с учетом твоих умений…

– Нет, мне по душе ближе мастерская отца, чем подковерные интриги.

Их разговор прервал истошный женский крик.

Леш и инквизитор разом бросились к окну, выходившему на площадь. Там, в толпе, окружившей карету, что-то произошло. Люцианус лишь мельком взглянул на экипаж, и у него внутри все похолодело. Это была карета его сына.

Васса с Эрденом как раз выходили из резиденции, когда их нагнал Илас.

– Я с вами, – без обиняков заявил блондин.

– Мы будем только рады. – Васса была счастлива, как и всякая влюбленная молодая супруга, идущая под руку с милым.

Пока троица шла по аллее, все было замечательно, но на выходе из резиденции что-то насторожило Иласа. Он, как гончая, почуял в воздухе запах охоты. И в этой охоте им, похоже, отводилась роль добычи.

Эрден тоже что-то уловил.

– Словно арбалет в спину навели, – тихо произнес дознаватель, и Илас с ним согласился. – Давайте в карету, и как можно быстрее.

Быстрее не получилась. Пока пробирались сквозь толпу, стоявшую у ворот, пока замешкавшийся кучер открывал дверь…

Арбалетный болт Илас не увидел, почувствовал. Он не успевал толкнуть Вассу, лишь подставить грудь, защищая ее спину. Пернатый вестник смерти прошил мужчину насквозь. Он начал заваливаться.

Эрден, опомнившись, подхватил девушку, буквально закинув ее внутрь кареты, а потом втащил туда же раненого Иласа.

– Погнали, быстро! – Командный голос дознавателя придал живости кучеру, во весь рост вставшему на козлах и замахнувшемуся кнутом. Карета резко тронулась через расступившуюся толпу.

Илас шипел и плевался:

– Собака, наконечник с ядом, пальцы немеют. Вытащите быстрее.

Эрден выполнил указание раненого.

– Дотянешь до целителя? – Голос, полный тревоги, заставил Иласа криво улыбнуться. Бывший соперник, а печется о нем почище родного отца.

– Даже не надейся, жить буду и тебя еще переживу.

– Язвишь, значит, точно будешь. – Тревога Эрдена слегка отступила.

Вечером же скорбная весть разнеслась по столице: всерадетель отбыл на услужение лично Хогану. После похорон верховного дланника и сорокадневного траура был избран новый, но это уже совсем другая история.