Рина

Как объяснить досконально то, чем ни разу в жизни не занимался? Нет, драться я дралась. Куда же без этого. Были на моем счету и бои в песочнице за машинку, и детсадовские войны не на жизнь, а за горшок, и в школе учебником по голове как-то стукнула понравившегося мне мальчика. Но вот об исключительно мужском виде спорта, именуемом «бокс», я имела представление опосредованное. Досконально могла лишь сказать, что такое нокаут, ниже пояса не бьют и дерутся не абы где, а на ринге. Эти-то свои знания я и попыталась донести до Дерниэля и Верджа. Хотя под конец объяснений уже была твердо уверена: им обоим все равно не до числа канатов и судейского гонга. Оба решительно снимали куртки и рубашки и, судя по всему, собирались начать дуэль на кулаках прямо посреди аллеи. Невольно в голове мелькнула мысль о том, что эти двое ведут себя как сущие пацаны, у которых еще штаны на лямках. И это – цвет местной магической академии?

Они сошлись, не дожидаясь какого-то внешнего сигнала. Молча и ожесточенно. То, что происходило сейчас под сенью кленов, меньше всего напоминало спорт. Нет, это была застарелая неприязнь, которая, не найди выхода сейчас, переросла бы со временем во вражду почище, чем в пьесах Шекспира.

Поэтому я, глядя на то, как Верджил и Дерниэль усиленно мнут друг другу бока, уселась на лавочку, накинув на плечи куртку Мейнса и, подперев подбородок одной рукой, наблюдала за происходящим с философским видом. Оба, хотя и дрались хорошо, я бы даже сказала мастерски, не проводили ни апперкотов, ни свингов. Скорее это была драка десантника и самурая. В роли последнего выступал эльф.

Да уж, спарринг с подсечками, ударами ногами и использованием головы в виде тарана – невспоминаемое зрелище. Да-да, именно невспоминаемое. Потому как запомнила я исключительно междометия и общее впечатление от происходившего.

Оба «боксера» выдохлись минут через сорок. Верджу досталась в качестве приза разбитая губа, да и из носа капало. У эльфа же – распухшее ухо, которое и так было не маленьким, и фингал под глазом красноречиво говорили сами за себя.

«Каплан стреляла в Ильича. Умерли оба: ничья», – констатировала я результат спарринга. Впрочем, в слух произнесла совершенно другое.

– Ну, и кто она?

Оба уставились на меня с немалым удивлением, так, словно только что увидели.

– Ты это о ком? – притворно-удивленно протянул Вердж.

Его попытка смотреть прямо и одновременно запрокидывать голову, чтобы кровь не капала, была тщетной. Я со вздохом подошла к моему горе-жениху и осторожно промокнула над губой краем его рубашки.

– Что такого могут не поделить два весьма симпатичных и представительных джентльмена? Не деньги – этого у вас обоих предостаточно, как и положение. Самое очевидное – девушку. Ну так кто она?

Ответил Дери:

– Маринриэль. Я ухаживал за ней, хотел признаться в своих чувствах, а этот… Одна ночь с ним, и слух об эльфийке облетел всю академию.

Вердж покраснел как помидор. Дерниэль же выглядел весьма довольным: хоть словесно, но нокаутировал соперника. Эльф даже замер в ожидании безобразной сцены разборки двух влюбленных. Но не дождался. Потому как я исповедовала принцип: не важно, кто был до меня, важно, чтобы не было никого после. А некромант, словно оправдываясь передо мной, нехотя признался:

– Да не было у нас ничего. Эта дуреха с подругами поспорила, что проведет у меня в кровати умопомрачительную ночь. Мой сосед как раз к родителям отбыл. Комната пустая. А я тогда с кладбища пришел. Злой, уставший, голодный, глаза слипаются. А тут кровать занята. Пододвинул ее и сам завалился. А эта полухвея сначала в истерику со слезами, потом в обвинения. Разошлась до того, что порывалась выбежать из комнаты с криками, что я импотент или только по мужскому полу ходок. А мне оно надо? Чтобы завтра у дверей выстроилась вереница из жаждущих проверить или опровергнуть это утверждение? В общем, сошлись на том, что она рассказывает о незабываемой ночи, получает свой выигрыш, а я просто молчу, не опровергая ее вранья.

– А как же узелок, я сам видел, он цвет поменял – значит, все же спор Маринриэль выигран честно, – протянул эльф, пытаясь уличить Верджа во лжи.

– Так мы и провели ночь вместе. Умопомрачительную. У меня чуть ум от логики этой Маринриэль не помрачился. Отбиваться от настырной девицы – это тоже своеобразный уникальный опыт.

Я сначала не поняла, о каких цветах и узелках они говорят, но тут вспомнила, как Чубыся выиграла бутылку вина, целуя своего нефилима.

Дерниэль сидел ошарашенный.

– Так это значит, между тобой и Маринриэль…

– Нет. Не было и быть не могло. С такими сумасшедшими, хотя бы и эльфийками, я предпочитал дел не иметь. Но, знаешь, по-мужски тебе советую последовать моему примеру и держаться от этой Маринриэль подальше.

Вердж встал с вороха осенних листьев, потирая поясницу. Дерниэль тоже поднялся. Потоптался на месте, опустив глаза долу, словно кленовые листья хранили величайшую из тайн. Его сиплый голос прозвучал неожиданно, заставив меня вздрогнуть.

– Вердж, извини меня. Был не прав.

Я с интересом наблюдала за эльфячьими попытками переступить через гордость. Надо заметить, что у Дерниэля получалось. Его белая кожа уже вся была в мурашках, к плечу прилип желтый лист, фингал наливался синевой. А он стоял с прямой спиной, серьезный, уставший, но нашедший твердую почву под ногами.

– И вам, Арина, я тоже приношу свои искренние извинения. Я вел себя неподобающе.

«Как же меня достала эта чехарда с именами!» – подумалось некстати. – Вот только я сама ж в это влезла».

– Пойдем. – Вердж бесцеремонно вмешался в диалог и, подхватив меня под локоть, повел по аллее в сторону общежития. Я на секунду обернулась.

Дерниэль так и остался стоять, задумчиво глядя нам вслед.

* * *

– Знаешь, а ведь он в чем-то был прав, – заговорила я спустя какое-то время.

– Ты это о чем? – От такого моего заявления Вердж аж споткнулся.

– О том, что будут говорить и думать о нашей помолвке, о том, как воспримет это твоя семья.

Про свою я умолчала. Да, конечно, мои родители не будут в восторге от иномирского жениха, но все же переживут, думаю. А вот его папочка, судя по тому, что он припас для сынка «подходящую», по его мнению, невесту…

– Отец в курсе, – нехотя признался некромант.

Я никак не прокомментировала это его заявление, и Верджу пришлось пояснить:

– Я отрекся от рода. Так что твой жених сейчас без гроша в кармане и, может быть, даже уже без титула, если отец подсуетился и успел после нашего разговора вычеркнуть меня из семейного древа.

Что я испытывала, услышав это заявление? Многое. Сильнее всего давила на плечи вина. Семья – великая ценность, а Вердж из-за меня ее лишился. Некромант же воспринял мое молчание по-своему.

– Жалеешь, что согласилась? – В его словах не было ни злости, ни презрения, ни разочарования. Лишь печаль.

– Какой же ты дурак, – бросила в сердцах. – Я живу в стране, где титулы – не более чем дань моде, и мне они и даром не нужны. Но если ты, рассказав мне об этом, надеялся, что я откажусь от белого платья и марша Мендельсона – даже не надейся.

Некромант недоуменно уставился на меня.

– Зачем тебе саван?

– Какой саван?

– Ну, белое платье – это же саван. Я хоть и некромант, но мне таких жертв не надо.

Да, транслингва подкачала, не иначе. Я-то имела в виду свадебный наряд, а вот в этом мире оказалось, что платье невесты перед алтарем должно было быть бордового цвета. Вот и перевела транслингва сказанное мною как «саван».

За выяснением особенностей местной обрядовой цветовой гаммы мы незаметно дошли до порога общежития.

– Если невеста задумывается о цвете свадебного платья, значит, волноваться не о чем, – подытожил Мейнс.

Уже вечерело, и на небе робко выглядывал из-за облаков серп луны.

– До завтра, любимая, – прошептал Вердж и нежно обнял меня.

– До завтра.

Прощание было долгим, нежным и неоднократным. Я поднималась по лестнице, а в голове была каша. И все же я была счастлива. Абсолютно и бесповоротно.

Толкнула дверь и вошла в комнату.

В темноте, на моей кровати, сидел тот, кого я меньше всего ожидала увидеть

Седина, посеребрившая виски, прямая спина, надменный взгляд. Да, с Верджем они были похожи, но аналогия лишь внешняя, да и то если только в жестах, общем каком-то впечатлении. Но Мейнс-старший во многом походил на барракуду и вызывал столь же теплые чувства, как и этот хищный обитатель морских вод.

– Чем обязана? – Я старалась выглядеть внешне спокойной. Если он пришел, значит, ему что-то нужно. Хотя это «что-то» было столь же очевидно, как невинность девы на девятом месяце беременности.

– Признаться, госпожа Камаева, вы меня весьма неприятно удивили, – начал визитер. – Я, конечно, как один из наблюдателей процесса слияния миров знаю о вашей Родине намного больше, нежели мои соотечественники, в том числе и о нравах землянок. Но даже не мог предположить, что вы – столь опытная кокотка, которая нагло, решительно и бесповоротно вскружит голову моему сыну.

– У Верджа, как вы правильно заметили, голова, а не флюгер, чтобы какой-то ветер ее кружил, – решила-таки перебить обличительную речь, выдержанную в викторианском стиле.

В конце концов, я на своей территории. Выражаясь футбольным языком: «это мое поле», так что:

– Дорогой будущий свекр. – От последнего заявления Мейнс-старший аж закашлялся, но я не стала обращать на это внимания. – Знаете, там, откуда я родом, есть такая поговорка: за здоровье молятся, за счастье борются.

Вообще-то там и продолжение было, что любовью следует заниматься, а мечтам – сбываться, но решила – об этом технично умолчим.

– Значит, просто так вы от моего сына не отступитесь? – Мейнс задал вопрос скорее для проформы, а потом резко бросил: – Сколько?

Захотелось ответить знаменитой фразой, всю глубину которой мог отобразить только великий и могучий полуматерный: «Да пошел ты!» Но воспитание – это привычка использовать интеллект, даже тогда, когда чешутся кулаки.

– Скажите, а вы счастливы в браке?

Мой вопрос если и удивил собеседника, то виду он не подал, а я продолжила:

– Только ответьте честно. Хотя бы здесь и сейчас. Не мне. Себе.

– Это не имеет отношения к нашему разговору. – Мейнс напрягся.

– Имеет. Вы хотите возложить своего сына на алтарь вашего тщеславия. Но он не породистый кобель, которому хозяева подсовывают сучку с генеалогическим древом похлеще, чем у династии Тюдоров. Он человек, со своими чувствами.

– Вы оба дураки! Что этот молокосос, что ты! – Визитер все же вышел из себя. Он кричал, брызгая слюной. – Это все ваша молодость и дурь. Пройдет время, и Верджил будет жалеть, но будет поздно: рядом уже расплывшаяся жена и орава спиногрызов в лачуге. Это вас в итоге и ждет. А мой сын привык жить на соответствующем уровне. Сегодня утром я сгоряча пообещал отречь его от рода, но мальчишка упрям. Вижу, что и ты в этом ему под стать. Но запомни, девочка, гоблины с эльфами не скрещиваются.

«Это Вы Сергея Зверева не видели!» – тут же захотелось ляпнуть. Да и вообще, я могла бы много чего возразить Мейнсу, но что-то меня остановило. И, видно, не зря.

– Ты сама, своим упрямством вынуждаешь меня пойти на крайние меры.

– Это же какие?

– Отпустить вожжи расследования, что ведет чересчур ретивый дознаватель.

Судя по всему, на моем лице крупными буквами было написано недоумение, ибо Мейнс решил пояснить.

– По поводу убийства в стенах академии. Следователь, которому поручено это дело, весьма амбициозен, а самое главное, если он берется за какое-то дело, то вгрызается в него весьма крепко. А до меня дошли сведения, что он основной версией считает эту: в смерти лорда Фрейнера виновны террористы – земляне. И он даже собрал весьма основательную базу косвенных улик под это дело. Я пока всеми силами старался не дать ход сему направлению расследования, потому как лишние конфликты с миром, объединение с которым уже началось, нежелательны.

Я примерно догадывалась, куда клонит визитер, но все же решила уточнить:

– Неужели другие варианты не рассматриваются?

– Может, и рассматриваются. Вот только, милочка, ты ровным счетом ничего не понимаешь. Среди правящих династий этого мира есть те, кто за мирное объединение, и те, кто против. Наш дорогой следователь, обвинив и доказав виновность иномирян, получит благосклонность и опеку тех, у кого милитаристские настроения и желание превратить землян в низшую касту. Кажется, именно так говорят у вас о примитивных рабах?

– То есть вы хотите сказать, что один несчастный карьерист может послужить поводом для конфликта?

– Нет, конечно, но курс на сближение будет скорректирован. Как правительствами Земли, так и нашими властителями. Но знаешь, я готов закрыть глаза на улики и факты, возможно даже, махинации, которые провернул дознаватель, дабы прогреметь на оба мира с делом о террористах-иномирянах, при условии, что на скамье подсудимых окажешься ты.

Я ждала этого заявления, и все же.

Да, не получится, чувствую, у нас теплых отношений со свекром. И как Вердж с ним столько лет вытерпел?

Ощущала себя быком на корриде. Переть напролом, утверждая, что люблю Верджила, значит, получить пику в лоб. В моем варианте – срок, а может, и виселицу. Как-то не удосужилась уточнить, есть ли у них здесь смертная казнь? Нет, конечно, я верила в силу земных адвокатов – передаточного звена правосудия, которые своим словесным поносом способны спасти даже серийного маньяка, но все же… Испытывать на себе степень мастерства тех, кто когда-то ослепил Фемиду, не хотелось. А потому я использовала то оружие, которое осталось у беззащитной девушки – изворотливость и лицедейство.

– Господин Мейнс, вам никто не говорил, что вашими аргументами гвозди можно забивать? Вы умеете убеждать. Так и быть. Ваш сын по окончании обмена останется здесь, один с вдребезги разбитым сердцем, свободный, словно ветер.

– Вот и договорились. – Впервые за время нашего разговора черты лица собеседника разгладились, и он стал похож на того мужчину, которого я впервые увидела в родовом гнезде Мейнсов.

– Но у меня одно условие.

– Вы не в том положении, чтобы чего-то требовать, – уточнил уже благосклонно настроенный мужчина. – Впрочем, что именно?

– Мне нужен список девушек, которые пожелали прервать учебу за последние два года. И их портреты. Хотя бы словесные. А также адреса, где они ныне обитают.

– Ваша просьба странная, вы не находите? – не без интереса спросил Мейнс-старший.

– Считайте это платой за свободу вашего сына.

– Хорошо. Даю тебе четыре дня, чтобы расстаться с Верджилом. Если этого не произойдет – пеняй на себя

Больше не говоря ни слова, Мейнс вышел, а я в изнеможении опустилась на кровать. Взгляд невольно упал на стол. Тетради, пара ручек, учебник по физиологии и анатомии условно-разумных рас, календарик.

Календарик! Я протянула руку и осторожно взяла цветную картонку в руки. Четыре дня, чтобы найти убийцу и лишить отца Верджа рычага давления. Вариант замужества и миграции с некромантом в мой мир был, конечно, более простым и соблазнительным, но не факт, что Мейнс-старший с его положением и там нас не достанет. Да и не привыкла я бегать от проблем.

Поджав ноги под себя, я сидела на кровати и раскачивалась из стороны в сторону. Убийца – кто-то из академии. Тот, кто всегда рядом с нами. Кто был способен подстроить и убийство, и покушения и остаться незамеченным. И он связан с девушками, изнасилованными молем. О том, что последнее утверждение – истина, я чувствовала спинным мозгом. Но интуицию к делу не подошьешь, а посему думай, Ринка, думай! Четыре дня.

 

Вердж

В голове – ветер, за спиной – род, который теперь не признает, в душе – любовь, в теле – усталость и, несмотря ни на что, непреодолимая жажда жизни. Вердж не шел – летел к мужскому общежитию. Взбежав по лестнице, он буквально ворвался в комнату.

Дейн, сидевший в этот момент за учебником и уныло сверлящий глазами страницу, встрепенулся, как и Аля – крыса, верный страж, карауливший его подушку и грызущий на ней сухарик.

– Она сказала мне «Да», представляешь? Она согласна! – Некромант хотел поделиться счастьем со всем миром… Ну или хотя бы с обитателями комнаты.

Влюбленные все одинаковы – беспечны и сияют. Правда, некоторые умело могут это скрывать.

Сосед озадаченно воззрился на Верджа, потер кончик носа, на котором конопушки были едва заметны, и нерешительно уточнил:

– Кто «она»?

Вердж слегка озадаченно ответил:

– Как кто? Конечно же, Рина. Я сегодня сделал ей предложение, и она согласна выйти за меня замуж.

– Поздравляю, – растерянно ответил Дейн. Было видно, что он в замешательстве и не знает, как себя вести.

Вердж буквально фонтанировал энергией, не находя ей выхода. Ему хотелось петь, летать, творить, и все одновременно. Даже инцидент с ушастым, на время омрачивший Мейнса, поблек перед осознанием того, что с этого дня Рина его официальная невеста. Без всякого притворства и глупых договоров.

– Может быть, чаю? – нерешительно уточнил сосед. Постепенно из взгляда Дейна уходило удивление, сменяясь уже привычным обожанием кумира.

Верджил лишь кивнул, и первокурсник опрометью бросился разогревать чайник. Некромант, не дожидаясь вопросов соседа, начал рассказ. Он периодически перебивал сам себя, порою возвращался к уже ранее рассказанному, как будто сызнова переживал два недолгих, но таких важных диалога. И если один окрылял, то второй напоминал о суровой реальности.

Дейн оказался на редкость терпеливым слушателем, и некромант ему за это был благодарен. Шаг, на который он сегодня решился: отречься от прошлой жизни раз и навсегда – требовал осмысления, привыкания, а говорить об этом с Риной не стоило. Верджил понял, что она теперь считает себя единственной виной такого поступка, только вот желание послать родителя далеко и безвозвратно зрело в некроманте уже не один год, но она-то не знала об этом. Поэтому в глубине души боялся лишний раз напоминать Рине об отце. Под конец рассказа Вердж был уже обычным: не было безудержного блеска счастья в глазах, да и на душе – полный штиль. Словно эта его невольная исповедь расставила все на свои места, помогла срастись с его новым статусом: бедняка, жениха, свободного в выборе пути.

После того как Мейнс замолчал, Дейн пару мгновений колебался, но потом, решительно сжав губы, заявил:

– Знаешь, я уже понял, что ты гордый, и, может, мое предложение тебя обидит, но у меня есть немного денег. Тебе на первое время с Риной хватит. А отдашь – как сможешь.

Вердж коротко кивнул в знак благодарности, но ответил совсем другое:

– Спасибо, но знаешь, я не хочу начинать семейную жизнь взаймы. Я должен доказать, не отцу – себе, что способен брать ответственность. Не только за себя, но и за любимую женщину.

Стук в дверь, короткий, немного резкий, прервал его речь.

Некромант подошел, чтобы открыть дверь. На пороге стояла Рина. Она вошла и, опережая его вопрос, произнесла:

– Как оказалось, ваш комендант, узнав о том, что в комнате меня ждет супруг, пройти разрешил без всяких препятствий.

– Супруг? – иронично поднял бровь Вердж.

– Ну да, статус «жених» в плане получения допуска в мужское крыло менее весом, а поговорить мне с тобой необходимо.

Вердж сразу же подобрался, как борзая, учуявшая приближение матерого хищника.

– Отец. – Он не спрашивал – утверждал.

Рина лишь кивнула в ответ.

– Знаешь, у нас с тобой, похоже, обратный отсчет. И до легендарного «Пуск» отделяют всего четыре дня, но у меня есть идея, как нам вычислить убийцу, и твой папа, сам не зная того, нам в этом поможет.

Дейн, ставший невольным свидетелем нашего диалога, старательно отводил глаза в сторону, делая вид, что его здесь нет.

Верджилу же слова Рины совершенно не понравились, а еще в его душе, словно гадюка, свернулось чувство, что над ними обоими нависла угроза и исходит она отнюдь не от Мейнса-старшего.

 

Рина

За всеми перипетиями сегодняшнего дня я совершенно забыла о своей непробиваемой в плане брони оптимизма и рассудительности соседке. Вспомнила о ней, только вернувшись от Верджа. Было уже за полночь, а ее кровать была как репутация жены Цезаря: идеально прибранной, не вызывая даже подозрений о том, что кто-то на нее покушался.

Легкая тревога не успела перерасти в волнение. Спустя каких-то полчаса Чуба объявилась. Была она, правда, доставлена весьма оригинальным способом – через окно. Гномка спала на руках у нефилима с таким ангельским видом, что у меня даже возник когнитивный диссонанс: и эта практичная представительница подгорного народца не так давно говорила о выгоде и золоте, отданном за нее папочкой крылатика? Нет, определенно нет! Сия юная дева, ныне пребывавшая в обители Морфея, была воплощением чистоты и кротости.

Нефилим осторожно постучал в окно, прося открыть створки. Я поспешила выполнить молчаливую просьбу. Парень аккуратно приземлился на подоконник, а с него бесшумно спрыгнул на пол, не потревожив сна Чубыси.

Положив девушку на постель, он так же бесшумно взобрался на подоконник и, перед тем как прыгнуть вниз, обернулся и поблагодарил меня молчаливым кивком. Бросил еще один прощальный взгляд на гномку и, тихо вздохнув, что-то беззвучно прошептал. Не иначе желал девушке спокойной ночи. А потом, оттолкнувшись от подоконника, прыгнул. Пару мгновений спустя я увидела крылатый силуэт на фоне желтой, с оттенком синеватой дымки, луны, который стал неторопливо удаляться.

– Улетел? – Деловитый вопрос соседки никак не вязался с образом мирно спящей невинной девы.

– Угу, – озадаченно ответила я.

Судя по всему, на моем лице аршинными буквами было написано недоумение, ибо Чуба без каких-либо вопросов, махнув рукой и усевшись на кровати на манер китайского болванчика, начала сетовать на судьбу:

– Я никогда не думала, что нефилимы настолько настырные, хитрые и беспринципные в достижении своих целей. Ты представляешь, этот крылатый засранец, решив, что романтика меня не берет, задумал совращение! Не иначе из принципа: непорочная-то я еще могу себе найти другого жениха, а вот если благодаря ему распрощаюсь с девичьей честью, то деваться будет некуда – придется выходить замуж.

Я озадаченно молчала, а гномка, всплеснув руками, словно спохватилась, продолжила:

– А, так ты же не знаешь! Это у нас, гномов, есть не то чтобы свято чтимая, но все же традиция: дева до замужества должна быть непорочной. Опытные женихам не больно-то и нужны. Закон гор, чтоб его. А этот мой «жених», не поленился, полный справочник обычаев гномов осилил, хотя даже для меня текст в этом талмуде кажется на редкость занудным и зубодробительным. И решил, так сказать, применить знания на практике.

Я мысленно прикинула, каково же должно быть содержание этого справочника, чтобы педантичной гномке он казался скучнейшим, и зауважала нефилима. Его бы энергию да на учебу – за семестр бы доктором магических наук стал.

– И как проходил процесс совращения? – поинтересовалась ради любопытства. Итог-то уже видела – понятно, что крылатому мало что перепало. Потому как у дорвавшегося до объекта страсти мужика морда как у кота, облопавшегося сметаны: счастливая настолько, что радость аж с усов свисает.

Жених же Чубы таким не выглядел.

– Как-как, – притворно-печально вздохнула гномка. – Сначала, как и положено, прогулка по набережной, потом пикник на лоне природы в парке, где этот петух нещипаный старательно подливал мне вина. Дорогущего, столетней выдержки, не иначе.

– А ты?

– А что я? Я аккуратно и незаметно это вино через плечо под ближайший кустик выливала. Знаешь, как жалко было? – протяжно, чуть ли не со всхлипом, сказала Чуба. – Оно ведь наверняка дорогущее и вкусное, – посетовала соседка, напомнив мне рачительную хозяюшку, но никак не пылающую утонченной страстью особу.

– И что потом? – Любопытство, которое в свое время превратило обезьяну в человека (а вовсе не труд, как любят утверждать начальники, нагружая сверхурочкой), прогнало сон напрочь. Теперь я жаждала подробностей столь необычного свидания. Чубыся не подкачала.

– А потом мне резко захотелось мороженого, о чем я мусику и сообщила, икнув ему в лицо и обдав хмельным амбре.

Я живо представила гномку в амплуа «икающая дама подшофе» и усмехнулась. Но нефилиму ничуть не сочувствовала. Сомнительные методы достижения целей всегда имеют специфический душок и, используя их, надо быть готовым, что вкус у получившегося блюда будет далек от ожидаемого.

Чуба меж тем продолжала:

– В общем, пока мусик летал за мороженым, я мирно и заснула. – Чуба тяжело вздохнула и потом, словно признаваясь в сокровенном, понизив голос, произнесла: – Знаешь, что было самое тяжелое в этом спектакле? Сопеть и тихонечко похрапывать. Не умею я это делать.

А потом, прищелкнув пальцами, решительно произнесла:

– В следующий раз перед этим настырным разыграю отравление.

Я невольно обратила внимание на то, как она называет нефилима: вроде и в шутку, но все же. Было в этом «мусике» что-то такое… Словно Чуба неосознанно, но уже считала его своим. Эх, сдается, не дождется гном своей Чубочки, совратит-таки ее нефилим и утащит к алтарю на крыльях любви, причем не иносказательно.