Хантер с наслаждением затянулся. Небольшая трубка с красной чашей и чубуком, простая и благодаря этому изящная, смотрелась в руках сиятельного весьма органично. Он в задумчивости то прикусывал ее, то отнимал ото рта, выпуская кольца дыма.

Казалось, он так поглощен этим своим занятием, что перестал замечать что-либо вокруг. Я же решила воспользоваться моментом, чтобы заняться весьма важным и ответственным делом на благо собственного долголетия. А именно: удрать.

Шаг. Второй. Третий. Сначала я медленно отступала спиной вперед. А потом, обойдя Децли так, чтобы туша ящера закрыла меня от сиятельного, подхватила любимый гаечный ключ и задала стрекача. Если бы еще вчера кто мне сказал, что я решусь в одиночку отправиться по пескам, – я посмеялась бы над шутником. Это же чистое самоубийство.

Вот только сегодня поменялись сразу два обстоятельства. Пустыню мы уже преодолели, а маячившее в перспективе плато славилось не только меньшим количеством опасностей на квадратный дюйм, чем пески, но и большим изобилием. Так что вероятность подохнуть от голода и жажды резко уменьшалась. А вот рядом с муженьком (второе обстоятельство), как оказалось, – самое опасное место в империи. И если он к такому привычен, то я – нет. Посему я решила самоуволиться с должности его дражайшей супруги.

Вот только, гонимая острым желанием спасти свою шкуру, я не учла одного: наличия слишком ценного и разговорчивого балласта в виде привиденистого кронпринца. Эта полупрозрачная венценосная особа, хоть и не весила ни грамма (и по этой причине физически мне помешать не могла), оказалась коварнее коровьей лепешки. О возможности вляпаться в последнюю тоже можешь напрочь забыть – и вспомнишь лишь только тогда, когда это произойдет. Но она хотя бы воняет после, а не до инцидента. В отличие от его высочества.

Ехидное «А досточтимый лорд Элмер в курсе, что его жена собирается от него скрыться?» вызвало у меня целую гамму чувств. В основном – матерных.

Зато ответ сиятельного удивил не только меня, но и духа:

– В курсе, в курсе. Ждал, когда Тэсс отбежит подальше, чтобы дать команду Децли догнать ее. Ему нравится игра в салочки, особенно когда добыча верткая. В результате ящер бы получил похвалу хозяина, а я – удовольствие от лицезрения своей женушки, которую Децли притащит обратно за юбку, – усмехнувшись, закончил лорд стихий.

Перспектива быть зажатой в зубах ящера на манер обглоданной кости в пасти пса не прельщала. Пришлось возвращаться.

Пришла, села напротив Хантера и уставилась на него, не говоря ни слова.

Сколько продолжалась игра в молчанку – не знаю. За это время стремительное и жаркое солнце успело основательно прогреть серые камни, мимо нас величественно пронес свое жало здоровенный скорпион, а песчаный заяц, высовывавший свои любопытные уши из норы, – напроситься на обед. Как наверняка думал сам косой – к нам. Как полагала я – зайчатинка весьма неплохая альтернатива вчерашней крупяной каше.

Мое поведение нервировало даже меня саму, что уж говорить о привидении. Вот только Хантер оставался спокоен. Табак в трубке закончился, и муженек невозмутимо созерцал окрестности. Песок, камень, чахлая, но настырная трава, лишаистыми пятнами торчавшая то тут, то там, и четыре трупа. Децли, флегматично жующий скорпиона. В общем, как ни крути, умиротворяющая картина.

У меня невольно вырвалось:

– И зачем ты тогда отрезал голову гремучнику, раз твой ящер все равно жрет всякую ядовитую гадость?

На удивление, Хантер удостоил меня ответом:

– Яды ему не страшны, а вот свинцовые пули плохо влияют на пищеварение. – А потом безо всякого перехода: – Давай уже, спрашивай, чего хотела. Чувствую, пока не выяснишь все и не поймешь до конца, во что тебя угораздило ввязаться, побеги будут происходить с завидной регулярностью. А я или ящер можем в очередной раз и не успеть.

Так, значит, то, как меня поймал Децли, – не случайность? Хантер специально натаскал своего «песика» на подобные трюки и был уверен, что в случае падения меня поймают. Отрадно.

Вслух же я спросила совершенно иное:

– Раз уж ты сам заговорил о вопросах и ответах, объясни мне, недалекой, из-за чего я чуть в лепешку не расшиблась? И раз те, что гнались за нами, мертвы, – я красноречиво обвела взглядом трупы, – может, не стоит так спешить?

– Ты права: пока спешить больше незачем, – усмехнулся Хантер и добавил: – Жаль лишь, что до ближайшего поселения – там нас могут ждать новые джентльмены революционной удачи.

Я согласилась с очевидным: те, кто гнался за нами из Столицы, вновь напасть на меня с сиятельным не смогли бы по той уважительной причине, что ныне лежали, подражая органическому удобрению.

Смысл дальнейшей речи супружника оказался и вовсе печальным. А именно: в империи назрел заговор, да причем такой, что еще немного – и грянет революция. Похищение принца – лишь вершина айсберга. То, как кружок любителей смены власти превратился в организованную агентурную сеть, прохлопали и имперские безопасники, и внутренняя разведка.

– И кто же такой гениальный оказался? – задала я риторический вопрос, имея в виду автора не только похищения кронпринца, но и всего этого безобразия.

– А вот это еще предстоит выяснить, – развел руками Хантер. – Ясно только одно. Переворот – дело жутко затратное и нервное. Попробуй найди фанатиков, готовых лезть на баррикады, и убеди их благородством идей или звоном золота – это уж кому что ближе. Но то, как революционеры подготовлены, – впечатляет.

– И что вы теперь намереваетесь делать? – это в разговор включился кронпринц.

– Для начала, думаю, отпустить ездового ящера. Слишком уж Децли приметный. А далее… Рад сообщить, что мы осчастливим нашим появлением пассажирский поезд. Именно на нем и доберемся до Альбиона. А мисс Тэсс у нас станет горничной. Моей горничной.

– Горничной лорда… – недоуменно протянул Микаэль.

– Почему лорда? – иронично изогнул бровь Хантер. – Леди. Почтенной престарелой леди.

С сиятельным я познакомилась неполных два дня назад, а чувство, что медленно, но верно схожу с ума, уже не покидало меня ни на минуту. Зато Хантер вел себя, словно все как всегда: невозмутимо собрал поклажу, насвистывая бравурную песню себе под нос, упаковал остывший огненный камень, бережно свернул награбленное у четверых утренних визитеров. Крохобор! А еще – благородный.

Хотя он называл свою добычу «уликами». Почему – не пойму, но это его слово вызывало у меня воспоминания о садовых слизнях.

После того как все наши пожитки были уложены, а я сама – закинута в седло ящера, блондин остановился, окинул взглядом неудачливых революционеров и щелкнул пальцами. Вспыхнувшие, как свечки, тела, оставили после себя четыре горстки пепла. Поди теперь догадайся, что произошло.

Запрыгнув в седло за моей спиной, Хантер дернул поводья. Сегодня Децли был нетороплив и основателен: даже днем взбираться по круче на плато оказалось весьма опасно. На особо крутых подъемах нам приходилось спешиваться. При этом я позорно цеплялась за шипы на хвосте здоровенной рептилии. Впрочем, тварюшка не сильно возражала. Лишь недовольно косила на меня взглядом и порыкивала.

Когда под ногами исчез наклон, я даже не заметила. Сигналом, что мы все же закончили ползти вверх и теперь будем передвигаться относительно горизонтально, стало хантерово «забрались».

Лишь после этого я удосужилась оглядеться. Впереди причудливо переплетались зеленоватая бездна озер и монументальные каньоны из серого камня, скальные массивы, напоминающие старинные замки, рассеченные долинами бурных порожистых рек со множеством водопадов, и горные вершины, усеянные каменными россыпями и снежниками.

А за спиной, внизу, царствовала пустыня. Танцевали суховеи, блуждающие пески напоминали ворочавшихся во сне великанов, укрытых рыжим одеялом. До этих земель редко доходили дожди: влага предпочитала излиться на плодородную почву плато. «Прямо как благородные кварталы сиятельных и бедняцкие людские трущобы, – мелькнула у меня мысль, – интересно, а мое место где? Тут или там?»

Зато лорд стихий к созерцанию оказался не расположен. Подсадил меня в седло и сам забрался следом. До ночи мы так и не слезли с ящера. У меня же возникло стойкое чувство, что мы попали в страну тысяч водопадов, от небольших, скользящих тонкими водяными нитями, до гигантов шириной в сотни и высотой во многие десятки шагов. Они с ревом низвергались с темных скал пенящимися, клубящимися потоками. Столько воды я не видела за все годы, что провела в Анчаре.

Когда же на небо выкатилась бледная до синевы первая из лун, а сумерки расписали синь купола плеядами звезд, Хантер решил, что хорошенького понемногу, и остановился. Сиятельный легко спрыгнул с ящера, а вот я застряла.

Если первый день в седле сказался болью в мышцах, то сегодня у меня затекло, а также было отсижено и натерто, кажется, все. Даже брови.

– Слезай, – муженек протянул руки, чтобы меня подхватить.

Я сидела, изображая истукана. Зато кронпринц, истосковавшийся по общению, сдал меня с потрохами.

– Она не может, – начал он в своей излюбленной манере, когда чувствуешь: тебя посылают, но так тонко, что любой ответ покажется грубостью и оскорблением, – леди седлу не привычная, вот и…

Сиятельный выглядел удивленным. Он что, думает, раз я живу среди песков – то и наездница отличная? Как же! У каждого приютского свой ящер и вся сбруя к нему. Ну-ну… Нет, ездить я умела, но гораздо чаще расстояние покрывала на своих двоих. Вот в беге, несмотря на разницу в росте, я бы с Хантером поспорила.

Когда я увидела ехидное выражение на привиденистом лице, во мне взыграла гордость. Да. Я не эта их лядь, ледя, леди голубых кровей, в дамском седле по утрам на моцион не выезжаю, но свое место знаю, и указывать на него при всяком удобном и неудобном случае всяким высокородным…

Я поступила, как женщинам зачастую не свойственно, – молча продолжила сидеть без движения с прямой спиной.

– Ну как хочешь, – пожал плечами Хантер на мой демарш, и только хотел отойти, как это все надоело самому заинтересованному в отдыхе из нас – ящеру.

Децли тряхнул спиной, и я на манер фарфоровой куклы полетела вниз. Поймать вопящую падающую леди традиционным способом, что часто используется в процессе свадебной транспортировки невест, сиятельный не успел. Поэтому схватил то, что попало под руки.

В очередной раз за сегодня зависнув параллельно земле (на этот раз в двух ладонях от кончика носа), я начала подозревать, что все мужчины в младенческом возрасте проходят специальное обучение: как половчее схватиться за грудь. И не теряют этот навык до глубокой старости. Хантер оказался не исключением. Одна его рука удерживала меня как раз в районе этой самой груди, вторая – на талии, основательно сдавив живот.

Спустя мгновение он аккуратно вернул меня в вертикальное положение, а потом и вовсе бережно усадил на расстеленное походное одеяло.

– Спасибо, – искренне поблагодарила я. Мог ведь не ловить, а дать пробороздить носом землю.

– Не за что. К тому же со сломанной ногой передвигаться мы будем значительно медленнее.

С этими словами он сгрузил сумку, расседлал Децли и, хлопнув его по лапе, скомандовал: «Домой». Ящер скосил на него один глаз, словно спрашивая: «А ты точно уверен?» Пришлось сиятельному заверить: «Давай-давай. Постараюсь сам справиться с этими двумя».

На его заявление принц уничижительно фыркнул, а я лишь подумала: «Неизвестно, кто за кем еще будет присматривать».

Мгновение – и ящер растворился в сумраке ночи, лишь еловые лапы беззвучно качнулись.

Блондин вздохнул, провожая взглядом свою ненаглядную рептилию, а потом начал обустраивать ночлег: как и вчера, достал огненный камень, крупу, котелок. Я же продолжала выполнять созерцательную функцию. Каждое движение отзывалось болью. На выразительные взгляды благородного не обращала внимания, впрочем, как и на его робкое проникновенно-ласковое: «А может, ты?..»

Как впоследствии оказалось, лучше бы я превозмогла боль и сварила эту безднову кашу! Результат кулинарных потуг сиятельного можно было смело отнести к оружию массового поражения: массы бы смотрели на него и поражались. Опустим то, что ложка застряла в этом клейстере намертво, а Хантер плюнул на механические способы извлечения коварного орудия пищевого боя и применил магию: дематериализовал кашу. Но то, как он вздохнул и полез за сыром и остатками хлеба, объясняло, почему мешок с крупой все еще почти полон. Преследуя этих революционеров, лорд перебивался сухомяткой.

Выходило, что мой случайный супружник хорошо стрелял из пистолета и отлично ездил, владел магией и знал правила светского этикета, как патер обеденную молитву, а вот с готовкой у него отношения не сложились. Судя по ложке – взаимно не сложились. Учтем-с.

Не подозревая о моих коварных планах, сиятельный соорудил два нехитрых бутерброда и всучил один из них мне. Жевала я через «не могу», а потом просто рухнула (в прямом смысле этого слова, не меняя позы) спать.

Когда открыла глаза, первое, что почувствовала, – это сладковатый запах табака. Муженек сидел, курил, жмурился в предрассветных лучах. У его ног стоял вдвое похудевший баул. Привиденистый кронпринц, обитавшийся рядом, задумчивый, молчаливый и какой-то настоящий, сбросивший маску, казался еще совсем молодым мальчишкой, взвалившим на плечи непосильный груз.

– А, проснулась, – Хантер заметил меня первый и отложил трубку.

Кронпринц тоже как-то подобрался, хотя это в его привиденистом исполнении было весьма затруднительно.

– Частично, – я попыталась встать, но познала все радости прострела.

Во всяком случае, именно так описывала бабка Эмма профессиональную болезнь заядлых сплетниц, любящих глазеть в замочные скважины: боль в спине, такая, что и не разогнешься.

Поза ярого борца с сорняками показалась мне милой и притягательной, а вот супружнику она чем-то не понравилась:

– Или ты сейчас разогнешься, или я тебе помогу.

Пришлось медленно, превозмогая ломоту в пояснице, выпрямляться.

– Вот видишь. Можешь, когда захочешь, – одобрительно протянул сиятельный, широко улыбаясь.

В путь мы двинулись спустя полчаса. Сначала каждый шаг отдавался болью, но потом то ли кровь разошлась, то ли боль отступила, но к тому моменту, когда показалась городская околица, я чувствовала себя вполне сносно.

Хантер еще раз сверился с картой, на которой почти рядом стояли три точки. Одна из них – городишко, чуть больше нашей дыры, через который проходила железная дорога. Две другие – деревеньки.

Кивнув своим мыслям, супружник достал кошель и, выудив пару серебрушек да россыпь медяков, протянул мне:

– Купи одежды. Женской. Себе – служанки, и мне – благородной леди. И обувь моего размера, – тут он для наглядности выставил вперед ногу в сапоге. – Да, парик не забудь и помаду с румянами.

После короткого напутствия монеты перекочевали в мою ладонь. Не успела я обрадоваться: вот он, шанс удрать, получив свободу и не ввязываясь в грязные игры знати, как меня остановила усмешка муженька. Взмах его руки – и мне на плечи легло заклинание.

– Чтобы не сбежала, – пояснил муженек, – не вернешься с заходом солнца – лишишься рук.

Да уж! Вот что значит: «Благородство сиятельного распространяется только на благородных». Я на такой щедрый дар могла не рассчитывать.

Городишко встретил меня гомоном босоногой детворы, скрипом повозок, базарной трескотней соседских кумушек, запахами сдобы и отбросов вперемешку. Я шла по улицам, разглядывая вывески. Ни одной лавки с готовыми платьями. Зато насчитала семь шильд с пенными кружками и четыре цирюльни. Как будто горожанам все, что нужно, – это напиться, подраться, а потом, протрезвев, вырвать недовыбитые зубы. Иных проблем, кроме как утолить жажду и побриться, похоже, они не имели.

Свернув еще пару раз, я все же обнаружила булочную. Аромат свежевыпеченной сдобы с корицей, ванилью дразнил ноздри, кремовые пирожные соблазняли в витрине сильнее, чем новенький, сошедший с конвейера моноход последней модели. В животе предательски заурчало и я, поддавшись соблазну, направилась в булочную.

За пару медяшек я стала счастливой обладательницей здоровенного глазированного пряника. Ценная информация, где же здесь можно разжиться женским платьем и всем, что к нему полагается, досталась мне даром от словоохотливой, пышной и румяной, как сдобная булочка, продавщицы.

Следуя указаниям, я таки добралась до лавки, вход в которую украшало изображение шляпки, намалеванное красками на белой стене. Причем оно было столь «достоверно», что узнать вуалетку, больше напоминавшую рыбацкую сеть, я смогла лишь со второго раза. Зато ниже гордо красовалась надпись: «Модистки Ша и Нель. Лучшее дамское платье в городе».

Толкнула дверь и, шагнув через порог, оказалась в миленьком магазинчике, основным недостатком которого был избыток товара на квадратный дюйм. Поэтому я почувствовала себя как моль в платяном шкафу: места мало, тряпья много и все хочется попробовать.

Глаза разбегались, но на помощь мне пришла модистка. Выслушав просьбу, она предложила мне начать с туалета для хозяйки. Разобравшись с нужного размера нательной сорочкой (достойной габаритов сиятельного оказалась лишь одна) и чепцом, дело дошло до чулок. И тут я растерялась: многообразие от тончайших до вполне практичных, от белых до алых. Я никогда не думала, что их может быть столько. Выбрала самые красивые и дорогие: ярко-алые в крупную сеточку. Хантеру должны понравиться.

А вот с платьем случилась та же беда, что и с сорочкой: гренадерских размеров в лавке оказалось раз-два и обчелся. В результате сиятельный заочно стал обладателем чего-то зелено-болотного, с кучей рюшей и ярко-желтой окантовкой. Оценить модель мне помешало малое пространство лавки, поэтому осталось стойкое впечатление, что я прикупила чехол от дирижабля. Зато лорд в него точно поместится. Довершил образ будущей внушительной миссис Элмер парик, столь кучерявый, что его легко можно было перепутать с курдюком овцы.

Себе же, как и наказывал Хантер, я взяла коричневое платье, передник, кремовый чепчик и отдельно – белые манжеты и воротничок.

Подумала – что еще нужно? – и вспомнила про румяна-помады. Уточнив у модистки, где можно их приобрести, узнала, как добраться до аптеки.

Я расплатилась, и заботливая хозяйка начала упаковывать все мои покупки. Вот тут-то и пришло оно. Озарение. Жаль, что запоздалое. Тащить весь этот ворох одежды до той самой аптеки, а потом и до лавки сапожника – удовольствие то еще. Но все в этом мире имеет свою цену, а глупость – еще и наценку в виде укоров. В моем случае – самой себе.

Зато упрямства мне всегда было не занимать, и я, подобно мулу, доволокла все свертки до злополучной аптеки. Пыхтя, ввалилась в оную. В нос мне ударили запахи мяты, камфары и валерианы.

Огляделась. Прилавок, позади которого расположились полки со склянками, банками с заспиртованными жабами, запечатанными колбами с сизым дымом, мензурки с подозрительными растворами и мирные на вид пузырьки с притертыми крышками. И ни души. Вернее – две души. Моя и кронпринцева, тут же материализовавшаяся. А вот аптекарской – и в завиданках не было.

– И где?.. – задала я риторический вопрос, обозревая заприлавковое пространство.

Венценосное привидение, видя такой произвол, нахмурилось и даже в нетерпении прошлось от стены до стены. Я же поступила, как и любой, кому что-то сильно нужно: крикнула. Звук прокатился по комнате, ударился об окна и полетел в раззявленную дверь подсобки.

Вот только вышедший аптекарь, шаркавший тапками по полу так, словно вознамерился сделать в половицах колею, не оценил приветствия.

– И незачем так орать, молодой человек, – не поднимая взгляда, возвестил хозяин склянок. – Я вам не мальчик на побегушках.

Венчик седых волос обступил лысую макушку, как снег – проталину, кустистые брови, сгорбленная спина, руки в старческих прожилках вен. Дедок лишь на мгновение поднял голову. Мельком прошелся взглядом по невзрачной от пыли мне. А вот на кронпринце, не успевшем исчезнуть при появлении посторонних, задержался.

– Не та нынче молодежь пошла. Вроде с виду парень, а по голосу – чистая девка, – пробурчал под нос старик. – А все виновата столичная мода!

Он назидательно поднял палец.

– Мне бы помады и румян с тенями, – озадаченно произнесла я.

Мое замешательство объяснялось тем, что аптекарь продолжал меня игнорировать и смотрел исключительно на привидение, ничуть не смущаясь его эфемерной сущности.

– Как изволите… – старик на мгновение замолчал, а потом глумливо добавил: – девушка.

И все это – адресуя кронпринцу. Высочество поняло и оценило ехидный намек.

– Я не девушка, – грубым голосом уточнил принц.

Аптекарь, сгорбившись еще сильнее, нагнулся под прилавок и оттуда пробурчал:

– Девять медек за все.

Я, пройдя сквозь привиденистого Микаэля, стоявшего к прилавку ближе, высыпала на столешницу требуемое и сделала шаг назад.

Аптекарь, увидев деньги, тут же сгреб их и выставил перед привидением тюбики ярко-алой помады, черных, как сажа, теней и ярких румян.

– Вот. Все, что вы и просили, миссис, – ёрничая, протянул аптекарь.

– Я еще раз вам говорю, что я не девушка! – сквозь зубы выдохнул кронпринц.

Но подслеповатый старик, в роду которого не иначе затесались ехидные гоблины, все равно остался при своем и выдал: «Ну и гордитесь!» – имея в виду вовсе не смену пола, а переломную ночь, что превращает девушку в женщину.

После этой коронной фразы аптекарь неспешно развернулся и пошаркал тапками обратно. Кронпринц же сдержанно произнес:

– Никому об этом ни слова.

Я лишь кивнула, не в силах издать ни одного членораздельного звука. Боялась, что если открою рот – засмеюсь, и даже грозные взгляды и надменное выражение венценосного лица меня не остановят.

Зато у сапожника все прошло гладко. Даже весьма быстро нашлась пара дамских сапог подходящего размера. Правда, расцветочка у них была а-ля детская неожиданность. Ну да кто под юбкою увидит-то?

Так рассуждала я, таща покупки на городскую окраину.

И тут из одной подворотни бедняцкого квартала нарисовались двое. Эти любители легкой наживы были еще сопляками. Младше меня. Видимо, посчитали, что одинокая юная девушка – для них легкая добыча.

Один – щербатый, на вид не больше пятнадцати, второй, весь то ли в прыщах, то ли в оспинах, и вовсе – десятилетка. Зато оба при ножичках. Последние-то и придавали небывалую уверенность мальцам.

Не матерые, а оттого дурные. Не оценивают опасности, силы. Борзые, и от испуга могут пырнуть и за медяк.

Что должна сделать каждая приличная девушка, когда на нее нападают бандиты? Правильно – испугаться. Я приличной не была хотя бы потому, что выросла на диком юге, но этикет все же решила соблюсти. Вскинула руки, выпуская из них свертки с покупками (специально выбрала для этого дела место почище). Поднесла ладони к щекам, изображая оторопь, и открыла рот.

С моей стороны – ожидаемая для них реакция. С их – предсказуемые действия.

Один из парней метнулся ко мне, направляя заточку к груди. Видать, не впервой ему. Зато вот рифленой подошвой под дых щербатому леди, похоже, ни разу не заезжали. Именно это я и проделала, едва успев увернуться от острия. Пацан судорожно глотнул воздух, выронив нож.

Не медля, врезала ему коленом в пах.

Резкий крик Микаэля «Сзади!» чудом спас меня от острия под ребра от второго участника действа. Повезло, успела отскочить. Лезвие лишь оцарапало плечо, разрезав ткань. Полотно сразу обагрилось кровью. Прыщавый радостно оскалился.

Щербатый же продолжал стонать, зажимая руками самое дорогое, и не горел желанием присоединиться к парным «танцам». Вот только когда он глянул мне за спину, его зрачки расширились, а рот начал беззвучно открываться и закрываться.

Неужели это мой любимый гаечный ключ, что я достала из голенища, произвел на него столь неизгладимое впечатление?

Второй, прыщавый, тоже, переведя взгляд мне за спину, поступил весьма странно: выронил заточку и, не оглядываясь, дал деру. Его товарищ поступил аналогично: прихрамывая, скуля и все так же зажимаясь, начал тикать.

Мне же на плечо легла рука, и знакомый голос произнес над ухом:

– Знаешь, я даже не удивлен.

– Я бы и сама справилась, – ответила я из чистого упрямства. Принимать помощь от сиятельного было неловко.

Как-никак всю свою жизнь я к этим благородным, мягко говоря, особой любви не питала. А тут…

– Не сомневаюсь, – с сарказмом протянул Хантер, разворачивая меня к себе.

Со второй его руки слетел сгусток энергии и устремился вслед беглецам, сворачивавшим за угол. Как ни странно, заклятие попало в пацанов, осыпавшись им на плечи серой пылью. Когда я недоуменно посмотрела на Хантера, оказалось, что он пристально взирал на мой порез.

Он ничего не сказал, лишь светло-серые глаза потемнели, став оттенка неба во время песчаной бури. А потом одним движением он оторвал разрезанный рукав от моей рубашки и начал перевязывать рану. И все это – молча. Не проронив ни слова. Я тоже не горела желанием пообщаться, чувствуя, что, едва открою рот, в ответ мне прилетит долгая, нудная нотация в духе леди Изольды.

Я ошиблась лишь наполовину: ликбез оказался до безобразия коротким и сводился к тому, что незачем шляться по подворотням. Даже если можешь себя защитить. И точка.

Кронпринц в воспитательный процесс благоразумно не вмешивался.

А потом Хантер подхватил мои баулы и как ни в чем не бывало пошел дальше.

– Ну и зачем была вся эта конспирация? Дескать, твои сиятельные уши могут увидеть, запомнить, а меня – неприметную – навряд ли. Теперь-то точно вся окрестная шпана будет в курсе, какой в их городке отметился благородный, – проговорила я.

– Не будет, – отозвался кронпринц. – Хантер навесил на них заклятие временного забвения, – и с этими словами невозмутимо поплыл за лордом.

Переодевались мы в одном из заброшенных зданий на краю города. Сиятельный, едва только развернул свои свертки, уставился на чулки.

– Что это? – протянул он, вытягивая красную сетку у себя перед носом.

– Как ты и просил. Все для леди.

– Видимо, у нас с тобой немного разные представления о том, как должна выглядеть леди.

– Зато какие красивые, – поддержал меня кронпринц, почему-то подхихикивая. – Совсем как у прелестниц квартала багровых штор.

В итоге зрелище волосатых икр Хантера, обтянутых злополучными чулками и упакованных в дамские сапожки умопомрачительного цвета, оказалось не для слабонервных. Хорошо хоть платье скрывало масштабы моего текстильного промаха. Зато парик и чепец сидели как надо, а помада, румяна и тени довершили образ дамы, что уже в годах, но не лишена тяги к поиску приключений на свою корму.

Сиятельный косил на меня недобрым взглядом, поминутно поддергивая сползавшую накладную грудь. Под его таким прицелом я хотела удалиться за частично обвалившуюся стену, чтобы надеть наконец-то платье. Ан нет.

– Подожди. Покажи руку, – то ли приказал, то ли попросил лорд, подходя ко мне размашистой, чисто мужской походкой, которая никак не вязалась с длинным платьем, да и образом развеселой дамочки.

Пришлось подчиниться и подставить ему для обозрения плечо. Осторожные, чуткие касания – и перевязь упала на землю.

Сиятельный внимательно осмотрел рану, отчего-то нахмурился и заключил:

– Не двигайся. Сейчас попробую подлечить магией, чтобы хотя бы не кровила и затянулась. – А потом смущенно добавил, словно оправдываясь: – С целительством у меня не очень. Я все же деструктор, а не созидатель.

При этих его словах невольно глянула на кронпринца. Вот кто созидатель наичистейший.

Сиятельные в большинстве своем – маги. Поговаривали, что раньше, когда они только пришли в наш мир, без дара среди них вообще никого не встречалось, а вот теперь… Поди ж ты.

Зато у некоторых людей, правда, редко, начали проявляться способности к магии. Ну да не в этом суть. Эти самые сиятельные, как рассказывал Хромой Джо, по дару делились на четыре «касты» (так называл их одноногий бывший маг). Первые – созидатели. Им была подвластна энергия жизни во всех ее проявлениях. Творцы, способные при определенной тренировке заглянуть тебе в память против твоей воли. Вторые – деструкторы или стихийники. Это боевые маги, повелители огня, воды, воздуха, земли. Встречались среди них и некроманты. Третьи – оракулы. Пифиям и предсказателям открывались тайны времени и пространства. А вот четвертые – артефакторы, техномаги, могли поделиться своей силой с камнем, металлом, заставить его жить пусть неполной, но жизнью.

К слову, Хромой Джо говорил, что и у меня есть способности к артефактике, хотя и слабые. Потом, правда, всегда сетовал, что родилась я не парнем, да не с ходачихой – могла бы тогда техномагом вольным стать. А так – все одно. Девка же. Я соглашалась, что да, девка, и с упоением продолжала ковыряться в очередном механизме.

Плечо ощутимо защипало, впрочем, терпимо. Я посмотрела на Хантера, водившего над раной ладонью. Лицо сосредоточенное, губы сжаты в тонкую линию. Подумалось, что для целителя – это пустячная рана, а для деструктора… Все равно что мне умертвие пытаться уложить, скручивая из пальцев фигурные фиги. Пока я выплетаю некромантские кренделя пальцами, дожидаясь эффекта, нежить мною не только подзакусить успеет, но еще и переварит. А все оттого, что магия разных потоков одна в другую очень тяжело трансформируется.

Тем не менее порез рубцевался прямо на глазах. Сначала показалась сукровица, а потом и вовсе остался лишь красный след.

– А как ты узнал, где я и что со мной? – задала я давно мучивший меня вопрос.

– Что с тобой – и не догадывался. Просто пошел тебе навстречу. Ты задерживалась. А вот про где – следящее заклинание. Я его повесил на тебя, когда отпускал.

Вот ведь… А наговорил-то, что рук лишусь. На самом же деле – обычная следилка. Ну жук! На испуг решил взять. И взял-таки. В душе сплелись клубком влюбленных варраван досада и… благодарность: успел, вмешался, да и сейчас вот – мог бы не лечить, но все же…

Я неловко поправила пройму рукава разорванной рубахи и опустила взгляд. Теплая ладонь все еще лежала на моем плече, чуть выше раны.

Его дыхание щекотало макушку. Мы стояли непозволительно близко, оба в каком-то странном оцепенении. Безмолвные. Недвижимые. Случается так – тишина на двоих среди гомона, его взгляд, что целует твои глаза, и прикосновения – невесомые, от которых паришь в небесах.

Так вот, у нас этого не было. Но впервые за последние пять лет я чувствовала себя под защитой. От Хантера исходили спокойствие и уверенность, в которые хотелось укутаться, как в шаль.

Кашель кронпринца, его невозмутимое «Простите, что прерываю ваше общение…» заставили нас синхронно отпрянуть друг от друга. Я подняла сверток с платьем и, глядя себе под ноги, прошла за полуобвалившуюся стену.

Уже там, дав себе мысленную затрещину и обозвав себя три раза идиоткой, начала переодеваться. В моем положении доверие – непозволительная роскошь, а я сегодня не только транжирила, но и, похоже, влезла еще и в кредит. Вот только опыт говорил, что проценты по такому займу будут горькими, звенящими от разочарований.

Последний раз я поправила передник и вышла к сиятельным. Привиденистое высочество одобрительно хмыкнул, а вот Хантер почему-то скривился. Первая реплика лорда удивила и меня, и Микаэля:

– Ты издеваешься? – Видя наше синхронное недоумение, сиятельный пояснил: – Я-то думал, что у тебя просто проблемы со вкусом, но, как я вижу, твой наряд вполне пристоен…

«Чулок он мне долго не простит», – поняла я.

Больше медлить не стали и отправились на вокзал. Впереди вышагивала дама внушительных размеров, помахивая баулом, как носовым платочком. Позади – я с небольшим узелком. Завершало процессию гордо плывущее в воздухе привидение.

Когда миновали окраины и оказались на людной улице, Хантер, развернувшись ко мне, с извинением во взгляде протянул свою сумку:

– Дальше не могу. Сама понимаешь: госпожа не несет чемоданы, если у нее есть служанка.

Это была прописная истина, и я не возражала. В этой ситуации, как мне показалось, гораздо неуютнее чувствовал себя сиятельный. Тем не менее его душевные терзания на походке не сказались. Даже наоборот. Он шел, старательно метя юбкой, вертя головой и охая. На мой взгляд – безбожно переигрывал. На взгляд двух выпивох, примостившихся у входа в один из кабаков, – вел себя столь естественно, что ему в след полетел одобрительный свист. Почему-то сиятельный не был польщен столь высокой оценкой его актерского таланта, а наоборот, скривился.

Наконец мы добрались до «Вокзальной площади», как гордо гласил указатель. Хотя те, кто называл пятачок, на котором едва могли разъехаться три повозки, площадью, явно погорячились. Небольшой домишко с черепичной крышей, стоявший недалеко от монорельса, оказался самим вокзалом. Перрон же и вовсе – обозначен длинным помостом.

Хантер отправился покупать билеты, оставив меня охранять наши пожитки. Кронпринц благоразумно дематериализовался, едва завидев прохожих, еще в бедняцком квартале. А я смотрела на рельсы и невольно вспоминала, как пять лет назад меня и еще десяток сирот по такой же дороге привезли в приют святой Брунхильды, что на западе империи, недалеко от монастыря имени этой набожной сиятельной. Правда, из богадельни я сбежала спустя неделю и на своей шкуре познала удушающую хватку ошейника. Кстати, именно из-за этого побега попечители данного приюта приняли решение отправить меня в Анчар, чтобы я не портила им своей глупостью статистику сиротской смертности: по распоряжению имперских министров в богадельне за год должно умирать не более трех дюжин воспитанников (надо ли говорить, что к моменту моего там появления отбыло в мир иной из стен обители имени святой Брунхильды ровнехонько тридцать шесть душ). Превышение лимита грозило дирекции тем, что у приюта могли убрать слово «почетный» из названия. А руководство им весьма гордилось. Вот и отправили меня в заведение, не столь трепетно относящееся к нормативам.

Сколько дней длились эти переезды по железной дороге – уже не могу сказать. Зато память услужливо подкинула и ощущение шатающегося пола, и запах туалета, от которого резь в глазах, и ночной промораживающий сквозняк, и дневной удушающий зной. А еще – постоянную толкотню.

Как-то раз в вагоне я проснулась посреди ночи в свете полной, как будто беременной, второй луны, которая вот-вот должна разродиться новым месяцем, наблюдала за толстой белой и жирной вшой, что ползла по шее моей соседки, спавшей на полу в двух ладонях от меня…

Я несколько раз вздохнула, вынырнув из омута воспоминаний. Раз Хантер выбрал именно этот садистский путь передвижения – значит, на то есть причина.

Меж тем народ на перроне начал прибывать. Невдалеке стояла какая-то молоденькая миссис под руку с пожилой дамой. Судя по тому, как почтенная матрона то делала юной кокотке замечания, то оправляла ленты, подчеркивая девичью красоту, – это ее матушка. Юноша с саквояжем задумчиво смотрел вдаль. Представительный джентльмен переминался с ноги на ногу, держа в руках чемодан. Престарелая леди, в чьих чертах лица сквозило что-то овечье, презрительно щурила глаза, смотря на молодоженов, в одной руке она держала «Имперский вестник» не первой свежести, в другой – дорожную сумку. Невысокий толстячок, столь упитанный, что напоминал мячик, с пышными кавалерийскими усами и в парадном мундире, обтянувшем его брюшко, с интересом разглядывал… Хантера, приближавшегося ко мне.

– Мы как раз вовремя, через полчаса поезд прибывает на станцию, – сообщил сиятельный, едва только подошел ко мне и начал обмахиваться двумя билетами, как иная дама – веером.

Народ все прибывал, и когда наконец показался поезд, перрон оказался весь заполнен. С учетом того, что стоянка в городке была не более десяти минут, пассажиры засуетились.

Наконец колеса здоровенной железной махины замедлили ход и окутались клубами пара. Поезд остановился.

Наш вагон был третьим по счету, «купейным», как пояснил Хантер. Мне это ровным счетом ничего не говорило. Зато премиленькие розовые шторки с рюшами на окнах дарили надежду, что в этот раз путешествие окажется более комфортным.

Дверца открылась, и на перрон спустился проводник в форменной амуниции. Он мельком проверял билеты, а большей частью помогал дамам взобраться по откидной лестнице (все же самодельный перрон находился значительно ниже вагонного порога). Когда очередь дошла до Хантера, раздался свисток паровоза, возвещавший, что еще немного – и поезд тронется. В спины нам дышал низенький усач, которого я про себя окрестила майским жуком.

Сиятельный, видя, что времени в обрез, схватил чемоданы, лихо закинул их в дверь и сам, не дожидаясь руки проводника, схватился за перила. Хантер вскинул ногу на первую ступеньку, отчего юбка задралась, обнажая ногу в фривольном чулке.

Сзади я услышала, как колобок сглотнул и прошептал восхищенно: «Какая женщина!» Но сиятельный, чьи острые уши были надежно замурованы кудрявым париком, так и не узнал, что произвел неизгладимое впечатление на отставного вояку.

Хантер буквально взлетел по лестнице. Мне не оставалось ничего другого, как повторить его маневр, по результатам которого льняные чулки гризетки не снискали славы красных сетчатых товарок.

За нами в вагон вкатился толстячок, а затем запрыгнул и проводник поезда. Раздался еще один гудок, и железная махина сдвинулась с места. Я же подхватила чемоданы и, поминутно поминая про себя всенижних, поплелась за Хантером, что уверенно шел по коридору.

Когда мы очутились в купе, я поняла: таки разница в путешествии обеспеченных пассажиров и приютских велика. В двухместном купе имелась недурственная откидная полка для прислуги и весьма удобный диван для господ. Магические газовые рожки для вечернего освещения, миниатюрный столик и даже привинченный к стене рукомойник и зеркало, закрепленное на внутренней стороне двери, – все это буквально дышало заботой о пассажирах.

Едва мы успели присесть и отдышаться, раздался учтивый стук. Провожатый, слегка лебезя, поинтересовался, исключительно у «очаровательной миссис», не требуется ли чего, а потом, предупредив, что заглянет чуть позже проверить билеты, удалился.

– Чего это он такой обходительный? – недоверчиво уточнила я у сиятельного, как только проводник покинул купе. – Как будто император перед ним.

– За те деньги, что стоит это купе, он еще и не так будет выслуживаться, – скривил губы благородный. В этих его словах сквозило неприкрытое презрение в адрес желавшего угодить проводника. – На этот поезд оставались всего два билета. В купе для «Особых персон».

Судя по тону, он явно передразнил билетершу в кассе.

– Пять золотых за место для меня и три – для прислуги. Это натуральное вымогательство, – недовольно пробурчал супруг и потянулся к баулу в поисках своих трубки и кисета.

У меня же при этих его словах появилось ощущение, что мы с Хантером действительно женаты. Причем уже давно и прочно. Сиятельный, методично набив трубку, щелкнул пальцами так, что в районе ногтя вспыхнул маленький огонек. Поднес пламя к табаку и, раскурив, с наслаждением затянулся, выпустил кольцо дыма и откинулся на диване.

Смутное ощущение, что мы давно женаты и никакой это не фарс, переросло в стойкую уверенность. Я бросила взгляд в окно. Городок медленно, но верно оставался позади, а я поняла, что ужасно проголодалась. Единственный пряник, съеденный с утра, не в счет. Желудок, полностью поддерживающий политику: еду – голодным, ром – жаждущим, – выдал сольную серенаду.

– Соседний – вагон-ресторан. – Хантер протянул мне несколько монет. – Купи себе и мне чего-нибудь поесть. Но только давай не так, как с платьем. Если изыски модисток я еще в состоянии переварить, то мясо в хрустящей карамели с вишневым вареньем в исполнении местного повара – боюсь, нет.

– А такое бывает? – недоверчиво спросила я, не понимая, как в голову может прийти смешать три и так вкусных продукта.

– Еще и не то бывает. Приедем в столицу – обязательно угощу, – заверил Хантер благодушно.

Я лишь подумала: интересно, а это мясо в варенье подается как горячее или как десерт?

Выйдя в коридор, я увидела преинтереснейшую картину: уже знакомый жук-толстячок исследовал наполнение соседних купе методом ненаучного тыка. От научного этот способ отличался тем, что при неудачном опыте «исследователь» не отметал бракованную пробу, а долго перед нею извинялся. Выглядело это примерно так: отставной вояка открывал очередную дверь, говорил что-то вроде: «Ой, прошу прощения, ошибся!» – закрывал, топтался, стучал еще раз, вновь распахивал створку, долго и пространно сетовал на свою невнимательность и просил обитателей купе его простить.

Мне даже стало интересно: кого с таким завидным упорством ищет этот гастрономический гурман. Заинтригованная, я из тамбура решила понаблюдать за усатым «ученым».

Толстячок извинился еще несколько раз и, наконец, добрался до нашего с Хантером временного пристанища. И тут произошло самое интересное: вояка, радостно что-то воскликнув, решительно вошел к сиятельному.

У меня, еще не отошедшей от квартета революционеров, что так мило приветствовали нас позавчера утром, мысль была только одна: на блондина опять решили напасть. Вот только как они узнали?

Я устремилась обратно, но не успела открыть дверь, как услышала страстный шепот толстяка:

– О, прекрасная незнакомка! Не будьте же столь жестокосердны, откройте мне, бравому офицеру, всю жизнь посвятившему войне, свое прелестное имя!

Хантер закашлялся то ли от дыма, то ли от речи вояки. Оратор не растерялся и начал расхваливать свои достоинства:

– Вы сразили меня наповал. Ваша сила, ваше изящество… О! А ваша ножка в этом очаровательном чулке… Она просто свела меня с ума! – вещал он с придыханием. – Клянусь, я буду носить вас на руках. Я сделаю все, чтобы вас удержать: сверну горы, поверну реки вспять, затоплю водою Анчар.

«Вот с последним – без вариантов», – вынесла я вердикт его реплике. Хантер тоже не поверил рекламным песнопениям толстячка.

– Настоящий мужчина не должен ничего обещать, – чуть жеманно, в соответствии с образом престарелой кокетки, протянул сиятельный. – Он должен только уметь держать две вещи: слово и удар. Тогда любая из женщин будет его.

Не знаю, как насчет удара, а вот театральную паузу этот толстячок умел держать мастерски. Прошло не менее полуминуты, прежде чем он с восхищением протянул:

– Вы, прелестница, знаете толк в отношениях с мужчинами… – и сцапал ручищу «миссис» с намерением облобызать.

Я одна услышала отчетливый скрип зубов сиятельного? Судя по тому, как привиденистый кронпринц, материализовавшийся за моим плечом, прыснул в кулак, – нет.

Я тоже ухмыльнулась и решила: пусть Хантер еще немного покупается в лучах мужского обожания. Мне же стоит заняться вопросом более насущным – пропитания.

Вагон-ресторан на поверку оказался местом весьма популярным. Почти все столики были заняты. То ли по причине вечернего времени, когда организм тактично намекает на ужин, то ли оттого, что дорога сама по себе пробуждает аппетит.

Я остановилась в нерешительности: служанке не следует сидеть за столом с накрахмаленной скатертью, да и Хантер недвусмысленно дал понять, что есть тоже хочет. Решила обратиться к официанту, как раз прошмыгнувшему мимо меня с пустым подносом.

– Вы мне не поможете? – начала я, невинно хлопая ресницами и вцепившись стальной хваткой в его локоть.

То, что как первое, так и второе действие необходимы и составляют особый ритуал общения с мужчинами, от которых девушке что-то нужно, мне в пятнадцать лет объяснила Мадлена – тогдашняя первая красотка нашего приюта. К слову, через год, когда ей исполнилось восемнадцать, она умудрилась окрутить пожилого караванщика и, став его седьмой женой, избавиться от оседлого ошейника и переехать в богатый дом крупного торгового города Шейплак. Так что советом опытной в этих делах Мадлены я решила не пренебрегать.

Официант, дернувшийся по инерции (схватила я его на полном ходу), обернулся и резко изменился в лице. Я искренне надеялась, что эта метаморфоза связана с моей неземной красотой. Увы, зря рассчитывала.

– Ну и цепкая же ты, крошка, – чуть морщась от боли, вместо приветствия выдал парень. Впрочем, злобы в его голосе не звучало, скорее удивление.

Пришлось ослабить хватку, отчего на его лице даже расцвела улыбка.

– Чего надо? – по-простому начал он, сразу распознав во мне ровню, а не богатую пассажирку поезда.

– Хозяйка пожелала отужинать у себя в купе, – сразу решила я перейти к сути дела.

– Организуем, – весело усмехнулся официант, – говори, что она хочет.

Вопросам меню посвятили минуты две. В результате Хантер стал счастливым заказчиком супа с гребешками, прожаренного стейка с томленым картофелем, молочного печенья и зеленого чая. А вот то, что при обсуждении блюд парнишка начал меня кадрить, я поняла не сразу. Лишь когда его рука ненавязчиво обхватила мою талию и прозвучал вопрос: что я делаю, когда моя госпожа изволит почивать? А то у него есть предложение с удобной каморкой и вполне мягким и широким спальным местом…

Не то чтобы я не понимала, что значит такое фривольное предложение, скорее даже наоборот: прекрасно представляла. Но в Анчаре, где бандиты чувствовали себя вполне привольно (это скорее шериф вел себя тише воды ниже песка), девичья честь, как ни странно, ценилась высоко. А еще была жива память о моей матери и отце, женившихся по большой любви, а не по зову плоти. Это чувствовалось во всем: в жестах, в словах, в отношении родителей к нам с братом. Жаль, что от славного семейства Шелдон осталась лишь я.

Тем не менее в глубине моей души жила мечта о такой же крепкой семье, что была у меня когда-то. Я искренне верила, что встречу такого же замечательного мужчину, как мой отец, влюблюсь в него, выйду замуж. Мы будем жить долго и счастливо в каком-нибудь небольшом спокойном городке, растить детей, зная, что на улице они не попадут под лапы ездовых ящеров налетчиков или их не укусит гремучник, не утянут в свои объятия блуждающие пески. Не бояться, что когда твоя нога переступит границу округа – шею сдавит поводок. И для осуществления этой мечты прыгать по койкам не обязательно. Совсем даже наоборот.

На лице парня блуждала улыбка мартовского кота. Все ясно. Буду объяснять ему на доступном для него языке, что парню следует поискать для ночных забав другую «киску», а не тратить на меня попусту время и обаяние:

– Моя госпожа страдает бессонницей, так что никак.

Собеседник намека не понял и решил взять на себя устранение нарисовавшейся «проблемы»:

– Да не вопрос. У меня есть чудесные сонные капли.

Я еще раз убедилась: намеки – не мужской конек. Только прямой текст. Не больше трех слов в предложении. Который для достоверности результата стоит повторить несколько раз.

– Руку убрал, – резко выдохнула я, стараясь, впрочем, говорить не громко, чтобы не привлечь внимания.

– Ты чё, такая недотрога, – протянул парень, впрочем, без особой обиды.

Судя по всему, после моего отказа в суп Хантеру официант все же не плюнет.

А потом бросил взгляд на запястье второй моей руки и, увидев вязь брачной татуировки… извинился.

– Замужем? – уточнил он на всякий случай.

Я лишь кивнула.

– Любишь или верность хранишь? – сочувствуя самому себе, протянул он.

– Когда есть первое, второе получается само собой.

– Значит, хранишь, – то ли одобрительно, то ли сделав какие-то свои умозаключения, выдал парень.

А я поняла: мне повезло. Этот юноша относился к редкому числу тех мужчин, которые умеют проигрывать. Пусть не на войне, а во флирте, но и такие – редкость.

– А для меня найдется что-нибудь перекусить? – решила уточнить я, раз уж то, что я его отшила, не обернулось ненавистью, вендеттой и желанием добиться своего во что бы то ни стало.

– Пирожки с горохом, луком и чай. – Из голоса парня исчезли заигрывающие нотки. Зато он, как гончая, вставшая в стойку, проводил глазами парочку: пожилая матрона и ее очаровательная дочурка, что садились вместе с нами в поезд.

Да… судя по всему, надежды весело провести вечерок этот юноша не терял никогда.

Тем не менее, получив за заказ мзду, официант испарился и вернулся спустя буквально пару минут со свертком промасленной бумаги и небольшим кувшинчиком. Пергамент источал аромат сдобы.

– Вот! Оказывается, еще и компот на кухне был, – он протянул мне свои дары. – О заказе не переживай – скоро принесут прямо в купе, – заверил он меня.

Я уже было решила идти обратно, когда состав тряхнуло.

– А, чтоб тебя! – в сердцах ругнулся парень, видя, как несколько чашек, что стояли на краю одного из столиков, полетели на пол, предварительно облив одежду трапезничавших пассажиров.

– И часто так? – решила уточнить я у враз погрустневшего парня, который уже, похоже, мысленно прикидывал, как будет убирать и извиняться перед дамами и господами за испорченное платье. Ведь так всегда: даже если и не ты виноват, но ты обслуга – будешь выслушивать недовольство обиженных клиентов.

– Бывает, когда чародейские шары с истекшим сроком заклинания в топку попадают, – кивнул парень вперед, указывая, где именно находится источник безобразия, и удрученно пошел навстречу разборкам с разбившейся посудой.

А мне же стало до жути любопытно вживую взглянуть на топку паровоза. Лишь мельком глянув на даму, выговаривающую менторским тоном официанту, я двинулась к моторному вагону.