Олег Владыкин
КАТАСТРОФА
На связи была Москва. С другой стороны провода длиною в две тысячи километров меня спрашивали:
— Чем сегодня живет Ереван? Какая там у вас ситуация?
— С тех пор, как ввели комендантский час, — отвечал я, — митинг на Театральной площади прекратился и больше не возобновляется. Обстановка сравнительно спокойная: серьезных демонстраций нет, подавляющее число предприятий в городе работают. Правда, люди по-прежнему возбуждены, главная тема разговоров — Карабах. Создается впечатление, что все настороженно ждут каких-то событий…
Сказав это, я вдруг услышал в телефонной трубке странный треск — связь неожиданно прервалась. И тотчас пол в комнате, из которой велся переговор, забился нарастающей дрожью. Находившийся в той же комнате офицер военной комендатуры резко вскочил со стула, но, не сделав ни шага, замер в неестественной позе с широко расставленными ногами.
— Что это? — спросил я его. — Танки пошли?
— Нет. Похоже — землетрясение.
Будто подтверждая слова офицера, снизу сильно ударило. Стены на глазах буквально завибрировали, мебель съехала со своих мест, угрожающе громыхнув. Затем дрожь быстро пошла на убыль, исчезла совсем.
— Вот это да! Баллов на пять тряхнуло, — резюмировал мой визави. — Надо выяснить: здесь поблизости эпицентр или он был где-то еще и сюда лишь волна дошла?
Мы побежали на другой этаж здания, где располагалась оперативная группа военного коменданта города Еревана. Но, оказавшись возле двери нужного помещения, увидели выходящих из нее озабоченно что-то обсуждавших офицеров.
— Получили задачу вылететь на разведку в район Ленинакана, Кировакана и Спитака, — бросил нам на ходу один из них. — Есть предположение, что там эпицентр. Оттуда по радио получен сигнал SOS.
Внезапно рядом со мной объявился вездесущий «фотик» Виктор Хабаров. И сразу выпалил на едином дыхании:
— План действий, думаю, ясен. Сейчас — в аэропорт. Я уже договорился с летунами, они нас подсадят на какой-нибудь «борт» и забросят прямо в Ленинакан.
Мы посмотрели на часы: было ровно двенадцать часов по местному времени. Но осуществить свой план нам удалось только под вечер. Добравшись до аэропорта «Звартноц», узнали, что практически вся имевшаяся в Ереване авиация уже отправилась в зону бедствия, за ранеными. Пришлось ждать ее возвращения и следующего рейса в Ленинакан.
…Самолет шел на посадку, но казалось, что он проваливается в бездну. Настолько противоестественным было приземление в аэропорту вечернего города, в котором не сияют гирлянды огней. Почти повсюду вокруг — густая тьма. Лишь кое-где едва заметно трепетали оранжевые всполохи. Это костры, предположили мы.
Да, в первую ночь после катастрофы костры стали единственным источником тепла и света для жителей Ленинакана. С приближением полуночи их становилось все больше и больше. Возле огня собирались не только те, чье жилище перестало существовать в результате огромной силы землетрясения, но и те, у кого дома не пострадали. Все боялись новых подземных толчков. Ведь после первого был второй и подрагивание грунта периодически повторялось.
Чтобы узнать о масштабах постигшего несколько районов Армении стихийного бедствия и сложившейся в них ситуации, мы первым делом приехали в штаб оперативной войсковой группы по ликвидации последствий землетрясения, возглавляемой генерал-лейтенантом Ю. Кузнецовым. Обратились к нему за разъяснениями.
— Размеры катастрофы очень велики, — сказал генерал-лейтенант Кузнецов, — но дать им реальную оценку можно будет лишь утром, когда удастся внимательно осмотреть пострадавшие города и населенные пункты, хотя бы частично восстановить полностью нарушенную между ними связь.
Юрий Кириллович воздержался от поспешных выводов не случайно. Он был одним из первых людей, увидевших всю зону бедствия сверху. Находился на заседании бюро ЦК Компартии Армении, когда Ереван содрогнулся от подземных толчков. А вскоре поступили первые, поначалу весьма противоречивые сообщения о трагедии в Ленинакане и близлежащих к нему районах. Участвовавший в работе бюро заместитель Председателя Совета Министров СССР Б. Е. Щербина обратился к генерал-лейтенанту с просьбой немедленно организовать с помощью военной авиации облет зоны вероятных разрушений. Вместе с первым секретарем ЦК Компартии Армении С. Арутюняном и другими партийными, советскими руководителями они поднялись на вертолете в воздух. Тогда и стало ясно, что республику постигло бедствие беспрецедентных масштабов.
Фактически полностью сравнялся с землей районный центр Спитак; большие разрушения вызвала стихия в городе Ленинакане, где превратились в руины 120 домов. Несколько меньший, но тоже значительный ущерб понесли города Кировакан, Степанаван, Амасия и окружающие их села. О том же, какие это повлекло за собой человеческие жертвы, трудно было даже предположить.
— Стало ясно, что необходимо принимать экстренные меры по спасению и эвакуации множества раненых, по обеспечению самым необходимым людей, потерявших кров и имущество, — рассказывал Юрий Кириллович. — Такая задача и была поставлена в первую очередь перед армией.
Через три часа после трагедии генерал-лейтенант Кузнецов развернул в Ленинакане штаб оперативной группы. Но к тому времени начальник местного гарнизона уже направил все имеющиеся в его распоряжении силы на помощь местному населению. И это при том, что солдаты, прапорщики, офицеры, семьи военнослужащих, как и все жители города, испытали на себе страшные удары стихии.
Жена майора медицинской службы Сергея Александровича Шапарева погибла. Он уже знал об этом, но продолжал руководить работами по развертыванию полевого госпиталя, принимал со своими подчиненными раненых, оказывал им первую помощь. Мы видели потемневшее от горя лицо техника узла связи прапорщика Николая Георгиевича Сербина, сын которого тоже оказался под развалинами жилого дома. «Связь, нужна связь», — требовал штаб. И прапорщик не отходил от разбитой подземными толчками аппаратуры, пока она не начала действовать.
Когда связь с подразделениями, работающими во всех районах бедствия, удалось наладить, в штаб стали поступать оттуда уточненные сведения. Спитак: полностью разрушено около четырех тысяч домов и построек, уничтожены элеватор, лифтостроительный завод, ткацкая фабрика, в числе тысяч погибших — двадцать милиционеров и двенадцать военнослужащих из подразделения коменданта особого района. Кировакан: до основания развалились тридцать пять домов, пятнадцать пострадали частично, сильно разрушен завод химического волокна, ряд других предприятий, погибло приблизительно восемь тысяч человек, среди которых двое военнослужащих. Убитые и раненые были также в Степанаване и Пушкино, разрушены десятки сел. Но самые ужасающие цифры сообщались из районов города Ленинакана. По предварительным оценкам там в общей сложности погибло более двадцати тысяч человек.
С наступлением утра мы еще раз проехали по городу. Нельзя было без боли смотреть на Ленинакан, которым еще несколько дней назад любовались, восхищались его своеобразной красотой. Целые кварталы теперь лежали в руинах. Превратились в громадные горы бетона и арматуры прежде всего девяти- и двенадцатиэтажные строения. Подрубленные страшной силы толчками, они сложились, будто карточные домики, в секунды погребли всех, кто в них находился.
Около одного из разрушенных домов мы остановились. Здесь работали подчиненные подполковника В. Соснова. Танком растаскивали лежащие с краю плиты и балки, краном снимали железобетонные блоки, наваленные сверху. Поднявшись на руины, мы увидели уже частично освобожденную из-под завала женщину. Нижнюю часть ее тела еще зажимали плиты, спутанные металлические пруты. Искрила электросварка. Рядом с женщиной на корточках присел офицер: «Еще немного, Любочка…» Это был капитан Евгений Золин. Несколько часов назад из-под развалин достали его, к счастью, живую дочурку. Теперь вот нашли и жену.
А рядом шла расчистка в местах, откуда тоже раздавались стоны и голоса. Там, внизу, еще теплилась жизнь нескольких человек. Неожиданно из-под нагромождения битых бетонных плит услышали стон и мы.
— Ты кто? — крикнули как можно громче.
— Алена Манчутрян, — отозвался слабый детский голос. — Дяденька, дайте пить, я умру без воды… Я не чувствую ноги…
Страшно… Попросили девочку потерпеть и бросились к воинам. Вместе с добровольцами из местных жителей они тотчас начали растаскивать тяжелые куски бетонных плит. Хорошо, что рядом был автокран, заметно ускоряющий спасательные работы. Его подогнал к развалинам через час после трагедии Мируджан Серопян. С того момента он не выпускал рычаги управления из рук.
— Обязательно поблагодарите через газету солдат, — обратился к нам с просьбой ереванец Норик Седракян, приехавший спасать родственников. — Если бы не они, то не удалось бы достать мою двоюродную сестру Гоарик. Она теперь в больнице. А вот дяде Аташису уже ничем нельзя было помочь… Какое горе!
К прискорбию, с каждым часом живых людей из-под обломков извлекали все меньше и меньше. Даже с мощной техникой на освобождение каждого уходило очень много времени. Но число кранов, других инженерных машин в районе бедствия постоянно увеличивалось. Их доставляли туда войска и строительные организации республики. Прибыли и сразу же приступили к спасательным работам несколько инженерных воинских частей.
Армия предприняла и ряд других мер для оказания экстренной помощи потерпевшим во время землетрясения. В одном из развернутых медпунктов мы разговаривали с лейтенантом медицинской службы А. Апякиным. Только за первую ночь после трагических событий он принял более сорока человек. При свете фар двух бронетранспортеров оперировал, зашивал рваные раны и перевязывал. Всех, кого к нему доставили, удалось спасти и переправить в Ереван. Сохранил жизнь даже двум трехдневным младенцам.
Неподалеку от медпункта расположились полевая кухня и палаточный городок, где поселились и стали получать питание семьи военнослужащих, многие местные жители.
— Мы можем накормить до полутора тысяч человек, — рассказывал нам повар-инструктор прапорщик Р. Амбарян. — Обеспечиваем питанием и расположенную поблизости школу-интернат, около трехсот детей.
Когда к столам, расставленным прямо под открытым небом, стали подходить на обед люди, мы обратились к одному из тех, кто поселился в палаточном городке.
— Как только наш дом обрушился, — вспоминал глава большой семьи Мнацакан Гаспарян, — мы сразу побежали к военным, знали, что они нас спасут. Теперь хоть имеем, где жить пока, нас хорошо кормят.
Перед вылетом из Ленинакана снова заехали в штаб оперативной группы. Узнали, что в район бедствия прибыли еще несколько воинских частей, формирования гражданской обороны, части внутренних войск, дополнительные силы милиции. Полковник П. Колесников, подполковники В. Жуков, В. Денищенков, Ю. Попов вели обработку информации о поступающих силах, распределяли их, направляли на различные объекты спасательных работ. У всех осунувшиеся лица, красные воспаленные глаза — почти двое суток они не смыкали их.
В аэропорт мы выехали снова поздним вечером. Ленинаканцы по-прежнему находились в основном на улицах, жгли костры. Освещение от автономных электростанций появилось только около развалин домов, заводских цехов и учреждений. Часто встречали работающие подразделения Советской Армии, войск МВД, милиции. Особенно много воинов было в местах массового погребения в руинах людей: у политехнического института, у школ. Ведь трагедия произошла в самый разгар занятий.
За десять километров до аэропорта нам пришлось оставить машину и добираться дальше пешком. Дорогу полностью заблокировала автомобильная пробка. Жители Еревана, других городов Армении поспешили на помощь своим родственникам и друзьям, попавшим в беду, и теперь пытались вывезти тех, кто пострадал от землетрясения. Правда, на подходе к аэропорту мы увидели, что пробка начинает рассасываться. Сказались наконец усилия брошенных на ведущее в сторону Еревана шоссе нарядов милиции.
Постепенно налаживалась нормальная работа и в Ленинаканском аэропорту. Об этом свидетельствовало хотя бы то обстоятельство, что здание аэровокзала вновь засветилось электрическим светом. Буквально каждую минуту садились или поднимались в воздух самолеты, вертолеты ВВС и гражданской авиации. В зону бедствия пошел непрерывный поток необходимых грузов со всех концов страны — медикаменты и медоборудование, продукты питания и одежда, подъемные краны и грузовики… С обратными рейсами по воздушному мосту отправлялись в Ереван, Тбилиси, Москву и другие города сотни раненых, которых подвозили прямо на поле аэродрома машины «скорой помощи», военные «санитарки», личные автомобили добровольцев-спасателей.
Олег Фаличев
ДЕТИ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ
Второй день после трагедии. Одна из центральных улиц Ленинакана — Ширакаци, точнее, то, что от нее осталось. Мы проходим между нагромождений камня и бетона на месте бывших домов. Около каждого копошатся люди — почерневшие от горя, со слезами на глазах, — они молча разбирают завалы, пытаясь спасти оставшихся в живых, извлечь тела близких.
Места обрушившихся общественных зданий окружены людьми в военной форме. Тут больше организованности, выше интенсивность спасательных работ, но и тут никто не скрывает и никто не стесняется слез. Да и можно ли их сдержать, когда под развалинами находишь чуть живого, тянущего руки к своим спасителям ребенка!
Горе, оно, как огонь, опаляет сознание, душу, даже если горе это не коснулось тебя. Тогда, на улице Ширакаци, мы остановились возле одного из домов. Точнее, возле груды из обломков железобетонных плит, перекрытий, раздавленной мебели, щебня — того, что осталось от девятиэтажного строения. Рядом, из нутра развалин соседних домов, еще поднимались клубы дыма — свидетельство локализованных пожаров. Еще не могли поверить в случившееся многие обезумевшие люди, беспрестанно спрашивающие кого-то: «Где наш дом?..» — а рядом уже стояли большие и маленькие гробы, которые тут же заполнялись извлекаемыми из-под обломков трупами. Здесь, в девятиэтажном доме, до недавнего времени проживало несколько семей офицеров и прапорщиков. Тут мы и встретились с офицером В. Савруком и его женой, которые вели раскопки уже много часов подряд. Почерневший, с запавшими глазами, Саврук стоял у братской могилы, которая прежде была его домом. Здесь, под этими обломками, он нашел свою дочь.
— Мне повезло, — просто и задумчиво сказал офицер, — а вот некоторым…
И он показал глазами на стоявшую рядом группу армян. Я взглянул туда, и у меня защемило сердце. Рядом с ними лежал на земле открытый, сделанный, видимо, на взрослого человека гроб. Но в нем лежали кое-как, наспех прикрытые два маленьких детских тельца. Я не мог понять, почему он был открыт, почему так все было сделано наспех. То ли горе затуманило разум людям, то ли они ожидали, что из-под развалин вот-вот достанут еще кого-то… Не знаю. Но туда, на его дно, никто не смотрел, не плакал. Как будто ничего не случилось и рядом с ними просто стоит большой, выкрашенный в черный цвет деревянный чемодан.
Но вот подошел, по всей видимости, отец этих детей. Раздались сдавленные рыдания молодого мужчины. Он хотел приблизиться к гробу и не мог этого сделать, словно держала его какая-то неведомая сила. Человек брался руками за голову, не в силах успокоить себя. И никто, никто не утешал его, видимо потому, что такому горю помочь нельзя, что надо выплакать, перемочь его, как это сделали перед этим стоящие рядом родственники и близкие…
А Саврук, как он спас свою дочь?
Когда случилось несчастье, офицер знал: дома осталась дочурка Оксана.
— В нашем подъезде жило очень много детей, — рассказывает офицер. — Жили дружно. С соседом по лестничной площадке Саркисяном, другими соседями — русскими, армянами, азербайджанцами… Идешь, бывало, со службы через веселые детские разноязычные стайки во дворе — и душа радуется. Часто встречала меня на улице и дочь. И вот…
Когда Саврук подбежал к дому, у него в первое мгновение подкосились ноги. Откуда-то доносились крики, стоны, а на месте его дома — груда обломков и… тишина. Лишь медленно и беззвучно оседала белесая пыль. Как быть, что делать, кого звать на помощь? Ведь под рукой у Саврука, как, впрочем, и у многих других военных и невоенных жителей этого дома, не оказалось в тот момент даже простой лопаты.
Надо сказать, что уже в самые первые минуты и часы сюда, к другим разрушенным домам прибыли воины местного гарнизона, в том числе и подчиненные офицера Саврука. Именно благодаря оперативности, находчивости, если хотите, высокой боеготовности воинов были спасены десятки, сотни людей, в том числе и детей. Не жалея себя, воины самых разных национальностей извлекали из-под развалин пострадавших. К сожалению, не в живых, а в числе погибших оказался сосед Саврука С. Саркисян. Он погиб вместе с ребенком. И Саврук пережил это, как собственное горе.
К исходу вторых суток он уже не верил, что найдет дочь. Воины работали без отдыха и сна, но все усилия, предпринимаемые ими, казались тщетны. Нет, спасенных, как, впрочем, и погибших, из-под обломков извлекалось много. Но уж больно медленно, как казалось, шла работа. Не хватало тяжелых кранов. И, потеряв надежду на то, что дочь еще, может жива, а скорее, понимая всю трагедию случившегося, он работал просто по инерции, как робот, разгребая обломки, сбивая до крови руки. И вот в один из моментов он сорвался от огромного нервного перенапряжения, отчаяния и закричал. Выкрикнул имя дочери. И вдруг ему почудилось, что кто-то ответил. Он прислушался. «Папа, я здесь…» — прозвучал слабый детский голос. Саврук не поверил, решив, что у него слуховые галлюцинации. И все же крикнул еще раз. И опять кто-то откликнулся. Прислушался. Вдруг очень отчетливо донеслось: «Папочка, я здесь!» Невероятно, но то был голос его дочери, который исходил откуда-то снизу, из-под огромной плиты, под которой просматривалось небольшое отверстие. Вместе с рядовыми Робертом Гоцобидзе, Давидом Грищяном они раскопали щель. И все же пролезть в нее подполковник Саврук не мог, а расширить боялся: рухнет. И вот тогда грузин рядовой Гоцобидзе, рискуя жизнью, изловчившись, пролез-таки в небольшое отверстие и вызволил измученную, обессилевшую, израненную, но живую девочку.
Радости отца не было предела. Он просто не верил этому чуду. Не верил, что дочь его осталась цела. Оксана действительно оказалась цела, а те несколько царапин не понадобилось даже показывать врачу в больнице.
Их квартира была на втором этаже, и, видимо, это спасло девочку. Когда закачалась земля и начало рушиться все вокруг, она инстинктивно выскочила в кухню, спряталась под стол. И в этот момент все куда-то провалилось…
Очнулась она в полной темноте. Прислушалась: наверху работали какие-то машины, скрежетали камни. «Значит, меня найдут», — решила она и стала терпеливо ждать. Было холодно, мучила жажда. Она сначала кричала, но потом поняла, что надо экономить силы…
Казалось, родителям после такого шока трудно будет прийти в себя. А на восстановление душевного равновесия потребуются дни в спокойной, тихой обстановке. Но удивительное дело. Видимо, как беда может повергнуть человека в шок, так и радостное известие вывести из него. Так случилось с Савруком, который не только остался на раскопках, но и своим мужеством, собранностью, стойкостью невольно увлекал других. Я стоял рядом с ним и видел, что этот человек с блестящими глазами не уйдет отсюда, пока не найдет всех оставшихся под обломками дома. И им, хоть он и был в военной форме, движили не приказ, не команда «сверху», а стремление разделить чужую боль, сделать все для того, чтобы спасти оставшихся под развалинами живых людей, помочь людям отыскать родных и близких, пусть даже мертвых.
— Пока не найдем последнего человека, я отсюда не уйду, — сказал мне на прощание Саврук. И в его глазах я увидел такую решимость, какая, видимо, была и в глазах фронтовиков, поднимающихся в атаку навстречу свинцовому ливню.
Потом мне расскажут, что именно этот офицер спас многих детей в этом доме, как, впрочем, и другие воины.
Но сказать, что спасали детей только военные люди, было бы, конечно, неправильно. Я видел, как из всех республик прибывали грузы, строительные и спасательные бригады, инженерные формирования. Главная особенность, которая отличала их, — это то, что почти все люди в таких отрядах были добровольцами.
— Когда Ленинакану потребовалась помощь, на нашем производстве нашлось очень много желающих оказать ее, — рассказывал мне на одной из улиц призванный из запаса в полк гражданской обороны грузин рядовой запаса А. Циклаури.
— А я гражданский человек, из города Цхакая, — услышав наш разговор, сам подошел к нам молодой парень в бушлате. — Когда услышал о беде, постигшей братский армянский народ, взял отпуск за свой счет и прибыл сюда. У родственников и друзей, слава богу, все в порядке. Но я решил: раз уж приехал, буду работать, сколько нужно, на расчистке завалов…
Тысячи, буквально тысячи людей со всех уголков нашей страны изъявили желание, готовность не только прийти на помощь пострадавшим, но и, самое главное, душой, всем сердцем разделили их боль и их скорбь, боль и скорбь детей разрушенных районов. В те дни мне довелось побывать в Ленинаканском городском штабе по ликвидации последствий землетрясения. Работал он круглые сутки, без каких-либо перерывов. Я видел озабоченность работающих там людей, четкие распоряжения, умелые действия руководителей штаба, которые направляли технику, продовольствие, палатки в самые нужные места города. Но еще я увидел документы, я бы сказал, огромной нравственной силы, человеческого сострадания. Документы, которые буквально поражали своей искренностью, предельной самоотдачей. Что имею в виду? Имею в виду сотни и сотни телеграмм, писем, которые пришли в Ленинакан отовсюду. Их изучению, как, наверное, фронтовым письмам, можно посвятить целое исследование. Потому что это, на мой взгляд, сгустки самых лучших человеческих нравственных качеств и чувств, о которых мы потихоньку в былые годы, чего греха таить, стали забывать. Милосердия, отзывчивости, сострадания… Поверьте, читать эти телеграммы без боли, без восхищения было просто невозможно.
Вот, например, телеграмма из Кировабада. «Можем принять одного ребенка навсегда или двух временно до получения пострадавшей семьей жилья. Кировабад, Октябрьской Революции, 26, корпус два, квартира 56, семья Столярчук». А вот другая, срочная: «Супруги Устаевы примут на воспитание ребенка любого пола, национальности, возраста. Количество один-два, любое время. Североморск, Кирова, 11, кв. 54». И еще одна для примера телеграмма из Краснодара. «Выражаем искреннее соболезнование. Можем взять на воспитание двух детей. Если возможно, то ответьте, когда можно приехать за детьми. Красноярск, 60 лет Октября, 155, кв. 230, Губич».
Были телеграммы и на языках наших союзных республик, были большие и короткие по тексту, срочные и простые. Но все они содержали одно желание — помочь пострадавшим детям, одно стремление — взять их или на воспитание, или усыновить. Или хотя бы просто помочь словом, участием, материально. Чем измерить эти ниточки материнской и отцовской теплоты чужих, совершенно незнакомых людей, протянувшиеся со всех концов нашей страны к пострадавшему Ленинакану? Видимо, нет цены тому, что бесценно, что не измерить рублями, не взвесить на самых точных весах, — теплу человеческих сердец: русских, казахов, татар, узбеков…
А ведь этим всегда и был силен наш Союз. Нет, не девальвировались, оказывается, эти роднички лучших человеческих качеств в душе народной, не затерялись, не затерлись в современном быстроменяющемся и рациональном мире.
В город Спитак буквально на второй день после беды прибыл прапорщик Николай Оганесян. Развернул радиостанцию, чтобы обеспечить связью действующую там часть. И неожиданно увидел двух маленьких бредущих по улице чумазых мальчиков. Как оказалось, у детей погибли родители. Сами же они чудом уцелели. И вот первым, кто приласкал, обогрел, накормил их, был прапорщик Оганесян. Одного из них, Гульгена Мусаэляна, он решил оставить у себя в семье. А про другого после нескольких дней написал своему другу и сослуживцу прапорщику Юрию Согомоняну. Согомонян тут же откликнулся и не только решил усыновить мальчика, но и сам приехал за ним. Как сложилась их судьба?
Гульген, тот долго жил с Оганесяном в палатке, неся, образно говоря, со взрослыми боевое дежурство. Однако судьбе надо было распорядиться иначе. Оказалось, отец мальчика чудом остался жив и разыскивал его, хотя мать погибла. И вот чуть ли не случайно он узнал, где его сын. Со слезами на глазах он зашел в аппаратную, где нес в тот день дежурство прапорщик Оганесян, и, благодаря бога и незнакомого ему военного человека, обнял сначала сына, а потом прапорщика Оганесяна. «Теперь у тебя, сынок, два папы…» — сказал он Гульгену.
Ну а другой мальчик, Славик Захарян, насколько мне известно, так и живет у прапорщика Согомоняна, который написал заявление о его усыновлении.
И таких случаев, когда люди усыновляли детей еще даже до решения соответствующих органов и юридического оформления этих вопросов, можно привести десятки. Тот же прапорщик Согомонян сказал мне, что они посоветовались с женой и решили усыновить или удочерить еще одного ребенка. А полковник А. Богданов, заместитель начальника политотдела республиканского военкомата, сообщил, что очень многие семьи, в том числе военнослужащих, изъявили желание взять себе ребенка, оставшегося без родителей.
— Сейчас такие списки составляются, — подтвердил он свои слова и назвал многие десятки фамилий офицеров, прапорщиков, изъявивших желание взять в свою семью ребенка любой национальности.
Судьба ребенка… Она в те дни зависела от многих обстоятельств. И, быть может, главной, определяющей была в ней роль людей в военной форме, от рядового до генерала. Помню, подводя итоги очередного оперативного совещания в Ленинакане, заместитель начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота генерал-полковник В. Нечаев особо остановился на вопросе о розыске родителей, обустройстве оставшихся без них детей. «Ваша работа, — сказал он, обращаясь к собравшимся офицерам, — будет оцениваться и по тому, насколько уменьшится число неразысканных родителей, как определится судьба детей». Я смотрел на не спавших многие сутки офицеров и понимал: каждый из них сделает все возможное и невозможное. Как, например, это сделали тут же, в детском садике при части, бывший ее офицер майор запаса Бижевский Николай Павлович и его жена, заведующая этим садиком, Бижевская Анна Алексеевна.
Казалось, что могло удерживать их в этом разрушенном, оставшемся без воды, света, отопления городе? Что могло держать их в не гарантирующих спасение стенах детского сада воинской части, когда всем женщинам и детям было рекомендовано эвакуироваться?
Анна Алексеевна пережила с детьми то, что выпадает пережить не каждому.
— Мы в тот час как раз находились с малышами на прогулке, — рассказывает Анна Алексеевна. — Помню, вдруг неожиданно перед землетрясением установилась какая-то странная давящая тишина. Я двадцать пять лет здесь живу, но такого не видела. Подземные толчки были настолько сильные, будто это настоящий морской прибой. Только и успела скомандовать детям: ложись! И, прижав ближних к себе, упала с ними прямо в грязь. Только встали, отряхнулись — вторая волна. Потом еще толчки. Кругом все рушилось и падало, но мы уцелели, как уцелело и здание садика, построенного добротно, еще в хрущевские времена.
Первую ночь так и провели с детьми на улице, у костра. А детей все подносили и подносили — из разрушенных домов, военных и гражданских семей, русских и армянских, азербайджанских и грузинских… Конечно, было страшно, но как можно было бросить этих кровиночек, у многих из которых, я знала, погибли или пропали без вести родители! Нет, не могла я так вот просто взять и уехать…
В этом поистине ребячьем Ноевом ковчеге я увидел маленькую девочку Женю Федотову, мать которой, как мне рассказали, тогда погибла под обломками. Девочка часто плакала, вспоминая маму. Анна Алексеевна понимала, сколь безутешно горе этой маленькой девчушки. И все же старалась, как могла, утешить ее, теплом души отогреть полузамерзшего, чудом уцелевшего под обломками ребенка.
— Не знаю, какой будет дальнейшая судьба этой девочки, других детей, — поведала мне Анна Алексеевна, — но уже многие выразили желание удочерить ее.
Надо сказать, командование, политический отдел воинской части не оставили Анну Алексеевну и ее мужа наедине с их заботами. Как могли, помогали с питанием, топливом, одеждой. Военторг, например, сразу выдал детскую одежду, обувь на сумму в 1600 рублей. Все дети были в конечном итоге вывезены в более безопасные места, решена их судьба.
А вот еще один врезавшийся в сердце пример. Прапорщик Ишхан Хачатрян. Ему тридцать лет, он начальник вещевой службы части. Когда случилось землетрясение, Хачатрян находился на службе. Но после трагедии сразу же побежал в город к своим. К счастью, никто не пострадал. А вот среди дальних родственников было много жертв. Погибли два двоюродных брата, их жены, сестра… И в каждой семье были дети. Сколько? Всего осталось без крова и опеки семь детей. Пострадал и дом отца в селе Калтахчи под Ленинаканом. Но именно туда, к развалинам отцовского дома, и привез он все тела, а с ними и малышей, которых не задумываясь решил взять себе в сыновья и дочери. Не знаю почему, но когда я с ним беседовал, прапорщик, подумав немного о чем-то, как-то отрешенно сказал: «Вы знаете, может, я вас удивлю своими словами, но здесь я жить, наверное, больше не смогу. Уеду в Россию…» Я посмотрел на него и увидел страх в глазах этого мужественного, не раз совершавшего, как мне рассказывали в части, отважные поступки воина. Страх не за себя — за судьбу семи маленьких граждан, которая теперь всецело зависела от него.
Ни судить, ни хвалить его я не стал: у каждого из нас должен быть выбор, свой опыт жизни, в которой невозможно все предусмотреть. И здесь командование, политработники не остались в стороне. Командир с пониманием отнесся к желанию прапорщика, обещал содействие с переводом. Кроме того, прапорщику была выделена материальная помощь на семерых детей. Офицеры собрали деньги, купили необходимые детские вещи. Да что там в части. Буквально на каждом углу в военном гарнизоне ему протягивали руки помощи, оказывали содействие в приобретении необходимого. А когда он оказался в универмаге Еревана, к нему подошел незнакомый мужчина. Как оказалось, работник универмага.
— Узнав, что я беру на сирот, — рассказывает Хачатрян, — принес три десятка детских колготок. «Вот, — говорит, — возьмите. Это от работников нашей секции».
Олег Фаличев
НОЧНОЙ ПАТРУЛЬ
На Ленинакан опустилась ночь — четвертая ночь после трагедии. В темноте горят костры. В их зловещих отблесках фигуры людей, которые копошатся в обломках. У дороги — гробы, бумага, битое стекло, железобетонные плиты и конструкции. И все это, а также только что обнаруженные и еще не закрытые трупы стариков и детей, мужчин и женщин — все как абсурдный, сюрреалистический сон. И все же это явь. И отказывается разум понимать то, что именно в эти трудные для всего армянского народа дни нашлись отщепенцы, которые смотрели на все это совсем другими глазами, старались извлечь из всего этого только собственную выгоду. Что я имею в виду?
Еще днем, в первые-вторые сутки после беды, мы при въезде в Ленинакан увидели такую картину. У глухой стены стояли под дулами автоматов военизированного патруля четыре мародера. Когда мы подъехали к ним, рядовой Дмитрий Морозов объяснил, что они задержали этих людей потому, что те вывозили из пораженного города ковры, хрусталь, продукты, награбленные в разрушенных магазинах. Его слова подтвердил старший лейтенант П. Ибрагимов. Выходит, для кого беда, а для кого мать родна?
Неприятно писать эти строки, но, видимо, они нужны нам для того, чтобы лучше осознать, в каком мире мы живем и то время, которое породило преступность. Как, откуда они могли взяться рядом с нами и жить спокойно, дожидаясь своего часа? Некоторые ответы на эти вопросы дал ночной патруль, в котором довелось участвовать в ту самую ночь.
Когда мы прибыли в штаб части внутренних войск, которой командует подполковник В. Мартинович, подвижный войсковой наряд во главе со старшим лейтенантом В. Савенко был готов к движению. Проверив наши документы, подполковник Мартинович коротко ввел нас в оперативную обстановку, пожав руку, пожелал успеха.
И вот мы на маршруте. Освещение восстановлено далеко не на всех улицах. В синих отсветах проблескового маячка нашей машины все окружающее воспринимается еще более неестественно. Завалы, покосившиеся здания, груды мусора. Непривычно выглядят и мои спутники — воины, входящие в состав подвижной войсковой патрульной группы: сержант Иван Дунаев, рядовые Рудик Авдолян, Андрей Колпаков. На всех каски, бронежилеты, в руках оружие. К сожалению, все эти атрибуты экипировки совсем не лишние.
Из журнала оперативной обстановки:
«7.12.88. Войсковой наряд в составе рядовых Озерова, Мазурова, Бушмакина, Чеснокова предотвратил грабеж двух магазинов. Изъято 30 тысяч рублей и ручная граната.
8.12.88. Войсковой наряд в составе старшего лейтенанта Савенко, старшего сержанта Трохимчика, рядовых Сорко и Ковалева предотвратили грабеж винного магазина. Вернули в магазин 15 ящиков коньяка.
8.12.88. Войсковой наряд в составе сержанта Воробьева, рядовых Трохимчика, Якубова предотвратил вывоз имущества из промтоварного магазина. Задержали двух расхитителей социалистической собственности, обнаружили и сдали 385 рублей».
Даже эти короткие записи говорят о том, что обстановка в городе была в те, первые после землетрясения, дни крайне напряженной. Рядом с людским горем и страданием, подлинным героизмом и самопожертвованием встречались проявления и такой вот низости, которая никак не укладывалась в сознании.
…Выезжаем на улицу Ширакаци. В свете фар — костры и греющиеся возле них люди. У них лишь короткая передышка, и вновь за работу: дорог каждый час. Поразительно, но даже на пятые — седьмые сутки после трагедии находят еще живых людей. Вот и вчера нашли десять человек, которых, хочется верить, удастся вернуть к жизни. Я сам не раз был свидетелем этого. Вот и теперь у одного из домов мы увидели, как бригада спасателей из Франции обнаружила женщину лет сорока пяти. Казалось, жизнь оставила ее. Но после проведения на месте интенсивной терапии она глубоко вздохнула, раздался стон.
На одной из центральных, когда-то красивейших, а теперь заваленных железобетонными, искореженными плитами, площадей встречаем офицера внутренних войск командира роты капитана В. Юрченко, капитана С. Балахонкина и их подчиненного рядового В. Попова.
Они прибыли первыми сюда, когда население было еще в шоковом состоянии.
— Кое-кто тогда попытался воспользоваться этим, — рассказывают офицеры. — Мы задержали двоих, кто снимал кольца с мертвых… Но сейчас безобразия прекратились.
А вот рассказ другого офицера, начальника разведки полка, действующего тут же, на расчистке завалов, капитана А. Шубенкина. Он говорит, что очень острая реакция была на мародерство со стороны местных жителей. Люди, став свидетелями такого варварства своих одичавших сограждан, готовы были буквально разорвать их на куски. И этого нельзя не понять. В такое горькое время для армянского народа заниматься такими далекими, мягко говоря, от спасения людей делами — предел низости, духовного опустошения. Как, почему такое могло случиться?
Видимо, ответ на эти непростые вопросы должны будут еще дать психологи, социологи, органы правосудия… Не берусь брать на себя роль мудреца, вещающего только истину. Но мне кажется, время застоя, время обмана, время разбитых надежд и утраченной правды наложило свой отпечаток и на эти горькие явления нашей жизни. Разуверившись в идеалах, в тех постулатах, поклоняться которым призывали долгие годы радио, телевидение, газеты, люди со слабой волей, психикой стали на неправедный, алчный путь наживы, преступлений. Потенциально они давно «созрели», давно готовы были проявить себя с этой стороны. Нужны были только условия, которые бы раскрыли эти их качества. И такие условия — землетрясение — наступили.
Не хочу быть пророком, но мне думается, в нашем обществе за те самые годы, в том самом поколении, которое называют обманутым, видимо, еще найдется немало потенциальных мародеров, которые ждут своего часа, своего землетрясения. И сегодня надо крепко думать над тем, как предотвратить этот их страшный шаг.
Мы продолжаем патрулирование по ночному городу. Ближе к полуночи машин и людей на улицах меньше: комендантский час. И вдруг… На середину дороги выбегает мужчина средних лет и машет руками. В свете фар его лицо кажется испуганным, губы трясутся. Останавливаемся. В чем дело?
— Товарищи! Правда, что сегодня ночью будет новое, еще более сильное землетрясение? — умоляюще смотрит он на нас.
— Откуда у вас эти сведения? — Старший лейтенант Савенко напрямую задает вопрос.
— Все говорят, — неопределенно пожимает плечами мужчина. — Соседи вроде бы по радио слышали. Вещи собирают…
Видим, что прямой вопрос офицера поставил неизвестного в некоторое замешательство. По всему чувствуется, он поддался паническим слухам, которых тогда было немало в разрушенном городе, и теперь сам стал невольным (а может, умышленным?) их распространителем. Ведь, знаем, никаких сообщений по радио не было.
Старший лейтенант Савенко как можно спокойнее говорит об этом мужчине, просит его передать своим соседям. Но мужчина, чувствуется, не верит, продолжает расспрашивать. Я прошу его назвать себя. Неохотно произносит: «Акопян, Гарик». Работает сторожем.
Уходит он от нас не таким взвинченным. А я думаю о том, что, когда не работает телевидение, когда людям неоткуда получить объективную информацию о происходящем, каждое правдивое слово обретает действительно цену золота. И городским властям, думается, тут нельзя было упускать инициативу, контроль за обстановкой. Панические слухи порой могут породить такую же волну эмоций, страха, как и землетрясение.
К сожалению, прямо скажем, городские власти Ленинакана в те трудные дни оказались не в состоянии полностью контролировать обстановку. Эта нелегкая миссия была возложена на армию, внутренние войска. И воины не только блестяще справились с оказанием помощи, расчисткой завалов, но и с пресечением таких вот панических слухов, поддержанием в разрушенном городе, если хотите, психологического равновесия, моральной устойчивости среди населения.
Информационная сводка по обстановке в Армянской ССР на 24.00 11 декабря 1988 года:
«Проверено 14 848 человек, задержано 3637 человек, арестовано 69 человек, проверено автотранспорта 19 191 единица, задержано автотранспорта 501 единица, арестовано автотранспорта 28 единиц. Изъято холодного оружия 39 единиц, огнестрельного оружия 5 единиц, взрывчатых веществ 3 килограмма».
…Выезжаем на улицу 50 лет Советской Армии. Тут вместе с воинами несет службу капитан милиции А. Ваданян из городского управления внутренних дел. Начальник УВД Ленинакана полковник Л. Галстян накануне сообщил нам, что среди его работников погибло 12 человек, около 50 процентов сотрудников лишились близких родственников, но все, кто был на ногах, продолжали выполнять свои служебные обязанности. Вот и у Ваданяна тоже есть потери среди близких, но он на посту. Рассказывает, что на их участке пока все спокойно, но были попытки отдельных элементов войти в контакт с молодыми солдатами, склонить их на захват магазинов, сберегательных касс, достать из полуразрушенных магазинов водку, другие товары. Один из неизвестных предложил даже рядовому А. Захарину «взять» банк, посулил разделить «улов» пополам. Но бандит был тут же задержан воином, личность его устанавливается.
А вот и шикарная в прошлом гостиница «Ширак». Предназначалась она для иностранцев и построена была, что называется, на совесть. Неудивительно, что, имея высоту в 12 этажей, она не рухнула, не разрушилась. Лишь повылетали стекла да покосилось, накренилось здание. Но из людей никто в ней не пострадал. А новые девятиэтажки развалились, как карточные домики. Почему? На этот вопрос ответили специалисты. Они пришли к выводу, что большинство зданий жилой застройки были воздвигнуты с грубейшими нарушениями технологии. Межэтажные перекрытия, несущие блоки в местах стыков лишь наживлялись, а не сваривались, цемент разворовывался. Неудивительно, что хрущевские пятиэтажки и двенадцатиэтажная «Ширак» остались целы, а большая часть других строений не выдержала напора подземной стихии…
У гостиницы «Ширак» несет службу тот самый рядовой Озеров, о котором писалось в оперативной сводке и который вместе с товарищами вернул государству 30 тысяч рублей. Как это произошло?
— Когда мы взяли под охрану промтоварный магазин, — рассказывает солдат, — поняли, что внутри кто-то есть: через разбитые стекла был виден огонек. Я тут же выставил пост у входа, а сам проник в магазин. На полу валялись деньги из кассы. Грабителю, правда, уже удалось уйти через запасный выход. Но основной сейф он вскрыть не успел…
Деньги, собранные в спортивную сумку, воины по акту сдали тогда члену оперативной группы подполковнику внутренних войск Малишину.
— А сейчас на маршруте все спокойно, — говорит рядовой Озеров. — На маршруте все спокойно…
…Далеко за полночь пошел снег. Обычно это радует, но сегодня снег — зло, так как мешает спасательным работам. Да и как-то не вяжется девственный белый цвет с черной скорбью, которая опустилась с гор на город. У штаба по ликвидации последствий бедствия машину останавливает еще один мужчина. Им оказывается инженер Виктор Александрович Шестиперов из Московского института физико-технических проблем. Он кандидат наук, приехал сюда добровольцем для оказания помощи пострадавшим от землетрясения. И вот теперь ему самому нужна помощь. Какая? В институте, в котором он работает, создали руками таких, как он, уникальный прибор для розыска людей в развалинах, такой, с какими приехали многие иностранные спасательные отряды. Что он собой представляет? Действуя примерно как радиолокатор, прибор не только просвечивает каменные завалы и обнаруживает в них живых людей, но и определяет частоту ударов сердца, пульс, температуру тела. К сожалению (как об этом не воскликнуть с горечью и сожалением!), производство таких приборов еще не налажено в нашей стране. Стране, немалая часть которой находится в сейсмоопасных районах. Только безразличием, полным равнодушием к людям ведомств можно объяснить этот факт. И вот инженер из Москвы с группой энтузиастов создал такой прибор, и только что он обнаружил под завалом живого человека. Но помочь ему у них нет возможности, так как нужен бульдозер.
— Что ваши строки по сравнению с жизнью человека, — с досадой проговорил Шестиперов, глядя на мой блокнот. — Помогите лучше достать бульдозер.
Мы рванули с места. И очень скоро повезло: увидели стоящий без бульдозериста бульдозер. После трех суток недосыпания его водитель, сказали нам, буквально свалился и теперь спит в вагончике. «Сможет ли подняться?» — подумал я, когда мы направились к вагончику. Но, услышав, в чем дело, он, не раздумывая, сел за рычаги. Вслед за ним в кабину впрыгнул Шестиперов.
— Дальше уже наша работа, — бросил он, прощаясь.
Над Ленинаканом занималось утро.
Юрий Мамчур
СРАЖЕНИЕ ЗА ЖИЗНЬ
Ленинакан, случалось, «встряхивало» и раньше. И если к этому вообще можно привыкнуть, то жители второго по величине города Армении — привыкли.
— Но седьмого декабря земля дрогнула так, что трудно было удержаться на ногах, — рассказывал врач гарнизонного госпиталя подполковник медицинской службы В. Скорлуханов. — Стены заходили ходуном, и мы, врачи, бросились в палаты: всем на улицу!
Легкие больные спускались сами. Тех, кто не мог передвигаться, выносили на руках. Вокруг с неимоверным грохотом рушились дома. Яркое солнце скрылось в гигантских клубах пыли…
К ошеломленным людям выбежал начальник госпиталя подполковник медицинской службы А. Нигматулин — он не покидал здания, пока его не начало засыпать штукатуркой.
— Все больные здесь?
Сказать точно никто не мог. И тут начала оседать часть госпитального корпуса, где находились хирургическое и терапевтическое отделения.
— За мной! — бросил Андрей Михайлович и рванулся обратно.
Врачи, медсестры, кто-то из больных снова и снова возвращались в здание, хотя толчки не прекращались и оно грозило рухнуть в любую секунду. Спасти, во что бы то ни стало спасти всех до единого!
Не удалось. Сокрушая стены, обрывая, как нитки, арматурные прутья, с гулом и скрежетом обваливались многотонные глыбы лестничных проемов.
А затем — тишина… Гнетущая. Зловещая.
— Был госпиталь — нет госпиталя, — вздохнул кто-то горько.
— Нет! — сказал Нигматулин. — Госпиталь — не здание. Госпиталь — это мы. — Он обвел людей разъеденными пылью глазами и уже твердо добавил — Приготовиться к оказанию первой медицинской помощи…
Собрали, какие могли, лекарства и перевязочные материалы. Тяжелых больных и раненых разместили здесь же, во дворе, в безопасном, на случай новых толчков, месте. И едва распахнули настежь широкие ворота, как в них из соседних улиц хлынули сотни окровавленных, контуженных, оглушенных людей. Кто сам добирался, кого вели под руки, кого несли… Они знали: здесь — военный госпиталь. Здесь спасут.
Крики, стоны, мольбы о помощи… Бинты и обезболивающие средства кончились в считанные минуты — медикам пришлось рвать на ленты одежду. Не стало шин — разбили старые ящики из-под фруктов и на искалеченные руки и ноги в местах переломов начали накладывать доски. Шок от первого потрясения прошел. Врачам-офицерам удалось даже навести относительный порядок, начать сортировку пораженных. И тут во двор госпиталя потянулись обезумевшие родители с изувеченными детьми на руках, с маленькими бездыханными телами…
В первые минуты бедствия и потом, в течение многих дней и ночей, страшнее этой картины не было ничего. Потрясенные, опустили руки даже опытные медсестры. Тогда Скорлуханов сложил руки рупором:
— Все, кто с детьми, — ко мне!
Подполковник медицинской службы запаса, Виктор Иванович, пожалуй, был здесь самым послужившим и закаленным…
Пострадавших принимали с двенадцати дня до шести часов вечера. С шестнадцати часов по разбитым, заполоненным автотранспортом, перегороженным завалами улицам госпиталь начал перемещаться в расположение медицинской роты. Как выяснилось, среди всех больниц, поликлиник, медпунктов города это оставалось едва ли не единственное здание, которое устояло…
В медроте капитана медицинской службы В. Марченко к тому времени уже невозможно было протиснуться в коридорах из-за наплыва людей. Со всего города нескончаемым потоком везли раненых. Марченко и его подчиненные выбивались из сил. До 9 часов вечера совместно с прибывшим персоналом госпиталя они оказали медицинскую помощь более чем 400 пострадавшим. Было произведено более 30 операций.
Не знаю, чего достойны военные медики, которые работали здесь в самые драматические, первые после землетрясения часы. Назову хотя бы некоторых.
Подполковники медицинской службы Джамшид Юсибов и Андрей Нигматулин, капитаны медицинской службы Владимир Марченко, Валерий Москаленко, Владимир Малютин, старший лейтенант медицинской службы Иван Качур, подполковник медицинской службы запаса Виктор Скорлуханов, служащие Советской Армии врачи Виктор Сыченников, Людмила Привалова, операционные сестры Лилия Беззубенко, Нелли Михайличенко, Агуник Геворкян, Вартуш Степанян, Лариса Кузнецова…
Нет, всех назвать не смогу. Да простится мне: о них еще скажут.
…Ребенка старшей сестры Ларисы Анатольевны Тищенко в завалах не нашли. А у операционной сестры. Светланы Вячеславовны Власовой ребенок погиб. Эти женщины сутки за сутками, днем и ночью, спасали жизни других детей и других матерей.
В семнадцать часов 7 декабря в аэропорт Ленинакана прибыла группа врачей-специалистов окружного военного госпиталя под началом начальника лечебного отдела медицинской службы Закавказского военного округа полковника медицинской службы В. Хана. Все дороги были запружены транспортом, вывезти из аэропорта врачей было нельзя. Валерий Михайлович добрался до медроты в одиночку, одним ему и богу известным способом. Необходимо было сориентироваться и оценить обстановку. Определил: основная патология — переломы, ушибы, разрывы внутренних органов, черепно-мозговые травмы. С часу на час следовало ожидать раненых с синдромом длительного сдавления тканей — особо тяжелых, которых не удалось извлечь из-под завалов сразу. От отдавал себе отчет и в том, что группу «окружников» при всем старании сюда доставят не раньше чем через 2–3 часа. И взял руководство на себя. Началась подготовка дополнительных перевязочных пунктов, рабочих мест для специалистов-профильников.
А в аэропорту тем временем врачей возглавил полковник медицинской службы В. Шачкин. Еще на борту самолета они окончательно поняли, что масштабы бедствия превосходят самые худшие ожидания. Внизу, там, где недавно сияли огни большого города, теперь царила тьма, откуда брали начало и уходили вдаль несколько бесконечных огненных ручейков: это светили фары машин на дорогах. Один тянулся к аэропорту.
Здесь правила неразбериха. Никто толком не знал, в какие самолеты и каких раненых размещать. Случалось, «борта» поднимались в воздух, не приняв и десятка пострадавших…
Шачкин по Афганистану знал, чем чревата подобная неорганизованность. Первым делом принял решение оказывать помощь прямо в самолетах — останавливать кровотечение, вводить обезболивающие средства. Для этого распределил свою группу по 2–3 человека, а сам вышел на представителей аэропорта и потребовал срочно наладить работу диспетчерской службы по загрузке самолетов. Сообразуясь с обстановкой, Владимир Михайлович стал чуть ли не военно-медицинским комендантом аэропорта. Через некоторое время порядок был наведен. Будто конвейер заработал. В заданном ритме, на многие сутки вперед: автомобиль — носилки — самолет…
В полдесятого вечера «окружники» добрались наконец до расположения роты. С этого момента здесь началась самая активная и квалифицированная работа. Вскоре прибыли и специалисты из других военных госпиталей и медбатов ЗакВО. Из шести хирургических бригад одновременно работали четыре. Сложные внутриполостные операции, ампутация конечностей, реанимация. Темпы наращивали с каждым часом, хотя здание было в трещинах, шкафы попадали, всюду валялась штукатурка. Наладили, во многом благодаря в высшей степени профессиональной работе подполковника медицинской службы И. Махлина, сортировку раненых.
По сейсмологической обстановке стало известно, что в 3–4 часа ночи возможен еще один толчок. Весь медперсонал, не занятый на операциях, спешно разворачивал палатки. К назначенному сроку операционные переместились туда. К счастью, повторные толчки оказались не столь сильными.
С 12 часов 7 декабря до 6 утра 8-го на базе медроты была оказана помощь 1200 пострадавшим. Около 600 эвакуированы через аэропорт.
С 6 часов 8-го до 8 часов 9 декабря поступило 500, эвакуировано 84.
На третьи сутки — соответственно 182 и 51.
За все время поступило 55 военнослужащих и 160 членов их семей.
За трое суток хирурги сделали многие десятки операций. По оценке главного хирурга Закавказского военного округа полковника медицинской службы Л. Нянина, все специалисты и медсестры работали в высшей степени четко и слаженно. Многие в течение двух-трех суток не спали ни одной минуты…
Лев Алексеевич за час до нашего разговора приехал из Кировакана и Спитака. И там главную тяжесть работы приняли на себя военные медики. В Кировакане — медрота майора Н. Рассказова совместно с врачами 1-й городской больницы. В Спитаке — группа хирургов Военно-медицинской академии им. С. М. Кирова под руководством старшего преподавателя кафедры хирургии и усовершенствования врачей полковника медицинской службы В. Сацюкевича…
Ни врачи Ленинаканского госпиталя, ни персонал медроты еще не знали, что в первые часы после землетрясения в Центральном военно-медицинском управлении по указанию министра обороны СССР маршала Д. Язова создана оперативная группа для работы и координации действий военных медиков по оказанию помощи пострадавшим от стихийного бедствия. Возглавил ее начальник ЦВМУ генерал-полковник медицинской службы Ф. Комаров. На следующий день, 8 декабря, в Армении уже будут работать 290 военных медиков, лучших из лучших, в основном из Москвы и Ленинграда. Они приедут со всем необходимым оборудованием, лекарственными средствами и запасом крови: уже в ночь с 7-го на 8-е был проведен массовый забор ее у 600 добровольных доноров — военнослужащих Московского гарнизона.
В Ереване военные врачи работали в местном госпитале и оказывали помощь гражданским лечебным и научно-исследовательским учреждениям. Особая трудность заключалась в массовом поступлении пострадавших с тяжелыми травмами, сопровождающимися так называемым синдромом длительного сдавления. Одно из наиболее грозных осложнений этого страдания — острая почечная недостаточность. Это предвидели, и уже 9 декабря было создано специализированное отделение искусственной почки, в котором установили четыре аппарата и немедленно начали проводить гемодиализ, т. е. очищать кровь раненых от шлаков.
Второй, не менее важной проблемой, за решение которой взялись военные хирурги, оказались гнойно-септические осложнения. Совместно с главным хирургом Министерства здравоохранения Армянской ССР доктором медицинских наук О. Саруханяном в больнице «Эребуни» в течение нескольких дней были организованы специализированные отделения для лечения гнойных раневых осложнений. Более 80 военных медиков, входящих в группы профессоров полковников медицинской службы М. Лизанца и И. Косачева, создали практически республиканский центр гнойной хирургии. Помог в этом и огромный опыт, полученный ими в Афганистане.
В Ленинакане, Спитаке, Кировакане, других наиболее пострадавших районах были развернуты дополнительные медицинские подразделения, где наряду с оказанием первой помощи делали сложные полостные операции, ампутации, брали под контроль эвакуацию пострадавших из зоны поражения. В течение двух первых недель после землетрясения из 17 770 пострадавших военные медики обработали 5630, причем провели более 1800 сложных оперативных вмешательств, противошоковых и других мероприятий. Другими словами, они оказали помощь почти каждому третьему пострадавшему…
Но все это будет потом. А пока на весь Ленинакан оставались одна медрота и несколько врачей из местного и окружного госпиталей. Уже две ночи не отходил от аппаратуры анестезиолог подполковник медицинской службы Л. Барышев. На третью ночь ему сообщили: дочь, которую он своими руками вытащил из-под обломков и которую в тяжелом состоянии эвакуировали, — скончалась.
Коллеги, друзья его не утешали. Лишь сдавил кто-то больно плечо: держись, мол! И уже неслось по коридорам: анестезиолога в операционную! Срочно!
Кучмаченко Олегу, пяти лет, ампутировали ногу. У мальчонки якобы погибли родители, и Ламара Акопова, медсестра, ассистировавшая на операции, заявила: он будет моим сыном.
Держалась — ни слезинки. А утром отыскался отец Олежки, военный летчик. И вот тут-то, взглянув, с какой неизбывной болью смотрит с почерневшим лицом отец на сына, Ламара дала волю всему, что скопилось на сердце за эти дни… Девчонки, медсестры И. Жиманова, Н. Шахвардзян, Д. Мурадян, Р. Акопян, успокаивали ее, как могли, и плакали, плакали сами.
А двухлетний Карен Мкртчян стал за несколько часов героем и гордостью медроты: двое суток в завале пролежал — и ни царапинки! Долго жить будешь, малыш!
Аспину Гаспарян и ее четырехлетнюю Манану в роту доставили порознь — откопали в разное время. Манану оживили быстрее, и теперь в углу палаты молоденькая сестра нежно качала завернутую в солдатское, перетянутое крест-накрест бинтами одеяло девочку и то ли шептала что-то нежное, то ли напевала тихонько в ожидании, когда приведут в чувство и подготовят к эвакуации лежащую рядом мать…
Когда мы беседовали с полковником медицинской службы Л. Няниным, ему доложили: роженицу доставили.
— Что ж, принимайте роды! — впервые улыбнулся Лев Алексеевич. И пояснил: — Увы, мы здесь первое время были и главной акушерско-гинекологической силой. Местный роддом разрушен. Триста рожениц, врачи погибли…
А говорили мы о том, что не позволило медикам сработать еще более результативно, хотя, казалось бы, куда уж!
Конечно, сказалось, что не сразу было налажено централизованное руководство всем ходом работ. Неразбериха, путаница первых, да отчасти и последующих, суток отнюдь не повышали эффективности врачебной деятельности. Что касается непосредственно медиков, то они прежде всего столкнулись с извечной проблемой медикаментов.
— Например, сейчас, — говорит Лев Алексеевич, — мы имеем дело преимущественно с синдромом сдавления, когда кроме большого количества жидкости требуются всевозможные специфические медикаменты, способствующие выведению отравляющих веществ из организма. Нет у нас аппаратов, которые превентивно применяются для профилактики почечной недостаточности, — промышленность не выпускает, хотя мы точно знаем, что за рубежом подобные имеются.
Отсутствуют комплекты одноразового стерильного белья для хирургов и операционных сестер — потягай-ка по разрушенному городу автоклавы! А возьмите палатки наши — те, которые врачи, выбиваясь из сил, разворачивали в ночь с седьмого на восьмое в ожидании повторного толчка. Такими еще до Великой Отечественной пользовались, по четверти тонны каждая! Хотя во многих странах давно применяются каркасные, надувные палатки, лучшие образцы не весят и десятка килограммов.
Не выдерживают критики и средства связи, которыми располагает медслужба округа. Как при дальности действия радиостанции в пять — семь километров можно было оперативно организовать, скоординировать на огромной территории деятельность военно-медицинских учреждений? Между прочим, последние в экстремальных ситуациях, как показывает опыт, необходимо развертывать по типу многопрофильных полевых госпиталей с полным комплектом за счет НЗ. Когда разразилось бедствие, начальник военно-медицинской службы Закавказского округа генерал-майор П. Коротких плюнул на все бюрократические препоны и ограничения и поступил так, как подсказывает здравый смысл и совесть. А именно: принял решение об организации фактически тех самых «многопрофильных» и не остановился перед едва ли не священной неприкосновенностью неприкосновенных запасов.
— Но ведь на свой страх и риск! — сокрушался полковник медицинской службы Нянин.
Люди наши в тяжелую годину никогда не подводили и не жалели себя. И в Армении — то же. Но это не избавляет руководителей различных ведомств и учреждений от необходимости предвидеть худшее, готовиться к нему, если хотите — жалеть людей…
Покидая медроту, я поинтересовался: как дела у нашей роженицы? Оказалось, двадцатилетнюю Аню Анусян перевезли все-таки к городским специалистам — действует уже родовспомогательная служба.
— А в каком состоянии будущая мама?
— В хорошем, — ответил лейтенант медслужбы Ю. Грэдинару. — Сердечко у ребенка славно прослушивается. Будет жить!
И стоявшая рядом медсестра с донельзя уставшим лицом подтвердила:
— Конечно, будет!
Счастья тебе, дитя!
Юрий Мамчур
ЗОЛОТО СПИТАКА
Они стояли на грудах камней и щебня. Вокруг, сколько охватывал взгляд, дымились развалины. Со всех сторон слышались стоны и крики. Сотни, тысячи людей, в том числе почти весь их артполк воздушно-десантной дивизии, прибывший для оказания помощи, разгребали завалы, спасали живых, выносили мертвых. А они — стояли.
К ним тянулись убитые горем женщины и дряхлые старики: помогите! Хоть чем-нибудь! Вы же молодые и сильные… Но эти шестеро ничем помочь не могли. Они стояли с оружием по невидимым границам маленького участка таких же, как повсюду, развалин. Еще несколько часов назад здесь был процветающий ювелирный магазин… И тогда на них чуть ли не с кулаками бросился седой мужчина.
— У вас есть сердце? Там, под камнями, у меня семья! Кому оно нужно сейчас, ваше проклятое золото?!
Что они могли ответить? Оправдываться перед убитым горем человеком? Но в чем? В том, что выполняют приказ? Или объяснять, что даже в этом кромешном аду есть мерзавцы, которые ищут под обломками не людей, а драгоценности? Одного такого схватили сразу, как только прибыли сюда. Откуда-то из-под руин доносился детский плач, но он лихорадочно ковырялся здесь, на месте бывшего ювелирного.
— К стенке гада! — прохрипел старшина, хватая мародера за грудки.
— Отставить! — крикнул лейтенант. Но его будто не слышали. Один заламывал неизвестному руки. Другой, с побелевшими вдруг глазами, рвал с плеча автомат.
— Нельзя! Я приказываю!..
Командира, похоже, действительно не слышали. Щелкнул затвор. И тогда офицер очень тихо сказал:
— Нету здесь стенок, ребята…
Те будто очнулись. Огляделись по сторонам. Подняли глаза на командира.
— Виноваты, товарищ лейтенант, — перевел дыхание старшина. — Бес попутал…
«Бес» тихо скулил у его ног.
Задержанного сдали сотрудникам КГБ. И теперь вот стояли вокруг завала с автоматами наперевес. Перед ними были слезы, горе, смерть. За ними было золото. Золото Спитака. Сколько там его засыпало? На миллион? Два? Десять? Они не знали. И, как все другие здесь, не могли знать, что ждет их. Еще на марше, когда поднятый по тревоге полк мчался сюда, лейтенант слышал по транзистору, что не исключены новые толчки.
— Какой силы они будут и будут ли вообще — неизвестно, — поделился с солдатами.
И тогда они сказали друг другу: если случится худшее, пока будет жив хоть один из них, это золото останется золотом республики.
…Нет, они ничем не могли помочь тем, кто находился рядом, кто таскал камни и оплакивал погибших. Подозвали только полураздетых, перепуганных детишек и отдали им свои сухпайки. До последней галеты и куска сахара. Дети просили воды. Шестеро отстегнули фляги.
Прошла тревожная, в отблесках костров и пожаров, ночь. Наступил день. Десантники ждали представителей властей или работников банка, которые, как им сказали, будут организовывать раскопки драгоценностей, их прием, учет. Но солнце опустилось за горы, а никто так и не приехал. Стемнело. И снова без минуты сна — лишь костры вокруг и скорбно склонившиеся силуэты женщин над бездыханными телами…
И снова занялось утро. И снова открылся взору весь кошмар — куда там фильмам ужасов! — происходящего.
Сменить их было некому. Весь полк, офицеры и солдаты, кроме нескольких человек, которые, как и они, охраняли госбанк и сберкассу, разбирал завалы, спасал людей. Финансистов и уполномоченных по-прежнему не было. И тогда, подменяя друг друга, десантники стали просеивать сквозь пальцы мусор, щебенку, песок. То и дело на ладонях вспыхивали серьги, перстни, броши, подвески, которые при подземном взрыве расшвыряло из бархатных витрин. Понимали без слов: в своих задубевших, потрескавшихся, сбитых в кровь руках они держат будущие детсады, больницы и школы. Будущий город Спитак.
На случайном, измятом клочке бумаги лейтенант написал: «Учтено»…
И снова солнце ушло за горы. На этих шестерых уже не обращали внимания. Ни о чем не просили и не ругали. Махнули рукой. Стоят и пусть себе стоят…
Да только стоять они уже не могли. От бессонницы и голода стали подкашиваться ноги, и все чаще свинцом наливались глаза. Пропадали вокруг завалы. Таял туман. Все ярче разгорались мириады бриллиантов. То рассыпались и терялись, то сливались в палящее солнце, и продрогшим насквозь от леденящей сырости становилось, как дома, тепло…
Лейтенант сказал не по уставу:
— Парни, кто стоять не в силах — ложитесь…
Никто не шелохнулся и не сошел с границы клочка растерзанной золотоносной земли.
Тогда офицер приказал: спать по очереди. По три часа каждый.
— Ложитесь первым, товарищ лейтенант.
Но тот покачал головой:
— Я — потом…
Ему спать никто не приказывал.
На рассвете к шестерым — обросшим, почерневшим, с запавшими глазами и автоматами наперевес — подошла старая женщина и протянула каждому по куску хлеба.
Отправив в рот последние крошки, лейтенант расправил испещренный цифрами клочок бумаги с коротким словом «учтено». И опять потекли между пальцев песок да щебенка. Серьга… Медальон… Цепочка…
Машины подошли в сумерки. Шестеро грузили сейфы. Чрево одного переливалось собранными здесь сокровищами. На трех остальных сохранились печати: особые ценности… Маршрут недальний — во двор бывшей «Сельхозтехники», в полевой лагерь полка.
Поздним вечером в палатке товарищи кормили их тушенкой, поили — сколько хочешь! — чаем и сообщали последние новости. За эти трое суток их артполк — а в Спитак они прибыли первыми! — вызволил из каменных склепов две сотни живых, а уж сколько они мертвых вынесли — не счесть. Командир их, подполковник В. Медведев, первое время в городе за главного был, и, кабы не крутость и справедливость его — хоть со своими, хоть с местными, — неизвестно, сколько бы еще под завалами погибло. Где труднее всего и нервы покрепче нужны — туда посылают их, десантников…
А еще здесь, во дворе, нашли… корову. Ходила себе, жевала что-то и вдруг пухнуть начала. Думали, конец буренке, но полковой ветеринар сделал ей операцию — и ничего, опять жует. И вообще, в полку живности теперь, как на ферме. Теленок, овечка, пес прибился. Псина уже понял, что к чему. Десантник подойдет — хвостом виляет, чужой сунется — рычит зверем лютым!
Почему финансистов обещанных не было?
— О, тут целая история! — смеялись солдаты. — Привез одного ереванского «банкира» подполковник из политуправления ВДВ. Егоров фамилия. Так, мол, и так, принимайте деньги и ценности. Тот — ни в какую: инструкция не позволяет, куча формальностей нужна. Подполковник ему: какие сейчас формальности? Золото вывозить надо! Сами все оприходуем, под честное слово, если хотите. А недостача какая выплывет — вместе и отвечать будем. В конце концов, в одну камеру сядем.
Тут и Медведев слово вставил: меня, говорит, за компанию возьмете, и ни один волос с вашей головы не упадет. Глядишь — и с уголовниками общий язык найдем…
Так что думаете? Того финансиста как ветром сдуло! Только кепка мелькнула. И по сей день — ни ответа, ни привета.
А денег — тьма скопилась. Люди много на завалах находили. И как сговорились — только десантникам сдают. Даже расписок не берут. У вас одних, говорят, порядок. У вас — не пропадут…
Золото на время оставили в лагере. Где именно оно хранилось, знал каждый — от рядового до командира. И ни одна живая душа больше: это была военная тайна полка.
Передать драгоценности государству было поручено капитану М. Сенчугову. Он с первого часа отвечал за сохранность и безопасность трех точек — госбанка, сберкассы и бывшего ювелирного…
Из Спитака в Ереван мы, группа журналистов, возвращались затемно. При свете прожекторов, автомобильных фар всюду кипела работа. В одном, самом оживленном месте остановились. У центрального рынка сержанта внутренних войск Р. Назаркина окружила толпа — шла запись нуждающихся в палатках. Неподалеку колдовал над антеннами военной радиостанции сержант А. Вальтерис — он с товарищами обеспечивал связью коменданта города и первого секретаря райкома партии. Рядом, в автобусе, наскоро перекусывали горноспасатели из уральского города Краснотуринска…
С одной стороны улицы работали солдаты, с другой — мерцали фонарями шахтерские каски. Это во главе с Л. Мартырусяном вели раскопки на месте бывшего детсада специалисты из объединения «Армзолото».
— Золото? — невольно переспросили мы.
— Да, золото добываем, — сказали рабочие. — Но сегодня все наше золото под этими камнями — дети. Люди!..
И подумалось: а ведь настоящее, самой высокой пробы золото Спитака — именно люди. Те, кто днем и ночью не покладая рук трудился, спасая все, что осталось от погибшего города. Кто трудится там сейчас. Через годы, когда поднимется из руин новый и прекрасный Спитак, выбить бы золотом тысячи их имен. Не забыть бы и тех шестерых, которые, выполняя приказ, несколько суток кряду стояли вокруг одного из сотен разрушенных зданий с автоматами наперевес. Лейтенант А. Кащеев. Старшина А. Шарипов. Рядовые П. Алексеев, С. Воронин, Р. Гирнюс, В. Кабанов.
Олег Владыкин
ЭТИКА МУЖЕСТВА
Поистине высокое благородство воина Советской Армии довелось мне в декабре 88-го увидеть в бедственных районах Армении. Я не боюсь, что эти мои слова покажутся кому-то вычурной плакатной фразой или, хуже того, конъюнктурной уловкой на фоне трагедии. Нет, не боюсь, ибо выражаю то, в чем всегда был убежден, а в Закавказье убедился еще больше.
Есть у военных людей своя, особенная этика: первыми бросаться в огонь, собой прикрывать от опасности других, не спрашивая, почему именно им это делать. Не только в бою — везде, где требуются истинное мужество, самоотверженность, способность сознательно подвергать себя тяжелейшим испытаниям. И коль в иных горячих головах воинская профессия с некоторых пор стала представляться чуть ли не атавизмом в нашем обществе, считаю просто обязательным рассказать о том, чему стал свидетелем в армянском городе Спитаке, в первые сутки после катастрофы.
Вы видели когда-нибудь плачущих мужчин? Согласитесь, тяжелое зрелище. В районах замлетрясения оно в скорбные декабрьские дни не было редкостью. Но я видел влажные глаза у офицеров-десантников, прошедших Афганистан, не раз рисковавших жизнью, терявших на поле боя товарищей. Их разум и сердце тоже были потрясены тем неизмеримым горем, что навалилось на армянский народ. А это не могло не побуждать к действиям.
…Колонна автомашин с десантниками вошла в Спитак, когда обстановку в нем можно было определить одним словом — «хаос». Сплошные руины, пожары. И никаких признаков организованных спасательных работ. Оставшиеся в живых горожане либо в ужасе метались между развалинами, либо в оцепенении стояли возле тех мест, где еще недавно были их дома. А земля у них под ногами продолжала периодически вздрагивать…
Сразу после прибытия возглавлявший колонну командир десантной части гвардии подполковник В. Медведев осознал, что ему придется принять всю полноту ответственности за положение в городе на себя. Многие местные партийные и советские руководители погибли в рухнувших от первого же толчка зданиях райкома партии и РОВД. Уцелел, правда, первый секретарь районного комитета КП Армении Н. Мурадян, находившийся во время землетрясения в Ереване и срочно вернувшийся домой после страшного известия. Только вот дома он уже не увидел, не знал и о судьбе своей семьи. Через несколько дней о нем расскажут все центральные газеты, его лицо станет знакомо миллионам телезрителей, которые будут восхищаться его самообладанием, волей и сопереживать его большому горю: жизнь одиннадцати родственников Мурадяна унесла стихия.
Но тогда первый секретарь лишь догадывался о возможной трагической судьбе близких людей, всем своим существом ощущая желание броситься на их поиски, на помощь. И все-таки мужественный человек нашел в себе силы забыть на время о личном. Прежде всего поехал показывать военным, где и что раньше располагалось, наиболее важные объекты города. В той ситуации это было уже очень много. О большем же просить Мурадяна подполковник Медведев посчитал невозможным. Дальше действовал только сам.
Вскоре группы воинов взяли под охрану остатки зданий отделения госбанка, сберкассы, ювелирного магазина, приступили к раскопкам в разрушенных цехах швейной фабрики, в двух школах и детском саду. Из-под обломков начали доставать людей. Одного за другим — без признаков жизни…
Казалось, стихия не пощадила никого из погребенных в развалинах. Но десантники обходили горы битого камня и искореженных металлоконструкций, настороженно вслушиваясь — не подаст ли кто голоса. Окликали оставшихся, быть может, живыми и ожидающих спасения.
Первый отклик, едва различимый, услышал гвардии сержант Марат Челах. Бросился лопатой и ломом разгребать завал. Работал как заведенный. К нему подключились товарищи. И вскоре Марат вынес на руках к бригаде врачей мальчика. Живого. Живого!
Воины не прекращали работы ни поздним вечером, ни ночью. Об отдыхе никто и речи не заводил. Отказывались от еды. Снова и снова вслушивались в тишину развалин и, едва улавливали чей-то голос, стон, принимались в новом месте растаскивать глыбы расколовшихся бетонных плит. К утру уже по десять детей вызволили из когтей смерти гвардии сержант М. Челах, гвардии старшина Э. Афанасьев, гвардии рядовой В. Газалашвили, гвардии ефрейторы А. Подворный и В. Шпанников. Собравшиеся возле школы и детского сада родители с рыданиями сгребали в объятия своих спасенных ребятишек, все еще до конца не веря в счастливей исход кошмарных ожиданий. Но, к великому горю, таких было меньшинство. К исходу второго дня после катастрофы живых детей из-под развалин доставали все реже. Время сделалось смертельным врагом.
Командир подразделения гвардии майор С. Гужбин, не раз видевший смерть за годы службы в Афганистане, старался не смотреть, как женщины, стеная, держали на руках застывшие в неестественных позах тела сыновей, дочерей и умоляли врачей сказать, что ребят еще можно спасти. Гужбин брал в руки лом или кирку и вместе с солдатами неистово долбил, растаскивал нагромождение бетонных глыб. С каким-то ожесточением, не жалея себя, работали на раскопках гвардии прапорщик С. Меметов, гвардии лейтенант А. Киселев, другие офицеры. Молча работали, не отдавая никаких приказаний и распоряжений. Потому что никому здесь не надо было объяснять, какова цена даже незначительного промедления.
— В чем состоит задача спасения потерпевших? — давал мне разъяснения прибывший в Спитак для контроля за действиями подчиненных командир воздушно-десантной дивизии гвардии генерал-майор А. Чиндаров и по-военному четко сразу же разложил все по пунктам. — Первое: отыскивать и вызволять. Второе: оказывать первую помощь и эвакуировать. Третье: вылечить, поставить на ноги. Четвертое: оказать материальную помощь. Люди у нас понимают, что сегодня максимум сил нужно приложить для выполнения первого этапа. В противном случае остальные этапы окажутся просто не нужны. А сколько времени человек может прожить под обломками в неподвижном состоянии и, самое главное, без воды? Двое, трое суток, допустим, даже неделю… Нельзя рассчитывать на удачное стечение обстоятельств. Время теперь надо считать только в минутах.
В справедливости слов Александра Алексеевича можно было убедиться по тому, как все заметнее возрастало напряжение в работе гвардии капитана медицинской службы И. Саяпина. Если поначалу он в основном занимался травмами потерпевших, то затем к нему все чаще подносили людей, за жизнь которых приходилось начинать борьбу незамедлительно. Развернутый офицером в полевых условиях медицинский пункт полка стал фактически центром, в который доставляли раненых со всего города. Сюда же ехали машины «скорой помощи», бригады которых беспрекословно выполняли все распоряжения Саяпина. Гражданские медики нашли наконец человека, сумевшего взять в свои руки руководство и координацию их действий. А ведь в первые часы после землетрясения «Волги» и рафики с красными крестами с воем метались между руин в поисках тех, кто нуждался в их помощи. Теперь каждой машине определялись маршрут и объект, у которого она должна принять раненых.
Вот такая этика у военных: не спрашивать, почему в час суровых испытаний им суждено брать на себя бремя ответственности за всех. Они просто действуют — сразу, в любой обстановке. И не случайно о многих из них в зоне бедствия в первые же сутки после землетрясения местные жители буквально стали складывать легенды.
В Ленинакане возле разрушенной школы я разговаривал с женщинами-армянками, наблюдавшими за ходом спасательных работ. От них услышал о каком-то «больном русском офицере, который раньше всех начал доставать придавленных детей». Не сразу уловил я суть рассказа. Наконец понял, что после первого подземного толчка от военного госпиталя, что находился напротив школы, прибежал лечившийся там офицер. Не раздумывая ни секунды, он кинулся в полуобвалившееся здание и уже через пять минут вынес оттуда ребенка. И снова полез в развалины. За ним последовали еще несколько человек, тоже прибежавших из госпиталя.
Полтора часа воины извлекали из-под обломков детей. Многие ребятишки были сильно травмированы, находились в шоковом состоянии — но дышали ведь!
И тут ударил второй страшный толчок. В этот момент офицер, подавший всем пример, в очередной раз пробирался по сохранившимся местами лестничным пролетам на голоса попавших в беду школьников. Державшиеся до того кое-где стены вмиг рассыпались полностью…
Все думали, что смельчак погиб. Но когда его удалось откопать, оказался живым. Рука сломана, нога, множество других травм получил, и все же роковое мгновение для него не наступило. Товарищи решили отправить молодого офицера в одну из ереванских больниц, поскольку госпиталь тоже сильно пострадал. Прощаясь, называли его Юрой. А вот фамилию никто из женщин не знал. Спросить ее в те кошмарные часы никто не догадался, хотя потом матери школьников жалели об этом.
— Почему не узнали? — покачивали они головами. — Юра сам был бы нам как сын — такой молоденький.
Лишь через несколько дней фамилию Юрия сумели выяснить офицеры-политработники из оперативной группы коменданта города Еревана. Сообщили мне, что более десяти детей успел спасти после первого толчка из-под развалин школы в Ленинакане лейтенант Юрий Конюхов. А сам он был доставлен в ереванскую горбольницу «Эребуни». Я немедленно поехал туда.
Увы, обойдя переполненные ранеными отделения больницы, найти Конюхова я не смог, хотя в списках принятых на лечение пострадавших фамилию лейтенанта обнаружил. Знали его и некоторые медсестры, больные. Знали, что он совершил. А вот показать, где лежит Юрий, затруднялись. И вдруг на одном из этажей во время разговора с санитарками к нам подошел пожилой доктор.
— Вы разыскиваете Конюхова? — спросил он, грустно глядя на меня. — Я его оперировал. Серьезно пострадал молодой человек. Вчера его отправили на дальнейшее лечение в Москву.
Константину Акоповичу Петросяну не было точно известно, в какое столичное медучреждение доставили лейтенанта. Но, забегая вперед, скажу, что я пытался встретиться с Юрием и в Москве, разыскивал его, когда вернулся из Армении. Только времени прошло уже очень много. Конюхова успели подлечить, как выяснилось, в институте Склифосовского, потом он был отправлен в отпуск по болезни, восстанавливать силы.
И все-таки фамилию офицера, рисковавшего жизнью во имя спасения детей, жители Армении узнали уже 17 декабря. На страницах республиканской молодежной газеты «Комсомолец» в тот день о мужественном поступке Юрия Конюхова рассказала журналистка И. Микулина, которой повезло больше, чем мне. Вскоре после землетрясения она побывала в больнице «Эребуни» и там познакомилась с молодым офицером, из его уст услышав подробности происшедшего с ним.
«— Как меня прихватило, я так и не понял, хотя и был постоянно в сознании, — приводились в газете слова Юрия. — Как смог, разгреб себя целыми рукой и ногой, чтобы заметили, если вдруг отключусь. Считаю, мне крупно повезло — раны-то пустяковые: переломы срастутся, швы затянутся, главное — живой. Больно и горько думать о ребятах — их уже не вернуть…»
Сострадание к попавшим в беду людям, способность к самопожертвованию во имя их спасения — вот то, что двигало Юрием, многими другими офицерами, прапорщиками, солдатами, первыми приступившими к ликвидации последствий землетрясения. В этом — их профессиональный долг, в этом — их нравственное кредо.