Вспомнился еще случай из съемочных дней: в Рязанской области снимали мы эпизоды фильма «Его звали Федор», автор сценария С. Смирнов (я уже рассказывал о нем), режиссер Лисакович, оператор Левитан. Приехали на место, пришли в правление колхоза. Поскольку я сам жил в колхозе в дни эвакуации, знал условия, возможности, цену обещаниям колхозного руководства, то как директор запросил все нужное, увеличив объемы и количество в несколько раз. Сейчас деталей уже точно не помню, было это в 1960-х годах, но примерно все обстояло так:
– Нам для съемок нужны человек тридцать доярок, две машины, лучше три; мужики с косами, человек двадцать…
Оператор Аркадий Юлианович Левитан замахал руками:
– Что вы, что вы! Нам столько не надо! Доярок, человек десять-двенадцать, машину, если можно, она подвезет их. Ну и мужиков-косцов, человек десять…
Председатель облегченно вздохнул:
– Ну, это другое дело. По-моему, это сможем. Где у нас бригадир второй бригады?..
Мы ушли. Я говорю Левитану:
– Вы все испортили!..
– Почему?!
– Увидите…
На следующий день пришли мы к правлению колхоза. На завалинке сидит одна женщина, почему-то с ведром. Машин нет. Два мужика в отдалении, – курят. Боятся подойти – с похмелья. Мы к секретарю:
– Где же люди?! Где председатель?
– Председателя вызвали в район. Бригадира, по-моему, так и не нашли.
Подходит женщина с ведром:
– Граждане, долго я еще буду ждать? А то меня соседка ждет, ведро надо вернуть.
– Ну, – говорю Левитану, – ваша заслуга. Съемочный день сорван!
– И-и-и… Как это!.. Больше не буду вмешиваться в организационные дела!..
На следующий день мы поехали в другой колхоз. Председателю, как и вчера, я высказал нашу просьбу «в увеличенном варианте». Когда я объяснялся с председателем, Левитан не выдержал. Отошел в сторону.
Наутро видим: ждет нас одна машина, десять доярок, девять мужиков с косами. И председатель в извиняющейся позе:
– Товарищи, простите… Уважаемые, вот все, что мог сделать! Ночь не спал, мужиков собрал с трех отделений! Бабы – не все доярки, тут и учительница, и дачницы, одна только вчера в гости приехала… Доярки все на фермах. С работы не снимешь, они по часам все доят, на трудодни работают. Им оплата нужна! А машину я из соседнего колхоза взял, и то – район помог! Зато на весь день…
Труд председателя был явен. Я благодарно пожал руку председателю:
– Ну, что делать, спасибо и на этом.
Ох и доволен он был, что сумел угодить. Оправдывался:
– Ну понимаете, ночь не спал!.. Слава богу, выручили! Спасибо вам, уважаемые. Ну верите, ни я, ни баба ночь не спали. Баба мне говорит, ты хоть самогонки выпей, успокойся! Какой там самогонка, только к утру вопрос с машиной разрешился, председатель райисполкома выручил! Ну, слава богу!..
– Вот видите, – говорю Левитану, – получили все, что надо, и нам же спасибо сказали!
Левитан согласно закивал головой.
– Маркуша, – требовательно напомнил он ассистенту, – кассеты опять не забудь! – А мне с улыбкой: – Вы, Рустам, превзошли себя!..
Эту избитую фразу он всем говорил. По этой фразе его на студии и находили:
– Ты не видел этого, как его?.. Ну, этого… Ну – «превзошел себя»?
– А-а, Левитана? Слышал, он в операторской кабине. Кажется, Маркушу вразумляет…
Наутро мы выехали на натуру. Проехались по полям, – ничего интересного. Оператор усмотрел вдали за полем молодой лесок – с грустинкой пейзажик, будто потерянный какой-то. И предложил режиссеру Лисаковичу пройти туда по пашне без машины, чтоб не портить возделанную почву. Пошли… С трудом. Ноги вязли между рыхлыми комьями; непросохшая земля пудами налипала на подошвы…
Наконец выбрали точку съемки, можно приступать к работе. Но не тут-то было! Нет Маркуши, нет камеры!
– Маркуша! Давай сюда камеру! – закричал Левитан.
В ответ – полная тишина.
– Ма-а-рку-у-ша-а! – как можно громче начал звать я.
Тишина. Что делать? Потащились снова через пашню обратно…
Подходим к машине. Осторожно. Не сговариваясь, начали буквально подкрадываться, потому что… Ну просто не могли представить себе, что же произошло?!
Маркуша, сукин сын, развалившись, сидит в машине и с упоением читает детскую книжку, которую накануне купил племяннику.
– Маркуш, ты что ж сидишь-то?! – голос тактичного интеллигентного Левитана от волнения зазвучал фальцетом.
– А что?
– Так мы же ждем тебя! Не снимаем!.. Давай камеру!..
– А вы ничего не сказали!
– Как не сказали?! Мы для чего приехали?
– Снимать. Но вы не сказали, чтоб я камеру нес к вам!..
– Ты издеваешься?! Бери камеру! Марш на площадку по нашему следу! В лесок!..
– А у нас пленка не размотана!.. Нет готовой кассеты!
– Так какого же хрена, мать твою, сидишь, книжки читаешь?
– Это детская книжка!.. А потом вы не говорили, чтоб я пленку размотал, кассеты подготовил…
– Господи!.. Ну как же так?! Так ты еще с вечера должен был не спать ложиться, а пленку размотать!..
– А вы же мне ничего не сказали!..
– А тебе непонятно, что мы сюда приехали ра-а-бо-о-тать! Снима-ать! И размотать пленку, подготовить кассеты, камеру – это твоя прямая обязанность!..
Съемочный день был сорван, и мы, благо у нас был газик, уже, не осторожничая, поехали восвояси прямо по пашне…
С Маркушей случалось немало смешных историй, его имя было у многих на языке. К кому ни подойди, ни спроси:
– Вы Авербуха не видели?
В ответ начинают смеяться:
– Опять что-то натворил! Вот пенек!.. Он, наверное, и родился-то не так, как все! Не парень, а одно недоразумение с кудрями!
– Во-во, – вылупился поперек интересам природы!..
– Ты думаешь, на Авербухе природа прокололась?
– Во всяком случае, эксперимент не впечатляет…
– Тихо! Нина Станиславна идет…
Нина Станиславовна, секретарь нашего объединения, седая старушка, Маркушу обычно опекала, как внука. Чтобы ее не огорчать, операторы умолкли…
Интересный случай был у Маркуши в группе уже упомянутого режиссера-оператора Русанова. Снимали тот самый фильм, госзаказ Комитета по кинематографии, «Манолис Глезос» – о греческом комсомольце-подпольщике, приговоренном фашистами к смерти. Сорвав флаг со свастикой с крыши комендатуры, Манолис водрузил там алый стяг! Отважный патриот чудом избежал казни. А после войны был приглашен в Советский Союз.
Съемки предполагались ответственные, на правительственном уровне. Назначили куратора от ЦК КПСС. Русанов, обычно крайне щепетильный и к аппаратуре, и к пленке, и ассистентов подбирал долго, с не малой осторожностью. Членов съемочной группы он подпускал к работе обычно только после должной и основательной беседы. Но в тот момент, видимо, это был летний период – разгар съемок, на студии свободных людей, верней, ассистентов-операторов не было, и он был вынужден, чуть не плача, со слезами согласиться на кандидатуру Маркуши. Помню, как он метался по вестибюлю и всех опрашивал:
– Как Авербух?..
Ему отвечали:
– На безрыбье и рак рыба! А куда деваться?..
Русанов, нельзя сказать, был растерян, он был раздавлен. Подходит Воронцов Владимир Иванович:
– Вы о ком?
– О Маркуше.
– Ничего, работать может. Только руку надо иметь подлинней, чтоб во время дотянуться и в ухо врезать!.. У тебя курить есть? Кто с сигаретами? – и Воронцов, тут же забыв о нас, ушел стрелять курево.
Павел Васильевич в отчаянии ко мне:
– Ну!.. Что будем делать, директор?
Я мог только пожать плечами:
– Павел Васильевич, таскать кофр, камеру, штатив он может. А в остальном, наверное, надо полагаться на второго оператора – на Рымарева. По-моему, это единственный выход.
Итак, мы приступили к съемкам. В один из дней в помпезном зале ССОДа (Союз советских обществ дружбы с зарубежными странами) на блестящем мраморном полу, в присутствии десятков зарубежных гостей, членов делегаций, Маркуша Авербух готовит к съемкам аппаратуру.
Вместо того чтобы, раскрыв штатив, закрепить ножки и только потом установить камеру, Маркуша, то ли из лени, то ли по собственным понятиям «усовершенствования», прилаживает камеру к штативу прямо на полу. И, не закрепив окончательно, поднимает и устанавливает штатив. И опять – не по принципу, предусмотренному технологией: три точки штатива на три точки треугольника, основанием к оператору, – а произвольно. Оставив штатив с камерой, решил отойти за кассетой и ногой зацепил за ножку штатива. Камера поехала и… не закрепленная, грохнулась всей своей тяжестью на мраморный пол! В зале, где большинство присутствующих иностранцы, говорящие, в соответствии с этикетом полушепотом, раздался оглушительный «взрыв»! Все оцепенели. Установилась такая тишина, которую можно сравнить разве что с вакуумом. Наш куратор от ЦК – бледный, с помертвевшим лицом, вероятно, принял этот грохот за выстрел или разрыв гранаты. Русанов шлепал губами, как рыба, не в силах пошевелиться. Застыли, замерли в шоке все вокруг.
– Что ты наделал, сукин сын?! – наконец смог воскликнуть Русанов. – Эта камера стоит сорок тысяч золотом! Ты побил все объективы! Чем будем снимать? Съемка, ответственная съемка – сорвана!.. Рустам, что нам делать?!
– Что Воронцов сказал?.. – я подумал, что только шуткой смогу вывести Русанова из этого жуткого состояния.
– А что он сказал?
– Что-то про ухо Маркуши…
– А-а-а!.. Ну-ка подойди сюда, олух немытый!
Авербух, не лишенный рассудка, смело подошел к Русанову. Я, грешным делом, подумал, что сейчас произойдет второй взрыв, и не мог оторвать глаз от уха Маркуши.
– Что вы так волнуетесь, Павел Васильевич? – невозмутимо вопросил Маркуша. – Ну и что, что упало?.. В первый раз, что ли?!
– Что-о?! – взорвался Русанов.
Трясущими руками он схватил Авербуха за ворот, пуговицы с рубашки Маркуши разлетелись искрами. Одной рукой режиссер, как былинку, тряс тщедушного ассистента, другой – пытался достать его ухо… Иностранцы в смятении переглядывались.
– Павел Васильевич! Успокойтесь! Смотрят кругом, – успел шепнуть я.
Русанов обмяк. От хамства Маркуши ему стало плохо, он чуть не упал.
Слава богу, к нам никто из устроителей вечера не подошел, все успокоилось само собой. Но Русанов долго сидел на кофре с закрытыми глазами:
– Рустам, я его приласкал, как советовал Воронец?..
– Нет, Павел Васильевич. Я сожалею. Урок был бы наглядный и долгий. А сейчас вы успокойтесь, вон сколько свидетелей продолжают смотреть на нас…
– «Первый раз, что ли»!.. Веришь, от этих слов у меня в глазах потемнело! Но мозг сработал, я сразу же просчитал: если этот оболтус ронял камеру, значит, она не работает! И никто ее не проверял!.. Все три дня синхронной съемки – коту под хвост!.. Где этот шалопай?
– Ушел в буфет, «воды попить».
– Вот негодяй! Его убить мало!.. – И, помолчав, уточнил: – Рустам, он что, нерусский?
– Павел Васильевич, я тоже нерусский. Успокойтесь. Давайте думать, как не упустить, не сорвать съемки… Звукооператор на месте. Есть «Конвас». Надо выходить из создавшейся ситуации. А с Маркушей на студии поговорим…
Молчавший все время звукооператор проронил:
– Оболтус плюс шалопай в квадрате, и нерусский, между нами мальчиками говоря. Не берите его боле, не ставьте съемки под угрозу. И потом, такой грохот был! Я свою аппаратуру проверял, – записалось. Думал, без милиции и органов дело не обойдется!
– Ну что делаем, Дмитрий Георгиевич? Вы что все время молчите? – Я хотел подключить к разговору Рымарева, второго оператора.
– Он и у меня, собачий сын, уронил камеру, – тихо признался Рымарев, человек сдержанный и очень немногословный, фронтовик. – Камера – ничего, а объективы – вдребезги! Пришлось намеченные синхроны снимать на «Конвас», репортажные записи звукооператора выручили. Режиссер как-то вышел из положения… А с Маркуши как с гуся!.. Не понимаю, что его держат?