Он казался обычным – и это немудрено: В семь, как все, просыпался; умывшись, глотал «Данон», Выбегал – и трамваем, что душен и ходуном, Полз к первейшей паре. Да и сам не посмел бы представиться колдуном Этот серый парень. Был он тихоголос и не слишком широк в плечах, Бледен так, что казалось, будто совсем зачах… Только зиждилась сила в сосудах его чакр — Мощь, времён древнее: Ею каждое утро подкармливал парень очаг Анемичного солнца, едва зарождалось в небе. И, насытившись, этот очаг распухал в зенит, И колдун очагу подмигивал снизу вверх: Подмигнёт в окошко – и на семинар семенит, На ходу превращая пальцы в единую верфь, С коей вскоре сойдут бумажные корабли, Чтобы, в форточку выпорхнув, вырасти – там, в выси́, Коль не в весточки для того, иже в ней еси, То, бесспорно, — в искусственных спутников для Земли. Настоящий сын и будущий чей-то зять, Он казался обычным: домой возвращался в пять, Поклюёт со сковороды и, простите, спать: По-иному не выжить. Но дремал недолго, ибо был начеку, И когда наступало время хлебнуть чайку, Хвать он солнце – соком тяжёлое, словно чугун, — Чтобы в кружку выжать!.. После цедру швырял небрежно за горизонт — И Земле становилось темно, а ему – чуть совестно. Оттого, горемычный, ещё и ещё разок Парень в чёрное небо сахарный сыпал песок: В ночь, что крепко заварена, сыпал ложками звёзды.