Он казался обычным – и это немудрено:
В семь, как все, просыпался; умывшись, глотал «Данон»,
Выбегал – и трамваем, что душен и ходуном,
Полз к первейшей паре.
Да и сам не посмел бы представиться колдуном
Этот серый парень.
Был он тихоголос и не слишком широк в плечах,
Бледен так, что казалось, будто совсем зачах…
Только зиждилась сила в сосудах его чакр —
Мощь, времён древнее:
Ею каждое утро подкармливал парень очаг
Анемичного солнца, едва зарождалось в небе.
И, насытившись, этот очаг распухал в зенит,
И колдун очагу подмигивал снизу вверх:
Подмигнёт в окошко – и на семинар семенит,
На ходу превращая пальцы в единую верфь,
С коей вскоре сойдут бумажные корабли,
Чтобы, в форточку выпорхнув, вырасти – там, в выси́,
Коль не в весточки для того, иже в ней еси,
То, бесспорно, —
в искусственных спутников
для Земли.
Настоящий сын и будущий чей-то зять,
Он казался обычным: домой возвращался в пять,
Поклюёт со сковороды и, простите, спать:
По-иному не выжить.
Но дремал недолго, ибо был начеку,
И когда наступало время хлебнуть чайку,
Хвать он солнце – соком тяжёлое, словно чугун, —
Чтобы в кружку выжать!..
После цедру швырял небрежно за горизонт —
И Земле становилось темно, а ему – чуть совестно.
Оттого, горемычный, ещё и ещё разок
Парень в чёрное небо сахарный сыпал песок:
В ночь, что крепко заварена, сыпал ложками звёзды.