Счастье в ту пору видели только мельком — Хоть и солёным, большим, как удар хлыста, — Мы, не привыкшие к импортным карамелькам. Блéдны да тóнки – не люди, а береста! — Были ещё старики – по кошачьим меркам, В сумме едва-едва пережив Христа: Было нам по семнадцать и не по силам Прятать своё «вдвоём» по чужим углам. В венах моих горел океан керосином: Был ты ему и «Титаник»”, и Магеллан. Счастье мы видели мельком – но столь красивым, Что орали о нём до разрыва гланд — В небо орали – надтреснуто, взявшись за руки, Слитые с ним воедино – так, что прозаики Не описали б: в подобие той мозаики, Что глядит из развалин павшей Империи. Помнишь, орали? В ту пору казалось – пели. Помнишь: солнце тогда истекало мёдом, Если в этом наш заключался каприз. Жизнь, безусловно, театр. Но пресным мордам Мы улыбаться умели из-за кулис. Выгорев, стал океан во мне морем… Мёртвым — Тем, чья пучина горестна, брег – горист. Ты же теперь – Атлантида морям ассигнаций. Только хочется, чтобы вновь – по семнадцать: Чтобы стоять друг за друга, как на Сенатской, — Под небесами, под что-то из Judas Priest; Чтобы вдвоём – хоть на сцену, хоть в лагеря… Но, не дожив до этого декабря, В каждом из нас повесился декабрист.