Москва! Моё сердце, пожалуйста, не отпускай! Держи его насмерть, хоть крючья на треть вонзи! Как дом, горе-думы в дыму, в голове — раздрай. Я после грозы по глазницы стою в грязи. Пусть гроздья души истомлённой омоет река Да небо судьбу наласкает на счастье устами! Чтоб я воротился — на волю тропа легка; К тебе — журавлём последнего косяка, К тебе — обезумевшим волком последней стаи. Ты только вмуруй моё сердце в брусчатку дней, Которые нам судьба — летовать в разлуке. Ты только мне в лёгкие воздухом здешним вей И слышься мне, слышься — во всяком нездешнем                        звуке. Смотри на меня изнутри бессловесных зеркал, Дыши на меня из нарывов больных нейронов… Чтоб лик твой бликующий в томном уме возникал, Далёкой любовностью лоб еле слышно тронув. Москва! Старорусскою песней терпеть веля, Меня окольцуй ты блокадой молебной гжели: Так истово, как за кровавой стеной Кремля Вздымаются белых церквей лебединые шеи; Так искренне, как разливается нынче грусть По телу, по разуму — сразу невозвратимо. Люби меня, бледная бедная божья Русь, Хоть крошечной долею моря, каким любима. Чтоб не задохнуться мне в жухлой теплыни песка На чуждой земле, намозоленной чуждым голосом. Москва! Моё сердце, пожалуйста, не отпускай: Оно прорастёт из груди твоей сочным колосом, Согреет тебя, разгораясь трескучим хворостом, Споёт тебе, словно слепой и всесильный скальд. Ты только храни меня — солнцем, и сном,                    и помыслом. Ты только меня невозвратно не отпускай.